«Сказки Амаду Кумба», известного сенегальского поэта Бираго Диопа, воспринимаются как художественное произведение современной африканской литературы. Это не просто записи африканского фольклора, с которым советские читатели могли познакомиться по ряду изданий последних лет, — это сказки, художественно воссозданные поэтом, тонким мастером слова.

Обращение Бираго Диопа к фольклору но случайно; он не одинок в своем стремлении влить в современное искусство живые соки древней народной мудрости. Обработки африканских сказок и легенд изданы поэтом Берега Слоновой кости Бернаром Дадье. Песни народа йоруба воссоздает нигерийский поэт Адебой Бабалола. Известная поэтесса Ганы Э. Т. Сазерленд в своих стихах не раз обращалась к мотивам народных сказок. Эти примеры можно было бы умножить. Большинство африканских поэтов, как и Бираго Диоп, хорошо знают, что «дерево растет потому, что его корни уходят в глубь кормилицы-Земли».

Для Африки фольклор играет, однако, особую роль. В то время как современная литература европейских стран имеет за собой великие традиции классической литературы, традиция писателей в большинстве стран тропической Африки — по преимуществу устные. Из поколения в поколение певцы и сказители передавали сказки и легенды, предания и мифы, исторические сказания и песни.

Известно, что раньше сказки нельзя было рассказывать днем. Но их рассказывали вечерами сказители-гриоты. И такие вечера сказок одновременно превращались и в своеобразное представление, и в своеобразную школу. Представление — ибо рассказчик подчеркивал образы сказок мимикой, жестом, интонацией, подражая грозному рычанию льва или гнусавому голосу гиены. Школа — ибо молодому поколению передавалась в сказках вековая мудрость народа, «своя мудрость», столь отличная от того, что внушалось в школах, созданных колонизаторами. В условиях колониального режима, когда большинство народа оставалось неграмотным, а школа — чуждой ему, сказки, легенды, пословицы, предания становились для народа важным средством воспитания и образования.

Бираго Диоп рассказывает в предисловии, как вошел в его творчество мир африканского фольклора. Сказки, услышанные в детстве от бабушки, сказки, рассказанные ему через много лет известным гриотом-сказителем Амаду Кумба, сказки, подслушанные во многих деревнях, где бывал поэт, — вот основа. К ним присоединилось множество жизненных наблюдений. Бираго Диоп опускает традиционные зачины и концовки народных сказок: «Слушайте сказку! Пусть сказка придет!» или: «…отсюда ушла моя сказка и упала в море. Первый, кто вдохнет ее, попадет в рай!» Но зато мы нередко находим в его сказках обрамления, в которых открывается образ самого автора — доктора-ветеринара, объезжающего на своем джипе, вместе с шофером Алоисом, широкие равнинные области Сенегала, Судана, Верхней Вольты. Эти обрамления подчеркивают авторский характер сказок и как бы включают фольклорные мотивы в мир современной африканской жизни.

Бираго Диоп родился в Сенегале в 1906 году и получил высшее образование во Франции. Его стихи разных лет изданы в сборнике «Отблески и проблески» (Leurres et lueurs, 1960). Жизнь В. Диопа, врача-ветеринара, тесно связанного самой работой с африканской деревней, была всегда богата впечатлениями, которые писатель щедро разбрасывает в своих сказках. Замечания Диопа о крестьянском быте, о падеже скота, о роли мусульманского духовенства выходят, конечно, за рамки фольклорных мотивов, а такие сказки, как «Кость», «Повод», «Сарзан» скорее можно назвать рассказами.

