32

Заговор Великой Депрессии

Неспокойна человеческая порода. Точно также как несознательная звериная и растительная жизнь, она находится в постоянном брожении, порождающем то стремительные прорывы вперед, то остановки или даже движение назад. То тут, то там образуются, казалось бы, сами по себе группы людей, чьи интересы влияют на состояние миллионов и поворачивают вектор истории в совершенно неожиданных направлениях…

Из «ласточкиного гнезда» хорошо видно восточное побережье Соединенных Штатов в двадцатые годы двадцатого столетия. Ухоженные города, развитые автострады, снующие по ним автомашины, красивые парки и благополучные фермы. Начало двадцатого века, казалось бы, не предвещало для Америки никаких бед. Защищенная самой передовой в мире конституцией и свободой предпринимательства, она стремительно развивалась на радость собственным гражданам. Но тут случилась Первая мировая война, поставившая Америку в особое положение. Если говорить до конца честно, эта война случилась не без участия кое-каких заинтересованных американских кругов. Мы, конечно, можем назвать их американскими, но на самом деле они были всепланетными. Уж так получилось, что если внучок разбогатевшего на ростовщичестве варшавского торговца Исаака Бравермана уезжал в Нью-Йорк, то не нужно думать, что он забыл своих польских родственников. Или отпрыск немецких банкиров Пауль Варбург, захотевший поработать в Америке, тоже не терял связей со своими родичами в Берлине и посылал им не только поздравления с Песохом и Пуримом. Эти люди хорошо знали, что политика и бизнес неразделимы и создавали международные сети бизнеса, влияющего на международную политику. Их было много и постепенно они взяли под контроль национальные финансы Америки. Особым их достижением стало образование в 1913 году Федеральной резервной системы, которая являясь частным предприятием, могла влиять на финансовую политику страны в интересах владельцев.

Сложившийся интернационал свободных и богатых людей оценивал историю совсем не так, как это делали профессора в университетах и клерки в министерствах иностранных дел. Этот интернационал лучше других понимал, что Америке уготована роль мирового лидера. Она имеет все, чтобы стать главной страной мира, задающей правила игры и условия существования. Но наряду с армией для продвижения влияния за рубежом, нужны свобода передвижения людей и капиталов. Ведь сначала приходит доллар, а за ним – флаг. Свободу передвижения людей и капиталов, а значит и предпринимательства, тормозила власть устаревших мировых империй. Империи отжили свое и с точки зрения этого интернационала, власть в современном обществе должна принадлежать не императорам, а финансистам и бизнесменам – самым активным и передовым гражданам, способным дать народу процветание.

Русская, германская и австрийская империи не смогли понять устремлений международного финансового интернационала. Все они были консервативны и архитрадиционны. Ими управляла ни на что не пригодная знать, презиравшая финансистов как «ростовщиков», облагавшая промышленников произвольными налогами, и чинившая на пути талантливых выходцев из низов всяческие препоны. Это положение вошло в противоречие с велениями времени, и интернационалу не оставалось ничего другого, как разжечь войну между империями и добиться их взаимного уничтожения. Первая Мировая война покончила с эпохой европейских империй (если не считать британскую бутафорию) и открыла разрушенную Европу для свободного вложения американского капитала.

Но деловые круги Америки, желавшие вывозить капитал за рубеж, и в первую очередь, в Европу, столкнулись с тем, что капитала для этого не хватает. Попросту говоря, излишков для крупных зарубежных инвестиций не было. Америка варилась в собственном соку, и обозначившийся новый передел мира после Первой Мировой мог произойти без нее. Этот передел теперь вели не военные, а деловые люди.

Франклин быстро шагал по ступеням ложи и уже в своем молодом возрасте был допущен к обсуждению проблем, которые поднимались только в кругу братьев высшего градуса посвящения. В его ложе принимали участие крупнейшие финансисты Уолл стрит, которые раз за разом обсуждали один и тот же вопрос – Европа остро нуждается в деньгах на послевоенное восстановление, но этих денег у нее нет. Мы могли бы сделать большой бизнес на вложениях в европейское хозяйство, но и у нас нет лишних денег, потому что дело идет не о миллионах, а о многих миллиардах долларов. Лишних миллиардов нет в национальном обращении. Как найти выход из положения? С одной стороны, теперь в США существует Федеральная Резервная Система, которая является частным предприятием и может сама регулировать количество долларов. Но она подчиняется контролю государства, а государство строго требует соблюдения золотого стандарта. Отцы-основатели Америки когда-то решили, что доллар должен иметь золотое содержание. Они, видите ли, хотели, чтобы заработанные ими ценности были осязаемы на вес и цвет. Поэтому отцы-основатели обязали государство выпускать ровно столько зеленых бумажек, сколько золота лежит в казне.

Такое положение связывает руки человеку со свободным предпринимательским духом. Более того, оно тянет Америку назад, не дает ей приложить максимум усилий в деле развития цивилизации. Что означает золотой стандарт? Он означает, что если я беру в банке кредит, то я обязан его непременно вернуть, да еще с процентами. Или мне снесут голову, ведь речь идет о золоте. Значит, я не буду рисковать, и брать многомиллиардные кредиты для заграницы, так как они связаны с рисками освоения нового пространства. А если бы речь шла о пустых бумажках?

Рузвельт, как губернатор финансовой столицы Америки, был участником принятия решения об отказе от золотого стандарта. Этот отказ означает возможность дать бизнесу столько бумажных денег, сколько он захочет. А если это решение примет государство, то оно и поможет бизнесу в случае банкротства. Вот и вся мудрость. Правда, Франклином руководила не страсть к барышам, а совсем другая цель – он мечтал об Америке, как главном государстве мира. Выпуск лишних долларов позволял скупить весь мир за газетную бумагу, а это путь к овладению зарубежными территориями. Он чувствовал себя политиком мирового масштаба, который выводит Америку в большое плавание. Рузвельт, конечно, понимал, что финансовые круги преследуют и еще одну цель – они смогут скупить не только зарубежные активы, но и своих более слабых конкурентов в Америке. Предстоял крупный передел собственности у себя дома. Но это мало смущало его. Главное – появление в мировой политике сверхдержавы под названием США.

Президент США Кэлвин Кулидж, уходя в отставку в 1928 году, говорил: «Страна может с удовлетворением смотреть на настоящее, а в будущее – с оптимизмом». К этому времени заговорщики в Федеральном резерве уже приступили к операции и резко увеличили денежную массу, находящуюся в обороте. Это было прямым нарушением конституции. Доллар втихую, без позволения Конгресса «уплывал» от своего золотого стандарта. Сначала появление лишних денег сопровождалось бурным расцветом экономики. Все берут дешевые кредиты и все делают бизнес. Америка растет как на дрожжах.

Раздутый кредит – это мина замедленного действия. Кредит и раздували. Для создания финансового кризиса первоначально требовалось раздать в долг как можно больше денег. Что для этого нужно? Только две «вещи»: кредитор и заемщик. Для «создания» кредитора Федеральная резервная система быстро увеличила денежную массу почти в полтора раза. Через систему «своих банков» средства раздавали наличностью в виде кредитов, по карманам обывателей и мелких предпринимателей.

Заемщика завлекали средства массовой информации, наперебой предлагавшие американцам брать кредиты для улучшения качества своей жизни «Каждый способен разбогатеть на бирже!» – гласила обложка популярного женского журнала. По иронии судьбы, он вышел в свет за день до полного краха. Откуда на волне всеобщего подъема возникает страшный призрак обвала? Так ведь делая деньги и давая их в долг, вы всегда можете и перестать их давать, а старые долги потребовать к оплате. Механизм организации финансового кризиса довольно прост: новых денег не давать, а старые долги потребовать вернуть. Так и была сделана Великая депрессия. Банки, подконтрольные Джону Моргану и его партнерам, потребовали возврата кредитов. Причем массово и разом. Что оставалось биржевым брокерам, которые по договору с покупателем, кредитуя его на пресловутые 90 %, сами занимали эти деньги у банка? Потребовать оплаты от своих клиентов, причем в 24 часа. Что могли сделать несчастные американцы, никогда не думавшие о возможности такого развития событий? За 24 часа денег им было не найти. Оставался один способ – продать акции на бирже. А теперь представьте себе, что на биржу разом пришли все владельцы акций, причем с одной целью – продать их.

А вот с целью покупки не пришел никто.

Падение акций на Уолл-стрит началось 24 октября 1929 года, в Черный четверг. Спрос превысил предложение? Нет, спроса просто не было, было одно только предложение. Началась паническая и отчаянная распродажа акций. Ведь всем была нужна наличность, а вот акции – практически никому. Однако покупатели появились, и они покупали акции по цене бумаги. В первый день инвесторы продали около 13 миллионов акций. Но это было лишь начало. Потом за Черным четвергом последовали Черная пятница, Черный понедельник и Черный вторник. Было распродано еще порядка 30 миллионов акций. Они уходили за бесценок. Миллионы, буквально миллионы инвесторов были разорены. Убытки составили примерно 30 миллиардов долларов – столько же, сколько США потратили на Первую мировую войну. Сами организаторы кризиса, зная, когда и как он начнется, заранее избавились от ненужных активов. Теперь эти десятки людей, на фоне прыгающих из окон инвесторов-банкротов, стали владельцами практически ВСЕГО. Вот тогда-то количество банков в Америке сократилось с десятков тысяч до нескольких сотен. И большинство их теперь уже принадлежало «правильным людям». Денег больше не было ни у кого.

Теперь можно было двигаться далее. Проблема была создана – требовалось предложить ее решение. Но для того чтобы американский народ принял это решение, а точнее говоря, с ним смирился, проблему следовало раздуть до космических масштабов. Фондовый кризис и падение котировок акций должны были превратиться в Депрессию, писать которую следовало с большой буквы. Инструмент усугубления проблем имелся. Это и была Федеральная резервная система. В ситуации, когда после краха на Уолл-стрит все нуждались в деньгах, и экономика США походила на человека, потерявшего большую часть своей крови, ФРС не стала увеличивать денежную массу. Наоборот, она ее сократила в несколько раз!

Федеральная резервная система, призванная бороться с кризисом, вместо того чтобы помочь экономике вливанием в нее финансов, сделала все наоборот. Объем денежной массы, тщательно наращивавшийся перед кризисом, был после него сокращен.

В итоге биржевой крах стал крахом всеобщим. Люди в дорогих костюмах с плакатом «Согласен на любую работу» стали неотъемлемым атрибутом американской действительности 1930-х годов.

Каково же было решение проблем? Новая личность, новый курс. 4 марта 1933 года президентом США стал Франклин Делано Рузвельт. Ему предстоял поистине великий труд, сложнейшая и ответственейшая задача – уничтожение золотого стандарта.

Доллар сам должен был стать главной мировой ценностью и фактически занять место золота.

Под предлогом «антикризисных» мер Франклин начал осуществлять радикальную политику. Безработным клеркам, ранее не поднимавшим ничего тяжелее перьевой ручки, дали в руки лопату и отправили строить автобаны и общественные здания. Деваться было некуда – американцы работали фактически за еду. Затем был создан «Гражданский корпус сохранения ресурсов». Под этим названием скрывалась идея создать трудовые армии, когда-то придуманные Львом Троцким. Но если в СССР идею Льва Давидовича похоронил Сталин, то в США она была воплощена. Безработная молодежь «направлялась», а точнее говоря, «отправлялась», в отдаленные регионы страны «для сохранения ресурсов». Под этим термином понималась самая тяжелая ручная работа. Здесь были и очистка лесов, и строительство автомагистралей. К январю 1934 года в «сохранении ресурсов» трудилось уже 5 миллионов человек, работавших за 1 доллар в день.

Целью банкиров, владельцев ФРС, было вовсе не уничтожение на корню американкой промышленности и государственности, а всего лишь ослабление их для подчинения своей власти. Ослабление состоялось, теперь надо было быстро подчинять, а затем так же быстро восстанавливать государственную мощь. Занятые общественно полезными работами, американцы и не заметили, как быстро изменилась финансовая система страны. Едва придя к власти, Франклин объявил так называемые «банковские каникулы». Все финансовые учреждения были принудительно закрыты на одну неделю. Сделано это было вовсе не для «успокоения вкладчиков», а для того, чтобы ни один частный вкладчик не мог забрать свои сбережения. Потому что одновременно было объявлено об отмене золотого стандарта доллара. Тут же свет увидел президентский указ № 6102, гласивший: «Секция 2. Сим приказом все лица обязуются до мая месяца 1933 года сдать все золотые монеты, золотые слитки и золотые сертификаты – Федеральному резервному банку либо его филиалам или агентствам, являющимся представителями Федеральной резервной системы».

«Секция 9. Кто по своей воле нарушит приказ президента <…> либо какую-либо норму из него <…> будет подвергнут штрафу на сумму не более $10000 или, если это физическое лицо, то может быть подвергнуто тюремному заключению на срок не более чем на 10 лет, либо обоим наказаниям сразу».

Население обязывалось в течение одного месяца сдать все имевшееся у него золото в ФРС. Частное владение золотыми слитками и монетами, за исключением коллекционных, было объявлено незаконным. Взамен американцы получали бумажные доллары, которые отныне заменяли собой золото в качестве средства накопления. Тех, кто не хотел сдавать доллары и другую валюту в большевистском Петрограде, тащили в ЧК. Жителю демократической Америки образца 1933 года, не желавшему отдать накопленный драгметалл, грозил громадный штраф в $10000 или десять лет тюрьмы.

Грабеж своего собственного населения прошел безболезненно, ведь все средства массовой информации преподносили его как важную антикризисную меру. «Консолидация ресурсов страны необходима, чтобы вывести Америку из Депрессии», – говорил Франклин. Он отбирал золото у своего народа и свозил его в Форт Нокс, в государственное хранилище драгметаллов, где оно лежит по сей день.

Золотой стандарт был отменен сначала в Соединенных Штатах, потом повсеместно. «После Великой депрессии 1930-х годов золотой стандарт был отменен практически во всем мире»

Это значит, что мировая торговля была подготовлена к тому, чтобы в перспективе эра золота ушла в прошлое, а в нее хлынули американские бизнесмены с мешками зеленых бумажек, которые печатались в нужном для них количестве..

Как только золото в США было конфисковано, кризис в стране резко пошел на убыль. 1933 год – год официального окончания Великой депрессии. Кризис уходил из совершенно другой страны, чем та, в которую он пришел. Концентрация денег в руках небольшой группы лиц превосходила все, что когда-либо видело человечество. В одних руках находилась и финансы, и львиная доля промышленности, и средств массовой информации. В конце 1930-х годов всего один процент собственников владел двумя третями национального богатства страны. Джон Морган, к примеру, был фактическим основателем и владельцем не только банков, но и вполне «промышленных» сталелитейной «ЮЭс Стил», электрической «Дженерал Электрик» и других корпораций. Америка стала управляться небольшим клубом джентльменов, не желающих называть свои фамилии, но известных всему миру.

Закрытые клубы были благодарны Франклину за проделанную работу, и их поддержка на следующие выборы была гарантирована. Это было очень важно для него, потому что взаимопонимание с этими силами необходимо для достижения поставленных целей. А это очень тонкий момент. У финансистов имелось собственное представление о международной политике, которое не всегда совпадало с представлениями Рузвельта. По его глубокому убеждению, ими часто владела ослепленность групповыми интересами, которая могла дорого стоить Америке.

 

33

Виктор Уваров

Виктор очнулся от того, что кто-то похлопал его по щекам. Он открыл глаза и увидел молодое лицо с лиловыми синяками под глазами. Парень сказал:

– Вы не дышите совсем, я думал, Вы умерли. Испугался.

– Нет пока еще – с трудом ответил Виктор, осознавая, что все тело его наполняет боль.

– Какая страшная у Вас рука, давайте хоть чем-нибудь перевяжу.

Парень с натугой оторвал большой кусок от подола своей ситцевой рубашки и как мог, замотал сочащийся кровью обрубок руки Уварова.

– За что Вас так?

Виктор подумал, что парень, наверное, является подсадной уткой, хотя слишком уж молод. На вид лет семнадцать – восемнадцать.

– Ты сам-то как сюда попал?

– А меня одноклассник опознал. Мы вместе в школе учились. У меня отец чекист, его сюда командировали два года назад, он и нас с матерью перетащил. Ну я, конечно, активным комсомольцем был, то да се. А Шморгун меня на улице увидел и в крик…. Вот теперь допрашивают, мол, где отец, с кем связан, на кого работаешь.

– А где отец?

– Он на второй день погиб. Хотел к своим пробиться, да не пробился.

– А мать?

– Что с матерью, не знаю. Мы 22 июня в деревне были, хату там на лето снимали. Как бомбежка началась, она сестренку на руки и говорит, бежим в город. Там всего восемь верст было. Ну, побежали. Не одни мы бежали, еще народ был. На полпути самолеты напали, стали стрелять. Мы спрятались в кукурузе. Стрельба стояла страшная. Люди метались и я тоже. Да как-то мать потерял. После стал искать – нету. Везде убитые, раненые кричат, а их нету. Ну, думаю, если убежали, то на Гродно. Побежал и я. Но никого не догнал, и в квартире одного отца застал. Он уже из управления вернулся, говорит, его немцы заняли. Отец в гражданскую одежку оделся, мешок собрал и сказал, прощай Леша, буду к своим пробиваться. Слышишь, под городом пальба идет? Там наши части. Ночью туда пойду. В полночь обнялись мы с ним, и он ушел. А утром соседка тетка Люда приходит и говорит, твой отец на площади убитый лежит. Вот и все. Я пошел, посмотрел. Он.

– А что же ты потом делал?

– Убежал обратно в деревню и там батрачил. Работал за хлеб и картошку. А потом надоело, решил в Гродно вернуться. Вот и попался.

Виктор понял, что парень чистый и откинулся на нарах. Снова на него опустилась бредовая мгла. В бреду пришла Даша. Она светло улыбалась и что-то весело говорила ему. Он не слышал ее слов, но ему стало легче. Потом она исчезла, и возник Тиль, за спиной которого стояли палачи.

– Ты не выдержишь – улыбаясь, говорил Тиль. – Никто не выдержит таких мучений. Знаешь, почему они тебя так мучают? Потому что хотят, чтобы стал таким же, как они. Чтобы ты стал палачом. Ты выдашь своих товарищей, мы их убьем, и ты станешь палачом. Правильно? А ты их обязательно выдашь, потому что никто еще не молчал у этих зверей. Они звери ада. Они подручные Сатаны и они наслаждаются причиняемой болью.

– Ты тоже подручный Сатаны…

– Мне смешно с тобой говорить, красный апостол. Ты глуп, потому что готовишься к загробной жизни в смирении и покаянии. Смешно, смешно! Любая жизнь и земная и загробная дается для того чтобы жить, а не смиряться. Жить во весь размах своих чувств, своего стремления наслаждаться и повелевать. Я так проживу земную жизнь, а потом, когда настанет мой черед, перейду к Черному ангелу и буду также безумствовать в своих страстях. Безумствовать вечно!!!! Это ли не цель! Это ли не счастье?

– Ты забыл, что Творец твоих безумств не примет. За все ответишь. Будешь вечно выть, как попавшийся в капан шакал.

– Нет, не буду. А ты у меня повоешь еще на этом свете. Вот они – мои подручные. Они идут к тебе.

Тиль исчезал, и на смену ему появлялось лицо Михаила. Оно было мокрым от слез.

– Помилуй меня, помилуй, – тихо сипел он через разбитые синие губы. – Я не смог… Они раскаленный шкворень мне в зад… Я выдал адрес.

– Как ты попался?

– Хотел завербовать знакомого полицая. Думал, он свой… Намекнул, что нужна помощь нашим. На следующий день меня схватили. Стали пытать. Прости меня…Я не смог…

Лицо «Термита» исчезало, и сознание погружалось в кромешную тьму.

 

34

Настя

Осень 1942

Три часа на отдых – все, что могла предоставить Насте начальник полевого госпиталя капитан медицинской службы Сомова. Сама она спала еще меньше и была похожа на тень.

– Ложись, Настенька, пока не рассвело. Через три часа фашисты прилетят.

Настя добрела до своего топчана в подвале бывшей средней школы и упала на тюфяк. Тело гудело от усталости, голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Она почти сутки простояла у операционного стола, помогая врачам оперировать. Запахи крови, хлороформа, карболки действовали на нее удушающе. Второй месяц Настя служила медсестрой в госпитале, прибыв в Сталинград после курсов во Владимире. По разнарядке ей предстояло пойти санинструктором на передовую, но когда начальник медчасти полка увидел тонюсенькую как былинка девочку, он махнул рукой и сказал:

– Куда ей раненых таскать. Отправляйте в полевой госпиталь. Пусть работает санитаркой.

Но работать санитаркой не пришлось, не хватало сестер, и ее поставили к операционному столу – обрабатывать раны, подавать зажимы и делать инъекции. Такому основательно учат в училищах, но война диктует свои законы.

Настя никак не могла привыкнуть к виду человеческого страдания. Оторванные руки и ноги, вспоротые животы и страшные ожоги вызывали в ней чувство внутреннего ужаса. Девушка теряла способность соображать и не слышала распоряжений хирурга до тех пор, пока тот не срывался в крик. Но самые большие муки в ней вызывал вид умирающих. Большинство из них было молодыми ребятами, многие понимали, что доживают последние часы. Они хотели помощи, и Настя невероятным усилием воли должна была скрывать свой ужас при виде приближающейся смерти, и облегчать им последние минуты. Гладить руку умирающего парнишки, говорить ему ласковые слова, улыбаться – это требовало предельного напряжения сил.

Весь мир Насти сузился до полутемного подвального госпиталя, сотрясающегося от непрерывной канонады, загроможденного носилками, с ранеными и штабелями с умершими, с фигурами в испачканных кровью халатах, стонами, криками, невыносимым запахом разорванного человеческого мяса, пополам с гарью и карболкой. Казалось, что это погружение в тяжкий сон. Все существо девушки находилось на пределе, каждый день длился бесконечно. Она была на фронте всего два месяца, а ей казалось, что она воюет всю жизнь. Улетела из души легкая радость любования божьим миром. Сталинградский мир был настолько страшен, что заслонил собою память о прежних картинах жизни. Черные руины и остовы домов, грязные подвалы и норы, в которых прятались люди, непрерывный вой снарядов и бомб, бесконечные смерти давили на сознание, наполняли душу только одной заботой – выжить самой и спасти других. Смерть витала в воздухе повсеместно, испытывая людей на прочность. И удивительное дело, люди выдерживали это испытание. Они оставались деятельными и страстными, забывая о том, что каждую секунду могли погибнуть. Люди сживались с мыслью о смерти, отодвигали ее в сторону и продолжали свою человеческую жизнь. А постоянное присутствие смерти рядом делало их выше и чище. Они забывали о мелких страстях и обидах, открывали в себе способность к такой духовной высоте, о которой может быть, не догадывались. Их жизнь наполнялась подвигом, и они вели себя как люди подвига.

В Настю влюбился хирург Володя Маркович, молодой лейтенант, не успевший закончить медицинского института. Казалось бы природа создала его для того, чтобы быть парой Насте. Он был также невысок и строен, также застенчив и неопытен в любви. Знаки внимания, которые он делал медсестре, могли вызвать улыбку у окружающих, но сегодня они существовали в том мире, который не терпел условностей и насмешки. Никто из врачей не улыбался, когда Володя добывал пару фляжек строго ограниченной горячей воды и вручал их Насте для «бани». Это был царский подарок. У них не было времени на свидания и единственное, что он мог ей предложить – это подменить ее на лишний час отдыха. Она понимала, что он влюблен, это было видно по его глазам, по нечаянному прикосновению рук, по тому, как особенно он с ней обращался. Но он не смел сказать ни слова о своих чувствах. Другие медсестры видели происходящее и завидовали Насте – лейтенант считался завидным женихом – симпатичный, обходительный и щедрый на доброту. Кому не захочется стать его подругой?

– Настя, ты только ему улыбнись разок, по нашему, по особенному, и он твой – как то с улыбкой посоветовала Насте ее напарница Наташа. Такая же молодая и неопытная в жизни, она была более бойкой в любовных делах. А Настя при этих словах вспомнила отчаянное лицо Севки у входа в монастырь и душа ее сжалась. Нежное и верное чувство к Севке продолжало в ней жить как маленький птенчик, постоянно ждущий нежности.

В госпитале было несколько сестричек, стремившихся схватить хоть кусочек счастья перед лицом смерти. Казалось бы, вокруг торжествует погибель, и жестокая битва не позволяет думать ни о чем другом кроме выживания. Если бы не старинная каменная кладка подвала, где когда-то купец Косухин содержал продуктовые склады, если бы не гора обломков от здания школы над подвалом, давно погибли бы они от немецких авиабомб. Работали при свете керосиновых ламп, не обращая внимания на разрывы, оперируя и зашивая поступающих конвейером раненых. Им повезло: госпиталь стоял совсем недалеко от берега Волги, и ему не пришлось под огнем менять позиции. Немцы оттесняли советские части все ближе и ближе к реке, бои шли совсем рядом, но они были уверены, что береговую часть армия не сдаст. Большой удачей было и то, что у них постоянно была волжская вода. Они расходовали много горячей и кипяченой воды, которую таскали по ночам во флягах и кипятили на двух керогазах, работавших непрерывно. Но даже в этой обстановке жизнь брала свое. Когда ближе к полночи стрельба затихала, к девчатам приходили гости – офицеры сражающихся поблизости батальонов. Грязные, уставшие, небритые, зачастую перебинтованные, они приходили на свидания. Это были молодые ребята, для которых жизнь только начиналась, и не было силы, которая остановила бы их. Девушки были рады этим гостям. Здесь вспыхивала быстрая фронтовая любовь, но никому и в голову не приходило ее осуждать. Смерть висела над всеми как постоянное напоминание о том, что завтра может наступить конец жизни. Война многое изменила в понятиях.

Заводилой у медсестер была Катя Семенихина, по прозвищу Семениха – грудастая, и глазастая девушка лет двадцати пяти. Казалось, нет такой войны, которая укротит Семениху. Она любила выпить спирту, повеселиться, и не жалела драгоценных часов сна для того, чтобы провести время с очередным «залеткой». Иногда сестрички собирались небольшими группками с гостями. Странные это были вечеринки, в полутемном подвальном помещении, при свете изготовленного из гильзы светильника, с фронтовой закуской, разложенной на снарядных ящиках. Но молодость и жажда любви брали свое. Уставшие от изматывающих операций, обожженные чужой болью и стонами, девчата словно забывали обо всем и возвращались хоть ненадолго в мир любви и сердечных страданий. Семениха стала зазывать Настю в свои кампании, но это заметила начальница госпиталя Сомова. Капитану медицинской службы Наталье Сомовой только исполнилось тридцать лет. Полгода назад она получила известие о том, что ее муж, также военврач, пал смертью храбрых в сражении под Ельней. Где-то в Мордовии у родственников осталась их маленькая дочка. Наталья мгновенно высохла и стала похожа на сухую вербу. На потемневшем лице блестели два огромных глаза, голос ее охрип от постоянного курения. Но вся манера ее говорила о том, что беда ее не сломила. Она была энергична, требовательна и подчас груба. Сомова сразу поняла, что Семениха может испортить неискушенную душу Насти и когда представился случай провела с девушкой разговор.

– Слушай меня, опытную женщину, Настя – сказала она, зазвав девушку к себе в крохотный отсек. – Я хочу с тобой поговорить. Понимаешь, война скоро не кончится. Служить тебе долго, а вокруг мужики. Ты душа неопытная, можешь и налететь на соколика, да так, что потом всю жизнь жалеть будешь.

– Наталья Васильевна, у меня жених есть. Я ему не изменю.

– Эх, Настя! Человек предполагает, а Бог располагает. Мы женщины так устроены, что сами не знаем, что выкинуть можем. Так иногда голова закружится, что когда очухаешься – дело уже сделано.

Здесь смерть повсюду гуляет, люди сильно меняются. Многое себе позволяют. Знаешь ведь присловье «война все спишет». Это одно. А другое то, что и женские потребности могут заговорить. Думаешь, их просто остановить?

– Я еще этого не поняла.

Настя не привыкла говорить о таких интимных вещах и сказала не совсем правду. Потребность в любовном движении стала смутно назревать в ней. Правда, она всегда представляла при этом Севку, его глаза и его тепло. К тому же здесь, в Сталинграде, она так выматывалась, что эта потребность спряталась куда-то глубоко-глубоко.

– Придет время, поймешь. Вон, смотри, Семениха что делает. То один у нее жених, то другой. Я ее не останавливаю, ей решать. Может, она свое бабское счастье здесь ищет, которое ей в мирное время не далось. Да и сколько каждому из нас в этом аду жить осталось? Только ты так не делай. У тебя другой путь. Тебе, наверное, мама говорила – оступиться легко, да остановиться трудно. Так я еще раз это же повторю. Вон Володя на тебя как влюбленно смотрит. Вот и пусть смотрит. Держи его на расстоянии, потому что эти вещи надо до победы оставить. Чтобы ясно было, кто у твоих детей отец и что этот отец не в могиле лежит, а рядом ходит.

– Да, я тоже так думаю.

– Вот и молодец. А на Семениху и подружек ее не смотри. У них своя судьба.

Настя закрыла глаза и через минуту уснула под непрерывный рокот Сталинградской битвы, которая еще только разворачивалась.

* * *

Немецкое и советское командование понимали, что Сталинградская битва является решающим моментом всей войны. Для русских это означало, что рука вермахта дотянулась до дыхательных путей всего организма страны. Если немцы возьмут город, значит, будет перерезано снабжение центральной части страны хлебом, горючим и многими военными изделиями. Ведь все три главные артерии с севера на юг – водная, железнодорожная и шоссейная идут через Сталинград. Тогда в руках немцев окажутся нефтеносные районы Кавказа и плодородные регионы Дона, Кубани и Нижней Волги.

Гитлеровские стратеги считали, что потеря Донбасса и кавказской нефти серьезно ослабит Советский Союз, а выход вермахта в Закавказье нарушит его связи с союзниками через Кавказ и Иран, поможет втянуть Турцию в войну против него. Группа армий "Юг", которой командовал генерал-фельдмаршал фон Бок, была разделена на две: группу армий "Б", в которую вошла одна танковая армия и три полевых армии, включая венгров, и группу армий "А", также состоявшая из одной танковой армии, двух немецких и одной итальянской. Для наступления на Сталинградском направлении из состава группы армий "Б" выделялась 6-я полевая армия генерала танковых войск Ф. Паулюса.

Советское Верховное Главнокомандование приняло ряд срочных мер по организации обороны на этом направлении. Был создан Сталинградский фронт, который получил задачу остановить дальнейшее продвижение противника и не допустить его выхода к Волге. Большинство вошедших в него армий были сильно потрепаны в предыдущих боях, имели большой некомплект в личном составе, вооружении и боевой технике.

Возобновилось начатое еще осенью 1941 года строительство трех Сталинградских оборонительных обводов (внешнего, среднего и внутреннего), а с 15 июля – четвертого (городского) обвода. К началу Сталинградской битвы они оказались наполовину не завершенными.

Для создания нового фронта обороны советским войскам после выдвижения из глубины приходилось с ходу занимать позиции на местности, где отсутствовали заранее подготовленные оборонительные рубежи. Большинство соединений Сталинградского фронта представляли собой новые формирования, которые еще не были должным образом сколочены и, как правило, не имели боевого опыта. Ощущался острый недостаток в истребительной авиации, противотанковой и зенитной артиллерии. Во многих дивизиях не хватало боеприпасов и автотранспорта.

К началу Сталинградской битвы немцы превосходили советские войска почти в два раза в людях, в два раза в самолетах и в полтора раза в артиллерии. День за днем, неделю за неделей они упорно вгрызались в Сталинградскую оборону и отвоевывали каждую пять земли в кровавых боях.

В Сталинграде русские увидели тот предел отваги и неукротимости немецкого солдата, которые позволили ему завоевать всю Европу. Они увидели, какую волю и умение проявляют немецкие офицеры в организации боевых действий и ту организованность и боевую выучку, которую солдаты проявляют при выполнении их приказов. Это была могучая военная сила.

Но и немцы столкнулись в Сталинграде с тем, чего они не видели нигде в Европе: их противник был словно сделан из того же материала, что и стены Сталинградских зданий. Его можно было убить пулей и искрошить снарядом. Но его нельзя было обратить в бегство. Сталинград стал не только эпицентром столкновения воющих людей. Он стал эпицентром столкновения их воли и духа. Немцев вела вперед убежденность в превосходстве над русскими и железная необходимость победить Ивана, чтобы учредить свой, новый, невиданный мировой порядок в этом несправедливом мире. Русских вела в бой очищающая идея защиты своего дома, и высокая жертвенность людей, поднявшихся над повседневной скорбью жизни. Высоко над ними в неведомом пространстве столкнулись силы, дававшие им духовный заряд. Назовем их Черным и Светлым ангелами. Они вечны в своем существовании, как вечны свет и тьма, но их бой всегда становится неизбежным, если тьма начинает заволакивать творение Бога – человека.

 

35

Данила и Спринтер

– Ты не экономишь народные деньги, Данила – сказал Деркач, усаживаясь за столик кафе «Рико» в Загребе. Хорватия страна не из самых дешевых, а ты мне в ней встречи назначаешь.

– Ну, если ты заботишься о бюджете новой России, то плати за обед из своей фашистской пенсии. Может быть, она ответит тебе признательностью. А я запишу в отчете о встрече: следуя своим патриотическим убеждениям, Н.Деркач заплатил за обед из средств пенсии, выделяемых ему разведкой ФРГ.

– С тобой лучше не шутить. Ладно, слушай, что я тебе привез.

Две недели назад меня пригласили в Лондон и свели сразу с целой сворой шпионов. Я три дня сидел на конспиративной квартире, а ко мне приходили разные специалисты, которые обкатывали каждый свою тему. Данила, это адская кухня. Понимаешь, им нужен мощный идейный снаряд. Вся беда в том, что в России сегодня нет такой силы, которую можно накачать деньгами и сделать из нее новую партию большевиков, понимаешь?

– Такую же решительную и безоглядную?

– Она должна иметь много чего. Например, не бояться крови, врать без оглядки, заниматься фальсификациями и так далее. В общем, настоящие тонтон-макуты, которые должны служить англосаксам верой и правдой. В таких и деньги вкачивать не жалко.

– А из чего ты это понял?

– Из их вопросов. Их очень интересовало, нет ли у меня на родине подобных знакомых. Понимаешь, они готовы раскрутить какого-нибудь безумца с нуля. Лишь бы он нашелся.

– Ну, а чем им сегодняшние крикуны не нравятся? Те же бывшие младореформаторы ничего не боятся. Грабили страну, издевались над народом так, что стон стоял.

– Эти тоже пойдут в дело. То, что англосаксы с Немчиком и Косюном работают, не изволь сомневаться. Но на тех прежние грехи давят. Трудовая Россия их не любит. А всякие слюнтяи вокруг Валерии Ильиничны Новодворской – это свора шакалов, которая разбежится от первого же хлопка петарды. Поэтому проблема нового русского вождя для конопатых очень актуальна. Как для немцев в 1916 году. Им нужен новый Ульянов-Ленин. Тогда немчура Ильича себе надыбала, а вот кого конопатые найдут – неизвестно. Но надо понять, в каком направлении они ищут. Смотри, старик Бжезинский обрадовал мир новыми идеями очень пикантного свойства. Что он говорит? Он говорит, что Америке наступает каюк. Она не способна к реформам своей экономики и политической системы. В результате погружается в системный кризис. Думаю, старикану надо верить. Он большой недурак. Но главное, каким он видит выход. Обхохочешься! Он предлагает союз с Россией. Но зачем? Збиг решил интегрировать нас в Западную систему на положении глубокой периферии. То есть, те источники существования, за которые Америка сейчас ведет войны, должны войти в ее хозяйство бесплатно. Хорошо, правда? Понятно, какого нового вождя будут искать англосаксы? Может быть, даже и не в оппозиции, а в верхних эшелонах власти. Там же есть желающие пиндосам все отдать, лишь бы цивилизованно смотреться.

Но это не все. Збига страшит, что на постсоветском пространстве начались процессы реинтеграции.

Старикан собирает последние силы, чтобы отвратить нас от понимания своей геополитической роли. Как он, наверное, жалеет, что нет у нас еще одного Горбачева с «новым мышлением». Вот где этот негодяй пригодился бы. Ну, коли нет второго издания Горбачева, то будут высекать из говна и камня нового вождя.

– Насколько это серьезно?

– Вопрос денег. Ведь они гигантские деньги в нашу смуту закачивают. А без вождя баксы в свисток выйдут. У тебя, случаем, нет кандидата из числа надежной агентуры? Вот бы мы операцию провернули!

– То, что новый вождь им необходим, это понятно. Но по теории сетевых революций, создавать его можно сначала в сетях, как клона.

– Раскручивать блоггера?

– Да, примерно так. Дело не быстрое, да и торопиться некуда. Я так понимаю, они не под следующие выборы работают.

– Нет, не под них. Судя по всему с дальним прицелом. Либо под 2011, либо еще дальше. Сейчас все еще только начинается. Ведь законы революции всегда остаются одними и теми же. Нужно, чтобы активная часть народа, почитай, молодежь, не принимала существующую власть. А где у нас сегодня молодежь? В блогосфере. Но блогосфера наша еще не сбродила. Похожа на молодую бражку. Вот когда в ней консолидированные сообщества появятся, тогда уже начнется подготовка ко времени «ч».

– С твоей помощью такие сообщества себя ждать не заставят.

– Делаем все, что можем.

– И как ты выглядишь в глазах начальства?

– Не хочу хвалиться, но мне предложили остаться в Лондоне и заняться обработкой русских студентов в местных университетах.

– А что их обрабатывать, они и без того не друзья Кремля.

– Они не имеют организации, хотя их папы не последние люди в стране. Многие ребята вернутся в Россию, будут занимать видные места в бизнесе и бюрократии. Чуешь?

– Это напоминает троцкистско-бухаринское подполье.

– Вот, вот. Потому что русская протестующая молодежь очень будет нуждаться в поддержке бизнес-сообщества. А где взять нового Савву Морозова, чтобы денежки на переворот отслюнявил? Среди папиков этой самой молодежи. Вот мы и получим революционно дееспособный класс.

Это еще не все. Им нужна интеллектуальная прослойка – группа молодых писателей и журналистов, которая обоснует правомерность смены власти. И снова меня спрашивали об этом.

– Но ты никого не знаешь.

– Не знаю, так узнаю и начну прибирать к рукам. Короче, помнишь, кто такой Парвус?

– Ну, это который немцам Ильича под вербовку подставил, а затем деньгами снабжал и в Питер отправил.

– Так вот, ты видишь перед собою современного Парвуса.

– Ну, ты хвастун!

– Ладно, ладно, это шутка. Но в целом постановка задач тебе ясна?

– В общих чертах. Давай пойдем в парк, сядем на скамеечку, ты будешь наговаривать все на диктофон, включая адреса конспиративных квартир и имена специалистов, которые с тобой общались. А потом поговорим о том, как дальше быть. Идет?

– Чего не понять, идет.

 

36

Адольф Гитлер. Сталинград. 11 ноября 1942 г

Адольф со свитой вылетел в Берхтесгаден 11 ноября 1942 года. Предстояло отметить победу под Сталинградом, ведь это было то самое событие, к которому он стремился всеми силами, напрягая весь свой гений. Только сейчас Адольф начал освобождаться от травмы, нанесенной поражением под Москвой. В ту тяжелую пору черви сомнения закрались в его душу, нашептывая, что война проиграна. Но не таков Адольф Гитлер. Он переборол сомнения, мобилизовал себя, мобилизовал свой народ, свою армию и вот теперь Германия стоит на пороге победы.

Адольф гордился солдатами группы армий «Б» под командованием Фридриха Паулюса. Они дрались как львы, шаг за шагом в рукопашных схватках отвоевывая для истории волжскую столицу. Три месяца тяжелейших боев принесли свои результаты. Его войска заняли 90 процентов территории Сталинграда, дойдя до берега Волги на востоке. Лишь пара клочков земли вдоль береговой линии оставалась в руках Советов. Падение города открывало его армиям дорогу к жизненно важным нефтяным месторождениям Кавказа в районе Майкопа и Грозного, а также путь на север для уничтожения советских сил на Центральном фронте, которые защищали Москву и Ленинград. Адольф был настолько уверен в победе, что тремя днями ранее, 8 ноября выступил по радио и объявил о крахе советских войск на Волге, а также о приближающейся полной победе над большевизмом. Его уверенность была основана на докладах с фронта. Доклады говорили только об одном – Сталинград на грани падения.

