Как Сергей и предполагал, после его ухода Лариса больше не ложилась. Через час с небольшим уже нужно будить Танюшку и собирать ее в садик. От ночи у нее на душе остался неприятный осадок. Несмотря на то, что она толком не спала, – сказалось переживаемое волнение после вчерашнего разговора с мужем.
Всю ночь она провела в какой-то полудреме, прерываемой паузами пробуждения, когда она в холодном поту, с дико бьющимся сердцем лежала в кромешной темноте, с трудом возвращаясь к действительности и пытаясь себя убедить, что это был всего лишь сон. Но стоило ей заново задремать, как все начиналось сначала. Вновь какой-то одноглазый полумедведь-полуциклоп с окровавленной пастью и огромными когтями на медвежьих лапах с человечьими ладонями преследовал ее. Она бежит сквозь густой и липкий серо-коричневый туман, постоянно ощущая спиной ледяное дыхание ужасного зверя. Она знает, что Сергей где-то рядом, что он должен вот-вот появиться и убить чудовище, но его почему-то все нет и нет, а силы постепенно покидают ее измученное тело.
И вдруг ее ноги увязают в какой-то противной жиже. Она изо всех сил старается бежать, но ноги не слушаются ее. Прилагая неимоверные усилия, Лариса тщетно пытается выбраться из трясины. Она оборачивается и видит, как тянутся к ней руки-лапы с ужасными огромными когтями, как в радостном оскале открывается пасть чудовища и между клыков тоненькой густой струйкой, словно вязкий ликер, стекает и тянется вниз, на грудь, заросшую густой и грубой бурой шерстью, слюна, смешанная с кровью. Единственный, налитой кровью глаз горит звериным бешенством и лютой ненавистью. Она даже чувствует зловоние, исходящее от этого зверя. Неописуемый ужас сковывает все ее существо. Она открывает рот, пытается закричать, завизжать, позвать на помощь. Но вместо этого из сдавленного спазмами горла вылетает только слабый стон. Лапы все ближе, ближе и… в который уже раз за эту бесконечно длинную ночь Лариса просыпается.
Утром все ночные кошмары кажутся глупыми и нелепыми. То, что в ночной темноте беспокоит нас, сжимает сердце в объятиях страха, при дневном свете представляется пустым и даже смешным. Но ужас, пережитый Ларисой ночью, не ушел, а сконцентрировался и тяжелым грузом осел где-то в глубине души, принеся с собой ощущение приближающейся непоправимой беды. Лариса старалась не думать об этом, пыталась переключить мысли на что-нибудь приятное, но все равно тягостное ощущение не проходило.
"Ладно, к обеду все забудется, – думала она, наливая себе чай. – Причин-то для переживаний вроде бы и нет. Сергей на охоте не мальчик – сам на рожон не полезет. Да и медведь за сутки наверняка уперся уже куда-нибудь к Палане. Так что хватит себя изводить по-пустому".
Но в мыслях все равно пульсировало: "Скорей бы вернулся, скорей бы вернулся!"
Лариса намазала маслом кусок хлеба и наскоро перекусила. Как и Сергей, она не любила плотно завтракать, тем более сейчас ей и вовсе не хотелось есть.
Сполоснув под краном кружку из-под чая, она прошла в зал. Передачи по телевизору еще не начались, но нужно было себя чем-нибудь занять, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Вязание не поможет. Включила верхний свет. Подошла к "стенке" и взяла с книжной полки "Сестру Керри" Драйзера. Дома Лариса читала очень редко. В основном она занималась этим на работе в ночные часы, в ожидании, когда редкий полуночник заскочит в магазин за бутылкой водки или пачкой сигарет. Но сейчас это был единственный способ хоть как-то забыться. И чтение действительно помогло. Час пролетел незаметно.
Когда Лариса, закончив читать очередную главу, взглянула на будильник, было уже начало восьмого. Пора будить дочь. Завтрак для нее готовить не надо – накормят в садике. А пока соберутся, пока дойдут – вот и еще один час пролетит и приблизит вечер.
Лариса закрыла книгу, положила ее на журнальный столик и пошла в детскую, включив по дороге свет в коридоре. Чтобы у проснувшегося ребенка не резало глаза, свет в детской она не стала включать – вполне хватало освещения, попадающего в комнату из коридора через приоткрытую дверь.
