Синий, подернутый инеем, купол Троицкого собора был похож на спелую сливу. Александру Антоновичу скорее бы слива напомнила купол собора. Александр Антонович питал уважение к красотам природы. Он выпустил голову из воротника, и длинное лицо выразило удовольствие. Повертев головою в разные стороны, чтобы орлиным взором окинуть перекресток, деревья, скамьи у собора, собор, окинул всё. Тогда выдохнул пар и сказал:

– А не прогуляться ли нам до Васильевского пешком, а, Николай Николаевич?

– Да, прогуляемся, согласился Коля, – время есть еще. Час?

Шли медленно. Александр Антонович наслаждался зимой и морозом, вращал головой, озирая холодный пейзаж, и пугал прохожих, делая эксцентричные жесты. Коле же было не до мороза. Испорчен был для него первый зимний день. Сунув руки в обшарпанные карманы пальто, он шагал рядом с высоким Александром Антоновичем, ничего вокруг не замечая и думая об ожидавшем его разговоре.

Может быть, ничего и не будет, думал Коля, может, все так обойдется. Да, как бы хорошо, когда бы обошлось. Конечно, разговаривать с участковым – это не то что в отделе кадров. Тут, конечно, сложнее. Там – не подошел и ушел, а здесь… Здесь, конечно, так не уйдешь. Здесь подписку возьмут, а потом и… Да, это недавнее постановление все усложняло; все стало строже. Но может быть, можно договориться. Действительно, Александр Антонович, может быть, прав? Человек же он все-таки, этот Бибиков, может понять. Александр Антонович про детей говорит. Да, наверное, дети. Объяснит ему Коля, как получилось. Объяснит, какую он ищет работу. Такую ведь не сразу найдешь.

Эх, как бы хорошо договориться, потому что, в принципе, в этом году все так сложилось удачно. Есть деньги – и приличная сумма. Летом с одним товарищем, с бывшим однокурсником, ездили в Псковскую область, сделали там кое-какую работу, неплохую в общем халтуру. И теперь есть прожиточный минимум, как минимум до весны. Не то чтоб шикарно, но можно прожить. Да писать бы теперь и писать. А весной он бы устроился, нашел бы: весной с работой полегче. Нет, сейчас совершенно нельзя идти ни на какую работу. Вообще-то даже на такую, как он, Коля, предполагал; и то, что он ходил в этот НИИ, по сути дела, малодушная уступка, непозволительный компромисс. Нет, ничего Бибикову обещать насчет работы не надо. И подписку давать не надо. Надо говорить принципиально; и все-таки по-человечески постараться объяснить.

И Коля все думал и думал, и не замечал ни солнца, ни снега, ни даже восторгов Александра Антоновича, который вдруг, остановившись и взором пронзив снежно-дымные дали, торжественно зачитал:

Вздымалась та-та-та холодная заря,

И ветер шелестел та-та-та-та-та-та,

Он знал, что каждый день летят фельдъегеря В морозную Сибирь, где звон над рудниками1.

Александр Антонович искоса взглянул на Колю и от удовольствия зажмурился:

Сослать немедленно! Вот царственный указ.

И скачет адъютант с развернутой бумагой.

– Но это же прекрасно, Николай Николаевич! – воскликнул вдруг Александр Антонович.

– Что – прекрасно? – очнулся Коля.

– "В морозную Сибирь", – воскликнул Александр Антонович, живо представив Николая Николаевича в кибитке и с фельдъегерем, – в "морозную Сибирь", ну там… "Фельдъегеря"… с "запятнаным гербом"… Я имею в виду стихи, – схитрил Александр Антонович.

– А-а! Стихи? Да-да.

Александр Антонович посмотрел на Колю встревоженно.

– А что? Так допекает вас этот квартальный? Хм!

Александр Антонович подумал немного и, выпятив грудь, произнес:

– Я с вами пойду, друг мой. Целиком на меня положитесь, – и решительно зашагал впереди Николая Николаевича. Мы поставим жандарма на место, – грозился Александр Антонович, – мы внушим ему должное уважение к артисту…

Однако по мере приближения к штабу дружины следы Александра Антоновича стали вычерчивать все более и более четкую синусоиду. Коля не без иронии посмотрел на своего не вполне адекватного друга и предложил:

– Знаете что, Александр Антонович, давайте все же я пойду к участковому один, а то странно как-то, знаете.

– Ну что ж, голубчик, смотрите, вам виднее, – как-то очень быстро согласился Александр Антонович.

Коля вздохнул и потянул на себя тяжелую дверь.