Лена Илек

Ярик был великолепен. Таким страстным, неугомонным и изобретательным он был только один раз. Это было в нашу первую ночь. Он тогда вернулся из плавания, прилетел в отпуск и сразу приехал ко мне. Я давно не видела его и успела соскучиться. А когда он появился на пороге и отрапортовал: «Лейтенант Ярослав Новы прибыл в отпуск после первого автономного плавания!», я поняла, что не соскучилась, а прямо-таки стосковалась по нему. Поняла, что теперь я всегда буду ждать его возвращения, что я никого больше не буду ждать так, как Ярика. Мама помогла нам организовать ужин и ушла на ночное дежурство. А мы с Яриком начали любить друг друга прямо за столом и любили всю ночь до самого утра. После этого он прилетал еще несколько раз, но такой ночи больше не было. Я думала, что такое бывает один раз в жизни и не повторяется. Но вот сейчас!..

Он прилетел неожиданно. Оказывается, он получил новое назначение, и его корабль уходит в плавание на целый год. Узнав, что я в отпуске, он выкроил два дня и прилетел в Прагу. Но прилетел не ко мне, а в лесной домик, некогда принадлежавший его деду. Оттуда он связался со мной. «Прилетай прямо сейчас. Жду!» Был третий час дня. А в четвертом часу аэротакси приземлилось неподалеку от лесного домика среди стогов сена. Ярик сидел на срубе колодца и ждал меня.

Он даже не дал мне ступить на землю. Сразу подхватил на руки, начал кружиться со мной, целовать во все места и приговаривать: «Я все решил! Я договорился! Мы теперь всегда будем вместе!». Я ничего не понимала. «О чем ты, Ярик?» — «Потом! Потом!» — отмахивался он и затыкал мне рот поцелуями. Едва такси взлетело, как он отнес меня к ближайшему стогу, усадил в ароматное сено, одной рукой быстро расстегнул жилетку и блузку, а другой решительно приподнял коротенькую кожаную юбочку до самого пояса. «Сумасшедший! Дай хоть раздеться!» — пролепетала я. Но Ярик замотал головой и припал губами к моей груди, а рукой начал ласкать мои бедра. Я не стала больше возражать и ответила на его ласки. А когда он, приподняв меня за талию, осторожно, но решительно вошел в меня, я поняла, что именно такой встречи с ним я ждала и страстно желала. Я бросилась ему навстречу, и мы растворились друг в друге, превратились в одно целое.

Когда я перестала ощущать Ярика в себе, я испытала разочарование и даже обиду. Но Ярик не дал этому чувству разгореться. Он снова подхватил меня на руки и понес в дом. Мы забыли обо всем на свете. Для меня весь мир сосредоточился в одном Ярике, а для него — во мне. Как мы только друг друга не ласкали! Как мы только не предавались любви! В ход пошло все, на что только оказалась способна наша необузданная фантазия. А она разыгралась не на шутку.

В короткие перерывы, когда мы отдыхали и набирались сил для дальнейших приступов друг на друга или подкреплялись, запивая немудреную пищу легким вином или кофе, Ярик изложил мне то, что он имел в виду при встрече. Оказывается, в госпитале флотской базы в Кенигсберге открылась вакансия. Ярик договорился, что на эту должность примут меня. Он уже записал меня на прием к начальнику медицинской службы военно-морского флота Республики. Завтра мне надо лететь в Ленинград.

— Там тебя оформят в кадры Флота, и ты прямо оттуда лети в Кенигсберг, я там присмотрел хороший домик в пригороде. Тебе понравится. Там мы и сыграем свадьбу.

— Но Ярик, а как же моя работа в институте? Я там должна быть уже послезавтра. У нас готовится серьезный эксперимент. Вдруг что-нибудь случится…

— Что, они к этому времени другого врача не найдут? Перестань. Вакансии во Флоте не каждый день бывают.

— Оно, конечно, так. Но подумай, каково мне будет жить одной, с новыми соседями, с новыми сотрудниками почти год. Ведь ты уходишь в плавание.

— Слушай, Геля, у меня складывается впечатление, что ты не хочешь выходить за меня и вообще охладела ко мне.

— Что ты городишь?