В тот вечер, как обычно случалось во время застолий, Адольф покинул подвыпивших гостей и ушел к себе в спальню, чтобы полюбоваться ночными горами. Он безумно любил этот уголок Альп, поднимающий в человеке великое ощущение причастности к Вечности. Покрытые снегом силуэты гор светили безжизненной белизной на фоне залитого лунным светом неба. Далекие звезды помигивали из бесконечной дали, а между ними невидимо витал его покровитель Черный ангел – и посылал ему привет: дерзай Адольф и ты будешь причислен в жизнь вечную, станешь звездой человеческой истории. Тебе предначертаны великие дела и великая слава….

Тихий стук адьютанта нарушил его одиночество. Хорст принес срочные шифрограммы из ОКВ.

Адольф распечатал конверт и приступил к чтению текста, напечатанного крупными буквами. Прочитав короткое сообщение, он бросил бумагу на пол и присел на кровать. Пальцы его дрожали, на лбу выступил холодный пот. В шифровке сообщалось, что русские начали под Сталинградом широкое наступление на 3-ю румынскую армию, а также венгерские и итальянские части, защищавшие северный фланг немецкой армии. Откуда у Советов силы для большого наступления? Ведь Паулюс постоянно сообщал, что они сражаются из последних сил. В том, что возникшие из ниоткуда свежие части русских прорвут румынские линии, Адольф ни секунды не сомневался. Боевой дух союзников не вызывал у него иллюзий. Будь у него другие резервы, он ни за что не поставил бы на фланги румын и итальяшек. Эти побегут даже от стада баранов, а русские – уже не стадо баранов. Они научились воевать всерьез. Сталин не может ограничиться только ударом по правому флангу. Это начало большой операции и следует ожидать наступления и на левом фланге. А там также стоят вшивые румынские вояки, которых Красная Армия без труда разгонит и сомкнет свое кольцо за спиной Паулюса.

Еще пять минут назад он радовался успеху и благодарил Черного ангела за помощь. И вдруг все рухнуло! Надо разбираться с обстановкой, хотя уже понятно, что вермахт не знал о реальном положении дел в Сталинграде.

«Моя разведка прохлопала концентрацию красных войск по ту сторону линии фронта! Русские нас переиграли, как детей. Они подготовили контрнаступление так умело, что оно оказалось для целой армии, да что там для армии, для всего Рейха неожиданным. Для всего Рейха, с его разведкой, авиацией, агентами и перебежчиками. Мы не увидели скопление сотен тысяч людей ни где-нибудь, а в степях, покрытых снегом! Огромный объем всевозможной информации был так бездарно отфильтрован, что оказался пропущенным важнейший момент истории – подготовка контрнаступления русских, которое может изменить ход войны! Позор, позор, позор!»

Адольфа трясло от возбуждения. Он ворвался в банкетный зал и истерическим криком остановил веселье.

– Вы напиваетесь здесь в тупом упоении своей мудростью. Вы празднуете победу в Сталинграде и не знаете, что там начинается наступление русских. Они уже прорывают румынские укрепления на северном фланге и будьте уверены, завтра мы узнаем, что они погнали наших союзников и на южном фланге! Что мы празднуем? Мы празднуем нашу неспособность, понять, с кем мы воюем! Приказываю прекратить напиваться, разойтись по номерам, и утром вылететь в Берлин. Предстоит расширенное совещание в ОКВ.

Ошарашенные криком приближенные тихо, как тени, стали выскальзывать из зала. Над Берхтесгаденом повисла зловещая тишина.

* * *

В Берлине, как он и предполагал, его ждали плохие новости. Русские навалились и на южный фланг немцев.

В ОКВ забили тревогу: Паулюс и его 6-я армия рискуют оказаться окруженными и запертыми в Сталинграде. Без запасов продовольствия и боеприпасов, без горючего и теплых убежищ на суровом русском морозе.

Штаб настаивал на немедленном отводе его армии, пока ловушка не захлопнулась. Но Адольф не мог допустить и мысли о поражении под Сталинградом. Снова никто, кроме него, не хотел понять, что это начало конца. Сталинград должен быть взят – это единственное возможное решение. Эти ослы-генералы думают, что отведя Паулюса в поволжские степи, они спасут положение. Нет! Вывод Паулюса из Сталинграда будет означать провал наступления, неудачу многомиллионной группировки. Нет и еще раз нет! Паулюс не уйдет из Сталинграда, тем более, что Герман Геринг обещает исправное снабжение его армии по воздуху.

Адольф пришел в бешенство, когда ему позвонил Паулюс и пытался обосновать необходимость выхода из котла. "Никогда, никогда, никогда я не уйду с Волги", – кричал он Паулюсу по телефону. Адольф приказал генералу Эриху фон Манштейну, который находился со своими войсками гораздо севернее Сталинграда, срочно переместиться на юг и взломать начавшуюся советскую блокаду.

Однако Манштейн не спас положения. Русские быстро замкнули кольцо, а он пробивался к Сталинграду целых полмесяца и сумел подойти не более чем на расстояние в 50 километров. К этому времени солдаты Паулюса уже в полной мере испытали ужасы окружения. Они мерзли, голодали и болели. Они уже не могли вести активные боевые действия. Это была армия призраков.

Адольф не понимал, что происходит в Сталинграде, почему группировка тает на глазах."Что случилось с моими лучшими людьми? – ужасался Адольф – они лгут и дезинформируют меня по каждому поводу. Даже Герман, в откровенности которого я не мог сомневаться, сослужил мне подлую службу. «Боров» своим враньем обрек на гибель армию Паулюса. Катастрофа приближалась с каждым днем, но Адольф не хотел думать об этом. Для его психики это стало неприемлемым.

* * *

С высоты «ласточкиного гнезда» хорошо виден «сталинградский котел» и разворачивающиеся в нем события. Они говорили только об одном: война – это безумие и первыми безумными становятся ее сеятели.

* * *

Когда командующий действовавшего над Сталинградом 4-го воздушного флота генерал Рихтгофен получил приказ организовать снабжение окруженных, он подумал, что сошел с ума. У его флота не было возможности кормить миллион солдат с воздуха. Он начал названивать Герингу, но тот не захотел слушать подчиненного. Ему из персонального бронепоезда сталинградская ситуация была виднее. Солдаты вермахта замерзали от голода и холода. Их грызли вши и глисты. Они превращались в гниющие одры, а рейхсмаршал купался в роскоши. Украшением его передвижных апартаментов были три ванные комнаты, библиотека и кинозал, где зачастую показывали запрещенные в Германии фильмы. Чтобы скрасить «борову» суровые военные будни, спецсамолет доставлял клубнику из Италии. Повара обеспечивали неприхотливый солдатский завтрак с лобстерами и икрой. Десять вагонов предназначались для перевозки автомобилей, в которых передвигался рейхсмаршал, покидая поезд. Больше всего он любил американские «ласали» и «бьюики».

Геринг давно существовал в мире, далеком от фронтовых будней и был не в состоянии понять весь ужас происходящего. Над «сталинградским котлом» витали призраки смерти, а он развлекался игрой в железную дорогу в своей игровой комнате. В его резиденции имелась игрушечная железная дорога площадью, превышающей площадь дворцового бального зала. Над бегающими по ней поездами висели самолетики, сбрасывающие игрушечные, но взрывающиеся бомбы с порохом. Эта игровая комната была гораздо ближе рейхсмаршалу, чем окопы Сталинграда.

Абвер сообщил в свою штаб-квартиру перехват телефонного разговора адъютанта Паулюса Вильгельма Адама и обер-квартирмейстера 6-й армии полковника Баадера:

«Адам. Согласно вчерашним донесениям, в «котле» теперь состоит на довольствии только 270 тысяч человек. Но и для такого количества далеко не достаточно перебрасываемого по воздуху продовольствия. Армия получает лишь небольшую долю своей минимальной потребности. Прямо сказать, это большое свинство, и виноват в этом в первую очередь Геринг. Он, видимо, как всегда, прихвастнул, заверил Гитлера, что военно-воздушные силы полностью обеспечат снабжение армии материальными средствами. Чтобы боеспособность армии сохранить хоть в какой-то мере, надо перебрасывать не менее 500 тонн. Следовательно, ежедневно должны были бы летать 250 «юнкерсов-52» с грузоподъемностью 2 тонны каждый. Ни разу не удавалось этого осуществить. Армию ждет тяжелейшая катастрофа, масса людей погибнет от голода, замерзнет, если наземная связь с котлом не будет восстановлена в кратчайший срок. Скажите, Баадер, почему армия сразу, в первые же дни, не прорвала еще слабое кольцо окружения и не пробилась на юго-запад? Конечно, это не обошлось бы без жертв, но главные силы были бы спасены.

Баадер:. Я знаю только одно. Командующий неоднократно просил разрешения на прорыв из окружения, но Гитлер каждый раз эти предложения отклонял».

Словно желая сделать положение окруженных еще более трагическим, руководство люфтваффе допустило неописуемый хаос при погрузке отправляющихся в Сталинград самолетов. Вместо того чтобы до предела нагрузить их продуктами, боеприпасами, медикаментами и теплой одеждой, министерство пропаганды додумалось перебросить окруженным 200 тысяч газет и листовок. Вслед за листовками нередко привозились ящики хорватских железных крестов для раздачи союзникам, вместе с немцами и румынами оказавшимся в Сталинградском котле. В большом количестве присылались перец и майоран. Но верхом издевательства стала отправка окруженным и замерзающим солдатам ящиков с презервативами.

Вместе с нелепейшими грузами в Сталинградский котел продолжали перебрасывать новых солдат, словно там без них едоков было мало. Считали необходимым вернуть в свои части солдат и офицеров, у которых отпуск закончился. Происходило все это в то самое время, когда хлебный паек окруженных уменьшился до ста граммов в сутки, и мясо сдохших лошадей стало их главной пищей. Советские зенитчики и летчики-истребители все туже стягивали кольцо воздушной блокады. После того как они стали сбивать большую часть пытавшихся добраться до Сталинграда немецких самолетов, немцы отказались от полетов в дневное время. А летать ночью могли далеко не все их экипажи. Армия Паулюса погибала в русских снегах, но Адольф не давал приказа на прорыв из окружения.

Манштейн также был не в состоянии чем-то помочь. Его танки встретили ожесточенное сопротивление свежих русских танковых соединений, и стали отползать назад. Теперь бронетехника рейха уступала советским танковым войскам во всем: и в броне, и в живучести и в скорости.

Т-34 становились хозяевами поля боя, а первые «Тигры» еще только сходили с конвейеров в Пльзне.

Паулюс знал, что его армия обречена. Он сидел в подвале сталинградского универмага в окружении своих генералов и беспощадная ярость точила его душу. Миллион людей гибнет сегодня только потому, что в Берлине сидит полоумный дегенерат, возомнивший себя величайшим полководцем всех времен. Моральный урод, не знающий основ военной науки, управляемый отклонениями собственной психики, равнодушный к чужим жизням, является вождем немецкого народа! И в эту беду немцы бросили себя собственными руками! Паулюс вспоминал свежий анекдот, облетевший армию в последние дни: Гитлер, не зная как быть со Сталинградом, посетил склеп Наполеона. Он отодвинул надгробный камень и спросил: «Император, ты воевал в России, ты знаешь русских, у меня проблемы под Сталинградом, скажи, как мне быть?

– Ложись рядом» – послышался голос из склепа.

Фельдмаршал не знал, что тот, кого он ненавидит, находился в сумеречном состоянии психики. По ночам Адольфу мерещился белый, обжигающе-холодный снег. Он нагишом падал в этот снег и кричал от ужаса, чувствуя, как ледяные иглы проникают в его тело. Потом, когда он приходил в себя, он понимал, что никогда больше не сможет наслаждаться видом заснеженных гор, видом покрытых снегом лесов, потому что он ненавидит этот снег, он не в состоянии его видеть. Адольф прижимал с себе Еву и хотел ее тепла. Он стремился проникнуть в нее, но ничего не получалось, и он жадно и слюняво вылизывая ее тело, заставлял мочиться себе на лицо. Его сотрясала нервная дрожь, доходящая до конвульсий. Адольф видел в свете ночника лицо Евы, оно было напряженным и испуганным. Ее парализовал страх. Однажды утром она не вышла к завтраку. Когда он послал за ней адьютанта, тот вернулся бледный как полотно, и прерывающимся голосом пролепетал, что госпожа Браун не дышит. Адольф завыл как собака, и бросился в спальню. Ева приняла сверхдозу снотворного, но врачи спасли ее.

 

37

Уваров и Тиль

Тиль старался не смотреть на Уварова. Тот неузнаваемо изменился. Его лицо покрылось синеватой бледностью, спазмы желваков проявились буграми, глаза светили из темных глазниц лихорадочным блеском, обрубленная рука не разгибалась и торчала культей вперед.

– Мы с Вами понимаем, что Вы уже не жилец. Вы восходите на небо и ничего с Вами поделать нельзя. Единственное, что я могу Вам предложить, это облегчить Ваши страдания. Вы выдаете свой источник информации, а я в благодарность за это приказываю Вас расстрелять. И вместо страшных мук Вы отправляетесь в путешествие к своему православному богу, на какую-нибудь ангельскую должность.

Виктору было очень трудно говорить. Боль сковывала тело, нестерпимо жгло отсеченную руку, разбитый рот не позволял выговаривать слова. Но он все-же нашел в себе силы, чтобы прошепелявить:

– Как же меня за предательство назначат на такую должность? Или Вы забыли заповедь «не предай» и «кто умрет за други своя»?

– Да, спорить с вами трудно. Наши философские взгляды далеко расходятся.

– Философские? Я подпольщик, а Вы палач.

Тиль побледнел от ярости. Нос его заострился, глаза сверкнули.

– Палачи Вас ждут в подвале.

– В подвале меня ждут нелюди. Они от запаха крови пьянеют. А палач – это Вы. Начали, наверное, с гитлерюгенда, а превратились в убийцу. Все арийские сверхчеловеки – убийцы. Вы раса убийц.

Бледный от бешенства Тиль вызвал дежурного.

– В подвал его. Применить крайние меры дознания. Но не доводить до смерти. Головой отвечаете.

Гриц и Сашко играли в карты при свете тусклой лампочки. На бетонном полу подвала поблескивали лужицы воды, видно, его только что мыли. Увидев Виктора, они заулыбались.

– Вот и наш воспитанник пришел – ласково сказал Сашко – смотри, какой красивый. Только ручки у него не в порядке. Одна на другую не похожа.

– И вправду, не похожа. Под трамвай, что ли попал – сказал Гриц, и оба захихикали. – А что велел господин офицер?

– Пытать до предела, но не убивать – сказал дежурный.

– Это хорошо. Хоть поработаем от души. Значит так, воспитанник: нам нужны только фамилии, клички и адреса. Мы тебя будем пытать, а ты нам будешь их называть. Если думаешь, что не будешь – то ошибаешься. Ну, давай Гриц, сначала уравняем ему ручки.

Виктора снова поставили на колени перед скамьей, Сашко схватил его левую руку и крепко прижал к поверхности скамьи. Гриц снял со стены топор на длинной ручке, поднес его к лицу Уварова.

– Ну, как, будем говорить?

Уваров не отвечал, только закрыл глаза.

Гриц сильно размахнувшись топором, отсек кисть.

Боль прожгла Виктора. Он конвульсивно дернулся, но нашел в себе силы поднять голову. Взглянул на лежащую на полу, окровавленную кисть и смог думать только одно: «Господи Боже, помоги!» Каким-то чудом он не терял сознания.

Гриц перетянул культю проволокой.

– Так, москалик – сказал Сашко – пора тебе начать рассказывать свою историю. Если ты не согласен, тогда будем отрубать тебе ноги.

Уваров молчал, он находился на грани потери сознания.

Его положили на широкую скамью. Правую ногу привязали к скамье проволокой, левую со скамьи сбросили.

– Ну, что Гриц, с одного раза отрубишь? – спросил Сашко.

– Вот тоже мне диво. Чего тут особенного? Конечно, отрублю. Только скушно мне. Совсем москалик с нами не говорит. Что мы, мясники, чтоб свинью без разговоров колоть?

– Ты, припомни, Гриц, сколько мы москалей порезали. Разве ж были среди них разговорчивые? Нет, Гриц, они нас не любят. Не любят, не разговаривают. Да что его просить, рубай.

Гриц отошел на два шага от скамьи, затем стремительно шагнул, размахнулся и с криком «га» рубанул по ноге у лодыжки. Кость оказалась крепкой и поддалась только наполовину.

– Эге, хлопче, да ты не казак совсем. Давай, доделывай. – хмыкнул Сашко.

Гриц смущенно глянул на него и снова с гаканьем ударил. На сей раз ступня отделилась.

Уваров находился без сознания, но его привели в себя нашатырем.

– Сегодня сеанс без перерывов, москалик. Видишь, левой ножки у тебя уже нет. Беремся за правую. Как, будешь говорить?

Виктор не отвечал.

Когда его приволокли в камеру без ступней и кистей, Лешка почувствовал холодный ужас. Лицо Уварова посинело, тело содрогалось от мелких конвульсий. Но он мог говорить.

– Леша, воды.

Алексей зачерпнул из ведра железной кружкой воды и дал напиться.

– Напившись, Уваров провалился в черную яму, а когда пришел в себя, заговорил:

– Леша, ты все видишь, все понимаешь. Завтра они будут жечь меня каленым железом. Сегодня не стали, потому что я теряю сознание. Надо, сделать так, чтобы я не дожил до утра. Ты понимаешь меня?

– Нет, нет, я не смогу, мне страшно.

– Леша все просто. Когда я потеряю сознание, ты свернешь комом свою рубашку, положишь мне на лицо и прижмешь. Я сразу перестану дышать.

Алексей забился в угол нар и отчаянно мотал головой. Он дрожал от страха и плакал.

– Я не смогу, ни за что, как же так…

– Леша, они убили твоего отца, наверное, и мать с сестренкой тоже. Они мучают меня, хотят узнать военную тайну. Ты комсомолец, советский человек. Ты должен это сделать. Это совсем просто. Я тут же перестану дышать. Утром скажешь, что я ночью сам умер.

Он долго еще говорил с Алексеем, расходуя последние силы. Наконец парень согласился.

– Сейчас я буду читать молитву, а потом потеряю сознание. И ты сдаешь это, договорились?

А выйдешь на свободу, свечку в церкви за раба божьего Виктора поставь, хорошо?

Алексей молча кивнул. Уваров вытянулся на топчане, скрестил обрубленные руки на груди и начал тихим, наполненным болью голосом:

– Помилуй меня, Господи, по велицей милости твоей и по множеству щедрот Твоих очисти прегрешения мои…

Голос его затихал, сознание сгущалось в темное облачко, и он почувствовал на своем лице прикосновение теплой ткани…

* * *

Утром Тилю доложили, что ночью арестованный скончался.

– Скончался – подумал Тиль – перестарались упыри. Не в первый раз. Расстрелять бы их, да где таких взять? Надо бы допросить мальчишку, который был с ним в камере, но что это даст?

Раздался стук в дверь. Дежурный принес армейскую почту. На имя Вильгельма Тиля поступило письмо от военного коменданта города Лейпцига. Комендант сообщал, что его жена и сын погибли во время бомбардировки города американскими и английскими самолетами. Они погребены на городском кладбище, могила номер 5904. Его квартира опечатана и взята на охрану властями города. С искренним соболезнованием, полковник Шмолле. Хайль Гитлер.

Тиль снова уставился в стол. Пусто в голове, пусто на душе. «Надо сегодня пойти в офицерский бордель к девкам, и развлечься» подумал он.

 

38

Настя и Сергей

Весть о наступлении наших войск в сталинградских степях пришла неожиданно. Лишь зарницы далеких артналетов да грохот огромного количества пушек долетал до города. Потом по уменьшению потока раненых стало ясно, что основные бои сместились на другие фронтовые линии. А перед Новым Годом госпиталь получил приказ о переезде в район деревни Кленовки.

Морозы стояли нещадные, но в деревне не было ни одного пригодного для жилья дома. Все было сожжено и разрушено. Ставили большие брезентовые палатки с жестяными печками, целыми днями топили их добытыми в деревне остатками досок и бревен, но все равно было холодно. Мерз персонал, мерзли раненые. Зато настроение поднялось. Хотя фрицы еще не капитулировали, всем было понятно, что победа не за горами. Поэтому капитан Сомова приказала устроить встречу Нового года.

В большой палатке поставили чудом найденный в оврагах можжевельник, украсили его всем, что послал фронтовой бог – гильзами, пробирками, вырезанными из бумаги украшениями, и водрузили на верхушку картонную звездочку. Начальница выдала неприкосновенный запас медицинского спирта и сестрички навели из него «ликер» со жженым сахаром.

На встречу Нового Года Сомова пригласила командира стоявшего по соседству авиационного полка майора Василия Троянова, и попросила его захватить с собой офицеров, каких он сам посчитает наиболее достойными.

Были и другие желающие предложить свое участие в празднике из соседних частей, но Сомова отклонила их предложения.

Девчата получили возможность отдохнуть, и привести себя в порядок после изнуряющих месяцев в обороне. Первым делом они устроили себе баню в одной из санитарных палаток. Натаскали в нее баки с горячей водой с полевой кухни, и по очереди, группками смывали с себя грязь и пот многодневного тяжкого труда. Они снимали с себя одежду, даже на холоде ощущая свободное счастье наготы, и мылись, пританцовывая на сыром брезенте. Потом растирались простынями в блаженном удовольствии чистоты.

К вечеру импровизированные столы были готовы. По случаю праздника интенданты не поскупились. На столах стояли открытые банки с тушенкой, яичница из американского сухого порошка, галеты, нарезанный хлеб, сибирское сало и жестяные тарелки с абхазскими мандаринами. Однако настоящий сюрприз явился вместе с летчиками. Им перепал ошибочно выброшенный немецкими пилотами груз для окруженных фашистов. В брезентовых мешках они обнаружили итальянскую сырокопченую колбасу, головки голландского сыра, плитки с шоколадом, и металлические канистры с вином и коньяком. Видимо фюрер хотел подсластить своим солдатам встречу Нового года в окружении. Но задумка не совсем удалась.

Троянов позаботился и о музыкальном сопровождении. Когда произнесли первый тост, провожая старый год, он дал знак, и два его подчиненных достали из футляров музыкальные инструменты – аккордеон и гитару. Зазвучала музыка. Будто не было вокруг войны. Будто не витала над палаткой смерть. Музыка наполняла сердца нежностью и тоской по прошлому мирному времени, в котором, казалось, все были счастливы.

Начались танцы.

– Вы разрешите?

Настя оглянулась и увидела стоявшего позади нее офицера, протянувшего к ней руку. Она встала и пошла в круг. Офицер обнял девушку за талию и плавно повел в вальсе. Он умел танцевать. Настя следовала его движениям, голова ее шла кругом, в душе творилось что-то необычайное. Словно исчез тяжкий груз военного быта, не давила чужая боль, птицей прилетела новая счастливая жизнь….

– Меня Сергеем зовут – молвил офицер – а Вас как?

– Настя.

У Сергея были серые, смелые глаза с какой-то шальной, неустрашимой открытостью. Наверное, такие глаза бывают только у людей, которым неведом страх. Он был высок и строен, его русые волосы завивались в чуб, лихо закинутый набок.

– Настя, вы мне сразу понравились – сказал он – Еще потанцуем?

Сердце Насти сжалось, она почувствовала неудержимый напор. Но ответила – Хорошо.

Потом они еще танцевали, пели и веселились. Офицеры ушли только в два часа ночи. Завтра им предстоял летный день.

Настя вышла из палатки проводить Сергея и он, сначала пожал ей руку и а затем быстро притянул к себе и попытался поцеловать в губы. Но она отвернула лицо, и поцелуй пришелся в щеку.

– Какая ты! – засмеялся он.

Настя смущенно улыбнулась и не нашлась, что ответить. Ей не хотелось обижать этого красивого и хорошего парня.

Через два дня он снова пришел к ней. Впервые за три месяца она получила от Сомовой увольнение, и они пошли гулять.

Шли не спеша по накатанной военной техникой дороге под тихой январской порошей и почти не говорили. Все мелкое и суетное на войне становится недостойным разговора, а говорить о больших чувствах было рано. Насте приятно было общество этого летчика, но Булай не выходил из головы. Где он, жив ли, что с ним? Эти вопросы постоянно крутились в ее сознании.

Навстречу им попалась колонна пленных, которых конвоировали красноармейцы с примкнутыми к винтовкам штыками. Вид у пленных был отчаянный. Это были румыны, не знавшие, что такое русские морозы. Настя с жалостью смотрела на обмороженных, изголодавшихся людей, едва передвигавших ноги в дырявой и легкой обуви.

Внезапно Сергей засмеялся:

– Смотри, Настя, что за чудеса.

Он показал на двух офицеров, которые шли рядышком, как бы не замечая подчиненных. Их брови и ресницы были подведены, а щеки напудрены. У одного из них была даже черная мушка на щеке. Офицеры были одеты, в щегольски подогнанные формы, а поверх имели еще и овчинные полушубки. Настя тоже засмеялась. Она и помыслить не могла, что мужчины в состоянии наводить красоту на лице как женщины, а уж на фронте тем более. Офицеры смерили обоих высокомерным взглядом, и прошли мимо.

– Что же это за армия такая, если у нее командиры пудрятся, и подводят брови? – спросила Настя.

– Какая это армия – ответил Сергей. – У нас вчера на аэродроме немецкий пилот сел. Перебежчик. Не оттого, что нас полюбил, а от того, что фюрера возненавидел. Гитлер ведь запретил им из окружения прорываться. Ну, ругал этот пилот свое начальство, на чем свет стоит. А потом на румын перешел. Оказывается, когда немецкие летчики видели, что румыны от наших бегут, они их с воздуха из пулеметов поливали, а то и бомбили. Вот такая фронтовая дружба.

Настя смотрела на Сергея, и в сердце ее разливалось тепло. Серые его глаза играли живой силой, хрипловатый голос звучал магнетически завораживающе. Она видела только его лицо и плохо слышала, что он говорил.

Сергей понял ее состояние. Он распахнул свой летный реглан, притянул Настю к себе и крепко прижал. Потом нашел своими губами ее губы и стал жарко целовать. Голова девушки кружилась, она забыла, что они стоят посреди голой зимней степи. А его руки уже проникли к ее плечам, нежно и требовательно сжимали их. Настю охватила истома, она стала слабнуть, и прижалась к Сергею. Сгущались сумерки, вокруг стояла тишина, и она чувствовала только жаркие поцелуи Сергея, который жадно и неудержимо ласкал ее. Сергей отпрянул на секунду, снял с себя реглан и расстелил его на снегу. Настя плохо соображала, что происходит и только чувствовала, что она не вольна сейчас распоряжаться собой. Сергей подхватил ее на руки и положил на реглан. Лег рядом, придавил жарким, тяжелым телом, и, задыхаясь от страсти, стал расстегивать на ней полушубок. Настя смотрела в темное небо, на котором появились первые звезды, и вдруг увидела Севку. Он стоял с непокрытой головой и неотрывно смотрел на нее. Что-то ударило девушку изнутри, и она сильным движением разжала объятия Сергея.

– Сережа, не надо. У меня есть жених.

Сергей отвалился, привстал на локте и коротко хохотнул:

– Жених? На каком фронте, в какой роте? Может быть уже в могилевской дивизии! Настенька, если мы сегодняшний день не проживем, завтрашнего может не быть. У меня тоже есть невеста, да как знать, увидимся ли?

– Надо верить, вот и все. Не целуй меня больше. Я не хочу.

Он все понял. Помог ей подняться, поднял реглан, и тихо сказал – пойдем, провожу тебя.

Через три дня в госпиталь приехал Троянов. Он пришел к Насте, сел на табуретку и долго молчал. Потом показал на принесенный с собой вещевой мешок.

– Все, что от Сергея осталось. Погиб он. Это на всякий случай перед вылетом велел тебе передать. Нет у него больше никого.

Настя окаменела. Она видела много смертей, но не смогла к ним привыкнуть. Весть о смерти Сергея, так и не ставшего ей близким человеком, но такого сильного, такого славного русского парня, ударила ее.

Троянов рассказал, что вчера приказал Сергею сбить «раму», которая повисла над участком фронта, прикрываемым его полком.

«Рама» не считалась среди пилотов легкой мишенью, хотя и была всего лишь самолетом-разведчиком, с небольшой скоростью. У этого неказистого, похожего на воздушный змей самолета были уникальные маневренные возможности. На сей раз Сергею попался в противники настоящий немецкий ас. Он не струсил при появлении советского истребителя, а начал с ним игру в кошки-мышки. Пока Сергей маневрировал, немец спокойно висел на своей высоте и ждал, когда русский выйдет на атакующий курс. И стоило только Сергею поймать «раму» в сектор обстрела, как немец убирал газ, и его самолет, камнем падал вниз, а трассеры проходили над ним. Затем он снова поднимался и ждал, когда русский зайдет на очередную атаку. Стало ясно, что немец переигрывает Сергея, и у того кончаются боеприпасы. Зная лихой характер парня, Троянов приказал ему возвращаться на аэродром, и уже хотел высылать другого пилота, когда услышал по рации голос Сергея:

– Ну, ты у меня не уйдешь. Я тебя достану.

После этого связь прервалась.

Как потом доложили наблюдатели с земли, израсходовав боезапас, Сергей пошел на таран и сумел подловить фашиста во время его падения по вертикали. Удар был такой, что обе машины вспыхнули и на землю упали лишь их обгоревшие остатки.

 

39

Севка в окружении. Рождество 1943

Летняя попытка немцев разгромить окруженные под Ржевом советские части не дала запланированного результата. Армия генерала Белова была рассечена и рассеяна, но в лесах остались многочисленные подразделения, которые продолжили партизанскую борьбу. Это было уникальное явление. Совсем неподалеку от Москвы, иногда всего в 150 км, в лесах скрывались тысячи солдат, отметивших уже целый год своей партизанской деятельности под боком у столицы.

Всеволод Булай остался в составе 223 полка майора Бородина, после того, как немцы расчленили группировку Белова.

Летом майор с трудом вывел свой полк из устроенной немцами мясорубки, и понял, что пробиться к своим имеющимися силами не сможет. Вся территория была плотно нашпигована немецкими войсками. Изучая карту местности, Бородин обратил внимание на участок леса, с трех сторон отсеченный глубокими оврагами, и лишь в одном месте соединенный с основным плато узким переходом. Высланная разведгруппа долго не могла найти это место в кромешной чащобе, но наконец, нашла, и обнаружила там следы древнего городища. Видно, древние славяне пользовались этой естественной крепостью для укрытия от набегов татаро-монголов. Добраться в нее через огромные, с отвесными стенами, поросшими чащобой овраги было практически невозможно.

Городище было большим, и остатки полка разместились на его территории. Им нужен был отдых и время на восстановление сил. Немцы прочесывали лесной массив, в основном отталкиваясь от лесных дорог, и сумели выгнать на открытое место довольно большое количество красноармейцев. Но городища они не достали. Солдаты Бородина обживались на этой территории. На ней появились землянки и хозяйственные постройки.

Постепенно Бородин наладил партизанскую деятельность, но действовал осмотрительно, ближе, чем за десять километров от базы операций не проводил. Самой острой для него была проблема тылового обеспечения. В ход шла конина, а изредка добытая в окрестных селах тощая корова делилась на день-два прокорма полутысячи взрослых мужчин. Бойцы питались впроголодь.

К вечеру 5 января Бородин получил сводный доклад разведгрупп, ходивших по шести направлениям в радиусе до двадцати километров. По итогам их доклада майор собрал совещание командного состава полка, на которое попал и Севка.

– Как показывает развединформация – начал Бородин – бои с немцами сейчас ведутся в районе Можайска. Территория и дороги между нами и фронтом сильно заполнены немецкими войсками.

Мы находимся в тылу немцев, на расстоянии примерно тридцати километров от линии фронта. Возможности продвинуться туда незамеченными, по зимнему рельефу нет. Ближайшие деревни Неверово, Брюховка, Силино, заняты противником. В них стоят гарнизоны численностью от взвода до роты. В городе Спицин гарнизон насчитывает усиленную роту. По железнодорожной трассе Минск-Москва базируются на станциях части охраны. Они в состоянии оперативно укрупняться за счет подвижного состава железной дороги. На станции Ора идет выгрузка бронетехники, которая, предположительно, будет участвовать в новом наступлении на Москву. Уже поступило до 100 танков вместе с личным составом, в количестве до полутысячи. Ситуация диктует необходимость продолжения партизанско-диверсионной деятельности. Но у нас на исходе продовольствие и боеприпасы.

Ставлю боевую задачу. Первая, вторая и третья роты формируют ударную группу для операции в городе Спицин. Вооружение и продовольствие немецкого гарнизона могут временно покрыть наши потребности. Командиром сводной группы назначаю капитан Кронина. Группа получает необходимый боекомплект от остающихся на базе подразделений. В ходе операций ставится задача разгромить гарнизон, забрать все оружие, боезапас и провиант. В Спицине имеется легкая артиллерийская батарея на конной тяге. Ее необходимо взять. Выдвижение в район операции – 22.00 7 января, начало операции – 3.00. После завершения операции возвращение в лагерь.

Капитан Кронин собрал командиров участвующих в операции рот. При обсуждении подготовки обратился к Булаю:

– Как я понимаю, товарищ лейтенант, Вы крещение давно прошли. Поэтому поручаю вам особое задание: наберите из личного состава артиллеристов и работайте только по немецким пушкам. Их следует захватить и при необходимости сразу пустить в дело. Понятно?

– Так точно, товарищ капитан.

– Справитесь? Немецкая техника вам знакома?

– Да, трофейную полевую артиллерию видел. Даже немного за рычаги подергал. Справлюсь.

– Хорошо. Да, и вот еще что. Немецкие артиллеристы всегда имеют при себе средства радиосвязи. Нам позарез нужна рация. Ищите ее в штабной избе немецкой батареи. Это очень важно.

* * *

Отряд в 200 штыков выступил к Спицину под покровом быстро густевших сумерек. Нужно было преодолеть по пересеченной заснеженной местности около 15 километров и к двум ночи подойти к окраине города. Впереди шла группа разведчиков на лыжах, изучивших маршрут. Далее, неровной колонной утаптывая лыжню ногами, тянулся сам отряд. Люди одеты плохо. Редко на ком полушубок или ватный бушлат. На некоторых по две шинели. Ноги почти у всех в своих или трофейных сапогах на «рыбьем меху». Чтобы они не замерзали, бойцы старались добыть размеры побольше, и наматывали на ступни куклы из порезанного на портянки белья. На открытых местах снег был не очень глубокий, позволял передвигаться быстрым ходом. В низинках и оврагах бойцы проваливались выше колена, теряя силы и темп. Они были голодны и неважно вооружены. Но все они прошли ад окружения и сумели выжить в нем. Они научились не бояться смерти, воевать деловито и цепко, ненавидеть врага и не давать ему пощады.

«Откуда и куда идет через темную ночь эта колонна, видят ли ее из небытия наши предки, вспомнят ли о ней наши дети?» – думал Севка. За год непрерывной военной работы он научился думать не только о победе и выживании. Смерть, которая частенько посвистывала рядом с ним, приучила его подниматься в мыслях над землей, и осматриваться между прошлым и будущим. Молодым своим сознанием Булай уже понял, что является участником какой-то огромной исторической драмы, в которой решается судьба человечества. Актеры этой драмы, военные и гражданские, знаменитые и бесфамильные, отважные и трусливые – все они являются исполнителями чьего-то неведомого замысла. Бог ли это, Судьба ли или Рок, не знал Булай. Но он чувствовал только одно – война предрешена, также, как предрешено движение этой колонны. Обернувшись назад, Севка видел, как медленно, но бесшумно плывет она в темноте. В этом движении было что-то от неумолимых законов природы. Он знал, колонна попадет куда надо и сыграет предназначенную ей роль. Цена, видно, будет немалой. Вооружение слабое. На всю группу имеется лишь пара ручных пулеметов Дегтярева, с одним запасным диском на каждого, а солдаты тащат на себе либо самозарядные СВТ, о которых не могут говорить без матюков, потому что те часто заедают, либо трехлинейки, оставшиеся в армии еще с тех времен, когда ее не начали переоснащать новым оружием. Кое у кого на плече висят трофейные немецкие шмайссеры или карабины. Но у всех мало патронов. У севкиной группы из шести артиллеристов имеется один ППД, две винтовки и три револьвера. Сам Булай в дополнение к нагану вооружен трофейной немецкой гранатой на длинной ручке.

Последние полтора километра до Спицина шли полем, оставляя за собой глубокий след. Настанет утро и любому станет ясно, откуда пришли ночные гости. Поэтому без победы нет пути назад. Нужно, чтобы преследовать было некому. К двум часам ночи вышли в овраги, за которыми начинались улочки, потонувшие в заснеженных садах. Бойцы получили команду отдыхать, а командир группы собрал офицеров. На небе ярко светила луна и в ее свете виднелись силуэты городских строений.

– Иванов, смотри, вон торчит пожарная каланча. Рядом с ней районная больница. Она двухэтажная, деревянная. В ней находится большая часть гарнизона. Это твоя цель подойдешь со своей группой вплотную, окружишь, возьмешь под прицел окна. По команде забросаете больницу гранатами. Выдели трех поджигателей. Больница должна загореться. Ваша задача – не выпускать из нее врага, до тех пор, пока все там не сгорят.

– Булай, ты берешь пожарное депо сразу после начала боя. Немцы поставили там пушки. После захвата артиллерии выкатывай ее из ворот и наводи на школу прямой наводкой. В школе находится немецкий штаб, там же живут офицеры и часть солдат. Ее будет штурмовать Сагайдак со своей группой. В случае чего поможешь им огнем.

Начало операции ровно в три часа по моему выстрелу. Первым делом уничтожаете часовых и далее приближаетесь на расстояние кинжального огня к объектам противника. Больницу сжечь. В школу входить только после прекращения сопротивления.

Теперь главное. Нам приказано:

Первое – уничтожить живую силу противника.

Второе – добыть по возможности все штабные документы, особенно карты.

Третье взять как можно больше оружия и боеприпасов.

Четвертое – добыть как можно больше провианта.

Бойцы каждой группы должны знать эти задачи. Захваченных коней не убивать, уводить с собой. Немецкую полевую кухню и все что при ней – также. Немецких солдат обыскивать на предмет обнаружения сухих пайков. Особое внимание обратить на поиск склада с продовольствием. Врага в плен не брать. Пленный нужен только офицер, желательно командир гарнизона.

Задачи понятны?

– Так точно, товарищ капитан – нестройно ответили командиры приглушенными голосами.

– Тогда через 15 минут выступаем. Проведите в своих группах постановку задач. Каждую группу ведет разведчик. Немцы охраняют только свои объекты. Улицы не патрулируют. Но ухо держать востро.

Скоро три группы углубились в спящие улочки города. Они расходились, чтобы потом приблизиться к центральной площади с разных сторон.

Севка со своими артиллеристами шел в группе лейтенанта Иванова. Тело его напряглось от ожидания страшного и неизбежного действия. Ноги пружинили, голода не чувствовалось. Городок казался спавшим, или на самом деле спал, но даже если какой-нибудь хозяин и заметил из-за занавески силуэты солдат, бесшумной цепочкой передвигавшиеся в темноте, он не подал никаких признаков жизни.

Вскоре идущий вперед разведчик поднял руку. По узкой боковой улочке они приблизились к площади. Иванов и Булай осторожно выглянули за угол и увидели, что над входом в больницу мерцает фонарь «летучая мышь», освещавший часового, прислонившегося к косяку двери. Тот явно подремывал. До часового было не более пятидесяти метров. Дальше, за больницей, торчала каланча пожарного депо. Напротив, через площадь точно такой же фонарь висел над входом в школу и в его свете медленно прохаживался немец с карабином за плечом. Голова его была закутана шарфом поверх картуза. Площадь была по провинциальному широкой и от фонаря до фонаря насчитывалось добрая сотня шагов.

