Нильский крокодил – удивительное животное. Ни одна другая рептилия не сумела освоить столько разных местообитаний. До появления огнестрельного оружия он водился почти по всей Африке, от дождевых лесов и мангровых лагун до папирусовых болот и самых больших озер, от юга континента до Палестины. В сухих горах Центральной Сахары карликовые крокодилы жили в крошечных прудиках на дне глубоких каньонов. Эти малыши были реликтами времен, когда Сахара была более влажной. К сожалению, в XX веке французские офицеры использовали пустынных крокодилов в качестве учебных мишеней и всех перестреляли. На Мадагаскаре нильские крокодилы живут в пещерах, иногда в полной темноте.

История изучения нильского крокодила насчитывает двадцать пять веков, но самое неожиданное открытие было сделано всего несколько лет назад. Оказалось, что это не один вид, а два, почти одинаковых внешне, но различающихся генетически. Один вид несколько крупнее и агрессивнее другого. В наше время только более крупный крокодил (по-прежнему называемый нильским) водится в самой реке Нил, но в древности там обитали оба. Жрецы древнеегипетского бога Себека, по-видимому, знали о разнице между ними: судя по сохранившимся мумиям крокодилов, в священных прудах разводили только более мелкий вид, не столь опасный. Поэтому ученые, вновь открывшие существование второго вида, назвали его “священным крокодилом”, а латинское название (Crocodylus suchus) произвели от греческого слова “сухос”, которым пользовался Геродот в своих египетских дневниках.

В Африке и сейчас есть озеро с по-настоящему священными крокодилами. Оно находится в Гане. Крокодилов там несколько сотен, и все они совершенно ручные. Местные жители, в том числе маленькие дети, подкармливают их, плавают с ними в мутной воде, играют и даже загорают, положив на них голову, но вот уже много столетий не было случая, чтобы кто-то из этих крокодилов укусил человека.

Области распространения двух “новых” видов пока известны только приблизительно, но, по-видимому, “настоящий” нильский крокодил водится в основном на востоке и юге Африки и на Мадагаскаре, а священный – на западе. Когда я проводил исследования в Африке, эти данные еще не были опубликованы, так что я даже не пытался найти священных крокодилов. Позже мне пришлось наблюдать за ними в американских зоопарках. Судя по всему, оба вида – “универсалы”, и их “песни” практически одинаковые.

Генетические данные также показали, что священный крокодил – предок всех четырех крокодилов, обитающих в Новом Свете. Стало быть, именно самка священного крокодила переплыла когда-то Атлантику. Нильский крокодил – вид намного менее древний.

В Полосе Каприви у меня не было времени думать о систематике крокодиловых. Работы оказалось по уши. Нам приходилось вставать до рассвета, и это было замечательно. Днем было жарко и скучно, а утром и вечером – намного приятнее и интереснее. Мы тихонько выбирались из палатки и крались вдоль берега, стараясь не оказаться между водой и пасущимися бегемотами. Вокруг кипела жизнь: “ночная смена” разбегалась по норам и гнездам, а “дневная” просыпалась. Лягушки и кузнечики постепенно замолкали, а птичий хор набирал силу. Мы внимательно прислушивались, стараясь сохранять полное молчание: именно в это время крокодилы “пели”. Разойдясь по местам, где жили крупные самцы, мы ждали, не “споют” ли они. Самцы обычно шлепали головами по воде раз или два за утро, с “кашлем” или без.

Часа через два после восхода солнца крокодилы выползали на берег греться. Они поворачивали хвосты таким образом, чтобы солнечные лучи падали на большие треугольные чешуи, образующие гребень по верху хвоста, в которых много кровеносных сосудов, – специальное приспособление для быстрого нагрева. Гребень также позволяет более эффективно грести хвостом.

Улегшись, крокодилы обычно открывали рот и так лежали весь день. Зачем они это делают, точно неизвестно. Согласно одной теории, они предохраняют мозг от перегрева, но вряд ли это правильное объяснение, потому что крокодилы лежат с открытым ртом и в холодную погоду, а аллигаторы и кайманы – вообще почти никогда. Для нас открытые рты крокодилов были знаком, что в этот день “песен” больше не будет.

