У человека, играющего в смертельную игру, всегда обострено ощущение опасности. Он тонко улавливает все нюансы поведения окружающих, и порой по одному неосторожно брошенному взгляду может о многом догадаться. Джон Рочестер имел все основания опасаться, что в случае разоблачения его ждет немилосердное наказание. СИС не прибегает к физической расправе над предателями из собственных рядов, но и без этого в ее руках довольно рычагов, способных сделать жизнь человека невыносимой. Здесь действует негласный принцип мести до самого конца, не ограничиваясь решением судебных органов. Изменников следует травить через все имеющиеся возможности, доводить их до психушки или самоубийства. Джон знал, что в этой службе не только за предательство, но и за простой бунт можно заплатить очень высокую цену. Разведка Ее Величества по своему внутреннему укладу очень близка к масонской ложе. Однажды вступившему в нее лучше с ней не ссориться. Правда, эта безжалостность мало помогала ей и она не раз терпела громкий позор предательства от самых лучших своих работников. Было время, когда Москва в деталях знала обо всех интригах Уинстона Черчилля, а также его преемников. Может быть, из-за этого позора СИС так болезненно реагирует на любую возможность измены, внимательно вынюхивает любой ее признак и, заподозрив, тут же начинает копать с ретивостью полицейского бульдога.

Началось с того, что «Карат» обратил внимание на изменившийся взгляд резидента. Дональд Крейзи стал в разговорах с ним как-то необычно отводить глаза в сторону, словно опасаясь выдать взглядом некую особую мысль, о существовании которой Джон не должен знать. Рочестеру это не понравилось. Он стал по вечерам записывать беседы с резидентом и выделять в них те вопросы, которые тот задавал ему по работе среди иностранных дипломатов. Каждый вечер Джон аккуратно заносил столбиком проведенные днем диалоги и многократно перечитывал их. В результате проявилось, что шеф, как бы невзначай, неоднократно касался его контактов в дипкорпусе, выясняя точное время встреч и других мероприятий. И хотя о русских никогда не заходила речь, Рочестер заподозрил, что дело касается именно их. Ведь можно провести сопоставление всех выходов «Карата» в город с выходами в то же время советских разведчиков. Тут необходима помощь немецкой контрразведки, которая ведет тщательный учет всех передвижений русских, какие только можно зарегистрировать. Затем несложная компьютерная программа выдаст список всех сотрудников русской резидентуры, покидавших посольство в те же дни, что и Рочестер. Из них отсеиваются те, кто быстро вернулся или участвовал в официальных мероприятиях. Остаются только отлучившиеся надолго и вынырнувшие примерно в то же время, что и Джон. Таких будет от силы один-два, а скорее всего – один, скажем, Иванов. Немецкая наружка за ним не пошла, но это не значит, что о его поведении в городе не сохранилось никаких сведений. В электронных базах контрразведки имеются материалы наблюдения за всеми основными развязками города. По ним обратной отмоткой можно восстановить прохождение автомашины данного русского. Компьютер покажет, что в тот самый день, когда Иванов покинул посольство, его машина была засечена рядом видеокамер, в том числе и при въезде, к примеру, в район Кепеник. Туда же с другой стороны въехала и автомашина британского дипломата Джона Рочестера. Вот и весь фокус. А если Джон скажет шефу, что в тот самый день он встречался с испанским дипломатом в кафе на Музейном острове, то можно брать его в разработку.

Давно дремавший в глубине души Рочестера червячок поднял голову и неожиданно больно вонзил свои зубки в сердце. «Карат» почувствовал беспокойство. Сначала он пытался отогнать подозрения. Работа с Булаем строилась чисто. Никаких сбоев, никаких ошибок. Оба знали свое ремесло и делали дело по всем его правилам. Но чувство опасности не покидало Джона. Будто прилетела через приоткрытую дверь в его дом какая-то злобная химера и угнездилась под потолком, лишая своим невидимым присутствием сна и покоя. К тому времени Рочестер уже получил развод и жил в одиночестве. Всего за четверть месячного оклада Иветта оставила его в покое. Она хотела, конечно, больше, но судья не отреагировал на ее призывно-томные взгляды, зато предположил, что достойный мистер Рочестер ведет себя по-джентельменски, великодушно утаивая проделки этой ямайской обезьяны. Результатом незримого взаимопонимания двух джентельменов стало минимальное пособие для бедной женщины. Сейчас у Джона образовалось достаточно свободного времени, чтобы разобраться с нахлынувшими на него подозрениями. Нет, в Берлине прокола быть не могло. Более вероятна расшифровка в Москве. Он знал из рассказов коллег, что црушники стали называть Москву шпионским Диснейлендом. О вседозволенности российских чиновников ходили легенды. Впервые за всю советскую историю России, западные разведки нахватали в Москве большое количество источников. Такого не было никогда. КГБ сторожил секреты как цербер, и вербовки русских агентов здесь были редким и опасным делом. А теперь продажный чиновник сам шел на ловца. Хотя качество большинства агентов оставляло желать лучшего. Среди этой публики встречалось много людей разложившихся и непригодных для серьезного сотрудничества. Тем не менее, секретная информация из ПГУ к ним порой попадала, и именно они могли дать утечку.

