I
«Бервик» вернулся во вторник, чтобы высадить раненых и залатать свои повреждения. Они были не слишком велики. Когда крейсер проходил мимо нас, мы не заметили ничего.
Это был сочельник, и я отправился на берег. Когда я вернулся в порт, «Файрдрейк» уже отходил от причала. Мне пришлось прыгать через расширяющуюся полосу воды. Нам в очередной раз приказали немедленно выходить в море.
Мы отправились на восток, 4 эсминца, выстроенные кильватерной колонной. С нами не было никаких тяжелых кораблей, так как это была операция легких сил.
Когда французские конвои проходили через Гибралтарский пролив, их торговые суда шли в марокканских территориальных водах. Корабли эскорта держались на самой границе 3-мильной зоны. Они шли в территориальных водах до мыса Трес-Форкас на территории рифов, где кончались испанские владения. Возле этого мыса суша резко уходила на юг к Мелилье, образуя глубокую бухту. Конвои пересекали ее напрямую в Оран, сразу выходя из-под прикрытия.
В темноте мы следовали на восток до мыса, а потом повернули назад вдоль линии нашего курса, чтобы встретить французов на рассвете. Мы должны были перехватить их и привести в Гибралтар для досмотра на предмет наличия контрабанды. Это были вполне законные действия в военное время.
Конвой состоял из 4 транспортов. Одним из них было весьма старое пассажирское судно, средних размеров сухогруз, датский трамп и маленький танкер. Их сопровождал вооруженный траулер.
Мы подошли к ним с востока, на полной скорости разрезая невысокие волны. Французы повернули, пытаясь добраться до берега, но с самого начала у них не было ни малейших шансов. Перехват был рассчитан исключительно точно. Мы оказались среди них. Траулер был оставлен лидеру 13-й флотилии «Дункану». «Ягуар» перехватил головного француза, «Фоксхаунд» остановил сухогруз, а мы занялись датчанином. И тут началась комедия, о которой стоит рассказать особо.
Я не могу сказать, была это наша абордажная партия или чья-то еще, пусть с этим разбирается следственная комиссия. Но я прекрасно помню, как наш первый матрос поднялся на борт. Когда он добрался до верхней ступеньки штормтрапа, то передал винтовку моряку транспорта, чтобы было легче перелезть через фальшборт.
С первой партией отправился штурман в качестве командира призовой команды. Он был полон желания как можно быстрее убраться оттуда. Едва он поднялся на мостик, как тут же приказал дать ход, совершенно забыв, что суб-лейтенант и остальные матросы абордажной партии еще не прибыли на судно. Мы увидели веселую комедию, когда команда вельбота начала налегать на весла, пытаясь догнать двинувшееся судно. Из рулевой рубки через переговорную трубу долетело насмешливое замечание: «…получил свой первый корабль и чертовски его пришпорил!»
Мы двинулись домой, оставив траулер следовать дальше, но забрав с собой транспорты. Ночью внезапно налетел шторм и мы потеряли контакт с остальными кораблями. Но наш датчанин удержался с нами, хотя с огромным трудом двигался против волны. Вот так мы и доползли до Гибралтара.
Французский траулер сигналом приказал транспортам расходиться в разные стороны, чтобы избежать захвата, но капитан игнорировал этот приказ. Датчанин застрял в Дакаре на положении пленника после инцидента. Он был только рад снова выйти в море.
По странной случайности он вез большой груз яиц из Касабланки, причем оценки колебались в совершенно невероятных пределах — от 500 тысяч до 15 миллионов. Немедленно поползли самые фантастические сплетни. Дескать, на Скале ощущалась острая нехватка яиц, а потому нас специально отправили захватить этот конвой. Это был полный бред. Однако на следующий завтрак нам подали яйца, и это повторялось много дней спустя.
Когда мы вернулись назад, то обнаружили в бухте маленькое судно. Оно выглядело старым и неказистым. Этот угольщик из Кардиффа имел водоизмещение около 3000 тонн. Его маршруты не отличались разнообразием — с углем оттуда, с железной рудой отсюда. В его облике не было даже намека на красоту: грязный, маленький неуклюжий. Однако он сумел отбить нападение большой итальянской подводной лодки.
Следуя на юг, угольщик оторвался от конвоя. На нем вышел из строя один котел, и он кое-как полз, надеясь добраться до Лиссабона на втором котле. Корабль делал не более 4 узлов. И вдруг из воды вынырнула подводная лодка и начала его обстреливать. Капитан Герберт показал противнику корму, но лишь потому, что именно там стояло орудие.
«Детская хлопушка» — так капитан назвал его.
И все-таки они открыли огонь и примерно пятнадцатым выстрелом попали в подводную лодку. Она выбросила желто-белое облако дыма. Моряки увидели, как она накренилась, форштевень задрался вверх, а корма ушла под воду. Они не стали добивать лодку и предпочли уйти.