К тому времени бегемоты давно сидели в реке. Огромные стада буйволов, антилоп личи, саблерогих антилоп и водяных козлов, наевшись за утро травы, брели с пойменных лугов в лес, а им навстречу шли пастись зебры и импалы. Мы их видели уже много тысяч, но все еще замирали в восхищении, когда в нескольких шагах от нас пробегал вдогонку за мамой смешной зебренок, или могучий самец куду останавливался, чтобы нас рассмотреть, или ярко-золотая антилопа пуку неожиданно выскакивала из камышей. Эти создания были настолько красивы, что привыкнуть к ним было невозможно.

По дороге к лагерю мы наскоро завтракали. Пачка печенья, свежее манго, баночка ананасового сока. Еды вечно не хватало, но нам было все равно.

Мир вокруг был заполнен множеством ярких птиц. На других континентах больше всего разных птиц обитает в дождевых лесах, где их трудно рассмотреть, но африканские саванны очень древние, и птиц в них невообразимое количество. Когда мы подходили к лагерю, всегда казалось, что над ним висит облако дыма – это к маленькой лужице возле палатки прилетали на водопой квелии, птички-ткачики, живущие огромными, до полумиллиона, стаями. Шум их крыльев порой слышно за километр.

Самые жаркие часы дня мы старались проводить в реке. Вокруг рос густой камыш, так что крупный крокодил не смог бы подобраться к нам незамеченным. Обычно в Африке рекомендуется избегать камышей, потому что в воде вокруг них могут водиться бильгарции, на редкость неприятные паразиты. Но наша речка была для них слишком быстрой. Вода оказалась прохладной, приятной на вкус и такой прозрачной, что мы плавали в реке с маской.

Когда жара спадала, мы шли искать новых крокодилов, чтобы понаблюдать за ними на следующее утро. Труднее всего было не отвлекаться. Вокруг постоянно что-нибудь происходило, а если вдруг в течение пяти минут ничего интересного не случалось, всегда можно было почитать звериные следы. Мы словно шагали по бесконечной газетной странице, рассказывавшей обо всех местных новостях.

Иногда приходилось остановиться и подождать, пока тропу перед нами перейдет стадо слонов или львиный прайд.

К палатке мы возвращались поздно ночью. Ночные прогулки были самыми лучшими. Мы быстро научились различать большинство местных животных по цвету их глаз, отражавших луч фонаря. Самые яркие глаза принадлежали похожим на лемуров галаго, которых в англоязычных странах Африки называют “бушбэби”. Генетты, дикие кошки, сони, кистеухие свиньи, трубкозубы, циветты, антилопы бушбоки, долгоноги, большеухие лисы, похожие на скунсов африканские хорьки и скальные кролики с длинными, как у белок, пушистыми хвостами – все они различались по цвету глаз. Один раз мы встретили зверя, глаза которого вообще не отражали свет. Это был панголин, похожее на метровой длины еловую шишку существо, питающееся термитами. Его очень трудно найти, так что с тех пор нам достаточно было в разговоре упомянуть, что мы видели панголина, чтобы рейнджеры парков, гиды сафари и местные биологи начали принимать нас всерьез.

В Африке вы можете моментально определить, насколько ваш собеседник знает местную природу, спросив его, каких животных ему хотелось бы увидеть. Туристы-новички обычно называют “болыную пятерку” – слона, носорога, буйвола, льва и леопарда. Все это, конечно, замечательные звери, но в буше тысячи других, не менее интересных обитателей. Опытные натуралисты морщатся, в тысячный раз слыша про “болыную пятерку”. Скажите вашему гиду, что хотели бы увидеть панголина, земляного волка, каракала или антилопу суни, и он будет относиться к вам с большим уважением, хотя его работа и станет существенно сложнее.