Рочестер не хотел праздновать труса в глазах Булая потому, что у него не было никаких реальных зацепок для подозрений. Только интуиция. А он знал, как часто интуиция обманывает агентуру, ведь она работает на очень высоком нервном напряжении, и тут подсознание может давать сбои. Нет, Джон не хотел показаться Даниле трусоватым. Между ними уже выработалась некая особая, слегка саркастическая манера общения. Каждый видел в другом профессионала хорошей пробы, не способного срываться по мелким поводам. Джон даже предполагал, что Булай может отреагировать на его опасения в насмешливой манере. Но ночные муки стали невыносимыми, и он решился поделиться с Булаем. Они встречались нечасто. Основная переписка шла через тайники. Агентам уровня Рочестера, как правило, не дают специальной техники для связи. Слишком близко они находятся от специалистов этого дела, и хорошо проведенный негласный обыск может выявить такую спецтехнику. Другое дело – тайники, мало чем отличающиеся от своих древних предков. Человек сверлит ручной дрелью отверстие в деревяшке, закладывает туда свернутый в трубочку листок с текстом или фотопленку, заливает вход бытовым клеем и бросает это сокровище в условном месте в условное время. Точно также он получает и ответные послания. От случайностей и здесь никто не даст гарантии, зато негласный обыск дома, уж точно, ничего не выявит. Вместе с тем, у тайников есть и свои недостатки. Переписка идет довольно медленно, и когда нужен быстрый обмен информацией, они для этого не очень подходят. На такие случаи предусмотрен вызов на экстренную встречу. Его Рочестер когда-то предложил Булаю сам. Помимо этого, существовал еще и сигнал опасности, который предусматривал прекращение связи на длительный период.

Однако до этого ситуация еще не дошла, и «Карат» решил провести с Булаем личную встречу.

Вечером Рочестер вышел на свою ежевечернюю прогулку и направился к Александерплатц. Он шел не спеша, зорко посматривая по сторонам, но ничего подозрительного не замечал. Унтер ден Линден была полна оживленных пешеходов, вечернее солнце отражалось в цветных стеклах Дворца Республики, наступавшие сумерки были по-немецки покойны и наполнены домашним уютом. Джон не видел ничего подозрительного, но ощущал чьи-то глаза, наблюдавшие за ним со стороны. Нет, нет, он не обманывался. Это чувство посещает профессионалов именно тогда, когда появляются такие глаза. Есть в природе что-то неосязаемое, что-то неуловимое, долетающее до наших органов чувств и предупреждающее нас об опасности. То самое, что заставляет нас неожиданно для самих себя изменить решение и потом тысячу раз возблагодарить это чувство за то, что оно во время к нам подоспело. Да, глаза неуловимо плыли где-то рядом. Потом он пошел к месту постановки сигнала, сел на лавку неподалеку от фонтана с Нептуном и нимфами, достал свой карманный блокнот, и углубился в него, делая пометки карандашиком. Посидев минут пятнадцать, Рочестер встал и пошел дальше. Он знал, что наблюдающие не подходили к нему на близкое расстояние, в этом не было никакой нужды. Поэтому он без труда сумел провести карандашиком по скамейке и оставить на сиденье небольшую полоску. Завтра в семь утра Булай протопает мимо рысью неисправимого охотника за инфарктом и увидит этот сигнал. Значит, поздно вечером они встретятся у лодочной станции на берегу Меггельзее. Там в эту пору нет ни души и можно будет поговорить без свидетелей.

На следующий день Данила прочитал сигнал и доложил о нем резиденту. Вызов на экстренную встречу всегда является особым случаем. Если же вызывает агент, работающий во вражеской разведке, это вдвойне особый случай. Он не приходит по простой прихоти источника. Чаще всего это говорит о возникновении особых обстоятельств.

Разведчики проанализировали все, что только может быть связано с вызовом. Обстановка вокруг Булая была довольно спокойной. Повышенного интереса к себе со стороны противника он не замечал. Выявленные случаи наружного наблюдения вписывались в рутинную схему и не отличались от работы за другими сотрудниками резидентуры. Каких-либо особенностей в отношениях с «Каратом» также не было. Его корреспонденция уходила в у центр и хорошо использовалась, хотя оба знали, что Директор многое из материалов агента оставляет при себе и не посылает в Кремль. Не рискует. Но, тем не менее, они учитываются в работе и польза от них несомненна. Деньги за работу переводились на анонимные счета источника за пределами страны, и здесь комар носа не мог подточить. Поэтому решили на встречу с агентом выйти, предварительно обставив ее максимумом предосторожностей. Место вступления в контакт у лодочной станции было удобным потому, что к нему вела только одна дорога, и любое наблюдение будет вынуждено следовать в «хвост». Ехать по параллельным путям там было невозможно. А на случай, если наблюдение отстанет очень далеко, на его пути можно посадить засаду, которая его все равно засечет.

После длительной поверки Булай и обеспечивающий его операцию сотрудник подъехали к развилке на краю берлинского пригорода Фридрихсхафен, от которого дорога вела к станции. До нее оставалось еще около километра. Данила пошел дальше пешком, а напарник отогнал машину в сторону, спрятал ее в лесочке, а затем вернулся к развилке и укрылся в кустах.