В пятницу мы пригласили капитана Герберта к себе в кают-компанию на обед. Он повторил свой рассказ, ведь нам тоже приходилось иметь дело с вражескими субмаринами.
II
В те дни гавань Гибралтара была полна кораблей. Конвой, который мы привели во время «рождественской суматохи», все еще стоял здесь. Появились новые крейсера. В гавани кипела жизнь. Было ясно, что вскоре мы двинемся на восток. Нижним палубам не требовалось виноградное вино, чтобы уяснить все это.
В воскресенье 7 января мы вышли: «Ринаун», «Арк Ройял», «Малайя», «Шеффилд» и привычная компания эсминцев. «Клубные вылазки» стали уже привычными, однако конвой, как всегда, имел важнейшее значение. Он должен был пройти через Сицилийский пролив на восток. Мы действовали отдельно, прикрывая конвой вместе с его эскортом, пока они находились в западной части моря.
В понедельник во второй половине дня мы его увидели, одновременно появились крейсера, высланные Средиземноморским флотом.
Вторник был прекрасным. Погода была теплой и спокойной, вокруг солнца сиял яркий ореол, и море неприятно сверкало. С самого утра за нами следили. Самолеты-разведчики удалялись, как только мы поднимали истребители, чтобы появиться с противоположного борта на почтительном расстоянии. Мы ожидали появления бомбардировщиков, и они появились.
В 14.15 прилетела первая волна. Самолеты шли мелкими группами. Судя по всему, они так спешили, что строй развалился. Когда они приблизились, корабли открыли огонь, который перепугал итальянцев. В тот день я увидел самую лучшую стрельбу по горизонтальным бомбардировщикам Дважды мы видели, как самолеты подбрасывало, когда снаряды рвались под ними.
А затем с запада показались истребители. И тут же вниз полетела огненная комета, оставляя за собой хвост черного дыма. Из пылающего шара внезапно выскочил белый клубок парашюта, И практически тут же мы увидели второй дымный хвост, который летел вниз подобно паучку, волочащему за собой паутинку. Уже над самой водой пилот отчаянным усилием восстановил контроль над самолетом. Мы увидели, как машина заскользила над морем, и принялись гадать, а не является ли это хитрой уловкой. Но в это время мигнула яркая вспышка и все пропало. Мы увидели еще один парашют, болтающийся в том месте, где самолет начал последнее пике. Ближайшие эсминцы помчались, чтобы подобрать летчиков.
Сразу после этого эсминец, шедший впереди нас, обнаружил подводную лодку. 4 эсминца провели целый час, крутясь практически на месте и сбрасывая глубинные бомбы. Но результатов мы не добились.
Наступил вечер, но все корабли были целы. Когда наступила ночь, мы повернули назад при свете яркой средиземноморской луны, а конвой шел дальше на восток. Теперь его прикрывали крейсера Средиземноморского флота, «Бонавенчер» и эсминцы. Они должны были отражать атаки подводных лодок и эсминцев противника. Когда мы уже шли обратно, то услышали по радио сообщение «Бонавенчера», что он установил контакт с неприятелем. Два эсминца. Было не очень понятно, то ли они пытаются атаковать конвой, то ли следуют кратчайшим путем в Ливию. Итальянцы не приняли боя.
А на следующий день разразилась трагедия. Это был первый конвой, подвергшийся атаке пикировщиков при прохождении Сицилийского пролива. Гитлер сосредоточил крупные силы авиации на сицилийских аэродромах. На следующий день конвой и прикрывающие его корабли Средиземноморского флота подверглись мощной атаке Ju-87.
Атаки продолжались несколько часов подряд. «Илластриес» был тяжело поврежден бомбами, попавшими в полетную палубу. «Саутгемптон» получил несколько попаданий и его пришлось затопить.
Конвой упрямо шел вперед.
Я думаю, это была самая печальная новость, какую мы когда-либо получали. Мы чувствовали себя так, словно сами потерпели поражение. Полная история этого конвоя станет одним из самых захватывающих эпизодов этой войны. Ведь мы взяли верх, несмотря на многочисленные атаки, когда противник использовал буквально все силы, какие только имел.
Конвой покинул Англию и вскоре после выхода был атакован германскими подводными лодками у западного побережья Ирландии. Подводные лодки вызвали «Фокке-Вульфы», и на следующий день конвой был атакован с воздуха. Бомбардировщики в свою очередь вызвали новые лодки. Ночью последовали очередные атаки. Конвой прорвался сквозь все заслоны и продолжил свой путь. В день Рождества на рассвете его атаковал один из самых сильных кораблей германского флота — тяжелый крейсер типа «Хиппер». «Бервик» и «Бонавенчер» его отогнали. Мы поспешно вышли из Гибралтара, чтобы собрать рассеявшиеся транспорты. Это был уже третий способ атаки.