Мы готовили ужин, обычно состоявший из вермишели, рыбных консервов и чая. Потом скачивали фотографии на компьютеры, ставили заряжаться батарейки из камер и фонариков и шли спать. Шура соорудил сложную систему, позволявшую заряжать все сразу от автомобильного аккумулятора, не заводя двигатель.

Ночь была полна металлическими “позвякиваниями” древесных лягушек, щелчками козодоев, уханьем сов, хохотом пятнистых гиен и ревом львов. Если я прижимал ухо к коврику, то нередко слышал низкий рокот, которым переговариваются слоны – они чувствуют его подошвами ног за десятки километров.

На сон оставалось часа четыре, но мы с нетерпением ждали утра.

Закончив с крокодилами Каприви, мы поехали в Ботсвану, еще одну малонаселенную страну с сухим климатом (название местной валюты означает “дождь” на языке тсвана) и обширными речными поймами, полными зверья. Там тоже есть карантинные изгороди. Они пересекают всю страну и тянутся на сотни километров. Но в Ботсване они не имеют никакого отношения к апартеиду. Белые правили страной совсем недолго, так что межрасовых проблем почти нет. Изначально изгороди построили, чтобы защитить скотоводческие районы от диких зверей и переносимых ими болезней скота, но сейчас население и его стада увеличились, так что изгороди защищают дикую фауну от скотоводов. К сожалению, изгороди препятствуют миграции гну и зебр, нередко становясь причиной гибели сотен тысяч животных от жажды.

Мы въехали в Ботсвану с севера. Столица Габороне находится на крайнем юге, и нам не хотелось два дня туда тащиться, чтобы получить нужные разрешения. Вождение в Африке – занятие интересное, но утомительное. Никогда нельзя расслабиться даже на секунду, потому что в любой момент может возникнуть глубокая колдобина, ребенок с суицидальными наклонностями или скачущий наперерез куду Но местное начальство сказало, что выдать нам бумажку без письменного подтверждения из столицы, скорее всего, не сможет. Они предложили понаблюдать за крокодилами без специального разрешения, но в этом случае нам пришлось бы платить обычную цену за въезд в парки, а в Ботсване это нешуточные деньги, потому что страна официально специализируется на туризме для “зажиточных клиентов”.

На принятие окончательного решения местным бюрократам потребовалась неделя. Ждать в городе не хотелось, так что мы уехали в относительно дешевый парк под названием Центральнокалахарский заказник. Дешевый он потому, что туда мало кто добирается. Размером он примерно с три Чечни, но там нет ничего, кроме двух маленьких кордонов и нескольких кемпингов. В основном это море красных дюн с редкими пятнами кустарника и редкими деревьями, растущими вдоль древних речных русел, пересохших тысячи лет назад. Выжить там могут только самые выносливые животные вроде антилоп ориксов, бурых гиен и медоедов. Многие из них никогда не видели людей и потому совсем ручные. Дороги представляют собой колеи в песке, а кемпинги – ровные площадки с кабинками для душа (воду для душа надо привозить с собой).

На третий день в парке мы увидели на горизонте облако пыли. Другая машина! Мы повернули в ту сторону. Поравнявшись с нами, сидевшие в кузове люди закричали:

– Вы видели льва?

– Какого льва? – не поняли мы.

Они были поражены:

– Вы не ищете льва? А что вы тут делаете?

Они объяснили, что сухая долина, которую мы пересекали, знаменита на всю Африку как территория самого большого льва в Калахари. Черногривые львы Калахари считаются самыми крупными и красивыми в мире, так что мы, естественно, решили найти великана. Пару часов спустя мы увидели следы, которые были почти вдвое больше обычных львиных. Полдня легкого тропления по красному песку, и мы подъехали к кучке низкорослых кустиков. Выходного следа не было, но и льва нигде не было видно. Мы остановились подождать.

– Мне надо пописать, – сказала Стася через час.

– Осторожнее! – предупредили мы с Шурой.

Она открыла дверь, тут же тихонько ее закрыла и прошептала “ой”. Она едва не наступила льву на хвост. Огромный самец разлегся в тени нашего “Колумба”. Я видел не одну сотню львов, но этот был действительно уникальный: могучий старый зверь с черной гривой размером с раскрытый зонтик.

