ПОНЕДЕЛЬНИК, 18 МАЯ
«Самые приятные моменты в жизни связаны с удовольствиями». Совин подумал и еще раз повторил эту фразу из только что прошедшей на экране телевизора рекламы жвачки. Гениальная фраза! А самые неприятные моменты связаны с неудовольствиями и неприятностями. А ненастные дни связаны с дождем. Тоже хорошая мысль. Главное — оригинальная. Совин выругался про себя в адрес текстовика и налил чаю. Предстояло подведение итогов дня.
* * *
Вчера, точнее — уже сегодня, Совин в полном соответствии с фамилией спать лег очень поздно. Проснулся соответственно — часы показывали уже половину первого. Бутерброды, кофе, чай, арсенал — за пояс и по карманам. И — быстро-быстро к Сашке, за транспортным средством.
Транспортное средство стояло перед надировской мастерской и рыло копытом землю в надежде куда-нибудь поехать. Сашка что-то буркнул, из чего Совин сделал вывод, что с ним поздоровались и что с машиной все в порядке. Он расплатился с мастером за уже залитый в бак бензин, тайно сунул в карман надировского пиджака стольник и отъехал.
Ехал он в больницу, к Глебову Владимиру Борисовичу, который Марине Снегиревой был известен как Олег.
Зачем Совин это делал, он и сам не знал. То есть какие-то вопросы, конечно, были. Однако Совин, как слепой щенок, тыкался носом куда попало, зачастую не совсем понимая смысла этих тыканий. Дмитрий и сам осознавал, что не владеет даже простейшими технологиями следствия, и действовал по наполеоновскому принципу: главное — ввязаться в драку, а там посмотрим.
Но осознание собственного непрофессионализма угнетало и наводило на грустные мысли.
Ах, как легко ведут следствие герои детективных повестей! Они не следователи, но в каждую следующую минуту они знают, что делают и будут делать в ближайшее время. Все отлично владеют приемами рукопашного боя, у всех под рукой есть оружие, из которого они великолепно стреляют, даже не практикуясь в стрельбе…
«Супермена, однако», — вслух, с акцентом малых народностей Севера, подвел Совин черту под своими размышлениями. Его машина попетляла по улочкам и наконец въехала в большой парк, в центре которого и находился больничный комплекс. И тут вдруг запищал пейджер. Дмитрий затормозил, выключил двигатель, закурил и прочитал пейджерограмму: «Из осведомленных источников стало известно, что в интересующем нас учреждении очень не все в порядке. Галя». Ясно. Сообщение из Владимира. В банке обнаружен какой-то криминал. Собственно, это и раньше было ясно, но сейчас еще раз подтвердилось, надо полагать — есть новые основания так утверждать.
На редкость своевременное сообщение. Дмитрий посидел полчаса, заново разрабатывая план предстоящего разговора с Глебовым. Парк располагал к размышлениям. Через полчаса Дмитрий вновь запустил слегка остывший двигатель и проехал оставшиеся двести метров.
Он остановился позади корпуса, где лежал Глебов, аккуратно поставил машину на ручной тормоз, тщательно проверил, закрыты ли все дверцы, и вошел в парадный подъезд…
С первого взгляда ясно было, что больной рад посещению малознакомого человека — похоже, не сильно его баловали визитами: не было видно ни книг, ни недавно принесенных гостинцев. Совин положил на тумбочку купленный по пути детектив и связку бананов.
— Спасибо, конечно, — отреагировал больной. — Только зачем вам это?
— К больному человеку еду. И вопросы всякие задаю. Так что это вроде стопроцентной предоплаты. Шутка.
— Вопросы? Давайте ваши вопросы.
— А вам не страшно, Владимир Борисович?
— Страшно? А чего я должен бояться?
— Знаете, у меня складывается впечатление, что вы ввязались в какое-то не очень хорошее и довольно опасное мероприятие.
— Почему опасное? Познакомился с женщиной, повёз в Москву…
— Мне за то, что я во всем этом копаюсь, серьёзно лицо начистили. Видать, какая-то тайна здесь есть… Скажите, почему ваш любимый Толстый…
Совин специально так выразился — «ваш любимый Толстый». И не ошибся в реакции. Именно такой реакции он ожидал от забытого, покинутого всеми больного человека: Глебов взорвался. И Дмитрий только чуть-чуть направлял Глебова вопросами в нужное ему русло…
Глебов не был удачливым коммерсантом. Крутился, как-то держался на плаву, но больших или даже просто приличных денег не имел. К тому же его интерес к противоположному полу требовал определенных материальных и временных затрат, что не способствовало ни успеху коммерции, ни миру в семье.
