ВТОРНИК, 26 МАЯ
За окном уже светало. Город просыпался. Совин давно закончил свою обычную — с начала самодеятельного следствия — вечернюю работу. Но заснуть не удавалось: в мозгу точку не поставишь. И не отключишь голову, как компьютер. Больше того: и заставить себя не думать тоже не получится…
* * *
— Палыч, здорово. Это Совин, — начал Дмитрий. Он едва дождался этого дня и, едва минутная стрелка подошла к двенадцати, показав, что на часах ровно девять утра, набрал номер старинного друга.
— Я так и думал, — откликнулся Корзунов.
— Что ты думал?
— Что первым будет твой звонок.
— Ну?
— Что?
— У вас похороны?
— Похороны? — искренне удивился собеседник Совина.
— Палыч, мы только что разыграли с тобой сценку из Жванецкого. Называется «Как хоронят в Одессе». Если ты с утра тупой, я тебе напомню, что это начало разговора жильца и бригадира оркестра. Так я продолжу: ну не тяни, выноси!
Отсутствовавшее с утра у подполковника чувство юмора, похоже, вернулось на положенное ему в милицейском организме место, и ответом Дмитрию было классическое:
— Кого?
— Эксперта, Палыч, эксперта. И его оценки и заключения.
— Понял. Не злись. Подъедешь к часу ко мне. Пообедаем.
— Ладно. До обеда. Будь здоров. — Совин отключил сотовый и снова включил приёмничек, исправно транслирующий хозяину звуки жизнедеятельности господина Клевцова в его собственной квартире.
А у господина Клевцова утро тоже уже наступило. Совин, с утра обосновавшийся во дворе дома, где жил главный объект слежки, поочередно слышал шлёпанье по квартире, процесс умывания, сопровождаемый плеском воды и напеванием под нос неопределенных мелодий. Далее, как положено, хлопанье дверцы холодильника, гудение микроволновки, звуки соприкосновения с тарелкой ножа и вилки.
К счастью, чувствительные микрофоны не передавали чавканья, что ещё раз подтверждало высокую культуру Толстого. Мысли о завтраке заставили и Совина налить себе чаю из термоса. А нежно прокурлыкавший в квартире телефон подтолкнул к вполне логичному переключению на «жучок», прилаженный к телефонной линии.
— Виталий Петрович?
— Я.
— Это Сергей Розанов. Значит, материал я показывал. Почти все редакторы согласны.
— Почти? Сколько их?
— Из пятнадцати восемь согласились.
— Это не «почти все». Это всего на ноль целых пять десятых больше половины.
— Виталий Петрович…
— Ладно. А деньги?
— Все в пределах оговоренных сумм.
— Хорошо. А эти семеро… Сегодня начинаем расклейку афиш по городу. Концерт через две недели. И эти семеро согласятся — никуда не денутся. Чтобы эта желтая пресса прошла мимо такого события. Да никогда! Это не что-нибудь. Это концерт памяти прекрасной женщины. Это презентация компакта. Согласятся. Но ты работай по этому вопросу. Афиши пару дней повисят — снова к ним подъедь. Понял?
— Понял, Виталий Петрович.
— И смотри: я деньги за плохую работу платить не буду. Или заплачу очень мало.
— Виталий Петрович…
— Всё. Позвонишь утром в четверг. — Толстый положил трубку.
Совин задумался. Но сначала выругался. Разговор был предельно ясным. Готовился цикл статей о Марине Снегиревой. Готовился большой концерт ее памяти. Готовилась презентация нового компакт-диска.
Отсюда и выходило, что на все следственные мероприятия и на акцию, которая остановила бы бизнес на крови Марины Снегиревой, Совину полагалось всего две недели. Не успеет за это время — все: Толстый сорвет куш. Конечно, можно найти убийц Марины. Но как доказать убийство, если даже милиция не смогла это сделать? Да и не относится убийство к фальсификации творчества покойной Снегиревой. Убийство Нины Власовны? И здесь зацепок никаких! И без того разрозненная картина следствия становилась окончательно неясной. Хоть на луну вой! И взвыл бы, да не поможет…
Через полчаса Толстый вышел к своей машине и уехал.
Совин посмотрел вслед зелёному «вольво» и грубо высказался в адрес ни в чём не виноватого автомобиля.
* * *
К обеду он познакомился с хозяевами шести из пятнадцати квартир в подъезде, где жила Нина Власовна.
