Андрей Андреевич разговаривал с ребятами из седьмой палаты, когда вошел дежурный вожатый:

— Андрей Андреевич, пропал Вовка Иванов!

— Что такое! Одного нашли — другой пропал. Сумасшедший день какой-то. Дежурный! Первому и второму отрядам — тревога! Группами прочесать все от моря и до лагеря. Пройти по ущельям до шоссе. Да чтоб сами не растерялись.

— Есть! — дежурный выбежал из комнаты.

Андрей Андреевич обернулся к обитателям «склепа»:

— Ну, так что же было дальше, продолжай, Ирисов.

Но Костя Ирисов не успел и рта раскрыть, как в дверь опять постучали.

— Можно, Андрей Андреевич? — в дверях стояли Сергей и Алька.

— Пожалуйста. Только вот сесть некуда. Видите, сколько у меня сразу посетителей.

— Я на одну секунду, Андрей Андреевич. Побегу Вовку искать. Вы только вот это прочтите. Остальное вам сам Алька расскажет.

Сергей положил на стол начальника письма и конверт с деньгами. Оглядел насупленные, но решительные физиономии жителей «склепа», растерянное лицо Альки, дружески подмигнул им: не тушуйтесь, мол, ребята! И выскользнул из комнаты.

Когда Вовка Иванов услышал утром потрясающую весть о том, что сбежал Степан Луговой и что он якобы украл яблоки у Ануш и еще пионерские деньги у вожатого Миши, он ужасно возмутился:

— Вранье! Степка хороший! Я знаю, кто яблоки украл!

— Мы и без тебя знаем: Степка!

— А вот и не Степка!

— А ты докажи! Слабо?!

— И не слабо. Я докажу. А кто Степку обзовет, дам по хрюшке!

— Давала какой! А ну дай!

Дело чуть не дошло до драки. Но подошла вожатая. Тогда Вовка кинулся искать того мальчишку, который продал ему яблоки. И нашел.

Во время завтрака тот сидел за самым последним к выходу столом со вторым отрядом. Вовка даже узнал от ребят, как его зовут. Клещ. Но, когда Вовкин отряд поднялся из-за стола, Клеща на месте уже не оказалось. Вовка обегал весь лагерь.

И тут дали горн на море. Ну что ж. Можно и на море найти и сказать: «Ты мне яблоки продавал? Продавал. Ты их украл у Ануш? Украл. А теперь на Степку сваливаешь?! Идем к начальнику!» А Клещу и крыть нечем…

Но на море Клеща тоже не оказалось. Вовка даже два раза проверял: до загоранья и после того, как из моря вышли.

Потом отряды, как всегда, поднялись в рощу Сосновую. Вовка пристал к вожатой Зине Осиповой:

— Зи-и-и-и-на, ну отпусти жуков половить.

— Лови вон в кустах, на полянке.

— А тут их сроду и не было!

— Сейчас книжку читать новую будем.

— А я уже все прочитал.

— А вот такой не читал. Смотри, интересная. Не оторвешься! — Вовка загоревшимися глазами прочитал на переплете: «Аркадий Гайдар. Дальние страны. Детгиз. 1934 год». Нет, этой книжки он не читал. Желание остаться и послушать чуть не взяло верх. Но он вспомнил о Степке, о Клеще. И решил: главное — найти Клеща. А книга… книга не уйдет. У Зины выпросит.

— Зи-и-и-на, ну пусти… Я по дороге половлю. Сам в лагерь приду.

— Маленьких нельзя пускать. С отрядом пойдешь.

Тогда Вовка пустил в ход свой главный козырь:

— Ага, как флаг поднимать, так не маленький! Сам Андрей Андреевич по стойке «смирно» стоял. А до лагеря самому — так маленький?!

— Ух и хитрющий же ты, Вовка! Сил нет, — рассмеялась Зина.

— Значит, можно?! — подскочил с пенька Вовка. — Вот спасибо!

— Смотри с дороги не сворачивай. Заблудишься!

Но Вовка уже несся к выходу из рощи и ничего не слышал. Главное — скорей в лагерь и привести Клеща к Андрею Андреевичу.

Ленька Клещов пролез через дырку в заборе, перебежал шоссе и нырнул в высокие придорожные кусты. Огляделся. Никого. Значит, никто не видел, куда он убежал.