Среди сказок Бираго Диопа есть волшебные, бытовые, сказки о животных (сказки-басни). Но это деление условно. Во всех них, только в разном обличье, встает реальный мир африканской деревни, ее отношения, ее типы, сложившиеся еще в давние времена нормы поведения и морали патриархальной деревенской общины. Но видны напластования позднейших и совсем недавних времен — приметы современной Африки: коменданты округа, джипы, шоферы… Иногда как бы мельком брошенные Диопом замечания звучат с неожиданной остротой. Таково, например, начало сказки «Фари-ослица», сказки об ослах, которые благодаря своему долготерпению стали «рабами рабов». Царь, выступает ли он в человеческом облике, как царь Бур, или в виде царя зверей Гаинде-льва — неизменно глуп, словно воплощая тупое превосходство грубой силы, силы властей. Достается в сказках Диопа мусульманскому духовенству. Порой в них можно встретить мудрого имама, но больше всех запоминается герой яркой сатирической сказки-рассказа «Повод», марабут Серинь Фалл, невоспитанный и грязный, ленивый, обжорливый и жадный — образ отвратительного паразита, сидящего на шее народа.

В бытовых, сатирических, волшебных сказках Диопа утверждается моральный кодекс народа. Как и в фольклоре, эти сказки утверждают превосходство ума и мужества над грубой силой, превосходство духовных качеств над богатством и знатностью, восхваляют доброту и скромность, щедрость и трудолюбие. Как и в фольклоре, сказки Диопа выражают презрение народа к эгоизму, жадности, корыстолюбию, скупости, ленч. В одной из самых ярких сказок — «Кость» — создан великолепный образ скупца и жадюги, забывшего долг гостеприимства. Прожорливый и жадный Мор Лам предпочел лучше умереть, чем поделиться в голодный год куском мяса со своим кровным братом.

Жизнь в сказках Диопа далека от идиллии. Хищники-люди и хищники-звери занимают еще сильные позиции в этом сказочном мире. И далеко не всегда торжествует справедливость. В обобщенной форме это утверждает сказка «Правда и Ложь». Простодушная Правда, идя прямиком, ничего не добилась, а оборотистая Ложь получает половину царских богатств. За добро всегда платят злом — утверждает жадный и хищный Диасиг-кайман. Однако хитроумный заяц Лёк доказывает кайману, что тот, кто не помнит добра, будет наказан («Плата за добрые дела»).

В сказках Диопа воплощены уверенность народа в том, что зло можно победить, и любовь народа к тем, кто храбростью или смекалкой утверждает торжество справедливости. Вот почему обманщики в этих сказках так часто становятся жертвами своего собственного вероломства («Дурные знакомства»). Вот почему торжествуют моральные качества и ум, а не власть и богатство. Как и в сказках других народов, бедные сироты, обиженные судьбой, но добрые и приветливые, силой волшебства оказываются награжденными («Грязная ложка», «Кари-сирота»). Сказка утверждает волшебный мир, где беднякам достается богатство и счастье.

В сказке «Джабу Н’Дав» герой ее, храбрый малыш, побеждает и унижает всесильного дракона, трижды пожирая и извергая его, в последний раз в виде жалкого льва, который в страхе бежит от палки. Так дракон и лев, постоянные символы угнетателей и властителей, оказываются побежденными и униженными маленьким храбрецом, воплощающим мужество а решимость «маленьких людей» народа.

Отвращение к корыстолюбию и эгоизму красной нитью проходит в сказках Диопа. Но, может быть, наиболее обобщенное и даже философское выражение оно получает в сказке «Наследство». Эта сказка сложна, и если даже и имеет фольклорную основу, то далеко ушла от нее. Мораль сказки, думается, в том, что три сына, только сообща владея доставшимися им землями, стадами и богатствами, смогут правильно понять глубокий смысл полученного наследства. Но к этой истине они приходят, только пройдя долгий путь, путь жизни, где из каждого встреченного явления надо извлечь урок мудрости.

И сатирические и утверждающие мотивы сказок очень остро выступают в сказках о животных, в сказках-баснях. За масками зверей здесь встают яркие социальные и психологические типы.

Голо-обезьяна, «существо болтливое, энергичное, необузданное и зловредное»; Багг-ящерица, которая вечно бегает, как раб; Какатар-хамелеон, образ явно иронический; злобный и жадный Диасиг-кайман; пятнистая Сег-пантера, «коварная и бесчестная, у которой поступь женщины, взгляд властелина и душа раба». И, наконец, царь зверей Гаинде-лев, глупый, развращенный властью и лестью, привычным жестом всегда забирающий себе лучшие куски добычи.

