Как только окрепну, пойду на охоту», — решил Кулл засыпая. Раны затягивались на удивление быстро. На второй день Кулл уже смог встать и подойти к миске, но заставить себя проглотить то, что приготовил Дзигоро, он все-таки не смог. Пес вздохнул совсем по-человечески и плюхнулся на подстилку у очага.

Хищная, звериная натура вновь властно заявила о себе. Псу захотелось убить. Убить, но не ради убийства, нет, он хотел есть. А что может быть вкуснее свежего, еще теплого мяса? Варварская душа Кулла жаждала схватки, в которой он одержал бы победу и добыл себе пищу. А раз задумав что-нибудь, он делал это обязательно. Борьба за существование среди себе подобных с себе подобными — разве не этим он занимался, когда был человеком? Что же изменилось? Разве дело только в том унижении, которое Кулл пережил по воле прихвостня Йог-Сагота и не расплатился за это? А долго быть в должниках Кулл не любил — ни к чему хорошему это обычно не приводило, кроме разве к такому же голодному беспокойству, которое заставляло его отправляться на поиски все новых и новых приключений, чем он как раз и занимался в данный момент. Для бродяги поиски пищи и жилища — это всегда приключения. И начатое им дело по всему подходило к этому.

Он осторожно двигался по незнакомой местности. Прислушивался, приглядывался, обнюхивая попадавшие на пути следы. Потревоженная змея, извиваясь, выползла из-под камня. Пес отскочил в сторону. С любопытством посмотрел на гадину и пошел прочь. Навстречу стали попадаться редкие кусты. Эта перемена обрадовала его. И оживившись, пес затрусил дальше.

Пейзаж заметно менялся. Все чаще попадались на пути раскидистые кусты колючек. Показались и тонкие деревца акаций с тусклой желто-зеленой листвой.

Охотничий инстинкт подсказывал Куллу, что там, впереди, он найдет добычу. Пес почувствовал, что в желудке заурчало от нестерпимого голода, и лапы сами понесли его туда… Он бежал по открытой местности, невольно радуясь травке, пробивавшейся сквозь песок и камни. Небесное светило спешило занять свое место, даря свою любовь и нежность всему живому, и согревая воздух.

Свежий ветер донес до него далекий, едва различимый звук. Кулл остановился. Навострил уши прислушиваясь. Теперь он гораздо явственней различил песню ветра. Щуря глаза от напряжения, пес заметил на горизонте маленькую точку.

«Находит только тот, кто ищет», — мелькнула мысль, и пес опустился на землю. Тело прижалось, сливаясь на фоне низкой, местами выгоревшей травы.

Он затаился, приготовившись к встрече. Оправдывая его ожиданиям, неясная точка приближалась, вырастая на глазах.

«Всадник, — подумал Кулл, размышляя над причиной, занесшей человека в такую глухомань. — А впрочем, какая разница…» — и не закончив мысль, он еще плотнее вжался в траву. Между тем незнакомец на великолепном скакуне, которому позавидуют даже королевские конюшни, остановился. Он, приложив руку ко лбу, защищая глаза от яркого солнца, стал пристально оглядывать степь. Куллу показалось, что именно на нем всадник задержал долгий взгляд.

«Неужели заметил?» — вихрем пронеслось в мозгу. А человек уже тронул повод. Красавец конь с места рванул в карьер и, подбадриваемый плетью, перешел на крупную рысь. «Ближе, ближе, ближе», — колотило сердце о ребра в предчувствии боя. Пес с каждым шагом пройденного всадником расстояния все четче различал мельчайшие детали. Благородная осанка жеребца, его широкая грудь и мощные ноги значительно подняли его цену в глазах голодного зверя. Голова наездника, доселе прижатая к гриве скакуна, приподнялась, и невольный крик раздался в душе у Кулла: «Патмарк! Вот так встреча!»

У пса не осталось и тени сомнения в том, что он обнаружен. В руках у человека мелькнул лук и заложенная на тетиву стрела.

Куллу оставалось только догадываться, за какого зверя его принял Патмарк. Прекрасно зная, что тот отличный стрелок, пес продолжал лежать. Расстояние между ними стремительно сокращалось. И теперь оно было как раз достаточное для полета стрелы. Еще пара прыжков лошади, и Кулл заметил, как два пальца правой руки Патмарка разжались. Тетива зажужжала от напряжения, направляя стрелу к цели.

Звериный инстинкт пса заставил его вскочить, и сильные лапы оттолкнули тело прочь. Стрела, разрезая потоки воздуха, впилась ровно в то место, где еще секунду назад был Кулл.

«Валка!» — Пес ринулся навстречу всаднику. Он летел, от бешеного напряжения сил задрожали лапы.

Патмарк наложил новую стрелу. С жужжанием она устремилась к жертве. Только миг разделял Кулла и жало стрелы, но он присел именно в тот момент, когда она пронеслась над его головой. Медлить было нельзя.

«Нельзя допустить, чтобы он выпустил еще одну!» — понял атлант и, обгоняя шальной ветер, кинулся навстречу Патмарку. Вот он, совсем рядом, враг. Еще чуть-чуть — и конь растоптал бы пса, но чутье хищника пришло на выручку и сейчас. Вкладывая всю ярость, всю злобу, вскипевшую внутри, пес оттолкнулся от земли. Мелькнула морда жеребца в нарядной сбруе…

От ураганного напора всадник вылетел из седла, покатившись кубарем по траве. А пес, мягко приземлившись на передние лапы, развернулся, готовый к поединку. Разгоряченный скачкой конь, потерявший хозяина и почувствовавший свободу, умчался вперед, к неведомой цели. Оглушенный падением человек тяжело поднялся на ноги, уставив на разъяренного пса растерянный взгляд. Большего унижения он в жизни не испытывал. Какой то пес-бродяга посмел напасть на… на кого он посмел напасть?! Сейчас он поплатится за это!

Однако глаза зверя показались ему знакомыми. «Да ну, что за чушь? — подумал Патмарк. — Я никогда не видел таких собак». Патмарк вяло улыбнулся, потянувшись к ножнам на поясе. Кулл встретил действия человека угрожающим рычанием. Тот, ошеломленный, отступил назад. Серые глаза «старого знакомца» тревожно забегали по сторонам, ища спасительный выход. Может, вернется конь, разыскивая хозяина?

Мышцы Кулла дрожали от напряжения. Зоркий глаз следил за каждым движением человека. И стоило тому пошевелиться, как пес скалился, издавая грозное рычание. Ему явно нравилось это затянувшееся противостояние. Он смаковал свое превосходство, видя растерянность человека. Не таким, нет, не таким помнит его Кулл. От прежней самоуверенности и наглости не осталось и следа.

«Что же ты, прихвостень Абад-шаана, испугался бродячего пса?» — спросили прищуренные серые глаза собаки. Возможно, в каком-то странном озарении почувствовав непримиримость пса, Патмарк рывком попытался извлечь из ножен меч. Оружие еще только наполовину показалось из богато отделанных ножен, а пес уже летел к человеку. Сверкнула холодная сталь на волос от морды, они встретились взглядом, и Кулл впился клыками в мягкое горло.