Он сел на полусгнившее поваленное дерево и задумался.

Как же нескладно получилось под конец. Бунт пацанов в «склепе» испортил все дело.

А ведь началось так хорошо. Этот Арка вцепился в Лугового, как бульдог. Ни на минуту не отпускал. Ленька видел, как выходил из себя Степка, метался по лагерю, не находил себе места.

Потом Ленька сам подбросил Степке записку да еще при всех на костре крикнул. И Степка не выдержал — сбежал.

Утром, когда весь лагерь гудел: Степка — жулик, Ленька торжествовал. Наконец-то посчитался с ним за старое. Век будет помнить Леньку Клеща.

Прошлой весной Ленька вместе со Степкой Луговым частенько торговали рассыпными папиросами на углу Сенной и Боготяновского переулка. Бывший беспризорник, детдомовец Степка Луговой был не жадным, многого не требовал: лишь бы заработать пачку папирос или на полфунта дешевых леденцов, а в торговле был удачлив — лучшего компаньона Ленька Клещ и не желал.

Незадолго до Первомайского праздника Леньке повезло. На тарном дворе он купил у рабочих 500 штук гильз с фабричным клеймом и надписью «ЭПОХА» да еще пачку желтого ароматного ферментированного табаку.

Два дня на чердаке, тайком от матери, готовил папиросы Ленька. Он наловчился вручную так туго набивать папиросы, что их не отличить от фабричных. А с клеймом и надписью на гильзе да еще упакованные в настоящие стандартные пачки, папиросы Ленькиного производства никак не были похожи на самонабивку.

Рассовав все двадцать пачек по карманам и за пазуху, Ленька вышел на улицу. Со Степкой, как всегда, встретились на Боготяновском.

На четырех углах, на трамвайной остановке и у входа в сад имени Первой Конной армии торговля шла уже вовсю.

— Есть «Эпоха» — закурить неплохо! — вплелся в хор простуженный бас Леньки.

— Навались! Навались, у кого деньги завелись! Пятнадцать пара! Почти что даром! — не отставал от него звонкий голос Степки.

На все лады кричат пацаны-папиросники. Нараспев. С шуткой.

— Кому «Прибой»! Не подведет. Аж до печенки продерет!

— Самолучшая самонабивка! Из турецких, шведских заграничных Табаков!.. Бери! Кури! Дешево и сердито!.. Сам шах Персидский не откажется!..

Бойко шла торговля. Ленька и Степан продавали уже последние пачки, как вдруг взвизгнул пацан:

— Нарезай, братва! Облава-а-а!

Смолкли голоса. Заметались папиросники. Степка, тертый калач, недаром года три беспризорничал, — вмиг сориентировался. Вскочил на урну для мусора, оттуда — на каменный забор проходного двора. Теперь его не возьмешь. Сидит наблюдает.

А Ленька замешкался с покупателем. Бежать уже было некуда. «Сорок рублей без малого… да папиросы. Поймают — отберут все, — мелькнула мысль. — Спрятать!» Пока милиционеры за другими папиросниками гонялись, сел Ленька на деревянное крыльцо парикмахерской и как будто шнурки завязывает, а сам незаметно папиросы и деньги под ступеньки сует, сует. Пока до него добрались, все спрятал.

Человек пятнадцать пойманных папиросников отвели во двор отделения милиции и продержали до вечера.

Шел Ленька домой и радовался: «Главное — деньги спас. Будет чем Кирьке долг отдать и праздник встретить…»

Стал шарить рукой под ступенькой и похолодел: нет ничего! Ни копеечки!.. Кто взял? Конечно, Степка! Ему же с забора видно было. Побежал к детдому. Вызвал Степку.

— Где деньги?

— Какие деньги?

— Те, что я под порожек спрятал!

— Не брал я ничего, — отказывается Степка.

— А кто взял?

— А я откуда знаю — нахально отвечает Степка.

— А-а-а, не знаешь?! Так сейчас узнаешь! — налетел Клещ на Степку. Да только раз и пришлось стукнуть. Выскочили детдомовцы. Разняли. — Ну ты мне, гад ползучий, за это ответишь! — не унимался рассвирепевший Ленька. — У своих воруешь!.. Я тебя на дне моря найду!..

