По словам Скотто, от Арлингтона до Балтимора примерно час езды. Она добралась туда за 45 минут, выбрав шоссе № 75, проходящее через центр города. В пути я узнал, что в оперативную группу вошли представители балтиморской полиции, поскольку эта территория находится под ее юрисдикцией, Управления по экономическим вопросам, ибо грязные деньги получены в результате нелегальной продажи наркотиков, и таможенной службы, потому что налицо серьезная угроза контрабандного вывоза денег за границу.

— Как? И нет даже ФБР?

После гонений на аэродроме в иммиграционной службе я не мог удержаться, чтобы не помянуть эту службу.

— Зачем оно, если я и так могу им помочь, — насмешливо ответила Скотто.

— Неужели? Хотите еще больше выделиться?

— Не могу же я быть в каждой бочке затычкой. В любом случае они и так исхитрятся испортить мне день.

Балтимор представлял фантастическое нагромождение зданий из бетона и алюминия, припорошенных снегом, тесноту узких улочек, веером расходящихся от вдающегося в сушу залива. По крутой Холаберд-авеню мы добрались до грязного и мрачного восточного района города. Замусоренный, заставленный брошенными разбитыми автомашинами, с жалкими бездомными людишками, свернувшимися калачиками в подъездах заколоченных домов, он напомнил мне Ленинградский вокзал в Москве и соседние с ним дома, ставшие прибежищем для бездомных москвичей, число которых растет не по дням, а по часам.

Балтиморская полиция уже успела выставить охрану и засады по Колгейт-стрит, на которой расположена фабрика. Мы припарковались у заброшенного склада напротив, где разместился командный пункт операции, и вошли в комнату, обклеенную выцветшими киноафишами и листовками избирательных кампаний.

Скотто присела на раскладной стул и стала копаться в своей объемистой сумке с ремнем через плечо, внушительном туристском снаряжении из черной кожи, с множеством отделений, карманчиков и секций, на кнопках и застежках «молния». Она выступала и в роли дамской сумочки, и как служебный кейс. Прежде всего она достала автоматический пистолет, вынула из него обойму, быстро ее проверила и, всунув обратно в рукоятку, загнала патрон в патронник. Взгляд ее ничего не выражал, руки работали споро и уверенно. Затем по профессиональной привычке она начала готовить снаряжение, не раз спасавшее ее в схватках. Достав наплечную кобуру, вложила в нее пистолет, затем вытащила черную штормовку с надписью на спине «АГЕНТ МИНФИНА» и вывернула ее наизнанку.

Там и сям группки полицейских, в форме и в штатской одежде, оживленно переговаривались между собой. У каждого мента имелось портативное радиопереговорное устройство. Вдруг заговорил электронный динамик — сообщались последние указания. Банзер и начальники других задействованных ведомств столпились вокруг длинного стола, знакомясь с поэтапным планом фабрики. Жилистый чернокожий малый с усами подошел к Скотто и представился капитаном Трас-ком из балтиморской полиции и старшим в своей группе. А затем тоненьким голосом спросил ее, кивнув на меня: дескать, что за хмырь?

— А это наш гость, — ответила она, не моргнув глазом. — Следователь из Москвы. Он слушал там мои лекции. Теперь закрепляет знания на практике.

Банзер поспешно отвернулся в сторону, с трудом удерживаясь от смеха.

Капитан Траск сдержанно кивнул и отошел, не спуская с меня глаз: неужели из Москвы? Живой русский?

Я наклонился к Скотто.

— Выходит, я следователь? — спросил ее шепотом.

— Что еще может делать здесь журналист? — ответила она тоже шепотом. — Разве не расследовать?

— И то правда.

— Разве вас не было на моем семинаре?

— Ну как же, был. Правда, считанные минуты.

— Но разве вы не закрепляете здесь полученные знания?

— Еще как закрепляю. И тему вашего семинара преотлично помню.

— Я и сказала все, как есть.