Во время разговора мы не прекращали ласкать и возбуждать друг друга. Я наклонилась и припала губами и языком к его гордому естеству. Очень скоро Ярик разрядился, застонал и откинулся на спину. Я улеглась на него, обхватив его ноги своими, и, покрыв его поцелуями, предложила:

— Ярик, я понимаю, что мы с тобой давно стремились к этому. Я все сделаю, как ты сказал. Только из Ленинграда я полечу не в Кенигсберг, а в Брно. Дай мне хоть два дня, чтобы сдать дела, попрощаться с сотрудниками и лично пригласить их на нашу свадьбу. Ведь в плавание ты уходишь через две недели.

— Хорошо. Только эти два дня мне будет тебя не хватать. Не знаю, как я вытерплю.

— А как ты терпел до сих пор?

— С большим трудом. Ты даже представить не можешь, с каким!

Он подтянул меня за талию и, усадив над собой, припал лицом к моему лону. Я корчилась и визжала так, что, наверное, и в Праге было слышно. Ярик умел делать это великолепно! Впрочем, то же самое он говорил и обо мне.

Мы задремали лишь под утро, утомленные до смерти, но страшно довольные друг другом. Проснулись мы около десяти часов со страстным желанием продолжить начатое вчера. Но время уже было позднее, и мы позавтракали и вызвали такси. Труднее всего оказалось одеться. Сапожки в одном месте, пелерина — в другом, блузка — в третьем. Юбочка и берет оказались в беседке, а жилетка и трусики — в стогу сена. Я еле успела одеться к прилету такси.

В Праге я первым делом связалась с Ленинградом. Адъютант начальника медицинской службы Флота генерала Павловского сказал мне, что меня ждут в пятнадцать тридцать. У меня даже не оставалось времени заскочить домой. Я связалась с мамой и сказала ей, что срочно улетаю и вернусь не скоро.

В Ленинград я прибыла ровно за час до назначенного срока. В огромном городе очень трудно попасть куда-нибудь к намеченному времени. Но я знала, что военные не прощают неаккуратности, и приложила все усилия, чтобы успеть вовремя. Когда до Адмиралтейства оставалось всего три с небольшим километра, воздушное движение над центральной частью города закрыли.

— Это надолго? — спросила я водителя, когда мы приземлились.

— Кто знает? Судя по всему, магнитная буря наводит помехи в системе регулирования движения. Когда такое случилось последний раз, движение застопорилось на сорок минут.

На таймере было пятнадцать ноль пять. Я выскочила из аэрокара и поймала наземную машину. Хоть и медленно, но я продвигалась к Адмиралтейству. С замирающим сердцем я следила за меняющимися на дисплее цифрами. В приемную я вошла и представилась за несколько секунд до пятнадцати тридцати. Адъютант удивленно посмотрел на меня и с сомнением в голосе произнес:

— Генерал медицинской службы ждет вас. Проходите.

Я, конечно, не ожидала увидеть в кабинете морского волка, обдутого солеными ветрами и обожженного тропическим солнцем, с волевым лицом, покрытым шрамами, с квадратной челюстью и широченными плечами. Но еще меньше я ожидала увидеть за столом пожилого профессора, утомленного тяжелой операцией или несколькими лекциями в университете. Таких профессоров я немало видела во время учебы и в том институте, где сейчас работала. Как-то не ассоциировался в моем представлении этот образ с должностью начальника медицинской службы ВМФ.

— Здравствуйте, — сказала я, остановившись у порога. Профессор встал. Только тогда я поняла, что он действительно кадровый военный с большим стажем. Но это впечатление тут же разрушил сам генерал. Он сдвинул очки на кончик носа, склонил голову набок и посмотрел на меня поверх очков. Потом склонил голову к другому плечу и снова оглядел меня с головы до ног.

— Гелена Илек? Это вас рекомендуют на должность заведующего отделением в военно-морской госпиталь в Кенигсберге?

В голосе его звучало сомнение. Почти как у его адъютанта. Мне показалось забавным, что мы оба, я и генерал, ожидали увидеть совсем другого человека. Тут до меня дошло, что мой внешний вид никак не может навести на мысль, что я серьезный и опытный медицинский работник. Я так спешила, что даже не успела переодеться после встречи с Яриком.