Той же ночью, проезжая по другому сухому руслу, мы встретили дикобраза. Он бежал перед нами по колее в лучах фар.

– Хорошо бы его сфотографировать спереди! – сказала Стася.

Я знал, как поступать в таких случаях с американскими дикобразами, поэтому предложил Шуре выйти из машины и обогнать зверушку. Дикобраз повернется к нему хвостом, усаженным особо острыми зазубренными иголками, и тогда мы сможем сфотографировать его морду. Шура выскочил на песок… и оказалось, что африканские дикобразы бегают намного быстрее американских. Вдвоем они долго бежали рядом по дороге, безуспешно пытаясь друг друга обогнать. В конце концов мне пришлось остановиться, чтобы не подвергать зверя излишнему стрессу.

Когда у нас подошли к концу вода и бензин, мы покинули Калахари и вернулись в “цивилизованную” часть страны. Чиновники сообщили, что выдать нам разрешение все-таки не смогут. Мы решили просто уехать: нам было проще перебраться в соседнюю Замбию, чем тратить четыре дня на путь в Габороне и обратно.

Незадолго до замбийской границы мы заметили огромную свалку мусора на окраине небольшого города. Африканские свалки нередко привлекают интересную живность. Мы зашли на территорию свалки, чтобы поснимать марабу и грифов. Неожиданно из-за кучи мусора появился здоровенный слон-самец, жующий пачку старых газет. Местные жители, рывшиеся в мусоре на вершине кучи, принялись кричать и кидать в него пустыми бутылками. Слон был явно разозлен не на шутку. Мы не могли повернуться к нему спиной, поэтому продолжали фотографировать. И тут он пошел в атаку.

У слонов бывают ложные атаки и настоящие. Цель ложной – вас напугать, поэтому слон старается казаться большим и страшным. Он бежит на вас, громко топая, растопырив уши, подняв хобот и оглушительно трубя. Во время настоящей атаки слон, наоборот, прижимает уши, сворачивает хобот, готовясь им ударить, и движется стремительно и очень тихо. Хобот – смертельное оружие: одного удара достаточно, чтобы сломать шею корове. В этот раз атака была ложная, так что слон остановился шагах в тридцати. Казаться большим и страшным ему отлично удавалось. Я схватил Стаею за руку, чтобы она, не дай бог, не повернулась к слону спиной, но обнаружил, что мне приходится тянуть ее назад, чтобы она не подходила ближе. Ей очень хотелось сделать снимок крупным планом.

Ночью мы вернулись на свалку в надежде поснимать гиен и обнаружили там целое стадо слонов, радостно рывшихся в мусоре, пока не было людей.

Поведение слонов очень сильно различается в разных частях Африки. Там, где на них почти или совсем не охотятся – например, в национальных парках Чобе и Крюгер, – они в основном безразличны к присутствию людей и нередко мирно пасутся вокруг палаток. Там, где местные жители браконьерствуют, слоны не обращают внимания на машины, но становятся агрессивными или впадают в панику при виде пешехода. А там, где охотников много, они постоянно нервничают и опасны.

За все время мы видели только одну настоящую атаку. Мы ночевали в лодже в Замбии. Между хижинами бесцельно бродил старый слон. Туристов там в это время не было, так что управляющий не обращал на слона внимания. Слон, казалось, тоже не интересовался людьми. Стася и Шура попросили меня сфотографировать их на фоне слона и на полсекунды повернулись к нему спиной. Когда я поднял глаза от камеры, слон был уже в десяти шагах и бежал прямо на нас. Я быстро пошел ему навстречу, резко подняв руки и крича что-то очень невежливое. Слон затормозил всеми четырьмя ногами и убежал. Я ничего не успел снять, но Шура щелкнул разок “мыльницей”, находясь уже буквально между бивнями, и получил забавный снимок слоновьих зубов.