Кто-то из знакомых свел его с Виталием Клевцовым, с Толстым. И тот нанял Глебова на работу, которая заключалась в «охмурении» жительницы Владимира Марины Снегиревой. Глебов в это время был совсем на мели и согласился. На естественный вопрос — зачем это нужно? — Глебов получил ответ: таланты лучше искать в провинции, где они есть и где купить их можно за небольшие деньги. А прикидываться местным бизнесменом следует для того, чтобы не было недоверия: известно, как провинциалы относятся к москвичам. От ответа за версту пахло фальшивкой, но Глебов над этим не задумывался и принялся (на деньги господина Клевцова) разыгрывать из себя коммерсанта-интеллектуала.
Любовь, однако, девушка капризная. И Глебов влюбился совершенно искренне и страстно, чего и сам от себя не ожидал. Помочь Марине пробиться на эстраду стало и его желанием. И если бы не катастрофа…
— Владимир Борисович, а вы со мной разговаривать не боитесь? — повторил Совин. — Что-то во всем этом нечисто. И у вас могут быть неприятности.
— Неприятности? Какие еще неприятности могут быть у паралитика? Убьют? Да кому я нужен!..
— Может, вы и не нужны. Но то, что вы знаете, уж точно для кого-то представляет опасность. Могут и убить.
— Пусть убивают. Я ведь никому не нужен. Ни здесь, в больнице, ни жене, ни Толстому.
Тому, как Глебов произнес эти слова, Совин поверил сразу и безоговорочно. И ещё он поверил глазам этого молодого и красивого инвалида.
— Мне смерть — облегчение. Разом и от воспоминаний избавлюсь, и от боли.
Разговор начинал сворачивать в нежелательное направление — к состоянию здоровья, и Дмитрий быстро перевел его в нужное русло:
— Владимир Борисович, а вам Марина ничего о своей работе не рассказывала?
— О работе? А что о ней рассказывать? Работа ла в каком-то банке. Секретаршей директора. Вот и всё…
— Понимаете, в чем дело. В банке вскрыты очень серьёзные нарушения. И Марина могла об этом знать. А если так, то и машина на вас наехала не случайно. Такое возможно?
— Нет, категорически нет. Если бы Марина знала, она мне хоть что-нибудь рассказала бы. Она очень открытая была, ничего прятать не умела. — Глебов начал уходить в прошлое.
Дмитрий быстро прервал его:
— А давайте представим, что катастрофа всё-таки была запланирована. Смотрите. По дороге вы идете на очень приличной скорости. У вас, насколько я помню, черный «фольксваген-пассат». Но для того, чтобы «урал» не ошибся в выборе машины, кто-то должен пальцем показать, в какую конкретно машину нужно въезжать. Ведь «фольксвагенов» на дороге много, а номера на скорости не очень различишь…
Я бы, например, сделал так. Пустил бы за вами машину, потом обогнал бы, оторвался, убедился бы в том, что договоренность соблюдена и машина-убийца действительно ждет на дороге, дал «уралу» команду приготовиться, вернулся обратно, навстречу вашей машине, развернулся, ещё раз обогнал бы вас, посигналил фарами или каким иным образом приближающемуся «уралу», а он уж выбрал именно вашу машину… Хотя нет. Дважды вас обогнать не удалось бы. А вот один раз точно. Исходим вот из чего. В любом случае вас обгоняли, что довольно сложно, а потом давали сигнал тому «уралу».
Повспоминайте, пожалуйста: за вашей машиной «хвоста» не было? Кто-то за вами ехал, потом обогнал, а потом еще раз обогнал… Вы могли это запомнить. И знаете почему? Потому что, как я представляю, шестьдесят километров в час вы не ездите. — Совин специально употребил глагол в настоящем времени, чтобы заставить инвалида забыть свое беспомощное положение и представить себя здоровым, вернуться в недалекое прошлое, на дорогу. Совин не умел вести следствие, но в том, как строить беседу, кое-что понимал. — Обогнать вас сложно. Значит, и обгоняли вас единицы. Я не прав?