Посудите сами. Высокие белые сапожки до колен на высоченной шпильке. Коротенькая, до самого, что ни на есть самого предела, юбочка из голубой кожи. Легкомысленная прозрачная блузочка, бархатная жилетка и бело-голубая пелеринка до попки. Что можно подумать о такой девчонке, явившейся на прием к генералу медицинской службы и претендующей на ответственную и сложную работу? Но отступать было некуда.

— Да, товарищ генерал. Я — Гелена Илек, и меня рекомендуют на эту должность.

Генерал движением пальца вдоль носа вернул очки на место и вышел из-за стола. Когда он направился ко мне, мне подумалось, что его выправке мог бы и Ярик позавидовать. Глядя на выражение его лица, я решила, что сейчас последует команда: «Кр-ру-у-у-гом! Марш!», и уже начала прикидывать, как бы половчее выполнить ее, чтобы не запутаться острыми носками сапожек в шпильках каблуков. Это было бы то зрелище!

Но генерал вдруг как-то совсем по-домашнему улыбнулся и гостеприимным жестом указал мне на одно из кресел, стоящих у журнального столика.

— Присядем.

Я пришла в ужас при мысли, что мне в такой юбчонке придется усесться в кресло на глазах у генерала. Я старалась, когда она была на мне, при посторонних вообще не садиться. Во мне словно проснулась на мгновение целомудренная школьница. Проснулась и так же мгновенно заснула. Неудобно, рассудила я, отказываться и заставлять тем самым беседовать с тобой стоя пожилого человека, тем более генерала.

Но не успела я присесть и придать своим ногам как можно более скромное, в меру ограниченных возможностей, положение, как генерал преподнес моей девичьей скромности новое испытание. Он набрал на переносном пульте какую-то команду, и в кабинет вошел адъютант с подносом, на котором были две чашки кофе. Расставляя кофе на столике, адъютант старался не смотреть на мои ноги, но это ему плохо удавалось.

— Ян Казимирович, — сказал генерал, — самолет готовьте на шестнадцать тридцать.

— Есть! — ответил адъютант и покинул кабинет.

— Меня ждут на Дальнем Востоке, — словно извиняясь, пояснил генерал. — Я специально задержал вылет, чтобы встретиться с вами.

«Так, — подумала я, — мне уже намекают, что я вынуждаю занятых людей ломать их планы». Но генерал начал издалека:

— Илек! Скажите, а Владислав Илек — это ваш родственник или однофамилец?

— Это мой дед.

— Я имел честь извлечь из вашего деда четырнадцать осколков. Один из них был оценен как не извлекаемый и опасный для жизни. Но я помню, как командующий армией, генерал-полковник Стоянов, сказал мне: «Борис Сергеевич, сделайте все, что сумеете, но спасите для нас жизнь этого офицера. Именно его танки сломали оборону противника под Тарту».

— И вы совершили чудо?

— Какое там чудо, — отмахнулся генерал. — Я сделал то, что должен был сделать на моем месте любой медик. И вы сделали бы то же самое не хуже меня. Но довольно воспоминаний. Расскажите мне о себе. Где и когда учились, у кого? Где работали и с кем? Чем приходилось заниматься?

Я коротко рассказала свою немудреную биографию, а генерал слушал, время от времени кивал и задавал уточняющие вопросы. У меня сложилось впечатление, что он знал всех профессоров, всех медиков в Республике и ориентировался абсолютно во всех областях медицинской науки. Когда я закончила, он еще раз внимательно оглядел меня от сапожек до прически и обратно и спросил:

— А как вы воспринимаете то, что вам на новой работе придется подчиняться воинской дисциплине?

— Нормально. Я же военнообязанная.

— Быть военнообязанным и быть военнослужащим — большая разница. Хотя, как я знаю, вы хотите связать свою судьбу с военным моряком?

Я кивнула. Генерал легонько похлопал меня по плечу и сказал:

— Быть супругой военного моряка — нелегкая доля. А быть к тому же и самой военной вдвойне труднее. Впрочем, если вы будете заняты на той работе, куда вас рекомендуют, вам не придется тосковать по мужу. Время для вас будет лететь незаметно. Кстати, а как вы смотрите, если в случае необходимости вам придется стать корабельным врачом? Вас это не путает?

— А почему это должно меня пугать?

Генерал встал, подошел к столу и что-то написал на листке бумаги.