Дочь сладко спала, подложив ладошку под пухленькую щечку. Светлые кудряшки разметались по подушке. И в кого она такая? Ни у Сергея, ни у нее волосы не вьются, да и дедов и бабок таких, кажется, не было. Но, видно, где-то, когда-то в родне что-то подобное было. И это к счастью. Дочка у них просто красавица. Тьфу-тьфу! Ярко-голубые глаза над пухленькими розовыми щечками в обрамлении этих кудряшек, слегка вздернутый аккуратненький носик, упрямо, но не капризно поджатые губки – это ли не прелесть? Вырастет – все парни будут за ней гурьбой увиваться. Тут уж к бабке не ходи.
– Принцесса, а принцесса, – тихо и нежно позвала Лариса, – пора вставать. Женихи тебя в садике уже заждались.
– Какие еще женихи? – донесся ей в ответ заспанный голосок дочери. Она заворочалась и перевернулась на спину, протирая глаза кулачками.
– Какие-какие… Твои женихи, – улыбнулась мать.
Ей нравилось в Танюшке, что та всегда легко поднималась. Не надо было будить и уговаривать по несколько минут. В отличие от многих других детей, для которых детский сад был сущим наказанием, дочь шла туда с нескрываемым удовольствием. Она вообще обожала всякие детские компании и коллективы, где постоянно сама и была заводилой. Ее обаяние сразу же перерастало во влияние, непонятным образом распространяющееся на всех детей рядом.
– Нет у меня никаких женихов, – проворчала в ответ дочка и села в кроватке, сквозь прищуренные веки вглядываясь в полусумрак комнаты и изо всех сил стараясь отогнать от себя остатки прилипчивого сна.
– Как это нет? – удивилась Лариса. – А как же твой Андрюшка?
– Никакой он не мой, – фыркнула Таня. – И вообще, он какой-то…
– Это какой?
Мама еле сдерживала улыбку, стараясь быть серьезной. Ее дочь очень любила, когда с ней разговаривали как со взрослой, и терпеть не могла сюсюканья. А уж если кто начинал над ней открыто смеяться, тот вообще становился врагом.
– Бестолковый.
– Это почему? – еще больше удивилась мать.
– Да вчера на занятиях мы рисовали лошадку. Так Андрюшка вместо лошадки какую-то собаку нарисовал. Даже смешно.
– Ну не всем же быть художниками, – возразила мать.
– Вот именно! – Танюшка повернула к ней личико. Она уже не щурилась. – И вообще, я никогда замуж не выйду. Мальчишки все противные какие-то…
– Ну ладно. Давай решение этого вопроса мы отложим лет на пятнадцать, – по-прежнему сдерживая улыбку, которую предательски выдавали глаза, сказала Лариса. – Пойдем быстренько почистим зубки и умоемся, и пока я буду краситься, ты будешь одеваться. А то на завтрак опоздаем.
На стуле, стоящем около письменного стола, купленного специально для дочери, – ее аккуратно сложенная одежда.
Танюшка влезла босыми ножками в тапочки и пошлепала вслед за матерью в ванную, щурясь от яркого света в коридоре.
В половине девятого, препоручив заботу о дочери воспитателям, Лариса вышла из здания детского сада. В свете лучей утреннего солнца тревога, вызванная ночными кошмарами, понемногу отступила. Яркая голубизна сентябрьского камчатского неба, без единого облачка. Легкий прохладный ветерок чуть покачивает побуревшую траву во дворике детского садика. Все предвещает тихий и теплый день.
Бабье лето приходит на Камчатку чуть позже, чем в центральные регионы России. Но приходит стабильно, из года в год. И это возвращение к ясным, теплым денечкам, словно эхо безвозвратно ушедшего лета, обычно приходится на конец сентября – начало октября. Сейчас как раз и стояла эта благословенная пора. Солнышко только-только начало подниматься над горизонтом, а его теплые лучи уже приятно пригревали лицо и руки. Скоро воздух прогреется еще больше, и придется расстегнуть и без того легкий плащ.