Но среди всех героев сказок-басен выделяются два основных — заяц Лёк, герой целых циклов африканского фольклора, и его антипод — гиена Буки. Ловкий, быстрый заяц, африканский Рейнеке-Лис, может быть понят как образ маленького человека, который умом и смекалкой побеждает даже сильных мира сего. Перед хитростями дерзкого Лёка оказываются бессильны даже самые злые и кровожадные звери. Он может одурачить и самого царя Бура («Проделки зайца») и самого Гаинде-льва. Образ Лёка тем выразительнее, что хитрый заяц выступает в постоянном контрасте с гиеной Буки, ленивой, жадной, тупой, как бы воплощающей все те черты, которые презирает трудолюбивый и любознательный, гостеприимный и бескорыстный народ. Тупость и жадность Буки великолепно показана во многих сказках. Но наиболее колоритна гиена в блестящей сказке «Буки-приживалка».

Достаточно сравнить фольклорную сказку на тот же сюжет «Находчивый лис» занимающую полстранички, со сказкой Бираго Диопа, чтобы увидеть мастерство поэта, который на основе скупого фольклорного образа создает богатый, яркий, всесторонне обрисованный характер обнаглевшего прихлебателя. Диоп умеет по-новому использовать обычные приемы фольклора, например, повторы, для неожиданного сатирического эффекта, — так в сказке «Кость» бесконечное повторение вопроса: «Где кость? Она поспела?» — все усиливает впечатление чудовищной жадности Мор Лама.

Но особое поэтическое обаяние книг Б. Диопа в его мастерстве стилиста. Виртуозно владея французским литературным языком, он сумел сохранить аромат речи африканских гриотов и литературными средствами заменить их живые интонации и жесты.

Особое пристрастие Б. Диопа к звукописи, к ассонансам и аллитерациям в стихах и прозе, быть может, связано с его стремлением создать на чужом языке какую-то аналогию характерным звукоподражаниям языка уолоф. Но эти звукоподражания не самодовлеющи — они должны усиливать настроение стиха или сказки. Особенно это видно в одной из наиболее стилистически утонченных сказок «БолИ». В эту сказку, говорящую о необходимости уважать древние африканские верования и обычаи, искусно вплетены стихи, построенные на игре слов и звукоподражаниях. Они усиливают таинственное, магическое настроение сказки, передавая и тяжелые удары молота, и смутные угрозы, предвещающие гибель дерзкому кузнецу, который оскорбил статуэтку предка Боли и тем самым — таинственный мир предков.

В книгах Диопа ярко выступает своеобразие африканской сказки. Однако и в фольклоре и в «Сказках Амаду Кумба» бросаются в глаза черты, роднящие их со сказками других пародов. Так, русскому читателю заяц Лёк напомнит хитрого лиса, хотя в наших сказках лис-обманщик часто неприятен, а Лёк неизменно вызывает симпатии слушателя и читателя. Образы бедных сирот, которым помогают волшебные силы, имеют много аналогий в фольклоре других народов: вспомним известную сказку «Двенадцать месяцев»; сказки о Хамелеоне и Обезьяне, или Жабе и Пчеле («Дурные знакомства»), где обманщики обмануты, напоминают нам сказку о «Лисе и Журавле». И это не может быть иначе — ведь основные моральные понятия различных народов близки, как ни своеобразны уклад жизни и обычаи.

Воссоздавая этот уклад, В. Диоп почти нигде не модернизирует мир сказки. В его сказках почти нельзя встретить прямых антиколониальных высказываний или сатирических образов, открыто заостренных против колониализма. Но между тем несомненно, что в книгах Бираго Диопа есть скрытое или открытое противопоставление древней мудрости Африки — западной цивилизации XX века. Это противопоставление, столь характерное для многих африканских писателей и публицистов, ярко выражено в сказке-рассказе «Сарзан», завершавшей сборник «Сказки Амаду Кумба», издания 1947 года. В «Сарзане» говорилось о судьбе африканца-сержанта, вернувшегося после второй мировой войны на родину. Презирая африканскую деревню, оскорбляя ее древние обычаи и обряды, называя их «дикарством», он пытается перенести в родную деревню те «завоевания цивилизации», которые видел в Европе. Но таинственный мир духов, «мир предков», наказывает того, кто покушается на самобытность древних форм африканской жизни и поражает Сарзана безумием.