— Пойдемте, — пригласил он меня и вышел из кабинета. В приемной он передал бумагу адъютанту со словами:

— Ян Казимирович, я улетаю во Владивосток. Вот кадровый приказ. Оформите Гелену Илек на должность заведующего психотронным отделением базового госпиталя в Кенигсберге. Заодно отправьте по месту ее прежней работы сообщение, что с сегодняшнего дня Гелена Илек мобилизована в Вооруженные Силы. С ее руководством я переговорю сам из самолета. Ну, товарищ старший лейтенант, — обратился он ко мне, — желаю вам удачной службы, счастливой семейной жизни и поздравляю со вступлением в ряды Вооруженных Сил Республики.

— Служу Республике! — ответила я по уставу. Генерал улыбнулся, надел фуражку, отдал нам честь и вышел из приемной. Мы с Яном Казимировичем быстро выполнили все формальности, и он вручил мне предписание и приказ о зачислении в штат.

— Откровенно говоря, когда вы вошли, я никак не мог подумать, что вы — коллега. А когда вы представились, я не поверил своим ушам. Гелену Илек я представлял совсем другой.

— Но вы же видели мое дело, хотя бы на мониторе компьютера.

— Если честно, то нет, — засмеялся адъютант. — Знаете, какой объем информации приходится перелопачивать каждый день? Когда приходят ответы на запросы, я, не глядя, складываю их в папки, а потом сбрасываю Борису Сергеевичу. Но я думаю, что он тоже был несколько поражен. Впрочем, все это — ерунда. Я слышал, вы выходите замуж за флотского офицера. Если не секрет, за кого?

— Старший лейтенант Новы Ярослав.

— А! Знаю его. Перспективный офицер. Передайте ему от меня привет. Ну, всего вам доброго. Самолет на Кенигсберг отправляется через полтора часа.

Едва самолет начал разбег по полосе, и меня прижало к креслу перегрузкой, как все задрожало, затряслось, заходило ходуном, задребезжало, и я прямо из салона самолета попала сюда.

Самое интересное, что все так и было в моей жизни, за исключением того, что встреча с генералом Павловским не состоялась. Магнитная буря заставила аэротакси приземлиться не за три километра от Адмиралтейства, а за пятнадцать. Я опоздала на двенадцать минут, и генерал не смог меня дождаться. Адъютант долго изучал мои ножки, задницу и грудь, разглядывал сапожки, юбочку и блузку. Он все не мог никак поверить, что я та самая Гелена Илек, которую рекомендуют на такую должность. Убедившись, что я действительно та, за кого себя выдаю, он передал мне извинения генерала и назначил встречу через пять дней.

Я вернулась в Прагу и по электронной почте сообщила Ярику о задержке. Ну а дальше вы знаете. В следующую ночь в меня внедрили хроноагента, с целью предотвратить катастрофу в нашем институте. Но из-за роковой ошибки катастрофа все-таки произошла, и хроноагент, точнее, Гелена Илек, погибла при взрыве. А моя Матрица осталась в Нуль-Фазе, и я сама стала хроноагентом.

А вот сейчас я пережила один из альтернативных вариантов своей жизни. И что это было, как я туда попала, у меня нет ни малейшего представления.

— Интересно, — задумчиво говорю я. — Ты сейчас пережила один из ключевых моментов жизни в своей Фазе. Только чистая случайность помешала повернуться всему по-другому. А у тебя, Толя, что было?

— Примерно то же самое.

Анатолий

Я служил на турецкой границе. Соседство было неспокойное. Нас часто привлекали для перехвата караванов с наркотиками и оружием. Редкий месяц проходил без стычек с нарушителями границы. Причем с сопредельной стороны границу часто переходили крупные вооруженные группы. Пограничники были просто не в состоянии задержать их. Они устанавливали количество нарушителей и направление их движения. После чего у нас поднимали по тревоге роту или две, и они шли на перехват.

В это время поднял голову исламский фундаментализм. Почти во всех мусульманских странах активно действовали неизвестно откуда появившиеся эмиссары, открыто призывавшие к священной войне с неверными псами. Официально ни одно правительство их не поддерживало.

Но и не препятствовало формированию вооруженных банд, которые проникали в другие страны и занимались там террором и диверсиями. Такая вот была обстановочка.

