I

Эсминец вышел из дока 20 ноября. 22 ноября он принял топливо и другие припасы и пошел вниз по реке в сторону моря.

Однако несчастья начались практически немедленно.

Едва эсминец кончил принимать топливо и боеприпасы, как в Фёрт-оф-Клайде была объявлена тревога.

Фёрт-оф-Клайд это достаточно широкий залив, если эскадра идет в море четким строем. Он является прекрасной акваторией для моторных лодок и для занятий парусным спортом. Однако это не самое лучшее место для группы поднятых ночью по тревоге эсминцев.

И все-таки кто-то сообщил о присутствии подводной лодки. Вообще-то в Клайде в эту войну случались и более странные вещи. Эсминцы помчались на помощь противолодочному патрулю, и «Файрдрейк» был среди них.

Об этом всем мне рассказали те, кто служил на корабле с самого начала войны.

От мыса Товард, где залив сужается, до Форт-Матильды, где расположен Гринок, залив имеет ширину около 1,5 миль. Вроде бы этого достаточно, однако эсминец на полном ходу проскакивает такое расстояние за 3 минуты…

Темнота была совершенно непроглядной, дул сильный ветер. Силуэты кораблей были едва различимы; они то возникали, то пропадали во мраке, выписывая зигзаги и петли. Эсминцы уворачивались от противолодочных траулеров, траулеры шарахались от вооруженных яхт. А какие красочные выражения в это время градом сыпались на мостиках — представить нетрудно.

«Это было черт те что. Я помню, что все время удивлялся, почему мы еще не вылетели на берег где-нибудь в Дануне или Гуроке. Впрочем, нас могло просто тихо унести течением», — рассказывал мне один из моряков.

Никого не унесло течением. Никто ни с кем не столкнулся. Заслуга в этом полностью принадлежит бдительным наблюдателям и умелым капитанам. «Фоксхаунд» из 8-й флотилии все-таки выскочил на берег, однако он сразу снялся с мели, поэтому никто особенно не встревожился.

Подводную лодку так и не нашли.

Потом все согласились, что ее просто не было. Это был единственный пункт, принятый единогласно.

«Файрдрейк» вышел в море на следующий день. Никто этого прямо не сказал, но многие наверняка подумали, что в открытом море будет явно безопаснее, чем в заливе.

Опять началась рутина: выйти в море вместе с тяжелыми кораблями, вернуться обратно в гавань, заправиться и — снова в море.

Эсминец возвращался вместе с одним из линкоров, когда рядом с «Нельсоном» раздался взрыв.

Он не был особенно сильным. На мостике эсминца его едва услышали. В кают-компании офицеры, сменившиеся с вахты, слышали взрыв лучше. Они ощутили толчок, так как взрыв произошел не очень далеко.

Это был один из самых страшных секретов начала войны. «Нельсон» подорвался на мине.

Но в тот момент никто не мог сказать этого наверняка. На мачту сразу взлетели сигнальные флаги. Имелась вероятность, что это все-таки торпеда. Эсминцы сразу разбежались в стороны, ощупывая воду своими асдиками.

Линкор прибыл в порт, и сразу были приняты самые строгие меры, чтобы сохранить все это в тайне. Ни одно словечко не должно было просочиться наружу.

«Нельсон» был отремонтирован и вернулся в строй раньше, чем немцы узнали о случившемся.

В сочельник «Файрдрейк» отправился в Клайд. Команда предвкушала, что Рождество она проведет в порту.

Но судьба и штабные небожители решили иначе. Корабль провел Рождество в порту. Но не до конца.

Вот записи в бортовом журнале в этот день:

«7.00. Побудка, завтрак. 7.40. Большая приборка в отсеках. 8.00. Построение. Приборка палубы. 9.00. Отбой. Флаги расцвечивания. 9.30. Капитан вернулся на борт. 10.00. Вся команда на молитву».

И так продолжалось весь день. Это было нормальное рождественское утро любого маленького корабля. Они стояли на квартердеке без головных уборов и молились. После этого был праздничный, хотя не слишком вкусный обед. В 13.30 в бортжурнале появилась запись: «Увольнение вахты левого борта с 13.30 до 22.30».

Вахта левого борта отправлена на берег — разве это не настоящее Рождество? И они отправились на берег праздновать.

Отпраздновали.