Капитану Траску предложили установить на другом длинном столе переносной командный радиоузел, проверить связь и готовность всех оперативных групп. За каждым ведомством, участвовавшим в операции, были закреплены свои радиочастоты, но сверхчувствительная аппаратура оперативников легко улавливала все сигналы, исходящие из командного центра, на разных волнах. Эти же радиоустройства командного пункта использовались и для записи переговоров в качестве «черных ящиков». И вот что из этого получилось.

Капитан Траск нажал кнопку вызова таможни, а откликнулся сотрудник Управления по экономическим вопросам, на вызов представителя этого управления ответил какой-то балтиморский полицейский. Путаница вызвала оживленный смех. Все это сильно смахивало на телефонную связь в Москве, где можно было набрать один номер телефона, а попасть неизвестно куда. Когда я обратил внимание Траска на такое сходство, он лишь отмахнулся и добродушно рассмеялся.

— Да черт с ней, пусть все так и действует, пока я не стану первым в истории чернокожим, сделавшимся краснокожим.

Командиры подразделений, и я с ними, заняли на улице удобные позиции, чтобы наблюдать за ходом операции. Одноэтажное кирпичное здание фабрики имело куполообразную крышу, окна забраны решетками. Там было совершенно темно, не было никаких признаков жизни, никакого движения, свидетельствовавшего о том, что это тайное прибежище компании «Коппелия пейпер продактс, лимитед».

Сотрудники правоохранительных органов выдвинулись на ударные позиции и окружили фабрику. Некоторые держали в руках пистолеты, другие — помповые ружья, все были одеты в ветронепроницаемые штормовки с отличительными эмблемами своего ведомства. Каждый вход на фабрику освещался мощными прожекторами, которые превратили темную ночь в яркий день.

— Это полиция, — громогласно объявил Траск в электронный мегафон, многократно усиливший его писклявый голос и придавший ему воинственную суровость. — Вы окружены. Выходите по одному, руки заложить за голову.

Окна такие же темные, двери неподвижные. Внутри никакого шевеления, никаких голосов. Траск несколько раз повторил свое требование, после чего к главному входу подошли несколько полицейских из штурмовой группы, в бронежилетах под черными комбинезонами из плотной материи. Они несли ручной электрический таран на батареях, чем-то напомнивший мне громоздкие мушкеты, вдохновившие Чайковского сочинить увертюру в память Отечественной войны 1812 года. Четверо полицейских, ухватившись за ручки тарана с обеих сторон, раскачали его и с силой ударили по дверям. Электрический заряд разнес дверь в щепки.

Штурмовая группа тут же устремилась в здание. За ними, сбросив напряжение, последовало начальство. Первой в дверь проскочила Скотто, но первый же встретившийся ей штурмовик сказал, что на фабрике нет ни единой души. При появлении Банзера и начальственной свиты повсюду зажглись яркие лампы дневного света. Огромное помещение фабрики было совершенно пустым. Ни разломанного стула или покореженного картонного ящика, ни обертки от упаковки денег. Оштукатуренные кирпичные стены не хранили абсолютно ничего, не говоря уже о денежных стопках и пачках, вырученных от продажи наркотиков; именно здесь, по нашим расчетам, они должны были находиться в ожидании, когда их пересчитают, упакуют и отправят на отмывку.

У Скотто даже бессильно обмякли плечи. Она удрученно вздохнула, с опаской покосившись на Банзера. Но на всякий случай нужно было обыскать все конторские комнаты и складские помещения. Она открыла какую-то дверь — вниз, в подвалы, вела узенькая лестница. Она нашла выключатель и повернула его, но свет не загорелся. Мы спускались в темноте, которую прорезал лишь луч ручного электрического фонарика. Внизу нас встретили голые стены и длинный коридор, по обе его стороны располагались камеры хранения. Первые оказались пустыми. Едва мы вошли в следующую, как сзади в коридоре послышался звук, напоминающий скрип дверных петель.

Скотто замерла и бросилась назад к двери.

— Я Скотто. Из Минфина, — громко сказала она. — Кто тут?