Булай ждал «Карата», прогуливаясь по тропинке в полной темноте неподалеку от освещенной территории станции. По условиям встречи, агент также должен был бросить автомобиль во Фридрихсхафене и добраться до точки вступления в контакт своим ходом. Вместо этого Данила увидел, как по дороге медленно подъезжает автомобиль Джона. Никаких признаков наблюдения за ним не было. Булай решил дождаться, когда Джон подойдет к нему в неосвещенную часть тропы и для начала сделать внушение за разгильдяйство. Агент явно нарушал оперативную дисциплину. Рочестер приткнул машину к ступеням закрытого здания станции и не спеша выбрался из нее, оглядываясь в поисках Данилы. Тот уже собрался показать себя, как вдруг вибратор в его кармане забился, словно оживший майский жук. Три включения подряд – сигнал опасности. Напарник засек наблюдение за Джоном, которое отсюда было не видно. Данила развернулся и стал быстро уходить по тропе от станции. Теперь для него был только один путь – кругом через перелесок к месту встречи с напарником. Через пятнадцать минут он уже сидел в машине и слушал рассказ коллеги. Тот сначала засек автомашину Джона, который, видимо, решил, что чист как ангел и не захотел идти пешком до места встречи. После того, как задние огни его машины скрылись за поворотом, подъехала автомашина с выключенными фарами. Номер ее он записал. Она остановилась, из нее вышли два человека с прибором ночного видения. Они спустились к берегу, засели в кустах и стали наблюдать да Рочестером через прибор. При этом они переговаривались по рации и, надо полагать, где-то по соседству находились и другие участники наблюдения.

Сердце Данилы сжалось. В работе с «Каратом» начиналась та предельно напряженная фаза, в которой разведчик забывает о дне и ночи, о еде и питье. Теперь все будет посвящено только одному – спасению агента.

С тех пор, как Вы посмотрели фильм о Штирлице, читатель, Вы уже не сомневаетесь в том, что разведчик работает в основном головой. И вправду, за все семнадцать мгновений весны Максим Максимыч укокошил лишь одного провокатора, да еще опробовал крепость немецкой стеклотары на голове другого негодяя. А все остальное время он думал. Это близко к правде, потому что в разведке действительно надо очень крепко работать головой. Сорвавшаяся встреча с «Каратом» значительно усложнила ситуацию. Булай встал перед необходимостью хотя бы в целом понять, что происходит. В его распоряжении было всего лишь два факта: первый – вызов от агента на экстренную встречу и второй – обнаружение за ним наблюдения немецкой контрразведки. То, что засеченная машина принадлежала немцам, не вызывало сомнений. Ее номер был известен резидентуре. Из этих двух фактов можно при желании нагородить любой сценарий, была бы фантазия. Такими вещами очень любят заниматься молодые разведчики, сидящие в центре и получающие отчеты из точек. Но Булай этот возраст давно прошел, и ему нужно было составить максимально вероятную картину происходящего. Первый вопрос, который приходил сам собой звучал так: может быть, немцы пошли за «Каратом» из каких-то своих соображений? У него есть дела, к которым контрразведка неравнодушна и, возможно, она решила его слегка потрясти? Но такая вероятность была довольно мала. Конечно, немцы были не такие дураки, чтобы оставлять без надзора резидентуры ЦРУ и СИС. В коварстве этих союзников им сомневаться не приходилось. Поэтому все линии связи, контакты и их популярные места посещений были под пристальным контролем. Но наружка…. Это такой острый инструмент, который не выявляется профессионалом, только если задействуется массированно. А что такое, скажем, одновременная работа двадцати бригад за одним разведчиком? Это огромные деньги, и тратить их будут только в случае крайней необходимости. Пускать же за союзником пару-другую машин – означает обречь их на расшифровку, и следовательно, обидеть ни в чем не повинного человека. Могут быть неприятности. Поэтому американцы и англичане не часто видели за собой «хвосты» в Западной Германии.

Другим вариантом могла быть работа контрразведки «от контакта». То есть, за «Каратом» пошли не потому, что он сотрудник СИС, а потому, что наблюдали за кем-то другим, и этот другой пересекся с агентом. Из этой точки пересечения вполне могла последовать попытка выяснить, какую, собственно, роль играет «Карат» в деле другого объекта изучения.

И, наконец, третий, самый неприятный вариант: немцы пошли за «Каратом» потому, что резидентура в чем-то прокололась.

Законы разведки таковы, что независимо от степени вероятности первых двух версий, оперработник обязан отрабатывать третий вариант. Даже если он кажется ему самым нереальным. Но для того, чтобы начать отработку, следовало все-таки вступить в контакт с источником, получить от него исходные ориентиры и наметить план действий. Конечно, проще временно прекратить связь и лечь на дно. Как говорится, нет связи – нет проблемы. Но если неизвестно, что за улики у противника имеются против Вашего источника, этот способ не очень честен. Возможно, Вы бросили своего человека на произвол судьбы. Поэтому Данила решил вводить в действие аварийные способы связи.