Как-то на рассвете нашу роту подняли по тревоге. Пограничники сообщили, что отряд нарушителей, около тридцати человек, укрылся в развалинах старой крепости XV века. Эту крепость мы хорошо знали. Мало того, что в ней было достаточно места, где можно было укрыться и в десять раз более крупному отряду. Под крепостью была прорыта целая сеть подземных ходов и казематов. Если вооруженная банда укрылась там, то выкурить ее оттуда будет затруднительно.

Примерно через час мы оцепили развалины. Все приметы — и следы, и беспокойство гнездящихся в крепости птиц — говорили, что нарушители там. Но они не подавали никаких признаков жизни. Время шло, а нарушители не выказывали намерения покинуть крепость. Скорее всего, они заметили, что их окружили, и дожидались темноты, чтобы попытаться прорваться под покровом ночи. Конечно, все бы они не прорвались, но кто-то все равно ушел бы. Да и потери с нашей стороны в таком случае были бы неизбежны.

Учитывая эти обстоятельства, командир роты принял решение: войти в крепость и выгнать оттуда бандитов. В крепость пошел наш взвод.

В крепости мы никого не обнаружили. Стало ясно, что бандиты ушли в подземелье. Мы хорошо знали план подземных переходов и казематов. Там было очень много удобных мест для засад. Но было также и много возможностей обойти эти засады, отвлечь внимание бандитов и выйти им в тыл.

Посовещавшись, офицеры приняли решение: одному взводу блокировать выходы из подземелья, а двум другим спуститься вниз и принять бой. Перспектива боя в кромешной тьме, где можно было запросто перестрелять друг друга, нас не вдохновляла. Поэтому было решено доставить мощные аккумуляторные фонари и спуститься с ними. С фонарями должен был действовать один взвод. Другой, разбившись по отделениям, должен был выйти бандитам в тыл, пока они будут связаны боем с теми, кто атакует их с фронта.

Я со своим отделением пошел по крайней левой галерее. Не все мои солдаты оказались готовыми к такому делу. Особенно много хлопот доставлял мне ефрейтор Чаушкевичус.

Он все время отставал, и мне приходилось постоянно задерживаться из-за него и тормозить движение отделения.

— Слушай, Чауш! — не выдержал я наконец. — Если ты еще раз отстанешь, я поставлю тебя впереди всех. Понял?

Больше ефрейтор не отставал. У нас тоже были фонари. Но мы имели приказ: не зажигать их без особой необходимости и двигаться скрытно.

Скоро сзади и справа раздались выстрелы, крики и разрывы гранат. Там завязался бой. Теперь нам надо было двигаться быстрее, чтобы успеть выйти в тыл отступающим бандитам. Но события разворачивались быстрее, чем мы это планировали. Из глубины подземелья послышались быстрые шаги. Они приближались прямо к нам.

— Ложись! — скомандовал я.

Очень скоро шаги приблизились настолько, что отчетливо слышалось тяжелое, прерывистое дыхание нескольких человек. Дальше скрываться было бессмысленно и опасно.

— Стой! Бросай оружие! Руки вверх! — крикнул я.

Из темноты грянуло несколько выстрелов, и я тут же дал команду:

— Огонь!

Вспышки выстрелов осветили галерею, и мрак пронзили трассы. В пляшущих отсветах мы заметили несколько мечущихся теней. Потом движение прекратилось. Мы зажгли фонари. Перед нами лежали изрешеченные пулями тела четырех бандитов. И, к нашему удивлению, двое из них оказались женщинами.

— Они начали разбегаться. Погасить фонари и — вперед!

Скоро мы вышли к развилке. Предстояло выбрать, по какой галерее продолжать движение. Вспомнив план подземелья, я свернул налево. Это был кратчайший путь к южному каземату, куда, скорее всего, отступили бандиты. Двигались мы быстро, но осторожно и бесшумно. Впрочем, перестрелкой с той четверкой мы уже выдали свое присутствие. Нас могли поджидать за каждым поворотом. Поэтому перед поворотами галерей мы прижимались к внутренней стенке, чтобы не подставить себя под пули.

Но и это в итоге не помогло. Едва мы завернули за очередной поворот, как прямо в лицо нам ударил пулемет. Он бил откуда-то из темноты с кинжальной дистанции, метров с тридцати. Я даже не успел дать команду: «Ложись!» Кто-то из-за моей спины метнул гранату, но взрыва я не услышал. Только вспышка и грохот. Но грохот не разрыва гранаты, а бьющегося стекла огромных размеров. Это было последнее, что я увидел и услышал. Неведомая сила подхватила меня и куда-то швырнула. Пришел в себя я уже здесь.

