К середине января жизнь наладилась. У меня была умная и красивая девушка, я сформулировал черновую теорию, над которой можно было работать, сдал последние экзамены и даже умудрился получить небольшой грант, хотя его едва хватило на оплату поездки в Индию. Каждый день приносил новые открытия – не в зоологии (аллигаторы не особенно активны зимой), а в повседневной жизни, благодаря Ками. С ней я то и дело оказывался в местах, куда никогда в жизни не пошел бы сам: ночных клубах, спа-салонах, дорогих ресторанах. Я тоже пытался познакомить Ками с новым миром, приглашая ее на короткие прогулки в Эверглейдс пешком или на каяке.
Для нас обоих одной из самых интересных сторон наших отношений были расовые различия. У Ками никогда прежде не было белого мужчины. Я когда-то полюбил чернокожую девушку в глухой мадагаскарской деревне, но моя туристическая виза вскоре истекла, так что я едва успел выкупить ее из рабства, обучить основам зоологии и устроить работать гидом в заповедник. Так получилось, что в США я всегда жил в местах, где почти не было негров: в Калифорнии, Колорадо, Нью-Мексико.
Так что жизнь этой части населения была мне совершенно незнакома.
Подобно большинству “черных” американцев, Ками искусственно выпрямляла волосы. Мне подобный конформизм казался почти таким же извращением, как все еще сохранившийся у некоторых белых племен варварский обычай протравливать волосы перекисью водорода. Голова и шея у Ками были идеальной формы. Зачем обязательно скрывать их под свисающими волосами?
Я спросил Ками, не приходило ли ей в голову перейти на “натуральный стиль”. Она долго не могла поверить, что я не шучу. Оказывается, среди американских негров распространено твердое убеждение, что “африканская” прическа абсолютно недопустима в деловом мире и мгновенно разрушит любые межрасовые личные отношения.
Мне понадобился почти месяц, чтобы убедить ее попробовать. Я даже сам подстригся почти под ноль в знак солидарности. Но в день, когда Ками наконец решилась, я должен был вести семинар и не мог проводить ее в парикмахерскую. Бедной девушке пришлось отправиться туда одной, и все оказалось намного сложнее, чем мы думали. Три парикмахерских наотрез отказались ее подстричь. Видимо, там боялись, что она сошла с ума или пережила какую-то ужасную трагедию и либо зарежет кого-нибудь ножницами, либо покончит с собой прямо на крыльце. К тому времени, когда я позвонил ей после семинара, она уже совсем отчаялась.
– А ты скажи им, что едешь миссионеркой в Уганду, – посоветовал я.
Это сработало. Приехав вечером, я был награжден за настойчивость чудесной картиной: с короткой стрижкой Ками была хороша, как изящная лесная нимфа из африканских сказок. Дотрагиваться до ее головы было удивительно приятно. Я просто глаз не мог от нее отвести… и рук тоже.
Но Ками все еще беспокоилась. Что скажут на работе?
– Ну как? – спросил я, позвонив ей назавтра в обеденный перерыв.
– Ты знаешь, всем понравилось! По-моему, всем очень хотелось потрогать, но они боялись попросить.
Но межрасовые отношения не всегда были простыми. В феврале мы поехали в Доминиканскую Республику, чтобы попытаться совместить пляжный отдых с наблюдением за крокодилами. В этой маленькой стране все автоматически принимали Ками за местную проститутку, а меня – за туриста-клиента. То обстоятельство, что Ками не говорила по-испански, только усложняло ситуацию, потому что нелегальные иммигранты из Гаити тоже обычно не знают испанского. Поначалу мы пытались обратить все в шутку, но после нескольких вечеров, испорченных безуспешными попытками вписаться в отель, нас это стало здорово злить. В конце концов мы стали ночевать в палатке, поставив ее в лесу у безлюдного пляжа. Мне было не привыкать (для меня хороший пляж – такой, где в радиусе нескольких километров никого больше нет), но Ками считала, что это слишком опасно.