На следующее утро «Карата» разбудил телефонный звонок. Тот поднял трубку, но в ней уже слышались длинные гудки. Так повторилось еще два раза. Это был сигнал к переводу связи на самый острый и вынужденный способ общения – на моментальные встречи. Моментальные встречи, или как их называют в разведывательном обиходе, «моменталки», пользуются заслуженной нелюбовью у оперативных работников. Нет ничего более трудоемкого, чем подобрать место «моменталки», а потом еще и удачно провести операцию. Но зачем нужна моментальная встреча?

Вот представьте, читатель, что за Вашим агентом пошло плотное наблюдение. Десятки людей вращаются вокруг него, регистрируя каждый его контакт, каждый его поступок. А Вам позарез нужно ему что-то передать. Как это сделать? На личной встрече в ресторане – исключено. Через тайник – очень рискованно. Ведь на тайник надо выходить без наружки. А если наружки столько, что ее не выявить? Вот за иудой Пеньковским, например, ходило сто бригад. И он, конечно, их не выявил. Остается моментальная встреча – мгновенное соприкосновение двух людей, которое даже наружка не заметит. Но нужно это соприкосновение так подготовить, чтобы оно действительно не было замечено. А как Вы это сделаете, если Вас прекрасно знают в лицо немецкие контрразведчики? Вот Вы появитесь поблизости от источника, и Вас сразу заметят. Можете себе представить, какой переполох поднимется в эфире. Так что это дело совсем не простое, ведь в этот самый ответственный момент Вам необходимо быть невидимкой. Простое или не простое, а в работе с ценными источниками разрабатывается весь комплекс связи, в том числе имеются и схемы моментальных передач. Даниле пришлось немало исколесить улочек и закоулков Берлина, изрядно почертыхаться про себя, прежде чем появились такие схемы. Две из них были своевременно переданы «Карату», и телефонным звонком он получил вызов на первую. Время у нее обговорено железно, а дата автоматически образуется на следующий день после звонка.

В восточной части Берлина, которая еще недавно являлась социалистической, имеется старый жилой район, где до войны концентрировались семьи рабочих и мелких служащих. Район этот расположен неподалеку от центра и восстановлен в том виде, в каком существовал раньше. Дома там стоят плечом к плечу, без просветов, на нешироких мощеных улицах нет ни единой зеленой травинки, фасады их закопчены и безлики. На этих улицах нет красивых магазинов, а лишь кое-где в первых этажах приткнулись мелкие лавчонки и мастерские, зато везде царит запах быта простых людей: запах белья на балконах, сточных вод, сочащихся из старой канализации, бачков с пищевыми отходами, да бензиновая вонь двухтактных автомобилей. Попав сюда, Вы сразу понимаете, что в Германии продолжает свое существование пролетариат, который привык жить своей пролетарской жизнью, совсем не похожей на жизнь добропорядочного бюргера. Здесь не редкость общие туалеты на межэтажных пролетах, соседи играют в «штос» на стакан пива, а дети носятся по дворам стаями и орут как галчата. В этих кварталах люди знают друг друга всю жизнь и, наверное, поэтому семейные дела известны многим, а интимные секреты порой обсуждаются наряду с коммунальными вопросами. В этом отдельном мире неискоренимы и нравы трудового люда. Поэтому ни от пьяной драки, ни от призывного взгляда встречной «фрейлен» зарекаться не следует. Но главное, что особенно привлекает разведчика, заключается в демократизме этого простого общежития. Здесь Вы появитесь и исчезнете незамеченным по той простой причине, что никому до Вас нет дела. Это совсем не буржуазный квартал, где каждый пришелец сразу попадает под бдительное око охранников, телекамер и домохозяек, торчащих из окон. А еще большим преимуществом этого района являются подъезды, которые не закрываются на замок, и через них можно пройти насквозь либо на другую улицу, либо в лабиринт дворов. Так что вполне логичным образом место для моментальной передачи в пешем порядке Данила подобрал именно здесь. В обусловленное время «Карат» зашел в подъезд, из которого вела дверь в маленькую антикварную лавчонку. Подъезд был сквозным, и там его ждал Булай. Они обменялись пакетами и Данила ушел через задний выход в переулки до того, как за «Каратом» в лавку впорхнула барышня из бригады наружного наблюдения. Первая моменталка была проведена успешно.

Теперь поговорим о профессионализме, читатель. В данный момент это самое главное качество, которое требуется от Булая и Рочестера. Практически, каждый из них должен был предугадать запрос другого и максимально ответить на него своим посланием. Если же кому-то из них этого профессионализма не хватило, то этот моментальный обмен информацией может уподобиться разговору двух глухих. С «Каратом» дело обстояло проще. Он почувствовал, что его обложили всерьез, и принял решение бежать. В принципе, бежать можно и без помощи разведки, но это будет очень напоминать бегство зайца от своры борзых. А разведка обеспечит всем необходимым, чтобы сбить борзых со следа. Агенту было хорошо известно, каков набор нужных для бегства средств. Поэтому в пакете «Карата» находилась записка с обоснованием необходимости перехода на нелегальное положение, две фотографии на загранпаспорт, образец подписи некоего гражданина Канады Джона Тутса, а также просьба передать ему несколько тысяч долларов наличными. Как Вы понимаете, читатель, своей кредитной карточкой при побеге он пользоваться не мог, потому что для спецслужб нет лучшего ориентира, чем появление факта пользования данным финансовым инструментом в тех или иных городах и весях мира. Выкинуть же этот финансовый инструмент Джону ничего не стоило, потому что на счету его хранились сущие пустяки, а основные запасы лежали в далеком зарубежье на анонимных вкладах. Нужны были наличные, и он не мог запасти их самостоятельно. Это сразу бросилось бы в глаза.

