ЧЕТВЕРГ, 4 ИЮНЯ
Он медленно приходил в себя. Странно, но в сознание его возвращала жуткая боль в затылке.
Ждал Совин гостью. Ждал с ней встречи. Сам позвонил и пригласил. И неприятности от этой встречи ждал. Но никак не предполагал, что они будут такими болезненными.
Когда после ожидаемого звонка в его квартиру Дмитрий открыл входную дверь, гостья, поздоровавшись, так быстро вошла в глубь прихожей, что он автоматически повернул голову, на доли секунды выпустил из виду входную дверь и не успел закрыть её. Лопухнулся! И получил сзади по затылку. И вырубился…
А вот сейчас медленно вылезал из черноты, постепенно осознавая, что сидит в кресле, что слева и справа стоят два человека, которых он полностью не видит, только боковым зрением рукава их курток да брюки.
Гостья сидела на диване и спокойно смотрела на Совина.
— Ну и что теперь со мной будет? — спросил Совин не очень послушными еще губами. — Газом задохнусь или опять взрыв?
— Я думаю — взрыв, — спокойно улыбнулась собеседница. — В огне все следы нашего пребывания здесь погибнут. Сейчас примете снотворное, мирно уснете. Проснуться вам не судьба.
— Нет, ну так нельзя! — натурально и даже обидевшись возмутился очухавшийся Совин. — Вы же грамотный человек. Вы просто обязаны соблюсти законы жанра.
— Да-да, извините, конечно, — искренне заулыбалась гостья. — Перед смертью благородного главного героя главный злодей должен раскрыть все свои тайны.
— Именно. Приятно вести дело с культурным человеком.
— Но мы с вами все равно из жанра выпадаем. Не будет финальной схватки, из которой главный герой как раз и должен выйти победителем.
— Конечно. Не может главный благородный герой бить женщину, к тому же такую молодую и красивую.
— Вы абсолютно правы. Да вам, знаете ли, и ребята меня бить не дадут.
Совин медленно повернул голову направо, потом налево, потом снова перевел взгляд на собеседницу.
— Слева блондин, — констатировал Совин. — Лет двадцати пяти, волосы собраны в косичку, курит папиросы. Именно он поднятым капотом и фарами подал сигнал о том, какой автомобиль следует протаранить недалеко от города Владимира. В результате погибла Марина Снегирёва и стал инвалидом на всю оставшуюся жизнь некий Глебов.
Это на его машине вы сбили Володю Андреева. А он в это время как раз подавал в отделение милиции заявление об угоне.
— Браво! Мы в восхищении! Королева в восхищении! — Цитатой из «Мастера и Маргариты» гостья восхитилась познаниями Совина. — Дальше.
— Справа — господин Чертков. Водитель-убийца как таковой.
— Смотри-ка, вы неплохо покопали, Дмитрий Георгиевич.
— Скажите, а где другие двое? Которые были с вами у Нины Власовны. Сдается мне, что и меня они тоже пытались повстречать. Совсем недавно.
— Интересный вопрос. Но об этом я как раз хотела узнать от вас.
— Не понимаю, — удивился Совин.
— Это я не понимаю, — ответила собеседница. — Куда-то ребятки подевались. Не звонят. Да Бог с ними. Продолжайте. Пожалуйста.
— Э нет, по законам жанра именно вы должны рассказывать мне о своих злодеяниях, — запротестовал Дмитрий.
— Согласна. Но я буду — по вашей просьбе, конечно, — проливать свет на темные пятна в вашем расследовании. А основной рассказ — ваш. Договорились?
— Это долгая история.
— Ничего. Времени у нас много. А мне очень хочется вас послушать. Мне хочется знать, где были допущены ошибки. Так сказать, поучиться на них. Если вы не против, Дмитрий Георгиевич, в некоторых местах вашей печальной повести я буду вам задавать вопросы, а вы уж на них отвечайте.
— Почему печальной?
— Нет повести печальнее на свете… Да просто положение ваше нерадостное. В отличие, скажем, от моего. Скажите мне, Дмитрий Георгиевич, почему вы занялись расследованием? Где я допустила ошибку?
— Нигде.
— Объяснитесь, пожалуйста.
— Если говорить о том, что меня непосредственно подтолкнуло к расследованию, то это всего лишь мое языковое чутье. Если бы не оно, я бы и не полез в это дело.
— Языковое чутьё?
— Да. Я ведь рекламщик, текстовик. Языковое чутьё у меня практически врожденное… — Дмитрий перевёл дыхание.
— И?