Он искал Степку везде. Поджидал с дружками около детдома, приходил к школе. Но Степка не попадался. Только раз в Греческом переулке встретились. Да и то вывернулся, как уж. А потом и вовсе пропал. Ленька спрашивал у детдомовских мальчишек. Одни говорили, что Степку в Сальск перевели. Другие — что взял его кто-то на воспитание…

И вот встретил его на вокзале у пионерского эшелона…

За кустами резко, как выстрел, треснула ветка. Ленька вскочил: «Меня ищут!» И, пригибаясь, побежал дальше от лагеря.

— Так я вам и дамся! — бормотал он, петляя между деревьями.

Вовка подошел к лагерю. Идти вдоль забора до ворот не хотелось. Лучше нырнуть в дырку у третьего корпуса.

Перед глазами промелькнул голубой зинчик-богатырь. Вот это зинчик! Прямо самолет. Такого у них в коллекции еще нет. Поймаю.

Зинчик уселся на кусте татарника по ту сторону кювета. Вовка соскочил в канаву. Стал подкрадываться. И вскрикнул от боли. В ногу впилась крепкая как железо, коричневая колючка гледичии. Пока он вытаскивал колючку, зинчик улетел. Раздосадованный, Вовка поднялся и невольно снова присел: из дыры в заборе выскочил тот самый мальчишка в черных в полосочку штанах. Он, пригнувшись, перебежал шоссе и исчез в кустах. Клещ! А почему он так бежал? За ним гонятся?

Но из дырки больше никто не появлялся. Вовка тоже перебежал шоссе и стал осторожно подбираться к тому месту, где скрылся Клещ.

В кустах никого не было. Вовка присел и стал выдавливать кровь из пальца. Прилепил к ранке листок акации. Сидеть надоело. Вовка решил: выйду на шоссе и крикну. Нечего прятаться. Пусть выходит. Он неловко повернулся. Сухая ветка под ногой громко треснула. И сразу же за большим кустом акации кто-то заворочался. Зашуршала трава. Мимо него в пяти шагах пробежал Клещ, бормоча:

— Так я вам и дамся!..

«Значит, его ищут, — догадался Вовка. — И никто не знает, где он. Один я знаю. Надо бежать в лагерь и сказать. А если Клещ сбежит? Сядет на грузовик, и ищи. А Степку жуликом считают… Нужно идти за ним. А потом я его уговорю. Что он, дурак, что ли? Пускай сам придет к Андрею Андреевичу. Ему же лучше будет», — и Вовка, осторожно ступая, пошел за Клещом…

Клещ продрался через кусты. Спустился в ущелье. По дну между огромными глыбами серых скал виляла каменистая неширокая тропка.

Страшно захотелось пить. Он осмотрелся вокруг. Прислушался. Журчит где-то. Обогнул скалу. Из-под нее с тихим звоном бил тоненький родник. Прозрачная вода стекала в крохотное озерцо, в котором отражалось голубое небо. От этого и сама вода казалась голубой. Он лег на живот и досыта напился. Повеселел. Теперь и покурить можно. Дурацкие порядки в лагере. Курить и то приходится тайком. Вредно — говорят. Что им моих легких жалко? Он чиркнул спичкой.

— Клещ!

Ленька вздрогнул и обернулся. В десяти шагах стоял босоногий пацан в белой панамке и голубой майке. «Из какого-то младшего отряда, — сразу оценил Ленька. — А кто за скалой? Может, там их…»

— Ну чиво ты?

— Клещ! Извини, я не знаю, как тебя по-другому зовут…

— Чиво там… Валяй. Клещ и есть.

— Клещ, пойдем в лагерь. Я — Вовка. Помнишь, ты мне яблоки продавал, что у Ануш… Ты только скажи Андрею Андреевичу, что это ты, а Степка Луговой ничего не крал. А мы попросим начальника, чтобы он не очень тебя…

Ленька соображал. Сколько их там прячется за скалой? Может, и вожатый с ними…

— Оно, конечно… правильно. Чего ж не пойти… — тянул он время. — Вы что же, всем отрядом за мной припожаловали?

— Зачем отрядом? — удивился Вовка. — Я сам увидел, как ты через дорогу перебежал, и пошел за тобой. Ты не бойся.

Но Клещ уже не боялся. Злость на себя и стыд за только что пережитый страх, вызванный появлением Вовки, обожгли его. Он вскочил на ноги и бросился к пацану.