Конечно, Данила догадывался о том, что получит в пакете от Рочестера, но не спешил так быстро поддаваться на его утверждения, что все пропало и пора бежать. Нужно было по-настоящему проверить ситуацию, ведь терять источника в СИС обидно. Когда еще он появится снова? Поэтому в пакете Данилы лежал совсем другой набор для агента. В нем находилось два пакета поменьше. В одном прелагалось продолжить проверку, чтобы убедиться в том, что это «колпак», а в другом – вариант перехода на нелегальное положение.

Нет ничего хуже, чем выдумывать поверку на чистом месте и готовить для нее спецтехнику.

Это может занять очень много времени. Ситуация же складывалась так, что медлить было недопустимо. Поэтому Данила решил воспользоваться оперативной заначкой, ждавшей своего часа еще со времен ГДР. С тех достославных времен у него оставался на связи резидент Вилли, старый восточногерманский контрразведчик, который много помогал резидентуре до воссоединения Германии.

После воссоединения пришлось прекратить с ним регулярную работу, но к помощи Вилли Данила все же прибегал, когда без нее невозможно было обойтись. Теперь настал как раз такой случай. И в проверке ситуации вокруг Рочестера, и в его переводе на нелегальное положение содействие Вилли было неоценимо. Как гражданин Германии, он мог осуществить ряд шагов, которые для российского дипломата были невозможны.

Рано утром следующего дня Данила проверился в пригороде Берлина, бросил автомашину неподалеку от вокзала Адлерсхоф, приехал на электричке в район проживания Вилли и выставил ему сигнал вызова на экстренную встречу. Каждый утро Вилли или его жена Гертруда шли в булочную за свежим хлебом, и сигнал выставлялся именно на этом маршруте. Они были приучены, проходя мимо будки телефона-автомата, смотреть, не появился ли под ручкой двери маленький кусочек белого лейкопластыря. Если появился, то Вилли выходил на встречу в условленном месте в тот же день, в 16.00.

Они сидели в гастштетте, где лица их не могли примелькаться, потому что это было место только для экстренных встреч, а таковые случаются не часто. Данила не узнавал своего друга, работа с которым приостановилась сразу по нескольким причинам. Первой из них было подкосившееся здоровье резидента. Он страдал сильной гипертонией, которая после катастрофы ГДР перешла в тяжелейшую форму. Приступы высокого давления у него были настолько тяжелы, что его давно нужно было лечить в стационаре. Но резидент не хотел и думать о больничной койке. Иногда он едва добирался до места встречи с Данилой, и бывало, что ему приходилось принимать сильнодействующие лекарства прямо во время беседы. Однажды, уходя из кафе и надевая плащ, Вилли пошатнулся и стал оседать на пол. Подбежавший официант вместе с Данилой подхватили его и усадили на стул. Официант хотел было вызвать «скорую помощь», но Вилли запротестовал и, наглотавшись таблеток, через некоторое время побрел домой. Булай с тяжелым сердцем смотрел ему вслед. На его глазах уходила славная эпоха борьбы и побед, уходила преданная и оболганная. Глядя на него, Булай задавал себе вопрос: а не ждет ли его участь этого немца? Ведь спектакль с КГЧП высветил крайнюю непорядочность тех, кто боролся за власть. В этой борьбе давно забыли об интересах страны и живущего в этой стране народа. Так на что сейчас работает разведка, спрашивал себя Данила и не находил никакого ответа кроме одного: разведка должна бороться за собственное выживание. Она обязана сохранить себя для будущего. Себя и свою агентуру. Вурдалаки не могут находиться у власти бесконечно. Все равно русский народ переболеет всем этим и выдвинет в руководители достойных политиков. По-другому не может быть. А сейчас не смотри на весь этот шабаш, не думай ни о чем. Работай, спасайся работой.

Только для Вилли подобные рецепты уже не годились. Он был серьезно болен, и Данила с грустью понимал, что скоро их сотрудничеству придет конец. В то же время, было необходимо помогать своему верному другу перенести эту страшную пору. Булай видел, что несмотря на ослабшее здоровье, самое лучшее лекарство для Вилли – это ответственное оперативное задание. Странная ситуация – агент находится под следствием и одновременно выполняет задания. Такое случается не часто. Относительно Вилли был начат процесс люстрации, как и против всех бывших офицеров МГБ. Его внесли в список лиц, против которых ведется следствие и которые поражены в ряде гражданских прав до вынесения приговора суда. Правда, пока все следствие заключалось только в двух вызовах на допрос. В ГДР проживали тысячи бывших сотрудников МГБ, и у немецкой юстиции не хватало сил одновременно вести против всех полноценное дознание. Такое она могла позволить себе только в отношении наиболее выдающихся противников, к которым имелся особый счет. Остальные ждали своей очереди.