— Стихи к первому и ко второму компакт-диску писали два разных человека. Разницу в стихах я объяснить не могу. Знаете, в языке есть свои, нигде не записанные законы. Их невозможно знать. Их можно только чувствовать. Вот те, которые чувствуют, становятся гениальными писателями и поэтами. Булгаков, Высоцкий, Шукшин, Пушкин, хотя я даже более талантливым считаю Лермонтова, особенно его прозу, и «Княжну Мэри» в частности. Или вот: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Это не слова. Это музыка!
Это, наверное, смешно, но Совин на минуту буквально позволил себе расслабиться и искренне увлечься любимой темой. Только вот собеседница, отметим, начитанная и грамотная, тем не менее не была склонна к такой беседе.
— Дмитрий Георгиевич, — укорила она Совина. — Мы же, честное слово, не на литературном диспуте! У меня дел других нет, как выслушивать ваши воззрения о русской и зарубежной литературе. Вы что-то там о языковом чутье говорили. Продолжайте, пожалуйста.
— Да, конечно. Я действительно несколько увлёкся. Так вот, о разнице в стихах. Повторюсь, что объяснить я её не смогу. Но она есть. И я её почувствовал.
— И это вас толкнуло на такое опасное мероприятие, как частное расследование? — уколола Совина собеседница. — Вы же не можете в своём теперешнем положении отрицать, что следствие оказалось опасным.
— Не могу, — согласился Совин. Никакой приятности от настоящей встречи — в этом он себе не стыдился признаться — Дмитрий не испытывал.
— Видимо, вы не ожидали, что это дело будет опасным. Но когда вас предупредили, помните, вы и тогда не остановились. Почему?
— Обиделся. Видите ли, именно в тот момент я решил… Нет, не так. Именно в тот момент я уже числился отошедшим от расследования. Я от него отказался. В предшествующий встрече с вашими бандитами вечер.
— Нехорошо за глаза плохо говорить об отсутствующих людях, Дмитрий Георгиевич, — укорила его собеседница. — Продолжайте, пожалуйста.
— А чего тут продолжать?… Мне набили морду. А я нежный и ранимый. И ужасно обидчивый. Вот и всё.
— Понятно. Надо было сначала разузнать о вас поподробнее. Как ни крути, а это ошибка. Ладно, впредь буду умнее. Но я отвлеклась. Продолжайте.
— Не буду.
— Обижаете, Дмитрий Георгиевич.
— Чая хочу. Во рту пересохло. Башка болит. Не нальете — не буду рассказывать. И в конце концов, вы тут единственная женщина. Я прошу вас быть сегодня хозяйкой в моём доме.
— Благодарю, ну прямо как в светском романе. — Гостья поднялась и пошла на кухню, коротко бросив: — Посмотрите за ним.
Стоящие по бокам что-то буркнули в ответ.
— А может быть, вам кофе, Дмитрий Георгиевич? — донеслось из кухни.
— Кофе по вечерам не полезно для здоровья.
— О, да вы оптимист! — вернулась из кухни назначенная на этот вечер хозяйка. — Чайник я поставила.
— Мне свежую заварку надо. А что касается оптимизма… Может, договоримся? Я рекламщик, могу большую пользу принести…
— Я всегда говорила, что каждый продается. Всё зависит только от суммы. В вашем случае сумма — ваша жизнь. — Собеседница помолчала, подумала и пришла к неутешительному для Совина выводу. — Нет, не договоримся. Вы опасны.
— Мне очень приятно это слышать. Не о том, что не договоримся, а о том, что опасен. Мне первый раз в жизни об этом говорят. Приятно почувствовать себя крутым.
— Ну, насчет крутого вы несколько ошибаетесь. Я вынуждена еще раз напомнить вам о вашем положении.
— Дайте закурить.
— Дайте ему.
Слева из пространства появилась пачка сигарет, потом горящая зажигалка. Совин сладко затянулся.
— Пока чай закипает, давайте продолжим, — предложила собеседница. — Итак, вы поняли, что стихи написаны двумя разными людьми. Дальше.
— Поехал во Владимир. У родственницы нашёл тетрадку со стихами Марины Снегиревой. И понял, что она и вовсе не писала стихи с первого компакта.
— Ну-ну… — подтолкнула собеседница.
— Для порядка копнул под катастрофу. Очень меня насторожил «урал», отправленный за кирпичом во Владимир.
— Чем насторожил?
— Не подходит он для перевозки кирпича. А вот катастрофу устроить — самое то.
— Это ошибка. Хотя и не моя, другого человека, — недовольным тоном отметила молодая женщина.
— Ваша — другая. Шофера защищал известный с нехорошей стороны богатый адвокат. Не соответствуют они друг другу — адвокат и клиент.
— Тоже верно. Виновата. Извините.
— Ничего, — великодушно простил ошибку Совин.
— У вас хорошее чувство юмора, Дмитрий Георгиевич.
— Я знаю. Пепельницу дайте. Я на пол пепел не могу стряхивать.