— Ах ты, тюлька дохлая! Да я ж тебя изничтожу!

Вовка на секунду растерялся. Он никак не ожидал такой перемены. Ведь Клещ уже почти согласился! Но когда рука Клеща была всего в метре от Вовкиного лица, он козленком скакнул за скалу, пулей пробил ореховый куст и, слыша за собой топот, что есть духу, виляя из стороны в сторону, понесся по тропке. А сзади слышалось:

— Убью-ю-у-у-у, шпи-он не-счаст-ный!

Клещ зацепился за какой-то корень и со всего маху проехался по камням. Вскочил. Вовка был уже далеко. Потирая ушибленные колени, он бурчал:

— Убег… Ну теперь до лагеря будет шпарить без оглядки… Ишь чего захотел! Я, значит, — жулик. А Степка — не жулик…

Почтальон Аббас возвращался из горного аула в село кратчайшим путем. Тропка виляла по самому краю ущелья. Когда деревья расступались, было видно дно с нагромождением упавших скал, белую каменистую дорожку. Вдруг внизу он увидел человека. «Кто такой? Не горец. Одет не так. Зачем по гладкой дороге не пошел? И все время оглядывается… Подозрительный человек, — решил Аббас и вспомнил: — А пограничники второй день кого-то ищут. Сказать нужно».

Аббас стал спускаться по крутому склону еле приметной дорожкой, протоптанной козами, — так скорей.

На повороте тропки на него налетел Вовка.

— Здравствуйте, дядя Аббас!

— Здравствуй, здравствуй, мальчик! — обрадовался почтальон. — Как тебя зовут?

— Вовка. Вы Клеща не видели?

— Хорошее имя Вовка. Какой ты спросил клещ? Зачем хороший мальчик клещ нужен?

— Да он из лагеря убежал. Его ищут.

Глаза старого Аббаса округлились от удивления. Он сдвинул мохнатую шапку на затылок.

— Клещ убежал? Хорошо очень. Зачем клещ в лагер держать? Укусит курочка — пропала курочка. Укусит человека — лихорадка будет… Такой маленький, да? Разве в траве найдешь?..

Теперь удивился Вовка.

— Клещ маленький?! Да он больше меня! Скажете тоже… И не кусал он никого. Он яблоки у Ануш украл.

— Клещ яблок крал? — Аббас развел руками и подозрительно посмотрел на Вовку. — Как можно?!. Ты больной, Вовка, да?.. Голова болит? Глаза туда-сюда бегает, да? — и пощупал его голову.

— Да не больной я! — возмутился Вовка. — Значит, не видели Клеща? Он ходит в штанах таких черных в полосочку.

— Вай-вай! Совсем глупый стал! Старый стал Аббас. Человек в полосочку видел. Туда пошел. Палка в руке держал. Человек видел!

— Спасибо, дядя Аббас! Я побегу, а то он уедет. А Степка убежал. Все думают, Степка украл. Ну теперь поняли? — и Вовка побежал дальше.

Аббас стоял на тропинке и смотрел ему вслед. Губы шептали:

— Все понял? Ничего не понял. Клещ — человек. Понял. Зачем Степка — не понял. Совсем старый стал, — и пошел в другую сторону.

Сергей не присоединился ни к одной поисковой группе. Куда бежать? Сначала в уме прикинуть надо. В горах — не в поле. Рядом пройдешь — не заметишь. По ущелью пошли ребята из второго отряда. Но ведь ущелье делает крюк. Двину-ка я напрямик через гору. Пока они петляют, я успею до самого шоссе пройти.

— Сергей, и я с тобой!

Сережка обернулся. У ступенек веранды стоял Степан Луговой.

— Ну и шел бы с отрядом. Вон они.

— Я с тобой хочу. Ты ведь что-то придумал?

— Я-то придумал. Да тебе трудно будет. Я напрямик полезу. Там знаешь как круто? Сорвешься — костей не соберешь.

— Все равно я с тобой.

Они продирались сквозь цепкие кусты. Перелезали через упавшие покрытые мхом деревья. Ноги то попадали в какие-то ямы, то путались в переплетении корней и веток. Идти в гору было очень трудно. Степан из последних сил старался не отстать от Сережки. Но все равно Сергею нет-нет да и приходилось останавливаться и поджидать его. Сердце Степки, казалось, покинуло свое обычное место в груди и билось где-то около самого горла. Пот струился по лицу и щипал глаза.