Группа Иванова тихо рассредоточивалась. Часть солдат из боковой улочки просочились в огороды, а затем ползком приблизились к задней части больницы, которую также охранял часовой.

Булай со своими артиллеристами остался за углом. Им предстояло после начала боя бегом преодолеть расстояние до депо и брать его с фасада.

Стрелки часов медленно приближались к трем. Напряжение Севки достигло высшего предела. Он принадлежал к тем людям, для которых чем раньше начнется испытание, тем лучше.

«Скорее бы» – подумал Севка и прислонился к бревнам углового дома. Ему казалось, что так проще выдерживать напряжение. И вдруг неожиданно треснул винтовочный выстрел, сразу за ним еще один и началась пальба со всех сторон.

– За мной – крикнул Булай своим бойцам, выскочил на площадь и, прижимаясь к палисадникам, побежал к депо. Рядом с ним бежали артиллеристы и бойцы из группы Иванова, которым предстояло взять под обстрел фасад больницы. На противоположной стороне выскакивали из укрытий люди Сагайдака.

Немцы опомнились довольно быстро. Из окон больницы и школы раздалась дружная стрельба, и полетели гранаты.

Севка упал на землю. Миновать фасад здания под таким плотным обстрелом было невозможно. Вся надежда на поджег. Но его пока нет. Он знал, что у поджигателей не было бензина, и они использовали пучки сухой травы, в которые насыпали пороха из патронов. Не лучшим образом обстояло дело и на другой стороне площади. Немцы отсекали нападавших плотным огнем и им не удалось взять окна под фронтальный обстрел. Били с боку, под углом. Внезапно из оконца на крыше школы заработал тяжелый МГ, нащупывая позиции нападавших, спрятавшихся в основном в палисадниках и канавах. Этот пулемет сметает все живое и слава Богу, что пока темно. Пулеметчик бьет больше наугад. Но если пустит осветительные ракеты, станет плохо.

– Булай, без пушек нам копец – услышал он голос Иванова – Давай, Сева.

Севка и сам понимал, что только пушками можно изменить ход боя.

– Иванов, пусть твои из винтовок по гнезду бьют, прикроют. Давай ребята, ползком – крикнул Севка своим и погреб по снегу на животе к больнице, прижимаясь к заборам и фасадам домиков. Он надеялся, что засевшие в больнице немцы не смогут увидеть его группу, которая ползет вдоль стены, тем более, что высунуться ей не дают наши, простреливающие окна с флангов.

Но пулеметчик на той стороне площади был реальной угрозой. Если он настолько востроглаз, что заметит группу на фоне белого снега, то ей не сдобровать. Похоже, у него нет осветительных ракет и в этом наше счастье. Еще есть надежда, что выстрелы трехлинеек пробивающие дощатую боковинку слухового оконца не дадут ему особенно наглеть.

Снова он потерял счет времени, снова не помнил себя. Лишь кто-то полный силы и воли толкал локтями и коленями мерзлую землю и стремился к заветным воротам депо. Он полз, не глядя вперед, сначала по рыхлому снегу, потом по натоптанной тропинке вдоль больницы, не обращая внимания на грохот стрельбы из ее окон, не глядя вокруг, опустив голову к земле, и когда почувствовал под рукой обледеневшую булыжную кладку, понял, что это мощеный выезд из пожарной части. Значит дополз. Приподнялся: вот они ворота. Вот он, амбарный замок на кованном засове. Вот она – граната, приготовленная на этот случай. Где от нее прятаться? Только за углом депо, к которому примыкает забор. Уступ всего с полметра, но хватит. Сколько до него бежать от гранаты? Шесть метров. Время работы запала 4 секунды. Пойдет. Лишь бы не подстрелили. Булай обернулся к группе, лежавшей позади него.

– Взрываю замок. Всем прятаться за угол. Я бегу на ту сторону.

Он вскочил на ноги, в три прыжка подскочил к замку, сунул в его дугу деревянную ручку гранаты, выдернул чеку и бросился к дальнему углу депо.

Едва успел заскочить за угол, как прогремел взрыв. Выглянув из укрытия Севка увидел, что замок сорван и ворота приоткрылись. Но тут же по ним полоснула очередь с противоположной стороны улицы.

«Иванов, мысленно – кричал Севка – Иванов, родной, успокой пулеметчика». И словно услышав его, из-за забора рядом с больницей по гнезду заработал ручной пулемет Дегтярева. Этот пулемет не уступал МГ в убойной силе, разве что был помедлительнее в разговоре. Но говорил, как гвозди заколачивал.

Немец на чердаке школы примолк и Севка с бойцами метнулись в депо. Вот они, три новеньких крупповских пушечки семьдесят третьего калибра. Вот они, ящики со снарядами.

– Крапивин, выкатывай крайнюю в ворота на прямую наводку, Семенов, доставай осколочный. Он с черной головкой.

Солдаты деловито выкатили пушку в створ ворот, раздвинули станины, а Семенов, взломавший штыком снарядный ящик, уже тащил первый снаряд.

– Что тут у них особенного – бормотал себе под нос Севка, присаживаясь у зарядной части – вот окуляр в кожаном мешочке. Мешочек долой. Окуляр стоит правильно. Вот казенник, вот штурвал горизонта, вот штурвал вертикали, вот спуск. Все как у нас. Только местами перепутали. Он дернул рукоять казенника. Тот откатился и Семенов тут же задвинул в него снаряд. «А вот теперь повоюем – подумал Севка. И словно в издевку над ним в небе вспыхнула ракета, осветив открытые ворота депо как театральную сцену. Пулемет на крыше снова заработал. Пули хлестали по помещению депо, но Севка, с заряжающим, укрылись за щитком орудия, а остальные солдаты, отступили из сектора обстрела.

– Ух, какой ты страшный – приговаривал Севка приноравливаясь к колесикам наводки орудия – ух какой ты страшный.

Пули хлестали по щитку, с визгом разлетались по помещению, но не могли его достать. – А вот теперь моя очередь – Севка вывел прицел на оконце. Сто пятьдесят метров для пушки – ерунда.

– Давай, Семенов!

Семенов дернул за шнурок спуска, орудие рявкнуло, подпрыгнуло и плюнуло осколочным в слуховое окно школы. Там блеснула вспышка взрыва, полетели клочья кровли, стекол, пыли. Пулеметное гнездо было уничтожено.

– Ну, теперь дело пойдет – крикнул Севка – давай ребята, подтаскивай снаряды – и стал крутить штурвальчики, опуская ствол ниже, на окна школы, откуда продолжали поливать площадь ружейным огнем. Десять окон. Значит, надо будет десять снарядов…

 

40

Святой Источник

Старик Коробков постучал в дверь ближе к вечеру. Дмитрий с Анной как раз садились сумерничать, когда в дверном проеме показалась его невысокая, ладная фигурка в овчинном полушубке. Коробков снял шапку, перекрестился на образа и молвил:

– Хлеб да соль, православные. Здравствуйте Вам.

– Проходи Михал Михалыч, проходи, дорогой. Садись с нами вечерять.

Старик смущенно улыбнулся:

– Спасибо на приглашении, Степаныч, я ведь на минутку залетел. Про чудо-то слышал?

– Что за чудо такое?

– У иконы Николая Чудотворца источник забил.

– Ну-ка сядь, Михалыч, сказывай, что видел, что слышал. В том месте не может быть источника. Оно на высоте.

– И я о том же. Чай, знаешь, наши старушонки повадились туда на молебны ходить, церкви то нету. К ним и тетюшинские приспособились. Потом и другие стали там молиться. Кто-то теперь и Богородицу там поместил. В общем, как в начале времен. Ну, вот, моя сегодня с Петрунихой и Дашкой Юдичевой подались туда с самого утра помолиться. Они хорошую тропку натоптали, резво ходют. Пришли они, значит, видят, рядом с дубом из снега ручеек течет. Да не каплет, а прямо журчит.

– Может, весна поторопилась?

– Степаныч, где ты видел, чтобы в наших краях в феврале весна журчала? Не было такого. Так вот, бабы наши сильно удивились и конечно обрадовались. Снег вокруг отгребли прямо до земли, видят – течет из под корневища. Ты про такое слыхал? На дубе Николай Чудотворец с Богородицей, а из корней источник забил! Нет никакой физической науки, чтоб такое объяснила.

– Ладно, ладно, сосед, не горячись. Завтра с утра сходим, глянем, что там наши девчонки откопали.

На следующее утро как рассвело Булай с Коробковым поспешили к дубу. Их глазам открылась действительно небывалая картина. Из-под заснеженных корней дерева струился ручеек, сбегавший по наклону к сугробу и исчезавший в нем. Снег по бережкам ручья обледенел, а у сугроба собралась небольшая лужица, от которой шел заметный парок. Булай опустил руку в воду. Она была холодной, но не настолько, чтобы быть талой водой. Нет, это явно не талая вода.

– Ну что, Михаил Михайлович. Прими мои поздравления. На поселке Богородица свой источник отворила. Давай людей оповестим. Молебен сейчас служить не будем, районные власти не поймут, хотя…Времена вроде к лучшему меняются. Сделаем так: подождем, как себя ручей поведет. Теперь из него люди точно воду брать будут. Если же вода окажется целебной, тогда я найду способ священника в Арзамасе известить. Глядишь, приедет и освятит.

Местные жители стали ходить к источнику за водой, хотя в поселке было несколько колодцев. Скоро выяснилось, что вода лечит нутряные болезни, особенно всяческую маяту с желудком.

Слух об источнике быстро облетел округу. К нему пошли жители близлежащих сел, приезжали из Окоянова и других недалеких городков. Когда снег сошел и обнажилась земля, Булай с Михалычем поместили его в небольшой сруб и вывели из сруба трубу. Теперь по всей округе его стали звать источником Николая Чудотворца.

 

41

Черчилль о победе под Сталинградом

Как Сталин смог накопить ударные силы в степях под Сталинградом и немцы не обнаружили их? Этого не может быть!!! Ведь от разведывательной авиации нельзя скрыть сотни тысяч солдат и несметное количество боевой техники! Почему Гитлер не знал о накоплении ударных группировок? Может быть, этот параноик окончательно сошел с ума и не принимал в серьез донесения разведки?

Но это не похоже на правду. Да, у бесноватого не в порядке с головой, но не настолько, чтобы бредить наяву. Я чего-то не понимаю.

Похоже, мне пора принимать в серьез бредовые депеши наших дипломатов из Москвы об укреплении режима.

Никакой режим, откатившийся до середины своей территории под ударами противника, не может от этого укрепиться. Британской политике можно много чего поставить в упрек, только трезвого рассудка у нее не отнять. Мы самые трезвомыслящие политики Европы и не верим в мистику. Сегодня Сталин может укрепить свой режим только загранотрядами, но никак не поддержкой народа. Его народ голоден и запуган, армия набрана из необученных крестьян. Его режим не пал только благодаря ошибкам Гитлера. Да и сегодня бесноватому достаточно нанести один-два таких удара, как под Харьковом и Красная Армия побежит. Она должна побежать. Поэтому мы не будем открывать второй фронт даже сейчас, после победы под Сталинградом. Гитлер еще не исчерпал своих возможностей. Он в состоянии переломить хребет коммунистам, поэтому мы продолжим выжидательную тактику. Из Берлина поступают сведения, что летом фюрер готовит реванш за Сталинград. Думаю, он возьмется за дело серьезно. Мы не будем помогать Сталину отразить этот ответный удар. Посмотрим, как он заговорит, если фюрер прижмет его к стенке. Может быть, ради открытия второго фронта он встанет на колени. Это была бы неплохая поза усатого Джо. Мне бы она понравилась.

Но все же, как ему удалось перехитрить Гитлера? Агенты докладывают, что когда Адольф узнал о контрнаступлении под Сталинградом, он завыл и залаял как бешеный пес. Да, с русскими непросто иметь дело. Не дай Бог, они без нас раздавят фашистов, и мы не успеем к финалу этого спектакля. Тогда Сталин преподнесет нам хороший урок передела Европы.

 

42

Данила Булай, Дмитрий Титов и Бобер

Сов. секретно

Камышин. Грибов

Тов. Камышину

Тов. Грибову

О работе с «Микробом».

СВР и ФСБ РФ ведут совместную разработку «Микроба» – М.Н.Бобровского, русского, 1940 года рождения, гражданина РФ сотрудника аппарата Государственной Думы.

Нами установлено, что «Микроб» с 1992 года является агентом ЦРУ и принимал участие в острых акциях этой разведки на территории России. В частности, он подбирал и готовил снайперов для использования их в период кризиса 1993 года. По материалам расследования на «Микроба» имеется незавершенное уголовное дело, закрытое по не выясненным обстоятельствам.

По имеющимся данным, в настоящее время ЦРУ активизировало работу с ним. Налажена схема встреч в Праге, в которой участвуют сотрудники резидентуры СИС. Цели работы американцев и англичан с данным российским гражданином не до конца ясны. Выяснено лишь, что он используется вместе с агентурой, работающей над дестабилизацией внутреннего положения в РФ. По одной из версий, он снова понадобился противнику для вербовки террористов.

В связи с тем, что связь противника с «Микробом» осуществляется за рубежом и отслеживать сотрудничество затруднительно, считаем, наиболее целесообразным осуществить его перевербовку, выяснить планы противника и по результатам принять решение о дальнейших действиях.

Резолюция:

Согласен.

* * *

Рыков сам позвонил Булаю по его мобильному телефону.

– Окурок опять появился.

– Что хотел?

– Опять того же. Хочет любимого племянника пристроить. Но зарплаты с меня не просит. Крутит мозг как всегда.

– А ты?

– С учетом просьбы уважаемых людей, решил согласиться. С испытательным сроком.

– Спасибо, Николай. К тебе на днях от меня товарищ придет. Тезка твой. С ним все и обсудишь.

– Добро.

Через некоторое время «Спринтер» получил по эфиру задание посетить Рыкова и договориться о системе наблюдения за племянником Бобра.

 

43

Вербовка «Микроба»

Судьба провела Данилу через всякие испытания. В том числе в самом начале карьеры ему пришлось вербовать и использовать отвратительного негодяя, каждая встреча с которым отравляла душу. Но таковы законы жанра, разведка не предназначена для работы в белых перчатках. Булай чувствовал что теперь, на закате профессиональной карьеры ему снова придется иметь дело с крысой, которая надолго лишит его спокойного сна.

Михаил Бобровский был тем самым небесным высевом на грешной земле, который допускается для того, чтобы среди полезных растений сосали соки земли сорняки, создавая условия для борьбы за место под солнцем. Иначе не будет достигнута гармония природы.

Если бы кто нибудь спросил Бобра, зачем он появился на этот свет, он не колеблясь ответил бы: чтобы всласть пожить. А так как никакими талантами для честного обеспечения сладкой жизни Бобер не обладал, то он сделал своим образом существования прохиндейство, искренне полагая, что весь мир держится именно на таком способе добычи хлеба насущного. Какова воспитательная роль команды Бориса Николаевича Ельцина в становлении его мировоззрения, неизвестно. Судя по всему, он без этой команды лучше не стал бы. В Москву Бобер переехал вместе с Е.Б.Н. из Свердловска, работал на самых незаметных должностях в его секретариате и был счастлив тырить материальные ценности, проходившие через его руки. Это не помешало, а напротив, помогло его служебному росту и к моменту кончины Ельцина, он уже занимал в его аппарате заметное место. После перетряски Секретариата, Бобер сначала хотел стать политиком, но рылом не вышел и вскоре уже работал на административной должности в Думе, где быстро заделался посредником между парламентариями и бандитами, проталкивающими нужные им законы. Правда, несмотря на шелковый пиджак и фарфоровые зубы глаза его не утратили жуликоватого выражения, как бы предупреждавшего каждого, кто вознамерился с ним общаться: осторожно, плут.

Булай нисколько не сомневался в том, что Бобер согласится работать под контролем, но это еще не значило, что он будет вести себя честно. Такой сорт крыс говорит правду только в одном случае – когда капкан придавил им хвост. И то без гарантии.

Вербовочную беседу было решено провести совместно с сотрудником ФСБ Дмитрием Титовым, занимавшимся разработкой ОПГ вокруг Госдумы.

Булай пришел в маленький служебный кабинетик Бобровского перед обеденным перерывом, когда тот собирал со стола бумаги, чтобы пойти в столовую. Данила представился, предъявил удостоверение и спросил, не может ли хозяин уделить ему несколько минут своего времени.

Тот мгновенно почувствовал опасность и не был бы Бобром, если бы не попытался с ходу устроить цирк.

– Что за фигня – зачастил он сипловатым тенорком – ко мне из разведки пришли. Штирлиц что ли или Иоганн Вайс ко мне пришел. Зачем я разведке сдался? Да я не знаю, о чем говорить-то с тобой, мил человек. Вот сейчас Грызлу позвоню, мол Борух Борухыч, вяжет меня братва из Ясенева, понимаешь, твоего верного Санчу Панчу, а ты охрану нашу пришли с браслетиками, пусть их заберут. Они ведь так, поди от нечего делать ко мне пришли – то…

Данила смотрел на Бобра и внутренне смеялся. Нет, не переводится в России порода Смердяковых и что интересно, никакой технический прогресс на эту породу не действует. Все такие же убогие душой и изворотливые мозгами ублюдки.

– Хватит ваньку валять, Бобровский – тихо произнес Булай – это по тебе браслеты плачут и никакой Грызлов тебе не поможет.

Бобер мгновенно затих и медленно сел на стул. Его лицо покрылось каплями пота, маленькие глазки часто моргали, лицо покраснело.

– Я разговариваю с Вами, гражданин Бобровский от лица Службы Внешней Разведке по той причине, что у нас имеется информация о Вашей связи с иностранными спецслужбами, то есть о вашей предательской деятельности.

Бобер вжался в спинку стула, растерянно оглянулся, приложил руки к сердцу и растерянным голосом спросил:

– Моей предательской деятельности? Я, сын репрессированного колхозника, мог допустить предательскую деятельность? Его голос стал повышаться – да вы соображаете, что говорите? В прошлые времена ударились, в НКВД захотели поиграть, да знаете, что за это бывает?

Данила искренне рассмеялся:

– Ваш отец, как Вы говорите, репрессированный колхозник, был убит при ликвидации банды грабителей в городе Караганде в 1949 году. А до этого он дезертировал из Красной Армии и скрывался от розыска. Судя по всему, Вы пошли в папу и больше вести пустые разговоры я с Вами не буду.

Булай позвонил по внутреннему телефону Титову:

– Дима, заходи. Бобровский шутки шутит.

Через минуту дверь открылась, и внушительная фигура Титова появилась в проеме.

– Полковник Титов, ФСБ – произнес Дмитрий низким басом. – Я так понял, гражданин Бобровский, Вы решили прикинуться валенком. Что ж, дело ваше. Но позвольте мне зачитать Вам выдержку из обвинения следственного управления ФСБ в ваш адрес.

Он достал из кармана пиджака бумагу с печатями и подписями и начал «… в период общественно-политического кризиса 1993 года, Бобровский М.Н. поддерживал связь с резидентурой ЦРУ в Москве и по ее заданию организовал группу снайперов, обстреливавших толпу перед Белым домом в провокационных целях. По показаниям гражданина Горелова А.А., Бобровский М.Н. лично вручил ему снайперскую винтовку СВТ, тридцать патронов к ней и дал указание занять позицию на чердаке гостиницы «Украина». По признанию Горелова А.А., им совершено более трех попаданий по гражданским лицам. После завершения кризиса Бобровский выплатил Горелову вознаграждение в размере две тысячи долларов США….».

– Как Михаил Николаевич, продолжать дальше?

Бобровский сидел с потерянным видом, не в состоянии ответить. Он никак не ожидал такого развития ситуации. Потом вздохнул, распрямился и снова с наглецой в голосе сказал:

– Ладно, понятно, чего ты пришел, а этот из Ясенева, что здесь делает?

Данила включился в разговор:

– А этот из Ясенева хочет Вам рассказать о продолжении Вашей легендарной деятельности. Например, о встречах с сотрудником СИС Даски в Праге.

– Ох, куда двинул! И это ты знаешь…

– Вы хоть понимаете, Бобровский, что дело Ваше плохо?

– Это мы еще посмотрим. Жаль Борис Николаевич нас покинул. Он бы вам всыпал перцу. Но и сейчас я просто так не дамся. У меня есть, кому заступиться…

– Вы отстали от времени, Михаил Николаевич. Ни один политик, ни один чиновник, которым Вы услуги оказывали, за Вас не заступится. Шпионаж – это не тот случай, чтобы заступаться.

Ну, а если вы решите к бандитам обратиться, то и они Вас оставят в одиночестве. Тем более, что группировку братков вокруг Думы мы берем в оборот.

– Слушай, полковник, ты мне не крути. Так не арестовывают. Если бы хотели арестовать – привели бы прапорщиков с наручниками, подогнали бы «воронок» и поехал бы я в Матросскую Тишину. А Вы разговоры разговариваете.

– Здесь Вы правы, но не до конца. Вам еще предстоит ознакомиться с полным текстом предъявленных обвинений в условиях несвободы. Но это позже. Мы должны доработать Ваш случай и поэтому вы пока имеете шанс говорить с нами как свободный человек.

– Не понял.

– То, что Вы сделали против своей страны, мы знаем. Но вот о том, какие у вас с англичанами и американцами планы, мы пока не в курсе. Об этом и поговорим. Сами понимаете, от того, насколько честно вы себя будете вести, зависит и ваша судьба.

– Какие планы?

– Ну, к примеру, какое задание Вы имеете на сегодняшний день, что уже сделали и когда состоится очередная встреча в Праге.

Данила уже понял, что Бобер будет выкручиваться и врать до последнего. Вербовка его если и возможна, то лишь под какое-то конкретное поручение, которое ему придется выполнить от безысходности положения. Превратить его в добросовестного помощника невозможно. Это отброс общества.

Беседу продолжили в более удобных условиях – в отдельном номер «Метрополя». Постепенно, слово за словом, деталь за деталью из Бобра выдавливали информацию об особых делах англосаксонских резидентур в России в складывающейся обстановке.

 

44

Окояновский поселок. Письма с фронта

В доме Булаев царила тяжкая тишина. Весточек от сыновей не приходило уже давно. Анатолий прислал единственный треугольник осенью сорок первого. Сообщал, что вышел из окружения и находится на переформировании неподалеку от Тулы. Потом снова надолго замолчал. Вестей от него было, а ведь наступил уже сорок третий год.

Севка писал последний раз в начале сорок второго перед наступлением под Москвой. И от него целый год нет сообщений.

Поселок придавила непреходящая тоска военной страды. Людей не радовали картины пробуждения природы и благодатной летней жары. Ни ласковый дождь, ни хрустящий снег, ни золото лесов не звучали в душах радостной симфонией жизни. Народ нес тяжкий крест погибели своих сынов и дочерей, пожаров и разрухи, голода и непосильного труда. В поселке, то в одном, то в другом доме получали похоронки. Оплакивали всем миром, здесь не было чужих. Все были свои, все были родные. Пришли и первые инвалиды. Покатил на санках, отталкиваясь от дороги руками, двадцатилетний Сережка Коробков, потерявший обе ноги под Ельней. Сиднем сел у окна Ванюшка Юдичев, получивший сильную контузию от взрыва под Харьковом. Он полностью потерял слух, голова его постоянно тряслась мелкой дрожью, нервы не выдерживали ни малейшего возбуждения – сразу срывался в истерику. Неспешно водил рубанком у себя в мастерской Федот Микишин, у которого вместе с осколками врачи вырезали из живота половину кишечника и комиссовали по чистой.

Дмитрий боялся за жену. Анна замкнулась и стала нелюдимой. Все время проводила в работе или в молитвах. И без того исхудавшее ее лицо обострилось, под глазами легли глубокие тени, рот сжался в тонкую нитку. Он понимал, как тяжело жена переживает за детей, но ничем не мог помочь ей. Анна не хотела слушать его разговоров и жила своей внутренней жизнью, в которой молитва к Богу стала непрерывной.

Сам он пытался подбадривать себя: пока нет похоронок, есть надежда. Вспоминал собственную бурную молодость, в которой мог много раз погибнуть, но выходил живым и невредимым. Был случай, когда на конспиративной квартире в Нижнем Новгороде взорвалась самодельная бомба и убила троих присутствовавших в комнате подпольщиков. Он был четвертым, но ударная волна каким-то чудом его обошла. Только одежда вся оказалась опаленной.

Да мало ли каких случаев не было. Надо хранить надежду. И они дождались счастливого часа. За одну мартовскую неделю пришли письма сразу от обоих сыновей. Толик писал с ленинградского фронта, где он оказался сначала в блокаде, а потом на Волхове. Правда, сообщал, что это не первая весточка, с волховского фронта он им уже писал. Но они ничего не получили. Севка же сообщал о том, что после московской битвы попал в окружение под Ржевом и партизанил в лесах до тех пор, пока немцев не разгромили под Сталинградом. После поражения они начали отводить свои войска с ржевского выступа. Теперь Севка на переформировании в Ярославле и думает, что на фронт попадет не раньше апреля.

В дом Булаев пришла радость. Анна достала из подполья банку с самогоном довоенной выгонки, напекла пирожков с гречкой, заправила миску квашеной капусты постным маслом и позвала соседей. Пришли старики Коробковы и Петрунины – обе семьи двоюродные родственники. Михаил Михайлович Коробков, увидев самогон, счастливо просветлел лицом.

– Ох, Степаныч, вот праздник, так праздник! Оба говоришь, объявились?

– Оба, оба, – вмешалась Анна – оба моих сыночка разом написали. Вот чудо-то, правда?!

Дмитрий тоже чувствовал удивительную светлую радость. Ему вдруг подумалось, что коли дети прошли такую тяжелую пору войны, то теперь уж, обязательно останутся живы. Празднично было на душе.

Выпили по первой и сразу захмелели. Давно во рту и капли не было. Федот Петрунин начал было говорить о видах на весну, но Булай оборвал его:

– Ладно тебе Иваныч, про дела. Еще наговоримся. Давай лучше споем.

И повел песню сам:

Гости подхватили, и песня начала кружить по дому, набирая силу.

Они пели, отдавшись словам и мелодии, забыв о дне сегодняшнем, о войне и горе. Они пели, расправляя свои души, наполняя их любовью к своей горькой родине, к жизни, ко всему миру.

Дверь распахнулась, в ней появились еще несколько человек, услышавших песню с улицы. Гости садились по лавкам, сбрасывали полушубки прямо на пол и подхватывали:

– Ой ты степь широкая, степь раздольная.

– Нет, – думал Булай – не бывать такому, чтобы мы пропали. Не сломаемся. Любую беду победим.

 

45

Чудотворная

В конце мая, когда лес оделся в белые облака дикой черемухи и калины, когда радостными песнями птицы сообщили о появлении первых птенцов, Дмитрий увидел на лике Богородицы слезы. Благодатный мирр стекал по иконе двумя заметными, наполненными струйками.

– А чья это икона – вдруг пришла в голову мысль – кто ее сюда принес?

Оказалось, никто из поселковских этого не делал. Сама обрелась?

К иконе потянулись люди со всей округи. Теперь уже с утра до вечера здесь молились семьями и по – одиночке.

На Троицу приехал священник из Арзамаса. Отслужили молебен при большом стечении народу. После молебна Булай пригласил отца Арсения к себе в дом, закусить чем Бог послал.

– Что за знак такой, это мирроточение, отец Арсений? – спросил Дмитрий, уже когда они выпили по первой стопке самогону.

– На этот вопрос нет однозначного ответа – молвил священник. Бывает так, что мирр точится к счастливым событиям, а бывает и так, что он предупреждает о больших бедах. Ведь Богородица всегда о нас печется и все наши события, и плохие и хорошие вызывают ее слезы. Слезы радости, слезы печали.

– Хотелось бы думать, что это теперь к нашим большим победам. Ведь война на переломе.

– Наверное, это правда. Только и большие победы большой кровью нам обойдутся, вот и плачет она по каждому, кто свою жизнь положит. Но я вот что хочу Вам сказать. Теперь это место священное. Придет время, мы здесь храм построим. А пока, Дмитрий Степанович, оберегай его. Много еще шального люду по земле бродит. А такую бесценную реликвию обижать нельзя. Может, мы ее с собой в Арзамас возьмем? Сейчас у нас храм действует, там ей надежней будет. А Вам Николай Чудотворец останется.

– Не я хозяин иконы, отец Арсентий. Не могу такое решение принимать. И уж коли Богородица здесь нам знак подала, может ей неугодно будет никакое перемещение?

– Да, в этом Вы правы, Дмитрий Степанович. Будем надеяться, что святыня убережется. Что ж, я рад, что посельчане такую опору для себя обрели. Жить вам теперь легче будет.

 

46

Сов. Секретно

Камышин. Грибов

Тов. Камышину

Тов. Грибову

Рапорт о вербовке «Микроба»

В соответствии с Вашей санкцией нами осуществлена перевербовка агента ЦРУ «Микроба» – Бобровского М.Н.

В результате проведенной беседы Микроб сознался в сотрудничестве с американцами с 1992 года. В период с 1994 по 2000 год сотрудничество было законсервировано в связи с его невостребованностью в качестве источника информации и исполнителя специальных заданий. С 2000 года связь возобновлена и осуществляется только за рубежом, в основном в Чехии и Словакии, куда «Микроб» выезжает раз в 3–4 месяца. Особенностью является то, что после восстановления связи с ним работают сотрудники СИС, а американцы по его словам ни разу не появлялись. Это связано, как полагает сам «Микроб» с тем, что агентурная группа, в которую его включили, ведется англичанами. В данную группу кроме него входит гражданка РФ Софья Приделова, сотрудница радио «Свобода» проживающая в Праге и перебежчик СВР, бывший полковник Н.Деркач, осужденный судом РФ заочно на 20 лет лагерей общего режима. С Деркачем мы поддерживаем оперативные отношения, однако о том, какую роль играет «Микроб», ему неизвестно. Нам лишь известно, что данная агентурная группа является одной из ячеек, работающих над формированием антиправительственных сил в России. По сведениям «Микроба», С. Приделова выполняет также фукнкции по его дополнительному контролю. Она лично имеет задание устанавливать контакты с представителями российской легальной оппозиции, проводить их предварительное изучение и выводить на связь с англичанами. «Микробу» стали случайно известны фамилии лиц, с которыми Приделова встречалась в Праге. Среди них активист оппозиции Сергей Ружков, блоггер Андрей Повальный, некоторые другие функционеры оппозиции.

По сообщению «Микроба», в его функции входит подыскание и вербовка снайперов на особый период в РФ. Нескольких кандидатов он уже завербовал и продолжает работать над подбором. Сейчас он готовился обсудить нескольких кандидатов со своими оперативными руководителями.

Мы имеем основание предположить, что «Микроб» является не единственным источником ЦРУ и СИС, работающим над подобными заданиями. Считаем возможным использовать его для получения более подробной информации по данному вопросу и продолжить его связь с противником под нашим контролем в указанных целях.

Утверждаю.

 

47

Севка приезжает в отпуск домой

Родина встречала Севку теплым майским солнцем и терпким запахом разворачивающейся березовой листвы. Севка шел пешком с Окояновской станции по подсыхающей весенней дороге, обходя последние лужи и радостно улыбаясь осколкам солнца в их ряби. Он не был на родине почти четыре года с тех пор, как его мобилизовали в армию. Сколько же событий случилось в его жизни за этот срок, сколько он испытал, как изменился его взгляд на жизнь. Булай уходил в армию худеньким парнишкой с ржаной копной волос на голове и наивным взглядом на мир. Теперь по дороге широко шагал молодой офицер с обветренным лицом и жилистым ловким телом, с уверенным взглядом человека, не раз видевшего смерть и побеждавшего ее. Он был одет в новенькую, только что полученную на складе форму со скрипящей портупеей, через руку висела командирская шинель, а на плечах красовались непривычные еще погоны. Сердце же пело и ликовало – вот она родина. После выхода из окружения и переформирования Севка получил целых семь дней увольнения, и эти дни казались ему бесконечными.

Из окружения выходили без боев. После того, как немцам всыпали под Сталинградом, он начали отвод войск из ржевского выступа. Надо сказать, сделали они это мастерски. Наши части не сразу распознали, что в немецких гарнизонах и окопах больше никого нет. Не верилось как-то после полутора лет партизанской войны. Потом, однако, разведка окончательно убедилась, что враг отсутствует, и началось ликование. Через день примчались танки с той стороны фронта, которого уже не было, и началось братание. Потом получили приказ двигаться к Можайску, а из него грузовиками довезли до Лобни, погрузили на баржи и отправили в Рыбинск на переформирование. Среди партизан ходили слухи о том, что им грозят суровое наказание за то, что не вышли из окружения. Но особые отделы работали быстро, допрашивали конвейером и почти никого не арестовывали. Севка же был представлен к Ордену Красной Звезды и в качестве довеска получил увольнительную на родину.

Ноги сами несли Булая к родному гнезду, к родителям. Он даже не захотел забежать по пути к сестре, успокоив себя соображением, что наверняка она с мужем сейчас на работе и торопил ноги вдоль по Пушкинской, которая выводила на тракт к поселку. Вдруг в сердце его что-то екнуло. Он миновал домик Насти. Небольшой, скромный дом стоял в стороне от дороги, заслонившись яблоньками и вишнями старого сада. На калитке наброшена лишь проволочная петля – открывай, заходи. Севка поколебался секунду, затем сбросил петлю, с громко бьющимся сердцем прошел сад и взбежал на чисто вымытое крылечко. Постучал кулаком в дверь, подождал. В доме ничто не шевельнулось, и он уже решил было, что там никого нет. Однако через некоторое время послышался шорох, затем неспешное шарканье ног. Дверь приоткрылась, и он увидел лицо тетки Анны. Она внимательно, неузнавающим взглядом оглядела Булая и уже хотела что-то спросить, как вдруг в глазах ее появился огонек:

– Севушка, неужто ты?

– Я, тетя Анна. Вот в увольнительной…

Дверь широко распахнулась и тетка Анна, шагнув через порог, прильнула к Булаю. Она стояла молча, сжимая его руку. Он тоже молчал. Потом она отстранилась и потянула его в дом.

– Пойдем, пойдем мой дорогой.

Посадила его в красный угол, стала растапливать самовар, а сама говорила монотонным, тихим и теплым голосом.

– Заждалась я тебя, мой милый и Настенька заждалась. Когда между вами случилась беда, она сильно переживала. Думала я, что из сердца тебя выбросит. Уж долго молчала, долго плакала. Не прощается то, что ты сделал Севушка, понимаешь? А потом, перед отъездом на фронт она увольнительную получила и ко мне прощаться приехала. Года тому еще нет. Сказала мне, что тебя с фронта ждать будет. Вот какая у меня дочка. Маленькая, слабенькая, а слово свое держит. Она ведь и у родителей твоих была, адрес спрашивала. А они, бедные и сами ничего не знают. Теперь ты явился, вот какая радость у них.

– Они и не знают еще, что я приехал. Я только с вокзала …

– Ой, что же это я тебя морочу. Сейчас чайку попьешь, и беги к ним. А со мной потом, потом… Придешь, я чаю, в гости?

– Обязательно, тетя Анна.

– Что-то я недогадливая стала. Тебе про Настеньку рассказываю и не спрошу, может ты уж и забыл ее. Может оженился вдругорядь?

– Что Вы тетя Анна, нельзя же одни и те же ошибки повторять. Я перед вашей дочерью очень виноват. Но больше ее обижать не хочу.

– Ну, давай милый, бери чашку. У меня и медку припасено, еще с прошлой осени. Отец твой баночку подарил. Лето-то цветоносное было, с медом он оказался.

– Адрес Настенькин есть у Вас?

– Есть милый, есть. Она ведь медсестричкой в госпитале служит. В Сталинграде была, в самый ужас попала, но Бог миловал. Сейчас где-то там, рядом с Волгой их часть стоит. Ведь так подумать – и недалеко совсем – сел на пароход в Нижнем и доплыл за день-два. Только война не пускает.

– Тетя Анна, спасибо за чаек, побегу к своим. А к Вам позже приду.

– Беги, сынок, беги. Как они тебя заждались.

Севка шагал по родной улице поселка в свете полуденного солнца, радостно приветствуя в сердце каждый дом, каждую знакомую ветлу. Улица была пустой, всех жителей позвала весенняя работа – кто на полях, кто в огороде. Редкие бабы на своих огородах примечали фигуру в военной одежде, распрямлялись над грядками, и приставив ладошку козырьком ко лбу разглядывали пришельца. И никто из них не узнал своего соседа и земляка. Лишь одна Лизка Петрунина, пожевав губами, сказала:

– Неужто, Всеволод Дмитриевич явился? Эх, сокол – то какой стал!

Родной дом был закрыт изнутри, но Севка прошел на участок и увидел фигуру матери далеко в конце огорода, на грядках. Он опустил на землю вещевой мешок, сбросил на куст смородины шинель и фуражку и побежал к матери. Та стояла над грядкой, бледная как полотно, сжав руки на груди. Севка облапил ее, прижал к себе и стал раскачивать.

– Мама!

Анна молчала и только мелкие судороги беззвучного плача сотрясали ее щуплое тело. Он отстранился:

– Какая ты худенькая стала, как воробушек.

– Севушка, ты ли это, глазам своим не верю.

– Я мамушка, я, приехал повидаться с вами.

Мать вытирала концом платка слезы и улыбалась:

– Не могу счастью своему поверить. Пойдем в дом, за отцом послать надо.

Но за отцом посылать не пришлось. Лиза Петрунина уже залилась бегом к Волчкову пруду, где мужики поднимали яровой клин.

Севка сидел в горнице на своем любимом месте и смотрел, как мать суетится у печи, когда дверь распахнулась, и стремительно вошел отец. Они обнялись и долго стояли не шелохнувшись. Сколько отчаянных надежд и безнадежных мыслей прошло до этой встречи в их душах, сколько раз посещали их горестные думки о том, что уж и не увидятся, наверное, больше никогда. Но вот встреча пришла, и будто не было этих четырех лет разлуки.

Вскоре в горнице Булаев яблоку негде было упасть. Пришли все жители поселка, и стар и млад. Пришли и до срока вернувшиеся фронтовики.

Все радовались появлению Всеволода, все восхищались его превращением из мальчишки в возмужавшего офицера, каждому хотелось спросить что нибудь свое. А Севка, подвыпивший отцовской медовухи и распустивший портупею, сидел, обнимая одной рукой мать, а другой отца и блаженствовал в этом любимом, и уже почти забытом мире родных людей.

После Сталинграда никто не сомневался, что фриц будет скоро разгромлен, но всем хотелось слышать, что за вражина он, все хотели знать, как идет война. Севка не хотел рассказывать о своих подвигах. Он хорошо знал земляков, их пытливый и скептический ум. Здесь можно было быстро прослыть хвастуном и пустобрехом. Поэтому больше говорил о своих товарищах, о тех испытаниях, которые пришлось перенести в ржевских лесах. С удивлением он узнал, что никто из земляков и не слышал даже, что почти полтора года рядом с Москвой в лесах сражалась целая окруженная армия. Диктор Левитан не баловал граждан СССР новостями о солдатах в ржевско-вяземском мешке. Видно неудобно было признаваться, что Красная армия так и не смогла выгнать врага из под столицы аж до весны 1943 года. Да и весной он сам ушел.

– Скажи, Всеволод Дмитриевич – обратился в Севке старик Коробков – как ты оцениваешь боевой дух германца. Долго ли он намерен с нами воевать?

– Не могу полностью ответить на ваш вопрос, дорогой дедушка – отвечал полушутливо Севка, несколько смущенный таким почтенным обращением – потому что всю германскую армию оценить не имел возможности. А те немецкие солдаты, с которыми воевал, проявляли дисциплину и храбрость. На драку они злые. И в штыки идут и отстреливаются до последнего. Сильные солдаты. Воевать с ними, наверное, долго придется.

– Говоришь, не сдадутся они нам?

– Если генералы не прикажут, не сдадутся.

Тут в разговор вмешался отец:

– Хватит, други, про войну балакать, и так все о ней да о ней проклятой. Сегодня праздник у нас. Федор, доставай тальянку.

Федор Юдичев, знаменитый еще до войны гармонист и частушечник, достал двухрядку и развернул цветастые меха:

Гости подхватили песню, и она понеслась из окон булаевского дома, колыша молодые листья сирени.