Но штаб тоже праздновал.

По мнению младших офицеров эсминцев любого из наших флотов — главной целью и смыслом деятельности штаба командующего эсминцами является как можно чаще и как можно сильнее портить жизнь этим самым эсминцам. Молодые офицеры в этом твердо уверены. Они полагают, что штабные офицеры занимаются только тем, что строят пакости, не считая, разумеется, партий в гольф и долгих уик-эндов на природе и, конечно же, джина.

Это принимается как данное, а потому каждый новый пример никого не удивляет. Штабисты называют это гнусной клеветой, но их мнение никого не интересует.

Рождественским вечером из штаба на «Файрдрейк» пришел приказ немедленно выходить в море. Младшие офицеры объясняют такие приказы тем, что штабисты мучаются от похмелья и несварения одновременно.

Офицерам, находившиеся на борту, в это время обедали. Они просто запрыгали от радости. Особую пикантность ситуации придавал тот факт, что половина команды находилась на берегу, в том числе и офицеры. Я не уверен, что они стали петь благодарственные гимны мудрости штаба. Скорее уж наоборот.

Итак, обратимся к самому надежному свидетелю — бортовому журналу.

«21.30. Дежурной вахте собраться на полубаке. Подготовиться к съемке с якоря. 22.00 Якорь выбран».

Итак, «Файрдрейк» вышел в море через 30 минут, как ему и было приказано.

Вахта левого борта имела увольнение до 22.30, но большинство людей к моменту выхода эсминца уже находились на борту.

Маленькое замечание в порядке информации для тех, кто плохо знает морские порядки и моряков. Матроса совсем не легко вернуть из увольнения на корабль. А уж во время праздника… Приказ выходить немедленно не позволил «Файрдрейку» даже попытаться разыскать своих матросов в городе. Некогда было отправлять патрули, обзванивать киношки и варьете, кабаки и публичные дома.

Однако почти вся вахта левого борта вернулась на корабль.

Как это произошло — можно только гадать. Наверное, сработал таинственный «матросский телеграф». Но в любом случае это показывает, насколько сплоченной была команда эсминца, ведь матросы самостоятельно возвращались из увольнения.

Они возвращались на борт с песней. Кто-то захватил дрифтер, чтобы добраться до эсминца, кто-то отправлялся с причала чуть ли не вплавь, но все они пели традиционную песню нижних палуб, которая прославилась своим припевом:

«Кто там воет про «Нельсон», про «Худ», про «Родней»? Наш двухтрубный ублюдок всех красивей».

«Файрдрейк» уже снялся с места, когда дрифтер подошел к борту. Было чертовски темно, но я не хочу сказать, что вахта ослепла. Однако надо признать, что провидение хранит пьяных мужиков и моряков. Во всяком случае, за этой группой мертвецки пьяных присматривала целая армия ангелов-хранителей.

Зато вахтенные офицеры явно ослепли, потому что не заметили множество мелких происшествий. Какой-то унтер-офицер… сигнальщик?., машинист?., не важно, прыгнул с причала прямо в толпу на палубе дрифтера. Но в конце концов, если тебе испортили рождественское увольнение, ты можешь выбрать собственный способ возвращения.

Увы, Рождество случается только раз в году. И «Файрдрейк» именно в этот день вышел в море.

К несчастью, так был создан прецедент.

На святки погода была отвратительная — холодная, промозглая декабрьская морось. На третий день они заметили дымок на горизонте. Немного погодя, показались корабли: сначала эсминец, а потом торговые суда. Огромные корабли шли стройной колонной, один за другим, целая армия кораблей и целая армия на кораблях.

Они встретили второй канадский войсковой конвой, прибывший в Англию после долгого, но блестяще проведенного перехода.

Эсминец их встретил и тут развернулся, заняв указанное место в завесе охранения. Корабли аккуратно выполняли противолодочный зигзаг.

«Рождественский переполох» 1939 года почти завершился.

29 декабря они встретили в море французскую эскадру.

30 декабря эсминец находился рядом с Клайдом.

31 декабря он пришел в порт, но его тут же срочно отправили в Девенпорт.

В 1939 жизнь им явно не улыбалась, так как они проводили Старый Год в море.

II

В течение первых 4 месяцев войны (последние 4 месяца 1939 года) Англия получила на море два тяжелых удара. Мы потеряли линкор «Ройял Оук» и авианосец «Корейджес».