Когда добрались до края ущелья, Сергей искоса глянул на изнемогающего Степку и предложил:

— Ты давай спускайся вон по той тропочке. Видишь? А я напрямик съеду. Внизу по ровному догонишь.

Степан глянул вниз. Голова закружилась. Она вообще сегодня кружилась у него целый день. Переволновался очень. Он видел, как Сережка, черепахой расставив руки и ноги, цепляясь за выступы и трещины, ниже и ниже спускался по почти отвесному желобу, пробитому в скале потоком осенних вод. Потом по каким-то незаметным отсюда выступам он передвинулся в сторону и, балансируя руками, в потоке щебня, как на лыжах, напрямик съехал по каменной осыпи вниз. Когда замолк шум катящихся камней и чуть улеглась белая пыль, Степан снова увидел Сережку. Он был уже далеко от того места. И рукой показывал на тропку: спускайся.

Сергей спешил. Он видел, как Степан преодолел самый трудный участок спуска, и не стал дожидаться. Пройдя чуть по дну ущелья, он встретил почтальона Аббаса.

— Здравствуйте! Вы Вовку не видели?

— Здравствуй, Сережа! Как не видел? Вовку видел. Клещ видел. Не тот клещ маленький, который лихорадка дает. А который яблоки украл. Вовка так сказал.

Только этого еще не хватало. Значит, Вовка увязался за сбежавшим Клещом. Еще один сыщик появился. Арка номер два. Этот такое натворить может!

— Спасибо, дядя Аббас! — уже на бегу крикнул он. — Там Степка за мной идет. Скажите, пусть догоняет побыстрей.

Пробежав метров четыреста, Сергей остановился. На тропинке лежала белая панамка. Он поднял ее. Повертел в руках. Вот! Внутри вышиты красными нитками буквы: «В. И.». Вовка Иванов. Его панамка. Но почему на ней следы вымазанной глиной подошвы? Что тут случилось?..

Сергей излазил все кусты. Крикнул:

— Вов-ка-а-а!

— А-а-а-а-ааа! — всколыхнулось эхо.

Вовка не отозвался. Тогда Сергей еще быстрей побежал по ущелью.

Клещ ошибся. Вовка и не думал возвращаться назад. Только теперь он шел осторожней. У каждого поворота тропки останавливался. Залезал на склон ущелья или на обломок скалы и осматривался: не спрятался ли Клещ за поворотом? И когда различал его спину, шел дальше, перебегая от камня к камню, от куста к кусту. Никакого определенного плана у него не было. Просто он знал: Клеща нужно вернуть в лагерь. Еще раз попробовать уговорить его. Может, передумает?

Вот если бы была ракета, как у пограничников. Раз! Красную. Пришел бы Андрей Андреевич… А что если?..

Вовка так и подпрыгнул от радости. Конечно! Нужно обогнать Клеща. А потом устроить «демонстрацию» — военную хитрость, к которой они прибегали уже раз во время военной игры: поднять шум и крик. Тогда он подумает, что здесь целый отряд, и обязательно повернет назад, к лагерю.

Вовка из-за дерева высмотрел, когда Клещ уселся отдохнуть за большим белым обломком скалы, и приступил к первому этапу операции «окружение Клеща».

Когда он расскажет об этом в лагере, все мальчишки умрут от зависти. И Аня, наверно, скажет, вздохнув: «Какой ты храбрый, Вовка! А я трусиха. Даже мышей боюсь…»

Тропинка на дне ущелья в этом места делала крутой поворот влево, обходя громадный выступ, образованный грязно-белыми с желтыми прослойками скалами, похожими на слоеный пирог.

«Залезу немножко выше. По каменному карнизу перейду через этот выступ, потом чуть спущусь и окажусь снова на тропинке, только уже намного впереди Клеща», — решил Вовка и полез вверх.

Первый карниз, повисший над ущельем метрах в пятнадцати от дна, неожиданно оборвался не дойдя и до середины пути. Пришлось Вовке вернуться назад, подняться еще метров на двадцать выше, пока не наткнулся на другой карниз из желтого ракушечника.