Она вообще считала, что отношения со мной жутко опасны. Как ни старался я выглядеть и вести себя “нормально”, ей почему-то казалось, что я дикий и непредсказуемый, и она отказывалась хоть как-то обсуждать совместное будущее, настаивая, что у нас лишь короткий романчик.
А тем временем к сложностям в моей личной жизни добавилась полная неразбериха в исследованиях.
Крокодилы Доминиканской Республики относятся к виду, называемому “американский крокодил”. Он предпочитает солоноватую воду и обитает в мангровых лагунах от Мексики и Вест-Индии до Венесуэлы и побережья Северного Перу. В Доминиканской Республике сохранилась всего одна популяция в лежащем ниже уровня моря бессточном озере. Оно такое соленое, что крокодилы там могут жить только в местах впадения рек.
Самое северное место, где водятся американские крокодилы, – крайний юг Флориды, единственный уголок мира, где есть и крокодилы, и аллигаторы. Флоридских крокодилов недавно вывели из списка видов, находящихся под угрозой исчезновения, но их пока всего несколько тысяч, из которых большинство населяет каналы-охладители вокруг атомной электростанции. Легко увидеть их в природе в США можно только в крошечном поселке Фламинго, расположенном на дальнем конце основной дороги через национальный парк Эверглейдс. Поселок стоит на песчаной косе, отделяющей мелкий морской залив от бесконечного лабиринта узких, окруженных густыми мангровыми зарослями проток с черной водой. Он состоит из кордона парка, кемпинга и лодочной пристани в небольшой бухте. Если приехать туда рано утром в конце февраля или начале марта, нетрудно увидеть, как ревет или (чаще) хлопает головой доминантный самец, самый крупный из нескольких крокодилов, живущих в бухте и уходящем в глубь мангровых болот канале. Скорее всего, это будет один из самцов, учтенных в моей диссертации. Стараясь услышать как можно больше крокодильих “песен”, я провел много дней, скользя на каяке вдоль пляжа или по темным мангровым лабиринтам.
Американские крокодилы заставили меня задуматься о втором возможном способе проверки моей теории, согласно которой комбинация рева с инфразвуком предназначена для распространения информации по воздуху, а комбинация хлопков головой с инфразвуком – для передачи информации через воду.
Большинство крокодиловых – “универсалы”, способные жить практически в любом доступном водоеме. К этой категории относятся, например, миссисипский аллигатор и болотный крокодил. Первым способом проверки моей теории было сравнение “песен” животных, обитающих в маленьких прудах, с “песнями” тех, кто живет в больших реках и озерах.
Но некоторые виды крокодиловых – “специалисты”, которые обитают только в морских заливах и лагунах (как американский крокодил), или только в реках, или только в лесных болотах. Так что вместо сравнения популяций одного и того же вида я мог сравнить разные виды. Например, китайские аллигаторы живут только в небольших озерах и прудах. Они часто ревут, но очень редко хлопают головой. Я был очень рад обнаружить, что американские крокодилы Флориды и Доминиканской Республики, наоборот, часто хлопают головой и редко ревут. Оба вида вели себя так, как предсказывала моя теория.
Проблема с таким подходом в том, что на свете всего пять видов крокодиловых – “специалистов” по маленьким водоемам и столько же видов, населяющих только большие. С таким ограниченным размером выборки очень трудно получить маленькое Р-значение.
P-значение, пожалуй, основной термин, который нужно знать, чтобы понимать, как используется статистика в современной науке (особенно в медицине и биологии) и что на самом деле означают статистические результаты. Это число настолько важно, что среди биологов популярен тост “Выпьем за то, чтобы наш список публикаций был большим, а P-значения маленькими”.