Уже когда мы взяли конвой под свою защиту, его атаковали горизонтальные бомбардировщики итальянских ВВС. Почти наверняка впереди его ждали итальянские подводные лодки, но мы вынудили их отказаться от атаки. В Сицилийском проливе караулили итальянские эсминцы, а на следующий день после нашего ухода началась самая жестокая и продолжительная атака пикировщиков, которой когда-либо подвергалась британская эскадра. Однако корабли прорвались.
Конвой дошел до цели.
Всюду, где только требовалась помощь, появлялся Королевский Флот. Всюду, где атаки становились особенно жестокими, мы имели достаточно сил, чтобы встретить их и отразить. Вся история морской войны была доказательством нашей готовности, дальновидного планирования и блестящей диспозиции. Наши потери оказались тяжелыми. «Саутгемптон» был новым современным крейсером, замены которому не имелось. «Илластриес» был тяжело поврежден и надолго вышел из строя. Но был отдан приказ: провести конвой любой ценой. И он прошел. Так завершился очередной эпизод долгой и сложной Средиземноморской кампании. И кто посмеет сказать, что значение победы не перевесило потери, которые мы понесли?
III
Когда мы возвращались в Гибралтар, погода испортилась. Зимние шторма налетали один за другим. Поэтому мы не слишком жалели, когда снова начала трещать кладка котлов. Но эта злобная клевета, будто мы подкупили старшего механика, чтобы он коло кирпичи! Эту сплетню запустил лидер нашей флотилии, которого мы обвинили в том, что он слишком много времени проводит в гавани. Разумеется, подобное обвинение вызвало гнев его кают-компании. Впрочем, после лишнего стакана джина они могли так подправить бортовой журнал, что выяснилось бы: они одни выходили в море!
Мы занялись ремонтом котлов, а я отправился в Танжер немного отдохнуть. Половина кают-компании отчаянно интриговала, чтобы раздобыть такое же разрешение, но не получила его. Поэтому на меня смотрели с откровенной неприязнью. Еще больше они обозлились, когда им пришлось выходить в море с конвоем в сильный западный шторм, а я любовался на все это из Танжера. Они устали от штормов.
Когда я вернулся на корабль, шторм все бушевал. Ветер хлестал Скалу и дул, казалось, со всех сторон сразу.
Мы получили приказ в 9 утра на следующий день выйти в море и приступить к патрулированию, но не смогли это сделать. Сильнейший ветер прижал нас к причалу, и мы не могли отвалить, не рискуя повредить корабль. Мы повторили попытку позднее, отошли от причала, но не смогли выйти из порта. Во второй раз мы вернулись на стоянку и укрылись от ветра.
Отсюда, в теплоте и уюте, мы смотрели, как возвращается с моря «Фоксхаунд» и пытается стать к бую. Эсминец спустил вельбот, но его тут же унесло. Они спустили второй, но ветер охотно уволок и его. Подошел буксир, однако у него не хватало угля, и он не мог оттащить «Фоксхаунд» к бую. Мы следили за этим, укрывшись за щитом орудия «Y» и хихикали над неудачными попытками товарищей. Это было лучше любой комедии, как заметил наш артиллерист.
«Фоксхаунд», стиснув зубы, отправился обратно в море, потеряв двух офицеров и две шлюпки. Мы гостеприимно приняли их, однако не посмели жалеть. Какое-то время было рискованно даже произносить слово «буй» в их присутствии.
24 января мы приступили к патрулированию. На этот раз была установлена новая линия патруля — между Гибралтаром и Тарифой. Мы познакомились с новыми береговыми ориентирами.
За время патрулирования мало что произошло. Раз или два появлялся дежурный разведчик. Он спикировал достаточно близко к нам, но все-таки на безопасном расстоянии. Что этим хотели сказать летчики Виши — знает один бог.
28 января мы снова были на берегу, а 29 — снова в море вместе с группой эсминцев. На этот раз нас ждало новое приключение, от которого завибрировали даже стальные нервы капитанов. Впрочем, нашего это не касается. Я подозревал, что у него вообще нет нервов.
Задание было сложным. Прежде всего, эсминцы должны были перекрыть вход в Гибралтарский пролив. В течение ночи 4 корабля должны были ходить там взад и вперед, чтобы атаковать торпедами «Шарнхорст» и «Гнейзенау», если они появятся. Об этом стало известно немедленно, а позднее операцию назвали «Посмертный Крест Виктории». Существовала определенная возможность, что немцы попытаются прорваться в Средиземное море, чтобы соединиться с итальянцами.
Мы на эсминцах смотрели на это крайне мрачно.
Однако ночью не случилось ничего. «Шарнхорст» и «Гнейзенау» к счастью (для кого?) были далеко.