Львы, особенно крупные самцы, тоже иногда бросаются в ложные атаки. Они бегут к вам с громким рычанием и останавливаются так близко, что грязь из-под лап летит вам в лицо. Они немного более предсказуемы, чем слоны, так что есть возможность заранее вытащить камеру и сделать несколько снимков. Львицы, защищающие львят, иногда атакуют по-настоящему, но такого мы, к счастью, не видели ни разу.

Путешествие по Ботсване, Замбии и Малави получилось странное. Всю нашу жизнь мы учились путешествовать как можно более экономно. В Африке мы тоже к этому стремились: покупали самую дешевую еду, торговались на каждом шагу (у Стаей был к этому особый талант) и никогда не ночевали под крышей или в платных кемпингах, если этого можно было избежать. Но раз в несколько дней нас приглашал в гости управляющий какого-нибудь лоджа, надеявшийся, что мы упомянем его в путеводителе, и мы оказывались окруженными совершенно декадентской роскошью. Чем дальше в глуши находилось заведение, тем оно было дороже и шикарнее. Некоторые из них стоили по несколько тысяч долларов за ночь, и нормально добраться туда можно было только на маленьком самолете. Дороги к таким лоджам были настолько плохими, что на ремонт “Колумба” у нас уходило в среднем два часа в день. Поначалу возможность останавливаться в подобных местах воспринималась как развлечение, но вскоре нам надоело. Все эти излишества были нам совершенно ни к чему. Нам не доставляло удовольствия слушать беседы о достоинствах разных моделей частных турбореактивных самолетов и сложностях с наймом хорошо вышколенных дворецких. Ночевать в буше было настолько приятнее! Вскоре мы стали попросту избегать лоджей, лишь изредка заглядывая туда, чтобы воспользоваться интернетом и поговорить с гидами о местных крокодилах.

В Замбии мы ненадолго остановились на водопаде Виктория, который расположен на границе с Зимбабве. В Зимбабве как раз было самое худшее время. Страна погружалась в хаос: население не могло освободиться от старого маразматика Мугабе и его армии бандитов. Все соседние страны были заполнены зимбабвийскими беженцами, черными и белыми. Инфляция была такой стремительной, что за обед в ресторане приходилось платить заранее, потому что за час он мог всерьез подорожать. Банкноты достоинством в один миллиард были популярными сувенирами на замбийской стороне границы. В Зимбабве замечательная природа, и было бы очень здорово понаблюдать там за крокодилами, но с нашими камерами и магнитофоном мы были слишком похожи на журналистов, так что нас наверняка арестовали бы на первом же блокпосту Потом бы отпустили, конечно, но уже без денег и оборудования.

Водопад Виктория вдвое выше Ниагары; говорят, что это самая большая в мире стена падающей воды. Падает он в узкий каньон. Можно поплавать в заводи на самом краю обрыва, посмотреть ночью на лунную радугу или сплавиться на плоту через пороги ниже по течению. Мы, конечно, все перепробовали, но и про крокодилов не забывали. В реке Замбези выше водопада их оказалось очень много. Идеальное место для изучения крокодилов, живущих только в большом водоеме, но у меня такие данные уже были из Каприви, и теперь требовались крокодилы, живущие только в маленьких лужах. Мне уже начало казаться, что такое место найти невозможно: был разгар сухого сезона, и все крокодилы собрались в реках.

Мы решили проверить национальные парки на северо-востоке Замбии и поехали в столицу Лусаку за разрешениями. К тому времени мы разработали эффективную методику общения с чиновниками. Стася, которая при желании могла уболтать кого угодно, брала на себя основную тяжесть переговоров, а мы с Шурой стояли рядом с профессиональным видом и вставляли словечко, только если она слишком увлекалась.

На этот раз предварительные переговоры прошли успешно, и нам обещали аудиенцию у главного начальника. Мы с Шурой вернулись к “Колумбу” чинить вентилятор, а Стася решила подождать в приемной. Одета она была в свою обычную боевую форму: обтягивающую футболку и крошечные шортики. Секретарша начальника несколько раз оглядела ее с ног до головы и спросила:

– Как вы себя чувствуете, будучи белой леди и разгуливая в такой одежде?