В девяти квартирах просто никого не было. Из шести обойдённых в двух наличествовали бабушки, в трёх — обычные взрослые, в одной — подросток мужского пола годах так об шестнадцати. Всем, кто открывал ему двери, Совин нагло совал в лицо уже открытое удостоверение сотрудника радиостанции и представлялся капитаном Совиным из МУРа. Благодаря исконному русскому страху перед силовыми структурами — будь то КГБ или опричнина Ивана Грозного — ни один из собеседников даже не попытался рассмотреть удостоверение в красной обложке получше.
Но и ни одного устраивавшего его ответа Дмитрий Совин не получил. Ни в день взрыва в квартире Семеновой Н. В., ни в предшествовавший вечер никто ничего подозрительного не заметил.
Пора было ехать на званый обед к другу мятежной юности…
* * *
— Никаких следов насилия на теле погибшей не обнаружено. Ее не связывали, не били, не насиловали, не пытали. В организме обнаружено небольшое количество снотворного — таблетки две, не больше. Снотворное довольно сильное, продается только по рецепту врача. Но для человека ее возраста проблемы со сном — дело обычное.
— А дверь проверяли? Ну там, взлом… отмычки и прочее…
— Никаких следов взлома нет. Признаков, что замок открывали отмычкой, не обнаружено. Ну что?…
— Ты знаешь, Палыч, она… Впрочем, нет, ничего. — Совин отхлебнул чая. — Спасибо тебе за обед. Поеду я.
— Мы тачку твою обмывать будем? — возмутился подполковник.
— Потом, Палыч. Недельки через две.
— Да что с тобой происходит, Димка?
— Ничего, Палыч, ничего. Всё нормально. Пока. Я позвоню. — Совин закрыл за собой дверь, закурил и спустился к машине…
Спустя час он был уже в поликлинике, которая обслуживала жителей Сиреневого бульвара, и в частности того дома, где жили Семеновы. Еще через пятнадцать минут выяснил, что Семенова Н. В. к участковому врачу обращалась последний раз несколько лет назад. А снотворное ей и вовсе никто не выписывал. В поликлинике просто подтвердили то, в чем Совин и так был уверен: при таком здоровом образе жизни, какой вела Нина Власовна, ей и не требовалось снотворного. Даже после смерти сына.
* * *
Редкий случай — Совина неожиданно потянуло в послеобеденный сон. Не зная толком, чем занять себя до вечера, он поехал домой, отключил телефон и лег спать. Вечер предстоял трудный, нужны были силы…
В половине девятого он вновь сидел во дворе дома на Сиреневом бульваре. С этой лавочки прекрасно видны были все четыре подъезда, входящие и выходящие люди.
Дмитрия интересовали выходящие. И не просто выходящие, а выходящие с собаками. Известно, что с собаками хозяева гуляют по вечерам. Причем в одно и то же время. У каждого человека свой режим дня. Под него подстраивают и собаку. Совина интересовали такие же, как он сам, «совы».
Троих собачников Совин уже опросил. Безрезультатно.
Ага, вот ещё «дама с собакой». Определение «с собачкой» к ней никак не подходило: женщина вела на поводке крепенького такого добермана. Метрах в двадцати от Дмитрия спустила его с поводка, и кобель тут же задрал заднюю лапу и принялся поливать чахлое дворовое растение. В лесу это растение было бы березой. В московском дворе оно больше напоминало общипанную метелку. Впрочем, живую.
— Не тронет? — вполголоса поинтересовался у доберманской хозяйки Совин.
— Не бойтесь. Если хотите, можете даже погладить. Он у меня мальчик умный.
— Добермана погладить? Спасибо, уж лучше вы к нам…
— Этого добермана можно. Вот если вы вдруг меня решите погладить, тогда да, тогда у вас будут большие неприятности.
— Верю.
— Я серьёзно. Собака хорошо воспитана. Знаете, в городе со злой собакой проблемы. Народ кругом, дети носятся… А я его приучила: он ни велосипедистов, ни лыжников, ни детей не трогает. И все равно охранник хороший. На слух знает жителей всего подъезда. Я на первом этаже живу. Мимо квартиры все ведь проходят. Пёс молчит. Стоит к кому-нибудь гостям прийти, не лает, но на звук шагов рычит. Тихонько, просто показывает, что за дверями чужой. В глазок посмотришь — точно, не наши.
Женщина присела рядом с Совиным на лавочку. Животное перестало поливать окружающую флору, подошло и задумчиво посмотрело на Дмитрия и на хозяйку.
— Гуляй-гуляй, любопытный! — посоветовала зверю хозяйка. — А то сейчас на поводок — и пойдём Валю встречать.
Пёс навострил уши на знакомое имя.
— Это дочь моя, — пояснила собеседница Совину. — Ей восемнадцать. Дело молодое, мальчик уже появился. Он, конечно, провожает, но я всё равно вечером на остановку встречать хожу. Время очень уж неспокойное.
