Я все больше влюблялся в собственную жену.
Это, конечно, странно после года совместной жизни, но ведь мы почти все это время провели в разлуке, и каждая драгоценная встреча казалась свиданием. Мы все еще продолжали знакомиться друг с другом.
Наша свадьба состоялась в середине мая. К сожалению, большинство людей, которых нам хотелось бы пригласить, были разбросаны по всему миру. Приехали всего двадцать гостей, но они были родом из десяти стран. Наши мамы прилетели из Украины и России.
Поскольку я вынужден был провести почти всю весну во Флориде, организацией свадьбы в основном занималась Настя. Она устроила все в старинном славянском стиле, с веселыми играми и огромным караваем, который один из наших друзей пек целый день. Мы сняли домик на вершине холма с чудесным видом на Грейт-Смоки-Маунтинс. Вокруг повсюду цвели горный лавр, белый кизил, тюльпановое дерево и аппалачская магнолия. В разгар гулянки под балкон пришел черный медведь, словно посланник леса с наилучшими пожеланиями.
Я знал, что брак означает для меня большие перемены.
Настя очень любит путешествия, но все-таки не настолько авантюрные. Она увлечена своей работой и ценит домашний уют. Никогда больше мне не удастся бродить по свету по многу месяцев. Это было серьезной жертвой с моей стороны, потому что именно долгие путешествия я люблю больше всего в жизни. Но оно того стоило.
Нам предстояло целое лето вдвоем – счастливое, но короткое. В середине августа я должен был вернуться во Флориду, а это означало новую разлуку. Снова долгие телефонные разговоры по вечерам, снова попытки сказать друг другу словами то, что лучше говорить прикосновением, снова ночи, проведенные вместе, но в одиночестве, в пустых комнатах, залитых холодным синим светом компьютерных экранов.
Но пока мы были вместе. Мы провели месяц, путешествуя на машине по Калифорнии и Орегону, потом поехали в Никарагуа понырять на Кукурузных островах. Я думал поискать очковых кайманов на озере Никарагуа, но был даже рад, когда местные биологи написали мне, что до брачного сезона еще месяц. В июне мы полетели на Аляску и облазили почти весь штат, от Берингова пролива и арктического побережья до ледниковых полей и фьордов юго-востока.
А потом лето кончилось. Мне предстоял еще год преподавания и работы над диссертацией в Майами.
У меня уже накопилось больше данных, чем я надеялся собрать, когда начинал исследования, но кое-какая работа в поле еще оставалась. Одним из видов, чьи “песни” я пока не записал, был очковый кайман. Это самый широко распространенный из крокодиловых Нового Света, встречающийся от Мексики до Амазонии. Хотя шкура у него низкого качества, на него повсюду охотятся. Тем не менее сейчас он, возможно, даже более многочислен, чем в прошлом, потому что его более крупные конкуренты – американский и оринокский крокодилы и черный кайман – во многих местах истреблены или стали редкими. Ежегодно в продажу поступает около миллиона шкур очкового каймана – это больше половины от общего числа крокодиловых кож на рынке.
Я видел множество очковых кайманов в Гватемале, Венесуэле, Колумбии, Гайане, Бразилии и на Тринидаде, но каждый раз время года было неподходящее, и они не “пели”. Поначалу меня это не беспокоило, потому что я знал, что всегда смогу их найти; кроме того, в научной литературе были подробные описания их “песен”. Но теперь я подумал, что было бы стыдно не понаблюдать самому за самым обычным из крокодиловых обеих Америк. К тому же далеко ехать для этого не требовалось.
В 1960-х годах детенышей кайманов часто продавали в зоомагазинах и тысячами импортировали в США из Колумбии и Центральной Америки. Естественно, со временем они становились слишком большими для содержания в аквариумах, и многие владельцы попросту выбрасывали их в ближайший пруд. Единственным местом, достаточно теплым, чтобы они могли выжить, была Южная Флорида, где они пополнили длинный список завезенных видов, разрушающих хрупкие экосистемы полуострова.