“Р” в данном случае английская буква “пи”, сокращение от слова probability (“вероятность”). Представьте себе, что вы бросили игральную кость двенадцать раз и пять раз из двенадцати выпала шестерка. С костью что-то не так или это случайность? Есть статистическая формула, позволяющая вычислить, какова вероятность, что шестерка случайно выпадет пять раз из двенадцати. Эта вероятность и называется P-значением. В данном случае она составляет 0,02 (два шанса из ста). Вы по-прежнему не знаете точно, смещен ли центр тяжести у игральной кости, но очень похоже, что смещен.
Если вы сравниваете данные по двум популяциям, между ними практически всегда будет какая-то разница. Р-значение говорит вам, какова вероятность, что обнаруженная вами разница – случайность. Чем меньше P-значение, тем вероятнее, что эти две популяции действительно различаются.
Например, вы хотите узнать, помогает ли чеснок от гриппа. После долгих лет наблюдений вы выяснили, что пациенты, принимавшие чеснок, выздоравливали в среднем через 6,5 дня, а те, кто не принимал, – через 6,6. Вы подставляете в формулу количество пациентов в каждой группе и результаты наблюдений. Если получается Р-значение, близкое к единице, значит, наблюдаемая разница – почти наверняка случайность, а если близкое к нулю – почти наверняка нет.
Если разница действительно существует, то чем больше размер выборки, тем меньше получится Р-значение и тем убедительнее будет ваш результат. А если разницы на самом деле нет, то, сколько бы вы ни увеличивали размер выборки, Р-значение будет только расти. Поэтому ученые всегда стремятся к максимальному размеру выборки, чтобы результат оставлял как можно меньше сомнений.
Разумеется, любой исследователь хотел бы получать P-значения, равные нулю, но на практике это удается крайне редко. В биологических исследованиях принято считать достаточно убедительными результаты с Р-значением не больше 0,05. Такие результаты называются статистически достоверными. Но важно помнить, что даже статистически достоверный результат не гарантирует, что ваша теория верна. Он только означает, что она верна с вероятностью более 95 из loo. А если ваше P-значение больше 0,05, это вовсе не доказывает, что ваша теория неверна, – может быть, вы просто не сумели получить достаточно данных. Поэтому, если, например, вы читаете в газете, что “новое исследование не обнаружило связи между сотовыми телефонами и раком мозга”, это не обязательно значит, что сотовые телефоны абсолютно безопасны. Вполне возможно, что они все-таки вызывают рак мозга, но настолько редко, что исследователям не удалось собрать достаточно данных, чтобы получить статистически достоверный результат. Что же вам делать с вашим телефоном? Простого ответа нет. Можно только прочитать оригинал статьи, разобраться в статистике и самому решить, является ли уровень риска, который исследователи могли бы “пропустить”, приемлемым лично для вас. А если вы не разбираетесь в статистике, дела ваши плохи в любом случае: не помрете от рака мозга, так еще на чем-нибудь попадетесь.
Разных видов крокодиловых было слишком мало, чтобы я мог надеяться получить маленькое P-значение, просто их сравнив. Но мне все равно обязательно надо было попытаться получить хотя бы общие сведения по как можно большему их количеству. Моя теория очень четко предсказывала, каким должно быть соотношение рева и хлопков головой в “песнях” каждого вида-“специалиста”. Мне совершенно не хотелось проработать над доказательством этой теории много лет, опубликовать результаты, а спустя неделю обнаружить, что какой-нибудь редкий африканский крокодильчик делает все наоборот и все мои логические построения неправильны.
Сравнивая животных одного “универсального” вида, живущих в разных местообитаниях, я мог получить большую выборку, но это требовало многих лет работы, потому что брачный сезон у каждого вида длится всего несколько недель. Но тут уж я ничего не мог поделать: мне нужно было маленькое Р-значение.