В декабре к этим потерям добавилась гибель вспомогательного крейсера «Равалпинди». Он ушел под воду, стреляя из всех орудий, так как не мог выстоять под ударами тяжелой артиллерии карманного линкора «Дойчланд».

Кроме того, мы потеряли 3 эсминца: «Дачесс», «Джипси», «Бланш», а также 9 траулеров и дрифтер.

По сравнению с 1914 годом наши потери оказались относительно невелики. Причем эти потери оказались ненапрасными, нам удалось отбить первую волну наступления противника, в которой участвовали дальние бомбардировщики и подводные лодки. Хотя мы знали, что вскоре наступление возобновится с новыми силами и новой энергией, мы чувствовали себя в силах справиться со всем, что может выставить против нас неприятель.

Мы тоже добились серьезных успехов. «Эксетер», «Ахиллес» и «Аякс» сумели загнать «Графа Шпее». Мы потопили «Лейпциг» и крейсер типа «Кенигсберг», от 30 до 40 подводных лодок и 7 вспомогательных судов.

По любой системе подсчета первый раунд войны на море остался за нами.

Но теперь начался второй раунд.

Зима 1939–40 годов выдалась совершенно ужасной. Старожилы не помнят таких штормов и холодов.

Мы находились на юге Британии и в январе и феврале страдали от сильнейших снегопадов. Корабли, базировавшиеся на севере, были вынуждены терпеть лютые холода и сражаться с многочисленными штормами. Моряки знали, как сечет лица ледяная крупа. Водяные брызги намертво примораживали орудия к палубе, поэтому приходилось скалывать лед топорами. Палуба превращалась в настоящий каток. Когда корабли возвращались в гавань, их мачты, реи и снасти были одеты бахромой сосулек. Ходить по трапам и палубам было просто небезопасно, любые механизмы замерзали, мостики превращались в диковинные обледенелые сугробы, в которых копошились полумертвые от холода люди.

Для большинства моряков, служивших на северных базах, январь, февраль и март слились в непрерывную череду страданий. Люди мало что помнят. Эсминцы почти непрерывно находились в море. Даже когда тяжелые корабли возвращались в порты, а это происходило не часто, эсминцы снова отправлялись в море вести противолодочное патрулирование.

Экипажи просто молили небеса, чтобы стать на обычно нелюбимую чистку котлов, так как люди могли хоть немного передохнуть на берегу. Они благословляли механика, который отыскивал «неполадки в машине», хотя это и означало ночные работы, но в порту.

Если кто-то вздумает сказать, что я преувеличиваю, пусть прочитает официальное заявление Адмиралтейства, сделанное 2 февраля 1940 года: «В первые 4 месяца войны линкоры проводили в море в среднем по 25 дней в месяц. В большинстве случаев они прошли от 8000 до 10000 миль.

Один крейсер в Атлантике за первые 3 месяца прошел 28000 миль, другой прошел 12000 миль за месяц, третий находился в море 103 дня непрерывно, поддерживая скорость от 15 до 25 узлов.

Когда было покончено с «Графом Шпее», «Эксетер» уже просрочил на год очередной текущий ремонт. «Ахиллес» со времени последнего ремонта прошел 124000 миль».

Относительно эсминцев в этом заявлении говорилось: «Некоторые находились в море более 100 дней, пройдя за эти 4 месяца от 25000 до 30000 миль».

И они продолжали накручивать все новые мили.

А потом возвращались в Скапа или шотландские порты, принимали топливо, пополняли запасы и снова выходили в море вместе с «сундуками».

Но при этом почти ничего не происходило. В этот период не было сражений, только лед и снег постоянно замораживали кровь и остужали боевой дух. Они вообще не видели противника, только чуяли его след под водой.

С самого Нового года и до весны погода была настолько отвратительной, что немецкая авиация воздерживалась от полетов над открытым морем в северных широтах. Можно сказать, что не происходило решительно ничего интересного. Дни сливались в непрерывную полосу бесконечного и бесцельного пребывания в море.

Туго приходилось всем кораблям, но хуже всего — эсминцам и тральщикам. Хуже потому, что они были слишком маленькими и неуютными, волны швыряли их, как щепки, и захлестывали чуть ли не выше мачт.

