Сергея хоронили на местном кладбище в закрытом гробу. На похороны собрались чуть ли не все жители Усть-Большерецка.

Лариса стояла молча, отрешенно глядя перед собой. Плакать она уже не могла. Когда на пороге появился Орлов и, отводя в сторону глаза, сообщил ей страшную весть, вот тогда она и плакала, и кричала.

Почти сразу прибежали Ирина и Инга. И целый день пытались успокоить исходящую рыданиями подругу. Теперь же Ирина стояла, взяв Ларису под руку, и, сама плача навзрыд, умоляла:

– Ларка! Не молчи. Поплачь. Ведь так и с ума недолго сойти.

Но Лариса молчала, ничего не замечая вокруг.

Танюшку на похороны не пустили. Все эти дни она жила у Ирины. Как Самойлова ни пыталась забрать к себе и подругу, та не согласилась. Все время она проводила в бесцельном переборе вещей, оставшихся от мужа, в перелистывании альбома с фотографиями, на которых ее Сергей улыбался, где он был живой.

На следующий после похорон день из Елизово прилетел военный МИ-8, раскрашенный в оранжевый цвет.

– Вот так всегда у нас, – ругались, перекуривая в сторонке в ожидании взлета, охотники, собранные участковым для новой облавы. – Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. То "двушку" выпросить не могли, а как беды дождались, так и "восьмерку" – нате, пожалуйста!

Кроме шестерых охотников на облаву летели Орлов и Самойлов. Андрей был единственным человеком, который видел одноглазую медведицу вблизи, и поэтому он должен был указать на нее. Сейчас ошибаться уже было нельзя ни в коем случае. Медведь, попробовавший вкус человеческого мяса, уже не остановится. Уничтожить его нужно было любой ценой.

Накануне у Самойлова с Орловым был тяжелый разговор. Андрей сам пришел к участковому прямо с похорон и рассказал все, что знал. Сергея уже не было в живых, и поэтому что-то скрывать стало бессмысленно.

– Почему вы сразу не пришли ко мне и ничего не рассказали? – бушевал Орлов, бегая по своему кабинету из угла в угол.

– Сергей боялся, что ты на него дело заведешь.

Андрей сидел на стуле сбоку от канцелярского стола, облокотясь на столешницу и виновато глядя на свои сжатые в замок пальцы.

– Неужели вы думаете, что я вам враг? – Старший лейтенант остановился по другую сторону стола и, уперевшись в него руками, навис над Андреем. – Думаешь, я стал бы его сажать? Что я, не понимаю, что у него жена с ребенком? Конечно, получил бы от меня по первое число, карабин я бы отобрал, но зато он жив бы остался. Да если бы я сажал каждого за подобные провинности, у меня бы уже полсела на нарах парилось.

Андрей понимал правоту сказанного участковым и потому молчал.

– Ладно. Теперь ничего не вернешь, – уже спокойным голосом сказал Орлов. – Нужно думать, как эту тварь достать. Ты ее близко видел?

– Как тебя.

– Полетишь с нами на облаву. Мне теперь нужно точно знать, что мы именно ее грохнули.

– Да я ей, сучке, сам лично глотку перегрызу. – Андрей поднял глаза на участкового, и в его взгляде читалась решимость и злость.

– На это профессионалы есть, – примирительно сказал Орлов. – Твое дело им указать на нее.

И вот они уже стоят на взлетной площадке в воинской части, ожидая разрешения командира экипажа, чтобы погрузиться в вертолет и отправиться на поиски медведя-людоеда.

Тем временем медведица, собрав остатки сил, уже не прячась, уходила через тундру на северо-восток. Она не хотела больше никого убивать. Она отомстила, и больше ей не было никакого дела до этих двуногих созданий. Ей нужно было всего лишь добраться до своей берлоги. Хватило бы сил…

Вертолет находился в поиске уже около двух часов. Люди, сидящие в салоне, до рези в глазах всматривались сквозь иллюминаторы то в промежутки между кронами деревьев, когда они пролетали над лесом, то в бескрайнее тундровое море. За все это время они лишь однажды видели медведя, но то оказался огромный самец с черной шкурой, и, немного попреследовав его, экипаж вертолета направил свою винтокрылую машину дальше.