Теперь он спешил. Скорей. Скорей. Сколько времени пропало даром. Клещ может подняться, уйти, и тогда все окажется напрасным. Прижимаясь животом к скале, цепляясь за выступы руками, он, торопясь, шагал и шагал по карнизу. Главное — не смотреть вниз: закружится голова. Осталось еще немного. Вон только до тех кустов… и тут левая нога вдруг провалилась в пустоту. Он судорожно дернулся назад. Но от резкого толчка рыхлый ракушечник под правой ногой стал осыпаться. Секунда — и карниза уже не было! Руки, не находя опоры, скользнули по шероховатому камню. Хоть бы выступ или трещина! Но даже самой маленькой трещины не было.

— Ма-а-а-а-а! — в ужасе закричал Вовка и полетел вниз!..

Сергей уже пробежал громадный белый камень, как вдруг сзади услышал крик. Ноги будто вросли в землю. Но в следующий миг он уже повернулся и в три прыжка достиг кустов.

То, что он увидел, было похоже на сон. Над лежащим на земле Вовкой с ножом в руках стоял Клещ… Сережка рванулся вперед и упал Клещу под ноги. Взмахнув руками, Ленька перелетел через него и растянулся на земле. Сергей вскочил первым. Ему нужно было вскочить первым. Он загородил собой Вовку. Клещ тоже вскочил. Лицо перекошено, губы трясутся. В руке по-прежнему был нож. Сергей обеими руками схватил Клеща за кисть руки и бросил через себя. Взбрыкнув ногами в воздухе, он упал на спину. Сергей, больно сдавив руку в запястье, вырвал нож…

Все произошло так быстро, что Степан ничего не успел сделать.

— Покарауль его, Степа! — тяжело дыша, приказал Сергей.

Степка с зажатым в руке большим треугольным камнем шагнул к Леньке. Камень он поднял еще там, на дороге, да так и не расстался со своим оружием. Губы Степана прыгали. По лбу струился пот.

И вдруг приподнялся и закричал Вовка:

— Не трогайте!.. Не бейте Леню!..

Сергей и Степан оторопели. А Вовка закричал снова:

— Что же вы стоите?! Режьте!.. Скорей режьте. Мне дышать нечем!

Тут только Сергей заметил, что у пояса Вовка перетянут петлей из крученого английского шпагата, врезавшейся под самые ребра.

Он бросился к Вовке и, с трудом просунув лезвие ножа, разрезал шпагат.

— У-у-ух! — облегченно вздохнул Вовка. — Думал — задохнусь совсем, — и вдруг неудержимо, навзрыд расплакался.

— Чего он? — удивленно спросил Клеща Сергей.

— Тебе б так, — буркнул Ленька. — Испугался пацан насмерть…

Степан бестолково топтался около своего названного «брата» и не знал, чем его успокоить.

Но Вовка быстро выплакал слезы, сам успокоился и рассказал все, что с ним произошло.

Ленька шел по ущелью и думал: «Что же теперь будет?» Он устал. Болели сбитые при падении колени. Он давно бы уже остановился или повернул назад. Но тревожило странное, неприятное чувство, будто кто-то невидимый все время следит за ним, смотрит в затылок. Когда это становилось нестерпимым, он резко оборачивался. Но сзади никого не было. Ленька ругался и упрямо шел дальше…

Хуже всего, если его и Альку выгонят из лагеря. Леньке-то наплевать. Да и Алька не полиняет от этого, а вот мать…

Странно, но раньше Ленька как-то не думал о матери. Она была чем-то привычным и незыблемым. Как старый дедовский дом, который, казалось Леньке, всегда был и всегда будет. Чего о нем думать?..

А последнее время стал замечать многое. Не та стала мамка. Совсем не та… Простоит полдня за корытом, а потом отойдет за тутовое дерево и затихнет… Глянул раз Ленька, и страх побежал по спине мурашками. Лицо у мамы белое, аж голубое. Глаза закрыты, рукой за сердце держится. Губу закусила так, что кровь выступила.

Бросился Ленька в дом, вернулся мигом с кружкой воды и маминым сердечным лекарством. Руки его дрожали. Рассыпал таблетки, расплескал воду.