— Меня обогнать сложно. Иду я, если дорога позволяет, сто сорок — сто шестьдесят километров…
— Вот! Закройте глаза, вспоминайте, да не дорогу вспоминайте, а свои чувства: досаду от того, что вас обогнали, желание самому обогнать уходящую вперед машину. Настройтесь на свои чувства — подсознание само выведет вас на нужные воспоминания, вытащит из памяти то, что нужно. Вспоминайте удивление, когда вас обгоняла какая-то незатейливая машина: вы едете и вдруг удивляетесь: вас обходит!.. Тем более я заметил, что дорога на Владимир не очень-то хороша, так что сто сорок вы вряд ли делали. Ну, вспоминайте…
— Меня обходит красная «девятка»…
— Вспоминайте, вспоминайте!
— Вроде бы «мерс» шестисотый обходил…
— Нет, «мерседеса» в этой ситуации быть не могло. Вспоминайте: еще раз вас эта «девятка» обгоняла? Вспоминайте номер, какую-нибудь вмятину на кузове, какую-нибудь особую примету… Не открывайте глаза, вспоминайте!
— Красная «девятка», обходит с трудом, я сразу пытаюсь ее обойти, на меня идет встречный автобус, я торможу. — Глебов говорил медленно, боясь ошибиться. На лбу выступили капельки пота. Под опущенными веками было заметно движение глаз — он видел эту картинку. — В номере есть единица и тройка — тринадцать. Я еще думаю, что это несчастливое число. Номер московский. Сзади, справа, — наклейка-клякса, желтая. «Девятка» несколько раз Опасно обгоняет, но не меня, а тех, кто впереди, и уходит вперед. Я торможу перед светофором на этом, как его… Марина говорила, на каком-то там повороте…
— На ставровском?
— Да.
— Отлично. Если позже «девятка» попалась вам навстречу, вы ее наверняка не заметили. Вспоминайте. Вы должны были ещё раз удивиться тому, что в номере есть число тринадцать, что эту кляксу вы уже вроде бы видели… Было такое? Могло, правда, и не быть.
— Было. А ведь точно, было! — удивился Глебов.
— Всё-таки было, вас обходили дважды. Хороший водитель управлял той «девяткой». Не отвлекайтесь, вспоминайте. Вот «девятка» вас обходит, вы смотрите влево, водитель «девятки» смотрит на вас… Смотрит?
— Да.
— Как он выглядит?
— Блондин, волосы длинные, сзади собраны в косичку, лет двадцать пять, темные очки в позолоченной оправе, во рту папироса…
— Папироса? Не сигарета?
— Нет, именно папироса, так сигарету во рту не держат. Я сам когда-то курил папиросы — знаю. Сейчас-то бросил…
— Не уходите в сторону.
— Да. Навстречу идет «КамАЗ», я торможу, чтобы пропустить блондина, «девятка» опасно обгоняет какую-то старую иномарку и быстро уходит вперед… Я выхожу на горку… Господи!
— Что?
— Так я же её ещё раз вижу. Километров через десять. Она стоит на обочине, на самой горке. Я её проезжаю, а водитель открывает капот, смотрит на меня, потом куда-то вперед. Дорога идет вниз, потом вверх, и на нас летит сверху этот самый «урал». Больше ничего не помню…
— «Урал» стоял впереди, на следующей горке, — продолжил Совин. — Вы его, конечно, не видели. А он увидел поднятый капот красной «девятки», дал по газам — и врезался в ваш «фольксваген». Вот так вот…
Реконструкция этой катастрофы была плодом долгих размышлений Совина. Он прикинул, как сам бы действовал, будь он на месте организаторов убийства. Надо было убедиться, что Глебов выехал из Владимира, надо было убедиться в наличии обговоренного «урала», надо было дать соответствующий сигнал. Наверное, были и другие способы, но Совин, который не имел профессионального опыта организации автокатастроф, догадался только до такого. И не ошибся. Удивительно, но не ошибся. Скорее всего, потому, что и убийцы не были профессионалами. Иного объяснения не находилось.
«Да они могли бы использовать, например, радиосвязь. И тогда никаких обгонов не было бы. Либо они дураки, либо я шибко умный, — мысленно подвел итоги Совин. — Во всяком случае, я еще раз убедился, что Марину убили. Хотя нет. Радиосвязь использовать опасно. А вдруг кто-нибудь перехватил бы разговор? Пресловутых уоки-токи сейчас довольно много. А гарантий от перехвата нет. Так что они не дураки…»
— Владимир Борисович, — начал Совин и взглянул на Глебова. И замолчал.
Из-под закрытых век Глебова медленно выкатывались слезы.
— Марину убили… — тихо провыл лежащий человек.
— Владимир Борисович…
— Уходите.
— Извините меня.
— Уходите…
Совин ушёл.