— Дмитрий Георгиевич, да ведь здесь через несколько часов все сгорит. Что вы как ребёнок, ей-богу. Впрочем, если вам так удобнее… Дайте ему пепельницу. Довольны? Давайте дальше.
— Дальше? Побывал в больнице у Глебова. Зря вы его живым оставили.
— Согласна. Завтра мы исправим эту ошибку. Продолжайте, пожалуйста.
— Узнал о том, что существует некий загадочный Толстый. Потом поинтересовался водителем. Водитель после дорожно-транспортного происшествия уволился. Коллегам проговорился о полученной крупной сумме денег.
— Недоносок! — зло глянула на Черткова гостья.
Справа виновато вздохнули.
— А вы злитесь, — отметил Совин.
— Да, — признала собеседница. — Но я стараюсь сдерживаться. Не будем отвлекаться. Продолжим.
— Выяснил, что фирма, отправившая автомашину «урал» за кирпичом, сроду ничего не строила. А через владимирское отделение этой фирмы — есть такое — узнал, что и никаких нарядов на получение кирпича никто не выписывал. Стало быть, за него никто и не платил. А какой нормальный коммерсант погонит машину за товаром, не зная даже, есть ли он. Там чай закипел.
— Сейчас заварю. Подождите.
Нет, Совин не зря пригласил её быть хозяйкой: через десять минут она подвезла к нему сервировочный столик на колёсиках. На столике уже стояли две чашки чая, заварочный чайник и вазочка с колотым сахаром.
— Отлично, спасибо, — поблагодарил Совин, с удовольствием глотая любимый напиток. — А то, знаете, в горле совсем пересохло.
— Волнуетесь? — участливо поинтересовалась собеседница.
— А вы как думаете! — возмутился Дмитрий.
— А я именно так и думаю. Я даже думаю, что просто трусите. Конфет у вас нет? Все-таки женщину в гости ждали.
— Виноват, как-то не подумал.
— Ну что, продолжим?
— Давайте. Далее обнаружился безвременно и случайно погибший поэт Владик Семенов. Познакомился с Ниной Власовной. В столе Владика обнаружились напечатанные стихи и рукописные их черновики.
— Опять ошибка. Сразу нужно было с ней кончать! — Гостья даже хлопнула себя рукой по коленке.
— Не согласен, — возразил Совин. — Если бы не это мое проклятое языковое чутье…
— Все равно. Она и сама могла бы услышать стихи сына. Да и… В таких делах необходимо создавать стократный запас прочности. А я этого не сделала. Ладно… — И, четко произнося все звуки, проговорила: — На ашипках учемся. Продолжим.
— Встретился с некоей Настей.
— Знаю такую.
— Ничего толкового не узнал.
— Естественно.
— Ещё раз посетил Глебова и с его помощью восстановил картину катастрофы. И убедился, что её организовали специально. Кстати, и описание вашего блондина, то бишь Сергея Зверева, дал мне Глебов. Он и машину вспомнил, и часть номера.
— Это как? Не отвечайте. Вопрос некорректно поставлен. Сформулирую правильно: каким об разом он вспомнил Серёжу и откуда он знал, как его зовут?
— Это два вопроса. Как зовут водителя, Глебов, конечно, не знал. Да и машину не помнил. Это я: представил, как я сам организовал бы катастрофу, прикинул систему сигналов-указаний о том, какую машину надо бить. Рассказал Глебову, попросил его войти в то состояние, когда он вел машину… Это долго рассказывать…
— Ничего, я с удовольствием слушаю.
— Короче, попросил Глебова попытаться вспомнить свои чувства. А через них вышел и на его сознание. Оказалось, он все прекрасно помнит. Что же касается имени…
— Он в ментовке меня видел и вопросы ментовские слышал, — перебил блондин, обращаясь к своей хозяйке, а как иначе назовешь ту, которая здесь командовала. — Когда с меня показания снимали про угнанную тачку. Это я только сейчас вспомнил.
— А тебя, Сережа, не спрашивали, — жестко проговорила она.
— Всё так, — подтвердил Совин. — И еще мы на дороге встретились, когда вы меня тем же «уралом» убить хотели.
— Так вы не случайно остановились? Вы знали?
— Естественно. Или, как теперь говорят, разумеется.
— Это вы Жванецкого процитировали.
