Найджел настаивал на том, что должен полететь в Нью-Йорк вместе со мной. Раньше он там никогда не бывал, но знал об этом городе все, что только можно.

— Там можно просто свихнуться. А ты, Уорис, даже не представляешь, что делаешь, куда едешь. Ты без меня пропадешь. Быть одной там очень опасно, только я смогу тебя защитить.

Ну да, вот только кто бы защитил меня от самого Найджела? У него была очаровательная привычка: в споре он повторял свои аргументы без конца — повторял, повторял, повторял, повторял… как попугай. Пока не доведет тебя до изнеможения, что бы ты ни говорила ему в ответ. Спорить с ним было бесполезно. Но на этот раз я решила сделать по-своему. На эту поездку я смотрела как на возможную большую удачу, и не только в смысле карьеры. Я хотела начать жизнь заново, подальше от Англии, подальше от Найджела и наших с ним ненормальных отношений.

В тысяча девятьсот девяносто первом году я прилетела в Штаты, одна. Курировавший меня сотрудник нью-йоркского модельного агентства уступил мне свою квартиру, а сам временно переехал жить к друзьям. Квартира находилась в Виллидж — там, где происходит все самое интересное на Манхэттене. Обстановка в маленькой квартирке была небогатая, если не считать огромной кровати, но эта простота меня вполне устраивала.

К моменту приезда агентство набрало для меня уйму заказов, и я сразу же стала крутиться, как никогда прежде. Но и зарабатывала, как никогда прежде. В первую неделю я работала каждый день без выходных. Я не жаловалась, ведь пришлось целых четыре года бороться за то, чтобы получить такую работу.

Все шло просто прекрасно, пока однажды в перерыве между съемками я не позвонила в агентство. Я хотела уточнить, какие заказы предстоит выполнять завтра. Мой агент сказал:

— Да, еще звонил ваш супруг. Он летит сюда и вечером будет ждать вас на квартире.

— Мой супруг… Вы что, дали ему мой адрес?

— Угу. Он сказал, что вы перед отъездом в спешке забыли дать ему свой адрес. У вас такой заботливый муж! Он сказал: «Я просто хочу удостовериться, что с ней все хорошо. Понимаете, она же впервые в Нью-Йорке».

Я швырнула трубку и несколько минут стояла, кипя от злости. Я просто поверить не могла! Да нет, могла, конечно, но на этот раз Найджел зашел слишком далеко. Беднягу из агентства я ни в чем не винила: он же не знал, что это не настоящий муж. Да и как ему это объяснить? «Видите ли, мы женаты, да. Но муж у меня настоящий псих. Я вышла за него только ради паспорта, ведь в Англии я была нелегальной иммигранткой, меня собирались выдворить обратно в Сомали. Усекли? Ну а теперь посмотрим, какие там заказы на завтра…» Самое страшное заключалось в том, что я действительно состояла в законном браке с сумасшедшим.

Вечером после работы я вернулась к себе, уже приняв бесповоротное решение. Как меня и предупредили, прибыл Найджел. Услышав стук в дверь, я открыла и, прежде чем он успел снять пиджак, сказала тоном, не допускающим возражений:

— Идем, я приглашаю тебя в ресторан.

Как только мы оказались в безопасности, в людном месте, я выложила ему все.

— Послушай, Найджел, я тебя терпеть не могу. Я тебя терпеть не могу. Ты меня достал! Я не в силах работать, когда ты рядом. Я теряю способность соображать. Я сама не своя. Я в напряжении. Я хочу, чтобы ты уехал.

Я понимала, что это жестоко — так говорить с ним, и мне не доставляло никакого удовольствия наносить ему рану. Но я была в полном отчаянии. Быть может, до него дойдет наконец, если я буду достаточно жестокой, достаточно беспощадной.

У него был такой грустный, даже трагический вид, что я почувствовала себя виноватой.

— Ладно, ты все ясно сказала. Не нужно было мне приезжать. Завтра я улечу домой первым же рейсом.

— Вот и хорошо! Улетай. Когда я вернусь со съемок, я не желаю видеть тебя в квартире. Я здесь работаю, это вовсе не развлечение. У меня нет времени на всю эту ерунду.