Запоздно стали расходиться. Севка пошел на сеновал, прихватив с собой постель. Ему хотелось надышаться травными запахами родного дома, которые так часто вспоминались ему на фронте. Да и медовуха на таком аромате выветривается быстро и бесследно. Усталость от дороги и от радости встречи с родными навалилась сразу и он мгновенно уснул. В сон к нему пришла Настя, они бегали по лугу, ловили майских жуков и счастливо смеялись.

Булай проснулся от того, что кто-то осторожно гладит ему руку. Он потряс головой и различил в полумраке раннего майского утра женский профиль.

– Кто это? – шепотом спросил он

– Не узнал – с тихим смешком ответил женский голос – это я, Лиза.

Лиза была на добрых десять лет старше Севки, и когда он уходил в армию, уже проводила в солдаты своего мужа Саню, колхозного кузнеца. Мать говорила, что Саня давно пропал без вести и Лиза состоит в не то военной вдовой не то потерянной солдаткой. Внешне она была привлекательна. Высокая и стройная с гривой светлых в рыжину волос и хмельным взглядом светло-голубых глаз, Лиза выделялась среди других женщин.

– Не ждал, Сева? – прошептала она – А я вот пришла. Сам видишь, как нам тут живется. Уж скоро пять лет как без мужа. Страх как тяжело.

Она гладила его руку и потихоньку прижималась к нему, взволнованно и глубоко дыша.

– Ты уж не откажи мне, голубчик, совсем я извелась по любовному делу, Севушка.

Похоже, у нее даже дыхание стало прерываться от волнения. Она стала целовать Севкино лицо, а затем с силой впилась ему в губы.

Севка почувствовал сильнейшее возбуждение и никак не мог понять, происходит это во сне или наяву. Но Лиза уже поднимала на нем майку и сильными движениями прижимала к себе.

– А что ты Настиной матери говорил? – будто послышался Булаю чей-то голос.

Он вздрогнул и вытянулся струной.

Лиза тоже напряглась:

– Или кого вспомнил? – тихим голосом спросила она.

– Вспомнил Лиза, прости – ответил Севка. – Не хочу я так, прошел уже такую науку. Не хочу.

– Не уважишь, значит.

– Прости.

Она скользнула с простыни и исчезла в полумраке, будто и не было ее.

«Вот дурак – услышал Севка где-то в сознании голосок – завтра убьют тебя и точка. Взял бы бабочку, вон какая славная, а война все спишет. Небось, Настя твоя тоже не из железа…

– Пошел ты, – ответил Севка голосочку. Сжал зубы и повернулся на бок – Настю дождусь и точка.

 

48

Булай и «Спринтер»

– Вот тебе богатый улов, товарищ полковник, – сказал Деркач, выкладывая на стол маленькую флешку для компьютера. Здесь запись беседы Софьи и Даски с Ружковым. Тянет на сенсацию.

– О чем речь?

– Софья вытянула Ружкова в Прагу под предлогом установления постоянных контактов с радио «Свобода». Какому нынешнему российскому пассионарию не хочется стать постоянным участником каких нибудь прений в эфире. Тем более что деньгами не обидят.

Ружков прискакал, все чин чином. А потом Софья его очень тактично свела с Даски. И сама при том присутствовала. Беседовали они в бюро у Рыкова. Теперь понятно, чего «Микроб» от Рыкова хотел. Тот бывает в бюро только по пятницам, а остальное время помещение пустует. Первостатейная конспиративная квартира. Главное, что и чехи о ней ничего не подозревают. А это важно, потому что пиндосы кнедликам совсем не доверяют. Думают, среди них много нашей агентуры. Ну, Николай меня в бюро запустил, и я ее по последнему слову техники оборудовал. Тем более что этой техники сейчас пруд пруди. Просто студийная запись получилась.

Поначалу англичанин ходил вокруг да около, а потом понял, что с этим типом можно карты слегка раскрыть. Беседа получилась увлекательная.

А к ней есть приложение. После встречи с Даски Ружков стал Приделову терзать: мол, что за дела, не влипнем ли мы в историю, и так далее. Этот разговор я тоже записал. Но без видео, только аудио. Они в кафе беседовали.

– А это как тебе удалось?

– Должен покаяться в грехе блудодейства и голимой аморалки.

– Ты все-таки забрался к ней в постель?

– Она сама виновата. В общем, я заделал магнитофончик в дно ее сумочки. Удачно получилось, управляется дистанционно, а качество очень неплохое. Жаль, видео нет.

– Что ж, о видео мы теперь позаботимся отдельно. Будет Даски еще с кем-то из наших карбонариев встречаться?

– Да Софья работает над уловом. Сейчас в Прагу собираются Повальный и Батюк.

– Постарайся узнать, где еще, кроме бюро они будут встречаться. А мы уведомим резидентуру. Глядишь, и видеозаписи у нас тоже появятся.

* * *

Расшифровка записи беседы Повального и Батюка после встречи с Даски.

Б. – Говорил тебе, что ничего хорошего не будет. Он же шпион, у него на роже написано. И Софья твоя – сучка английская.

П. – Ну, шпион, ну сучка. Что с того? Они тебе наган дали, велели Путина убить? Что ты писаешь кругами?

Б. – Андрей, сегодня о нагане речи нет. Видишь, как мягко стелет. А завтра – не знаю. Они из нас мясо делают, а ты ведешься.

П. – Ведусь, как же, ведусь. Ты лучше скажи, что мы без них можем? Какой-нибудь блог раздуть, вони подпустить? И что это даст? Они как тырили народные деньги, так и будут тырить, и на нас поплевывать. За нами и сила должна стоять, понимаешь? Иначе до гроба в нищих проходим.

Б. – Что-то не нравится мне эта сила. Ты не думаешь, что мы для нее дорогу расчистим, а она нас потом в кювет свалит?

П. – Если будем мудаками, то свалит. У Ильича учиться надо, у Ленина. Он немцев как детей вокруг пальца обвел. Они его деньгами снабдили, в Питер привезли, платформу ему дали, а через год он в Германии революцию поджег, и они сами из России смотались. Англичане для нас временные попутчики, также как и американцы. Пусть финансируют, пусть планируют. Деньги возьмем, оружие возьмем, переворот устроим, а потом им хрен покажем.

Б. – Ишь какой борзой, «переворот устроим». Как бы тебе ФСБ переворот не устроило. Лет на двадцать строгого режима.

– Вова, кто мелко ссыт, тот жестко спит. Кто не рискует, тот не пьет кефира. Окупаев может столкнуть с трона только переворот. Напиши это большими буквами у себя на пузе. Или они будут сидеть на наших шеях вечно, и добивать Россию в хвост и в гриву. Переворота не надо бояться, если он придет как веление времени и масс. Массы надо доводить до желания силой скинуть этих паразитов. Тогда все остальное получится. Но без денег и без оружия мы ничто. Поэтому слушай меня. На сотрудничество с конопатыми пойдем, подписки дадим, деньги получим, и будем делать пока так, как они велят. А там посмотрим. Понял?

Б. – Я-то понял, только очкую что-то.

П. – Не вздумай меня сдать. Без наркоза скальп спущу, слышишь?

 

49

Сов. секретно.

Камышин. Грибов

Тов. Камышину

Тов. Грибову

Рапорт о вербовке Даски

Как показала работа с «Микробом», резидентура СИС использует его только в создании террористических структур, строго ограничивая все остальные виды сотрудничества.

Вместе с тем, как выяснилось, выполняя задания англичан, «Микроб» в корыстных целях вводил их в заблуждение.

Он отчитался в общей сложности о вербовке восьми снайперов и получил за это около ста тысяч долларов. На деле же он не завербовал ни одного. Англичане провели с двумя из «завербованных» контрольные встречи, на которые он приводил своих племянников, вступив с ними в сговор и оплатив их услуги.

Вместе с тем, ему пришлось выполнить задания англичан по восстановлению связи с ранее завербованными снайперами и выходу на известных СИС террористов, участников чеченского бандподполья, проживающих ныне в Москве. Таким образом, за ним числится двенадцать снайперов (из них восемь фиктивных), которые английская разведка считает своими исполнителями. Все необходимые данные на них имеются.

По результатам анализа работы с «Микробом» мы считаем, что его возможности подошли к пределу и продолжить выявление создаваемых ЦРУ и СИС террористических структур можно только с помощью другого, более информированного источника. Таким источником может стать ведущий «Микроба» сотрудник британской СИС У.Даски. Он является заместителем резидента СИС в Праге и располагает обширной информацией о подрывной деятельности против нас. Даски через другого своего агента Софью Приделову ведет работу с легальной российской демократической оппозицией. Нам удалось задокументировать эпизоды нескольких встреч известных оппозиционеров с ним, а также записать их разговоры после встреч. Этот материал однозначно указывает на подготовку англосаксами антиконституционных действий оппозиционеров. Полученные материалы указывают на Даски как на создателя в РФ политического подполья, планирующего антиконституционный переворот. Эти материалы можно использовать для его привлечения к сотрудничеству с целью контроля противоправных действий противника на территории нашей страны.

В процессе вербовки данные о «Микробе» не проявлять, создавая впечатление, что он остался вне нашего поля зрения.

Работу с «Микробом» предлагаем оставить в сложившемся режиме, накапливая компрометирующие данные на ЦРУ и СИС

Согласен

 

50

Данила Булай и супруги Даски

По данным резидентуры, Пол Даски с супругой наметил недельный отдых в горах Австрии, в районе Брегенца. Англичанин не был горнолыжником, но многие туристы едут в эти места для того, чтобы подышать горным воздухом, насладиться прогулками по сказочно красивым австрийским ландшафтам. Некоторое время ушло на работу с электронными массивами и через несколько дней специалисты сообщили, что Даски заказал себе номер в гостинице «Зеешван», на окраине Брегенца.

Булай вылетел туда в свою очередную командировку.

Он поселился в той же к гостинице и вскоре установил, что ежедневно в 10.00 супруги Даски покидают отель и идут на прогулочный маршрут номер три, длиною семь километров. Затем они возвращаются в отель и до вечера отдыхают в своем номере. Вечером спускаются в ресторан, ужинают, слушают музыку в салоне, иногда танцуют.

Через три дня после приезда, в конце ужина, когда Даски закончили трапезу и сидели, допивая вино, Данила подошел к столику супругов.

– Добрый вечер мадам, добрый вечер мистер Даски. Пол, вы не узнаете меня?

Даски внимательно смотрел в лицо Булая, явно напрягая память.

– У вас жесткий акцент…А, Вы, кажется русский дипломат и когда-то давно работали в Бонне?

– Да, у Вас превосходная память. Моя фамилия Булай. Данила Булай.

– Да, да. Точно, Данила Булай.

– А я Вас сразу узнал. Вы мало изменились. Только превратились из юноши в мужа. Простите, что побеспокоил вас.

– Что правда, то правда – вмешалась супруга Даски. – Эти шотландцы мало меняются. Все те же веснушки, все та же рыжая шерсть.

– Миссис, простите…

– Элизабет.

– Миссис Элизабет, нет ничего приятнее, чем вспомнить о юности и окунуться во времена, когда все мы были полны больших ожиданий от жизни. И только с возрастом начинаешь понимать, что именно эти ожидания и были счастьем.

– Как романтично Вы излагаете, мистер Булай. А что Вы сейчас делаете?

– Сейчас я пенсионер и занимаюсь делами, далекими от внешней политики.

– Вы занимаетесь внутренней политикой?

заинтересованно спросил Даски.

– Что-то в этом роде. Работаю в агентстве, которое изучает внутриполитические процессы в России и вырабатывает рекомендации сильным мира сего.

– Как здорово! Мне это очень интересно. А мы не могли бы встретиться и поговорить о вашей стране?

– Я с удовольствием поболтаю с Вами. Только скажите когда.

– Через два дня на третий мы уезжаем. Поэтому времени не очень много.

– Давайте сделаем это завтра. Кстати, можно заодно и погулять.

– Договорились. Выходите завтра в десять в вестибюль. Это будет интересная прогулка.

– Нисколько не сомневаюсь.

Данила также нисколько не сомневался, что Даски срочно позвонит в свою резидентуру и попросит проверить его по учетам. Но если даже англичане успеют все сделать до их встречи, это его не беспокоило. Никаких следов, которые могли бы их насторожить, он за собой не знал.

* * *

Утро выдалось тихим и солнечным, как это часто бывает в зимних Альпах. Несильный морозец прихватил снежок и тот поскрипывал под ногами. Булай и супруги Даски не спеша брели по расчищенной тропе среди зеленых елей.

– Вы ведь работали в политическом отделе посольства, мистер Булай – говорил Даски – с тех пор, Вы, наверное много преуспели в этом деле.

– Не мне об этом судить, мистер Даски, но в определенном смысле мне повезло. Сейчас я занимаюсь русской внутренней политикой и это, ей Богу, самое интересное, что может быть.

– Не могу с Вами не согласиться. Нас она тоже очень интересует.

– Вас – это Сикрет Интеледженс Сервис?

Даски озадаченно замолчал. Такого быстрого и прямого перехода на подобную щекотливую тему он не ожидал. Данила рассмеялся:

– Мистер Даски, будем проще. Вы, наверное, подозревали меня в свое время в принадлежности к ПГУ, потом узнали об этом совершенно точно. А я еще в Бонне знал, что Вы являетесь сотрудником СИС. Ну и что? Мы не враждовали и не участвовали в операциях друг против друга. Сегодня я на пенсии, а Вам это предстоит совсем скоро. Вы ведь немного моложе меня. Поэтому нам нечего особенно стесняться.

Даски смущенно хмыкнул.

– Знаете, мистер Булай, у нас, бриттов, существуют правила поведения, от которых мы отходим с трудом. Если мы в начале разговора не поговорим о погоде, то будем чувствовать себя не в своей тарелке.

– Что ж, мистер Даски, погода сегодня замечательная. Кстати, нам было известно, что и Ваша супруга тоже является кадровым сотрудником СИС.

Элизабет Даски от этих слов нисколько не смутилась, но лишь вставила:

– Я всегда говорила, что у них есть кроты в Лондоне.

– Ну, дело прошлое, Элизабет. С кем не бывает. Вы ведь давно уже на отдыхе.

– Я подозреваю, что Вы не напрасно появились в «Зеешване», господин Булай – промолвил Даски.

– Да и Вы не напрасно пригласили меня на прогулку. Хотите, скажу, что Вы намеревались сделать?

– Это в высшей степени интересно.

– Конечно, интересно. Вы намеревались выяснить, какими разведывательными возможностями в Москве я сегодня обладаю, и узнать, нет ли в моей личной жизни обстоятельств, которые подтолкнули бы меня на сотрудничество с Вашей фирмой.

– Будем считать, что Вы угадали. И что Вы по этому поводу можете сказать?

– Могу сказать, что планы Ваши не совпали с моими планами. Хотите знать, каковы мои планы?

– Я напряженно слушаю.

– В мой план входило сообщить Вам мистер Даски, что та группа, которую вы считаете своей организацией в Москве, на самом деле является нашей агентурой. На встречах с Вами задокументирована целая серия ваших инструктажей по созданию подпольных сетей для государственного переворота в России.

– Вам не кажется, что Вы бредите?

– Отнюдь. И все было бы ничего, если бы в эту группу входили какие – нибудь начинающие уличные крикуны или блоггеры. Вы достигли немалого – в нее входят известные политики и партийные функционеры. Более того, имеется второй, скрытый эшелон, который сегодня молчит, и должен будет выступить только после начала беспорядков. Вот вам повод для настоящего скандала. Я уже нет говорю о боевиках, которых Вы планируете использовать для провоцирования вооруженных столкновений. Теперь представьте себе, что эти люди, один за одним, и все вместе, начинают давать признательные интервью российским телеканалам. И при этом постоянно упоминают Ваше имя.

– Крайне занимательно. Ваша история тянет на детектив.

– И впрямь. Все это было бы похоже на фантазии какого-нибудь писателя. Но документы и видеозаписи говорят об обратном. Это, как сегодня модно говорить – реалити-шоу. Не шпионские игры с переодеваниями, париками и черными очками. Настоящий антигосударственный заговор под руководством иностранной разведки. А вы, и Ваша милая жена находитесь в центре этого заговора.

– Это пустые слова!

– Я передам Вам диск с записью ваших встреч с некоторыми оппозиционерами. Он купирован в понятных целях. Сюрпризы для Вас еще припасены. Весь материал Вы сможете увидеть, когда в суде будут предъявлены обвинения вашей агентуре. Кстати, по этому материалу уже снят фильм длиной в две серии, каждая по тридцать минут. Вы же знаете, теперь творческий цех имеется не только в СИС. Мы тоже худо-бедно обзавелись подобным подразделением. Так что Вам будет, чем гордиться. Вы станете героем российского экрана.

– Вы что, пришли меня завербовать?

– Почему же Вас? Нет, я хочу предложить сотрудничество Вам и Вашей милой жене. Простите Элизабет за столь неприятные слова, но Вы ведь знаете, на войне как на войне. На самом деле я и мухи не обижу.

Элизабет широко улыбнулась и ответила:

– Вы все прекрасно придумали, мистер Булай. Вы и Ваши друзья в Ясенево. Только Вам не кажется, что Вы немножко опоздали?

– Интересно, что конкретно Вы имеете в виду?

В разговор вмешался сам Даски:

– Я поясню, что имеет в виду моя жена. Мы в СИС уже давно и с удивлением наблюдаем, что русская разведка остановилась в развитии на уровне пятидесятых годов. Вы все еще делаете упор на вербовке источников в секретных учреждениях, хотя остальные разведки уделяют этой задаче не больше половины своих сил и времени.

В мире давно идет борьба за массовое сознание. Все спецслужбы создали собственные средства информационной войны. Заметьте, не средства массовой информации, а средства войны. Здесь и специальные проекты в интернете, и сетевые сообщества, здесь специальные приемы программирования сознания и управляемые группы населения, и многое другое. А вы, как рыцари плаща и кинжала сто лет назад, выслеживаете супругов Даски и пытаетесь взять с них подписку о сотрудничестве. Хотя, казалось бы, наша многолетняя обработка сознания народов социалистического лагеря проходила на ваших глазах. Помимо этого, вы добыли множество секретных документов о нашей работе по осуществлению государственных переворотов. Но почему вы ничему не научились? У вас, в Ясенево до сих пор держится убеждение, что разведка и пропаганда существуют отдельно друг от друга, а государственные перевороты не ваше дело. На это можно сказать только одно: те, кто не хочет играть по современным правилам, сами становятся предметами розыгрыша. Либо вам как-то по особенному везет, и вашей службой поочередно руководят люди, не видящие мировых тенденций, либо в целом неверна вся ваша государственная концепция.

– Вы так глубоко знаете ситуацию в Ясеневе, что возникают вопросы об источниках…

– Никаких особенных источников нам не нужно, мистер Булай. Мы повсеместно видим деятельность ваших резидентур, и повсеместно убеждаемся в том, что борьбу за сознание вы проигрываете. Не только за рубежом, но и у себя дома. Даже «пражская весна» и польская «Солидарность» вас ничему не научили.

Да, мы готовим в России «пятую колонну». Вы хотите знать имена и фамилии ее членов? Вы опоздали минимум на десять лет мистер Булай. Сегодня под нашим влиянием находятся уже сотни тысяч людей. Вы будете их арестовывать?

– Мы будем делать то, что мы в состоянии сделать. И я думаю, пока еще не поздно.

– Поздно, мистер Булай. Единственное облегчение, какое я могу вам подарить, состоит в том, что Россия не первая в списке на отстрел. План преобразования мира предусматривает поначалу разгон мусульманского муравейника. Через пару лет вы увидите, какие события развернутся на арабском Востоке и может быть, тогда поймете, что такое управление сознанием. Вот о каком опоздании говорила моя жена.

Слушая Даски, Данила не мог внутренне не согласиться с ним. Российское общество радикально изменило свои настроения. Пользуясь безответственностью и предательством российской элиты, не уделяющей никакого внимания воспитанию граждански ответственных людей, враг сумел внушить множеству русских людей, что западное общество является идеалом, а российское общество – хроническим неудачником.

Добровольными помощниками у врага всегда были российские либералы и демшиза, безоглядно и глупо идеализировавшие Запад. Данила вспомнил свои давние встречи с профессором боннского университета Кайзером, мудрым стариком, прошедшим Восточный фронт во время Второй Мировой войны.

Кайзер безжалостно критиковал брежневский социализм и предрекал его гибель. «Никакая система не выживет без обновления, герр Булай – говорил он. Ваш Брежнев не понимает простейших вещей. Он не способен обновить партию и создать в ней группу новаторов, которая ликвидировала бы порочный постулат о создании нового человека. Человек неизменен. Святое писание зовет его за грешность «ветхим человеком». Он стал «ветхим» в начале времен и останется «ветхим» до их конца. Ваши потуги создать нового человека закончатся катастрофой для советской власти.

– Нет, думал тогда Данила – ты не прав, старик. Человека нельзя лишать устремления в будущее. Его мечта о создании более совершенного общества – необходимый двигатель прогресса. Другое дело, что мечту нельзя компрометировать, как это сделала заржавевшая КПСС.

– Да, мистер Даски, я согласен. Главные люди в Вашингтоне хорошо поняли, что нельзя пускать развитие мировых процессов на произвол. Самый лучший для них способ выживания – это подмять под себя весь мир. Тогда они будут гарантированы от краха. Но подмять военным способом невозможно. Вот и зародилась доктрина глобализации, которая имеет под собой достаточно простую суть: навязать всему миру представление о том, что идеальным обществом является западное общество и именно его нужно повсеместно строить. А так как такое представление далеко от действительности, необходимо заниматься лоботомией – управлением массовым сознанием целых народов, внушением им необходимых ценностей. Вы ведете эту работу продуманно, масштабно. Думаю, этапные успехи у вас будут. Только вопрос в том, насколько долго можно держать другие народы за дураков? Вас ничему не научила история Британской империи?

– Научила, мистер Булай. Главный вывод, который мы сделали, заключается в том, что лидерские группировки в управляемом обществе должны состоять из наших ставленников. Никаких Джавахарлавов Неру не должно больше появляться.

– А должны появляться Викторы Ющенко?

– Что-то вроде этого.

– Поверьте мне, мистер Даски, Ваша коренная ошибка заключается не в том, что Вы препарируете мозги целого мира, а в том, какова Ваша конечная цель. Вот как раз неминуемый крах Виктора Ющенко Вам и покажет, что кроме лоботомии у народов еще есть исторический инстинкт.

– Это все из области православного абсурда.

– Вы, наверное, не христианин. А если бы им были, то помнили бы главный завет Создателя человеков: Возлюби ближнего своего как самого себя. Ваша философия диаметрально противоположна этой заповеди. Она состоит из ненависти и корысти.

– Мистер Булай, наивысшая моральная ценность в политике – это любовь к своей стране. Ради нее люди совершают самые тяжкие грехи, но остаются с чистой совестью.

– Наверное, это чисто британская особенность – умение сочетать любовь к родине с самыми грязными преступлениями. В русской истории такое тоже случалось. Но от этого преступления в наших глазах не превратились в геройство. И те, кто их совершал, рано или поздно получали свое.

– Наверное мы не поймем друг друга, мистер Булай.

– Вы правы. Поэтому вернемся к моему предложению. То, что Вы делаете против нашей страны, предусмотрено уголовным кодексом РФ и не может остаться без последствий. Так что предложение остается в силе.

– Вы не опасаетесь, что мы записываем нашу беседу на диктофон?

– В таком случае дайте мне копию, я бы хотел послушать, насколько профессионально я вас вербую. А Вам эта запись не пригодится. Вы от нее избавитесь в первую очередь. Провал он и есть провал.

– Мы не можем ответить согласием.

– Я совсем не призываю Вас спешить. У Вас есть еще два дня до отъезда. Посмотрите диск, посоветуйтесь друг с другом о возможных вариантах. Весь ваш проект уже провалился и если он прославится в мировых СМИ, наверное, у вас будут проблемы с дальнейшей работой в СИС и даже трудоустройством в других учреждениях. Касательно Вашей пенсии не знаю, что решит ваше начальство.

А в случае согласия Вы будете иметь немножко денег на путешествия в старости, а заодно сделаете благородное дело – избавите нас от тех претендентов на власть в нашей стране, которых мы совсем не хотим.

И все будет устроено так, что никто вас не заподозрит. Зато будете спать с чистой совестью.

Даски переглянулись.

– Хорошо, мы дадим ответ завтра.

– Отлично, Я терпеливо жду. Думаю, не нужно Вас предупреждать о бесполезности неожиданных ходов. В таком случае компрометирующие вас материалы сработают автоматически. Кстати, вы ведь подставили и ваших шефов. Опираясь на Ваши отчеты о заговорщиках в России, они докладывали наверх о подготовке исторического сценария. Сколько повышений, сколько благодарностей уже получено. А сценарий то, оказывается, стоит на глиняных ногах. Вот будет скандал!

Москва Сов. секретно

Корнев

Т.Снегову

Вербовка «Дастина» осуществлена в соответствие с планом. Согласие закреплено переданной им информацией об агентуре СИС в РФ. Следующая встреча назначена на 25 февраля в Писеке. Список агентуры направляем почтой.

 

51

Положение под Курском

Сталинград стал страшным ударом для Гитлера. Ранее малозаметные признаки нервного расстройства фюрера стали теперь явными. Его мучили ночные кошмары, в любой момент он мог впасть в истерику, дергался, брызгал слюной, метался по помещению. Поражение на Волге вырвало из его рук стратегическую инициативу, а это было невиданным делом в ходе Второй Мировой войны. Во всех ее кампаниях немцы крепко держали инициативу в своих руках, понимая, что ее потеря открывает дорогу к проигрышу всей войны.

К катастрофе под Сталинградом добавились неудачи на Кавказе и прорыв блокады Ленинграда. В ходе зимне-весенней кампании Красная Армия нанесла вермахту непоправимый ущерб. Только безвозвратные потери немцев составили за этот период по данным Генерального штаба сухопутных сил Германии около 1 млн.200 тыс. солдат и офицеров. Это вкупе с громадными потерями вооружения и военной техники переводило сам характер войны в другое русло. Немецкая армия потеряла свое главное качество – способность вести активную наступательную войну по всему фронту. Теперь ее сил хватало только на отдельные участки театра военных действий.

Неудачно для немцев развивались дела и в Северной Африке. К началу лета вермахт с союзниками практически потеряли контроль над Средиземным морем. Как и следовало предполагать, у Берлина появились серьезные разногласия с союзниками. Они первыми почувствовали приближение краха. Японцы, увязнув в войне против Америки, не помышляли о нападении на советский Дальний Восток. По иному повели себя и осмотрительные финны, проявлявшие неумеренную прыть в начале войны. Год назад Гитлер лично посетил Финляндию и поздравил маршала Маннергейма с 75-летием, а после Сталинграда его вернейший союзник отдал приказ финской армии о прекращении активных действий по всей линии фронта. Финляндия явно готовилась к выходу из войны. Полученные румынскими, венгерскими и итальянскими частями удары на Востоке окончательно подорвали их боевой дух и резко пошатнули сами режимы диктаторов Антонеску, Хорти, Муссолини. Итальянцам досталось еще и в Африке, и скорое падение дуче было предрешено. Занервничал Антонеску, и не случайно Гитлер направил к нему самого фельдмаршала Манштейна для вручения в годовщину взятия Севастополя золотого креста за Крымскую кампанию.

Правда, не все было для Адольфа так плохо. Сталин не смог развить успех сталинградской победы. Русским не удалось разбить южную группировку немецких войск, полностью освободить Донбасс и выйти к Днепру. Напротив, зимой вермахт нанес мощнейший контрудар, разбил несколько русских армий и вернул только что потерянный Харьков. Под Новороссийском Красная армия топталась на месте, неся значительные потери. Шансы на возвращение стратегической инициативы у Гитлера еще сохранялись.

Но для этого ему нужна была новая успешная стратегическая операция и все обстоятельства указывали на то, что это должна быть операция под Курском. В ходе зимней кампании в районе Курска и Белгорода образовался выступ со стороны советских войск, который нужно было срезать, как переспевший гриб и растоптать скопившуюся там группировку. В марте Адольф дал приказ разработать операцию «Цитадель» по ликвидации курского выступа.

К этому времени Германия уже не была в состоянии соревноваться с СССР людскими ресурсами. Даже несмотря на «тотальную мобилизацию», доукомплектовать вермахт к началу летних боев можно было лишь примерно на половину утраченного личного состава. Но Гитлер еще верил в боевые качества немецкого солдата. Победа, пусть локальная, давала многое. Прежде всего, она, несомненно, подействовала бы на западных союзников русских. Черчилль с Рузвельтом совсем не спешили начинать активные боевые действия в Европе. После же возможной победы немцев под Курском вопрос о втором фронте мог надолго повиснуть в воздухе. В этом Гитлер не сомневался. Победа позволила бы также вдохнуть новые силы в союзников, прежде всего Финляндию, Румынию, Венгрию. На итальянцев Гитлер перестал рассчитывать задолго до высадки союзников в Сицилии. Он уже весной задумал оккупировать промышленный север Италии, оставив дуче роль политического надсмотрщика над этой территорией. Победа позволила бы ему решить вопрос с оккупацией Швеции. Для затяжной войны ему был нужен экономический потенциал этой страны.

К тому же разгром немецких войск в Северной Африке и угроза вторжения англосаксов в Италию заставил тогда Гитлера волноваться. Поэтому Курский выступ явился для него весьма соблазнительным моментом, чтобы качнуть чашу весов войны в свою пользу. План операции был прост. Концентрическими ударами танковых армий с севера и юга отрезать советские войска у «подножия» выступа, окружить и разгромить их. На этой территории находилось более миллиона советских солдат, и их разгром нанес бы непоправимое поражение Советской армии.

Однако для достижения победы нужно было напрячь все силы. Русские научились воевать и имели под Курском численное преимущество, которое вермахту уже не дано было выровнять.

В Германии была объявлена новая волна мобилизации, которая означала, что теперь все мужчины в возрасте от 17 до 50 лет, способные носить оружие, должны быть брошены на фронт. В результате количество гитлеровских дивизий на советско-германском фронте возросло до 230. Кроме этой меры, в район южнее Орла и севернее Харькова были переброшены пять пехотных дивизий из Франции и Германии, пять авиационных групп из Франции, Норвегии и Германии. Эту перегруппировку немцы могли произвести свободно, поскольку второй фронт в Европе так и не был открыт несмотря на обещания союзников. Правительства Англии и США нарушали свои союзнические обязательства, отказавшись открыть второй фронт в Европе в 1943 году. Они ждали решающих событий на Восточном фронте, имея под них собственные планы.

Для предстоящего наступления на Курск немцы стягивали свои лучшие соединения, и прежде всего танковые. Для операции «Цитадель» было сконцентрировано свыше 900 тысяч солдат и офицеров, до 10 тысяч орудий и минометов, почти 2700 танков и свыше 2 тысяч самолетов. К началу июля 1943 года, с месячным опозданием против сроков плана «Цитадель», эта армада изготовилась к атаке.

Для советских маршалов Курский выступ выглядел как плацдарм для развития наступления. Здесь были стянуты колоссальные силы. Начиная с марта, велись работы по укреплению выступа. Были вырыты тысячи километров окопов, сооружены тысячи огневых точек и заминированы огромные площади на наиболее вероятных направлениях танковых атак. Глубина обороны по северному, западному и южному краям выступа достигала 100 км.

До начала июня на Курском выступе было создано восемь оборонительных рубежей глубиной до 300 километров. Средняя плотность минирования на направлении предполагаемых ударов противника составляла 1500 противотанковых и 1700 противопехотных мин на километр фронта, причем еще тысячи мин были дополнительно установлены уже после начала наступления. Первые шесть рубежей занимали Центральный и Воронежский фронты. Седьмой рубеж – войска Степного фронта, а восьмой, государственный, рубеж был оборудован по левому берегу реки Дон. В строительстве оборонительных сооружений участвовали сотни тысяч жителей Курской, Орловской, Воронежской и Харьковской областей, а также военнослужащие Красной армии. Они отрыли около 10 тысяч километров траншей и ходов сообщения, установили 700 километров заграждений из колючей проволоки, проложили две тысячи километров дополнительных и параллельных дорог. Войскам было доставлено 313 тысячи вагонов с военной техникой, резервами и прочими грузами. Советская армия была готова к схватке. Но у немцев все пошло не по плану. Начало операции задерживалось из-за русской распутицы, а также потому, что немецкие дивизии медленно получали пополнения. Фельдмаршал Модель заявил Гитлеру, что операция не может быть успешной, если не будут получены сильные подкрепления танками новых образцов, превосходящих по своим боевым качествам лучшие советские машины. Пришлось отложить начало до середины июня, пока не подвезут сотни танков «тигр» и «пантера» и самоходных орудий «фердинанд» прямо с военных заводов Германии и Чехии. Немцы не без основания рассчитывали на эти машины. Их 88 мм пушки, 100 мм броня позволяли поражать наши танки Т-34 практически безнаказанно на дальности прямого выстрела, на которой орудия советских танков были бессильны.

Люфтваффе получило в достаточном количестве новые истребители «Фоке-Вульф-190А». 4 пушки и 6 пулеметов при скорости более 600 км в час делали его весьма грозным самолетом. Под Курском получили немцы и свой первый штурмовик «Хеншель-129», как бы в противовес досаждавшим им знаменитым Ил-2.

Оптимистический вариант, предложенный генералом Куртом Цейтлером, возглавлявшим немецкий Генштаб, предполагал концентрацию практически всех немецких танков и других имеющихся сил для решающего сражения с танковыми войсками противника с тем, чтобы уничтожить их и снова взять инициативу в свои руки. Фашистское командование смотрело далеко вперед. После успешного наступления на Курск, планировалось сразу же нанести удар в тыл Юго-Западного фронта, уничтожить советские войска и отодвинуть линию фронта далеко на восток. Этой второй операции было дано название «Пантера». Размечтавшееся немецкое командование подумывало при этом не только создать угрозу Москве, но даже Ленинграду.

В день начала Курской битвы глава Ватикана благословил Гитлера на новые подвиги. В беседе с послом фашистской Германии он просил передать «свои приветствия и пожелания фюреру». Когда разговор коснулся борьбы против большевизма, папа признался в «общности интересов». Он также осудил позицию врагов Германии, требовавших ее безоговорочной капитуляции.

В Москве было решено: дождаться, пока враг первым перейдет в наступление, в упорном оборонительном сражении обескровить его войска, измотать их и затем вводом свежих резервов перейти в широкомасштабное наступление силами пяти фронтов. Красная Армия имела достаточно сил не только для обороны, но и для последующего перехода в наступление.

 

52

Севка Булай на Курской дуге

После переформирования Булай со своей батареей попал в 231 артиллерийский полк, направленный на воронежский фронт в составе дивизии генерала Петрова. После полутора лет участия в боевых действиях он оставался лейтенантом, хотя грудь его уже украшали два ордена Красной звезды и несколько медалей за боевое отличие. Но, то ли длительное нахождение в тылах противника, то ли нежелание Булая вступать в партию останавливало военных кадровиков в его продвижении по должности. Севка не брал это в голову. Он хорошо помнил завет своего отца – живи по совести, не вступай ни в какие партии.

Фронтовой опыт сильно изменил парня. Ему стукнуло только двадцать два года, а на него уже легла печать испытания огнем и железом. В выправке Булая, его движениях и речи появилась та мужская основательность и цепкость, которые отличают повидавших виды людей. Он научился загонять далеко вглубь души животный страх смерти и не позволял ему путать мысли и принимать поспешные решения.

На воронежский фронт приехали с новенькими пушками ЗИС-3, которые считались лучшими среди орудий 76-миллимитрового калибра. Батарея Булая была укомплектована и бывалыми бойцами и новобранцами, что требовало еще притирки и наладки. Пушкари работают только совместным усилием. Им как никому нужна спайка и слаженность действий. Севка надеялся до начала боев «притереть» бойцов, но не знал, даст ли ему фронтовой бог на это время. Тут ему пригодится неистребимый старшина Сергеев, которому, казалось, война – мать родна. Все в старшине было ладно, за исключением одного. Он не боялся смерти, но казалось, сам получает наслаждение от убийства. Булай давно приметил, что в рукопашных боях Сергеев прошивал очередью поднявших руки фрицев, и лицо его искажалось спазмом жестокой улыбки.

Укрепрайон впечатлил Булая. Такого ему видеть еще не приходилось. Бесконечная, поросшая травой и мелким кустарником равнина была до горизонта испахана окопами, траншеями и проволочными заграждениями. Восемь оборонительных линий с подъездными путями и укрытиями для техники превращали местность в сплошное поле войны, на котором не было место ничему гражданскому, привычному глазу. Были отдельно сооружены стрелковые окопы, окопы для противотанковых ружей, ручных и станковых пулеметов, командные и наблюдательные пункты, землянки и убежища. Дзоты стояли на расстоянии 200 метров друг от друга на протяжении всего фронта. Оборона строилась, прежде всего, как противотанковая. Возводились противотанковые опорные пункты. Каждый из них был мощным огневым кулаком. Тут устанавливали по 3–5 противотанковых орудий, 2–5 минометов, до 5 противотанковых ружей. Севка знал: чтобы пройти такую полосу, нужно положить бессчетное количество людей. Но он знал и немцев. Солдаты вермахта умеют штурмовать любые препятствия и не трусят. Это были вояки, готовившиеся к войне с младых ногтей и получившие хорошую подготовку. На переформировании в Ярославле Севка присутствовал на встрече с представителем Главпура. Похоже, еще не старый и подтянутый подполковник до войны послужил в военной разведке, потому что рассказ его содержал сведения, которых в военных учебниках не найти. Среди прочего он упомянул и о системе воспитания немцами молодых бойцов. Подполковник рассказал, что сама система гитлерюгенда, куда зачисляются практически дети с 12–14 лет, является первым классом военной школы. Она насквозь военизирована, и мальчики получают в ней первые навыки воинской дисциплины и послушания. Их приучают к тому, что приказ офицера должен быть выполнен любой ценой. Страх за собственную жизнь должен быть забыт, боль, голод и холод считаются естественными спутниками солдата. В летних лагерях они проходят физическую закалку и психологическую подготовку. Подъем в шесть утра, пробежка до ручья, купание в ключевой воде, далее строевые и полевые упражнения. К 16 годам они хорошо владеют оружием и навыками ближнего боя, по уши накачаны фашистской идеологией и чувством превосходства над другими армиями. На выпуске с курсов их «обкатывают» танками. На курсанта по команде стартует танк с дистанции 1 километр. Пока бронированная машина мчится к месту испытания, парень должен отрыть себе окопчик, достаточный для того, чтобы пропустить ее над собой. При этом никаких страховочных мер не предусматривается.

К моменту призыва из молодых немцев выковывают волевых, физически сильных и дисциплинированных бойцов. Бой в численном меньшинстве считается для них нормальным, взаимовыручка – законом. В подразделениях развивается внутрикомандная спайка, как в спортивных коллективах. В них естественным образом появляются сильнейшие бойцы, объединяющие вокруг себя остальных.

Севка невольно думал о своих новобранцах, которые пришли на батарею – не обстрелянные, зеленые деревенские ребята. В них было желание защитить свою родину и победить фашиста. Но воинского умения никакого. Кого-то из них война сделает умелым бойцом. Кто-то погибнет в первых же боях, растерявшись под ураганным огнем. Он вспоминал свой отъезд с недавней побывки у родителей. Провожать его пришли всем поселком, в том числе и два брата-близнеца Трофим и Степан Федюнины. Они были на 4 года моложе Севки и их призывной возраст только подступал. Трофим улыбаясь жал руку Булая и говорил:

– Удачи тебе, Всеволод Дмитриевич. Воюй подольше, добывай победу. Ты боец, так боец. А мы со Степкой быстро поляжем. Вот призовут нас, и считай, поляжем. Чую я.