Люди любят разные времена года. Кому-то нравится осень, с ее буйными желто-красными красками, первыми заморозками и бесконечными косяками улетающих в теплые края перелетных птиц. Кто-то любит зиму, одетую в пушистое одеяло девственно-чистого белого снега, с ее морозами и долгими вечерами, когда ты, защищенный теплом и уютом своего дома, сидишь у окна и слушаешь злобное завывание вьюги. Для кого-то нет прекрасней поры, чем весна, когда все одевается в нежно-зеленые цвета, мир оживает после долгой зимней спячки, а в лесах появляются первые цветы подснежников и мать-и-мачехи.
Но не найдется ни одного человека, у которого от грусти не сжимается сердце при виде медленно угасающего лета. В последние теплые дни, осознавая, что все уже позади, что скоро снова придется кутаться в теплые одежды, спасаясь от напирающих морозов, человек испытывает тоску от безысходности и осознания своего бессилия что-то изменить в череде грядущих событий.
До вечера еще очень далеко, дома нет никаких неотложных дел, ужин она успеет приготовить и после обеда, а сама перекусит в кафе неподалеку от рынка. Чем же себя занять хотя бы на эти полдня? Домой идти совсем не хотелось. Беда маленьких, забытых Богом селений в том, что некуда и сходить. Единственный в Усть-Большерецке кинотеатр давно закрылся по причине засилия видеомагнитофонов, которые были теперь в каждой квартире. Зачем идти куда-то, платить деньги за просмотр фильма, который можно посмотреть и дома, в уютном кресле, с бутылкой пива в руке. Стоит только толкнуть слегка VHS в кассето-приемник и нажать кнопку "play". Хорошие фильмы, которые получают "Оскаров" и прочие призы, сюда все равно не доходят.
Лариса не заметила, как ноги сами принесли ее на местный рынок.
Рынком это место можно назвать только условно. Небольшая заасфальтированная площадь, обрамленная торговыми павильонами и двухэтажным зданием местной милиции, днем превращалась в подобие восточного базара. Приезжие из города и редкие местные коммерсанты на разборных столах и импровизированных вешалках раскладывали китайские шмотки, дешевую аудиовидеотехнику и прочий ширпотреб. Рядом, прямо на багажниках видавших виды "Жигулей" и "Москвичей", на предварительно подстеленных стираных-перестираных марлях лежали куски свинины и говядины. Здесь же, в картонных коробках, прямо на земле, тихо размораживались "ножки Буша", крылья индейки и прочая птичья и мясная ерунда. В сторонке одиноко стояли бабушки, торгующие семечками, парным молоком в полуторалитровых пластиковых бутылках из-под пепси-колы и местной ягодой. Такое ощущение, что эти бабушки здесь и днюют и ночуют, потому что, когда Лариса подошла к рынку, эти "аксакалки" торговли уже стояли со своим товаром и делились между собой скудными местными сплетнями, в то время как шмоточники только-только развешивали и раскладывали свое барахло.
Лариса подошла к одной из бабушек и купила за десять рублей стаканчик жареных арахисовых орешков, которые обожала дочь. Бабушка-торговка с причитаниями благодарности ловко свернула из обрывка газеты кулечек и высыпала туда содержимое стаканчика. Лариса сунула кулечек в карман, расплатилась и двинулась дальше. Танюшке кое-что нужно бы подкупить на зиму, но шмоточники еще только раскладывались, и Лариса решила пока зайти в свой магазин, который находился неподалеку, а потом, по дороге домой, вернуться сюда. Может, что приглядит.
За прилавком стояла Тамара. Разведенка позднего бальзаковского возраста, вечно жалующаяся подругам на свою несложившуюся жизнь. Несмотря на женскую солидарность, Лариса не сильно осуждала Володю, бывшего мужа Тамары, что тот ушел от этой властной и самолюбивой женщины. В свое время он, солдат срочной службы, отдавая долг Родине в войсках ПВО на локаторной станции, познакомился с молодой разведенкой, на руках у которой была маленькая дочь. Володя был водителем ГАЗ-66 при воинской части, ездил за продуктовым снабжением в местный военторг, где тогда и работала Тамара. Никто не знает, кто кого соблазнил, но факт, что Володя после демобилизации не вернулся назад, в свой Новосибирск, а остался на выселках планеты в объятиях молодой, хотя и на восемь лет старше его, жены и с новоиспеченной падчерицей, которую он, впрочем, никогда не обижал, а, напротив, растил как родную дочь. Но Тома была приличной занудой, и Володя, промаявшись с ней около пятнадцати лет, в конце концов вынужден был признать свое поражение в борьбе за власть в доме. И одним непрекрасным днем (или вечером) с юной выпускницей местной школы ретировался от супруги в соседний поселок Апача. С тех пор Тамара стала дважды разведенкой, что позволяло ей успешно жаловаться на судьбу.