— Да, насчёт времени это вы верно заметили, — отозвался Дмитрий и вновь начал играть роль капитана Совина. Безрезультатно. Через пять минут, когда женщина поднялась с лавочки, Дмитрий по-прежнему имел ноль бит информации. Но зато появилось одно соображение. Для его проверки требовалось присутствие Совина во дворе едва ли не в течение всей ночи.
Женщина попрощалась с Совиным и хлопнула в ладоши. Из темноты молча появился доберман, недружелюбно, но спокойно посмотрел на лжекапитана, пристроился к хозяйкиной ноге, оделся в поводок и начал нести охранную службу.
Дмитрий посмотрел вслед этой паре, мазнул глазами по фасаду дома и вдруг понял, что его неясно беспокоило. Да-да, в день, когда он узнал о гибели Нины Власовны, он спал почти до вечера. Проснулся с неясным ощущением, что потеряна какая-то важная мысль. А сейчас заблудившаяся мысль появилась вновь во всей своей полноте. Совин поднялся и подошел ближе к дому. На него со второго этажа смотрели окна с обгоревшими рамами и наполовину выбитыми стеклами.
Холодало. Видеть то, что он хотел увидеть, мешала темнота. И ожидание предполагалось долгим. Поэтому Совин двинулся в сторону автостоянки и вернулся уже на машине, с чаем в термосе и с биноклем. И уже в бинокль увидел то, что хотел: во всех окнах квартиры Семеновых все форточки плотно закрыты. Нина Власовна, это еще Настя говорила, никогда не закрывала форточки. Даже в самые лютые морозы.
Снотворное и запертые форточки. Многовато несуразностей. И никаких следов взлома или отмычек. Если убийца, или убийцы, Нины Власовны существовал, то она сама его впустила…
* * *
Преступники в смысле мыслительных способностей — обычные люди. С моральными качествами у них плоховато, а с мозгами — так же, как и у всех других.
Совин закурил и продолжил рассуждения. Суперхитроумные негодяи — это, как правило, герои детективных произведений, да и то не всех. Некто совершает преступление. Его находят. И когда на последних страницах романа детектив подробно рассказывает преступнику, что и как тот делал, выясняется, что ничего особенного негодяй и не совершал. Все трудности расследования заключались в собирании улик, в восстановлении маршрутов передвижений подозреваемых, нахождении орудий убийства и прочих вполне обыденных действиях. Если эти рассуждения верны, а других, собственно, и нет, то надо попробовать поставить себя на место преступника.
Положим, я хочу проникнуть в квартиру с целью убийства. Стандартная логика: я должен войти в квартиру и выйти из неё так, чтобы никто меня не видел.
В случае с Ниной Власовной есть ещё и временные рамки. Взрыв произошёл где-то в четыре часа утра. Но для того, чтобы устроить взрыв, надо наполнить газом квартиру. Простейший вариант: открываются все конфорки газовой плиты, на пол или на подставку ставится горящая свеча. Газ, который тяжелее воздуха, скапливается на полу, поднимается до уровня горящего фитиля — и мы имеем результат. Возможно, что и свечи нет. Тогда жертва просто задыхается. Тоже хорошо. А вот какое-то специальное устройство для поджигания использовать нельзя — при расследовании могут обнаружиться его останки. Но чтобы бабахнуло в четыре утра, конфорки надо бы открыть в полночь или около того. А перед этим — проникнуть в квартиру, да не очень поздно, чтобы не напугать жертву, чтобы человек открыл дверь. Вот и получается, что убийца, или убийцы, должен был войти в квартиру Нины Власовны где-нибудь от одиннадцати вечера до часу ночи. Как уж он, или они, уговорили хозяйку открыть дверь, сейчас не важно. Важно найти тех, кто видел входящих в подъезд незнакомых людей. Или выходящих. Ведь если газ включен, то находиться в квартире и резону нет.
Собаколюбы в качестве свидетелей отпадают. Во-первых, они уже опрошены. Во-вторых, редкий хозяин выходит с животным так поздно. Тогда кто может быть свидетелем? Правильно: либо молодежь с гитарами и пивом, либо парочки влюбленных — эти имеют обыкновение прощаться долго, с поцелуями…
Что ж, грамотно сформулированный вопрос — уже половина ответа.
В четвёртом часу ночи Совин понял, что сегодня разговор с группами подростков или припозднившимися влюбленными ему не грозит. Хорошо, попробуем завтра. А сейчас пора спать. Дмитрий завёл двигатель и поехал в сторону дома. Нет, сначала, конечно, на стоянку.
Пуганая ворона, знаете ли, машину на стоянку ставит.