Таких ребят в армии было много. Скольких их должна была найти смерть, чтобы из сотни призывников появился десяток-другой закаленных и умелых бойцов? Вот и сейчас, глядя на своих не обстрелянных батарейцев, Севка думал, что немногим из них суждено выйти из битвы живыми. О собственной смерти Булай приучился не думать. Ему казалось, что она ходит где-то рядом невидимой тенью, и стоит только сосредоточиться на ней, как она приблизится вплотную. Он не знал, есть ли у него ангел-хранитель, или нет, но много раз убеждался в том, что смерть ходит необъяснимыми кривыми тропинками, порой находя глубоко спрятавшихся от нее солдат, а порой обходя отчаянно храбрых. Булая смерть обходила неоднократно, только раз коснувшись своей ледяной рукой в Ржевском окружении. Об этом не давал забывать шрам, рассекающий его спину от лопатки до поясницы. Осколок снаряда прошел по касательной по всей спине, вырыв в ней глубокую полосу, но не углубившись в тело. В тылу врага не было госпиталя, и рана срасталась под перевязкой, перекосив спинные мускулы. Он постоянно чувствовал болезненное напряжение в спине, но благодарил судьбу за то, что так легко прошел целых полтора года боевых действий.

После расположения на позициях, артиллеристы прошли курс изучения новых тяжелых танков противника «Тигр», «Пантера» и самоходки «Фердинанд». Генштаб расстарался, и перед ними были развешаны плакаты с изображением новой боевой техники немцев. Самым могучим выглядел «Тигр». Его многотонная туша и показавшаяся огромной пушка производили впечатление. На плакате для сравнения была изображена наша противотанковая сорокопятка, похожая на кузнечика рядом со слоном. Эти хорошо зарекомендовавшие себя пушечки начала войны в схватке с «Тигром» уже не годились. Его броню не пробивали даже снаряды 76-миллимитровых Севкиных орудий. Примерно такими же были и новые «Пантеры» с «Фердинандами». Было ясно: немцы решили наверстать прежние упущения первого периода войны, и начали производить танки, превосходящие наши Т-34 по своим боевым характеристикам. Правда, главное их преимущество было в броне и оружии, но не в скорости. Советские машины оставались более маневренными на поле боя.

Изучались способы борьбы с новой немецкой техникой. Все эти типы машин имели броню толщиной до десяти сантиметров, которую не брали даже бронебойные снаряды на расстояния прямого выстрела. Бороться с ними можно было только с малых дистанций, да и то не в лоб, а с боковой проекции. Остановить наступление нескольких таких танков батарея Булая могла только одним способом – снайперской стрельбой по гусеницам или пропустив через себя, и стреляя в тыльную и боковую часть. Такая тактика приносит поголовную гибель личного состава, ведь за танками идет пехота. Была надежда на то, что наши силы будут укреплены самоходными установками САУ-122, имевшими пушки, способными пробивать броню «Тигров» и крупнокалиберными гаубицами, которые можно наводить на прямой выстрел. Предстоящие танковые сражения также вызывали озабоченность советского командования. Старые тридцатьчетверки могли бить немца лишь в бок или сзади, а новые, с более мощными орудиями еще только поступали на фронт. Способных противостоять «тиграм» тяжелых танков КВ было немного. Поэтому при умелой организации боя немцы имели реальный шанс пробить своими танковыми клиньями нашу оборону.

Командование не информировало войска о дне начала битвы и это усиливало напряжение. В безоблачном небе с утра до вечера властвовало солнце, раскаляя воздух до невыносимой жары. Всем хотелось дождя, как будто он принес бы не только физическое, но и моральное облегчение. Настроение Булая было тяжелым. Он видел, что битва будет жестокой, возможно, такой жестокой, каких еще не бывало в истории. Все говорило о том, что главными участниками станут армады танков и артиллерийских орудий, способных уничтожать все живое на огромных площадях. Шансов выжить в такой битве немного. В то же время мысль о том, что теперь мы стали равными немцам во всем, в том числе и в искусстве сражений, подбадривала и давала надежды. Наши маршалы научились воевать. Не выдадут. Хотя желание жить в теле двадцатилетнего парня властно прогоняло мысли о возможной гибели и призывало сладкие воспоминания о Насте. Она любит его, он понял это со слов ее матери. Скорее бы увидеться, скорее обнять и зацеловать эту неповторимую девушку!

 

53

Курская битва

Готтфрид Золль потерял сон. Летом сорок третьего года в его душу пришел панический страх. По ночам он видел, что Черный ангел роняет свое оперение. Темные облака перьев отделялись от едва видимого силуэта и опускались на землю, чтобы накрыть немцев новой пеленой жестокости и безумия. Теперь, после Сталинграда, появлялось все больше подданных Рейха, которым становилась понятной катастрофа, затеянная Гитлером, и чтобы она не стала понятной всему народу, облака безумия падали, и падали на душу и разум людей. Готтфрид знал, сейчас Адольф с помощью Черного ангела попытается собрать воедино все зло, накопленное в немецкой душе, чтобы усилить в ней воинственный дух и достичь перелома в войне. Весы войны действительно застыли в равновесии. Столкнувшись зимой и весной сорок третьего года еще в нескольких битвах, армии обессилели, и на фронте наступило долгое затишье. Такого затишья еще не бывало. Подступал уже июль, а на фронтах уже три месяца царила тишина.

Это была тишина подготовки к новому, главному этапу войны. Готовилась особенная битва. На сей раз никто не заботился о том, чтобы ввести противника в заблуждение и осуществить неожиданный маневр. Сталин видел, что фашисты готовятся срезать выступ Курской дуги, длиною в 150 километров, а Гитлер понимал, что русские создадут на пути его клиньев глубокую оборону и будут стоять до конца. Оба готовились к лобовой схватке, понимая, что на сей раз ни военная хитрость, ни толщина брони не будут играть главной роли. Все будет решать сила духа.

Черный ангел изо всех сил старался укрепить воинственность немецких соединений. Сегодня перед немецким солдатом возник вопрос, который никогда не возникал ранее: неужели противник воюет лучше него? Этот вопрос появился после Сталинграда и немецкий солдат должен был сам ответить на этот вопрос только одним ответом: нет, лучше меня никто не воюет. Я пришел на русскую землю, чтобы стать ее хозяином и я должен доказать свое право таким хозяином быть.

Немецкий солдат знал, что ему придется наступать на численно превосходящие силы русских, что его танки в большинстве своем уступают советским танкам, что русские вгрызлись в землю, и выкуривать их придется неимоверными усилиями. Но он был отважным, умелым и стойким солдатом. Он был уверен в своем превосходстве над «недочеловеками», которых комиссары заставляют воевать под дулами пулеметов. Миллионная армия немцев, сконцентрировавшаяся вокруг Курской дуги, наполнялась неукротимым желанием идти в бой, чтобы доказать, что поражение под Сталинградом было всего лишь мелким эпизодом в сравнении с предстоящим разгромом русских под Курском, который войдет в историю боевой славы вермахта и решит судьбу всей войны.

Но Готтфрид Золь видел, что Черный ангел совсем не так могущественен, как казалось поначалу. Нет! Это исчадие ада оказалось слабее тех сил, которые ему противостояли. Готтфрид не знал, кто эти силы, но умом своим понимал – они одолевают Черного ангела. А он, издыхая, несет гибель немцам и многим другим народам. Он – враг человечества и слуга его – Адольф Гитлер является таким же врагом, как и он.

Когда репродукторы доктора Геббельса сообщили о том, что под Курском началась величайшая битва всех времен, Готтфрид понял – наступает начало конца Черного ангела и его земных слуг.

* * *

Если напрячь зрение, то можно высмотреть с высоты «ласточкиного гнезда» то, что наиболее интересно в нужный момент. И по сей день, различим, в равнинах под Курском, дым небывалого сражения, который почему-то затмевается облаками лжи и выдумок. Немало людей по разным причинам льют ложь на великий подвиг русского человека в этой битве. Чего только не услышишь от этих людей. Но, пожалуй, главное заключается в том, что якобы даже и в этой битве советские маршалы показали себя не лучшим образом, и потери сторон были не в нашу пользу. Мы потеряли больше техники и больше людей, находясь в обороне, что противоречит одному из основных законов войны: наступающая сторона теряет втрое больше, чем обороняющаяся. Значит, снова маршалы безжалостно жертвовали жизнями солдат, претворяя в жизнь известный лозунг «Бабы еще нарожают».

Так ли это, знает один Господь, потому что среди военачальников были разные люди. Были и такие, которые по – отцовски заботились о солдате, были и жестокие душой. Ход Курской битвы говорит об ошибках командиров с обеих сторон. По – другому и быть не может в умопомрачительных условиях гигантской смертельной схватки.

В период битвы был критический момент, когда враг прорвал на южном фасе обороны все оборонительные пояса и вышел на оперативный простор. Это был неожиданный и серьезный проигрыш советского командования. Такого не ожидал никто. Но и враг не ожидал, что в резерве Ставки имеется Степной фронт с его танковой армией, которая на небывалой скорости примчалась в район прорыва и остановила врага. Поэтому мы погрешим против истины, если приуменьшим способность наших маршалов воевать. Они предусмотрели ход сражения настолько, насколько его можно было предусмотреть, и нашли нужный способ остановить свирепого бронированного зверя. Фронтами руководили лучшие военные умы схватившихся сторон: Николай Ватутин, Иван Конев, Константин Рокоссовский, Вермахтом командовали Эрих фон Манштейн, Гюнтер Ханс фон Клюге, Вальтер Модель, Герман Гот.

Через несколько дней после начала битвы, батарея Булая, находившаяся в резерве, получила приказ занять позиции на окраине центральной усадьбы совхоза «Октябрьский». Это было довольно далеко от передовой, и Севка недоумевал: неужели немцы смогут преодолеть такую укрепленную оборону и прорваться сюда, в чистое поле? Битва шла уже неделю. С утра до вечера с фронтовой полосы докатывалась канонада. Работали тысячи артиллерийских орудий, реактивных минометов, рвались авиационные бомбы. В небе косяками проходили сотни самолетов, несущие смертельный груз на поле сражения. Среди солдат курсировали самые невероятные слухи, но ясно было одно – немцев нет, значит, наша оборона держится.

На батареях царило напряженное ожидание. Все понимали, что нахождение в резерве – дело временное, и скоро до них также дойдет пламя смертельной схватки. Ни они, ни их высшие командиры не знали, что в немецком плане «Цитадель» предусматривался внезапный поворот танкового клина с Обояньского направления на Прохоровку. Здесь, под Прохоровкой, равнинная, мало пересеченная местность, давала танкам возможность на большой скорости крушить тылы советской обороны.

12 июля батарея была поднята по тревоге в пять часов утра. Заняв позиции, солдаты увидели на горизонте мелкие точки немецких танков. Их было бессчетное количество. Похоже, их появление было неожиданным, потому что имевшихся на позициях резервов было явно недостаточно для того, чтобы отразить такую атаку.

Танки приближались, и теперь Булай смог в бинокль рассмотреть их боевые порядки. Впереди клина шли могучие «тигры». Их было немного – штук 15–20. За ними следовали старые знакомцы Т-3 и Т-4, сосчитать которые было невозможно, а далее – бронетранспортеры с солдатами. В самом конце наступающих порядков угадывались самоходные пушки «Фердинанды». Севка уже знал, что немцы не выпускают их вперед потому, что у них нет средств борьбы с пехотой.

Немцы шли достаточно медленно. Движение их определялась скоростью тяжелых «тигров», которые были несравненно медленнее юрких и скоростных Т-3 и Т-4. Но и в этом неспешном движении чувствовалась непреодолимая мощь. «Будто стена надвигается» подумал Булай, глядя на стальные туши тяжелых танков. Люки танков были открыты и в них виднелись фигурки офицеров. Немцы любили идти в атаку таким способом, пока противник не откроет огонь. Севка не видел в бинокль их лиц, но представлял, как самоуверенно, и самодовольно они всматриваются вперед, в русские позиции. Наверное, у них не было никаких сомнений в том, что своей армадой они сомнут любое сопротивление.

Танки еще не приблизились к дистанции прицельного огня, когда в небе появились наши штурмовики ИЛ-2. Их было много. Выстроившись в карусели, они начали методично атаковать врага ракетными снарядами. Но те упрямо продвигались вперед, оставляя позади загоревшиеся машины. Севка пытался вести им счет, но подступившее волнение не давало сосредоточиться. Ясно одно – их было невообразимо много. Это были отборные части дивизии «Рейх».

Штурмовики ушли, и по батареям прошла команда «к бою». В цепочке орудий артиллерийского полка, растянувшейся на два километра, началось шевеление. Да, война стала другой. Батарейцы деловито суетились у орудий, будто это не соревнование со смертью, а простая работа. Только напряженность в движениях и четкость в командах говорили о том, что люди собрали в себе силы на решающее испытание. Булай ожидал данных наводки по телефону, чтобы сделать первый залп. Однако до первого залпа дело не дошло. В настильном полете над позициями появились новые немецкие штурмовики «Хеншели», которые начали поливать батареи из пулеметов и бросать бомбы. Солдаты залегли в окопах. Падая на дно укрытия, Севка взглянув в небо, и увидел, что над «Хеншелями» мелькнули крылья с красными звездами. Завязался воздушный бой. Танки тем временем подошли на дистанцию прямого выстрела и ударили по батарее из своих орудий. Взрывы снарядов заставили Булая подняться и выглянуть из окопа. Открывшееся зрелище поразило его. Вся равнина перед позициями была покрыта надвигающимися серыми коробками, выплевывавшими выхлопы сизого дыма. Их были сотни. Небо стало серым от множества крутящихся в схватке самолетов. Разрывы фонтанами выкидывали землю в воздух, и казалось, вся панорама состоит из этих фонтанов. Уши болели от воя, грохота, визга и свиста орудий смерти. Булаю казалось¸ будто ни тело, ни разум не принадлежат ему. Он стоит среди какой-то фантастической картины, в которой ему не дано ни голоса, ни движения, Это было ликование смерти, и смерть стала приближаться на него в виде трех «тигров», взявших направление на батарею. Не слыша себя, Севка поднял батарею к орудиям. Ему казалось, что бойцы двигаются медленно, как после долгой болезни. Они выползали из укрытий, и занимали позиции у орудий, преодолевая в себе отупение от шока, и желание вернуться в окопчики.

Севка давал команды на прямую наводку. Батарейцы не слышали его, но делали так, как он командовал, потому что другого быть не могло. «Тигры» приближались и были хорошо видны. Батарея слаженно добавила свой залп в какофонию боя. Четыре снаряда по очереди ударили в два танка, но только высекли из их брони искры.

– По гусеницам цель! – кричал Булай, понимая, как сложно поразить движущуюся мишень в гусеницу. Вскоре бронебойные болванки стали вспахивать землю рядом с гусеницами «тигров», но попадания не было. До позиций батареи танкам оставалось не больше двух минут хода, когда Булай увидел, что навстречу им, пригибаясь, бегут несколько пехотинцев с бутылками зажигательной смеси в руках. Немцы также увидели бойцов. «Тигры» остановились и начали поливать их из пулеметов. Затем продолжили движение в обход залегшей группы. Но как только они повернулись к группе боком, от нее отделилось два бойца и стали бегом догонять танки.

– Смерти не боятся, черти, и смерть их не берет – подумал Севка, глядя, как фигуры солдат мелькали в дыму разрывов. Приблизившись к танкам, солдаты метнули на моторные отсеки зажигательные бутылки. Вскоре из кормы «тигров» повалил черный дым, а затем в отсеках вспыхнуло пламя. Танки остановились, из открытых люков показались танкисты.

– Осколочным заряжай – крикнул Севка – цель по башне.

Расчет был верным. Ударив в броню, осколочные снаряды рассыпали вокруг град осколков, поражавших выскочивший экипаж.

– Вот так! – проорал осипшим голосом Булай и увидел, что на позиции его батареи выбрасывая столбы дыма, переваливаясь и бряцая гусеницами, ворвался третий «тигр». Он уже раздавил соседнее орудие и крутился на окопчике, в котором укрылся боец. Окопчик был неглубоким, и из под гусениц стали появляться раздавленные руки и ноги солдата. В люке танка был виден высунувшийся по грудь офицер, направлявший его движение. Гарь и дым над позициями не позволяли водителю ориентироваться через смотровые щели. Немец держал у рта переговорное устройство и отдавал команды. Лицо его было спокойно, свист пуль и осколков, казалось, его не тревожит. Танк уже разворачивался на башню, у которого находился Булай.

– Ну, давай, давай, гад, ползи поближе – подумал Булай – получи гостинец.

Он выхватил из ящика противотанковую гранату, перевалился за бруствер и вдоль него, невидимый из танка, пополз ему навстречу. Когда Севка увидел бронированный бок махины, поравнявшейся с ним, он привстал из-за бруствера на колено и швырнул гранату под гусеницу. Ухнул взрыв, и в какофонии боя Булай вдруг услышал тихое звяканье спадающих звеньев. Немцы не стали отсиживаться в машине. Люки «тигра» открылись и из них полезли танкисты в черных комбинезонах. Они организованно заняли позиции, и стали стрелять в батарейцев из своих парабеллумов.

– Не торопись, не дергайся – говорил себе Булай. Он перекатился за убитого бойца, вынул свой ТТ, и выцелил командира танка, который стрелял с колена, спрятавшись за катками. Плавно нажал на спуск и немец, разбрасывая руки, рухнул на землю. Затем Булай вскочил и бросился к группе своих солдат, которые пошли на немцев в рукопашную, но вдруг увидел, что земля отделяется от его ног, и он взлетает вверх, а под ним вращается поле боя. Он увидел, что по этому полю несутся советские танки, много танков. Но радость не пришла в душу Булаю. Его душа была занята другим делом. В железной симфонии битвы, под взрывы, вой, и скрежет железа она улетала в небо.

Битва затихла только с наступлением темноты. Необозримое поле было усыпано десятками подбитых танков и бронетранспортеров и бесчисленными телами людей. Невыносимо пахло гарью. Стороны не разошлись. Они обессилено попадали на землю, чтобы утром продолжить бой. Для фашистов это будет бой за их немецкое превосходство, для русских – за право на будущее.

Первые санитарные команды появились на поле запоздно. Они собирали раненых при свете луны, относили и грузили их на полуторки, которые уходили в тыл с этим стонущим и истекающим кровью грузом. Полуторок было много.

Санитары приняли Булая за убитого. Он лежал на земле, в окровавленной форме, неестественно подогнув под себя ногу, не подавая признаков жизни. Взрывной волной от снаряда его подбросило вверх, а затем ударило о землю так, что жизнь, казалось, вышла из него. Но ангел – хранитель и на сей раз протянул над ним свою спасительную длань. Из одиннадцати осколков, попавших в его тело, ни один не ударил в жизненно важный орган и не перебил центральных артерий. Проходя мимо, молоденькая санитарка задержала на Севке взгляд. Что-то неуловимое подсказало ей, что этого покойника надо посмотреть. Она расстегнула на недвижном теле гимнастерку и приложила ухо к левой половине груди. Среди ночного затишья и карканья воронья девушка ощутила редкие и тихие удары сердца.

– Живенький он, пушкарик-то наш. Живенький, грузите его, мальчики.

Курская битва закончилась для Севки первым боем, хотя она продолжалась без малого два месяца и унесла почти четверть миллиона русских жизней.

 

54

Рузвельт о разгроме немцев на курской дуге

Военная миссия из Москвы доложила: под Курском Красная армия нанесла решающий удар по вермахту. Стратегическое равновесие качнулось в сторону Москвы. Гитлер потерял возможность завоевать преимущество, даже если Сталин сделает такие же крупные ошибки, как под Харьковом. У немцев больше нет сил на продолжение наступательной войны с русскими по такому широкому фронту.

Да, ситуация радикально меняется. В начале войны все мы думали, что Красная армия продержится, максимум, четыре-шесть недель, а потом начнется партизанщина. Только Бенеш верил в стойкость русских солдат и оказался прав. Сражение под Курском показало, что Сталин делает выводы из своих ошибок. Рассчитывать на то, что он снова допустит серьезные промахи не стоит. К тому же, он отодвинул своих «великих» стратегов Тимошенко и Хрущева на задний план. Теперь всем распоряжается Жуков, а этот полководец имеет одну важную особенность – он никогда не слушает чужих мнений. Сталин и Жуков начнут использовать успех под Курском для последовательного расширения наступательных операций. Теперь война превратится в наступление красных и отступление немцев. Следовательно, нам надо хорошо рассчитать свою политику, чтобы не опоздать к разделу трофеев. А трофеем должен стать весь мир.

Да, совсем не далеко, то время, когда Америка встанет на пьедестал победы, еще невиданной в истории. 20 лет новые силы Америки разрабатывали и осуществляли план, который приведет их к мировому господству. Поначалу этот план был простеньким и касался всего лишь получения полной власти у себя на родине. Наконец, устранение золотого стандарта доллара и полная свобода печатной машинки такую власть дали, но уже тогда, при выходе из Великой Депрессии стало ясно, что внешний мир не ждет американцев с их гигантскими инвестициями. Представления о том, что деньги как вода подточат любой камень и дадут возможность проникнуть в любую страну, оказались иллюзорными. Для того, что бы мир стал дружественным для доллара, он должен стать американским. Идея Pax Americana – мира по – американски зародилась в тайных ложах Америки не от того, что финансистам пришел на ум каприз, а от того, что это самый удобный способ прибрать мир к рукам. И нет никакого иного пути, кроме мировой войны, чтобы достичь этой цели. Да, американское общество не было готово к мировой войне. Янки – это островитяне, хорошо устроившиеся на своем континенте и не желавшие ничего больше знать. Только жить бесконечно в изоляции нельзя. О чем постоянно напоминали из Лондона англичане, страстно желавшие потушить очаг русского большевизма. Для них большевизм стал барьером в расширении влияния на Евразию. Они подталкивали к войне Америку, видимо осознавая, что ее приход в мировую войну лишит их части трофеев. Но это было для них лучшим выходом, чем смотреть, как из Красной России распространяется пожар мировой революции.

Что ж мы все сделали правильно. Война даст нам новые позиции в мире. Единственная забота, о которой нельзя ни на минуту забывать – это Сталин. Да, Сталин живой человек со своими пороками и ошибками и со своей паранойей. Кровавая схватка, которую он вел с троцкистами, довела его до мании преследования. Это видно по той ненормальной жестокости, которую он часто проявляет. Но, может быть, без таких качеств никто на его месте не смог бы вытянуть тот воз, который он везет.

Наши надежды на то, что Сталин проиграет Сталинград, и Курское сражение не оправдались. Он их выиграл и при этом показал способность подниматься выше немцев в военном мышлении. Не надо закрывать глаза на то, что мы находимся на пороге такого же проигрыша, в какой попал Гитлер. Наши расчеты на то, что два противника истощат себя до такой степени, что мы сможем придти и делить пепелище как захотим, оказались неверными. Эта идея Берле, заместителя Госсекретаря США и координатора американских разведок, оказалась пустышкой. Отрезать от России наиболее жирные куски уже не придется. То, что Сталин подписал нам вексель на Крым под 150 миллионов долларов, тоже не очень обнадеживает. Усатый Джо найдет способ не платить по векселю, когда истечет срок. Хотя на всякий случай я выкроил для себя и Элеонор кусочек земли в этом Эдеме.

В Лондоне сейчас сильно напуганы. Англичане хорошо знают законы европейских войн, сами не раз воевали. Они уже сейчас боятся, что после Курска Сталин начнет неумолимое движение к Ла Маншу и встанет на его берегах. Это совсем не тот результат, которого они хотели, скармливая Гитлеру Чехословакию и Польшу.

Уинстон уже сегодня говорит, что нам предстоит мировое противостояние с Москвой. Этого ли мы хотели, когда радовались нападению Гитлера на СССР? Ведь Москва тогда не была сильным мировым игроком. Разве что европейским. А теперь это главный мировой игрок, которого надо опасаться.

Я много раз убеждался в том, что в ложах не всегда правильно планируют ход событий. Это и понятно, ведь в них сидят живые люди, которым свойственно ошибаться. Но со Сталиным вышла очень большая ошибка. Если бы в Лондоне не запланировали включить во Вторую мировую схватку Берлина с Москвой, то исход был бы более выгоден. Сталин продолжил бы заниматься своими соседями, а мы отняли бы у Японии ее зону влияния и утвердились бы на всей тихоокеанской акватории. Затем совместно с англичанами разгромили бы Гитлера и установили зону нашего контроля над Европой. Хотя Тивербрук, Криппе в британском руководстве, и, особенно, Эйзенхауэр и другие разработчики американских военных планов полагали, что есть и технические, и иные предпосылки для того, чтобы нанести немцам поражение именно в сорок втором году. Использовать фактор отвлечения подавляющей части германских вооруженных сил на Восток и, по существу, открытое для вторжения двух тысячекилометровое побережье Франции, Голландии, Бельгии, Норвегии, да и самой Германии для армий союзников. Вдоль атлантического побережья у нацистов тогда не имелось никаких долговременных оборонительных сооружений. Более того, генералы убеждали меня, что второй фронт необходим, что второй фронт возможен, что открытие второго фронта сделает войну в Европе, в принципе, кратковременной и заставит Германию капитулировать. Если не в сорок втором году, то, самое позднее, в сорок третьем. Нам нужно бы открывать второй фронт уже сейчас, чтобы взять под контроль как можно большую часть Европы. Но сегодня это грозит большими потерями армии. Немцы умеют воевать и они могут нанести очень серьезные удары по нам, если мы сунемся раньше времени. А крупные поражения ударят по мне в первую очередь. Нет, пусть фашисты и советы еще помутузят друг друга.

 

55

Данила Булай и «Спринтер»

Их встречи становились все продуктивнее. Долго державшаяся в душе Данилы настороженность и неприязнь стали постепенно рассасываться. Деркач работал добросовестно и вел себя так естественно, будто не было на нем пятна предательства. Булай вырос в глубокой российской провинции, где нравы всегда были просты. Мальчишки играли в войну, готовились пойти в армию, и предательство было для них последним делом. Из военных историй в округе было известно о героях, портреты которых висели на центральной площади города, да еще молва доносила слухи о нескольких дезертирах, якобы сидевших до конца войны в подвалах собственных домов. Но о перебежчиках на сторону врага даже и слуху не было. Зато прямо за воротами городского кладбища возвышался памятник над военной братской могилой. Еще мальчишкой Данила познал чувство гордости за этих павших, и готовность, если надо пойти их путем.

Поэтому он пытался понять, что же кроется в душе Николая за его внешне легкой манерой поведения. Не верилось, что все так просто. И однажды Деркач, видимо приметив огонек особого внимания в глазах Булая, сам начал разговор:

– Все понять меня хочешь, Данила. Вижу, вижу. Только для чего? Пронять, чтобы простить? А Иисус Иуду простил? Все грехи прощаются, кроме предательства. Знаешь, какое у предателя состояние души? Состояние ужаса. Язык будто сам по себе говорит, тайны государственные выдает, а душа на него в холодном ужасе смотрит и кричит: ты что делаешь, негодяй?!

– Это какое-то раздвоение личности.

– Не знаю, как это называется. Не могу даже тебе объяснить, как предательство происходит. Для меня это было похоже на обвал. Знаешь, в обрыве сначала горсточка песка посыплется, за ней побольше, а потом целая махина вниз ухнет. И ты уже ничего не можешь сделать.

Когда я в себя пришел, стал в Гамбурге в нашу церковь ходить. Как тяжело мне было первый раз перекреститься! Только тут я понял: меня ведь кто-то невидимый за руку держит! И стал я потихоньку понимать, что этот невидимый и к моему предательству отношение имеет.

Ведь и правда, предательство – это великий грех. А кто у нас грехами распоряжается?

Стал я свой грех отмаливать, исповедоваться, причащаться. Священник серьезный мне попался, отец Дорофей. Не стал особенно утешать, сказал только – все в твоих руках. Господь любой грех простить может, но для этого каяться нужно всей душой, по-настоящему. А я уж созрел для покаяния – в нашей работе это называется кризисом личности. По ночам не сплю, тоска черная гложет, в голове самые страшные мысли. В какой-то момент дошел до края, стал подумывать о том, что бы с этой жизнью покончить. Тем более пистолет есть. Сижу по ночам на постели, от душевной боли раскачиваюсь и думаю: как лучше – в рот ствол вставить, или в сердце пальнуть? Но отец Дорофей меня насквозь видел. Понял, куда я собрался и о последствиях предупредил: Господь самоубийц не принимает, будешь на том свете со своей тоской веки вечные тосковать. И посоветовал хотя бы на время из Германии уехать, сменить обстановку. Я к тому времени с БНД завязал, да и они во мне разочаровались. Советником я оказался никудышным. Отпустили меня, и я уехал в Черногорию, на берег моря. Черногорцы народ простой, душевный, живут небогато и это хорошо. Нет там страшных земных страстей, которые вокруг богатства разгораются. Хотя контрабандистов полно. Сигареты и виски через границу таскают. Но у этих свой мир. Пожил я там полгода, в себя пришел. Море день и ночь в ушах шумит, убаюкивает. Чайки кричат, рыбаки на баркасах песни поют. Солнце ласковое светит. По вечерам в таверне местные жители вино пьют, беседы свои неспешные ведут. Покой, тепло, уют. Пожил я так, а потом опять затосковал. Из другого мира я приехал, другой жизни снова захотел. Залежался, стал от безделья дуреть. Снова в Германию вернулся, но чувствую, что грех как давил камнем на душу, так и давит. Тогда я понял, что одних молитв мало, стал дело готовить. Задумал сам к вам явиться, да ты меня опередил.

Данила верил Николаю. Он прожил на свете немало лет и понимал, что у каждого человека наступает час истины и в такие моменты он не кривит душой.

Их оперативные дела продвигались не столь успешно.

Деркач рассказывал, что англичане недовольны его работой и ищут ему новое применение. Хотя их недовольство имеет более глубокие причины.

– Понимаешь, у них беда с так называемой информационной агрессией – говорил Деркач – слышал про такую?

– Расскажи подробней.

– Это вот как выглядит. Раньше, во время «холодной войны» англосаксы вели такую же примитивную пропаганду, как и мы. Помнишь, передачи «Голоса Америки», «Свободной Европы», для мусульман были свои радиостанции, для баптистов свои и так далее. Наукой управления толпой они поначалу мало занимались. Даже «пражскую весну» делали еще по старинке. А потом увидели, что есть некие долгосрочные последствия пропаганды, которые они и сами не предусматривали.

– Какие, например?

– Понимаешь, они установили, что для современного человека прямая пропаганда мало пригодна. У него много альтернативных источников информации, поэтому начинает относиться к ней с недоверием, а то и просто враждебно, как к способу собственного одурачивания. Простой пример – в ту пору американцы в силу своей прямолинейности в пропаганде заработали прозвище «пиндосов». Слишком грубо, слишком самовлюбленно они себя подавали. После вьетнамской войны и иранской революции прямая пропаганда была уже невозможна. Их вышвырнули из Азии как раз потому, что азиаты их ценностей не приняли. Пришлось крепко задуматься над новыми методами.

– Но в СССР-то они своего добились!

– Добились, но только потому, что горбачевская команда полностью переродилась. Такого никогда в истории не было. Шутка ли – партийная верхушка, предавшая исторический проект своей партии и своего государства!

Но это совсем другая песня.

Кстати, и реакция советских людей показала, что все не так просто. Сознание человека нужно переворачивать в полном объеме – и в политике и в культуре и в этике и в эстетике и так далее. То есть – мыть мозги масштабней и умней. Все каналы информации, а также литература и кино, а в особенности культурный обмен, должны создавать постоянное давление на мозги людей. Надо разрушить их вековые представления о правильной жизни. Нужно осмеивать их историю, вытравливать чувство патриотизма, разбивать семейные ценности. Все должно подвергаться осмеянию – и национальная песенная культура, и фольклор, и танцевальные традиции. А главное – исторические мифы, на которых держится осознание народного единства. Если нация поддастся такому воздействию и утратит традиции, то превращается в стадо, которое можно вести в любой загон. Более того, как правило, в ней возникает кровавая междоусобица, весьма выгодная «пиндосам». Сейчас эту судьбу готовят многим мусульманским государствам, которые не готовы принять в гости папу Сэма. Если у них получится, то в исламском мире наступит хаос.

– Ну а с нами у англосаксов какие трудности? Я лично не так давно видел заместителя мэра Волгограда, который призывал немцев поставить на Мамаевом кургане рядом с нашими памятниками обелиск немецкому солдату. Мол, не по своей воле пришел, не по своей воле погиб. Наши богатые поголовно намыливаются на переезд за границу, дети их уже там, деньги тоже.

– Понимаешь, англичане довольно глубоко видят ситуацию. У них там, в масонских клубах сидят совсем не дураки. Они видят, что нынешняя российская элита дерьмо дерьмом. Это криминально-буржуазная прослойка, из которой можно калачи лепить. Они их и лепят, а толку что? Новые богатые и новые бедные разошлись по разным углам ринга. В одном углу сидит слюнявый урод, который ничего, кроме сладкой жизни не хочет, а в другом – обессилевший, но жадный до справедливости человек, набирающий себе спортивную злость. Этому человеку из-за ринга пытаются канифолить мозги о том, что ему раньше было очень плохо, а сейчас очень хорошо. А он не верит. Не хочет отказываться от своих мифов и от своей культуры. Англичане видят, что русский человек никак не поддается информационной агрессии. Он как был советским, так и остался. А все эти немцовы и каспаровы не из того теста выпечены, чтобы людей за собой повести. Помнишь легенду о Данко, который свое сердце как факел над собой поднял? Ну, вот, эти ребята над собой кошелек с зелеными поднимают и думают, что народ на них купится.

Тут я встречался опять с начальником творческого цеха СИС Майклом Престоном. Наверняка это псевдоним. Так вот, преподобный Престон говорит мне: «Не хочу обижать ваших людей, мистер Деркач. Но русские проявляют какую-то необъяснимую тупость. Социальные проблемы растут, а они не хотят слушать оппозицию. Даже при активном распространении интернета».

Чуешь? Преподобный никак не уразумеет, почему его пропаганда отскакивает как от стенки горох. Нет у него понимания психологии русского человека.

В России никакого подобия польской «Солидарности» или другой гадости на их деньги не возникнет. Поэтому Престон боится, что такое движение возникнет без их участия и без их денег. Можешь об этом писать телеграмму в Центр. Имена и фамилии я тебе назову.

– Николай, этого мало. Мы с тобой хорошо понимаем, что на этой трагической ноте англосаксы не остановятся. Точнее говоря, они уже все давно поняли и сегодня идут другим путем. Мы с тобой об этом пути можем только гадать. А на самом деле нужно бы получить о нем разведывательную информацию. Тогда Юстас и отправит Алексу телеграмму в центр. Ферштеен?

– Ферштеен. Скоро мне снова предстоит поездка в «творческую лабораторию» в Лондон. Как – никак, рождается мой литературный шедевр под названием «Бегство из ада». Постараюсь развернуть работу в нужном направлении.

– Не забудь, что тебе придется однажды указать Центру те части книги, которые ты вообще не писал.

– А я ее всю не писал, что тут выделять!

– Тогда гонорар сдашь в кассу Службы.

– Боже, как жесток этот мир!

 

56

Сталин о Рузвельте и Черчилле

На третий день после начала войны наше посольство сообщило из Вашингтона, что Рузвельт не будет спешить с помощью. Он заявил, что главным получателем американской помощи остается Англия.

А сенатор Трумэн прямо сказал «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и таким образом, пусть они убивают друг друга как можно больше».

Империалисты не могут вести себя иначе. Из этого и будем исходить. Американские генералы вообще поначалу думали, что Красная Армия продержится не дольше трех месяцев. Зато осенью они увидели, что большинство американцев выступают за оказание нам помощи. Это и подтолкнуло Рузвельта к действиям, хотя, что это были за действия! Осенью сорок первого была беседа с Гопкинсом. Он умный человек. Как раз немцы взяли Киев и катились к Москве, но Гопкинс был уверен в том, что все изменится. Он в нас верил. Он прямо сказал, что в Вашингтоне многие настроены антисоветски, и не обещал широкой поддержки. Так и случилось. Вместо обещанных сорока кораблей с товарами для нас тогда в море вышли только двенадцать.

Потом Рузвельт повел скверную игру. Сразу после нашей победы под Москвой предложил конференцию в Китае, у Чан Кайши. Хотел притянуть нас к войне на Тихом океане. У нас немцы под окнами, с обороной едва справляемся, а ему надо, чтобы мы против японцев выступили. Не глупый человек, понимал, что это тогда японцы начнут против нас войну. Отказал ему, сказал, что не до конференций сейчас. И пожелал успеха в борьбе против агрессии на Тихом океане. Чтобы все понял.

Потом разведка доложила:1 января 1942 года Черчилль к нему прилетел, обсуждали, стоит ли нам помогать. Рузвельт не очень стремился к помощи. Сказал, что я возглавляю очень отсталый народ. Как это понимать? Только как неуважение. Мол, такому народу цена невелика.

Потом они свои войска в Северной Африке высадили и хотели, чтобы мы им это за открытие второго фронта засчитали. Мы не засчитали. Сорок второй год очень тяжелым был. Нужно было хоть какую-то часть немецкой армии на Запад оттянуть. Нет, не пошли они на это. Зато в Северной Африке стали за Роммелем гоняться.

Я тогда на торжественном заседании 6 ноября сказал, чтобы они услышали: союзники не должны ошибаться. Отсутствие второго фронта может иметь плохие последствия для всех миролюбивых стран, включая самих союзников. Но Рузвельт не хотел слышать моих слов. В августе 1942 года он уклонился от встречи со мной в Москве. Приехал только Черчилль. Этот по-всякому оправдывался, обещал открытие второго фронта весной или летом сорок третьего. У нас как раз завязывалась сталинградская битва. Напряжение сил было предельным, помощь нужна была как воздух. Но они нам в этой битве никак не помогли. Только военные поставки и все. А немцы из Европы свои войска спокойно к нам переводили. Стало окончательно ясно, что это не союзники, а торгаши. Свою выгоду ищут.

Потом снова пошла скверная игра. В Сталинграде идет битва за нашу судьбу, а Рузвельт предлагает конференцию собрать. Мол, нужно определить будущее Германии после победы. Все правильно рассчитал, надеялся, что в такой момент мы пойдем на все уступки и согласимся на самые невыгодные варианты раздела. Отказал ему. Второй фронт не открываете, а делить уже собрались. Он все настаивал, да еще предложил основать на Кавказе американскую военно-воздушную базу. Тоже отказал, написал, что нам не база нужна, а самолеты для борьбы с фашистами.

Опять стал нас затягивать в войну против Японии и предлагал создать базу ВВС на Дальнем Востоке. Снова ему ответил, что нам сейчас не до японцев, и в базе отказал, потому что спровоцировала бы Японию на военные действия против нас.

Разведка сообщала, что после победы под Сталинградом Рузвельт испугался. Не хотел нашего прихода в Европу. Начал думать, как нас остановить. Посол в Москве Буллит предлагал ему поставить нам условия – мы должны остановиться на границе. А если пойдем дальше – союзники прекратят всякую помощь и Америка займется только Японией. Помимо этого, американцы стали думать о десантировании на Балканы, чтобы остановить наше продвижение в Центральную Европу.

Я на Рузвельта не в обиде. Кто мы для него? Классовый враг. Классовым врагом и останемся. Хорошо, хоть пока с Гитлером не снюхался.

А помощь он всегда дозировал. Давал только самый минимум, чтобы мы окончательно не выдохлись. В 1943 году, когда назревала битва на Курской дуге, наши отношения сильно ухудшились. Не нравилось союзникам, что мы на их условия не идем и со Сталинграда они себе никакого навару не выжали. Прекратили посылать к нам конвои с военными грузами, а второй фронт так и не открыли. Гитлер тогда все свои части из Европы на восточный фронт смог перевести.

Дальше – больше. Когда мы к границам двинулись, Рузвельт решил не признавать наших западных границ 1939 года. Я его просил прервать отношения с финским правительством, но он и этого не сделал. А ведь я пошел на уступку союзникам, когда распустил Коминтерн. Отказался от активных политических выступлений против капиталистических государств. Но это не помогло.

Я решил ему этого не спускать. Отозвал из Вашингтона посла Литвинова и отказался с ним встретиться. Но чтобы ему было ясно, как я оцениваю его политику, постоянно сообщал в Вашингтон, сколько дивизий Гитлер снимает с запада, чтобы перебросить их на восток.

После Курска союзники забегали, начали продумывать высадку в Италии и захват Балкан, чтобы с юга выдвинуться на Берлин.