Руки Патмарка в последний миг выронили меч и сжались на шее зверя. Пес рванул теплое человеческое мясо, и фонтан крови обдал его липкой влагой. Мертвая хватка рук разжалась, и Патмарк, увлекая за собой пса, повалился наземь. Атлант в слепой ярости продолжал терзать горло противника, превращая его в кровавое месиво. Тело человека конвульсивно дернулось и застыло. Смрадный запах помойной ямы ударил в нос. Варвар вспомнил то отвратительное место, в которое он попал по воле Патмарка. Он почувствовал облегчение. Еще один старый должок уплачен.

Мысль об умчавшемся жеребце вернула его к действительности. Голод, отступивший на время, теперь вновь дал о себе знать. Пробовать челове-чинку ему совсем не хотелось.

След был четким, и пес, призвав на помощь чуткое обоняние, двинулся на поиски. Он нашел его на окраине зарослей кустарника. Благородное животное мирно стояло, зацепившись поводом за одну из колючек. Жеребец настороженно поднял морду, озираясь по сторонам, навострил уши, учуяв приближение хищника.

Кулл, готовый в любой момент броситься на животное, медленно подходил к коню. Но тот как ни в чем не бывало продолжал наслаждаться неподвижно стоять у куста, лишь изредка косясь на пса. Голод сдавил внутренности. Атлант закружил вокруг жертвы, примеряясь для броска. Умное животное, видя маневры собаки, все время поворачивалось к нему крупом, готовое при малейшей опасности пустить в дело мощные задние ноги.

Пес сделал ложный выпад, нацеливаясь в передние ноги. Конь с быстротой молнии развернулся крупом и врезал по воздуху обоими копытами. Трюк удался. Кулл отскочил, прыгнул и уцепился клыками за бок жеребца.

Собрав все силы, конь помчался, надеясь, что тяжелое тело собаки само сорвется в этой бешеной скачке. Но после некоторого времени жеребец понял, что далеко ему не уйти, — силы уже сдавали. Чувствуя, что пес все так же крепко висит на боку и, видимо, не отпустит его, конь решился на последнюю попытку, которая могла принести либо смерть, либо жизнь. Он резко остановился, встал на дыбы и, подминая под себя пса, повалился на бок.

Не успел еще конь рухнуть на землю, а варвар, разжав свою мертвую хватку, отскочил в сторону. Едва тело жеребца коснулось травы, Кулл был уже около горла своей жертвы. Бьющаяся, сопротивляющаяся плоть пробудила в атланте жажду крови и дикую силу. Он в остервенении рвал живое мясо.

Дзигоро перепрыгивал с камня на камень, поддерживая корзину с лечебными снадобьями, когда прямо перед ним возник воплощенный кошмар.

Меж камней, опираясь на длинный и гибкий хвост, покачивался питон. Это был самый настоящий питон, Дзигоро мог бы поклясться, но длинное тело его заканчивалось мохнатой обезьяньей мордой. В сомнении камелиец отступил назад, споткнулся и едва не сел на плоский камень, где пристроилось еще одно невероятное создание. Большая крыса на волосатых паучьих ножках. Из пасти зверька торчало длинное белое жало, и, судя по всему, он умел им пользоваться. Дзигоро не стал щипать себя за руки. Тревожная струна звенела в нем с того дня, когда камелиец отбил у гиен раненую собаку. Гармония в природе оказалась нарушенной. Чаши весов склонились в сторону зла, ибо созданием Света этот кошмар быть явно не мог.

За спиной послышалось сдавленное рычание. Дзигоро обернулся. Большая черная кошка стояла, чуть согнув упругие лапы, и в раздражении водила длинным хвостом. Огромные зеленые глаза тлели холодным огнем, как еще не погасшие угли.

— Что вам нужно, создания? — мягко спросил Дзигоро.

— Кровь!

Ответ прозвучал согласно, в три голоса, хотя, Дзигоро мог в этом поклясться, ни одно из животных не открывало пасти.

— Моя кровь? — уточнил камелиец.

В жарком воздухе возникло нечто похожее на зловещий смешок.

— Твоя кровь — это вода. Она ни на что не годится. Ты жил слишком долго и слишком праведно. Нам нужна кровь, которую прольешь ты!

— Это невозможно, — улыбнулся Дзигоро. — Моя вера запрещает мне проливать кровь.

Пантера сдавленно зашипела и бесшумно прыгнула вперед. Из ее пасти вырвался сдавленный рык. Огромная лапа взметнулась, мелькнули когти, похожие на кинжалы. Дзигоро не шевельнулся, и пантера с недовольным рычанием опустила лапу.

— Почему ты не убил меня?

— Моя вера запрещает проливать кровь, — повторил Дзигоро.

— Даже защищаясь?

— Для того чтобы защититься, мне не нужно убивать, — улыбнулся камелиец. — Великий Ранхаодда подарил мне Искусство.

— Так, значит, ты все-таки воин, Человек? — спросил присевший на камень крысеныш. Слова возникли в голове Дзигоро, но он отчего-то сразу понял, что обращается к нему именно он.

— Я не воин, — оживленно ответил камелиец. — Я не нападаю, не проливаю крови, не пытаюсь изменить мир и переделать людей. Я лишь храню равновесие. У меня и оружия-то нет…

Дзигоро развел руками, демонстрируя, что сказал правду.

— Но если ты не убьешь одного из нас, мы убьем тебя, — заметила пантера. Она уселась, грациозно обернув лапы хвостом и чуть сощурив зеленые глаза. Дзигоро догадался, что перед ним — самка, и не просто самка, а царица среди больших кошек. Ее манеры были утонченно-аристократичны.

— Зачем вы ищете смерти? — спросил Дзигоро.

— Смерть одного из нас освободит других, — отозвался обезьяно-питон, впервые подавая голос.

— И кого из вас я должен убить?

— Кого сможешь. Мы все опасны.

— Я это заметил, — кивнул камелиец, — но, видите ли, создания, Ранхаодда хранит меня, пока мои руки чисты, пока кровь не осквернила мой порог и мой очаг.

— Так что ради чистоты твоих рук мы должны всю оставшуюся жизнь носить звериные шкуры? — прошипела пантера. — Ведь мы такие же люди, как и ты! Неужели ты этого не понял?

— Почему бы вам не найти кого-нибудь другого? — спросил Дзигоро, чувствуя мучительную вину перед этими несчастными созданиями.

— В тебе есть Сила, — отозвался крысеныш. — Когда человек, владеющий Силой, проливает кровь, сдвигаются мировые колеса, и все становится возможным.

— Кто вам наплел такую чушь? — возмутился Дзигоро. — Мир не нужно переворачивать, он устроен правильно и мудро. Это у того, кто думает иначе, мозги расположены вверх дном!

Питон метнулся к камелийцу и приблизил к его лицу сморщенную обезьянью морду. Глаза его горели диким огнем.

— Мы тоже часть мира, человек. Не находишь ли ты, что я устроен правильно и мудро?

— Нет, — признал Дзигоро, — но в этом виноват не тот, кто хранит Равновесие, а тот, кто его нарушил.

— И ты позволишь нам остаться такими? Умоешь руки и скажешь: «Мне жаль, но я в этом не виноват. Идите и спросите с виноватого»?! — осведомилась пантера. — Я только храню равновесие. Разбирайтесь сами. Очень удобная позиция. А тебе не кажется, мудрец, что это позиция труса?

