Утренний туман еще упорно цеплялся за кусты, за высокие стебли папоротника, за стволы придорожных деревьев, когда на шоссе появилась группа людей, несших с собой две длинные лестницы. Люди перебрались через кювет и, оставив у шоссе дозорных, тропинкой заспешили к роще.

Роща Сосновая начинается сразу за полями табачной плантации. Но сначала деревья стоят редко. Их вырубили когда-то давно на хозяйственные нужды. Здесь не встретишь столетних сосен-великанов. Зато почти все пространство заполняет сосновый молодняк, полоски кустов ежевики, кизила, заросли орешника и дубовые рощицы. Потом идет овраг Пологий. За ним начинается уже нетронутый сосновый лес. Он идет широкой полосой от горы Сестра до самого побережья моря. Вот этот-то старый, нетронутый лес и называли пионеры рощей Сосновой.

Овраг Пологий, разделяющий старый и молодой лес, стал теперь границей между армиями «синих» и «красных».

Пройдя по безлюдной еще территории «красных», люди перешли овраг. На опушке Сосновой рощи еще двое отделились от строя и заняли в кустах позицию, удобную для наблюдения. Достигнув большой круглой поляны, рослый парень с медно-красными вьющимися волосами приказал:

— Чудинов! С тремя бойцами стереги эти тропки. И чтоб никто не проскользнул к поляне Треугольной!

Позади всех шел странный мальчишка. На сухом скуластом лице самая запоминающаяся деталь — нос. Длинный и острый, как у птицы. Ноги у него тонкие, а живот — гора. И одет странно. Поверх рубашки большущий засаленный пиджак с подвернутыми рукавами. Полы пиджака висели ниже колен и оттопыривались, как колокол. Зато на животе пиджак еле сходился и был перепоясан тонким кавказским ремешком с серебряными бляшками.

Рыжий предостерегающе поднял руку. Все остановились, бросили лестницы, попрятались за стволы. Впереди, где деревья расступились, видна зеленая полянка с тремя высокими соснами посредине. Под соснами сидела девчонка, а около нее паслась рыжая коза.

— Эй! Ты что тут делаешь? — крикнул Рыжий, направляясь к ней.

Девчонка не ответила, даже не обернулась.

— Ты что, глухая?

Девчонка молчала. Валька Гак, а за ним еще трое ребят подошли сбоку и стали разглядывать пастушку. На ней длинная коричневая юбка. Такая же, в белых и черных цветочках, кофта. Грязные исцарапанные ноги. Старенький черный платок завязан так, что видны только глаза. Она наконец увидела их и вскочила. С грязного, наверно, давно не мытого лица недоверчиво и угрюмо смотрели темные испуганные глаза.

— Что ж ты молчишь?

— М-м-м-а… у-у-уг-у, — промычала пастушка, показывая на рот.

— Да она немая, ребята.

— Постой, постой. Где я ее видел? — сказал Валька Гак, напрягая память. — Вот никак не могу вспомнить…

Сердце Лауры заколотилось часто-часто. «Вот сейчас этот противный рыжий узнает ее, и все пропало. Никто не будет знать, где «синие» спрятали знамя?! Я же обещала… Нет!» — решила Лаура и сама перешла в наступление. Она выпучила глаза, перекосила рот и замахала перед самым лицом Вальки Гака руками, изукрашенными по методу Арки грязными потеками всех оттенков.

Валька отшатнулся от замарашки. «Еще в глаза лезет, — неприязненно подумал он. — Идиотка какая-то…»

— Фу ты, кавалер, нашел свою невесту, — съязвил Ванька Жмуркин. — Ты долго еще будешь ее разглядывать?

Белое в крупных веснушках лицо Вальки залилось румянцем:

— Ну ты, заткнись! — пальцы его сжались в здоровенные кулаки.

Жмуркин попятился от Рыжего и налетел на пастушку:

— Чего ты здесь крутишься?! Места мало пасти? А ну проваливай!

Но девчонка не обращала на него никакого внимания. Жмуркин разозлился. Подбежал к козе и ударил ее палкой. Коза заорала и кинулась в кусты, волоча веревку. Пастушка, мыча, побежала за ней.

— Вот так надо! Раз-два — и в дамки! — гордо произнес Ванька.

— Хватит болтать. Начинай! — приказал Гак.

Ребята связали лестницы, подтащили к сосне. Жмуркин задрал голову:

— Ого! А сосенка-то метров на тридцать будет!

— Только бы лестницы хватило. Ну, раз-два, взя-ли-ись!

Царапая по стволу, лестница поднималась все выше, пока не вытянулась во весь рост, прильнув к сосне, доставая верхней перекладиной до нижнего сука с облетевшей от времени корой.

Жмуркин проворно снял пояс, расстегнул пиджак.

— Ну, крутись, катушка! — пошутили ребята, сматывая с Жмуркина широкую и толстую полосу свернутого вдвое тяжелого бархатного знамени. Потом знамя скрутили в рулон, перевязали веревкой и закинули Ваньке за спину. Моментально похудевший Жмуркин снял тапочки и проворно полез по лестнице.

— Привяжи хорошенько! А то ветром сорвет, — крикнул Гак.

— Молчи уж… советчик… — донеслось сверху.