– Удобно, – дипломатично ответила Стася. – Наша страна очень холодная, поэтому здесь для нас слишком жарко.

Секретарша ничего на это не ответила, но через несколько минут достала из ящика стола кассету и включила магнитофон. Кассета оказалась записью христианской проповеди. Пастор метал громы и молнии, грозил грешникам всеми муками ада с перечислением анатомических подробностей и вообще смахивал на психопата в припадке. Вскоре Стасе надоело слушать его демонические вопли, и она спросила:

– А как я, по-вашему, должна одеваться?

– Не знаю, – ответила секретарша, – но надо хотя бы прикрыть эти! – Она показала на Стасины коленки. – Почему бы вам не купить китенге?

Она имела в виду похожий на сари кусок материи, завернутыми в который постоянно ходят африканские женщины. Стася сбегала в лавку на углу, купила китенге и вернулась в офис. Весь женский персонал чуть с ума не сошел от восторга. Они ворвались в кабинет начальника и потребовали немедленно подписать нам все разрешения, какие мы попросим. Через пять минут нам выдали все бумажки. Я, как обычно, пробормотал мантру насчет изучения крокодилов, начальник рассеянно кивнул, и аудиенция была окончена.

Путешествовать по Замбии непросто. На местных шоссе столько колдобин, что лучше ехать по обочине (если она есть). Дороги, ведущие к национальным паркам, не асфальтированы и сплошь разбиты. По крайней мере, нам они казались жутко тряскими. Позже мы обнаружили, что трясло нас не только от плохих дорог: у “Колумба” не хватало некоторых деталей подвески, поэтому даже небольшие ухабы заставляли нас подпрыгивать, ударяясь головами в крышу кабины и клацая зубами. Ощущение было такое, как будто вот-вот выпадут все пломбы.

Народ там очень красивый, совсем чернокожий и прекрасно сложенный. Подобно большинству черных африканцев, замбийцы могут быть очень теплыми и искренними, но только если вам удастся пробить стену подсознательной расовой сегрегации и вас начнут воспринимать как человека, а не чуждое существо, которого можно только бояться или разводить на деньги. Иногда все, что для этого требуется, – подобрать голосующего на обочине крестьянина и подбросить его до родной деревни, но часто стена кажется совершенно непроницаемой. Многие иностранцы живут в Африке годами, так и не сумев (или не пожелав) от этой стены избавиться.

Мы обследовали несколько заповедников и наконец добрались до национального парка Южная Луангва, одного из лучших на континенте. Сухой сезон продолжался, так что почти вся фауна и немногочисленные туристы собрались на берегах реки Луангвы. Остальная территория парка – обширный край сухих лесов – казалась почти пустой, не считая изредка попадавшихся на глаза антилоп. Нас приятно удивил уровень биоразнообразия: в первую же ночь мы увидели пять видов мангустов. Несмотря на обилие хищников, местные звери казались на удивление легкомысленными: нам то и дело встречались целые стада спящих слонов и жирафов.

Часть парка занимало высокое плато, отделенное от долины Луангвы крутым уступом. По его склонам стекали быстрые ручьи с многочисленными водопадами. Я вскоре сообразил, что водопады изолировали крокодилов, населявших плато, от тех, которые жили в реке. “Верхние” крокодилы были меньше и не такие осторожные, возможно, потому, что обитали они в глубоких, заросших густым лесом оврагах, где на них не охотились ни люди, ни хищники. Ручьи на дне оврагов почти пересохли, так что крокодилы собрались в оставшихся заводях. Эта популяция, живущая только в маленьких водоемах, подходила мне идеально.

В первое же утро наблюдений за крокодилами на плато мы сделали неожиданное открытие. Их “песни” звучали совсем не так, как в Полосе Каприви. Они гулко, мощно ревели, почти так же громко, как львы. В отличие от болотных крокодилов Индии, они никогда не отвечали на львиный рык – видимо, потому, что их рев был ниже по тону и львы не казались им достойными соперниками. И они включали рев почти в каждую “песню”, в отличие от крокодилов Каприви, часто обходившихся шлепками по воде.