Дзигоро опустил голову.

Он чувствовал свою правоту и знал, что ни в чем не провинился ни перед Ранхаоддой, ни перед другими Светлыми Богами. Он жил так, как заповедовал ему Учитель, и считал это правильным.

Но и в словах большой кошки была своя правда.

— Мне не разрешить этой загадки, — смиренно признался Дзигоро. — Убить вас я не могу. Вскоре я отправляюсь в путь, в княжество Траориин, что на юго-востоке Камелии. Там живет мой Учитель, и он — мудрейший из людей. Если хотите, я возьму вас с собой.

— Мне не дойти, — тихо отозвался питон, — я — неудачный зверь. Я не могу есть и живу лишь потому, что бедный питон был сыт тогда, когда его настигла смерть. Но этого запаса не хватит на дорогу до Камелии…

Пантера холодно сощурилась.

— Ты все время стараешься уйти от ответственности. Спихнуть ее то на лемурийца, который нарушил любимое тобой Равновесие, то на Учителя, который достаточно мудр, чтобы вынести это бремя. Но ты немножко опоздал, человек.

— Что ты хочешь сказать, создание? — встревожился Дзигоро.

Пантера замерла, словно прислушиваясь к чему-то.

И камелиец почувствовал, как ветер сорвался с горных вершин, неся с собой что-то неотвратимое и непонятное. Шум невысокой травы заглушил на миг все живые голоса природы. Голос пантеры прозвучал как приговор:

— Твой порог уже осквернен, — произнесла она медленно, с некоторой торжественностью, — на твоем пороге пролита кровь… Двери открыты, человек, и тебе придется в них войти…

— Ты был хранителем Равновесия, но Равновесия больше нет, — добавил крысеныш.

— Тебе больше нечего хранить, — вставил питон с головой обезьяны.

— Тебе придется выбрать и принять ответственность за свой выбор, — произнесла пантера. — Это случится очень скоро. Мы подождем. У нас еще есть время. Немного, но есть.

С этими словами большая кошка отступила, давая проход, и длинным грациозным прыжком метнулась в заросли кустарника. С едва слышным шорохом исчез питон. Дзигоро взглянул на плоский камень. Крысеныша не было. Кошмарные звери и еще более кошмарный разговор словно привиделись ему.

Дзигоро пожал плечами и неожиданно вспомнил слова пантеры: «Твой порог уже осквернен. На нем пролита кровь».

Камелиец заторопился, перепрыгивая с камня на камень и поглядывая на солнце, клонившееся к западу.

* * *

У входа в пещеру камелийца ждал пес. Морда его и огромные клыки были в крови, а серые глаза — сытыми и довольными.

— Что же ты наделал? — растерянно спросил Дзигоро, без сил опускаясь на землю.

Кулл-пес взглянул на него, не понимая, что, собственно, произошло. Он отлично поужинал, хотя поймать такого зверя в его новом теле было очень трудно. Но он справился и был горд. Дзигоро вздохнул и почесал бедного, ни в чем не виноватого пса за ушами. Второй удар Призрачной Башни достиг цели. В этом не было никаких сомнений.

Камелиец встал, перешагнул порог, вытащил несколько свитков и бережно уложил в заплечную кошелку, спутницу дородного мудреца, познавшего, по преданию, Вечный Покой и Умиротворенность.

Больше у Дзигоро ничего не было. Он перешагнул через порог и кивком головы пригласил пса следовать за ним. Уходя от пещеры, камелиец не оглянулся назад. Она больше не была ему домом. Пантера была права: час настал, и бежать от него было все равно что бежать от собственной судьбы — бесполезно и недостойно.

* * *

Летний жаркий день клонился к вечеру. Маленькие курчавые облачка плыли высоко над землей, словно стайка волшебных серебристых рыбок — казалось, они погружаются в самые глубины этой безмятежной, чистой лазури.

Путникам на третий день пути не пристало вроде бы любоваться красотами природы, тем более что желтые пески, текущие под ногами, да синее небо, упиравшееся своим краем в линию горизонта, — вот и все разнообразие. Дорогу оживляла лишь смена закатов да восходов и чахлые оазисы, попадавшиеся по пути так часто, как оброненные тугие кошели с деньгами.

Оба путешественника, покрытые с ног до головы пылью и потому одинаково серые, представляли удивительную пару: худая, легкая фигура человека, идущего по пустыне, как по нахоженной тропе, почти не проваливаясь и легко, словно играючи, оставляя за спиной тяжелые лиги, и огромное, мощное тело собаки — тяжело вздымающиеся бока, с судорожным всхлипом втягивающие воздух, язык, уже даже не мокрый, а только чуть-чуть влажный, не помещаясь в пасти свесился набок, почти доставая до земли, когда пес опускал голову. Держать ее больше не было сил. Услышав негромкий голос человека, пес нехотя шевельнул ушами, пытаясь сообразить, что еще от него нужно Дзигоро. Он и так сделал все, что мог, и не его вина, что такой большой собаке нужно намного больше воды, чем такому маленькому человеку…

— …оазис, — разобрал Кулл, — мы в дневном переходе от Гайбары, значит, скоро должен быть. Жаль, конечно, что ты не верблюд или, скажем, не варан, не было бы с тобой таких хлопот. Но ты не унывай, мы и так не пропадем.

Кулл еще раздумывал, что он должен чувствовать — обиду или благодарность, когда чуткие ноздри его уловили слабый запах мокрого дерева, и этот волшебный запах оказался подобен эликсиру жизни. Пес воспрянул, черный влажный нос заходил, определяя направление, и, подчиняясь этому удивительному, сладкому запаху, Кулл тяжело затрусил вперед, даже не заметив, как обогнал Дзигоро.

С огромного песчаного бархана, на который он взбирался, как ни на одну крепостную стену, почти не надеясь добраться до верха, пес увидел чарующую взор картину — в низинке, на расстоянии полета стрелы, торчали из земли несколько бурых, чахлых деревьев, почти неотличимых цветом от окружающих песков. И оттуда, оттуда пахло волшебно, пахло водой! К чудесному запаху примешивался еще один, не такой приятный, но Кулл, измученный пустыней, не обратил на него внимания, решив разобраться с ним попозже, когда утолит жажду, и с вершины бархана съехал в оазис почти на брюхе. В маленькое озерцо с прозрачной водой, где серо-бурые акации поили свои белесые корни, он влетел с разбегу, подняв фонтаны брызг и взбаламутив воду не хуже, чем целый караван истомившихся от жажды верблюдов. Вода, только что стеклянно-прозрачная, в один миг превратилась в мутную коричневую жижу, но счастливый пес этого не замечал. Он пил, рискуя лопнуть, то жадно лакая воду по-собачьи, то, от нетерпения втягивая ее ртом, захлебывался почти по-человечески.

Когда Дзигоро, ступая своим размеренным, неторопливым шагом, наконец достиг оазиса, пес уже блаженствовал, развалившись в озерце, больше всего похожем на поросячью лужу.