Во Флориде столько иноземной фауны, что во многих местах почти не видишь местную. В парке вокруг нашего факультета водились ящерицы анолисы с шести разных Карибских островов, агамы и гигантские улитки из Африки, квакши и игуаны с Кубы, гекконы из Италии, воробьи из Англии, слепозмейки из Индии, мыши из Испании, скворцы майны и тигровые комары из Индокитая, горлицы из Греции, жабы аги и попугаи из Мексики, огненные муравьи из Аргентины, крысы и богомолы из Китая и термиты из Индонезии. Была даже стая сине-желтых ара из Амазонии, каждый день прилетавшая кормиться в кронах пальм. Меня всегда удивляло, как люди, проходившие по дорожкам под пальмами, умудрялись не замечать больших, ярких, шумных птиц, громко кричавших в десяти метрах у них над головами.
Торговля экзотической фауной – не менее прибыльный бизнес, чем контрабанда наркотиков, и такой же разрушительный. В одной только Южной Флориде сбежавшие от владельцев и прижившиеся питомцы террариумов среди прочих включают кобр, бирманских питонов, нильских варанов и огромных южноамериканских ящериц тегу. Все это крупные хищники, почти истребившие многих местных животных. Еще хуже то, что зооторговля распространяет болезни, от обезьяньей оспы до рачьей чумы. Торговля африканскими шпорцевыми лягушками привела к образованию гибридной разновидности паразитического грибка, которая вызвала полное вымирание сотен видов лягушек, жаб и саламандр на всех континентах.
К счастью, очковые кайманы во Флориде не вызвали особых неприятностей. Первая популяция образовалась на территории базы военной авиации Хоумстед. Военные сочли своим долгом истребить этих нежелательных иммигрантов и тридцать лет вели против них войну на уничтожение, но полностью извести так и не смогли. Кайманы, жившие дальше к северу, в основном погибли в “болыной заморозок” 2010 года.
В 1990-х военную базу уменьшили и часть земли продали застройщикам. Но освоение продвигается медленно, так что там осталось много узких улиц, ведущих в никуда, с пробивающимися сквозь асфальт травой и деревьями. Кайманы когда-то во множестве жили там в осушительных каналах, но их всех поубивали – по крайней мере я не смог отыскать ни одного. Однако в первый год моей работы с крокодиловыми я нашел маленькое озеро с тремя кайманами-подростками, скрытое в густом кустарнике на территории заброшенного парка аттракционов. Теперь, четыре года спустя, кайманы должны были быть уже взрослыми.
Снова приехав на озеро, я с удивлением обнаружил на заборе новую табличку: “Посторонним вход воспрещен – опасные дикие животные!” Я тут же перелез через забор и обыскал берега озера, но не обнаружил ничего опасного, кроме полчищ кровожадных комаров. Мне до сих пор интересно, кто повесил табличку и какие животные имелись в виду.
В озере остался один кайман – самец длиной около полутора метров. Ему, видимо, было очень одиноко, потому что “пел” он очень много. За два очень жарких и влажных дня я записал шесть “ревущих песен” и две “шлепающие”. Звучали они точь-в-точь как песни кайманов жакаре. Я решил, что дальше кормить комаров нет смысла.