В послевоенные годы этот рассказ воспринимался африканской молодежью как направленный против колониализма, против слепого подражания Западу. Он был переделан в пьесу, сыгранную африканскими учащимися в Федеральном театре Дакара. Теперь же этот рассказ воспринимается иначе — больше выступают его консервативные черты. И в этом он перекликается со сказкой «БолИ», герой которой также наказан за неуважение к духам предков, к древним религиозным традициям Африки.

В «Сказках Амаду Кумба» упорно живет это скрытое противопоставление африканской мудрости том формам западной цивилизации, которые скомпрометированы в глазах африканцев не только зверствами колонизаторов, но и мировыми войнами, гитлеровскими концлагерями, да и вообще всем миром буржуазного эгоизма. В контексте «Сарзана» отрицание эгоизма, корысти, жадности, обмана, столь сильное в сказках Диопа и восходящее к фольклору, приобретает и более современное, полемическое антибуржуазное звучание.

В какой-то степени с Бираго Диопом перекликался Бернар Дадье, подчеркивавший, что африканская сказка — своеобразный памятник великой цивилизации Африки, и противопоставлявший мудрость сказок — безумию цивилизации современного Запада, где «чем больше скорость самолетов, тем более люди заперты за барьерами цвета, культуры, положения, мешающими им понять и уважать друг друга».

В последние годы, в условиях все более широкой борьбы против колониализма и острых идеологических дискуссий о дальнейших путях развития африканских стран, фольклор становится ареной идеологической борьбы.

Прогрессивные писатели Африки стремится противопоставить фольклор худшим формам буржуазной цивилизации, придавая ему антиколониальное, антибуржуазное звучание.

Но фольклор порой пытаются использовать и справа, противопоставляя его новым, революционным идеям и новой, передовой африканской литературе. Чрезвычайно преувеличивают при этом религиозный характер как народных, так и авторских сказок. Нельзя отрицать, конечно, что есть сказки, связанные с древними религиозными представлениями, например сказки-мифы. Но нельзя не видеть, насколько светский характер имеет подавляющее большинство сказок бытовых, сатирических или волшебных, и в фольклоре и в таких книгах, как «Сказки Амаду Кумба». Некоторые исследователи подчеркивают консервативный охранительный характер африканской сказки. Например, Роллан Колон в работе о западноафриканской сказке считает, что она призвана охранять тысячелетние устои, должна воплощать неподвижную, древнюю мудрость. Так, сказка противопоставляется бурным переменам, входящим ныне в жизнь африканских народов. Между тем сама жизнь опровергает сейчас мысль о неподвижности фольклора, в который ныне вплетаются новые образы и новые темы. Можно привести в пример хотя бы новые песни гвинейских гриотов, прославляющие революцию и ее деятелей. Но и в старых сказках очевидна жажда перемен, надежда на иное, лучшее будущее. Разве это не говорит о прогрессивных тенденциях сказки? И разве не говорит о них сам Эзопов язык сказки-басни, дававший возможность более острой критики власть имущих?

Были и попытки противопоставить африканскую сказку как явление африканского традиционного реализма, отражающего патриархальную демократию деревенской общины, — боевой реалистической современной литературе, направленной против колониализма.

Неправомерность таких попыток очевидна. Реализм сказки, впитавший надежды народа и его ненависть к угнетателям, не противостоит передовой литературе, а близок ей. Ведь трудолюбие, презрение к корысти и лени, мужество и изобретательность — все эти черты народа, прославляемые сказкой, не могут не найти новое и сильное развитие в освобожденной и независимой Африке.

Это относится и к «Сказкам Амаду Кумба». Нет нужды придавать им более революционный характер, чем тот, который им присущ. По без сочных, полных юмора и поэзии сказок Бираго Диопа нельзя представить себе современной, новой африканской литературы.