Увидев своего спутника, Кулл запоздало сообразил, что напрасно взбаламутил воду, и теперь Дзигоро волей-неволей придется ждать, пока песок осядет. Он ждал упреков, но их не последовало. Камелиец смотрел на него с улыбкой. Неспешно Дзигоро подошел, присел у воды и проговорил:

— Ты мне напомнил старую притчу про одного военачальника, которому тоже очень хотелось пить…

Этого известного в свое время воина звали Хаджад. Однажды во время охоты он оказался вдали от своего войска и решил утолить жажду в таком же оазисе, как и тот, что сейчас приютил нас. Он направил своего коня к воде и там увидел нищего, который выбирал из своего рубища насекомых. Нищий,не поднимая головы, раздраженно крикнул:

— Кто ты, отродье демонов, появившееся из пустыни в сверкающем платье?

Хаджад подъехал ближе и сказал:

— Да благословит тебя Валка, добрый человек.

— Да проклянет он тебя, — отозвался нищий.

Хаджад, видя в руках у него чашку, смиренно попросил ее, чтобы не ронять своего достоинства и не пить с земли, как это делают животные. С этими словами Дзигоро достал из заплечного мешка свою чашку и зачерпнул воды, которая к тому времени уже немного очистилась. Правда, совсем немного, но видно, хваленая выдержка Дзигоро на этот раз подвела камелийца. Впрочем, Кулл его понимал.

— Так вот, — продолжил он, неспешно осушив первую чашку. — Нищий сунул чашку в руки Хаджаду и грубо ответил:

— Сойди с коня и напейся, клянусь Валкой, я тебе не работник и не слуга.

Хаджад так и сделал, а утолив жажду, снова сел в седло и сказал:

— Эй, нищий, кто самый лучший из живущих па земле?

— Верховный жрец Валки, да продлятся его дни, — ответил нищий.

— А что ты скажешь о нашем правителе?

Нищий ничего не сказал.

— Ответь же мне.

— Плохой человек, — ответил нищий, — он поставил править благочестивыми людьми моего города невоздержанного развратника Хаджада.

Тот промолчал. Вдруг над ними пролетела птица и прокричала что-то. Нищий повернулся к Хаджаду и спросил:

— Кто ты?

— Почему спрашиваешь?

— Эта птица известила меня, что приближается войско, а его предводитель — ты.

В это время подъехало войско Хаджада, и тот приказал схватить нищего. На следующий день, как только рассвело, принесли еду, собрался народ. Привели и нищего. Как только тот увидел Хаджада, он громко закричал:

— Да благословит тебя Валка, великий воин.

— Я не отвечу тебе так, как ты мне, — ответил Хаджад, — да благословит он тебя. Ты голоден?

— Еда твоя, — ответил нищий, — если разрешишь — буду есть.

— Разрешаю, — ответил Хаджад.

Нищий сел и сказал:

— Во имя Богов, все, что случится после еды, будет добром.

Хаджад засмеялся и сказал своим приближенным:

— А вы знаете, что я претерпел от этого человека вчера?

— Высокочтимый, вчерашнюю тайну не стоит разглашать сегодня, — вмешался нищий.

Тогда Хаджад сказал:

— Слушай, нищий, выбирай одно из двух — или останешься при мне и я сделаю тебя своим советником. Мне нужны люди, которые умеют говорить правду. Или я отправлю тебя к правителю и сообщу ему то, что ты говорил о нем.

— Ты назвал две возможности, но есть и третья, — ответил нищий, — отпусти меня, чтобы я в полном здравии добрался до другого города и чтоб ни ты меня больше не видел, ни я тебя.

Хаджад засмеялся, велел выдать ему тысячу монет и отпустил его.

Кулл слушал внимательно, стараясь, насколько возможно, скрыть недоверие. На своем веку он повидал всякого: видел он и добрых правителей, и щедрых, и милостивых, а вот справедливые ему что-то не попадались.

— Пойдем, — мягко сказал камелиец — Время никогда не спешит, а попробуй его догони…

По выходе из оазиса Кулл, взбодренный купанием, поначалу спокойно трусил рядом с камелийцем, ни на что не обращая внимания, но через некоторое время стал водить влажным носом из стороны в сторону, явно пытаясь обнаружить источник какого-то неприятного запаха. Долго гадать не пришлось. Как сказал бы мудрец — Дзигоро, у которого на каждый случай жизни была мудрая пословица, — есть запахи приятные, есть противные, а есть такой, что ни с чем не спутаешь. Запах, настороживший Кулла еще на входе в оазис, был сладковатым запахом тления, и вскоре они увидели его источник.

Первым, что бросилось путникам в глаза, были две зарубленные лошади гнедой масти со снятыми седлами и сбруей. Рядом лежал, видимо, не слишком удачливый хозяин лошадей — человек с кровавой маской вместо лица. Трупы густо облепили полчища жирных мух, их мерное гудение напомнило Куллу мясные ряды Гайбарийского базара. Чуть поодаль лежал еще один покойник, такой же счастливец… Лицо у него, правда, было в полном порядке, но мух над ним кружило не меньше — он лежал на боку, подтянув колени. Похоже, в последнюю минуту он, потеряв голову от боли и страха, пытался запихнуть обратно собственные внутренности, брызнувшие из вспоротого живота. Заметив, что Дзигоро прошел чуть дальше, Кулл последовал за ним. Низина, скрытая от глаз путников песчаными барханами, являла собой жуткое зрелище. Лошадиных трупов больше не обнаружилось, зато человеческих… Кулл, на что привычный к подобным зрелищам, и то не сразу решился последовать за маленьким невозмутимым камелийцем.

Каравану не повезло… Мужчины, женщины, дети, со следами от торопливо сорванных драгоценностей… Они были свалены в кучу, и над побоищем висели тучи мух. У всех были вспороты животы.

— Желчь брали, — проговорил Дзигоро голосом, сдавленным от тихой ярости. Его приветливое лицо застыло каменной маской. Кулл понял, что он имел в виду. У разбойников существовало поверье, что конь обретет небывалую резвость, если смазать его губы свежей человеческой желчью. Этим, видимо, пришлось уходить от погони.

Неподалеку Кулл углядел торопливо сброшенные на землю седельные сумки и направился туда, решив, что неплохо бы их обследовать на предмет еды. В сумках оказалось сушеное мясо и хлеб, запеченный с фруктами. Видно, с голоду разбойники не умирали. Кулл хотел уже позвать спутника, когда наткнулся на крупное тело мужчины в обрывках дорогого халата. На месте головы и плеч темнел ровный срез, уже облюбованный мухами.

— Надо же! — невольно восхитился Кулл. — С одного удара! Хотел бы я встретиться с человеком, который так наказывает своих врагов…

Внезапно ему показалось… Ощущение было совсем детское, полузабытое, словно его поймали на чем-то не совсем хорошем. С тех пор как минула пора детства, Кулл успел повидать многое, и свою врожденную совестливость, если только она у него когда-нибудь была, он давно растерял, но отчего-то варвар почувствовал себя неловко, когда увидел прямо над собой проницательные глаза Дзигоро, которые, казалось, видели все его недавние мысли.

Камелиец смотрел на него с явным неодобрением, ошибиться в этом было невозможно. Положив легкую руку на широкий лоб собаки, Дзигоро проговорил:

— Будь же ты, наконец, осмотрительнее. Я ведь тебе уже говорил: не желай опрометчиво — твое желание может исполниться.

