Каир, 71-й. Дух 60-х еще жив. Хорош магазин пластинок «Колумбия» на улице Сулейман-паши. На полках — главные хиты того времени. В «Колумбии» можно долго слушать пластинки на большом проигрывателе, в наушниках.

Денег было мало, а пластинки стоили безумно дорого. Как и весь импорт в Египте. Но я копил, чтобы собрать небольшую коллекцию и крутить девушкам в Москве. Поэтому все чаще ездил в «Совэкспортфильм» и брал посольский виски по номиналу, чтобы перепродать арабам.

Однажды, продав очередную бутылку виски из посольства, купил сорокапятку Роллинг Стоунз — Dandelion, и — сколько-то там световых лет от дома.

Задумался — какой проигрыватель купить в Москве? Петя, техник РЛС, за бутылкой спиртоколы объяснил мне преимущества радиолы «Эстония» — первого советского аналога всяческим западным «Грюндикам». Он много говорил о стереозвучании и его влиянии на различные подкорки мозга.

Бедный Петя! Его гениальная техническая башка раскололась в марте 72-го на бетонной платформе Наср-сити, 3, когда он по пьяной неосторожности свалился с подножки трамвая на обочину. Но его совет — покупать «Эстонию» — я запомнил.

Время меняется. Музыка меняется. 70-е наползают, как бульдозер. Эпоха хиппи подходит к концу. Битлы распались, и все начинают слушать Элтона Джона.

На витрине «Колумбии» появляется тройной диск Харрисона All things must pass.

Мой друг Саша внимательно слушает транзистор:

— А Пол — молодец. Послушай, что написал!

На волнах каирского хит-парада звучит Маккартни: It’s just another day.

Милая, хотя и слащавая мелодия. Особенно раздражают фразы о том, как она просыпается, поправляет чулочки, идет на работу и т. д. Не хватает чего-то драматического.

В Каире держится дух космополитизма: девчонки ходят в мини-юбках. Никаких платков или тем более хиджабов — это для крестьянок. На улице Сулейман-паши — кинотеатры с заморскими названиями «Метро» и «Радио». В них идут Clute с Джейн Фондой, MASH, а также Pussicat, I love you и Castle of Fu Manchu.

В центре сохраняется что-то от прекрасной эры короля Фарука и британского протектората: большие европейские дома, итальянские кондитерские, колониальный стиль жизни.

В 2010-м от этого ничего не осталось. Появились «Макдоналдсы», толпы оголтелого народу, все женщины — в платках. Сплошная африканщина и азиатчина. Над городом повисли эстакады. От безработных и малолетних попрошаек прохода нет.

71-й. Раннее летнее утро. Я еду на «козлике» в штаб ПВО «Гюши».

Косой шофер Субхи подрезает таксистов.

Включаю транзистор.

Каир вещает на французском языке:

— У микрофона Мунир Маккар. Au micro Mounir Makkar! Images et visages du theatre Francais d’aujourd’hui.

Потом идут песни. Репертуар того времени: Freedom — Ричи Хевенс, My Lady d'Arbanvillе — Кэт Стивенс, глупейший Walking in the sun, Джеймс Браун — It's a man’s world.

Труднее всего создать настоящую мелодию — для этого надо соприкоснуться с другой стихией. Мелодии не принадлежат никому — они носятся в бесконечном пространстве, слегка касаясь наших задубелых вый. Очень тонкая материя… А если нет мелодии — то пшик!

Прав был Жданов: главное — мелодия, уважаемые слушатели! Остальное — усилители вкуса. Вот почему вся эта атоническая какофония когда-нибудь сойдет на нет.

Сегодня задаюсь вопросом товарища Жданова: исчерпаны ли потенциалы мелодий? Ведь раньше было мало техники и много мелодий, а сейчас — много техники и мало мелодий. Почему все жанры умирают? Они падают и лежат на дороге. Они хрипят и тщатся привстать. Но их затаптывают равнодушные пешеходы. Такова печальная участь жанров в наше, да и не только наше, безжалостное время. Бедная поп-музыка, ты уже мертва!