Больше всего, однако, меня беспокоил растущий список загадок, на которые моя теория не давала ответа. Например, аллигаторы никогда не включали рев и хлопки головой в одну и ту же “песню”, а крокодилы делали это довольно часто. Я не мог придумать никаких возможных объяснений такого различия.
В марте брачный сезон крокодилов кончился. Сухой сезон между тем продолжался, и в Эверглейдс поступало с севера все меньше пресной воды. Солоноватая вода из прибрежных мангровых лагун в результате проникала все дальше в глубь болот, и вместе с ней двигались крокодилы. Они стали появляться в озерах, где прежде жили аллигаторы. Будучи более агрессивными, крокодилы обычно одерживали верх над аллигаторами примерно такого же размера почти без драк. Вскоре аллигаторы практически исчезли на юге Эверглейдс. Они могут жить в солоноватой воде, но не очень долго, потому что, в отличие от крокодилов, у них нет специальных солевыводящих желез у основания языка.
Как-то ночью я шел вдоль берега озера и увидел впереди крокодила, глаза которого светились, как угольки, в луче фонарика. Он лежал у самой тропинки, высунув голову из густой травы. Длиной он был почти три метра – максимальный размер флоридских крокодилов. Я вспомнил, что болотные крокодилы и аллигаторы тоже попадались мне неподвижно лежащими возле троп и лесных просек, иногда в десятках метров от воды. В Акульей долине часто можно было увидеть сотню-другую аллигаторов, часами лежавших на обочине дороги по ночам. Что они там делали?
Мне казалось наиболее вероятным, что они таким способом устраивают засады, ожидая, что по тропе пройдет кто-нибудь съедобный. Я поделился своими наблюдениями с несколькими герпетологами, но им не понравилось мое объяснение. В то время существовала общепринятая догма, согласно которой крокодиловые – водные охотники и практически никогда не охотятся на суше. Другим возможным объяснением была терморегуляция: может быть, аллигаторов привлекала нагревшаяся за день поверхность дороги? Я раздобыл лазерный термометр и быстро выяснил, что уже через два часа после захода солнца дороги, даже асфальтовые, не отличались по температуре от травы или воздуха и были существенно холоднее, чем водоемы, из которых приползали аллигаторы. Тогда кто-то из моих коллег предположил, что аллигаторы так сушатся. Известно, что им необходимо время от времени полностью высушивать кожу, иначе она покрывается водорослями. Но зачем сушиться прохладной ночью, когда везде лежит роса, а не солнечным днем?
Я окончательно решил, что мое объяснение верно, увидев однажды аллигатора, лежавшего ночью на краю тропы с только что пойманным опоссумом в зубах. Но мне нужно было больше данных, чтобы наверняка убедить скептиков. Пришлось достать полицейские и медицинские протоколы осмотра жертв нападений аллигаторов на людей. Оказалось, что несколько случаев со смертельным исходом произошли на дорогах и тропах довольно далеко от воды. Я написал статью, но решил пока не посылать ее в журнал – вдруг еще что-нибудь узнаю? Опубликовал я ее только три года спустя; к тому времени у меня имелись данные об охоте на суше еще трех крупных видов (нильского и гребнистого крокодилов и черного каймана). Но пока что я был единственным во Флориде человеком, знавшим, как опасно ходить ночью по болотам без фонарика.
Когда я поселился в Майами, ко мне стало приезжать много гостей, особенно в холодное время года. Однажды приехали двое знакомых из Нью-Йорка, и я решил их сводить на прогулку по тропе под манящим для герпетолога названием Тропа Змеиного укуса. Летом это место славится самым большим в мире количеством гнуса: там установлен мировой рекорд, 6 укусов в минуту на квадратный сантиметр кожи. Там же имел место единственный известный случай, когда гнус заел человека до смерти: у двадцатилетнего туриста порвалась велосипедная цепь на дальнем конце тропинки, и парень умер от отравления слюной комаров и слепней, не успев преодолеть пять километров до автомобильной дороги. Но зимой насекомых почти нет, и пройтись по заболоченному лесу очень приятно.