Тут Кулл заметил, что спутник его вертит в руках срезанный кусок дорогого халата с узорной вышивкой. Он осматривал находку с непонятным вниманием и даже понюхал. Понюхал и Кулл, и для этого ему не пришлось подносить его к самому носу. Запах был отчетливо уловим и так, пахло чем-то знакомым и неприятным, пожалуй, даже опасным. Но что это — Кулл вспомнить не смог.

Наконец он бросил ломать голову и сел, а потом лег, наблюдая, как Дзигоро внимательно осматривается, разглядывает истоптанную полузасыпанными следами землю, садится на корточки и осторожно вынимает клочок конской шерсти, застрявший в спутанных узлах седельных сумок.

— Вот, дорогой мой, — проговорил Дзигоро подходя, — за что я и не люблю Туранию. Неумеренность — один из самых страшных пороков… Мудрец обогревается головней, а глупец ею же сжигает свой дом. А ведь он был неплохим человеком. Сильным, отважным даже, по-своему честным…

Был во времена не слишком давние такой случай. В Курдахаре, недалеко от базара, был постоялый двор, где постоянно останавливались самые богатые купцы, и поэтому он был огорожен высоким забором, за который невозможно было проникнуть ворам. -Услышав о подобном, серебристый пес иронически хмыкнул. Уловив его недоверие, Дзигоро согласно кивнул. — Ты прав, замки, они в основном от честных людей. От ловкого вора никакой замок не спасет. А на этом постоялом дворе был вырыт колодец, сразу же за забором — городская баня. Один ловкий вор прорыл подземный ход от банного очага прямо в тот колодец, и в полночь, когда постоялый двор закрыли и на дверь навесили увесистый замок, он забрался в подземелье, выбрался из колодца наверх, и все, что было самого ценного на постоялом дворе, унес тем же путем.

Ранним утром купцы подняли шум и потребовали найти вора. На постоялом дворе собрались городская стража и судья. Стали размышлять, как исчезли деньги и вещи, когда двери были на замке. Наконец решили, что это дело рук сторожа. А сторожем был уже старый человек. Привели его к судье, но тот не поверил в его невиновность, сколько тот ни клялся Валкой и всеми Богами. Тогда решили сторожа подвергнуть пытке — подвесить за большие пальцы рук. Вор стоял тут же и все слышал. Ему стало жаль ни в чем не повинного старика, он вышел вперед и сказал:

— Старик ни в чем не виноват, постоялый двор обокрал я.

Его спросили:

— Раз ты признался, тогда скажи, куда ты унес добро и что с ним сделал?

— Спрятал в колодце, — ответил вор. — Принесите мне веревку, и я достану ваше добро, но за это вы должны меня отпустить.

— Ишь какой хитрый! Он украл, и его же теперь и отпусти! — возмутился почтенный судья. — Нет уж! Сначала достань добро, потом я тебя судить стану…

— Хорошо, — согласился вор, и стражники принесли веревку. Один конец вор обвязал вокруг пояса, а другой схватили стражники. Вор спустился в колодец, развязал веревку, прошел по подземному ходу, выбрался наружу, схватил добро и был таков. Долго ждали его стражники, потом спустили в яму человека, и тот нашел подземный ход. И тогда только судья догадался, что вор сбежал.

— Хитер! — восхитились люди. — И безвинного освободил, и сам ушел, и добро унес.

С тех пор и прозвали вора — лисицей… Только вот благородства у него с тех пор заметно поубавилось. Хитра лисица, а в ловушку попадается, так и этот хитрый вор попал в ловушку, да в такую, из которой не выбраться ни хитрому, ни сильному, ни отважному…

С этими словами Дзигоро вновь поднес к лицу обрывок халата, и Кулл наконец догадался, чем он пахнет.

Внезапно Кулл сообразил, что, слушая притчу Дзигоро о собрате по ремеслу, непростительно увлекся. На горизонте возникло облако пыли, которое быстро приближалось к оазису, и вскоре Кулл различил глухой топот копыт по песку и высокие выкрики.

— Ты куда? — удивленно спросил Дзигоро, хотя Кулл еще с места не двинулся, но, видимо, его напряженная спина и подрагивающие уши были достаточно красноречивы. Отряд приближался со стороны Гайбары, которую Кулл не любил давно и прочно, еще с юности. А появление гайбарийской конной стражи доставило бы ему примерно такое же удовольствие, как тарантул за пазухой. Но камелиец с места не двигался, и волей-неволей остался и Кулл.

— Отряд сабель тридцать, не меньше, — оценивал пес. — Драные халаты, грязные тюрбаны, а оружие в серебре… хотя сталь ни на что не годится.

Всадники меж тем окружили Дзигоро, с опаской посматривая на пса. Один из них, в ярко-голубом халате, похоже, был здесь за старшего.

— Эй, оборванец! — крикнул он, не слезая с седла. Видимо, это было в обычае у всех военачальников, начиная с Хаджада.

Дзигоро не шевельнулся, чтобы подойти ближе, но смотрел на гайбарийца без неприязни, спокойно и доброжелательно.

— Ты давно здесь околачиваешься? Я преследую шайку Хайрама-Лисицы, ты его не видал?

Если до этого Кулл никак не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь до сегодняшнего дня лицо всадника, то, услышав его голос, больше не сомневался: Абад-шаан! От былого его великолепия не осталось и следа, видно, правитель Гайба-ры все же был парень не промах, знал, как наставить своих подданных на путь истинный. Северянин взглянул на камелийца.

Улыбка, осветившая его лицо, могла означать только одно — камелиец решил позабавиться.

— Господин имеет в виду невысокого,, толстого человека, который ездит на лошади саловой масти, носит зеленый, расшитый шелком халат, а за отворотом рукава прячет лепешку дурман-травы?

Едва Дзигоро начал говорить, как гайбариец насторожился. С каждым словом камелийца волнение его нарастало. Наконец он не выдержал и перебил:

— Да, это он! Куда провалилась эта грязная компания?

— Господин, я их не видел…

Лицо гайбарийца перекосила ярость. Он ястребом слетел с седла и скогтил Дзигоро за ворот:

— Ты что, оборванец, на солнце перегрелся? Или думаешь, что я не смогу развязать тебе язык?

Кулл почувствовал, как шерсть на его загривке приподнимается, а верхняя губа, подрагивая, ползет вверх, обнажая белые, похожие на сабли клыки. Словно по команде, гайбарийские стражники потянули свои скверные сабли из ножен. Сабли скверные, но три десятка!

Дзигоро осторожно обхватил запястья гайбарийца большим и указательным пальцами и отвел его руки без заметных усилий.

— Я не видел разбойника по имени Хайрам-Лисица, — повторил Дзигоро, — но я нашел клочки его одежды меж двух кустов, где худой человек прошел бы свободно. Масть лошади я узнал по клочку шерсти, а про дурман-траву догадался по запаху. Еще я видел неостывшие следы его шайки и прочел их. Они направились на юго-запад, в сторону гор, и если вы поспешите, вы их еще нагоните. Хайрам слишком тяжело нагрузил своих усталых коней.

Гайбариец был, видимо, из тех, кому ничего не нужно объяснять дважды. Он не стал расспрашивать Дзигоро, по каким признакам тот догадался, что шайка уходит в горы. Взлетев в седло, он махнул рукой, и вскоре, подняв тучи пыли, гайбарийская конная стража исчезла за горизонтом.