Когда Муссолини свергли, Рузвельт и Черчиль сразу начали тайные переговоры с его приемником Бадольо о капитуляции. Мне ничего не сообщали. Пришлось их резко одернуть. Послал телеграмму, что мы не пассивные наблюдатели. Хватит с нами так обращаться. Коли ведут переговоры с Бадольо, могут вести и с Гитлером. А шел еще только сорок третий год. Из этого может быть только один вывод: они хотят, чтобы мы с немцами обессилили и после этого установят свою гегемонию над нашими странами.

После Курской битвы Лаврентий принес разведсообщение о встрече Черчилля и Рузвельта и их начальников штабов в Квебеке. Повестка дня была такой, какую я давно ожидал: обсуждение вопроса о возможном выходе Соединенных Штатов и Британии из антифашистской коалиции и о вступлении в союз с Гитлером для ведения совместной войны против Советского Союза.

Это придумал, конечно, толстяк Черчилль, который еще во время Сталинградской битвы говорил, что нужно «задержать этих русских варваров» так далеко на Востоке, как только можно и если не разбить Советский Союз, то предельно ослабить его. Хотели сделать это руками немцев, да не получилось. Теперь задумали сами ввязаться.

Не удивительно. Черчилль еще в 1919 году говорил, что немцы повели себя в первой мировой войне как недоумки. Вместо того, чтобы сосредоточиться на разгроме России, начали войну на два фронта.

Да, для Черчилля все еще никак не кончится Крымская кампания. Тогда наши деды худо-бедно остановили англичан и французов. Где-то в Крыму его дед похоронен. Герцог Мальборо. Снесли ему голову русские солдаты.

Помнится, проходил в семинарии схоластику. Схоласты спорили – целуются ли ангелы. И приходили к мнению, что целуются, но без страсти. Вот и наши отношения в коалиции похожи на эту схоластику, если не хуже. Союзники целуются как Иуда. Не забуду письмо Чемберлена своей делегации, которое перехватили люди Лаврентия: «если Лондону не уйти от соглашения с Советским Союзом, британская подпись под ним не должна означать, что в случае нападения немцев на СССР, англичане придут на помощь жертве агрессии и объявят Германии войну. Мы должны зарезервировать возможность заявить, что Великобритания и Советский Союз по-разному толкуют факты».

Тогда эти негодяи вынудили нас подписать пакт о ненападении с Адольфом. Негодяи, и больше ничего. Потом Польшу предали, объявили немцам войну и пальцем при этом не пошевелили. Так что паны ликовали всего один день. А потом поняли, что вермахт скоро войдет в Варшаву.

Да, второй фронт они не откроют, пока мы немцам хребет не надломим. Они думают, что у нас кончаются силы. Мы ведь на самом деле истощены. Под Сталинградом потеряли огромное количество солдат и боевой техники. На Курской дуге танков потеряли больше, чем немцы. Фашисты воюют умело. Общая подготовка народа к войне у них лучше. Мы набрали новый призыв, и они набрали новый призыв. Но их новый призыв воюет более умело. Почему? Потому с что с детства в гитлерюгенде обучался, хорошие боевые навыки на фронт принес. А наши призывники сейчас из самой глубинки идут, где ОСОВИАХМа толком не было. Деревенские ребята, не обстрелянные и не умеют обращаться с оружием. От этого неравные потери. Сейчас вообще начнем забирать семнадцатилетних мальчишек. Истощенных голодом. Деревню уже всю вычистили. Для фронта они слабы. Такой возраст еще для оборонных заводов подходит. А для фронта они дети.

Разведка сообщает: негодяи думают, что через полгода наш потенциал будет исчерпан. Мы израсходуем людские резервы и не сможем больше нанести ударов, какие нанесли под Москвой, Сталинградом или Курском. Стало быть, увязнем в войне. Тут-то они высадятся в Европе, и возьмут в свои руки стратегическую инициативу. Ну что ж, пусть так думают. А согласие на встречу в Тегеране я дам только осенью, когда они поймут, что после Курска Гитлеру конец. Тут они у меня как караси на сковородке покрутятся. Мы уже тесним фашистов к довоенным границам, а они все еще не решаются ввязаться в драку по-настоящему. Значит, упускают инициативу из своих рук. В этот раз торгаши проторгуются. В Тегеране они это поймут окончательно.

 

57

Сталин и церковь

Запись в дневнике полковника госбезопасности Г. Г. Карпова.

" 4 сентября 1943 года я был вызван к т. Сталину и получил указание позвонить патриаршему местоблюстителю митрополиту Сергию, и от имени Правительства передать следующее: "Говорит с Вами представитель Совнаркома Союза. Правительство имеет желание принять Вас, а также митрополитов Ленинградского Алексия и экзарха Украины митрополита Киевского и Галицкого Николая, выслушать Ваши нужды и разрешить имеющиеся у Вас вопросы. Правительство может Вас принять или сегодня же, через час-полтора, или если это время Вам не подходит, то прием может быть организован завтра (в воскресенье) или в любой день последующей недели".

Тут – же, в присутствии т. Сталина, созвонившись с Сергием, я передал вышеуказанное, и попросил обменяться мнениями с митрополитами Алексием и Николаем, если они находятся в данное время у митрополита Сергия.

После этого доложил т. Сталину, что митрополиты Сергий, Алексий и Николай благодарят за такое внимание со стороны Правительства и хотели бы, чтобы их приняли сегодня.

На встрече тов. Сталин, коротко отметив положительное значение патриотической деятельности церкви за время войны, просил митрополитов Сергия, Алексия и Николая высказаться об имеющихся у патриархии и у них лично назревших, но не разрешенных вопросах.

Митрополит Сергий сказал т. Сталину, что самым главным, и наиболее назревшим вопросом является вопрос о центральном руководстве церкви, т. к. почти 18 лет он является патриаршим местоблюстителем, и лично думает, что вряд ли есть где столь продолжительные трудности, что Синода в Советском Союзе нет с 1935 г. А потому он считает желательным, чтобы Правительство разрешило собрать архиерейский Собор, который и изберет патриарха, а также образует орган в составе 5–6 архиереев.

Митрополиты Алексий и Николай также высказались за образование Синода и обосновали это предложение об образовании как наиболее желаемую и приемлемую форму, сказав также, что избрание патриарха на архиерейском Соборе они считают вполне каноничным, т. к. фактически церковь возглавляет бессменно в течение 18 лет патриарший местоблюститель митрополит Сергий.

Сталин не только согласился собрать архиерейский Собор – он еще всячески торопил иерархов, которые было собирались заняться этим вопросом несколько неспешно.

"…Митрополит Сергий ответил, что архиерейский Собор можно будет собрать через месяц, и тогда т. Сталин, улыбнувшись, сказал: "А нельзя ли проявить большевистские темпы?" Обратившись ко мне, спросил мое мнение, я высказался, что если мы поможем митрополиту Сергию соответствующим транспортом для быстрейшей доставки епископата в Москву (самолетами), то Собор мог бы быть собран и через 3–4 дня".

Затем Иосиф Сталин безоговорочно согласился на все просьбы, которые озвучили ему иерархи. Например, об открытии богословских учебных заведений. Более того, глава СССР удивился, что у него просят так мало – товарищ Сталин спросил – «Почему они ставят вопрос о богословских курсах, тогда как Правительство может разрешить организацию духовной академии и открытие духовных семинарий во всех епархиях, где это нужно».

Иерархи объяснили: "для открытия духовной академии у них еще очень мало сил и нужна соответствующая подготовка, а в отношении семинарий – принимать в них лиц не моложе 18 лет они считают неподходящим по времени и прошлому опыту".

Тов. Сталин сказал: "Ну, это дело ваше, если хотите богословские курсы, начинайте с них, но Правительство не будет иметь возражений и против открытия семинарий и академий".

Точно так же Сталин не возражал против церковного органа печати: "Журнал можно и следует выпускать", не возражал против открытия новых церквей, согласился рассмотреть список архиереев, находящихся в заточении, чтобы решить их судьбу. Более того, тов. Сталин сказал, что церковь может рассчитывать на всестороннюю поддержку правительства во всех вопросах, связанных с ее организационным укреплением, и развитием внутри СССР. И что, как он говорил об организации духовных учебных заведений, не возражая против открытия семинарий в епархиях, так не может быть препятствий и к открытию при епархиальных управлениях свечных заводов и других производств.

Были решены и другие вопросы технического характера, после чего Сталин несколько раз спросил иерархов, нет ли у них каких-нибудь других просьб. Узнав, что нет, он подвел итог-«Ну, если у вас больше нет к Правительству вопросов, то, может быть, будут потом. Правительство предполагает образовать специальный государственный аппарат, который будет называться Совет по делам Русской православной церкви, и председателем Совета предполагается назначить т. Карпова. Как вы смотрите на это?" Все трое заявили, что они весьма благожелательно принимают назначение на этот пост т. Карпова.

* * *

Письмо министра иностранных дел Великобритании Энтони Идена премьеру Уинстону Черчиллю.

«Дорогой Уинстон. Только что я получил сведения из Москвы о том, что Сталин предпринял серьезные шаги по реабилитации православной церкви. Подтверждаются наши прежние сведения о том, что отношения Сталина с русской церковью не столь однозначны, как этого хотели основоположники большевистского государства. После 1939 года, когда Сталин своим постановлением остановил преследование служителей церкви, он предпринял новые шаги к ее сохранению. Он разрешил возрождение традиционного органа управления – Синода, избрание патриарха, восстановление учебных заведений, а главное – освобождение из мест заключения находившихся там священников. Это очевидное и большое послабление для русской церкви.

Я полагаю, что причины такой политики заключаются не только в патриотической деятельности церкви в период оккупации. Для большевиков, уничтожавших церковь по идейным соображениям, это не могло быть причиной столь решительного поворота, ведь идейные антагонизмы остались.

Убежден, что мы являемся свидетелями проявления реального отношения к религии Иосифа Сталина, который никогда не был рьяным участником ленинского геноцида священников, и, думаю, скрывал свои истинные убеждения. На самом же деле сегодня становится очевидным, что он не принадлежит к группе врагов русского традиционного общества. Теперь, когда после длительной и жестокой схватки он полностью уничтожил эту группу и укрепил свой авторитет в результате достигнутых военных побед, он решил более не скрывать своего истинного отношения к церкви. Мы понимаем, что после периода геноцида, который он также формально возглавлял, Сталин не сможет на весь мир заявить о повороте своей политики. Но со свойственной ему хитростью он будет разворачивать ее шаг за шагом. Думаю, в его представлениях о том, как должна выглядеть большевистская Россия, есть место церкви.

Кроме того, введение Сталиным новых образцов военной формы, похожих на форму царской армии, отказ от Третьего Интернационала, как центра сионизма и космополитизма, активное возвращение в Персию и на Балканы, планы прямого подчинения Польши и Финляндии русским интересам, говорят о том, что он видит себя продолжателем традиций Царской Империи.

Дорогой Уинстон, я хотел бы еще раз подчеркнуть: наши представления о И.Сталине как большевистском вожде мировой революции не совсем корректны.

Думаю, в ближайшие годы нам предстоит убедиться, что он строит традиционную русскую империю под коммунистическим руководством и собирает вокруг нее страны-сателлиты.

Я не удивлюсь, что однажды он объявит об объединяющей роли православия под красным флагом в Европе, в первую очередь на Балканах. Это будет чрезвычайно опасно.

Искренне Ваш А.Иден»

 

58

Севка в госпитале

Севка впервые пришел в сознание в санитарном поезде. Он почувствовал, что кто-то положил руку на его лоб и открыл глаза. Сквозь плававшие в глазах желтые круги увидел внимательный взгляд пожилой женщины с изможденным лицом.

– Ну, вот и очнулся – усталым голосом произнесла она – а мы боялись, что ты так там и останешься. Раны то у тебя не шуточные.

Севка с трудом напряг память: был бой, потом его накрыло взрывом. Все, больше ничего. Он едва пошевелил пересохшим языком: пить. Женщина улыбнулась – конечно, конечно, миленький. Пей. Теперь можно.

Она поднесла к его губам жестяную кружку с кипяченой водой. Севка сделал глоток.

– Как я ранен?

– Серьезно ты ранен, лейтенант. Одиннадцать осколков в тебе было. Один из них в мочевом пузыре, а еще один в печени. Полевые хирурги их вытащили¸ а теперь ты в эвакгоспиталь едешь. Назначением в Пензу. Считай, жить будешь. Но выправляться тебе долго предстоит.

– А Вы кто?

– А я санитарка в этом поезде. Хожу за вами, болезными. Тетей Марусей меня зови. Если что, всегда помогу.

Севка повел взглядом по вагону. В полумраке виднелись полки, занятые перевязанными и загипсованными людьми. Сквозь стук колес были слышны стоны и кашель, сильно пахло мочой и карболкой.

– Тебе теперь укрепляться надо – продолжала тетя Маруся – как повара ужин притащат, не отказывайся. Еда не больно аппетитная – перловка. Но хорошо, что хоть она имеется. С продуктами у нас плохо. Вот ждем, может, на остановке чего подбросят.

Она ушла и вернулась, когда в вагоне появились раздатчики еды и жизнь немного оживилась. Севка не мог есть самостоятельно. Обе его руки были пробиты осколками и перебинтованы. Любая попытка подвигать ими приносила боль.

Тетя Маруся кормила его с ложечки и приговаривала:

– За папу, за маму, за товарища Сталина..

После сильного наркоза Булай аппетита не чувствовал. Во всем его теле властвовала боль, но он заставлял себя жевать безвкусное месиво.

Потом снова забылся. Его сознание уплывало в темноту, но в душе брезжила радость – он снова выжил.

Под утро поезд прибыл в Пензу. В первых бликах рассвета часть раненых сгрузили из вагонов, перенесли на санитарные полуторки и повезли в госпиталь.

Севке не приходилось раньше бывать в этом городе, но он видел через щель в брезенте привычные картины. Все такие же, как и везде, деревянные домики за палисадниками, клены и тополя, кривые тротуары и разбитые дороги.

Затем появились первые пятиэтажные здания в центре города, и в лучах восхода машина остановилась у бывшей средней школы, на что указывала сохранившаяся у дверей вывеска.

Его определили в палату на 10 человек. Обитатели проснулись при размещении новичка и стали знакомиться с ним. Все молодые ребята, все с Курской дуги. Кто-то лишился конечности, кому-то залечивали ожоги, кто-то восстанавливался после чрепно-мозговой травмы, но здесь не было безнадежных как в других палатах и это улучшало настроение.

В семь утра в госпитале началось движение. Зазвучали голоса, послышалось звяканье жестяной и стеклянной посуды, запахло кухней. Когда солнце поднялось над деревьями, Севка увидел через открытую дверь палаты, как по коридору выносят тех, кто скончался ночью. Потом во дворе фыркнула полуторка и увезла свой скорбный груз на кладбище. Один из соседей по палате сказал, такие рейсы совершались каждый день. Госпиталь большой – на полторы сотни человек, народу умирает много.

В десять начался обход и в палату пришел пожилой военврач в сопровождении двух врачей помоложе. Посмотрев медицинскую карту Булая, доктор сказал:

– Если вы из породы Булаев, которых я знаю, то вы еще Гитлеру хвост прижмете. Скажите, Ваш отец, случаем никогда не работал на железной дороге?

Севка такого за своим отцом не помнил, но ему пришло в голову, что его двоюродный дядя, Алексей Булай, известный в городе революционер, работал как раз на железке.

– Кажется, дядька мой еще до революции подпольщиком на железке был.

– Вот, вот. Кажется, Алексеем его звали. В Орше мы с ним познакомились. Хорошо его помню, из железа и огня был человек. Вулкан, да и только. И какова же его судьба?

– Во время кулацкого бунта погиб, еще в двадцать первом году. Я под его фотографией и шашкой в школе сидел.

– Ну, что ж. Таковы судьбы революционеров. А Вас мы долго будем лечить. Думаю, полностью здоровым вы станете не раньше сентября.

– Простите доктор, а как Вас зовут?

– Проще простого, Петр Михайлович.

– Петр Михайлович, можно мне сюда родителей вызвать? Они в Горьковской области живут.

– Что ж, Горьковская область – не крайний свет, доберутся. Пишите им письмо. Пусть приезжают, а я, если потребуется, помогу им устроиться на постой.

Через три недели, когда Севка уже начал подниматься из постели и потихоньку ходить, дежурный по этажу разыскал его и сообщил:

– Лейтенант Булай, пляшите. Вас внизу родня ждет.

Опираясь на костыли Сева поспешил по лестнице вниз. Там, у столика дежурного, в вестибюльчике, он увидел своих стариков, ожидавших его с видом какого-то испуганного напряжения.

– Батя, мама – крикнул он и, не замечая боли, устремился по лестнице.

Родители обняли его с двух сторон, и замерли, как памятник великой народной войне.

 

59

Булай и Даски

Данила Булай и Дмитрий Титов сидели в зале ожидания аэропорта Шереметьева. Им предстоял вылет в Братиславу, где было запланировано сразу несколько оперативных мероприятий.

За стеклами аэропорта синело летнее небо, садились и взлетали самолеты, в зале шумели толпы туристов и звучали объявления диспетчеров. Но все это веселое оживление не отражалось на их настроении. Как это бывает почти всегда перед рискованными делами, в головах мужчин начинают возникать мысли о главном. Для Булая и Титова эти мысли были очевидными. Оба были сотрудниками спецслужб, оба много знали о происходящем в стране и обоих это происходящее не восторгало. Поэтому, вопрос, ради чего голову сложить, не мог обойти их стороной.

– Данила, мы создали паталогический правящий класс. Вот говорят: процесс первичного накопления капитала был неизбежен. Хорошо, мы с тобой не экономисты чтобы спорить. Но почему это накопление было поставлено на блатные рельсы? Ведь кучка еврейских мальчиков вокруг Чубайса плевать хотела на последствия залоговых аукционов. Дербанили промышленность, заваливали предприятия, выгоняли на улицу рабочих. Мол, оптимизируем производство. Что из этого получилось, всем видно. Ну и что? Может, они поняли ошибочность сделанного, исправляют перекосы?

– Дима, ты задаешь себе вопрос, а нужно дать себе ответ. Он очень простой – эта порода людей не может возглавить оздоровление экономики. Они кто? Выросшие на практике руководители производств? Люди, знающие процессы изнутри или хотя бы психологию трудового поведения масс? Откуда? Кого из них ни возьми – либо бывший фарцовщик, либо кабинетный чистоплюй вроде Гайдара.

– Егор еще и пьяница, вдобавок ко всему.

– Ну, в нашей стране это не диво. Главное, что у них свой мир, а у народа – свой. В результате накопление капитала превратилось в оргию, которая никак не закончится.

– Ты думаешь, мы катимся в тупик?

– Все зависит от В.В. Мы идем в тупик, потому что нас туда ведет олигархат. Ему в этом тупике будет удобно страну обобрать до нитки и свинтить на Запад. Ведь что такое тупик? Это полная коррупция, непрозрачность операций и бесконтрольность над всей сворой жуликов.

– И чем дело кончится?

– Кто же знает. В самом худшем случае, нас разденут догола, оставят нам трубу для обслуживания, и мы превратимся в еще один Ирак. Ничего кроме сырьевого придатка нам не светит.

– Но мы же хотим стать международным конкурентом и в промышленности и в сельском хозяйстве.

– Ты в Китае был?

– Нет.

– Смотри, в Китае двести тысяч безработных. Это значит, что труд очень дешев. К тому же у него плодородный юг. То, что там растет, пока идет на внутреннее потребление. А когда поступит на внешний рынок, будет очень дешево. На Западе продукты тоже дешевле наших, потому что государство вкладывает в производство продуктов огромные дотации. Скажи, это случаем, не социализм у них там? Или может, пол-социализма? Поэтому киви из Израиля у нас идут по цене помидор.

А мы к тому же северная страна. Себестоимость продукции очень высокая. Без государственной помощи никак нельзя. А государство ее не очень щедро дает. Поэтому тут надеяться не на что.

– А постиндустриальные сценарии?

– Вся интеллектуальная сфера сохнет от безденежья. Она разгромлена еще больше, чем индустрия. Выходит, нам только и остается стать сырьевым придатком. Но для этого требуется всего 10 миллионов рабочих рук, чтобы трубы обслуживать. Еще 20–30 миллионов – сервис. А куда девать других? 100 миллионов лишних людей? Значит, пока они еще не умерли, их будут подкармливать скудными пособиями за счет сырьевых доходов. А если цены на нефть рухнут? Значит, лучше от лишних ртов освобождаться.

Кстати, та интеллигенция, которая произвела перестройку, тоже окажется лишней. Для обслуживания периферийного капитализма она не нужна.

– Ну и картину ты рисуешь. После этого жить не хочется.

– Хочется, Дима, хочется. Какие бы правители у нас ни были, они страну из русла истории не вытолкнут, понимаешь? Наш народ сформировался как народ империи, и пока не пришло время его распылять. Он держится вместе. В это понятие все вошло – и русскость, и вера, и культура, и традиции. Чтобы стать частью периферии, мы должны отказаться от своей имперской сути. Стать по жизни обслугой, рабами. Отказаться от самих себя. Но ты ведь знаешь, что этого не случится. Отказаться от своей принадлежности к этому народу могут только выродки. А нам надо работать не покладая рук, потому что гроза закончится и тучи развеются.

Ну а выродки будут работать против нас. Мы с тобой их знаем. Кстати, один из них тоже прибывает в Братиславу. Не сомневаюсь, что будем с ним иметь самый плохой вариант.

– Вариант номер два?

– Типа того.

* * *

Булай с Титовым и «Микроб» раздельно прилетели в Братиславу. Планировалось, что «Микроб» поедет на встречу с английским резидентом в Прагу и затем вернется для отчета снова в Словакию. От этого зависели дальнейшие ходы. Как и много лет назад, наша разведка решила пойти на создание в Москве легендированной организации, предназначенной для того, чтобы выявить истинные устремления врага. Если противник примет эту организацию за чистую монету и начнет ею «управлять», то многие его планы прояснятся. А то, что такие планы имеются, не вызывало сомнения. Структура «организации» была уже создана и первые исполнители подготовлены. Но главное действующее лицо – агент «Микроб», без которого нельзя было обойтись на первом этапе, был крайне не надежен. Он мог предать в любой момент и за ним требовался особый контроль. В силу ненадежности Бобра, в замысел операции его не посвящали, а напротив, прорабатывали варианты на случай его измены.

Инструктируя агента перед выездом в Прагу, Булай и Титов провели с ним следующий разговор:

– Михаил, дело предстоит сложное. Сислей – опытный волк. Если почувствует в твоем поведении фальш, то мы не знаем, какова будет его реакция.

– А чего тут знать. Заведет в кусты и ткнет отравленной авторучкой. И привет Мишенька Бобровский, отправляйся на тот свет во славу Отечества. Которое тебя тяжело обидело.

– Прекрати паясничать, Михаил. Родина тебе не меньше десяти лет лагерей задолжала, а может и больше. Теперь слушай внимательно. Нам нужно одно: чтобы ты добросовестно отчитался перед англичанами о выполнении задания и указал на появившиеся трудности. Давай повторим урок.

– Перечислю ему четверых подвербованных душегубов. По каждому расскажу отдельно и подробно.

– Не собьешься?

– С вами собьешься. Первый – Глущук Андрей, выходец с черниговщины. Состоял в банде Бадаева.

– Это не банда, а отряд милиции.

– Ну да, милиции. Занимался рэкетом, убил человек пять непокорных. Сейчас в Москве без дела. Чеченцы его к себе не берут, видно в чем-то не поладили. В чем – не говорит. У хохлов широкого подполья в Москве нет, а мелкие банды его не знают. Согласился на меня работать за копейки. Задания я ему пока не давал, но нет сомнений, что придушит любого.

– Оружием владеет?

– Не хуже других.

– Следующий.

– Харлампиев Сергей Анатольевич, русский, москвич, выпускник МАДИ, работает автослесарем в мастерской.

– Чем хорош?

– Подрывник-любитель. На власть обозлен до предела. Хотел к русским фашистам записаться, но потом понял, что они – фуфло. Хочет бороться с оружием в руках.

– На теракт пойдет?

– Как чаю попьет.

– Более подробные данные на него помнишь? Адрес, место работы и так далее?

– Помню, помню…

– Ладно, я вижу, ты подготовился. Теперь ко второй части.

– Во второй части я потребую вознаграждения за мои усилия.

– Не путай Михаил. Вознаграждение полагается требовать в конце встречи.

– Ладно. Во второй части я скажу, что больше никого не нашел и никаких возможностей не вижу.

– Что скажет Сислей?

– Что может сказать Сислей? Скажет, ищи, а то глаз на жопу натяну.

– Кончай дурака валять.

– Предложит к отморозкам идти, чего же еще. А я, между прочим, служащий Думы, мне это западло.

– Он тебе предложит с бандитами поработать, от которых ты народным избранникам деньги таскаешь. Ты эту братву хорошо знаешь. Определишь, кто на что способен.

– Ох, полковник, трудно же мне с тобой. Все ты наперед видишь. Ну, скажем, сговоримся мы с Сислеем, что я ему наводочки на бандюков принесу. А дальше что? Он мне вербовать их прикажет. Их повербуешь… неизвестно, кто первый пульку схлопочет.

– Миша, не нагнетай страстей. Каким должен быть итог встречи?

– Итогом первой встречи должны стать обозначившиеся трудности в вербовке душегубов, и получение задания по их выявлению. При этом я должен «вспомнить», что у меня есть знакомый доцент, который скрипит зубами на власть и выражает нецензурные намерения. При этом он работает в закрытом ящике и получает гроши. И у него такие же коллеги.

– Что еще?

– Все.

– Фамилия доцента?

– Пикулев, Геннадий. Познакомились случайно в поезде. Я ехал в командировку и он тоже. В Саров.

– Телефон остался?

– А то.

– Хорошо. Технику для звукозаписи тебе не даем. На тот случай, если англичане бдительность проявят и тебя осмотрят. Потом на детекторе лжи тебя проверим.

– И это доверие к невидимому герою!

– Ты пока еще не герой, а отрабатываешь свои грехи. И мы очень хотим, чтобы ты больше не нагрешил. Хорошо?

– Кому хорошо…

– Миша, не вздумай дать деру. На той стороне тебя используют, как презерватив и выкинут. Ты там никому не нужен.

– Не учи ученого. Я этих конопатых лучше тебя знаю.

– А если на денежки свои припрятанные надеешься, то мы тебя объявим в розыск как финансового афериста, каковым ты и являешься на самом деле.

– Обрыдли вы мне со своими страшилками. Я не раз через разрыв жопы проходил и ничего не боюсь. А коли сегодня с вами играю, значит это мне для души надо. Душа моя плачет по содеянным необдуманным поступкам.

Сразу после прилета Бобер сел в автобус и отправился в Прагу. Ему предстояло встретиться с Сислеем вечером, а утром вернуться назад для доклада. Данила ждал его возвращения, чтобы поехать на встречу Даски, вооруженным свежей информацией. Он подготовил арендованный Рыковым джип и фальшивые документы. Встречу страховал Титов, который спрячется в задней части автомобиля под пледом и сумками. Сама встреча планировалась в придорожном кафе на полпути между Прагой и Братиславой.

В условленное время «Микроб» в Братиславу не вернулся, но Булай решил выезжать на операцию, несмотря на это.

– Рискуешь, Данила – сказал ему Титов – там у них что-то закручивается.

– Перетрем, не сорок первый – ответил Булай, хотя сердце его сжалось в тяжелом предчувствии.

 

60

Севка Булай снова на фронте

Расчеты Булая выйти из госпиталя осенью не оправдались. Изрешеченному осколками организму потребовались повторные операции. И только ближе к Новому году он был выписан с заключением «ограниченно годен». Провожая Булая в отпуск по ранению, зам. начальника госпиталя сказал ему:

– Теперь Вас, товарищ лейтенант тыловая служба ждет. На фронте Вы навоевались. С такими ранами в окопах не побегаешь. Выписываю Вам документ для дальнейшего распределения. После отпуска обратитесь в областной военный комиссариат. Там Вас определят по новому месту службы.

Дома, в тихой и мирной глубинке дни текли медленно и счастливо. Севка потихоньку начал ходить на лыжах на охоту, стрелял куропаток, вел долгие разговоры с мужиками, помогал старикам по хозяйству. Тело его, исполосованное шрамами, постоянно болело. Но настроение было бодрым – он выжил в невероятной мясорубке. Значит, есть у него ангел – хранитель, значит, еще потопчет он грешную землю.

Теперь он часто бывал у матери Насти в Окоянове. Тетка Анна читала ему Настины письма, которая находилась на Втором украинском фронте, где-то в районе Кривого Рога. Потом им пришла в голову мысль написать Насте совместное письмо. Письмо получилось теплым и бестолковым, но главное – счастливым.

Настина мать рассказывала ему о житье-бытье в городе, о судьбах Севкиных ровесников-окояновцев. Житье-бытье было серым и полуголодным. В городе работал эвакгоспиталь, шерстобитная фабрика по изготовлению валенок, еще несколько мелких фабричонок, и мастерских. Прилавки магазинов были пусты, жители получали скудное пропитание и одежду по карточкам. Своих мужчин из города забрала война и на улицах можно было лишь изредка увидеть занесенных сюда военной судьбой незнакомцев в шинелях.

Окоянов и до войны не отличался особой ухоженностью, а теперь и вовсе поник. Зимой его вид был особенно печален. Маленькие деревянные домики словно съежились и нахохлились от холода. Их оконца напоминали помутневшие глазки замерзающих птиц, заборы покосились, тротуары не чистились, и ходить можно было лишь по укатанным санями дорогам. Над городом висела тишина, нарушаемая карканьем ворон. Но как ни печален был вид родного города, Севке было в нем хорошо. Он отдыхал душой, забыв на время о пронесшихся в его жизни вихрях войны.

Месяц прошел и Булай получил в военкомате направление на артиллерийские курсы в Гороховецкие лагеря, неподалеку от Горького.

По прибытии на новое место службы, Всеволод стал преподавать курсантам искусство стрельбы из полевых орудий, в том числе и из своих любимых ЗИС-3. Жизнь в этих старых лагерях была налаженной и текла по привычным рельсам. Война отодвинулась сначала к границам, а потом перекатилась и через них, напоминая о себе лишь сводками Совинформбюро да постоянными разговорами сослуживцев. Севка стал привыкать к новой жизни, а раны его мало-помалу затягивались. Молодой организм брал свое и ближе к весне он уже ощущал в себе способность снова воевать. Связи со своей батареей он не прерывал и из редких писем знал, что она воевала где-то в Карпатах.

Летом желание вернуться на фронт его одолело. Он написал сначала один рапорт, затем второй и неожиданно получил разрешение. Как он узнал позже, наши войска понесли большие потери при освобождении Венгрии и потребовались опытные командиры.

Снова застучали колеса военных поездов, целую неделю с пересадками приближавших Булая к своей части. Теперь за окнами вагона тянулись невиданные раньше Севкой заграничные пейзажи. Хотя война прошлась по венгерским городкам и деревенькам своей беспощадной рукой, такого разорения как в России не было видно. Аккуратные домики в белой штукатурке, ровные мощеные дороги, ухоженные сады и поля, крестьянские повозки на резиновом ходу – все говорило о другой, более благополучной и сытой жизни.

Севка глядел на эти картины и думал: «Зачем вы к нам – то полезли от этого благополучия? Чего вам не хватало, земли, богатств наших? Пограбить хотели? Он вспоминал картины разрушенной, и сожженной родной земли и на душе саднило от того, что его народу приходится платить такую непомерную цену за чужую жадность и жестокость. Душа его не наполнялась ответной злобой, но он хотел одного – чтобы война больше никогда не повторилась.

Булай нашел свою часть в районе Дебрецена, когда разворачивалась знаменитая Дебреценская операция. Теперь ему поручили командовать дивизионом истребителей танков 7-го гвардейского механизированного корпуса. Дивизион состоял из двух артиллерийских батарей, отделения противотанковых ружей и взвода поддержки пехоты.

Армия сильно изменилась за прошедший год. Настроения среди солдат были не такими, как под Курском. Тогда можно было увидеть стиснутые зубы и обращенный внутрь взгляд людей, решивших стоять насмерть. Теперь война выкатилась за пределы родины, и это принесло атмосферу подъема. Горизонт просветлился. Каждый знал – мы победим, совсем немного осталось. Стало больше дисциплины, дерзкого напора и умелой боевой хватки. Армия научилась и воевать и побеждать. Она наполнилась духом скорой победы.

Начала наступления ждали с затаенным волнением – будет сделан еще один рывок к концу войны. Солдаты хотели одного – дойти до Берлина и поставить точку. И хотя до Берлина было не близко, они уже шли по Европе, по той территории, в которой окопалось гнездо фашизма.

Дебреценская операция планировалась Генштабом как важный стратегический маневр – она открывала дорогу на Вену.

Немцы и мадьяры также готовились к сражению. В Венгрии и Восточной Австрии размещалось большое число немецких военных заводов, а также два последних источника нефти: в районах Надьканижа и Вены. Гитлер решил, во что бы то ни стало сохранить за собой эти мощности. Он еще надеялся остановить Красную Армию. Сюда в течение сентября из Германии, Франции, Италии и Греции было переброшено до двадцати пяти дивизий. Боевой дух у них был довольно высокий – солдатам вермахта теперь вместо призывов к скорой победе вбивались в голову призывы стоять насмерть. И они сражались упорно, цепко и смело. Случаев панического бегства, потери управляемости войсками почти не было. Мадьярские дивизии мало в чем уступали им по боеспособности. Булай не мог понять, что руководит венграми в этом аду. Почему они готовы сражаться до последнего за чужие интересы?

– Или я что-то не понимаю? – думал Севка – за что они бьются, не за Гитлера же? Или они советскую власть так ненавидят, что готовы на смерть пойти?

Булай не был знаком с венгерской историей и не знал, что после поражения Красной республики в 1919 году, адмирал Хорти 20 лет пропитывал страну ненавистью к русскому коммунизму. Он начал это делать на 13 лет раньше, чем Гитлер в Германии.

Приказ к наступлению был отдан 5 октября вечером. Перед такими наступлениями бойцы пишут письма домой, как то по особенному аккуратно бреются, и приводят себя в порядок. Глядя на своих солдат Севка думал, что они, наверное, ведут себя также, как испокон веков вели себя их деды и прадеды перед решающей битвой. В этих приготовлениях было что-то от веры православного человека в Бога и загробный мир. Будто не хотел он являться в тот мир небритым и грязным.

Еще до рассвета 6 октября 1944 года армия заняла исходные позиции. Над полями висела туманная дымка, накрапывал мелкий осенний дождичек. Холодок лез под шинель, и хотелось движения. В молчании солдат, в их сосредоточенности и какой-то особой напряженности ощущалась сила сжатой пружины.

Но вот по рядам артиллерийских орудий, и гвардейских минометов прокатилась команда, и свинцовое небо озарила гигантская вспышка. Казалось, раскололось небо. Тысячи снарядов с воем, свистом, грохотом прорезали пространство и ударили по укреплениям противника. Канонада закладывала уши и прижимала к земле. Словно силы смерти вырвались на волю, взвыли, и загрохотали ужасающими голосами, разрывая воздух в клочья. Потом в эту жуткую симфонию вплелся басовитый рев авиационных моторов. На немецкие позиции пошли штурмовики. Земля на той стороне кипела сплошными взрывами и сполохами. Это был рукотворный ад, и казалось, что человеческое существо, если оно выживет в таком аду, будет не в состоянии после такого удара не только воевать, но даже пошевелить рукой.

Через полчаса артподготовка стала затихать и началась атака.

С командного пункта Севка хорошо видел силуэты наших танков, Они шли на большой скорости, освобождая путь кавалеристам и пехоте. Наступающая лава войск растянулась от горизонта до горизонта. Немцы и венгры не смогли остановить наступления. Корпуса начали быстро развивать успех в северном направлении на Венгерскую равнину. Противник, опасаясь быть отрезанным начал отходить. Конница и танки сели ему на плечи.

Булай следовал за передовыми силами во втором эшелоне. Теперь его пушки тянули американские «студебеккеры». Сам он сидел в кабине рядом с водителем и уже украдкой подумывал, что такая война похожа на прогулку. Это не Курская битва.

Однако к вечеру у населенных пунктов Шаркад и Добоз наши части натолкнулись на организованное сопротивление венгров. Мадьяры умело использовали систему каналов и заблокировали узкие пространства между ними так, что обойти их было невозможно. Нужно было штурмовать укрепления в лоб. Командование группировкой решило идти на штурм без подготовки, чтобы не сбивать наступательный порыв армии. Снова вперед пошли танки, и с большими потерями пробили брешь в обороне мадьяр. Войска устремились в эту брешь, но и далее их ждали разветвленные каналы с сильной обороной. Темп наступления начал заметно падать. Войскам требовалась хотя бы небольшая передышка.

На следующее утро группировка рывком взяла полосу обороны мадьяр, вышла на оперативный простор и двинулась в направлении Дебрецена. Казалось, дело пошло, но ночью 9 октября неожиданно поступил приказ командующего фронтом развернуться обратно на восток. У них за спиной рвались из окружения две немецких и одна мадьярская дивизии. Дивизион Булая, до поры находившийся во втором эшелоне, был придан группировке, предназначенной для уничтожения окруженцев.

На пути группы рядом с городом Бихар-Удвари немецким танкам численностью до ста машин удалось перерезать единственную коммуникацию передовых частей с обеспечением – дорогу из Сегхалом на Пюшпек-Ладань. Создалась угроза отрыва фронта от тыла. «Студебеккеры» Булая шли как раз по перерезанной дороге среди виноградных плантаций и первыми столкнулись с врагом. Немцы также не ожидали столь быстрого появления русских. Они двигались колонной, видимо стремясь засветло приблизиться к району Орадя, где находилась сильная группировка вермахта.

Увидев серые коробки, пыхающие облаками сизого дыма, Булай дал команду – «к бою» и выпрыгнул из кабины. «Студебеккеры» переваливаясь, съехали в виноградники и теперь из аккуратных рядов лозы виднелись только их темно-зеленые крыши.

Расчеты быстро отцепляли и выкатывали на огневые позиции орудия. Условия для наводки были плохие. Танки также съехали на плантации и укрылись в них полностью. Маневрируя, они приближались к артиллеристам.

– Приготовиться к ближнему бою – прокричал Булай по позициям. Бойцы стали сгружать с автомашин ящики с противотанковыми гранатами, раздавать их взводу поддержки.

Танки шли без выстрелов. Экономили снаряды, где – то за ними слышались команды на немецком языке, значит и пехота подтянулась.

Напряжение возрастало, и в этот момент словно из ниоткуда, на дороге возник эскадрон кавалеристов генерала Хруставлева.

– Лейтенант, какая диспозиция – прокричал с каурого жеребца командир эскадрона – кого победить надо?

– Слушай, капитан, там впереди танки наползают, а за ними пехтура. Танки слепые, плохо видят в винограднике. Если ты через них прорвешься к пехоте и ее покрошишь – считай, что молодец. Только по дороге не скачи – сметут из пулеметов.

– Понял, не дурак – белозубо хохотнул казак и дал команду:

– Эскадрон, в винограде танки. Мимо них на пехоту, шашки вон, вперед!

Пришпорив каурого, он наметом пошел по плантации, увлекая за собой лавину.

Севка не видел, что происходило там, куда ринулись кавалеристы. По всему полю поднялась стрельба и гремели взрывы. Он ждал, что сейчас из виноградника прямо на позиции орудий вывалятся немецкие «тигры» или «пантеры» За последний год чехи успели наклепать довольно много этих чудовищ, и они были страшной силой.

Они действительно, вскоре появились. Но, похоже, приказ у них был другой – сходу преодолеть советский заслон и не ввязываться в затяжной бой. Булай увидел, как совсем неподалеку от него ломает лозу тяжелая немецкая машина и идет мимо орудий дальше, вроде бы не замечая их. Следом, чуть сбоку шли еще несколько танков.

– Они хотят уйти, а нас на съедение пехоте оставить – подумал Севка – а ведь и правда – что мы в этих кустах можем? Даже шрапнелью некуда прицелиться.

– Капустин – встречай пехоту – скомандовал он командиру взвода поддержки.

– Разгон, пушки, разворачивай на танки. Огонь.