Но когда я вернулась домой на следующий вечер, Найджел никуда не улетел. Он сидел в темной комнате и глядел в окно — подавленный, одинокий, несчастный… но все равно он остался. Когда я подняла шум, он согласился уехать завтра же. Потом послезавтра. В конце концов он уехал, вернулся в Лондон, и я подумала: «Слава Аллаху! Наконец-то я могу жить спокойно». Мое пребывание в Нью-Йорке затянулось, все время поступали новые заказы. Найджел, однако, не оставил меня в покое надолго. Пользуясь номером моей кредитной карточки, который записал тайком от меня, он еще дважды покупал билеты и прилетал в Нью-Йорк — всего, таким образом, три раза. И всякий раз без предупреждения.

Если не считать этой нелепой ситуации с Найджелом, все остальное шло просто необыкновенно хорошо. Я отлично проводила время, заводя в Нью-Йорке новые знакомства, а карьера моя взлетала, как ракета. Я работала для компаний «Бенеттон» и «Ливай Стросс», снялась в серии рекламных роликов ювелирной компании «Помеллато», одетая в просторный африканский белый бурнус. Меня снимали для журнальной рекламы фирмы «Ревлон», а впоследствии я рекламировала их новые духи «Аджи». За кадром шел текст: «В сердце Африки рождается аромат, способный покорить сердце каждой женщины». Все эти компании использовали именно то, что отличало меня от других, — экзотическую африканскую внешность, ту самую, из-за которой я не могла полноценно работать фотомоделью в Лондоне. Для очередной церемонии вручения премий «Оскар» фирма «Ревлон» сняла рекламный ролик, в котором я появилась вместе с Синди Кроуфорд, Клаудией Шиффер и Лорен Хаттон. Каждая из нас задавала один и тот же вопрос: «Что такое женщина-революционерка?» — и сама же отвечала на него. Мой ответ подводил итог невероятным поворотам в моей жизни: «Это кочевница из Сомали, которая стала фотомоделью "Ревлон"».

Позднее я стала первой в истории чернокожей фотомоделью, рекламировавшей «Ойл-оф-олей». Я снималась в музыкальных видеоклипах с Робертом Палмером и Митом Лоуфом. Заказы росли, как снежный ком, и вскоре я стала появляться на страницах известных журналов мод: «Элль», «Аллюр», «Гламур», итальянского и французского изданий «Вог». Все это время мне доводилось работать с лучшими фотографами, в том числе с легендарным Ричардом Эйвдоном. Я обожала его: Ричард такой веселый и совершенно не задается, несмотря на то что более знаменит, чем модели, которых он фотографирует. Он работал уже не один десяток лет и все же всегда спрашивал мое мнение о снимках:

— Ну-ка, Уорис, что ты об этом думаешь?

Сам факт, что он интересовался моим впечатлением, значил для меня очень много. В моих глазах Ричард стал столь же уважаемым человеком, как и Теренс Донован, первый великий фотограф, с которым я работала.

За много лет я составила целый список своих любимых фотографов. Кажется, что это легко — целый день только фотографировать. Но я, приобретя некоторый опыт, стала замечать огромную разницу в качестве снимков, по крайней мере с моей точки зрения, — фотографировали-то меня. Великий фотограф-профессионал отличается тем, что способен показать истинную индивидуальность модели и сделать ее еще лучше, а не навязывать зрителю заданный образ. Возможно, мои оценки частично объясняются тем, что с годами я все больше ценю себя как личность, ценю то, что отличает меня от других женщин-фотомоделей. В этом бизнесе быть чернокожей, тогда как все остальные имеют рост за метр восемьдесят, шелковистые волосы до колен и белую, как фарфор, кожу, означает быть исключением. И мне приходилось работать с такими фотографами, которые при помощи освещения, макияжа и работы парикмахеров-стилистов делали меня вовсе не такой, какая я есть. Мне это не нравилось, как не нравились и получавшиеся в результате фото. Если тебе нужна Синди Кроуфорд, то лучше всего сфотографировать саму Синди, а не брать чернокожую женщину, нахлобучивать на нее длиннющий парик, накладывать целые пласты светлого макияжа и получать в итоге уродливую смуглую подделку под Синди Кроуфорд. Те же фотографы, работать с которыми было настоящим удовольствием, ценили в каждой женщине ее природную красоту и старались эту красоту раскрыть. В моем случае, скорее всего, их работа не давала особых результатов, но я ценила и уважала их старания.