Дочь в это время училась уже на последнем курсе педагогического института в Петропавловске, приезжала домой только на короткие каникулы. Тома жила в двухкомнатной квартире одна, и, само собой, ей нужно было кому-то изливать все, что накапливалось внутри ее обгоревшей души за все часы одинокого самоистязания. Лариса, как и остальные приятельницы Тамары, спокойно выслушивала ее жалобы, кивая головой и давая понять, что да, мол, все они (мужики) гады и сволочи.
Завтра Ларисе принимать у Тамары смену, но сейчас она пожалела, что зашла. В торговом зале не было ни души, кроме семейных разговоров не могло возникнуть никакой другой темы, а Ларисе сейчас меньше всего хотелось говорить о своем. Но что сделано, то сделано, и Лариса, привычно прикрыв за собой дверь, ведущую в торговый зал, сказала:
– Привет, Томик.
Тамара вскинула глаза от учетной книги, лежащей перед ней около кассы, и радостно ответила:
– О, привет, Ларчик. Ты чего это?
– Да так. Время убиваю. Что новенького?
– Да чего тут может быть нового? – Тамара развела руками. – Все те же рожи.
– Хозяин был? – чисто машинально спросила Лариса.
– С утра был, – ответила Тамара. – Поехал на базу в город. Так что завтра тебе товар принимать.
Принимать товар – это будни. Два-три раза в неделю хозяин их магазина мотается в город на своем грузовичке за новой партией сосисок, лапши, конфет, печенья и всего-всего, чем жив человек. Только хлеб был свой, с местной пекарни. Кстати, хлеб горячий и очень вкусный.
– Ясно. – Лариса пробежала взглядом по знакомым прилавкам и полкам. – А как вообще торговля?
– Да как обычно. – Тамара испытующе посмотрела на сменщицу. – Лар, у тебя все в порядке?
– Да, нормально, – ответила та.
– Что-то ты неважно выглядишь. Где твой-то?
Это было хорошо, что она не завела вечный разговор о своих бедах. Но и о себе Лариса не очень-то хотела рассказывать.
– На рыбалку уехал, – соврала она.
– На котлеты завтра рыбки принесешь?
– Если чего поймает, – нашлась Лариса.
– Да ладно. Чтобы твой да кижуча не притащил? – сказала Тамара, и началось: – Вот бы мне такого мужика! Счастливая ты, Лариска, – не пьет, деньгу в дом тянет… И где вы таких, бабы, находите?
– На тундре, – попыталась отшутиться Лариса.
– Где? Под какой кочкой? – Тамара поддержала шутку, и это было хорошим знаком, можно легко отделаться и уйти от нудных разговоров.
– Давно бы вышла сама да поискала. Тундра большая, – поспешила закончить разговор Лариса. – Ну ладно, я пойду. Дел дома по горло.
И не дожидаясь, пока Тамара остановит ее очередными жалобами на неудавшуюся жизнь, вышла из магазина, кивнув на прощание:
– Пока. Я пошла.
Лариса остановилась около двери. Куда дальше? Какой же длинный день! Отсюда ей бьио видно, что торговцы на рынке еще не разложились до конца.
"Да и бог с ними, – подумала Лариса. – Так и так придется примерять на Танюшку все на месте. С Сергеем и дочкой в выходные придем вместе да и купим что надо".
Зайти в кафе и выпить чашку кофе? Это можно сделать и дома. Какая же скукотища! И к подругам не пойдешь – еще рано. Смотреть на их ненакрашенные, заспанные лица и перемалывать последние сельские сплетни? Все надоело. Домой! В родные стены, в тепло и уют тесных комнат, к спасителю-телевизору. Как же далеко еще до вечера!
Через пятнадцать минут Лариса уже зашла в свою квартиру, сняла плащ, скинула туфли, прошла в комнату и, взяв с журнального столика пульт, включила телевизор, сразу же окунувшись в расслабляющую мелодию очередной серии уже неизвестно сколько месяцев длящегося бразильского сериала.