— Еще раз хочу подчеркнуть, моя глубоконеуважаемая гостья, что с культурно развитым преступником иметь дело гораздо приятнее, чем с некультурным и грубым. Конечно. Я-то сценарий катастрофы знал. А ваши люди не знали о том, что я знаю. И когда меня машина с вашим Сережей за рулем обогнала, я насторожился. Дело, видите ли, в том, что у этой машины есть особая примета: налепленная на правое заднее крыло желтая наклейка-клякса. Мало того: ведь Глебов и две цифры из номера вспомнил, а уж в милиции я третью узнал. Далее, думаю, вам всё понятно. Я просто сломал сценарий, на исполнение которого настроились ваши горе-убийцы. Видать, у них опыта в таких делах маловато… Понял я, что и во Владимире меня никто не ждет. Развернулся и махнул обратно. Кстати, интересно, они меня пытались потом во Владимире обнаружить?
— Опустим этот вопрос.
— А-а-а, значит, пытались.
— Я же сказала, опустим этот вопрос. Вы очень интересно рассказываете, Дмитрий Георгиевич. Но в вашем рассказе я заметила некое несоответствие. Продолжайте пока. А несоответствие я вам позже укажу.
— Я примерно догадываюсь. Продолжаю. Начал слежку за этим вашим Толстым и вышел на Володю Андреева. Да, за присутствующим здесь господином Чертковым следил. Выяснил, что они торговать изволят. Больше, правда, ничего.
— Мы все ближе подходим к обозначенной мною несуразности, несоответствию. Извините, я вас перебила.
— Ничего. На телефонный провод к квартире Виталия Петровича Клевцова я посадил «жучок». И ещё три — в квартиру.
— Какой жучок?
— Ну-у-у! Вам как преступнице стыдно не знать таких названий. «Жучком» в определенных кругах называют миниатюрное подслушивающее устройство, способное передавать информацию на некоторое расстояние. Информация приходит на радиоприемник. С него пишется на магнитофон. Все просто.
— И услышали что-нибудь полезное?
— Да, только понял это намного позже. У меня пока все. Давайте ваше несоответствие.
— Это ваше несоответствие, Дмитрий Георгиевич. И заключается оно в следующем. Всё, что вы здесь мне рассказали, весьма интересно. Но это просто масса талантливо собранных фактов, подтверждаемых — в основном — только вашей интуицией. Никаких доказательств нет. Верно я мыслю?
— Совершенно, абсолютно верно. Знаете, когда я прикинул промежуточные итоги своего расследования, я понял, что по-настоящему-то ухватиться мне не за что. Да, есть пара, которая видела троих молодых людей, выходивших из подъезда того дома, где жила Нина Власовна. Все соседи отрицали, что у них были такие гости. Да, все форточки в окнах взорвавшейся квартиры были плотно закрыты, чего просто не могло быть — Настя мне говорила, что хозяйка форточек и в морозы не закрывала. И снотворное Нина Власовна не пила. И как смерть Володи Андреева организована, я тоже понял. И только. Доказательств, как вы справедливо изволили заметить, не было. И вот я сажусь, итожу, то, что прожил, и вижу — собрано много. И не собрано ничего. И понимаю, что у меня есть только две ниточки. Одна — владимирский адвокат Сергеев.
— Поясните этот пункт, Дмитрий Георгиевич. Я не понимаю.
— А-а-а, значит, ничего он не рассказал. Всё правильно я рассчитал. Умница. Это я про себя.
— Я повторяю: поясните.
— Я съездил во Владимир и немного его попугал. Стрельнул из арбалета. Не в него, рядом с ним. Позвонил, ещё попугал. И пообещал появиться снова и задать всего один вопрос.
— И появились?
— А как же!
— И он ответил?
— Обязательно.
— Хорошо. А вторая ниточка?
— Вторая — Настя, любимая девушка Владика Семенова. В том разговоре тоже несоответствие нарисовалось, как сейчас у нас с вами. Я вдруг понял, что о многом ее не спросил. Я, знаете, от женских слез теряюсь. И решил спросить.
— Но ведь не спросили.
— Верно, не спросил. И знаете почему?
— Почему же?
— В этот день уже в обед ее не было дома. Это случилось совсем недавно, в пятницу, двадцать девятого мая. Вы догадываетесь, где она была в пятницу?
— О, я-то думала… А это случайность.
— Вы ошибаетесь. Это не случайность. Это и не совпадение. Случайностей и совпадений в таких делах не бывает. Когда ищешь информацию, она непременно приходит к тебе в руки. Вы, конечно, скажете, мол, если бы я не позвонил, то… Но ведь я позвонил. Потому что искал, потому что хватался за любую возможность добыть хоть крупицу информации. Вы догадываетесь, что мне ответила ваша мама? Она ответила, что вы уехали во Владимир. И даже была столь любезна, что дала мне телефон родственников, к которым вы поехали в гости.
А поскольку у меня вот. в этой самой машине — Совин кивнул на компьютер, — сидит база данных по телефонам Владимира, то я очень просто выяснил, что квартира родственников находится аккурат на той же лестничной площадке, где и квартира адвоката Сергеева. Андрея Игоревича. Такие дела, Настя.