По мере того как росла моя популярность, росло и количество заказов, и я целыми днями пропадала на кастингах, всевозможных шоу и съемках. Мне было не так-то легко укладываться в расписание, ведь я терпеть не могу носить часы. Но и угадать время по старинке удавалось далеко не всегда: измерить длину своей тени среди небоскребов Манхэттена — задачка непростая. У меня не раз возникали неприятности из-за того, что я опаздывала на съемки. И еще я приходила не туда, куда надо было, — оказывается, я так и не смогла научиться правильно читать. В моем агентстве записывали для меня адрес, а я вечно путала цифры. Например, меня посылали на Бродвей, 725, а я приходила на Бродвей в дом № 527 да еще удивлялась: куда это все подевались? В Лондоне раньше такое тоже случалось, но в Нью-Йорке работы было куда больше, и у меня возникли серьезные трудности.

Когда я набралась некоторого опыта и профессионализма, у меня появился и любимый вид работы — подиум. Дважды в год кутюрье проводят показы новых моделей одежды, представляя свои новинки. Серия начинается в Милане, где показы длятся две недели. Затем наступает очередь Парижа, после Лондона, потом Нью-Йорка. Годы кочевой жизни в пустыне хорошо подготовили меня к такому режиму. Я привыкла путешествовать налегке, переезжать с места на место, принимать то, что предлагала жизнь, и радоваться тому, что имеешь.

Стоит начаться новому сезону в Милане, как туда устремляются все девушки, уже занимающиеся модельным бизнесом, равно как те, кто мечтает стать манекенщицей. Город вдруг начинает кишеть очень высокими красавицами, которые снуют повсюду, словно муравьи. Их можно увидеть на каждом перекрестке, на всякой автобусной остановке, в любом кафе. Это манекенщицы. «Ой, смотри, это манекенщица!» «А вот еще одна!» «Ба, вот и еще!» Их ни с кем не спутаешь. Одни настроены дружелюбно: «Привет!» Другие просто оглядывают соперниц с головы до ног: «М-м-м-м…» Некоторые давно знакомы, иные же не знают никого — они приехали сюда впервые и выглядят растерянными и до смерти напуганными. Одним удается прорваться, другим не удается. Кого и чего только не увидишь! И если кто-нибудь из них говорит, что не завидует соперницам, ни в коем случае не нужно принимать это за чистую монету: чего хватает, так это зависти.

Агентство договаривается о пробах, а потом манекенщицы бегают по всему Милану на кастинги, стараясь завоевать себе местечко на показе. Вот когда начинаешь понимать, что модельный бизнес — это не сплошной гламур. Отнюдь. Можно побывать за один день в семи, десяти, одиннадцати местах. И это работа нелегкая, весьма нелегкая: весь день приходится бегать из одного места в другое, поесть некогда, потому что, пока сидишь на одном кастинге, уже опаздываешь на два других. А когда наконец добираешься на следующий кастинг, там уже стоят вдоль стены тридцать девушек. И ты знаешь, что каждая из них пройдет собеседование раньше тебя. Когда подходит твоя очередь, достаешь портфолио — альбомы своих фотографий. Если заказчику ты понравишься, тебя попросят пройтись. А если понравишься по-настоящему, тебя попросят что-нибудь примерить. И после всего этого:

— Благодарим вас. Следующая!

Ты остаешься в неведении, берут тебя на показ или нет, но у тебя нет времени переживать: надо бежать дальше. Если ты их заинтересовала, они свяжутся с твоим агентством и сделают запрос. И лучше всего побыстрее научиться не делать ставку на какой-то конкретный заказ, не расстраиваться из-за того, что тебя не взяли туда, куда тебе очень хотелось попасть, не обижаться, если тебя отвергли твои любимые кутюрье. Если в голове вертится одно: «Ах, дали мне этот заказ или нет? Может быть, здесь дадут? Ну почему меня забраковали?» — можно довести себя до психоза, особенно когда заказов все нет и нет. И если будешь чересчур переживать, то скоро станешь ни на что не годной. В конце концов ты поймешь, что весь процесс кастинга — это сплошные разочарования. Поначалу я без конца переживала: «Ну почему меня не взяли? Черт возьми, мне так нужен этот заказ!» Но потом я научилась относиться к этой работе согласно известной поговорке: «C'est la vie». Ну и что же, черт побери? Просто не повезло. Ты им не подошла, только и всего. И сама ты здесь ни при чем. Если они искали длинноволосую блондинку ростом за два метра и весом сорок килограммов — значит, Уорис их не интересует. Пойдем дальше, девочка.