Стреляли с близкого расстояния – промахнуться трудно. Сначала задымил один тигр, получив болванку в боковую броню, и тут – же остальные развернулись на батарею. Они шли, качая хоботами орудий, и снаряды батареи только вышибали в их лбах искры.

– Прочь от пушек, гранаты – кричал Севка, но батарейцы и без команды знали, что делать. Смысла продолжать стрельбу не было. Они перебежками рассыпались от орудий, держа в руках противотанковые гранаты.

«Лишь бы пехота не прорвалась – думал Севка – «тигров» мы сейчас уделаем».

И действительно, рядом с танками и на их моторных отсеках заухали взрывы мощных гранат. Крышки люков стали открываться и оттуда показались поднятые руки.

– Не тот танкист пошел – подумал Севка – раньше не сдавались. Но мысль эту прервала стрельба из автоматов. К позициям выходила не добитая кавалеристами пехота. Ее было много. Бойцы Капустина заняли круговую оборону, и отстреливались как могли. Пушкари отбивались небольшими группками.

Однако и пехота не ввязывалась в затяжной бой. Непрерывно паля из автоматов, они уходили вслед за танками в прорыв.

Разворачивай орудия, заряжай осколочным, вдогонку цель! – орал Булай.

Артиллеристы бегом возвращались к орудиям и начинали беглую стрельбу вдогонку скрывающемуся противнику почти наугад. Далеко уйти немцам не удалось. В небе появились наши «илы» и начали обстрел танков реактивными снарядами. Затем настала очередь пехоты, которую расстреливали пулеметным огнем. Когда «илы» улетели, мимо Севки по дороге наметом проскакало несколько кавалеристов. Он вышел на дорогу посмотреть, куда они спешат и увидел, что вдали на дороге стоит группа немцев с поднятыми руками.

Из виноградников к ней тянулись еще группки окруженцев, бросая в кучу оружие.

Севка вытер платком заляпанное грязью лицо и пошел к месту капитуляции. Там уже собрались солдаты. Пленных они повидали много, но всегда были желающие еще раз поглазеть на побежденных.

– Смотри, справные какие – говорил один боец – и обратился к унтер-офицеру – откуда будете, господин фашист?

Тот непонимающе огляделся вокруг, в поисках помощи.

Помощь нашлась. Какой-то молоденький солдатик в очечках перевел:

– Wo kommen Sie her?

Немец удивленно взглянул на солдатика, так хорошо говорящего на его языке и ответил:

– Aus Frankreich. Wir waren dort stazioniert.

– Они стояли во Франции. Там видно и отъелись.

– Во Франции!? – удивился боец – ну, ну. А теперь в Сибири отъедаться будут. У нас там хлеба пышные…

Ни злобы, ни ненависти в голосе бойца не было. «Изменились люди – думал Севка – другие стали. Сколько эти твари нам беды принесли, а они с ними по-доброму…»

В это время показалась еще одна группа пленных в сопровождении спешенных казаков. В центре ее шел генерал, вокруг него офицеры и две молодые женщины в военной форме.

– А это что за ляли? – оживились бойцы – смотри, какие расфуфыренные.

Девушки действительно имели вид штабных сотрудниц, не знавших ужаса боев.

Молодой, румяный пехотинец схватил одну немку за локоть:

– Пошли, мамзель, со мной в кусты, я тебя против Гитлера агитировать буду…

Немка вырвала руку и что-то злобно произнесла, а бойцы загоготали.

– Кончайте дурить – приказал Булай. – Все за дело. Выводи грузовики, цепляй орудия, Капустин, собирай пленных в кучу и веди до ближайшего поселка.

* * *

Потом было кровопролитное взятие Дебрецена и Булаю стало ясно: война будет жестокой и беспощадной до самого своего последнего дня. Такой враг будет биться до конца. Он по своей природе не может жить рядом с народом, который принял советскую власть. Для него русские могут быть только рабами.

 

61

Сталин об открытии второго фронта

Долго торгаши не решались перейти Ламанш. Пока мы не сняли блокаду Ленинграда, пока не освободили Правобережную Украину, пока весной сорок четвертого не погнали фашистов к западным границам, они выжидали. Удачную операцию «Багратион» мы осуществили – из Белоруссии сразу до Варшавы дошли. Как там Черчиль про нас говорил: «орды варваров»? Эти «варвары» показали культурным европейцам, как надо воевать. До Берлина недалеко осталось. Вот они и зашевелились.

Перешли Ламанш. Но немцы их легко держат. Ни одного прорыва, ни одного окружения. Торгаши в войну только играют. Играют, а на нас уже злобу точат. Не нравится, что мы столько территории уже завоевали. Торгаши – они всегда торгаши. Всегда при дележе грызутся. А мы с ними грызню устраивать не будем. Все, что в Ялте решили, оставим в силе. Кровью русского солдата политую землю мы им не уступим. Потому что они специально так сделали, чтобы нашими руками фашизм победить. И продолжают так делать. Правильно Бисмарк про них сказал, что англичане всегда дураков ищут, которые бы свои бока за их интересы подставили. И с нами они так играли, только нам деваться некуда было. А теперь приближается время мирового передела. Мы теперь будем себе такую безопасность строить, чтобы никто не посмел напасть. Всех побежденных обязательствами свяжем, чтобы больше советские люди от войны не страдали. Не гибли и не страдали.

Скоро торгаши на нас всех своих цепных псов спустят. Ведь целей своей войны они не достигли. Наоборот, они большой части Европы лишились. Теперь новую подлость придумывать будут. Теперь жди утверждений, что гитлеризм и сталинизм – это два зла человечества. А поляки будут кричать, что это мы развязали мировую войну. Сколько я негодяев в жизни видел, но польская шляхта – самая негодяйская. У них в крови сидит какая-то неистребимая к нам ненависть. Хотя с простыми поляками можно ладить.

Да, торгаши будут ложью прикрывать свою позорную и предательскую политику. А лгать они умеют. Особенно толстяк Черчилль. Это настоящий сын британского правящего класса. Подлый и вероломный.

Скоро война кончится, а во мне она уже не умрет никогда. Устал я, устал, измучила она меня. Еще до своего начала стала мучить. Ведь пошло у нас дело в конце тридцатых. Заводы задымили, выбрались из разрухи, хлеба вдоволь появилось. Если бы не война – сейчас бы хорошая жизнь была. Не хотел я ее, не хотел всей душой. А она, как наказание за все наши грехи, в окно стучалась. За мои грехи, тяжелые… Как отвечать за них буду на том свете? Как расскажу, что в драке с троцкистами от запаха крови разум потерял? Как оправдаюсь за эту мясорубку? Не оправдаюсь.

Сколько сил мы положили, чтобы увернуться от войны – ничего не получилось. Никогда не забуду, как сказал лорд Ллойд еще в тридцать четвертом году. Наизусть помню. Такое не забывается: «Мы предоставим Японии свободу действий против СССР. Пусть она расширяет корейско-маньчжурскую границу до Ледовитого океана, и присоединит себе дальневосточную часть Сибири. Мы откроем Германии дорогу на Восток, и тем самым обеспечим столь необходимую ей возможность экспансии. Таким образом, можно будет отвлечь от нас Японию и Германию и держать СССР под постоянной угрозой».

Так они и делали, негодяи. Они натравливали на нас фюрера, а потом будут нас с ним уравнивать. Мол, одного поля ягоды. Они будут уравнивать идеологию расового господства и идеологию социального и национального равенства. И у нас обязательно найдутся подпевалы. Может быть, даже из партийных товарищей, уж про писателей и говорить нечего.

Англичане и французы после объявления войны немцам, фактически ничего не делали, надеялись добиться соглашения с Адольфом. Бездарные вояки. Сначала Польшу профукали, а потом и Францию. Фашисты всю Европу под свой сапог поставили.

Доигрались они. Доигрались и испугались. Пока Гитлер на нас не напал, не знали, что делать. Только наше участие сделало всю войну антифашистской. И все равно выгадывают. Все равно обманывают. Три года нас обещаниями кормили. Наконец, открыли Второй фронт. И только потому, что мы достигли в войне коренного перелома. Испугались опоздать в Европу. Рузвельт спешит себя утвердить как главного победителя в этой войне.

Заговор генералов в Берлине, похоже, к открытию второго фронта был приурочен, хотя сведений таких мы не получили. Но все сходится: генералы-заговорщики распускают Западный фронт, и союзники беспрепятственно катятся по Европе. Так, чтобы мы остановились бы на границах 1939 года.

Но Гитлер остался жив, и легкого марша по Германии не получилось. Зато он устроил союзникам Арденны.

Конечно, Арденнская операция ни на какой перелом в войне не тянула. У вермахта таких сил уже не было. Зато тянула на подрыв отношений между союзниками и нами. Союзники должны были понять, насколько еще сильна Германия. Но Гитлер уже сходил с ума. Он думал остановить армии, которые многократно его превосходили.

Немцы начали операцию умно, в самый разгар зимы, в декабре. Назвали ее «Стража на Рейне» Американцы с англичанами уже устроились на зимних квартирах, считали, что Арденнские горы – прекрасное место для отдыха и очень плохое место для боевых операций. И правда – ущелья, лесистые горы, армиям развернуться негде. А немцы пошли по ущельям, чтобы отсечь союзников их от побережья, и не дать пользоваться портами Голландии. Разбросали американские части как щенят. Как бы всё повернулось, если бы не ошибки Гитлера, неизвестно. Он уже постоянно делал ошибки в стратегии. И здесь опять сделал. Начал именно в тот момент, когда разгорелась схватка в районе Балатона и под Будапештом. Он решил защищать Венгрию, несмотря ни на что. Поэтому и не собрал нужную группировку в Арденнах. Союзников он танковым клином разрезал, до стратегических мостов дошел, а потом встал.

Тут Рузвельт и Черчиль завопили о помощи: помогите, спасите, мы оказались в беде. Мы нажали под Балатоном, и Гитлер стал в разгар Арденнской операции перебрасывать войска на венгерский фронт. Танковая армия СС была снята с Арденн и переброшена под Хаймашкер.

Вот в чем Адольф просчитался. Он думал: если наши союзники нас столько раз предавали, может, и мы так поступим. В сорок первом они выжидали, когда падет Москва, в сорок втором ждали, не сдадим ли мы Сталинград, чтобы решиться на пересмотр своей политики. Они даже не поделились с нами развединформацией о планах наступления немцев через Дон на Волгу и далее на Кавказ. Американцы не давали нам никакой информации, хотя имели ее по дням и часам. В том числе и о подготовке операции «Цитадель» на Курской дуге.

А мы им помогли, и дали возможность сорвать операцию в Арденнах. Хотя, казалось бы, американской разведке было все известно о планах немецкого наступления ещё в ноябре 1944 года. Они знали все о перемещениях немецких войск и их концентрации к востоку от Арденн. И план с англичанами на этот случай составили. А как немцы двинулись – запаниковали. Позволили им прорваться. Если бы не наши удары в Венгрии, то не снял бы фюрер свою танковую армию с Арденн и неизвестно, что получилось бы.

Но все, же он англосаксов напугал.

Мы постоянно помогаем им своими ударами. Хотя воюют они как торгаши. Когда подошли к Парижу, встали в тридцати километрах, ждали, пока немцы задушат там восстание. Ведь восстали в первую очередь, коммунисты. Немцы несколько тысяч убили, а потом сами сдались. Тогда американцы вошли Париж. Постыдные действия. Тоже самое мы видели и на юге Франции.

Да, союзники затянули войну. Если бы они честно выполняли свой долг перед нами, то все кончилось бы еще в сорок третьем. Не было бы таких жертв среди советских людей, и на оккупированной территории Европы.

Мы им помогали, хотя знали об их тайном плане «Рэнкен». По нему они думали всю Европу под себя подмять.

Не «Оверлорд», о котором они громогласно заявили, а «Рэнкен» должен был стать основным планом. По этому плану вся Европа должна стать ихней.

Только мы оказались разворотливей, быстро по Европе пошли. Теперь они своего плана «Ренкен» уже не выполнят. Красная армия подходит к Одеру. Мы инициативу из рук не упустим.

 

62

Смерть Рузвельта

За свою долгую работу в разведке Булай давно понял, какую роль играют закулисные силы политики в поведении государств. Он считал, что большая часть его работы пришлась на очень благоприятное время. У советского руководства не было теневых кукловодов. При всей непрозрачности принимаемых им решений было ясно, что решения принимает именно оно, а не анонимные дяди, сидящие на мешках денег. Потом ему повезло с немецкими правителями, которые после войны старались обезопасить себя от нового фашизма и очень прохладно воспринимали ухаживания своих и заграничных финансистов. Булай с уважением думал о канцлере ФРГ Гельмуте Шмидте, который после отставки жил под Гамбургом на дачке, больше похожей на дачку рабочего ЗИЛа, чем бывшего канцлера. Скромный домик под шиферной крышей, маленький садик, никакой прислуги, никакой охраны. Лишь вечно дымящий сигаретой бывший канцлер да его верная жена. «Зато совесть чиста» – думал о нем Булай. Но это была новая Германия, которая постепенно старела и набиралась все тех – же обычаев, что и центр капитализма – англосаксонская ось.

Когда весь мир увидел, как премьер министр Великобритании Тони Блэр мечется в потугах доказать всему миру, что иракский диктатор Саддам Хусейн имеет химическое оружие, Булай понял – мерзавцы готовят новую войну. Эта война не нужна ни американскому, ни британскому народу. Она нужна только корпорациям, которые хотят прибрать к рукам ираксие богатства, в первую очередь, нефтяные поля. И вот затевается цирк на весь мир. «Хусейн опасен для нас всех»

Почему Блэр исполняет волю этих денежных мешков? Потому что он уже включен в систему исполнения их власти. Не демократической, всенародной, и какой угодно еще, а именно их – денежных мешков. Этот симпатичный на вид политик – всего лишь марионетка в их руках.

Булаю было давно ясно, что руки эти беспощадны, но хотелось понять: как далеко они в состоянии зайти. Для разведчика это важно, ведь он не только добывает информацию, он еще и делает прогноз. Поэтому вопрос о мере необузданности закулисных кругов США весьма важен. Сегодня очень важно понять, способны они развязать локальную ядерную войну или нет?

Булай стал копаться во всех доступных материалах, касательно деятельности масонских лож Америки и Великобритании и неизбежно пришел к материалам о смерти Франклина Рузвельта.

Как это часто бывает в государствах с отжившей демократией, ее следы содержали довольно много информации, которая сегодня уже не может быть публичной. После обрушения башен близнецов в 2011 году был принят Патриотический акт, закрывающий даже отдаленный доступ к сути творимых закулисой преступлений.

Данила интересовался историей Соединенных Штатов и знал, что Рузвельт совсем не был таким паинькой, каким его любили изображать советские историки. Хищный правящий класс никогда не поставит на такой пост чуждого себе по духу человека. Рузвельт являлся американским империалистом, но он одним из первых американских лидеров догадался взглянуть на себя глазами Старого Света и создать особенный образ политика. Доброжелательный, интеллигентный, сдержанный, сторонник «дипломатии улыбок», он разительно отличался от выходцев из американских пампасов вроде Гарри Трумена, плевать хотевших на то, как их слова и поступки расцениваются за рубежом. Его «радиобеседы у камина» слушала не только Америка. Они транслировались и на другие страны.

Идея овладения миром также владела этим великим американцем, и она была нисколько не лучше идей национал-социализма. Мир по – американски, каким его задумал Рузвельт, и его единомышленники в закрытых клубах Америки, неотвратимо превратился бы в невольницу для других народов. И то, что в идеях Рузвельта не видно было прямых указаний на насилие – лишь временное явление. Это насилие уже готовилось явиться свету, а Франклин Рузвельт был одним из его отцов. Атомная бомба, которая создавалась по его распоряжению в Лос Аламосе, и которую сбросит на Японию его преемник, станет примером того, как Америка реально относится к другим народам. Иначе и быть не могло. Из поколения в поколение в Америке вырастала правящая группировка людей, чьи прадеды, деды и отцы были работорговцами, финансовыми авантюристами и гангстерами. Они всегда считали обман и убийство нормальным способом решать проблемы. Создав устойчивые кланы, эта группировка диктовала и диктует посаженным ею президентам, что делать и бывает беспощадной, если они заартачатся. Оттого и убито в США 4 президента из 43, и Франклин Рузвельт был не последним в этом ряду.

Франклин Рузвельт умер неожиданно и непонятно лишь для тех, кто не знал, какому сообществу он принадлежит. Американские финансисты, которые сделали ставку на Рузвельта двадцать лет назад, рассчитывали иметь в его лице послушного исполнителя своих замыслов. И он был таковым. Никто так мастерски не совладал бы с Великой депрессией, как он. Никто не смог бы так безболезненно отменить золотой стандарт доллара, что открыло американскому капиталу полную свободу для надувания финансовых пузырей во всем мире. Никто так мастерски не провел бы Вторую Мировую войну, сохранив американские войска и приобретя превосходные позиции в различных частях мира. Они были благодарны Франклину Рузвельту за это и подарили ему четыре президентских срока подряд.

Наверное, это вскружило голову Рузвельту, и он возомнил себя президентом всех времен, которому никакие закрытые клубы не указ. Он пошел против уже принятого американскими финансистами решения об образовании в Палестине еврейского государства. Видимо, Рузвельт не отдавал себе отчет, какое историческое нетерпение, какая страсть и какие средства скрывались за этим рывком мирового еврейства к собственному государству. Оно было нужно сионизму как воздух. Несмотря на то, что еврейская диаспора в мире держится достаточно сплоченно, возвращение собственного государства являлось ее ветхозаветной целью, и не было преград, которые ее теперь могли бы остановить. Решение восстановить Израиль было не капризом кучки националистов, а историческим движением рассеянного по миру народа. Вставать у него на пути было легкомысленно и опасно.

В закрытых клубах всегда понимали, что Рузвельт, будучи голландцем по крови, далек от идей сионизма и рассматривает их в лучшем случае через призму своей прагматичности. Между тем ситуация в мире складывалась наилучшим образом для возрождения Израиля. Вторая мировая война катком прошлась по европейскому еврейству, разрушив сотни тысяч семей и оставив миллионы людей без крова. Это была масса, готовая последовать призыву сионистов, и устремиться за новым счастьем на землю обетованную. Вооруженные отряды сионистов довели английские власти в Палестине до точки кипения. Террор против арабов и британцев, имевших мандат на управление, достиг такой силы, что Лондон готов была отказаться от этой обузы. Крупнейшие американские финансисты приготовили огромные средства на переселение и обустройство мигрантов. Нужно было решение только что образованной Организации Объединенных Наций, в которой Америка играла одну из главных ролей. Но без согласия американского президента такого решения состояться не могло. А у Франклина Рузвельта вдруг появились сомнения. Он, конечно, знал, что арабы выступают против возрождения Израиля, но его сомнения многократно укрепились после личных встреч с руководителями арабских стран.

Сразу после Ялтинской конференции американская делегация во главе с Рузвельтом вылетела в Египет, где ее ожидали встречи с руководителями трех крупнейших государств региона. На борту тяжелого крейсера «Куинси» президент в течение 12, 13 и 14 февраля 1945 года принял трех лидеров ближневосточных государств: египетского короля Фарука, императора Эфиопии Хайле Селассие и короля Саудовской Аравии Ибн-Сауда. Но этот простодушный с виду король оказался искушенным политиком и человеком несгибаемой воли, беседа с которым, по собственному признанию Рузвельта, доставила ему «наименьшее удовлетворение».

Началось с того, что президент собирался убедить Ибн-Сауда дать согласие на переселение нескольких десятков тысяч изгнанных с насиженных мест европейских евреев на территорию Палестины. На это предложение Ибн-Сауд ответил категорическим «нет»! В Палестине, заявил он, «уже есть вооруженная до зубов палестинская армия из евреев, не собирающаяся воевать с немцами, но явно нацеленная на арабов». В ходе дальнейших переговоров король будто бы сказал президенту: «Мы, арабы, уже две тысячи лет знаем о евреях то, о чем вы стали догадываться только после двух мировых войн». Рузвельт был поражен сообщенными ему сведениями. По его словам, на встрече с Ибн-Саудом он узнал о Палестине больше, чем за всю прежнюю жизнь. И сделал заявление, которое сыграло роковую роль в его жизни: он обещал Ибн-Сауду, что как президент Соединенных Штатов не предпримет никаких действий, враждебных арабскому народу.

Первым впал в панику помощник президента Гарри Гопкинс. Этот человек, рекомендованный Рузвельту крупным американским сионистом Бернардом Барухом, десять лет верой и правдой служил президенту, исполняя его самые деликатные поручения. Залогом этой верной службы было то, что Рузвельт, как говорил Гопкинс, «полностью обязался – официально, частным порядком и по собственному убеждению – содействовать сионизму». Можно представить себе шок, поразивший Гопкинса, когда он услышал, какое обещание дал президент Ибн-Сауду! Покинув переговоры, он заперся в своей каюте на крейсере и через три дня сошел в Алжире, через третье лицо известив президента, что доберется до Америки другим путем. После этого он, бывший прежде тенью президента, полностью порвал с ним и никогда больше не встретился до самой его смерти! Но Рузвельт как будто утратил чувство опасности и пошел навстречу своей гибели. 28 марта Ибн-Сауд прислал ему письмо, подтверждающее его предостережения об опасных последствиях, которые станут неотвратимыми, если США поддержат сионистов. 5 апреля Рузвельт направил Ибн-Сауду ответное послание, в котором подписал себе смертный приговор. В нем он обещал: «В качестве главы Американского правительства я не предприму никаких действий, которые могли бы оказаться враждебными по отношению к арабскому народу».

Через неделю его уже не было в живых…

Смерть, настигшая Рузвельта в его имении Уорм-Спрингс в штате Джорджия, куда его сопровождал Генри Моргентау, была совершенно неожиданной. В свидетельстве о смерти, подписанном неким доктором медицины Брюнном из военно-морского госпиталя Бетезда, значится, что причиной смерти было «кровоизлияние в мозг», как следствие «артериосклероза». Американские законы, как федеральные, так и отдельных штатов, предписывают вскрытие трупов в случае неожиданной смерти, в особенности, если дело идет о должностных лицах, не говоря уже о президентах. Кроме того, по американской традиции, тела скончавшихся президентов выставляются в открытом гробу для прощания с ними. По смерти Рузвельта не последовало ни вскрытия, ни выставления тела. Труп президента был перевезен в запечатанном гробу в другое имение Рузвельта, Гайд-парк в штате Нью-Йорк, где он был похоронен. Гроб сопровождался вооруженными солдатами, получившими приказ стрелять во всякого, кто попытается открыть гроб. После похорон могила в Гайд-парке охранялась день и ночь в течение нескольких месяцев вооруженной стражей явно с целью воспрепятствовать возможной эксгумации. Диагноз об артериосклерозе, и якобы вызванном им ударе, опровергается показанием личного врача президента, прикомандированного к нему морским министерством, вице-адмирала д-ра Мак-Интайра, не сопровождавшего Рузвельта в Уорм-Спрингс. Регулярные осмотры президента никаких признаков склероза мозговых артерий не показали, главной заботой врача было состояние сердца… Причины недопущения президентским окружением вскрытия и выставления тела согласно Джозефсону не подлежат сомнениям: по свидетельству священника, находившегося в Уорм-Спрингс, президент был убит пулей в затылок, по-видимому, разрывной, обезобразившей по выходе из черепа все лицо. Жена президента Элеонора Рузвельт объясняла отмену выставления тела тем, что это якобы «не было в обычае семьи Рузвельтов». Не говоря о том, что президент страны не подлежит «семейным обычаям», это не соответствует действительности: тело матери президента Сары Делано Рузвельт было, например, по распоряжению сына, выставлено для прощания. Забыв об этом заявлении, м-м Рузвельт опровергла сама себя в журнале «Saturday Evening Post» от 8 февраля 1958 года, написав, что на следующий день после погребения в Гайд-парке ее сын Джимми обнаружил в сейфе личные указания президента на случай его смерти, в которых было оговорено, чтобы его тело было выставлено в Капитолии в Вашингтоне. Как она пишет, «странным образом» все остальные посмертные распоряжения президента, кроме этого, были выполнены дословно… Элеонора Рузвельт, ненавидевшая мужа за многолетний роман с Люси Мерсер, была одной из главных пособниц окружения президента, управлявшего страной за его спиной от его имени.

Парадоксально, но факт: в похоронном поезде, вышедшем из Гайд-парка после погребения шефа, пировали его бывшие соратники. «Алкоголь лился рекой в каждом купе и каждом салоне, – писал главный корреспондент при Белом доме М. Смит. – Занавески на окнах были спущены, и снаружи поезд выглядел как любой другой, везущий траурных гостей домой. Но за этими занавесками рузвельтовские подручные развлекались полным ходом… Официанты носились по коридорам с подносами расплескивающихся бокалов. Не будучи знакомым с публикой в салонах, можно было бы принять ее за возвращающихся домой болельщиков с футбольного матча».

Когда Данила закрыл последнюю страницу собранных им документов, его душа напряженно сжалась. Он словно кожей почувствовал, насколько опасно вступать в открытое единоборство с американцами. Да, они не дрогнут, когда настанет час ядерной бомбардировки Ирана. Но это большая политика. Они не дрогнут и в том случае, если он, полковник СВР Булай станет для них серьезной помехой.

 

63

Конец крысиного гнезда

С приходом апреля Адольф почувствовал просветление. Он стал просыпаться в повышенном состоянии духа всегда с одной и той же мыслью: «ничего еще не кончено, мальчик, ничего еще не кончено. Сила небесная на твоей стороне. Надо все перестраивать….» Он поверил, что Черный ангел взялся за дело, и готовит врагу сокрушительное поражение. Ему казалось, что в мире назревает что-то очень важное, что – то поворотное для Германии и для него лично. В глазах его появился блеск, дрожь в руках умерилась, из голоса исчезла истеричность.

Адольф уже понимал, что Берлин не удержать, но ведь у немецкого народа есть горная твердыня, в которой оборонялся Фридрих Барбаросса – его любимый Оберзальцберг. Там крутые горы, отвесны стены, бездонные пропасти – там можно организовать оборону на долгие десятилетия. Можно создать неприступную крепость нибелунгов.

Адольф распорядился отправить на юг все министерства и собрался вылететь туда к 20 апреля – чтобы отпраздновать там свой день рождения. Большинство министерств уже переехали на юг вместе с переполненными грузовиками и охваченными паникой чиновниками. Затем он отправил в Берхтесгаден большую часть домашней прислуги для подготовки к его приезду расположенную в горах виллу Бергхоф.

Но катастрофа приближалась гораздо быстрее, чем он рассчитывал. Американцы и русские стремительно продвигались к месту встречи на Эльбе. Они уже встретились в Линце, родном городе Гитлера. Нюрнберг был осажден, а части американской 7-й армии обошли его и двинулись на Мюнхен – родину нацистского движения. В Берлине послышались раскаты русской тяжелой артиллерии. Путь в «гнездо нибелунгов» был отрезан.

Недолгая бодрость покинула Адольфа. Снова стала неудержимо трястись голова. Левая рука не слушалась и висела плетью. Он с трудом передвигался, словно был столетним стариком. При взгляде на себя в зеркало Адольф видел человека с оцепеневшими, лихорадочно блестевшими глазами. Все чаще у него случалось недержание мочевого пузыря. Приближенные старались не смотреть на его мокрые брюки и отворачивали нос от его зловонного запаха. Адольф кое-что понимал в нервных недугах и ждал, что вслед за депрессией наступит оживление. Так и случилось в день его рождения. 20 апреля он был не так мрачен, как обычно. Он даже заявил своим генералам, что на подступах к Берлину русские потерпят самое жестокое поражение из всех, какие они терпели до сих пор. Но генералы почему – то не поверили ему и на военном совещании, состоявшемся после праздничной церемонии, стали убеждать его покинуть Берлин. "Через день или два, – объясняли они, – русские перережут последний на этом направлении коридор для отхода".

Но он верил Черному ангелу и оставил их просьбы без ответа.

Хотя пошел навстречу этим ослам, и согласился сформировать два отдельных командования на случай, если американцы и русские соединятся на Эльбе.

Ему было невыносимо тяжело отвечать одному за судьбу Германии. Все соратники его покидали. Даже самые близкие. Сначала дал деру Геринг, увозя с собой награбленное добро с целой колонной грузовиков.

Узнав об этом, Адольф впал в прострацию. Из него летели визг и слюни, конвульсии сотрясали тело. Придя в себя, он позвонил генералу войск СС Феликсу Штейнеру и приказал нанести контрудар по русским южнее пригорода Берлина. Штайнер должен был бросить в бой всех солдат, каких только можно обнаружить в Берлине и его окрестностях, в том числе и из наземных служб люфтваффе. В этот момент ему попался под руку генерал Коллер, командовавший остатками авиации. "Каждый командир, который уклонится от выполнения приказа и не бросит в бой свои войска, – кричал на него Адольф – поплатится жизнью в течение пяти часов. Вы лично головой отвечаете за то, чтобы все до последнего солдата были брошены в бой". Коллер исчез, а он стал нетерпеливо ждать результатов контрудара Штейнера. Но известий не поступало. Ожидание продолжилось на следующий день под грохот русской канонады. Адольф сидел на телефоне и пытался выяснить на различных КП, как развивается контрудар Штейнера. Но никто ничего не знал. Ни самолеты генерала Коллера, ни командиры наземных частей не видели никакого контрнаступления, хотя предположительно оно должно было начаться в двух-трех километрах к югу от столицы. Даже самого Штейнера невозможно было найти, не говоря о его армии. Наконец Адольфа озарило, что никаких частей Штайнера давно нет, и он напрасно ждет результатов. Снова начался припадок. Он бился в конвульсиях.

На следующий день к нему пришли Кейтель и Йодль и сообщили, что русские танки пересекли черту города. Для Адольфа это оказалось слишком. Он полностью потерял контроль над собой. Так он еще никогда не бесновался. "Это конец, – пронзительно визжал он. – Все меня покинули. Кругом измена, ложь, продажность, трусость. Все, кончено. Прекрасно. Я остаюсь в Берлине. Я лично возьму на себя руководство обороной столицы третьего рейха. Остальные могут убираться куда хотят. Здесь я и встречу свой конец".

Присутствовавшие пытались его успокоить. Они говорили, что еще есть надежда, если фюрер отступит на юг. В Чехословакии сосредоточены группа армий фельдмаршала Фердинанда Шернера и значительные силы Кессельринга. Дениц, который выехал на северо-запад принять командование войсками, и Гиммлер звонили фюреру, убеждая его покинуть Берлин. Даже Риббентроп связался с ним по телефону и сообщил, что готов организовать "дипломатический переворот", который все спасет. Но Адольф уже понял, что с ним обращаются как с неполноценным дитем, лишь бы он успокоился. Он сказал, что принял, наконец, решение. И, чтобы показать, что это решение бесповоротно, вызвал секретаря и в их присутствии продиктовал заявление, которое следовало немедленно зачитать по радио. В нем говорилось, что фюрер остается в Берлине, и будет оборонять его до конца.

Затем Адольф послал за Геббельсом и пригласил его с женой и шестью детьми переехать в бункер из своего сильно пострадавшего от бомбежек дома, расположенного на Вильгельмштрассе. Он надеялся, что хоть этот фанатичный приверженец поддержит его морально. Потом занялся своими бумагами, отобрав те, которые, на его взгляд, следовало уничтожить, и передал одному из своих адъютантов – Юлиусу Шаубу, который вынес их в сад и сжег.

У него тряслась рука, нога и голова, и он, по словам Шауба, продолжал повторять: "Расстрелять их всех!»

Затем пришла телеграмма от Геринга, в которой тот брал власть в свои руки, находясь в Мюнхене.

«Мой фюрер!

Ввиду вашего решения оставаться в крепости Берлин, согласны ли Вы, чтобы я немедленно принял на себя общее руководство рейхом при полной свободе действий в стране и за ее пределами в качестве Вашего заместителя в соответствии с Вашим декретом от 29 июня 1941 года? Если до 10 часов вечера сегодня не последует ответа, я буду считать само собой разумеющимся, что Вы утратили свободу действий и что возникли условия вступления в силу Вашего декрета. Я также буду действовать в высших интересах нашей страны и нашего народа. Вы знаете, какие чувства я питаю к Вам в этот тяжкий час моей жизни. У меня нет слов, чтобы выразить это. Да защитит Вас всевышний, и направит к нам сюда как можно скорее, несмотря ни на что. Верный Вам Герман Геринг.

Эта телеграмма подействовала на Адольфа убийственно. Такого от своего близкого соратника он не ждал. Его снова обуял приступ бешенства, из которого он долго не мог выйти. Он призывал Черного ангела, чтобы тот облегчил его муки, но в его сознании всплывало только уродливое человечье лицо с птичьим клювом, которое весело над ним и смеялось.

Придя в себя, Адольф с подсказки Бормана продиктовал телеграмму, обвинявшую Геринга в совершении "государственной измены", наказанием за которую может быть только смерть, но, учитывая его долгую службу на благо нацистской партии и государства, жизнь ему может быть сохранена, если он немедленно уйдет со всех постов. Ему было предложено ответить односложно – да или нет.

Однако подхалиму Борману и этого оказалось мало. На свой страх и риск он направил в штаб СС в Берхтесгадене радиограмму, приказав немедленно арестовать Геринга за государственную измену. На следующий день, еще до рассвета, второй по положению человек в третьем рейхе, самый наглый и богатый из нацистских бонз, единственный рейхсмаршал в немецкой истории, главнокомандующий ВВС, был арестован эсэсовцами.

24 апреля в бункер по приказу Адольфа прибыли генерал ВВС Риттер фон Грейм и его любовница, летчица-испытатель Ханна Рейч. Над Тиргартеном в их самолет попал снаряд советской зенитки, и генералу раздробило ногу. Они все-таки сумели посадить самолет на аллею парка и пробраться в бункер.

Гитлер сам пришел в операционную, где врач перевязывал рану генерала.

– Вам известно, зачем я вас вызвал?

– Нет, мой фюрер.

– Герман Геринг предал меня и фатерланд, и дезертировал. Он установил за моей спиной контакт с врагом. Его действия нельзя расценить иначе как трусость. Вопреки приказу он бежал в Берхтесгаден, чтобы спасти себя. Оттуда он направил мне непочтительную радиограмму. Это был… – лицо фюрера задергалось, дыхание стало тяжелым и прерывистым. Он неожиданно завизжал:

– Ультиматум! Грубый ультиматум! Теперь ничего не осталось. Ничто меня не миновало. Нет таких измен, такого предательства, которых бы я не испытал. Присяге не верны, честью не дорожат. А теперь еще и это! Ничего не осталось. Нет такого зла, которого бы мне не причинили. Я приказал немедленно арестовать Геринга как предателя рейха. Снял его со всех постов, изгнал из всех организаций. Вот почему я вызвал вас!

После этого он назначил обескураженного генерала, лежавшего на койке, новым главнокомандующим люфтваффе.

В течение последних дней рейха фон Грейм и Ханна Рейч находились в бункере и наблюдали за жизнью безумцев в подземном сумасшедшем доме, а заодно и участвовали в ней.

Ночью 26 апреля после их прибытия русские снаряды начали падать на канцелярию, и доносившиеся сверху глухие звуки взрывов и рушившихся стен только усугубляли напряженность в бункере. Гитлер отвел летчицу в сторону.

– Мой фюрер, почему вы остаетесь здесь? – спросила она. – Почему Германия должна вас лишиться?! Фюрер должен жить, чтобы жила Германия. Этого требует народ.

– Нет, Ханна, – ответил, по ее словам, фюрер. – Если я умру, то умру за честь нашей страны, потому что, как солдат, я должен подчиняться своему же приказу – защищать Берлин до конца. Моя дорогая девочка, я не предполагал, что все так случится. Я твердо верил, что мы сумеем защитить Берлин на берегах Одера… Когда все наши усилия закончились ничем, я ужаснулся сильнее, чем все остальные. Позднее, когда началось окружение города… я посчитал, что, оставаясь в Берлине, подам пример всем наземным войскам, и они придут на выручку городу… Но, моя Ханна, я все еще надеюсь. Армия генерала Венка подходит с юга. Он должен – и сумеет – отогнать русских достаточно далеко, чтобы спасти наш народ. Мы отступим, но будем держаться.

В таком настроении пребывал Гитлер в начале вечера. Он все еще надеялся, что генерал Венк освободит Берлин. Но буквально через несколько минут, когда обстрел русскими канцелярии усилился, он снова впал в отчаяние. Он вручил Рейч капсулы с ядом: одну – для нее самой, другую – для Грейма.

"Ханна, – сказал он, – ты из тех, кто умрет со мной… Я не хочу, чтобы хоть один из нас попал живым в руки русских, я не хочу, чтобы они нашли наши тела. Тело Евы и мое тело сожгут. А ты выбирай свой путь".

Ханна отнесла капсулу с ядом Грейму, и они решили, что, если "действительно придет конец", они проглотят яд и затем для верности выдернут чеку из тяжелой гранаты и плотно прижмут ее к себе.

28-го у Гитлера, судя по всему, появились новые надежды или, по крайней мере иллюзии. Он радировал Кейтелю: "Я ожидаю ослабления нажима на Берлин. Что делает армия Генриха? Где Венк? Что происходит с 9-й армией? Когда Венк соединится с 9-й армией? " На глазах Рейч он метался по убежищу, размахивая картой автодорог, которая быстро расползалась в его потных руках, и обсуждал с любым, кто готов был его слушать, план кампании Венка. Но армия Венка, как и "удар" Штейнера неделей раньше, существовала лишь в воображении фюрера. Армия Венка была уже уничтожена, как и 9-я армия.

Севернее Берлина армия Генриха Гиммлера быстро откатывалась на Запад, чтобы сдаться западным союзникам, а не русским.

28 апреля пост радиоподслушивания в министерстве пропаганды поймал переданное радиостанцией Би-би-си из Лондона сообщение о происходящих за пределами Берлина событиях. Агентство Рейтер передало вечером 28 апреля из Стокгольма настолько сенсационное и невероятное сообщение, что один из помощников Геббельса, Гейнц Лоренц, стремглав бросился через изрытую снарядами площадь в бункер. Он принес своему министру и фюреру несколько экземпляров записи этого сообщения. Известие обрушилось на общество как смертельный удар. Мужчины и женщины кричали от бешенства, страха и отчаяния, их голоса слились в одном эмоциональном спазме. У Гитлера он был намного сильнее, чем у остальных. Он бесновался как сумасшедший.

Генрих Гиммлер, "верный Генрих", тоже бежал с тонущего корабля рейха. В сообщении агентства Рейтер говорилось о его тайных переговорах с графом Бернадоттом и о готовности немецких армий сдаться на Западе Эйзенхауэру.

Для Гитлера, который никогда не сомневался в абсолютной преданности Гиммлера, это был тягчайший удар.

Рейч видела, как лицо его стало багрово-красным и буквально неузнаваемым… После довольно продолжительного приступа гнева и возмущения Гитлер впал в какое-то оцепенение, и на некоторое время в бункере воцарилась тишина. Геринг по крайней мере попросил у фюрера разрешение продолжить его дело. А "верный" шеф СС и рейхсфюрер вероломно вступил в контакт с врагом, ни словом не уведомив об этом Гитлера. И Гитлер заявил своим приспешникам, когда немного пришел в себя, что это – подлейший акт предательства, с каким он когда-либо сталкивался.

Известие о Гиммлере наряду с сообщением, что русские приближаются к Потсдамерплац, расположенной всего в квартале от бункера, и, вероятно, начнут штурм канцелярии утром 30 апреля, то есть через 30 часов, означал, что конец наступает. Это вынудило Гитлера принять последние в его жизни решения. Перед рассветом он вступил в брак с Евой Браун, затем изложил свою последнюю волю, составил завещание, отправил Грейма и Ханну Рейч собирать остатки люфтваффе для массированной бомбардировки русских войск, приближавшихся к канцелярии, а также приказал им двоим арестовать предателя Гиммлера.

"После меня во главе государства никогда не станет предатель! – сказал, по словам Ханны, Гитлер. – И вы должны обеспечить, чтобы этого не произошло".

В стремлении хоть как то отомстить Гиммлеру Адольф приказал расстрелять его офицера связи Фогеляйна. Под разрывы советских снарядов этого генерала вывели в сад канцелярии и прошили автоматной очередью. Не помогло и то, что он был женат на сестре Евы Браун.