Кулл-пес лежал в сарае, за запертой дверью, и слушал, как наверху суетится хозяин таверны, легконогие девушки торопливо разносят кувшины с вином, а на вертеле проворачивался аппетитный кусок жаркого. В желудке заурчало. Еще никогда он не был так зол на свою «собачью» жизнь. Если бы не проклятый колдун, не лежал бы он сейчас в мерзком сарае, облизывая собственные лапы, а сидел бы наверху, рвал крепкими зубами сочное мясо, обсыпанное сухарями, заливал вином и ловил на себе восхищенные взгляды молоденьких служанок. Вот жизнь была! Кулл едва не взвыл от тоски, но вовремя сдержался. Камелиец пристроил его сюда за две монеты, убедив хозяина таверны, что «собачка смирная, не кусается». При этих словах Дзигоро шерсть на загривке у Кулла встала дыбом, но легкая, сухая рука мягким похлопыванием по спине напомнила ему, где он находился и как нужно себя вести.

Через небольшое оконце в стене, до которого он смог дотянуться, пес оглядел улицу. Мимо проходил всякий сброд, жаждущий только дешевой выпивки.

«И чего Дзигоро занесло в эту зловонную дыру?» — проворчал Кулл, провожая взглядом выползающего из таверны длинного туранийца. «Вот ведь налакался», — облизываясь, подумал пес. Жаль, но вкус вина давно позабыт, как сладкий сон из прошлой жизни. Бывший хозяин Гайбары прополз на четвереньках мимо собаки и упал в сточную канаву. Через минуту уши Кулла уловили смачный храп.

«Человек привык жить в дерьме. Он вообще ко всему привыкает…» — закончить философские рассуждения ему помешали.

Несколько всадников круто осадили коней возле таверны и неловко слезли. Варвар узнал в них знакомых наемников, когда те проходили рядом. Их приземистые фигуры и горбоносые физиономии, заросшие густой растительностью, были остались в памяти еще с первой встречи. Он вспомнил Керама и его потасовку со стражниками. Пес проводил людей долгим взглядом горящих глаз. Первый широко распахнул дверь, и из таверны вырвались звуки пьяных песен на разные голоса. Разношерстная толпа шумно гуляла, отмечая только им одним понятный праздник. Стражники скрылись за дверью.

«Уж не забыл ли Дзигоро про меня?» — мелькнула в мозгу пса шальная мысль, когда он отошел от окна, не в силах больше смотреть на эти пьяные рожи, и вновь улегся, лелея мечту о сытном обеде.

На улице послышались негромкие голоса. Скорее от скуки и чтобы заглушить голод, Кулл прислушался.

— Я тебе говорю, это тот самый. Сейчас зашел в таверну и сказал старому Самилу, что желает сделать запас в дорогу.

— А чудище, которое с ним?

— Да какое там чудище, простая собака, — фыркнул первый голос. — Пес заперт. И мудрец сказал, что он у него мирный.

Кулл впервые подумал, что у его теперешнего состояния есть и свои преимущества. Например, обостренный собачий слух оказался весьма кстати. Он затаил дыхание, стараясь не пропустить ни слова.

— И сколько, говоришь, лемуриец обещал за этого сморчка?

— Пять тысяч туранийских золотых.

— Пять… тысяч… золотых? — переспросил второй голос, — Да кто он такой, этот Дзигоро? Князь камелийский?

— Ну, у мага с мудрецом свои счеты, нам в них вмешиваться не стоит. Но если пять тысяч разделить даже на пятерых, уже по тысяче получится.

Голоса стихли.

Кулл приподнял лобастую голову. Лемуриец? Уж не тот ли это лемуриец, который натянул на него собачью шкуру? Хотат забери его потроха! Ведь Кулл же ясно помнил, как в ту злополучную ночь под его зубами хрустели кости, как лопнула жила в порванном горле мага и как Кулл долго сплевывал противную соленую кровь… Выходит, не добил! Как же он опростоволосился? Внезапно новая мысль обожгла его, как удар плети. Стражники сговаривались схватить Дзигоро и продать его хозяину Призрачной Башни.

Эту мысль Кулл додумывал уже на ходу. И свелась она к холодной ярости, которая перебила даже беспокойство за мудреца.

Щеколда отлетела с первого удара, и серая молния метнулась через двор и по лестнице наверх. Жалобно вскрикнула перепуганная девчонка-служанка, со звоном покатился поднос. Дверь выросла перед Куллом-собакой, и он не успел хорошенько обдумать, как преодолеть эту преграду, как та, сорванная с петель телом стражника, пролетела мимо и рухнула вместе с ним в придорожную пыль.

«Ух, Валка! Вот это удар!» — восхитился Кулл. А следом за первым по лестнице скатился следующий, и грохот падения утяжеленного кольчугой воина заглушил стоны его товарища. В дверном проеме показался Дзигоро.

— Ну, что, голубчик, заскучал? — Увидев своего друга, он мягко улыбнулся. Пес уставил на камелийца непонимающий взгляд. — Не желаешь миску похлебки? — неожиданно спросил он. При упоминании о еде у пса потекли слюни. — Заходи, — предложил Дзигоро, исчезая за дверным косяком. Кулл последовал за ним.

Внутри таверна пострадала незначительно. Пара сломанных стульев, перевернутый стол да несколько разбитых бутылок — обычное дело. А посетителям хоть бы что: сидят, пьют, как будто ничего не произошло. Только на полу не покряхтывает еще один стражник. Дзигоро принес откуда-то миску с царевом и поставил перед собакой.

— Ешь, — произнес он, взглядом указывая на еду. — На чужой стороне и свой пес — земляк.

Кулл оглядел присутствующих и, убедившись, что на его порцию никто не претендует, приступил к трапезе. Оглушенный стражник, издав протяжный стон, приподнялся на локтях в так близко от миски атланта, что ему пришлось зарычать.

— Кушай, не отвлекайся, — погладив пса по холке, произнес камелиец. Он уселся на скамью рядом, охраняя покой друга. Для здорового пса миска оказалась не так глубока, как ему хотелось. Вдруг он уловил далекий стук копыт. Лихой бег коней нельзя было спутать ни с чем. Пес встревоженно поднял уши, вопросительно посмотрел на Дзигоро. Тот явно тоже что-то услышал. Его брови сдвинулись, и без того узкие глаза вытянулись в одну тоненькую полоску.

«Интересно, — подумал пес, узнав в надвигающемся шуме ровный стук копыт, — куда это могут спешить туранийские воины?»

Подковы зазвякали совсем близко и наконец замерли совсем близко. С улицы донеслись крепкие туранийские словечки.

«Видно, заметили стражников», — догадался Кулл, уловив звон стали. Высокорослые воины Турании величаво, как истинные хозяева Гайбары, один за другим вошли в таверну. Их презрительные взгляды скользнули по посетителям и остановились на распластавшемся стражнике. Вперед выступил тураниец в красном плаще.

— Кто?!

Таверна притихла. Атлант прижался к ноге Дзигоро, ожидая дальнейший оборот событий. Камелиец наклонился над ухом Кулла, тихо сказав:

— Любопытно, не правда ли?