И все-таки они выдержали это испытание. Моряки даже ухитрялись радоваться. Они всегда находили повод для шуток.

Итак, наступил январь. 1 января «Файрдрейк» прибыл в Плимут. 3 января они ушли оттуда, но 4 были в Гриноке. Там эсминец заправился и вышел в море вместе с «Роднеем» и «Рипалсом». Обратно эсминец вернулся 11 января, но 14 снова был в море, на этот раз с «Уорспайтом» и другими кораблями. 17 января в 10.15 они прибыли в Скапа, но в 15.00 уже выходили в море. Пребывание в порту не продлилось и 5 часов. Эсминец вместе с Линейными Флотом пробыл в море до 24 января.

И так далее.

Февраль они провели точно так же.

Но экипажу все-таки было что вспомнить. Они участвовали еще в одной охоте за подводной лодкой.

На этот раз они сопровождали в Северном море линейные крейсера. Линкоры шли впереди со своим собственными сопровождением. Примерно в 14.00 рядом с «Рипалсом» прошла торпеда.

Это был один из тех многочисленных случаев, когда геббельсовское радио топило британские корабли. Но торпеда не попала в «Рипалс». «Форчюн», «Файрдрейк» и 2 эсминца типа «Трайбл» оставили свои места в строю и начали охоту за морским волком.

Погоня продолжалась почти 2,5 часа. «Форчюн» первым установил контакт. Они следили, как рвутся его глубинные бомбы, видели фонтаны грязной воды, а потом сами пошли в атаку. Первая серия бомб не дала результатов. «Форчюн» снова засек лодку и вцепился в нее, словно бульдог.

Затем «Форчюн» сбросил вторую серию бомб, после чего второй раз атаковал «Файрдрейк». Его бомбы разорвались именно там, где, по данным гидроакустиков, находилась подводная лодка. Они услышали глухой удар, видели, как вспучился водяной горб, полетели брызги.

Затем моряки заметили, что на поверхность всплыло большое пятно нефти, которое начало расползаться в стороны. Волны и течение подхватили его и понесли прочь. Это пятно расширялось и расширялось, пока не достигло сотни ярдов в диаметре. Оно даже немного успокоило волны, но потом его унесло прочь.

Никаких обломков на поверхности.

Никаких тел.

Они не претендовали на уничтожение подводной лодки. Однако…

III

То, что происходило в северных широтах в эти месяцы нельзя назвать драматическими событиями в общепринятом значении этого выражения.

Героическая гибель «Равалпинди» опустила занавес после первого акта, и теперь начинался второй.

Может быть, гибель «Графа Шпее» и неудачный поход «Дойчланда» отбили у германского командования охоту к подобным операциям. Однако, скорее всего, немцы просто начали беречь силы, готовясь к Норвежской операции. А мы пока даже не подозревали об истинных причинах наступившего затишья.

Слабо информированные обыватели начали рассуждать о «странной войне».

Не знаю, какими были условия на французском фронте, однако в Северном море война ни в коем случае не была странной. Если Гитлер не собирался рисковать своими надводными рейдерами, он по-прежнему горел желанием наносит удары британскому флоту, где только можно. Немцы проявили много выдумки, используя подводные лодки и магнитные мины. Хотя они не добились в этот период серьезных результатов, малым кораблям от этого было не легче.

На последней неделе января мы потеряли «Гренвилл» с половиной экипажа. «Эксмут» погиб вместе со всей командой. Эсминцы тонут очень быстро, если приходит их черед.

Это была совсем не «странная» война.

Интересно отметить, что именно в Норвегии произошло первое серьезное столкновение на море в новом году, хотя немцы резко снизили активность флота ради подготовки вторжения как раз в эту страну.

Эсминец «Коссак» моментально приобрел общенациональную известность, когда ворвался в Йоссинг-фиорд, чтобы снять с выбросившегося на мель немецкого судна снабжения «Альтмарк» пленных, которые были захвачены «Графом Шпее».

«Файрдрейк» и остальные эсминцы типа «F» сопровождали «сундуки», когда все это случилось.