Было ли это связано с разницей в размере водоемов? Чтобы понять, в чем дело, мне следовало собрать данные по другим популяциям. Найти достаточно мест с только большими или только маленькими водоемами, расположенными в шахматном порядке, как я пытался сделать в США, в Африке мне бы вряд ли удалось. Взамен можно было попробовать найти несколько точек двух типов, расположенных попарно в разных частях Африки. Полоса Каприви и Южная Луангва стали первой такой парой. Для получения более-менее убедительных результатов надо было отыскать еще минимум две.

Наблюдать за крокодилами в глубоких, сплошь заросших оврагах с крутыми стенами было непросто. Нам пришлось просидеть в парке больше двух недель. У нас кончились продукты, и пришлось готовить ужин из плодов лесных деревьев. Каждый раз, как выдавалось несколько свободных часов, мы спускались к большой реке, чтобы посмотреть на фантастическое скопление зверья по ее берегам. Интереснее всего было наблюдать за двумя видами зверей с хоботом: слонами и маленькими, немного похожими на тушканчиков слоновыми прыгунчиками, невероятно забавными. Стада буйволов, зебр и бегемотов насчитывали по многу сотен голов. Привлеченные этим изобилием, большие крокодилы, жившие в реке, каждую ночь выбирались на берег и устраивали засады на тропах. Один раз мы видели, как полутораметровый крокодил галопом гнался за маленькой антилопой. Он, впрочем, пробежал лишь метров пятнадцать, а потом устал и прекратил погоню.

Жить в окружении такого количества крупных животных было очень интересно, но к стадам слетались тучи мух цеце. Сонная болезнь в Замбии редка, однако укусы цеце крайне болезненны, ведь ее хоботок рассчитан на шкуру носорога или буйвола. Цеце – поразительно живучие создания: можно со всей силы хлопнуть по мухе ладонью или сжать в кулаке, а она потом примется снова как ни в чем не бывало летать вокруг. Особенно их привлекают большие движущиеся объекты однотонной окраски, и они могут гоняться за машинами на скорости до сорока километров в час. Недавно выяснилось, что полоски зебр – способ сбить с толку цеце. Эти мухи рождают здоровенных личинок, по одной за раз, и даже вырабатывают нечто вроде молока, чтобы кормить их в матке.

Последнюю ночь в парке мы решили провести в крошечной будке на берегу, которая официально называлась “пункт наблюдения за бегемотами”. Наутро мы дождались, когда все бегемоты вернутся в воду (их тропа проходила под дверью будки), завели “Колумба” и едва тронулись в путь, как прайд львов завалил буйвола прямо перед машиной.

Я едва успел затормозить, и поверженный буйвол оказался под дверью кабины.

Дальше началась жуть. Обычно в каждом прайде есть взрослый самец, который приканчивает особо крупную добычу. Львы чаще всего убивают буйвола, взяв его морду в пасть и таким образом задушив. Но в этом прайде самец был совсем молодой и явно неопытный. Он то и дело отвлекался и принимался слизывать кровь с буйволиной морды, не придушив жертву до конца. Львицы со львятами ждать не стали и принялись рвать буйвола на куски, начиная с самых мягких мест. Только через полчаса несчастный буйвол наконец перестал мычать и умер. К тому времени он был полностью выпотрошен, морду ему обглодали до костей, а крови вокруг было столько, что львы ходили перемазанные в ней с ног до головы и даже “Колумб” выглядел так, будто принимал участие в охоте.

Мои друзья были совершенно выбиты из колеи. Стася продолжала снимать до конца, но я видел, что для нее это слишком. Мы никогда не думали, что будем рады покинуть Южную Луангву, но выбрались оттуда с некоторым облегчением. Позже мы решили использовать фотографию окровавленной львицы для обложки путеводителя. Мы хотели написать книгу про настоящую Африку, а не про прилизанную картинку с глянцевых обложек.

В Африке что на заре правда, то к полудню ложь…

Эрнест Хемингуэй

Детеныш нильского крокодила