Если заказчик предложил тебе работу, ты приходишь к нему снова и приводишь свой образ в соответствие с теми нарядами, которые тебе предстоит демонстрировать. И так продолжается до бесконечности, а ведь мы еще и не добрались до самого показа. Постепенно ты совсем изматываешься, не высыпаешься, тебе некогда толком поесть. Ты худеешь, вид у тебя усталый. Худеешь все больше и больше, а сама стараешься выглядеть на все сто, от этого же зависит работа. И потом задаешь себе вопрос: «Ну и зачем все это? Что я здесь делаю?»

Когда начинаются собственно демонстрации моделей, ты иной раз совмещаешь их с новыми кастингами — показы-то длятся всего две недели. В день показа надо быть на месте часов за пять до начала. Собираются все девушки сразу, начинается накладка макияжа, потом пауза, потом тебя причесывают, потом снова сидишь без дела и ждешь, когда начнется показ. Затем надеваешь платье для первого выхода и уже стоишь без дела — нельзя же присесть и измять платье! Начинаются демонстрации моделей — и тут же возникает страшная суматоха, чистый сумасшедший дом.

— Эй! Ты где? Куда ты запропастилась? Где там Уорис? Наоми, ты где? Давайте сюда! Сейчас твой выход, шевелись! У тебя девятый номер. Ты выходишь следующей.

Ты лихорадочно поправляешь платье.

— Ах, мой выход! Иду, иду!

Все стараются протолкнуться вперед.

— Ну что ты делаешь? Уйди с дороги — мой выход!

И вот после долгих часов тяжкого труда наступает сладкий миг: твой выход. Ты стоишь за кулисами, рядом со сценой. Бац! — и ты выходишь на подиум. Светят юпитеры, грохочет музыка, все глаза устремлены на тебя, а ты плавно скользишь по дорожке во всей своей красе и думаешь: «ВОТ ОНА Я! НУ-КА, ВСЕ ПОСМОТРЕЛИ НА МЕНЯ!» Тебя причесали и накрасили лучшие мастера своего дела, на тебе потрясающий наряд — он стоит столько, что ты даже не мечтаешь его купить. Но на несколько мгновений он твой, и ты знаешь, что выглядишь на миллион баксов. Прямо кровь закипает, и едва ты покинула подиум, как тебе не терпится надеть новый наряд и снова оказаться здесь. После долгой подготовительной работы сам показ занимает всего минут двадцать-тридцать, но у тебя может оказаться три, четыре, пять показов в один день, так что приходится разрываться и мчаться на следующий, как только завершился этот.

Когда заканчиваются две сумасшедшие недели в Милане, вся компания модельеров, манекенщиц, визажистов, парикмахеров-стилистов, подобно цыганскому табору, перекочевывает в Париж. Там все повторяется сызнова, а потом — то же самое в Лондоне и Нью-Йорке. К концу сезона ты еле держишься на ногах, и после Нью-Йорка лучше дать себе передышку. Ты готова отправиться на какой-нибудь затерянный островок, где нет телефона, и попытаться забыть обо всем на свете. А если этого не сделать, если заставить себя работать дальше, недолго и до психушки доработаться.

Да, работа манекенщицы доставляет большое удовольствие — я признаю, что влюблена в гламур, в красочность и очарование этой работы, — но там есть своя теневая сторона, которая представляет немалую опасность для женщины, особенно молодой и ранимой. Бывало, я получала заказ, а потом стилист или фотограф в ужасе восклицал:

— Боже правый! Что у вас с подошвами ног? Отчего они сплошь покрыты жуткими черными пятнами?

Что мне было ответить? Речь шла о тех шрамах, что остались у меня после того, как в сомалийской пустыне я сотни раз наступала на колючки и камешки. То было напоминание о четырнадцати годах босоногого детства. И как объяснить это парижскому модельеру?

Когда на кастинге меня просили примерить мини-юбку, мне сразу становилось плохо. Я выходила и вертелась туда-сюда, надеясь, что они ничего не заметят. У меня искривлены ноги — результат того, что я росла в кочевой семье и далеко не всегда ела досыта. И меня не раз лишали заказов из-за искривленных ног — физического недостатка, в котором моей вины нет.

Меня это очень уязвляло. Я так стыдилась своих ног, что однажды пошла к врачу: нельзя ли чем-нибудь помочь?