Первыми бурое пятно на тундре заметили летчики. Один из них обернулся в сторону пассажиров и, встретившись взглядом с Орловым, красноречиво показал ему указательным пальцем вниз. Участковый подошел к открытой дверце, ведущей в кабину пилотов, и, увидев неуверенно бегущего, явно ослабевшего зверя, крикнул командиру, стараясь заглушить рев моторов:

– Спускайся ниже и зайди спереди. Нужно заглянуть ей в морду.

– Ты что, жену, что ли, себе выбираешь? – засмеялся летчик и, отжав от себя рукоятку штурвала, начал выполнять требуемый маневр.

– Андрей! – что было сил крикнул Орлов Самойлову, приникшему к одному из иллюминаторов, и, заметив, что тот обратил на него внимание, махнул ему рукой, подзывая к себе.

Тем временем вертолет завис в десятке метров от земли, прямо на пути бегущего зверя.

Истратив на последний в своей жизни бег остатки сил, медведица вдруг остановилась и, задрав морду, посмотрела в сторону огромной рычащей птицы, висящей над ней.

В это время в вертолете, встретив взгляд одноглазой медведицы, Андрей кивнул головой и произнес:

– Она.

Звука его голоса не было слышно за шумом работающих винтов, но Орлов и так все понял.

Вертолет чуть развернулся, открылась боковая дверь, и в животное градом полетели пули, выпускаемые сразу из нескольких карабинов. Эти пули, словно огненные шары, проникали в ее плоть, разрывая и без того израненное тело. Лапы подкосились, и она рухнула на мягкую почву тундры.

– Все! – крикнул своим товарищам Шкловский, ставя карабин прикладом на пол. – Готова. Патроны не тратьте.

Вертолет сделал небольшой вираж и, выбрав среди кочкарника удобное место для посадки, приземлился метрах в пятидесяти от жертвы. Едва он коснулся земли, из него выпрыгнули восемь человек – шестеро охотников, старший лейтенант Орлов и Андрей Самойлов – и бегом направились в сторону, где упал зверь.

В этот момент медведица была еще жива. Вся в крови, с разодранной в клочья шкурой, она лежала, запрокинув морду и глядя своим единственным глазом на северо-восток.

И вдруг среди бескрайнего кочкарного моря ей почудился ее медвежонок. Он бежал во всю прыть, во всю силу своих еще не окрепших лап. Подальше от этого грохота, от этих ужасных двуногих созданий, от смерти. А бежал он в сторону чуть левее восхода солнца, туда, куда она хотела уйти, чтобы никогда сюда не возвращаться, к их речкам, к их сопкам, к их берлоге, где когда-то им вдвоем было так тепло и уютно. Она смотрела ему вслед, и в ней сейчас жило лишь одно желание: чтобы он успел, чтобы добежал!

Но вот медвежонок стал маленькой точкой. А вот и исчез совсем. Значит, спасся. А теперь будь что будет.

Превозмогая адскую боль в голове, медведица медленно повернула морду и тут же увидела стоящего рядом человека, направляющего на нее карабин – смерть. Она с трудом подняла лапу и положила ее себе на морду, закрывая глаз. Затем тяжело и глубоко, со стоном, вырвавшимся из изрешеченной пулями груди, совсем по-человечески, вздохнула.

Громко, очень громко грянул выстрел. И наступила темнота…

* * *

А жизнь продолжалась. Текли реки, в которых плескался лосось. На тундре расцветал брусничник, чтобы потом его ягоды мышки-полевки таскали к себе в норки, делая зимние запасы. На сопках выпадал и таял снег.

И в селе, где разыгралась эта драма, все по-прежнему шло своим чередом. Люди радовались и грустили, любили и ненавидели, ходили на работу… Все как везде.

Все, что происходит в жизни, постепенно забывается. Только, наверное, не скоро забудут местные жители то, что произошло в их селе под названием Усть-Большерецк, расположенном на выселках земного шара у подножия вулкана Опала, на реке Большой.

2005 г.