В ответ ни звука.

Тогда она выключила фонарик и, вынув из кобуры пистолет, подала мне знак стоять на месте, а сама потихоньку двинулась назад по темному коридору. Все внутри у меня неприятно поджалось, но я тоже потихоньку подался вслед за ней и вскоре различил, как она осторожно продвигалась по коридору, плотно прижавшись к стене, по направлению к приоткрытой двери. Скрип доносился откуда-то сзади нее. Я оступился. Скотто моментально обернулась, в руке у нее вспыхнул фонарик, другой она сжимала пистолет. И что же мы увидели? Из-за двери метнулась огромная крыса размером чуть ли не с маленькую собачонку. Быстро промелькнув мимо Скотто, она метнулась в одну из камер хранения на другом конце коридора. Скотто содрогнулась от отвращения и с облегчением вложила пистолет в кобуру.

Мы переждали немного, чтобы успокоиться, и продолжили осмотр камер. Луч фонарика выхватил неподалеку какую-то тусклую надпись. Скотто остановилась, посветила по сторонам и подошла к надписи.

— Что там такое? — спросил я.

Во всю дверь по трафарету было намалевано: «УБОРЩИК».

— Я подумал, что вы что-то такое нашли.

— А я и нашла.

— Чулан уборщика?

— Да нет, другое. — И она осветила тусклый массивный металлический засов, на котором висел огромный амбарный замок. — Небось там сидят очень высокооплачиваемые уборщики и мойщики, как по-вашему? — пошутила она.

Скотто запросила по радио помощи. Едва она выключила радиопереговорное устройство, как по лестнице загремели агенты с сильными фонарями, за ними появились Банзер, Траск и другие начальники, а также полицейские с переносной электросваркой и электротараном. Они быстренько взломали дверь. Из помещения так и пахнуло зловонием и плесенью. Затем послышалось быстрое царапанье и какое-то бульканье воды. За дверью был подземный грузовой отсек. И там-то, в свете мощных переносных ламп, мы увидели пачки денег. Ими были буквально забиты разные сумки, коробки, ящики и корзины, стоящие на погрузочных площадках, прямо на полу, у стен, около старых ржавых водопроводных труб, из которых сочилась и капала вода. Живых денег было немыслимое количество, на огромную сумму. Многие пачки намокли, банкноты выцвели, порвались, некоторые пачки стояли штабелями, утопая в воде, по ним ползали и суетились огромные крысы. Застигнутые врасплох ярким светом, они замерли на мгновение, а затем кинулись кто куда, не забыв прихватить в зубах добычу.

Мы молчали, пораженные, зачарованные, удовлетворенные и в то же время содрогнувшиеся при виде полчищ розовато-серых тварей.

— Сколько же здесь этих деньжищ? — наконец подал я голос.

Банзеру понадобилась минутка, чтобы прикинуть.

— Без всякого преувеличения могу сказать, что мы лицезреем сотни миллионов долларов.

Скотто кивнула и добавила:

— Здесь, пожалуй, раза в четыре, а то и в пять больше той сотни миллионов, которые мы поимели в Детройте в прошлом году.

— Пятьсот миллионов долларов? — поразился я. — Да это же целых полмиллиарда. Их что, нарочно бросили здесь?

— Похоже, что так и было, — пропищал Траск.

— Наверное, решили, что слишком обременительно возиться с ними, — съязвила Скотто. — А вам, Катков, о чем они говорят?

— Думаю, это их карманные денежки на мелкие расходы.

Скотто и Банзер обменялись понимающими взглядами и согласно кивнули.

— Так они вам, выходит, понадобились как вещественное доказательство, чтобы посадить Рабиноу под арест?

— Его под арест? — удивился Банзер. — За что, спрашивается? За то, что он сдал в аренду свою фабрику незнакомым людям, а они оказались не совсем порядочными? Он за это не отвечает. — Банзер сделал паузу, что-то обдумывая, потом улыбнулся Скотто и сказал: — Так или иначе, сажать его время еще не пришло.