Следующие три месяца пришлось провести за компьютером. Написание даже короткой научной статьи требует много времени, а моя диссертация представляла собой комбинацию четырех больших статей и нескольких маленьких. Больше всего хлопот мне доставляла глава с обзором “песен” всех видов крокодиловых. Одна из проблем заключалась в том, что данные по разным видам у меня сильно различались по степени надежности информации, способам наблюдений и размерам выборки, так что их трудно было сравнивать. По некоторым у меня имелись сотни записей, по другим – всего одна или отрывочное описание в чьей-то статье или журнале зоопарка. Мне также необходимо было убедиться, что я не пропустил никаких опубликованных сведений, поэтому пришлось прочесывать сотни статей и десятки книг. Особенно трудно было со старой литературой и малоизвестными журналами, выходящими в Африке, Индии и Латинской Америке. Если бы я работал до появления интернета или в какой-нибудь менее развитой стране, эта задача оказалась бы практически невыполнимой. Но в США к моим услугам было восьмое чудо света – система университетских библиотек с ее службой межбиблиотечной доставки. Иногда мне приходилось два-три месяца дожидаться прибытия особо редкого тома, но в конце концов я получал все, что запрашивал. И большинство моих коллег воспринимали эту роскошь как нечто само собой разумеющееся!
Я также продолжал приставать с вопросами к исследователям, работавшим в разных странах. В то время “Фейсбука” еще не было, и специалисты по крокодилам общались на интернет-форуме под названием “Кроклист”. Поскольку крокодилами занимается не так уж много народу, форум был не особенно оживленным, но иногда там можно было узнать что-то новое или посмеяться хорошей шутке. Помню, какой-то школьник задал вопрос: что умеют крокодилы делать такого, чего другие животные не умеют? Научное сообщество отнеслось к вопросу всерьез. Высказанные предложения включали способность голодать больше года, общаться одновременно с помощью звука и инфразвука, менять конфигурацию сердца и особым образом залечивать раны: организм крокодилов быстро вырабатывает большое количество белка коллагена, волокна которого полностью окружают рану и блокируют возможную инфекцию (вдобавок кровь крокодилов содержит сильнодействующий антибиотик под названием крокодилин). В конце концов мальчик сообщил нам свою версию ответа, которая оказалась намного проще: крокодилы умеют делать маленьких крокодилят!
В один прекрасный день я получил письмо от Сохама Мукерджи, молодого индийского зоолога, работающего в “Мадрасском крокодиловом банке”. У них было несколько африканских узкорылых крокодилов. Сохам рассказал, что крокодилы часто ревели и шлепали головами. А потом он добавил фразу, от которой я чуть не подпрыгнул. “В одном бассейне у нас живут только самки, – написал он, – и самая крупная из них часто шлепает головой”.
Это было очень странно. Я ни разу не видел, чтобы самки крокодилов “пели”. Видимо, в отсутствие доминирующего самца главной в группе стала самка, и поэтому… Ну да, ведь шлепки головой – сигнал доминирования. Я, кажется, уже где-то об этом читал?
Быстро схватив с полки несколько старых книг, я бегло пролистал их. Действительно, было давно известно, что шлепки головой у крокодилов – сигнал доминирования. Но ведь передо мной был ответ на вторую половину загадки, мучившей меня столько времени! Как я мог об этом забыть?
Теперь все кусочки головоломки встали на свои места. Моя теория предсказывала, что и аллигаторы, и крокодилы должны чаще реветь и реже шлепать головами в больших водоемах, чем в маленьких. Это предсказание у аллигаторов выполняется только для шлепков, а у крокодилов – только для рева. Аллигаторы всегда много ревут, потому что рев у них имеет вторую функцию: это групповой сигнал, привлекающий больше участников к местам ночных “танцев”, которых у крокодилов не бывает. А крокодилы всегда много шлепают, потому что у них “поют” обычно только доминирующие самцы и шлепки имеют вторую функцию – это сигнал доминирования. У аллигаторов шлепки не имеют такой дополнительной функции, потому что аллигаторы не такие территориальные и у них нет жесткой иерархии.
На мой взгляд, это был замечательно красивый результат. Теперь я был уверен, что диссертация у меня получится хорошая. Но работы оставалось еще много.
Зачем бы стал Господь создавать эти леса, если не для того, чтобы мы нашли там золото?Франсиско де Орельяна
Американский крокодил