Мама машинально, по привычке, выпила лекарство, оперлась спиной о ствол дерева и долго сидела с закрытыми глазами. А шершавая теплая рука все гладила и гладила жесткие, непослушные Ленькины волосы. И он услышал, как мама шептала в забытьи; «Старшенький мой… старшенький…»

Наверное, в этот миг что-то и перевернулось в душе у Леньки. Он оставался таким же, как был, и в то же время совсем другим.

Когда боль отпустила, мама открыла глаза и будто удивилась, увидев его возле себя:

— Ленечка, ты?.. Альке не говори, ладно? Мал еще. Испугается.

Ленька стыдился своих, как он считал, не мужских чувств. Узнай об этом отцовы дружки или ребята на улице — засмеют. Он и сам посмеялся бы над другими. И, оставаясь все таким же резким, грубым, как это принято среди уличных мальчишек, Ленька старался, когда этого никто не видит, помочь маме во всем.

Потратив чуть ли не все свои сбережения, он купил летом на Нахичеванском базаре огромный оцинкованный бак. И бдительно следил, чтобы он всегда был полон воды и маме не приходилось таскать тяжелые ведра за полтора квартала.

Одного не мог он побороть: страсти к рыбной ловле. Хотя и знал, что этим очень волнует мать. Но зато Ленька никогда не возвращался с пустыми руками. Свежая, соленая и вяленая рыба не переводилась в доме, семья даже в самое трудное время не голодала.

Альке что! Пацан еще. Воткнется в свои книжки, и весь тут. А Леньке есть о чем думать…

И дедовский дом оказался не вечен. Совсем прохудилась крыша. Весной ручьем текло. Листов десять железа надо. В магазине нет. А на толкучке — ого-го! — сколько рубликов стоит. А где их взять?..

Когда, приехав в лагерь, Ленька узнал, сколько в селе садов осталось без хозяев, он сразу понял, что тут пахнет заработком. Прикинул: гривенник за яблоко. Десяток — уже рубль. А на одном дереве сколько таких рубликов висит? Ого! Тут не только на крышу, а еще и на велосипед заработать можно…

Какой-то шум отвлек его от мыслей. Ленька выскочил из-за белой глыбы, в тени которой он сидел.

Откуда-то сверху сорвался камень. Подскакивая, как мячик, по крутому срезу горы, он все набирал и набирал скорость. Подскочив в последний раз и описав в воздухе дугу, он пролетел над Ленькой, ударился о скалу и разлетелся каменными брызгами.

«Вот бы такой рубанул — и сразу покойник, — как-то безучастно, как о постороннем, подумал он. — Или под обвал попасть. А что?.. Пусть. Только бы не до смерти». Леньке представилось, как его находят всего в крови, израненного камнями, и несут на носилках в лагерь. «Небось бы и про яблоки тогда забыли, и про все! Забегали бы, засуетились…»

— Ма-а-а-а-а! — вдруг резанул в уши тонкий полный ужаса крик.

Ленька глянул вверх и ужаснулся. С карниза метрах в тридцати над дном ущелья падал мальчишка. Он перекувыркнулся в воздухе. Как котенок, упал всеми четырьмя конечностями на крутой скос каменной осыпи. С потоком щебня и камней пролетел еще метров пять и… Ленька замер… Дальше покрытый щебенкой склон обрывался почти отвесно на пятнадцатиметровую глубину. Внизу, как спина какого-то исполинского ящера, топорщилась гряда острых обломков скал. Не удержится пацан на осыпи, сорвется на эти скалы — и конец.

Камнепад ударил по обломкам скал. Закрыв все белой пылевой завесой, сорвался поток щебня. Когда пыль чуть отнесло ветром, Ленька увидел: не сорвался! Пацан в голубой майке каким-то чудом зацепился на краю отвесного обрыва за корни когда-то росшего здесь и давно умершего дерева. Но сколько он сможет продержаться? Минуту? Две? Ослабеют руки, и он свалится на острые скалы.

Раздумывать было некогда. Ленька, не знавший и не любивший гор, вдруг принял самое верное решение. Нужно подняться по склону слева чуть выше пацана. Там не так круто. До тех вон кустиков. И оттуда бросить веревку… Веревку? А где ее взять? Он обшарил карманы. В них и за подкладкой кепки нашел моток шелковой лески и кусок крученого английского шпагата. Леска толстая, выдержит. Шпагат — тем более.

— Держись, пацан! Держись! — закричал Ленька и полез в гору.