Из глаз Вилли текли слезы, и он не пытался их скрывать. Жизнь его завершалась печально. То, что он в ГДР делал по закону, объявлялось противозаконным и подлежащим преследованию. Его жена очень тяжело переживала внезапно обрушившуюся на них изоляцию со стороны соседей и бывших знакомых. От них отвернулись даже те, кого они считали близкими друзьями. Гертруда начала болеть, потом слегла, почти не поднималась с постели и стала постоянно говорить о приближающейся смерти. Вилли видел, что депрессия повлекла у нее сумерки рассудка, но он не в состоянии был ободрить ее. Настал момент, и новые власти сообщили им о предстоящей конфискации маленького особняка, в котором они жили. Им предлагалось подготовиться к переезду в крохотную «социальную квартиру» в отдаленном районе Берлина, куда ходила только древняя городская электричка. Материальные трудности мало смущали старика. Он вышел из пролетарской семьи и за всю свою жизнь не развил в себе чрезмерных аппетитов. Но то, что произошло с ГДР, тяжелым камнем легло ему на сердце, и он готов был сделать все, что угодно, чтобы дать свой ответ тем, кто так подло и коварно одолел Германскую Демократическую Республику.

Они разговаривали несколько часов. Данила неоднократно повторил резиденту весь инструктаж в деталях, нарисовал и пояснил необходимые схемы и вручил деньги. План встречи был исчерпан полностью, но Вилли не хотел уходить. Он смотрел на Данилу печальными глазами, говорил об их дружбе, перевалившей за десять лет, вспоминал других русских ребят, работавших с ним, и из глаз его текли слезы. Немец вытирал их скомканным носовым платком, извинялся за слабость, но слезы все текли и текли. Булаю вдруг пришло в голову, что Вилли прощается с ним навсегда, но он тут же отогнал эту мысль прочь. Они расстались запоздно, и Данила вернулся домой с тяжелым чувством.

Через день Вилли получил от Булая необходимую аппаратуру и начал действовать.

Еще год назад он снял на подставные документы по заданию Булая номерной почтовый ящик. Такие ящики были распространены в Европе до наступления эры электронной связи и ими пользовались широкие массы трудящихся. Стоит такой ящик в ряду себе подобных где-нибудь неподалеку от почтового отделения, и Вы можете всегда открыть его собственным ключом и посмотреть, что в нем есть. Ключ имеется только у Вас и никто не может влезть в ящик. Это удобно, потому что никто не знает, кому и от кого пришла корреспонденция. Тайна переписки, так сказать. Снятый ящик не был засвечен в оперативной работе, и было решено прибегнуть к нему в этот раз. Вилли очистил содержимое железной коробки от рекламных листков и поставил в ней химическую метку на вскрытие. Теперь, если кто-то откроет дверцу ящика, то в него попадет дневной свет и засветит невидимое химическое пятнышко. Примерно через полчаса это пятнышко станет белым, похожим на каплю краски. Когда придет разведчик и также откроет дверцу, он увидит, что здесь побывали любопытные. На следующий день с утра Вилли запарковал через дорогу от ящика свою «хонду», на задним стеклом которой лежала аптечка. В ней был спрятан автоматический фотоаппарат, который каждые сорок секунд делал фотоснимок через едва заметное отверстие в кожаном корпусе сумки. Аппарат был способен работать в таком режиме сутки. В задачи Вилли входила также перезарядка фотоаппарата, если это понадобится. В этот же день Рочестер, следуя инструкции Данилы, вышел на маршрут, посетил Торговый Дом Запада – самый большой универмаг Берлина и сделал вид, что покупает себе костюм. Естественно, при этом он заходил в примерочную кабину. После него кабину обследовали сотрудники бригады наружного наблюдения. Они нашли прилепленный к внутренней стороне лавки кусочек бумаги, на котором была написана шестизначная цифра. Данила распланировал операцию точно. Контрразведка в течение одного вечера высчитала, что этой цифрой может быть обозначен номерной почтовый ящик, снятый Вилли. Как показали кадры фотосъемки, сначала к ящику подходили двое мужчин, которые изучили его снаружи и не стали трогать. Через сутки к нему подошли двое других мужчин, которые также долго стояли рядом и что-то обсуждали, но прикасаться к ящику не стали. В одном из мужчин Данила опознал резидента СИС Дональда Крейзи.

В работе Данилы наступила авральная полоса. Подготовка вывода агента из Германии являлись делом очень трудоемким и требующим большого напряжения сил. Главная беда заключалась в дефиците времени. Времени могло не хватить, потому что неизвестно, какие улики имелись против агента. От оперативности Булая теперь зависело спасение «Карата», а ему требовалось хотя бы несколько дней на подготовку операции. К этому же сроку должен был подойти из Центра и заказанный для Джона паспорт.