— Сломайте эти ноги, — сказала я ему, — чтобы я не испытывала больше унижений.

Но, слава Аллаху, он сказал, что я слишком стара для этого: кости потеряли пластичность и такое лечение ничего не даст. С годами я стала говорить себе: «Что поделаешь, такие у меня ноги. Они потому такие, что я — это я, потому что я родилась там, где родилась». И когда я научилась лучше понимать свое тело, то постепенно стала любить и свои ноги. Сегодня я была бы очень недовольна собой, если бы тогда позволила сломать себе ноги только ради того, чтобы пять минут прохаживаться по подиуму. Я бы позволила сломать свои конечности — и только для того, чтобы красоваться в новом наряде? Теперь же я горжусь своими ногами: они связаны с историей, они — неотъемлемая часть моего прошлого. На этих искривленных ногах я прошла тысячи миль по пустыне, и моя медленная, покачивающаяся походка — это походка африканки. Своего рода визитная карточка.

Другая сложность в работе манекенщицы — это то, что в модельном бизнесе, как и во всяком другом, хватает неприятных людей. Быть может, из-за того, что от некоторых их решений зависит так много, люди слишком нервничают и нервируют других. Но я помню, как мне пришлось работать с художественным редактором одного солидного журнала мод. Для меня лично она стала воплощением того грубого, свинского отношения к окружающим, которое заставляет чувствовать себя на фотосессии, словно на похоронах. Съемки в тот раз проходили на волшебном островке Карибского моря. То был настоящий рай, и мы все должны были бы получить огромное наслаждение от работы — ведь мы снимались на чудесном фоне и нам за это еще платили, тогда как многие с удовольствием сами заплатили бы большие деньги, чтобы провести там отпуск. Но ту женщину все это не трогало. Не успели мы приехать, она сразу стала ко мне придираться:

— Уорис, тебе надо настроиться. Вставай, двигайся, шевелись! Ты просто лентяйка. С такими, как ты, я терпеть не могу работать.

Она позвонила в мое нью-йоркское агентство, пожаловалась на мою тупость и заявила, что не желает со мной работать. В агентстве очень удивились, но больше всех удивилась я сама.

Эта дама, художественный редактор, была безнадежно мрачной женщиной. Она явно находилась в состоянии депрессии: у нее не было ни мужчины, ни друзей — она никого не любила. Работа стала для нее жизнью, любовью, страстью — ничего другого у нее ведь не было. Вот она и отыгрывалась на мне за все свои беды и разочарования, и я совершенно уверена, что не на мне первой, не на мне последней. Впрочем, после нескольких дней бесконечных придирок я потеряла всякое сочувствие к ней. Я смотрела на нее и думала: «Можно сделать одно из двух: или заехать ей по физиономии, или молчать и улыбаться, несмотря ни на что». «Лучше молчать», — так я решила для себя.

Самое грустное — видеть, как женщины вроде этого редактора третируют совсем молоденьких девочек, только начинающих карьеру в модельном бизнесе. Зачастую эти девочки, совсем еще дети, уезжают из родного дома где-нибудь в Оклахоме, Джорджии или Северной Дакоте и летят в Нью-Йорк, а то и в Париж или в Италию, в надежде пробиться. Как правило, они не знают ни страны, куда попали, ни языка. Они наивны, и их бессовестно эксплуатируют. Если им отказывают, для них это становится трагедией. Им не хватает опыта, мудрости и душевной стойкости понять, что сами они тут ни в чем не виноваты. Многие не выдерживают и возвращаются домой в слезах, несчастные и озлобленные.

Хватает в этой индустрии и всевозможных мошенников. Многие юные девушки, которые стремятся во что бы то ни стало стать манекенщицами, попадают в лапы таких негодяев, и те требуют с них огромные деньги за заказы. Меня это страшно возмущает, ведь я сама стала жертвой подобного мошенничества, когда связалась с Гарольдом Уилером. Смысл работы модели в том, чтобы зарабатывать деньги, а не выкладывать их. Если хочешь стать моделью, тебе нужны деньги только на автобус, чтобы доехать до агентства. Можно найти в справочнике номер телефона, позвонить и договориться о встрече. А если агентство заводит речь о своем гонораре, надо немедленно бежать оттуда. Если нормальное агентство считает, что ты выглядишь как следует и будешь еще долго выглядеть как следует, там тебе помогут сделать портфолио. А потом агентство станет договариваться о кастингах и заказах — и все, работа у тебя есть!