— Молчать! — взревел тураниец. — Я последний раз спрашиваю! Кто это сделал?!

Лицо его налилось краской, левая щека задергалась в нервном тике, и он продолжал орать на всю таверну:

— Вы что, воды в рот набрали? Никто не видел, куда делся преступник?!

Не дождавшись ответа, капитан махнул своим рукой. Блеснули клинки, покидая ножны.

— Господин, — учтиво поклонившись, произнес Дзигоро. — Разрешите мне сказать.

Капитан осмотрел неказистого камелийца с ног до головы и позволительно произнес:

— Если у тебя есть что сказать, говори. Выдашь преступника — я прощу твою дерзость, солжешь…

Он закончил свою мысль красноречивым жестом. Острие сабли уперлось Дзигоро в грудь.

— Я не намерен лгать, господин, — спокойно ответил он.

— Отлично! — чуть мягче произнес тураниец, не отнимая клинка.

— Они не смогли договориться между собой, кто первым из них должен выйти из дверей. И беседа их длилась столь долго, что был вынужден я прийти к ним на помощь, указав достойнейшего из них. Тот, кто согласно чину, возрасту и многим военным доблестям, украшающим его жизненный путь, написанный нестираемыми знаками на премудром челе, и вышел первым, — слегка качнув головой в сторону неподвижного тела, все так же невозмутимо продолжал Дзигоро.

Только начав проясняться, лицо капитана вновь приняло багровый цвет.

— Ты? — не поверил стражник, озирая глазами тщедушного камелийца.

— Повелителю Гайбары стоило бы тратить больше денег на обучение городской стражи. Тем более, господин, ведь эти затраты всегда окупятся.

Такой неслыханной наглости капитан не ожидал. Мгновенная смерть была бы расплатой за такие слова! Дзигоро прочел это в его мгновенно сузившихся глазах. Левой рукой он мягко отвел саблю от своей груди. Стражник не шевельнулся, точно заколдованный. Правая рука камелийца метнулась к лицу гайбарийца, но в полудюйме от переносицы кулак Дзигоро вдруг превратился в открытую ладонь и замер. Капитан плавно опустился на колени, устремив в пустоту стеклянный взгляд. Дзигоро сделал шаг в сторону, и тело громыхнуло об пол.

Стражники переглянулись. На лицах гайбарийцев даже не слишком наблюдательный человек без труда прочел бы недоумение и страх. В землях Турании и Фарсуна колдунов не любили и боялись. Возможно, потому, что были с ними слишком хорошо знакомы. Лемурия была далеко, и хотя маленький человек был не слишком похож на лемурийца, но ведь любому ясно, что колдун может превратиться во что пожелает. Во всяком случае, этот огромный пес был точно воплощенным демоном.

Разве бывают собаки с такими холодными серыми глазами, собаки, величиной с жеребенка и с презрительной, чисто человеческой ухмылкой?

И поэтому, когда Дзигоро шагнул к выходу, никто не осмелился его остановить. Пес последовал за ним, пятясь задом и тихо рыча.

Оказавшись за дверью, камелиец быстро огляделся, нашел окно, ведущее во двор, и, проскользнув в него, бесшумно спрыгнул вниз. Кулл, не раздумывая, нырнул следом. Это было действительно неглупо. Не то чтобы стоило бояться встречи с двумя побитыми стражниками, которые наверняка уже пришли в себя, но для великого колдуна самым естественным поступком было бы бесследно раствориться в воздухе.

Но, видимо, это был несчастный день. Через высокий забор они перемахнули легко и быстро, но стражники Гайбары отошли от испуга еще быстрее. Их заметили. Возможно, капитан пришел в себя, и его гнев показался им страшнее, чем магия неведомого чародея. Или взыграла гордость. Сначала пес услышал, как по лестнице загрохотали сапоги, а потом, оглянувшись на бегу, увидел, как от полновесного пинка отлетел ставень и закачался на одной петле. Особо нетерпеливым путь через окно показался короче, и Кулл едва не взвыл, когда понял, что Дзигоро от всадников не уйти. Пусть так. Что бы там ни было, а друга Кулл не бросит!

Пес развернулся в сторону приближающейся опасности, злобно рыча и скалясь.

— Не надо, их слишком много. Нам с ними не с правиться. — Дзигоро подошел к атланту и, положив на спину собаки руку, добавил: — Хотя выход, дружище, пожалуй, есть. Если ты согласишься понести меня.

Уловив на себе вопросительный взгляд друга, Кулл согласно кивнул.

— Вот и ладно, — с облегчением произнес Дзигоро, усаживаясь на спину пса. — Вперед, мой друг.

И Кулл понес его вперед по тропинке. Странно, но он почти не ощущал веса седока.

«Ну конечно, — подумал варвар, — жрет одну траву». Северянин с каждым новым прыжком ощущал необыкновенную легкость. Теперь он не чувствовал и своего веса. Он заглянул себе под ноги… лапы перебирали не сырую землю, а воздух…

…Одинокий фарсунский всадник от удивления вывалился из седла. Его кобыла беспокойно забила копытами и, позабыв про хозяина, умчалась в ночь. Фарсунец то боязливо поглядывал на небо, то принимался страстно молиться. Такого он в своей жизни еще не видывал. По звездному южному небу огромный белый ястреб нес свою жертву в гнездо. Животное в когтях птицы усиленно перебирало лапами, словно стремясь вырваться из плена. Мощный взмах крыльев — и фарсунца обдал ветер, донесший тонкий звук поющих на ветру перьев.

В рыжие пески медленно опускалось яркое малиновое солнце. Темнело.

Дзигоро сидел, завернувшись в серый дорожный плащ, и задумчиво глядел на часто дышавшего пса.

— По-моему, это все уже было, — задумчиво проговорил он. — Мы с тобой сидели в овраге, и ты…

В этот момент пес извернулся и яростно защелкал зубами в шерсти.

— Блохи? — посочувствовал Дзигоро. — Чего же ты не дал себя помыть?

Пес рыкнул, потом взвыл и вдруг разразился солдатским проклятием. Дзигоро в изумлении уставился на огромного голого варвара-северянина, с отборной бранью растиравшего укушенное бедро.

— Ну правильно, — кивнул камелиец, — теперь я вспомнил твое имя. С возвращением в мир людей, Кулл из Атлантиды.

— Валка! — выругался варвар. — Не мог предупредить, что превращать будешь? Я бы хоть штаны в таверне прихватил.

Дзигоро весело рассмеялся, откидывая голову.

— Что я такого сказал? — нехорошо сощурился варвар. — Я тебе, конечно, благодарен и все такое…

Дзигоро смеялся, хлопая себя по коленям и мотая головой.

— Погоди! — всхлипывал он. — Дай опомниться! Уморишь ведь, северянин.

Кулл набычился, с неодобрением разглядывая развеселившегося мудреца.

— Ну и куда я теперь пойду в таком виде? По караванному пути пугать лошадей фарсунцев?

Дзигоро внезапно стал серьезным. Его темные глаза сочувственно улыбнулись в темноте.

— С рассветом ты опять станешь зверем, Кулл. Собачья шкура слезла с тебя оттого, что сегодня новолуние. Но солнечный свет вернет заклятие. Если помнишь, я предупреждал тебя быть осторожным в желаниях.