К счастью, у Вилли хватило сил для подготовки операции, а фальшивый паспорт для «Карата» также был получен в расчетное время. Можно было начинать, момент для этого назрел. За Джоном днем и ночью ходила немецкая наружка и, судя по ее настырности, она имела приказ не упустить ни одного контакта англичанина. Его разработка явно вошла в заключительную стадию, ареста можно было ожидать со дня на день. В распоряжении Данилы и «Карата» оставалась неиспользованной только одна схема моментальной передачи, которая была необходима для вручения агенту паспорта, наличных денег и плана отрыва от наблюдения.

На этот раз Булай подготовил для «Карата» схему, которая предусматривала автомобильный вариант. Наиболее удобными для такой операции в городе являются многоэтажные паркинги. Въезд в здание паркинга регулируется автоматическим шлагбаумом. Каждая машина ожидает, когда за идущей впереди опустится шлагбаум, затем водитель нажимает на кнопку выдачи талона, талон не спеша выползает из ящика, шлагбаум поднимается и Вы можете въезжать. Разрыв между Ввами и передней автомашиной составит при этом около полуминуты. На этом и был построен расчет Данилы. Он вызвал «Карата» на операцию условным сигналом – маленьким кружком красной клейкой бумаги на углу здания, мимо которого агент каждый день проходил на работу. Время операции диктовал сигнал – вечером следующего дня, в 21.00. Условия операции у источника были.

На следующий день в девять вечера Булай стоял у выезда с третьего на четвертый этаж паркинга в Кройцберге, держа в руках небольшую мужскую сумку. Машин в паркинге было довольно много. Кройцберг считался Меккой для небогатых гостей и охотников до турецких проституток, и в нем кипела ночная жизнь. Ровно в девять ноль одну минуту на этаж с ревом выскочила «Нива» Рочестера с приспущенным стеклом правой двери. Булай коротким движением бросил в щель барсетку и тут же отошел в зону, невидимую для следующих автомобилей, а затем спустился по лестнице для пешеходов на улицу. Была ли за «Каратом» наружка, он не видел.

Получив передачу, агент всю ночь не спал. В нем заработал механизм, включающийся в экстренных ситуациях. Джон готовился к наиболее ответственному этапу операции, который наступит на следующий день. То, что он будет непростым, ему было уже ясно. Сначала он собрал все необходимые вещи и трижды перепроверил их. Затем проложил на карте маршрут движения и скопировал его на бумагу, чтобы лучше запомнить. После этого несколько раз перерисовал схему ухода, запечатлев ее в памяти. Подумав немного, решил схему не уничтожать и оставил ее на всякий случай.

Закончив приготовления, Джон надел тонкие кожаные перчатки и спустился на два этажа ниже, где жил его начальник, поставивший точку в браке супругов Рочестер. Начальник его, Рэй Доул, карьерный сотрудник Форин офиса, был одиноким джентельменом уже довольно солидного возраста и, когда он открыл дверь, Джону не составило особых трудов втолкнуть его внутрь и войти следом. Агент не был намерен разговаривать с этим человеком. Он многие месяцы молча носил в себе жгучую ненависть к нему и был просто не в состоянии устраивать диспут о вреде сожительства с чужими женами. В нем распрямилась пружина мести, существующая в каждом мужчине, у которого украли его женщину. За эти месяцы Рочестер множество раз мысленно расправлялся с Доулом, и вот, наконец, пришло время сделать это в реальности. Начальник был так напуган внезапным появлением Джона, что не мог выговорить ни слова. Он лишь открывал рот, как рыба, и издавал невнятные звуки. По внешнему виду подчиненного ему стало понятно, что постоянно висевший над ним камень, наконец, сорвался и сейчас обрушится на него. А Джон действовал как автомат, исполняя давно заученную наизусть роль. Резким движением левой руки он схватил Боула за грудки, рванул к себе, и когда тот обеими руками ухватился за его левую руку, правой рукой сжал его горло, что было сил. Боул начал конвульсивно дергаться и вырываться из объятий Джона. Но в памяти Рочестера всплыли черные кудри жены, разбросанные по столику в прихожей, мерцающая позади рожа Боула, и руки его сжимались все сильней. Вскоре начальник конвульсивно дернулся, осел на пол и затих. Джон наклонился, приподнял ему веко. Мертвый глаз пожилого джентельмена смотрел в бесконечность. Рочестер выглянул на лестничную площадку и, убедившись, что там никого нет, выскользнул вон, тихонько прикрыв за собой дверь.