В модельном бизнесе есть неприятные люди, но есть и условия, которые не назовешь хорошими. Однажды я согласилась участвовать в съемках, зная, что предстоит какая-то работа с быком. Но я не знала точно, что там за бык, пока не прилетела из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, а потом нас вертолетом доставили в пустыню.

В этой калифорнийской пустыне мы оказались совсем одни: я, съемочная группа и жуткого вида бык с длинными острыми рогами. Я зашла в трейлер, где мне наложили макияж и сделали прическу. Когда с этим покончили, фотограф вывел меня наружу, к зверюге.

— Поздоровайся с Шайтаном, — подсказал он.

— Ух-хты! Здравствуй, Шайтан! — Я пришла от него в восторг. — Какой красавец! Сказочный! Да, а он смирный?

— Ой, ну что ты! Вон его хозяин. — Фотограф указал на мужчину, который держал животное на цепи. — Он знает, как обращаться с быком.

Фотограф объяснил, что мне нужно делать. Фото появится на этикетке виски. Я должна буду сидеть верхом на быке.

Обнаженная. Эта новость меня шокировала, поскольку до приезда сюда речь ни о чем таком не заходила. Но мне не хотелось устраивать скандал в присутствии всей съемочной группы, и я решила, что ладно, переживу.

Быка мне было жаль, потому что солнце палило в пустыне немилосердно, и у быка текло из носа. Ноги у него были спутаны, чтобы он стоял на месте, и огромный зверь вел себя смирно. Фотограф подсадил меня, и я взобралась на спину быка.

— Теперь ложись, — скомандовал он, подкрепляя слова жестом. — Растянись поперек быка так, чтобы верхняя половина тела свешивалась с одной стороны, а ноги вытяни.

Все это время я старалась выглядеть красивой, расслабленной, игривой, сексуальной, а в голове крутилось: «Если этот зверь взбрыкнет и сбросит меня, тогда конец!» И вдруг я почувствовала, как его покрытая шерстью спина изогнулась под моим обнаженным животом, а потом я увидела пейзаж Мохаве сверху, в полете, и со страшным шумом приземлилась на спекшуюся корку пустыни.

— С тобой ничего не случилось?

— Да нет, ничего.

Я разыгрывала из себя крутую, пытаясь не показать страха. Я не желала, чтобы кто-то называл Уорис Дири трусихой: вот-де, испугалась старенького быка.

— Все в порядке, поехали дальше. Помогите мне снова на него взобраться.

Члены группы помогли мне подняться, отряхнуться, и мы начали сначала. Быку жара явно была не по нраву — он еще два раза сбрасывал меня. На третьем приземлении я растянула ногу, колено сразу разболелось и начало опухать.

— Ну ладно, вы хоть снимок-то сделать успели? — воскликнула я, еще лежа на земле.

— Ты понимаешь, было бы просто здорово снять еще хоть один кадр…

К счастью, этот «бычий» снимок так никогда и не появился. По какой-то причине он не потребовался, чему я была только рада. Меня не очень вдохновляла мысль о том, что компания подвыпивших стариков будет за очередным стаканчиком любоваться моей голой задницей. После этого происшествия я решила, что больше не стану сниматься обнаженной, мне это просто не нравилось. Не хотелось стоять перед толпой людей и чувствовать себя беззащитной, беспомощной, неуклюжей, с нетерпением ожидая перерыва в съемках, когда можно будет набросить на себя хоть полотенце. Никаким гонораром этого не окупишь.

Но хотя тот заказ с быком и был, наверное, самым неприятным, работа модели в целом мне очень нравится. Столько радости и удовольствия не получишь ни в какой другой профессии. С тех самых пор, как Теренс Донован пригласил меня в Бат и поставил перед объективом фотоаппарата, я так и не смогла привыкнуть к мысли, что кто-то платит деньги просто за мою внешность. Мне никогда не верилось, что можно зарабатывать на жизнь таким путем, очень мало похожим на настоящую работу. Все это казалось мне довольно глупой игрой, но я рада, что сумела преодолеть такое отношение. Я всегда испытываю благодарность за то, что мне представилась возможность добиться успеха в этом бизнесе, потому что это удается далеко не каждой девушке. Печально, что так много молодых девушек прилагают огромные усилия, чтобы добиться здесь результата, но слишком часто им это не удается.