* * *
Наверное, приятно осознавать, что ты умный. Приятно разгадывать детективные загадки и тайны. Но как же тяжело видеть при этом страдания человеческие…
Настроение было испорчено напрочь. Совин не торопясь поехал домой. Его соображения об убийстве Марины еще раз подтвердились. Девушка явно что-то знала о грязных делах в банке. Потому и умерла.
Совин надумал ехать домой. Надо было познакомиться с фирмой под названием «Старт». Но сначала домой — обедать.
* * *
По дороге на книжном лотке Дмитрий купил один из множества справочников о товарах и ценах на оптовых складах в Москве. Дома прежде всего залез в компьютерную базу данных по столице. Нашел несколько «Стартов», по адресам отсеял ненужные, то же проделал и со справочником. «Старт» оказался средней оптовой фирмой. Нигде не говорилось о том, что фирма ведет строительство.
Быстро пообедав, оседлал своего железного друга и двинулся в путь. Но не в «Старт». Сначала в некую фирму, которая занималась комплексной поставкой стройматериалов для строительства в Москве и Подмосковье. Услуги фирмы пользовались большим спросом у денежных людей, желающих что-нибудь построить. Удобства несомненные: сделал заказ — и в ус не дуешь. Тем более что и цены в ней зачастую — парадокс! — были ниже, чем у производителей. В фирме рекламой командовала его хорошая знакомая. Она по просьбе Дмитрия и позвонила в «Старт» с вопросами о поставках материалов. В частности кирпича. Поболтала о том, о сем и совершенно точно выяснила, что за последний год фирма ни одного кубометра кладки не сделала за ненадобностью таковой. Что и требовалось доказать. Совин получил адрес и телефон владимирского представительства фирмы (было и такое), подарил коробку конфет, чмокнул приятельницу в щечку и уехал.
Отъехал недалеко. Остановился в глухом переулке, достал свой сотовый и нахально позвонил директору «Старта», совершенно четко представляя, что директора в два часа дня на месте быть не может по определению. Директора и не было. Ответила секретарша.
Дмитрий серьезно откашлялся и представился майором Петрухиным из ГАИ города Москвы. Дальнейшее было делом техники. Совин задавал вопросы, собеседник на другом конце провода отвечал, а если не мог ответить, переключал его на отдел кадров, в транспортный отдел, снова на секретаршу.
Выяснилось, что путевку во Владимир на предмет получения кирпича водителем Чертковым А.И. подписывал заместитель директора господин Терехин Александр Александрович, которого, естественно, на месте тоже не оказалось. Сам же водитель нанят был по договору на один рейс. А зачем фирме кирпич, того и вовсе никто не знал…
Совин отключился и отметил парадоксальность выражения «собеседник на том конце провода». И это при разговоре по сотовому телефону, у которого отродясь никаких проводов не было.
* * *
Неплохо было бы посмотреть на водителя «урала» Черткова А.И., но не сегодня. Сегодня Совин решил порешать («Тоже хорошо сказано: "решил порешать"», — оценил оборот Дмитрий) ещё одну проблему. Он опять ехал тратить деньги. На подслушивающие устройства…
Этого добра в столице продавалось много, как в шпионском раю. Через час Совин уже обладал рядом презабавнейших устройств, позволяющих незримо присутствовать в чужом жилище.
А поскольку еще раньше он стал не менее счастливым обладателем адреса господина Клевцо-ва В.П., в дружеских компаниях именуемого Толстым, то и новоприобретенные устройства Совин решил установить как раз по этому адресу. Но сначала нужно было изучить инструкцию по применению. Лучше всего дома, в спокойной обстановке.
Забавное совпадение. Всю эту подслушивающую технику Совин приобрел в фирме, которая принадлежала — не по бумагам, а по факту — человеку, который называл себя Исполнителем. Только ни тот ни другой об этом не знали.
* * *
Был уже третий час ночи, когда Совин закончил печатать свой ежедневный компьютерный отчет и изучать подслушивающие устройства. А завтра с утра предстояло сделать множество дел. Дмитрий завел громко тикающий допотопный будильник, который ласково называл трактором, принес в комнату самую большую кастрюлю. Комбинация кастрюли и помещенного внутрь будильника и давала желаемый эффект пробуждения. Учитывая включенный радиоприемник, начинавший вещать в шесть утра и радиоприемник-будильник, поставленный уже на шесть тридцать.
Конечно, если бы кто-то еще и позвонил утром, но об этом приходилось только мечтать. Была все-таки надежда, что Совин проснется вовремя.
Надежда умирает последней.
Даже в таком безнадёжном деле, как утреннее пробуждение Совина…