Следующий день был воскресным, и рано утром, до того, как в английском посольском доме начали шуметь сливными бачками, Рочестер сел на свою «Ниву» и в сопровождении машины наружки стартовал в сторону Дрездена. Преодолев расстояние до этого города за два часа, он свернул в сторону крепости Кенигсштайн, и к открытию туристического объекта уже заглушил мотор на ближней парковке. Теперь начиналось самое главное. Рочестер стал не спеша подниматься в гору, на вершину крепости, которая средневековым колоссом возвышалась над округой. Оттуда, со стен Кенигсштайна, Эльба казалась ручейком, по которому плыли крошечные скорлупки судов. Воды ее поблескивали в утреннем зимнем солнце, легкий туман размягчал пейзаж и делал его романтичным. Джон с увлечением фотографировал необыкновенные виды Саксонии, отмечая про себя, что если бы не ситуация, то получил бы от них истинное удовольствие. Потом он бродил по верхней части крепости, зашел в музей оружия и сувенирную лавку. Наружка вела себя спокойно, на пятки не наступала. Да и куда ему было деться в этой обстановке? Здесь никуда не убежишь – крепость, лес по берегу Эльбы, да сама холодная река, несущая январский ледок в своих волнах. Медленно прогуливаясь, Рочестер направился вниз, к парковке, иногда останавливаясь, чтобы сфотографировать тот или иной вид. Иногда он смотрел через окуляр в сторону сотрудников бригады наблюдения, и это заставляло их держать дистанцию больше обычного. Приблизившись к парковке, Джон не стал поворачивать на нее, а неожиданно вошел по узкой тропинке в кустарник и быстрым шагом направился к реке. Филеры несколько опешили, но затем также устремились на тропинку. А Джон, убедившись, что они его не видят, уже бежал так быстро, как только мог. Он должен был оторваться хотя бы на половину минуты. Теперь самое главное – не запутаться, тропинка дважды раздваивалась и каждый раз надо было брать правое ответвление. Наконец, он увидел берег реки и мостки, к которым была причалена моторная лодка, тихо постреливавшая двигателем и готовая устремиться от берега. Джон прыгнул в лодку и, едва удержав равновесие, стал отвязывать ее от причала. И здесь он с ужасом увидел, что неправильно дернул за конец и только сильнее затянул морской узел вокруг ножки мостка. Он стал лихорадочно дергать за другой конец, но узел не поддавался, а в кустарнике уже слышалось шлепанье подошв подбегающих к берегу немцев. Понимая, что все летит прахом, Рочестер стал панически шарить по карманам, и наконец нащупал маникюрный ножичек. Лихорадочно выхватил его, стал разворачивать и так дернул за лезвие, что нож выпал из рук и шлепнулся в воду. Джона бросило в жар. Он в отчаянии оглядел лодку и вдруг увидел под лавкой старый рыбацкий нож, которым рыбаки потрошат пойманную рыбу. Он схватил его и с силой полоснул лезвием по натянутому нейлону. Веревка надорвалась в месте надреза, но продолжала держать. Джон уже видел мелькание приближающихся фигур в кустах, когда секанул еще раз и перерезал чал. Он опустил хвостовик мотора в воду, схватил ручку газа и до отказа повернул ее. Мотор взревел разбуженным зверем, лодка задрала нос и, поднимая за собой бурун, вылетела на открытую воду за секунду до того, как на мосток выскочили филеры. Они постояли на берегу, глядя на стремительно удаляющуюся моторку, потом переглянулись и побежали к своей автомашине. Но в галопе их не было большого энтузиазма. Мост был далеко. Рочестер гарантированно отрывался.

«Карат» направил лодку на отлогий берег и, не глуша мотора, побежал к дороге, ведущей через лесок к маленькой деревеньке. Там, на обочине, стоял небольшой опель с ключами в замке зажигания. В лесочке сидел на пеньке Вилли и контролировал посадку агента. Когда тот завел автомобиль и уехал, Вилли спустился к реке, оттолкнул лодку от берега и перевалился в нее. Затем он выплыл на стремнину. Прошедшей ночью умерла Гертруда, и он уехал на операцию, сунув соседям в почтовый ящик сообщение об этом. Теперь и его жизнь закончилась. Умерла та страна, которой он служил всю жизнь, умерла женщина, которую он любил всю жизнь, умерла та идея, которая вела его всю жизнь. Мир сжался до одной маленькой мысли – пора. Кружилась голова и оставляли силы. Он с трудом напрягся, отвернул крепление мотора, снял его со станины. Потом натужно поднял горячую пятнадцатикилограммовую чушку, прижал ее к груди, в последний раз огляделся вокруг и шагнул за борт. Ледяная вода Эльбы сомкнулась над его головой.

А Джон Рочестер безостановочно гнал в Гамбург. Сначала он петлял по густой сети сельских дорог, а потом выбрался на автобан и пошел на предельной скорости. К счастью, на автобанах Германии мало ограничительных знаков, и он мог придавить педаль газа. Чем дальше от места отрыва, тем лучше. Его уже маскировал джентельменский набор беглого разведчика: очки, наклеенные усы и бакенбарды. Вкупе с бейсболкой эта декорация делала его неузнаваемым, что было немаловажно, ведь контрразведка даст сигнал тревоги по гостиницам, вокзалам и аэропортам. Вечером он вылетит из Гамбурга в Оттаву с пересадкой в Лондоне. Билет на имя канадского гражданина Джона Тутса уже лежит у него в кармане. Но Канада не станет новым прибежищем Рочестера. Вскоре он уедет из нее в одну из стран Латинской Америки и превратится там в предпринимателя средней руки. Не очень богатого, но вполне преуспевающего владельца зала игровых автоматов. Основательно привыкнув к нравам и обычаям этой страны, он задумается о семье и подыщет себе красавицу-жену из местных креолок.