Я помню, как мечтала стать фотомоделью в юности, когда работала горничной у дяди Мохаммеда. Помню тот вечер, когда я набралась смелости спросить Иман, как попасть на эту работу. Десять лет спустя в нью-йоркской студии я работала над заказами для компании «Ревлон». Вошла визажистка и сказала, что в соседнем помещении Иман снимает рекламу своей новой линии косметики. Я вскочила и направилась к ней.

— Ага, я вижу, ты разработала новую серию своей собственной продукции. Почему же ты не пригласила меня, сомалийку, сниматься для рекламы твоей косметики?

— Понимаешь, — пробормотала она извиняющимся тоном, — пригласить тебя мне не по карману.

— Ради тебя я бы согласилась сделать все бесплатно, — ответила я ей на нашем родном языке.

Забавно, но она так и не смогла понять, что я — та самая девочка-домработница, которая когда-то подавала ей чай.

Это довольно странно, но мне не приходилось бегать и искать заказы — они сами меня находили. Может быть, именно поэтому я и относилась к ним не слишком серьезно. Меня не захватывало желание стать «супермоделью» или «звездой», потому что я и поныне не могу понять, отчего фотомодели становятся такими знаменитыми. Каждый день я вижу, как подогревается интерес к модельному бизнесу, как журналы и телевидение превозносят супермоделей, и думаю: «И что они в этом находят?»

Только из-за того, что мы фотомодели, одни носят нас на руках, как богинь, а другие считают круглыми дурами. Я много раз сталкивалась именно с таким пренебрежительным отношением. Как будто бы раз я зарабатываю на жизнь своей внешностью, то непременно должна быть дурой. С видом превосходства некоторые говорят мне:

— Так вы работаете моделью? Очень жаль. Значит, мозгов совсем нет! Что там такого делать — просто стоять перед камерой и выглядеть покрасивее.

Что ж, я знакома с самыми разными фотомоделями. Да, встречала и таких, кто не мог похвастать особым умом. Но большинство — это умные женщины, сообразительные, много путешествовавшие, и они понимают в чем угодно ничуть не хуже обычных людей. Они прекрасно разбираются в себе и в своем деле, это настоящие профессионалы. Для таких, как та озабоченная и злая женщина — художественный редактор журнала, трудно смириться с мыслью, что есть женщины сразу и красивые, и умные. Поэтому таким просто необходимо «ставить нас на свое место», обращаясь к нам снисходительно, как будто мы — стадо смазливых безмозглых тупиц.

На мой взгляд, в модельном бизнесе сталкиваешься с очень запутанными вопросами морального плана. Мне лично кажется, что самое важное в нашем мире — это природа, человеческая доброта, семья, дружба. Однако же сама я зарабатываю на жизнь тем, что говорю: «Купите этот товар, потому что он красиво смотрится». Я с широкой улыбкой продаю все, что угодно. Конечно, я могу над этим иронизировать и говорить себе: «Зачем я этим занимаюсь? Я же помогаю губить мир». Но, наверное, почти каждый человек, чем бы он ни занимался, может на каком-то этапе своей карьеры сказать то же самое. В том, что я делаю, есть хорошая сторона: я встретила прекрасных людей, повидала чудесные места планеты, познакомилась с самыми разными культурами — и все это заставляет меня стремиться помогать строить мир, а не губить его. И теперь я в состоянии сделать для этого хоть что-то, чего не могла сделать рядовая сомалийка, задавленная нищетой.

Я не хочу быть «звездой» или знаменитостью. В модельном бизнесе меня привлекает то, что я чувствую себя гражданкой всего мира и сумела побывать в некоторых поразительных уголках Земли. Множество раз, путешествуя по работе, мы оказывались на каком-нибудь райском островке, и всякий раз я старалась вырваться на берег моря и просто побегать там. Так здорово быть наедине с природой и чувствовать себя свободной, снова подставлять лицо лучам солнца. А потом я забиралась в чащу, садилась на землю и просто слушала, как поют птицы. Ах-х-х! Закрываешь глаза, вдыхаешь сладкий аромат цветов, чувствуешь на лице тепло солнечных лучей — и кажется, что ты снова в Африке. Я каждый раз пыталась ощутить тот покой и безмятежность, какой запомнился мне по Сомали, и представить, будто я снова дома.