Ободрав в кровь руки, изорвав одежду, он все же вскарабкался до тех кустов. Отсюда до пацана было всего метров двенадцать-пятнадцать. Он всмотрелся и узнал того мальчишку, что уговаривал его вернуться в лагерь. Узнал и не удивился.

— Эй, пацан, как тебя там!..

— Вовка… Я упаду, Клещ! У меня руки не…

— Держись, жмурик! Я брошу шпагат. Крепкий!

Ленька бросил шпагат, связанный с леской, предварительно закрепив на конце камень. Вовка вцепился в него, чуть не вырвал из рук.

— Легче! Холера тебе в бок! — ругался Ленька. — Поднимайся на уступчик!.. Не бойся! Я помогу!.. — а сам, чтобы освободить руки, привязал конец лески к пряжке пояса. Ремень моряцкий — выдержит.

Ленька потянул, и Вовка, держась за шпагат, добрался до небольшого выступа прочной скалы, выпиравшего из осыпи. Клещ облегченно вздохнул: теперь не сорвется. И вдруг услышал плач Вовки.

— Ты чего?

— Руки порезал… до крови… Веревку держать не могу…

Тогда Ленька придумал. Подтянул шпагат к себе, завязал большую петлю и снова бросил Вовке. Теперь нужно было только забраться в петлю до пояса и закрепить ее, чтоб не затянулась…

Когда Ленька подтянул Вовку к себе до куста, он был таким мокрым, будто его облили из ведра. А Вовка, так хорошо державшийся на краю обрыва, вдруг обмяк и потерял сознание. Пришлось нести его по крутому склону на плечах…

После рассказа Вовки Сергей как-то по-новому посмотрел на Леньку. И не скрыл этого.

— Не думал я, Клещ, что ты таким быть можешь!

— Чиво? Это што Вовку вытащил?.. Так что ж, я, по-твоему, каркадил? — он помолчал и беспомощно оглядел себя: — Штаны вот изодрал вдрызг. Почти новые. Мать к новому году покупала.

Сергей и сам только заметил, что от рубашки и черных в полосочку бумажных штанов Леньки остались одни лохмотья.

— На хоть заколи чуть, — Сергей протянул Леньке две английских булавки.

— Не надо. У меня есть. — Ленька вытащил из кепки большую цыганскую иголку с длинной суровой ниткой и, не снимая штанов, стал зашивать самые большие дыры.

— Слушай, Клещ, а скажи по совести, за что ты на Степку так окрысился? И на костре… — спросил, не выдержав, Сергей.

— Я?! — возмутился Ленька. — Ты лучше у Степки спроси! Пусть расскажет, как у меня сорок рублей спер. А теперь исусиком прикидывается?

— Не брал я твоих денег! — закричал красный от возмущения Степка. — Это Кирька у тебя спер.

— Кирька?.. Гля. Ты это сейчас придумал? А почему раньше не сказал?

— Сперва я сам не знал кто. А потом ты же меня не спрашивал.

Ленька воткнул иголку в коленку штанов. В раздумье почесал затылок и потребовал:

— А ну сбреши еще что! Как про Кирьку узнал?

— Раз не веришь, чего рассказывать.

— Нет, Степка, — вмешался заинтересовавшийся Сергей, — ты в пузырь не лезь! А расскажи все по порядку.

— А чего рассказывать. Ну шел я второго мая по Боготяновскому скверику. А на скамейке Кирька с дружками пиво глушат. И гогочут так, что лошади шарахаются. Ну я подошел сзади. Интересно ж, чего они. А один говорит:

— Кирька, расскажи еще. Пусть и Котька Сом посмеется.

Ну и рассказал. Как заметил, что ты спрятал. Кирька как раз в парикмахерской сидел. Из окна видел. А потом говорит:

— Так я же с него, лопуха, еще пять голубей за долг содрал. Мне за них уже полсотни дают! А я не хочу! На базаре после праздника больше возьму.

Ленька сначала слушал с недоверием. Потом, когда Степан сказал про голубей, он крякнул от досады:

— Точно! Это Кирькина работа. Он же сразу и долг получать пришел, знал, что денежки мои плакали. И голубей забрал… Ну, Кирька! Ну, гад ползучий! Ты еще… А сам, собака, меня на рыбалку звал. Вилисапетом сманивал. Я тебе такой лисапет сделаю!..