29 апреля, во второй половине дня, из внешнего мира в бункер поступило последнее известие. Собрат по фашистской диктатуре и партнер по агрессии Муссолини нашел свою погибель, которую разделила с ним его любовница Клара Петаччи.

Тремя днями раньше их поймали итальянские партизаны. Произошло это в тот момент, когда они пытались бежать из своего убежища в Комо в Швейцарию. Через два дня их казнили. Субботним вечером 28 апреля их тела были перевезены на грузовике в Милан и выброшены из кузова прямо на площадь. На следующий день их подвесили за ноги на фонарных столбах. Затем веревки перерезали, и остаток выходного дня они лежали в сточной канаве, отданные на поругание итальянцам. Первого мая Бенито Муссолини был похоронен рядом со своей любовницей на миланском кладбище Симитеро Маджиоре, на участке для бедных. Достигнув последней степени деградации, дуче и фашизм канули в Лету.

Насколько подробно были сообщены Гитлеру обстоятельства столь позорного конца дуче, осталось неизвестно. Можно лишь предположить, что, если бы он узнал о них, это лишь ускорило бы его решимость не допустить, чтобы ни он сам, ни его невеста, ни живыми ни мертвыми не стали частью "спектакля, разыгранного евреями для развлечения еврейских истеричных масс", как он только что написал в своем завещании.

У Гитлера и Евы Браун в отличие от Геббельса не было проблем с детьми. Они написали прощальные письма родным и знакомым и удалились в свои комнаты. Снаружи, в проходе, стояли в ожидании Геббельс, Борман и еще несколько человек. Через несколько минут раздался пистолетный выстрел. Они ждали второго, но воцарилась тишина. Подождав немного, они вошли в комнату фюрера. Тело Адольфа Гитлера лежало распростертым на диване, с которого стекала кровь. Он покончил с собой выстрелом в рот. Рядом лежала Ева Браун. Оба пистолета валялись на полу, но Ева не воспользовалась своим. Она приняла яд.

Похороны прошли по обычаю викингов. Речей не произносили: молчание нарушали лишь разрывы русских снарядов в саду канцелярии. Камердинер Гитлера Гейнц Линге и дежурный у входа вынесли тело фюрера, завернутое в армейское темно-серое одеяло, скрывавшее изуродованное лицо. Кемпке опознал фюрера лишь по торчавшим из-под одеяла черным брюкам и ботинкам, которые верховный главнокомандующий обычно носил с темно-серым кителем. Тело Евы Браун Борман вынесли, не прикрыв в коридор, где передали Кемпке.

Трупы перенесли в сад и во время затишья положили в одну из воронок, облили бензином и подожгли. Прощавшиеся во главе с Геббельсом и Борманом укрылись под козырьком запасного выхода из бункера и, пока языки пламени поднимались все выше и выше, стояли вытянувшись и вскинув правую руку в прощальном нацистском салюте. Церемония была короткой, поскольку снаряды Красной Армии вновь начали рваться в саду, и все, кто еще оставался в живых, укрылись в бункере, доверив пламени костра полностью стереть следы пребывания на земле Адольфа Гитлера и его жены.

Агония крысиного гнезда завершилась.

* * *

Оптика «ласточкиного гнезда» позволяет увидеть, как над рейсканцелярией поднялось облачко зловонного пепла, и, несомое ветром, улетело вверх, чтобы осесть на крыльях Черного ангела. Ничто не исчезает в этом мире.

Одновременно можно увидеть, как в спрессованном донельзя времени чередой свершились смерти людей, стоявших у рычагов великой человеческой трагедии.

13 апреля 1945 года в США был таинственно убит один из главных участников мировой бойни Франклин Рузвельт.

26 апреля был казнен один из родоначальников европейского фашизма Бенито Мусслолини.

30 апреля пустил себе пулю в рот бешеный пес истории Адольф Гитлер.

Война завершалась насильственной смертью трех из пяти ее главных участников. Победу встретили только двое из них – Черчиль и Сталин.

Это было поражение Черного ангела в битве, которую он вел за уничтожение рода людского. Самые гнусные его воины пали. И если не вызывает вопросов, почему пали Гитлер и Муссолини, то как объяснить смерть Рузвельта?

Эта смерть стала результатом смертей многих сотен тысяч советских людей, которым он сознательно не протянул руку помощи. Результатом затягивания мировой мясорубки на целых два года, ибо именно от Рузвельта, а не от Черчиля, зависело, сколько она будет длиться. Его смерть стала также результатом того, что он выпустил из бутылки ядерного джина, и направил его на детей и женщин Хиросимы и Нагасаки.

 

64

Булай, Даски, Хаксли

В назначенное время «Микроб» в Братиславе не появился.

– Ну, что Дима. Наши расчеты оправдываются. Подонок нас сдал. Теперь наступает время нашего номера – сказал Булай Титову.

Булай ехал на встречу с Даски с тяжелым чувством. Уже в который раз ситуация вынуждала его работать с источниками самого скверного качества. Даски, завербованный под принуждением, никакой симпатии к России не питал. Его вежливость и корректность едва прикрывали ненависть, которую он вынашивал к Даниле. Булай имел к англичанину такое же ответное чувство, что довольно редко бывает в агентурных отношениях. Риск, опасность, сближают разведчика и агента даже тогда, когда их сотрудничество началось без желания последнего. Данила провел с Даски уже несколько встреч и каждый раз они сопровождались сильным психологическим напряжением.

Сейчас к этой ситуации примешался «Микроб», который также не мог вызывать человеческих симпатий. За время общения с этим человеком Данила понял, что верить ему нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах. Этот генетический выродок был способен продать мать родную за кусок колбасы. Но в разведке выбирать не приходится. Сплошь и рядом она вынуждена работать с гнилым человеческим материалом в силу отсутствия чего-либо другого.

После пересечения чешско-словацкой границы, Титов спрятался в заднем отсеке джипа под дорожными вещами и пледом, и к лесному ресторану, где было намечено место встречи, Булай заезжал уже «один». Еще при подъезде к парковке у Титова заработал прибор контроля эфира. Связь у противника была шифрованной, но и шипение вместо слов тоже помогало понять ситуацию.

– Похоже, нас солидная компания ждет – сказал Титов – постарайся задней дверью поближе к кустам встать. Так, чтобы я в случае чего смог незаметно выбраться. И не забудь на кнопочку открытия багажника нажать.

– Не дрейф, в неволе не оставлю.

Медленно проехав вдоль ряда машин, выстроившихся вдоль леса, Булай увидел «додж» с американским дипломатическим номером и ягуар с английским, а также белый лендровер неподалеку, в котором, развалившись сидели два парня.

– Дима, похоже на стоянке дежурят только ребята в белом джипе. Остальные, надо понимать рассредоточились по зданиям. Будь на связи, я пошел. Сигнализатор применяй только в случае прямой опасности.

Он запарковал автомобиль в углу стоянки задней дверью к кустам и пошел в ресторан.

В кафе Данила сразу увидел Даски, на лице которого отражалось столь напряженное ожидание, что он понял: спектакль начнется безотлагательно. Осмотревшись, Булай увидел за столиком рядом с дверью еще двух типов, явно имеющих отношение к спецслужбам. С учетом парней в джипе делегация была солидной. Путь назад ему был отрезан. Присев за столик, Булай спросил не здороваясь:

– Уильям, Вы, кажется, прибыли с сюрпризом?

– С сюрпризом прибыл не только Уильям. На сей раз мы прибыли вдвоем – послышался за его спиной голос и в поле зрения появился моложавый мужчина лет сорока пяти.

– Разрешите представиться, Фред Хаксли, резидент ЦРУ в Праге – сказал мужчина, садясь за столик. – Приехал прямо по Вашу душу.

– Ну, вот, сразу о душах. Уж не предложите ли мне ее продать?

– Это как дело пойдет. А чтобы Вы поняли, к чему идет дело, хочу Вам сообщить, что Вы провалились, мистер Булай. Тому имеются два доказательства. Первое – Михаил Бобровский явился вчера вечером в посольство США в Праге и попросил политического убежища. Бобровский сообщил, что Вы завербовали его и использовали в целях нанесения ущерба интересам Америки. Его показания запротоколированы, и против Вас направлено заявление в окружной суд Нью Йорка, который в срочном порядке выдал санкцию на Ваш розыск и арест властями США в любой точке мира. Второе обстоятельство заключается в том, что у Вас фальшивые документы и будь они хоть трижды дипломатическими, они Вам не помогут, в силу того что фальшивые. Имеющихся против Вас данных достаточно для того, чтобы Вы надолго попали в американскую тюрьму для переосмысления избранного Вами пути. Мы даже не будем возбуждать дело в Британском королевском суде по причине ваших противоправных действий в отношении супругов Даски, честных дипломатов, не ожидавших столь грубого и брутального обращения с собой. Хотя, возможно, однажды и обстоятельства этого дела также будут фигурировать против Вас.

Пока американец, явно любуясь собой, раскручивал колесо психологического прессинга, Булай осмысливал исходную ситуацию.

«Значит так – думал Данила, в пол-уха слушая американца – Бобер сразу сдал его и Титова ЦРУ. Время у Хаксли было немного, и втягиваться в оперативную игру он был просто не готов. Слишком много деталей не проработаны. Поэтому, как и положено ковбою, решил ковать железо пока горячо и выйти на вербовочную беседу. Никакой санкции федерального суда на арест быть не может. Для ареста дипломата, даже с фальшивыми документами, Ленгли потребуется согласование с Госдепом. А клерки в Госдепе быстро не согласятся, потому что инцидент будет иметь международное звучание.

Не совсем ясно с Даски. Когда американцы узнали о его вербовке? Сам признался или после того, как Хаксли рассказал ему о предательстве «Микроба»? Хотя это не суть важно. Главное, что он признался.

Выходит, оба супермена решили не упускать шанс и возможно, даже не успели согласовать вербовку с центром. Время у них было в обрез. Да и предвкушение крупного улова заставило их торопиться. Что ж, пора брать инициативу в свои руки.

– Мистер Хаксли – сказал Данила с некоторой задумчивостью – знаете, в чем слабое место Вашей комбинации?

– Я не знаю, о чем вы говорите, но позиция американских властей касательно Вас безупречна.

– Слабость Вашей позиции заключается в том, что Вы работаете с негодяями. Бобровский завтра будет объявлен Россией в розыск через Интерпол как финансовый аферист, имеющий вклады в американских банках. Он украл у Российской Федерации не так много, всего полтора миллиона долларов, крутит эти нелегальные деньги в ваших банках и материалы на него будут предъявлены американскому правосудию с требованием выдать его российским властям. Под этим углом зрения американский суд и будет рассматривать донос Бобровского на Булая о его подрывной деятельности против США. Кстати я уверен, что Вы до сих пор не сформулировали в точных выражениях, в чем весь ужас моих преступлений.

– Не путайте карты, мистер Булай. Финансовые аферы и шпионаж – разные вещи.

– Посмотрим, посмотрим. Но это только начало истории. Самое интересное заключается в том, что Бобровский дал показания против Вас российской власти.

– Да что Вы говорите!

– Я знаю, что говорю. В период событий в Москве в октябре 1993 года Бобровский был завербован первым секретарем американского посольства Фредом Хаксли. По заданию этого сотрудника ЦРУ и на выданные им деньги он сформировал группу снайперов, которые вели обстрел толпы перед Белым домом в целях провоцирования расправы над засевшими в нем противниками Ельцина. Несколько человек были этими снайперами убиты и не установленное количество ранено. Здесь вы подпадаете под статью «организация и подготовка террористических актов». Представление по этому эпизоду уже подготовлено и будет передано американскому суду в соответствии с соглашением о борьбе с терроризмом между нашими странами.

Что касается мистера Даски, то здесь все яснее ясного. Он тоже занимался созданием в моей стране бандитского подполья. Бобровский дал показания, что по заданию Даски он завербовал 12 террористов, согласившихся в нужный момент приступить к убийству российских граждан. Российская прокуратура также имеет все основания объявить Вас, мистер Даски в международный розыск вместе с вашей женой и мистером Хаксли.

С точки зрения международного права. Вы, джентельмены, просто бандиты, хотя собственно говоря, ваши службы в целом ничем не лучше. Вы, как я понимаю, решили меня завербовать. Вам проще меня убить, потому что я в лагерь разбойников и убийц никогда не перейду. Но убить меня вы не решитесь, хотя, я смотрю, киллеров с собой на всякий случай прихватили. В таком случае все материалы против вас будут приданы огласке через прокуратуру и МИД России в суды ваших государств и международные органы. Соответствующее освещение в средствах массовой информации я Вам также гарантирую. Едва ли это в Ваших интересах.

– И зачем Вы произнесли сей торжественный спич, мистер Булай, уж не хотите ли Вы нас завербовать? – с ехидцей спросил Даски.

– Ну, что Вы, мистер Даски. Вы враги моей страны до мозга костей, никакого смысла в Вашей вербовке нет. Кстати, тот короткий период Вашего сотрудничества с нами оставил у меня самые неприятные впечатления.

– А, Вы хотите разойтись при нулевом счете?

– Совсем нет. Свести нашу беседу к ничьей я не хочу. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Я давно охочусь за документом, который пару лет назад был разработан аналитиками закрытых клубов Ваших столиц. В Лондоне над ним трудились эксперты Чэттам хауза, а в Вашингтоне – Фонда будущих поколений. Документ затем отредактирован в форин офисе и госдепе и представлен на рассмотрение вашего руководства. Он имеет гриф высшей секретности и называется, если я не ошибаюсь, «Перспективный план дестабилизации России», или как то близко к этому. Я, конечно, понимаю, что снятие копий с таких бумаг строго запрещено, но если вы еще не сделали этого, то Вам придется его затребовать и скопировать.

– Вы хоть понимаете, что толкаете нас на преступление, которое может стоить нам пожизненного срока?

– А шпионаж, джентельмены, постоянно имеет дело с высшими мерами наказания. Неужели вы этого до сих пор не заметили? Но выбор перед Вами вполне определенный: либо вы идете на мое предложение и остаетесь на свободе, либо гордо отказываетесь и объявляетесь в розыск как организаторы террористических актов в Москве. Обещаю организовать охоту по всем правилам сафари.

Даски и Хаксли молча переглянулись. По всей видимости, они не были готовы к такому варианту.

– А пока Вы думаете – продолжал Булай, предлагаю Вам сделать следующее. У входа в российское консульство в Брно висит почтовый ящик для желающих нам что-нибудь сообщить или послать письмо в наш МИД. Положите искомый документ в конверт, напишите на нем «для пана Булая» и опустите в этот ящик. Я вам обещаю, что больше не захочу прибегать к вашим услугам. Если же в течении двух недель пакет не поступит, то считайтесь с последствиями.

Даски и Хаксли снова переглянулись.

– Вы неисправимы, мистер Булай – сказал Хаксли. – Вы находитесь в наших руках и при этом пытаетесь диктовать нам правила игры. Видимо, следует еще раз разъяснить Вам Ваше положение. Оно серьезнее, чем Вам кажется.

В это время в машине у Титова зашипел сканнер, и он увидел, как из лендровера вышел молодой бритоголовый парень и по кромке леса быстро приблизился к их джипу. Парень мельком глянул внутрь машины через тонированное окно, никого в ней не обнаружил, а затем на секунду присел рядом. Титов услышал шлепок по днищу.

Затем бритоголовый тем же путем вернулся в свой автомобиль. Приемник снова зашипел и через некоторое время лэндровер медленно покинул площадку. Проводив его взглядом, Титов выскользнул из джипа через заднюю дверь и, пошарив по днищу рукой, обнаружил радиоуправляемую магнитную мину американского производства. Такие он встречал в Чечне. Этот прибор, размером с два портсигара разворачивал легковую машину снизу доверху.

– Значит, на позицию поехали. Где-нибудь на лесной дороге взрывать нас будут. Ай, молодцы – прошептал Титов – ну, теперь моя очередь.

Он лег на живот и по-пластунски пополз к машине с американским дипломатическим номером. Она была пуста. Охранники Хаксли видели свою машину через окна ресторана, но подход к ее багажнику из леса не просматривался. Титов пыхтя прилепил мину под багажник «доджа». Затем снова скрылся в кустарнике, проклиная про себя свою работу и американцев.

– Прости меня, Господи, грешника – они сами этого захотели – бурчал он себе под нос, забираясь в свое укрытие.

Разговор в ресторане тем временем продолжался.

– Я знаю, чем Вы мне грозите, мистер Хаксли. Знаю и очень хорошо отдаю себе в этом отчет. Для Вас и Вашей фирмы не существует ни американских, ни международных законов. Если Вы посчитаете целесообразным меня устранить, Вы сделает это без колебаний. Да, Вы, со своими тайными обществами во главе Америки – большая сила. Многие Вас боятся. Но для меня дело заключается совсем не в том, боюсь я смерти или не боюсь. Я убежден, что Вы ведете Америку и весь мир к катастрофе. Ваш хозяин – Сатана. Как я могу встать на Вашу сторону?

– Вы заговорили на языке христианских проповедников мистер Булай. Того и гляди, начнете петь псалмы.

– Для того, чтобы понять такие вещи, не надо быть проповедником. Надо только пообщаться с Вами. Впрочем, продолжать наш разговор бессмысленно. Я надеюсь, Вы не забыли моих условий. Почтовый ящик на дверях русского генконсульства в Брно.

Выходя из кафе Булай видел, как дернулись двое за столиком у выхода, но тут же успокоились, увидев жест Хаксли.

«Как-то легко они меня отпустили, – подумал он – наверняка что-то задумали. Ну, была ни была, пойду в машину. Сигнализатор молчит. Значит она в порядке. Как там Дима?»

Он подходил к джипу, когда Даски с улыбкой спросил Хаксли:

– Ну, что, ты берешь риск на себя?

– Думаешь, это большой риск? Ничего особенного русские сделать нам не смогут, мой друг. Угрозы Булая – пустой звук. Мы на них наплюем. А старику пора на покой. На большое чекистское кладбище. Хотя, искренне жаль. Он хороший противник. С таким не скучно. Что ж, пойдем и мы.

Он достал мобильный телефон, набрал номер и сказал:

– Гай, он отъезжает. Через пару минут проедет мимо тебя. Действуй. Удачи.

Хаксли с охраной и Даски сели по своим машинам и уже начали выруливать со стоянки, когда ухнул взрыв. «Додж» Хаксли разорвало на части.

Ленгли совершенно секретно

Тито

Стиву Конраду.

По сообщению заместителя резидента СИС в Лондоне Даски, участвовавшего в операции против Булая, после встречи с ним была взорвана автомашина Ф.Хаксли. Ф.Хаксли погиб на месте вместе с сотрудниками резидентуры Кренигом и Филипом. На месте взрыва найден чип радиоуправления миной американского производства Ч1209. Аналогичным образцом был снабжен сам Хаксли.

По сообщению словацких партнеров, Булай и его напарник в тот же день выехали из гостиницы в Братиславе и скрылись в неизвестном направлении.

Не исключаем, что в провале операции какую-то неизвестную нам роль сыграл агент Даски Бобровский.

Инцидент расследуется с участием чешской полиции. О результатах будем информировать.

* * *

Секретно

Буров

Тов. Снегову.

При этом направляем документальный материал, поступивший анонимно в почтовый ящик генконсульства в Брно.

Приложение на 3 листах, степень секретности высшая.

Секретность космик Вашингтон

Экземпляров 10 12=12=04

Ознакомление под роспись

Общие направления работы по России

Складывающиеся глобальные тенденции указывают на то, что на пути создания нового мирового порядка под руководством англосаксонского центра возникает влиятельная группа государств БРИК, способная в перспективе осложнить или заблокировать реализацию наших планов.

Как показывают тенденции в этом оформляющемся объединении, его ядром неизбежно станет Россия, так как она является единственной страной, способной взять на себя сырьевое обеспечение группы в случае ее конфликта с западным миром.

По этой же причине БРИК не сможет без России вырабатывать независимую экономическую и военную политику. Проявляющиеся амбиции российской власти на особую роль на мировой арене подтверждают данный вывод.

В связи с этим перед нами возникает стратегический императив – для того, чтобы предотвратить возникновение глобального конкурента и соперника Западу, необходимо нейтрализовать Россию, как стержневого участника группировки БРИК.

Наиболее надежным способом решить эту задачу является дезинтеграция России и установление особых отношений с отделившимися территориями. Это позволит оказывать решающее влияние на остальных участников группы.

Нами предлагается комплекс мер для достижения этой цели к концу второй декады текущего столетия и примерный объем расходов, который для них может потребоваться.

1. Основой всех предстоящих мероприятий должно служить усиление информационной войны в целях кардинального изменения идейных ценностей русского населения. До тех пор, пока в массовом сознании держится приоритет «неделимая Россия», сепаратизм невозможен. Этот приоритет должен быть заменен массовой идеей «Свобода от Кремля».

Системная реорганизация работы наших СМИ, их централизация и повышение управляемости на плановой основе потребует вложений примерно в 2.0 млрд. долларов.

2. Вторым по значению каналом воздействия должны стать русские сетевые сообщества либерального толка, организуемые через агентуру и интернет. Следует стремиться к тому, чтобы они стали ведущей силой виртуального мира России.

Доведение такой сети до необходимого уровня эффективности, разработка специальных программ и введение новых управляемых ресурсов до 2020 года потребует не менее 3 млрд. долларов.

3. Дестабилизация внутреннего положения в России невозможна без внедрения в сознание населения идеи о необходимости силового устранения власти.

Следует стремиться к тому, чтобы в России стали активно развиваться радикальные и экстремистские силы, распространяющие идеи насилия как единственного оружия в борьбе за улучшение социально-экономического положения населения.

Для достижения обозначенных целей в крупных центрах необходимо поощрять и финансировать появление политических объединений радикального типа, имеющих свои боевые группы.

Кроме того, необходимо создать группы поддержки террористов среди творческой интеллигенции для популяризации их деятельности через музыкальное и поэтическое творчество.

Начиная примерно с 2015 года, следует постепенно стимулировать волну насилия в РФ с тем, чтобы к 2020 г. власть в РФ продемонстрировала неспособность его остановить.

Волна насилия должна выливаться в массовые столкновения и применение властью летальных средств подавления выступлений.

Это поможет создать в мире образ России как неуправляемого и опасного государства, что даст возможность легализовать меры внешнего контроля в отношении нее.

Затраты на данную работу составят от 10 до 15 млрд. долл.

4. В решительный момент дезорганизовать экономику и финансы России через саботаж транзитных нефте– и газопроводов в Центральной Азии, Восточной Европе и на Балтийском море с помощью террористических ячеек.

Работа с террористическими сетями потребует от 1.0 до 2.0 млрд. долл.

5. Для разрастания кризиса блокировать зарубежные операции российских банков и заморозить их авуары.

6. Изъять российские государственные стратегические накопления из Банка Нью Йорка и передать их компетентным организациям для использования в дестабилизации положения в РФ.

– В момент наибольшего обострения кризиса в РФ начать массированные поставки гуманитарной помощи и открыть переговоры с правительством и лидерами оппозиционеров на международном уровне от лица ООН и других влиятельных организаций.

Использовать поставки гуманитарной помощи в качестве рычага давления для ухода правительства РФ в отставку и формирования переходного правительства под контролем международных органов.

Сформировать сепаратистскую часть правительства из контролируемых нами политиков.

– Вести дело к отказу переходного правительства от контроля над ядерным оружием и передачу его в компетенцию ООН.

– Создать предпосылки для разделения России на ряд анклавов, входящих по отдельности в международную систему. С руководителями каждого анклава достичь соглашения об участии международных корпораций в деятельности их экономики.

– Закрепить достигнутое положение в новых конституциях анклавов и их внешнеполитических доктринах.

– К 2020 году завершить в целом процесс дезинтеграции России и взять ее ядерный потенциал под международный контроль.

С Советом по внешней политике, администрацией президента, согласовано

 

65

Волшебная оптика ласточкина гнезда дает возможность рассмотреть не только большие события, но и маленьких людей. На сей раз в эту оптику попали два немолодых, не брызжущих здоровьем человека. Они вышли из служебного автомобиля, доставившего их из Шереметьева на Комсомольский проспект. Здесь жил Дмитрий Титов.

– Данила, ресторан уже открылся – сказал Титов, указывая на сине-белые квадраты навеса над окнами ресторана «Бавариус». Пойдем, выпьем пива на прощанье.

– С пребольшим удовольствием, Дима, идем к немцам.

В уютном баварском ресторане им быстро принесли пива и закуску. Они чокнулись тяжелыми кружками, и отпили по глотку.

– Ты точно собрался на гражданку? – спросил Титов – вроде бы сил в тебе еще немало.

– Понимаешь, Дима. Я и службу свою люблю, и работать хочу, но политика наша меня не устраивает.

– Путина не любишь?

– Путин не девушка, чтобы его любить. Может быть, я даже очень хорошо понимаю его положение. Волчья стая выдвинула его впереди себя, чтобы работал по их команде. А ему это не по нутру. Видишь, как Березовского с Гусинским или того же Ходорковского разделал. Не у каждого хватило бы духу.

– А в чем же суть?

– Суть в том, что его группа хочет из говна конфетку сделать, а это невозможно. Олигархический строй нужно демонтировать и многие социалистические ценности возвращать. Не все конечно, но те, которые определяют понятие общественной справедливости – обязательно.

– Какие, по твоему?

– Народную собственность на источники сырьевых доходов и основные средства производства, бесплатное здравоохранение, бесплатное обучение, государственную пенсию, право на работу и так далее.

Наш человек в среднем настолько беден, что ему коммерция в больницах, вузах, квартирах долго будет не по карману. Очень долго. Значит, он одичает, озлобится, станет ненавистником строя. Как ты думаешь, чем дело кончится?

– Но ведь, вроде, ситуация постепенно выправляется.

– Нет. Нисколько. Главнейшая задача Путина – это очищение нашего пруда от воровской ряски. Она всю поверхность закрыла, и пруд нестерпимо воняет. Она жизнь в этом пруду душит. Посмотри – реального развития нет. Наоборот, продолжается свертывание всего производства. А у него на очистные работы либо мужества, либо понимания не хватает. Надо разгонять жулье, и восстанавливать прослойку честных исполнителей. Ведь она же была, значит это возможно. Но ничего реально не делается.

– Здесь ты не прав. Я-то знаю, сколько расследований ведется.

– А я знаю, сколько русских за границей недвижимость имеют. Они туда уже переселились, а в Россию ездят только деньги заколачивать. Гнусные рожи! Дело не в количестве расследований, а в ликвидации воровской среды в первую очередь на самом верху. Нужна группа политиков, которая бы всерьез взялась за восстановление социальной справедливости. Это основа основ в нашей стране. Этой группы пока не видно. Мне тут недавно старый знакомый в жилетку плакался – запросил с него один вице-премьер 200 миллионов евро за должность губернатора. Он такую сумму не потянул и очень горевал. А что удивительного? Ты и сам знаешь, сколько миллионов зеленых денег стоит место во фракции «Едроси» в Думе. Это как раз корни явления. Пока их не вытянут из земли – ничего не изменится. А разве тянут?

– Хорошо. Согласен. А ты то, что на гражданке делать будешь?

– Пойду в политическую партию или движение.

– К Зюганову?

– Ты знаешь, я ведь коммунизм, как идею отвергнуть не могу. Она святая, хотя и не для нашего времени. Но у них беда с прошлым. Надо от Ульянова-Ленина открещиваться, потому что всем сегодня ясно – этот человек не знал к народу ни жалости, ни пощады. «Красный террор», голод, гражданская война на истребление и прочее. И никогда ему жесточайшая расправа над православной церковью прощена не будет. Жесточайшая, Дима! Ад на земле они со Львом Давидовичем для русских священников устроили. Я тут недавно любопытный факт вычитал. Когда мавзолей Ленина был еще деревянным, в нём лопнула канализационная труба, и помещение наполнилось нечистотами… Весть о «чуде» дошла до Патриарха Тихона, который знаешь что сказал? Он сказал: «по мощам и елей». Что тут еще добавить? Вон, Ватикан за инквизицию, которая много веков назад свирепствовала, прощения просит. А Зюганов о реках крови, которые Ленин с Троцким в России пролили, ни слова не говорит. Его положение понять можно – партия поголовно состоит из престарелых ленинцев. Но проблему надо решать, с этими кандалами в будущее не шагнешь.

– Ты знаешь, куда России надо идти?

– Я точно знаю, что не на Запад. Нам там места равных среди равных никто не припас. Мы для них сырьевой придаток, а сырьевой придаток – это всегда прислуга. У нас своя должна быть дорога.

– Либералы над этой идеей потешаются.

– Для меня гнуснее либералов только педофилы. Люди без корней, без мозгов и, главное, без любви к своей земле. Они царскую Россию, которая как раз своим путем шла, с пути сбили. И теперь опять же для Запада стараются. Я пойду к патриотическим силам. Вот увидишь, новое движение среди них будет. Все еще только начинается.

– Неужели думаешь, что твое участие что-нибудь решит?

– Капля камень точит, а под лежачий камень, сам знаешь… У нас выбора нет. Каждый должен себе сказать: кто, если не я?

– Задачи-то неподъемные.

– Дима, ты сам видишь, нам нанесли историческое поражение и нам надо осознать его причины. Нам надо их осознать, понимаешь, мобилизовать все, что можно и пойти своим путем. Но не тем путем, которым наши правители идут. Это тупик.

Титов проводил Данилу до такси и стоял, глядя, как оно сливается с потоком спешащих к ночным стойлам машин. Потом достал мобильный телефон и позвонил:

– Данила, совсем забыл сказать. Если что – звони. Федеральная Служба всегда придет на помощь. Как Чип и Дейл.

– Непременно, Дима. Позвоню.

Так тихо и неприметно завершилась история с получением российской разведкой планов анонимных правителей Америки и Англии относительно России. Казалось бы, эти разведданные пропали в пучине документооборота нынешней власти. Но с высоты «ласточкиного гнезда» видно: настанет время, и они еще сыграют свою роль.

 

66

Настя и Всеволод Булай. Май 1945

Власовцы мелкими и средними группами просачивались мимо советских частей, вышедших к Писеку и пробирались на юг, где уже были американцы. Единой линии фронта не было. Основные части немцев сдались. Сопротивлялись лишь отдельные соединения, которых советские части окружали и принуждали к сдаче оружия. Те, кто не соглашался, подвергались бомбардировкам и артиллерийскому обстрелу. Все пространство от Писека до Праги превратилось в мешанину из людей и техники. Двигавшиеся к чешской столице советские части со всех сторон обтекали, в разных направлениях люди в гражданском, и в остатках военной формы. Военные контрразведчики день и ночь занимались фильтрацией этих потоков, но сил не хватало. Вскоре поступил приказ по воинским частям, личному составу отлавливать беглых солдат РОА.

Ранним утром 9 мая к Булаю в комнату привели захваченного власовца. Севка еще не пришел в себя после праздничной победной ночи. Всем полком отмечали капитуляцию Германии. Радости не было конца. Много пили, пели песни, плясали и стреляли в воздух.

В комнату вошел мужчина лет сорока пяти. Русый, сероглазый, ладно сложенный. Встал вольно, не напрягаясь.

– Садитесь, – сказал ему Булай – мы не СМЕРШ, долго с Вами разговаривать не будем. Снимем только первые показания и отправим куда надо. Сергеев, записывай допрос.

Сергеев развернул на столе замусоленный блокнот и приготовил карандаш.

– Имя, фамилия, часть и так далее.

– Перов Иван Сергеевич, русский, рядовой Русской Освободительной Армии. Вот и все.

Власовец, казалось, ничем не смущен.

– И как Вы оказались в РОА?

– Как и все, через плен. Контужен под Псковом осенью сорок второго. Полгода в концлагере, потом приехал Власов агитировать, я и пошел.

– Конечно, с целью перебежать к своим?

– Можно, конечно смеяться, но такая цель была у многих власовцев. Лучше отсидеть на Родине в лагерях, чем сдохнуть в немецких окопах. Но я такой цели не преследовал. Я по профессии преподаватель истории. Работал в Питерском университете и с самого начала понимал обреченность советской власти.

– Как это понимать?

– Понимать это надо очень просто. Что хотят большевики? Мировую революцию? А разве весь мир к такой революции готов? Могу Вас заверить – нет. Не готов. Не смогли мы разжечь пожар мировой революции. Задохнулся костерчик в восемнадцатом году. Ни немцы, ни венгры, ни поляки нас не поддержали. И стали жить не хуже нашего. Не знаю, настанет ли когда-нибудь время для всеобщей революции или нет. Но пока оно не пришло. А сегодня дело кончится плохо – большевики со своими планами осчастливить весь мир провалятся в бездонную яму. И мы вместе с ними. Тогда зачем я буду класть жизнь за власть, с которой в корне не согласен?

– А что же вы хотите?

– Вы не поверите, я ничего не хочу. Потому что то, чего я хочу, невозможно.

– Откройте тайну.

– Какая там тайна. Нет никакой тайны. Есть скромное желание видеть мир совершенным. А это невозможно. Нынешние люди по заповедям Иисуса Христа жить не могут. Вот и все.

– Однако интересно, что же это за картина такая воображаемая?

– Картина такая. Если бы вместо того, чтобы Бога распять, евреи услышали его призыв и составили себе новый закон жизни по заповедям, то худо-бедно за полторы тысячи лет человечество немало бы на этом пути продвинулось. Уж не знаю, как с искоренением массовой греховности ветхого человека, но уж наверное, таких страшных явлений, как фашизм оно не допустило бы. А оно настолько пало, что фашизм расцвел.

– Тогда что же Вы пошли служить фашистам?

– Я слабый человек, только не служить им пошел, а нашел способ выживания. Даже если бы пришлось стрелять, то в своих бы все равно не стрелял. Поверьте, таких у нас много.

– Но не все.

– Нет, не все. Есть настоящие лютые враги. А я так… Попал под колесо истории.

– С такими взглядами жить не захочется. Мировая революция ему, видите ли, не нравится.

– Честно скажу, не нравится, хотя понимаю, что за это мне не поздоровится. Однако однажды наступает час правды. Вот он у меня наступил. Судите, как хотите.

– Не мне Вас судить. Сергеев, доставь его в штаб СМЕРШ.

Сергеев энергичным движением надвинул на лоб пилотку, взял автомат и сказал арестованному:

– Выходи.

Что-то необычное послышалось Булаю в голосе старшины, но он не придал этому значения. Через минуту после того, как они покинули дом, Булай услышал короткую автоматную очередь и заячий вскрик Перова. Он выскочил на улицу и увидел власовца лежащим у изгороди. Из окон соседних домов испуганно выглядывали привлеченные выстрелами чехи. Сергеев посмотрел на Севку и криво улыбнулся:

– Хотел деру дать. Вот пришлось…

Горло Севки словно схватили железные пальцы. Стало трудно дышать. Он вырвал из кобуры пистолет:

– Ты, ублюдок…

Старшина, улыбаясь положил ППШ на траву, и встал распахнув руки:

– Стреляй, стреляй Всеволод Дмитриевич. Есть причина… стреляй.

Глаза его смотрели жестко и цепко, но рот кривился в жалостной улыбке. Это был не первый случай расправы старшины над пленными, и Севка ненавидел его в такие моменты. Овладев собой, он сунул пистолет в кобуру и сказал:

– Все, Сергеев. Больше терпеть не буду. Пойдешь под трибунал.

Он не успел вернуться в штаб, как с окраины города послышалась частая ружейная пальба. Вскоре примчался посыльный от командира пехотной роты, стоявшей на выезде из города:

– Товарищ лейтенант, на нас вышли власовцы. Много, командир просит Ваших пушек.

За две минуты развернули «студебеккеры» с прицепленными к ним орудиями и помчались по брусчатой мостовой на выезд. Стрельба там разгоралась. Вскоре в воздухе засвистали пули, и батарейцы увидели цепи солдат в немецких формах, перебегавшие от дома к дому. Позади них медленно двигался бронетранспортер, поливавший улицу из пулемета. Перед машиной не спеша шагал молодой офицер, не нагибавшийся под пулями. Похоже, он решил, что это его последний бой и источал торжественность приближения к смерти.

– Смотри, гусь какой – крикнул кто-то из батарейцев – ишь, марширует, подлюка!

Власовцев было много. Наша пехота отстреливаясь группами, отступала по садам и дворам.

Батарея загнала орудия за строения и спешно приводила их в боеготовность.

– Выкатывай на прямую наводку, по бронетранспортеру наводи – приказал Булай и увидел, что вывести орудие на позицию прямого выстрела будет непросто. Трассеры пулемета стучали частым дождем по стенам домов и густым зарослям палисадников.

– Смертники – услышал он рядом голос Сергеева – сами на рожон лезут.

Да, было похоже, что в город ворвалась банда отчаявшихся власовцев, которые решили идти напролом. До американцев здесь было рукой подать.

Батарейцы залегли. Сегодня, после капитуляции никто не хотел лезть под пули, хоть каждый не раз смотрел смерти в глаза. Севка понимал состояние своих солдат, но он знал и суровые законы войны.

– Сергеев, Кошевой, Разгон, за мной! – крикнул он и первым взялся за станину орудия. – Пошли!

Они вчетвером под градом пуль выкатили пушку на дорогу и как могли укрылись за ней. Пулеметчик в бронетранспортере целил теперь только в орудие, стараясь достать сгрудившихся за щитком людей.

– Крути штурвалы, Сергеев – кричал Севка, открывая затворную часть – крути, мать твою! Русские по русским палят! Разгон, давай бронебойный!

Разгон кубарем метнулся назад за палисадник и тут же снова возник со снарядом в руках. На последнем шагу он получил пулю в бедро и рухнул за пушку вместе со снарядом. Булай выхватил снаряд, втолкнул его в казенник. Затвор закрылся.

– Давай, Сергеев!

Пушка помолчала несколько секунд, водя стволом, затем ухнула и подпрыгнула. Снаряд ударил в бронетранспортер, и тот остановился, выбрасывая клочья пламени. Пулемет замолчал и тут же из садов заработали автоматы пехотинцев. Свинцовый дождь ударил в обратном направлении, разгоняя власовцев.

Бой стал удаляться к окраине города, а Севка сидел перед орудием на земле и смотрел, как из паха льется кровь. Он не чувствовал боли и не знал, когда был ранен. Но встать он уже не мог.

– Лейтенанта ударило – услышал он голос Сергеева – на машину его, живо в госпиталь.

В Писеке только что развернулся полевой госпиталь, хотя на сей раз его трудно было назвать полевым. Военврачи заехали в старинную больницу с высокими окнами и просторными палатами. Своих медикаментов в больнице почти не было, зато было электричество, медицинские инструменты и сколько угодно горячей воды. Почти роскошь для полевого госпиталя.

– На стол лейтенанта – услышал Севка женский голос и увидел молодую, худую женщину-военврача с погонами майора. Потом он увидел ее же в белом халате, отмывающую руки в тазу с горячей водой. Укол в руку погрузил его в сон, по которому он путешествовал, казалось, бесконечно долго.

Когда Булай пришел в себя, снова ее глаза смотрели на него.

– Вот Ваша пулька– показала она черную пулю от МГ на кусочке бинта. – Она Вас рикошетом нашла, а если бы напрямую попала, то все было бы хуже. Но Бог Вас бережет. Рядом с мочевым пузырем прошла, который у Вас и без того заштопан и у позвоночника застряла. Счастливчик Вы. Сколько раз немцы из Вас решето делали, а Вы живы-здоровы. Рану мы залечим, не такие залечивали. Но полежать придется порядком. Настя, открой окно. Пусть больной майским воздухом дышит.

Булай почувствовал необъяснимую сладкую тревогу. Он еще не видел Насти, но понял, что это именно она. Девушка приблизилась к его постели. Глаза ее были полны слез.

– Севушка, встретились мы – едва произнесла она.

– Ждала она Вас, лейтенант – услышал он снова голос военврача – ждала всю войну.

Севка молчал. Спазмы перехватили его горло.

– И ты ждал меня, Севушка – я знаю. Теперь мы неразлучны станем.

Булай почувствовал что-то горячее на своем лице. Он не плакал с детства и не сразу понял, что обжигает ему щеки.

«Ну вот, дождался» – подумал он.

Яркое майское солнце залило палату золотыми лучами – предвестниками длинной и счастливой жизни.