Несколько месяцев после инцидента в Йоссинг-фиорде никто ничего о севере не слышал. Но работа продолжалась. В любую погоду, в любое время суток наши корабли патрулировали, чтобы перекрыть морские подходы к Германии. Мы организовали дальнюю, но совершенно непроницаемую блокаду Западной Европы. Мало кто мог проскользнуть сквозь эту сеть. Мы продолжали патрулировать, чтобы сорвать любую новую попытку немецких кораблей продолжить работу, начатую «Графом Шпее» и «Дойчландом».

Но в середине марта немцы совершенно неожиданно повторили попытку атаковать наши северные базы с помощью авиации.

14 самолетов совершили налет на Скапа Флоу.

«Файрдрейк» в это время стоял там на якоре. Как обычно, воздушная тревога была объявлена за некоторое время до начала налета. Корабль был подготовлен к бою. Однако потом последовала заминка. И тогда офицеры, которые не должны были дежурить при зенитных орудиях, спустились в кают-компанию. Было уже 17.30, и начинало смеркаться.

Но тут в кают-компанию прибежал баталер. Он был еще новичком, не освоившим всех тонкостей морской службы. Один из офицеров потом рассказывал мне: «Он прибежал и остановился в двери, не решаясь войти, и сказал: «Аэропланы прибыли, сэр».

Вы слышали что-нибудь глупее? И можно ли придумать что-либо более выразительное?

Кают-компания допила свой джин и поднялась на палубу.

«Аэропланы» летели на высоте 10000 футов, ясно видные на фоне заката. Они атаковали довольно беспорядочно, сбрасывая бомбы на корабли, стоящие в гавани, фермы и деревни на островах.

«Норфолк» получил попадание и был легко поврежден, на нем погибли 7 человек. Бомбы снова легли совсем рядом с «Айрон Дьюком», но недостаточно близко, чтобы повредить корабль.

Больше никто не пострадал.

На суше картина была иной. Бомбы разрушили 5 коттеджей в Бридж-оф-Уэйт. Джеймс Избитсер получил сомнительную честь называться первым гражданским лицом, погибшим во время воздушного налета в этой войне[1]Это еще раз показывает то высокомерие, с которым англичане относились к происходящему на континенте. А как же разрушение Роттердама? Прим. пер.
.

Немецкие бомбардировщики иногда пикировали до высоты 4000 футов. Все зенитки Скапа вели по ним бешеный огонь. Светящие струи трассеров прорезали ночное небо, которое от этого казалось еще темнее.

С «Файрдрейка» видели, как один самолет был пойман прожекторами, а потом к нему приблизился истребитель и прикончил его. Моряки полагали, что сбиты еще 2 самолета.

А затем налет внезапно окончился. Стрельба прекратилась, орудия умолкли, погасли прожектора, и небо снова стало темным и мирным.

Вторая попытка воздушного налета на Скапа тоже провалилась.

Эсминцы вернулись к занудной ежедневной работе.

Была разработана детальная программа учений, чтобы корабли могли умело действовать в любой, самой неожиданной ситуации. Но программа боевой учебы то и дело прерывалась срочными приказами атаковать замеченную подводную лодку. Эти приказы заставляли эсминцы торопливо выскакивать из гавани, приступать к поискам среди многочисленных островков, бухточек и проливов. Увы, слишком часто эти подводные лодки оказывались просто миражом.

Они досконально изучили бухту Панишмент, эту мрачную стоянку в мрачной Скапа. Офицеры эсминцев поговаривали, что сам дьявол подсказал командующему загнать их сюда. На самом деле использовались куда более крепкие выражения.

А потом они начали поочередно проклинать Хой, Мэйнленд, Саут Уоллз и Сулла By. Но вдруг их совершенно неожиданно перевели из Скапа Флоу.

Эсминец вышел из Скапа, обогнул мыс Рат и направился в Пентланд-Фёрт, с трудом удерживаясь на курсе против сильной встречной волны. Но в тот момент, когда корабль спрятался за мысом, они забыли обо всех тревогах и неприятностях. Команде предстоял первый настоящий отдых с начала войны. И даже погода теперь была к ним благосклонна.

В Англии мало найдется мест, которые могут соперничать красотой с Западными островами в ясный зимний день. Снег, покрывающий вершины гор, сверкает, особенно четко выделяясь на фоне темно-коричневых берегов. Серебряные струи водопадов искрятся среди темно-зеленых сосновых зарослей. А Малые острова окрашиваются пурпуром, когда проходишь мимо них. Да, правы те, кто говорит: «Сказки живут на Гебридах».