К тому времени, как мы дошли до конца тропинки и повернули обратно, уже стемнело. Неожиданно мы увидели трехметрового аллигатора, который лежал поперек просеки, полностью ее перекрыв. Вокруг были такие густые заросли, что нам ничего не оставалось, как попробовать через него перепрыгнуть. Я светил фонариком прямо ему в глаза, стараясь ослепить, а мои друзья по очереди разбегались и прыгали. Аллигатор даже глазом не моргнул. Наверное, он не считал себя достаточно большим, чтобы рискнуть напасть. Аллигаторы и крокодилы обычно не относят взрослых людей к возможной добыче, пока не вырастут до четырех метров. Очень немногие аллигаторы во Флориде достигают такой величины; может быть, именно поэтому нападения на человека случаются так редко.
К середине марта стало понятно, что мне придется проделать огромную работу Мне надо было изучить “песни” как можно большего количества видов крокодиловых, а кроме того, собрать сотни наблюдений за миссисипскими аллигаторами. Для этого следовало провести очень много времени в поле, а ведь я еще должен был преподавать восемь месяцев в году, чтобы получать стипендию и не платить за аспирантуру Такой проект мог легко растянуться на десять лет, а то и больше. Между тем предполагалось, что до защиты диссертации у меня четыре года. Можно было попробовать немного задержаться в аспирантуре, но десять лет меня терпеть уж точно бы не стали.
Мало того, что у меня не хватало времени на исследования, так еще и с преподаванием случилась неприятность. В тот семестр я вел курс лабораторных работ “Введение в биологию” для первокурсников. Многие из моих студентов не собирались становиться биологами, им просто нужно было пройти этот курс для последующего поступления в медицинскую школу. Конкурс в эти школы сумасшедший, так что, хотя биология таких студентов не интересовала, отличная оценка им нужна была позарез. Если им не удавалось ее получить, они нередко пытались заставить преподавателя все-таки ее поставить, строча на него жалобы декану факультета.
Одна из лабораторных работ была посвящена всевозможным кольчатым червям, в том числе дождевым червям и пиявкам. Сначала мне надо было найти студента-добровольца, чтобы на его руке продемонстрировать, как кормится медицинская пиявка (интересно, что добровольцами обычно вызывались девушки). Потом я вкратце рассказывал про биологию червей. Дождевые черви – гермафродиты, и когда они занимаются любовью, процесс идет в обе стороны одновременно. На следующей неделе была контрольная, и в число вопросов я включил один про размножение дождевых червей. Я нашел в “Википедии” список поз, в которых можно заниматься сексом, раздал его студентам и предложил ответить, в какой позе это делают черви. Любой, кто внимательно слушал мои объяснения, должен был догадаться, что позиция должна быть симметричной, поэтому единственный возможный ответ – “69”. Почти все студенты ответили правильно, но одна девушка, чьи оценки были очень далеки от отличных, решила настрочить жалобу.
Меня вызвали в кабинет декана на лекцию о недопустимости сексуальных намеков в преподавании. Бедный Стив вынужден был сидеть там со мной, и мы все, включая декана, мучительно сдерживали смех. По-моему, последняя попытка преподавать биологию без сексуальных намеков была предпринята в конце XVIII века: тогда в католических школах запретили упоминать придуманную Линнеем систему классификации растений, потому что она была основана на строении цветка, а цветы – органы размножения.
Тем временем Ками заявила, что мы расстаемся. Это было странное расставание, потому что мы продолжали встречаться два-три раза в неделю. Но я понимал, что все закончится, как только у нее появится альтернатива. У девушки с такой внешностью это не займет много времени.
И я должен был оставить ее одну на две долгих недели, чтобы вернуться в Индию.
Чтобы понять чужую страну, первым делом понюхайте ее.Редьярд Киплинг
Молодой гавиал