— Что ты хочешь сказать? — Кулл сел, подтянув к груди длинные волосатые ноги. — С рассветом я опять стану собакой? — Дзигоро снова кивнул. — И ты ничего не сможешь сделать? — Кулл в волнении мотнул лохматой головой. — Как же так? Ты же великий маг, Дзигоро?

— С чего ты взял, юноша? — улыбнулся камелиец. — Я не маг. Не больше, чем ты.

— Но я же видел! Я видел, как ты на моих глазах превратился в ястреба!

— То, что ты видел, ничего не значит, Кулл, — Дзигоро отчего-то вздохнул, — не всегда стоит доверять глазам. Они могут обмануть. Тебе ли этого не знать, вошедшему в Призрачную Башню через Врата Заката. Я просто отвел глаза стражникам Гайбары. Магии в этом совсем нет. Они видели то, что хотели видеть. Могущество мага, страшную птицу, вспышку света… Теперь им будет чем оправдываться перед десятниками. Одно дело, если ты отпустил нищего камелийца с собакой, другое дело — если не смог сладить с великим чародеем.

— Значит, с рассветом я снова стану собакой, — угрюмо повторил Кулл.

— Боюсь, что так.

Варвар сдавленно зарычал и тут же осекся.

— Валка! Я был уверен, что убил лемурийца.

— Мага не так-то просто убить, — снова вздохнул Дзигоро, — так же как и оборотня. Против обычного оружия он неуязвим. Да и против необычного тоже. У каждого мага есть свое слабое место, и, как правило, они это тщательно скрывают.

— Я убью лемурийца, — сообщил Кулл как о давно решенном. — Не отговаривай меня, мудрец. Мой Бог не запрещает проливать кровь.

К его изумлению, Дзигоро не спорил.

— Дело твое, Кулл, — тихо проговорил он, — только вряд ли это тебе поможет. Ты стал зверем не потому, что лемуриец пробормотал над тобой пару глупых заклинаний. Они ничего не значат, поверь мне.

— То есть как? — удивился Кулл.

— Надо мной он махал шкурами и бормотал свои посредственные стишки трижды, если не ошибаюсь, но, как видишь, ничего не добился. Мне удалось уйти оттуда. Не спрашивай как. Я начну объяснять тебе простые вещи, а ты снова увидишь в этом магию. На самом деле воля может разбить любые оковы, даже укрепленные черным колдовством. И никакого волшебства в этом нет.

Ты был наполовину зверем, когда лемуриец схватил тебя, залитый кровью, обезумевший от ярости, не рассуждающий, желавший только двух вещей — свободы и убить хозяина Башни.

— Откуда ты это знаешь? — потрясенно спросил Кулл.

— Я видел это в твоих глазах в тот день, когда ты чуть не убил меня.

Кулл ткнулся лицом в камни.

— Так что же, по-твоему, пусть живет и продолжает плодить своих непотребных тварей? — сдавленно спросил он. — А как же Керам? А Малика, которую я убил, не зная, что она моя сестра по несчастью?

— Малика? — неожиданно заинтересовался Дзигоро. — Пантера? Она жива.

— Жива? — Кулл резко выпрямился. — Как жива? Я, вообще, в ту ночь кого-нибудь убил или мне все приснилось? А может, и Призрачной Башни не было, и то, что я был собакой… — Кулл замолчал, видя, что Дзигоро качает головой. — Откуда ты знаешь, что она жива?

— Я видел ее, — мягко ответил камелиец. — Я видел их всех. Малику, Керама и Кошифа, который меня сторожил… да не усторожил. Лемуриец разозлился на него и решил превратить в крысу. Но, так как эта гадина весьма ядовита, у него получилась помесь крысы с тарантулом. Оборотня так просто не убьешь, Кулл. И это, кстати, объясняет и то, что ты сам до сих пор жив. Любая нормальная собака от таких ран издохла бы на месте, а на тебе они затягивались на глазах.

— Так ты теперь скажешь, что я этого типа благодарить должен за собачью шкуру? — проворчал Кулл.

— Ну в некотором смысле — да. По крайней мере, он дал тебе возможность заглянуть в свою душу. Мудрец дорого бы дал за такой урок.

— К демонам такую мудрость, — обозлился Кулл, — бегай на четвереньках, нюхай землю. Ешь из миски. Блохи, опять же. Нет, Дзигоро, я все-таки убью лемурийца! И на этот раз убью как следует!

— Делай как знаешь, — пожал плечами камелиец. — Только имей в виду: поединок меж вами неизбежен, и одни боги знают, чем он может кончиться. Возможно, ты снова станешь человеком. Если будешь готов.

— Готов? — переспросил Кулл.

— В каждом из нас с рождения сидит зверь. Он заставляет нас испытывать жадность, страх, бессмысленную ярость. Быть готовым — значит, быть уверенным, что сумеешь удержать своего зверя на привязи. Ты уверен в этом?

— А если я не сумею удержать зверя? — спросил Кулл.

— Останешься навсегда собакой, — просто ответил Дзигоро. — Думаешь, ты один такой? Э! Кто знает, сколько из тех гиен, которые рыщут вокруг, когда-то были могучими и хитрыми царедворцами при дворе владыки Турании.

Камелиец негромко рассмеялся. И Кулл присоединился к нему, хотя было ему совсем не весело.

Знакомый рисунок созвездий заметно сместился к западу. Ночь уходила. Луна скрылась, но солнце еще не взошло. В наступившем кратком сумраке глаза уже могли различить очертания барханов на восходе и украшавшие их колючие кустарники.

Кулл встал, с наслаждением выпрямился, потянулся.

— Пойду… пройдусь, — туманно объяснил он, — похожу на двух ногах… пока могу.

Дзигоро кивнул, не глядя на варвара. Едва могучий атлант скрылся, рядом послышался знакомый шорох. Дзигоро неторопливо обернулся и увидел того, кого, собственно, и ожидал увидеть, — огромного питона с головой маленькой смешной обезьянки. Он поглядел под ноги и увидел крысеныша на паучьих лапах. За спиной раздался очень мягкий удар о землю.

— Здравствуй, Малика, — улыбнулся Дзигоро. Как и в прошлый раз, ответ на невысказанный вопрос возник в его голове.

— Нас послали за тобой, человек. Тебя ждут.

— А как же луна? — удивился Дзигоро. Он не спросил, где его ждут. Послать за ним эту троицу мог только лемуриец. Когда Кулл-пес притащил на его порог окровавленную тушу и Ранхаодда отвернулся от его жилища, эта встреча стала неизбежной. Пожалуй, он знал это.

— Сегодня Врата откроются до рассвета, — только губами ответил Кошиф. — Хозяин сделает это специально для тебя.

— Я тронут, — улыбнулся Дзигоро.

— Ты пойдешь с нами? — недоверчиво спросила Малика.

— Да, я пойду, — кивнул Дзигоро. — Я готов к встрече.

— Ты готов пролить кровь одного из нас?

— Нет.

— Значит… ты собираешься пролить кровь хозяина?

— Нет.

— Я не понимаю тебя. — Дзигоро почти воочию увидел, как Малика-женщина пожимает плечами.

— Это не страшно, — ответил Дзигоро. — Главное, чтобы понял Кулл.