Даже сами названия звучат, как сказочные заклинания — Кол и Тирии, Торбермори, Лисмор и Лорн. Они скатываются с языка, словно серебряные монетки.

И этот переход тоже прошел блестяще. Они рассказывали мне потом: «Это было, как в мирное время». Эсминец пришел в Клайд и, 8 часов спустя, стал в Милфорд Хэйвене. Они откачали остатки топлива, что было совершено непривычно. До сих пор «Файрдрейк» только принимал топливо, вслед за чем раздавался приказ выходить в море. А теперь корабль стал на ремонт. Война тянулась уже 7 месяцев, и «Файрдрейк» лишь в ноябре имел небольшую профилактику. Теперь предстоял более серьезный ремонт. Это означало достаточно длительные отпуска для команды.

IV

Мне рассказывали, что все моряки буквально наслаждались отпусками. Но рассказы о том, чем они занимались в это время, никак не относятся к истории «Файр-дрейка». Она началась 28 апреля, когда, отдохнувшие и свежие, они опять вышли в море и вернулись в Клайд. И как раз в день прибытия там случилась одна из трагедий военного времени.

Офицеры обедали в кают-компании, так как был получен приказ сниматься с якоря. Внезапно совсем рядом раздался ужасный грохот. Старший помощник вылетел на палубу и увидел, что соседний корабль торпедировал сам себя. Всего в 2,5 кабельтовых от «Файрдрейка» стоял большой французский эсминец «Маей Брезе». Именно с ним случилось это ужасное несчастье. Этот корабль имел водоизмещение 2400 тонн и лишь немного уступал легким крейсерам. Он принадлежал к так называемым супер-эсминцам типа «Эгль».

Его торпедные аппараты были установлены не в диаметральной плоскости, а побортно. Аппараты были развернуты по-походному, как и положено в порту, но по какой-то невероятной случайности произошел выстрел. Торпеда пролетела вдоль главной палубы и врезалась в срез полубака под мостиком. Предохранитель не сработал. Взрыв, который слышали в кают-компании «Файрдрейка», разрушил всю носовую часть французского корабля. Вспыхнула нефть, пламя быстро охватило корабль и добралось до носовых погребов. При взрыве погибло много людей. Многие попали в ужасную ловушку в кубриках, так как обломки и огонь преградили путь наверх.

Команда «Файрдрейка» не размышляла ни секунды. Как только стих грохот первого взрыва, оба вельбота уже были спущены. Старший помощник взял один, мичман, врач и старшина-рулевой — другой. На палубе полубака «Майе Брезе» еще остались люди, поэтому один вельбот подошел к форштевню француза, чтобы снять их. 15 человек спустились по якорной цепи и спаслись таким образом. Вельбот доктора подошел к средней части корпуса, и рулевой бросил аптечку первой помощь прямо в одну из огромных пробоин, которые поднимались от ватерлинии до самой палубы. Затем англичане поднялись на борт. На палубе лежали мертвые и умирающие моряки. Наши делали все возможное, чтобы помочь им.

Шлюпка первого помощника доставила спасенных на «Файрдрейк» и вернулась обратно, захватив с собой огнетушители, противогазы и другие противопожарные средства. Пожар еще был не слишком силен, и оставалась возможность спасти корабль. Они вступили в борьбу. Но все время имелась опасность, что французский супер-эсминец взорвется, когда пламя проникнет в арт-погреба. Наши моряки выбивались из сил, чтобы вызволить французских моряков, попавших в ловушку, и погасить пожар. Но огонь взял верх, так как топливные цистерны были разорваны, и оттуда выливалась нефть. Вскоре стало ясно, что люди, запертые в кубриках, обречены. На помощь прибыли шлюпки с других кораблей, но взять пламя под контроль уже было невозможно. В иллюминаторах они видели людей, в отчаянии простирающих руки, но ничем не могли помочь. «Майе Брезе» затонул, унеся с собой 38 человек экипажа.

После этого во всех кубриках малых кораблей начали делать люки на палубу.

Спасательная партия была отозвана на «Файрдрейк» еще до того, как закончилась трагедия. И без них уже было более чем достаточно пожарных, а ведь никто не отменял приказ выходить в море. Предстоял поход к берегам Норвегии, открывший новую главу в истории маленького отважного корабля.