Анатолий умолкает и смотрит куда-то отрешенным взором. Я решительно извлекаю его из мира переживаний.

— И насколько все это соответствовало тому, что было на самом деле? И было ли это в действительности?

— Было. Все так и было… Только на той развилке я разделил отделение. Сам пошел по правому ходу, а пятерку послал по левому. Когда слева завязалась перестрелка, мы вышли бандитам в тыл, и я заглушил пулемет гранатой. Но двое ребят погибли.

— А мог ты тогда сам пойти налево?

— Мог. Я тогда долго колебался, куда пойти самому.

— Все ясно. Если бы ты тогда пошел налево, то мог бы оказаться в числе тех двух. Что у тебя сейчас и произошло. Ну а у тебя, Наташа, что было?

— Да ничего особенного, — с неохотой отвечает девушка.

— Что значит «ничего особенного»? Где-то ведь тебя носило, как и нас всех.

Наташа вздыхает, долго смотрит на Анатолия и, наконец, решившись, рассказывает.

Наташа

Я училась на втором курсе. Был декабрь, воскресенье. В училище ехать было не надо, с подружками я ни о чем не договаривалась, а с Толей отношения у меня тогда были чисто приятельскими. Поэтому в этот день я никуда не собиралась. Хотела просто отдохнуть, позаниматься, почитать, посмотреть телевизор.

Но не успела я позавтракать, как все мои планы рухнули. Зазвонил телефон. Мама взяла трубку, ответила, поздоровалась с кем-то, немного поговорила и позвала меня:

— Тебя старый друг спрашивает.

Старым другом оказался Дима Виноградов. В прошлом году он окончил военно-морское училище подводного флота и уехал служить в Заполярье. Сейчас он приехал на несколько дней в Москву.

— Ты чем сегодня занята? — спросил он, после того как мы обменялись приветствиями.

— Ничем особенным, отдыхаю.

— Тогда отдохнем вместе. У меня сегодня тоже свободный день.

Я немного подумала и согласилась. Дима всегда мне нравился. К тому же он, в отличие от многих других парней, никогда не хамил, не делал пошлых намеков и, даже подвыпив, что с ним случалось крайне редко, не стремился форсировать события. Вообще он вел себя всегда очень достойно и корректно. Недаром он стал военным моряком. Папа мне говорил, что моряки и летчики — это высшая каста военного сословия.

Мы договорились о времени и месте встречи. Я немного позанималась и стала облачаться. Именно облачаться. Папа осенью получил крупную премию и сотворил мне роскошный гардероб. «Ты теперь студентка Бауманки и должна выглядеть респектабельно», — отметал он мои возражения.

Я надела тонкий голубой свитер с серебряным отливом, сарафан из синей замши и голубые колготки. Сверху надела серо-голубую шубку с капюшоном. Обулась в красные сапожки, отделанные рыжим мехом. Наряд довершили белые кожаные перчатки. Шапок я никогда не носила, подбирала всегда одежду с капюшоном.

Мы с Димой встретились у метро «Сокольники». Его я узнала издалека. Высокий офицер в черной морской шинели сразу выделялся среди окружающих. Меня же он издали не узнал и только в последний момент понял, кто к нему подошел.

— Ну, Натали, ты изменилась!

— В какую сторону?

— В лучшую. Стала взрослее, достойнее и еще прекраснее.

— Ты тоже изменился. Раньше ты воздерживался от избитых комплиментов.

— Времена меняются, и мы тоже меняемся. Тем более как можно удержаться от комплиментов при виде такой блистательной особы? Позвольте предложить, прелестная, вам руку?

— Ах, не блещу я красотой, и потому не стою рыцарской руки, — ответила я в тон ему словами из «Фауста».

Мы пошли по аллеям. Дима изложил мне программу дня, и я ее одобрила. Мы погуляем по парку, пообедаем в ресторане и сходим в театр. Дима словно знал, что я не откажусь, заранее запасся билетами и заказал столик.

Падал легкий снег. Мы гуляли по парку. Дима угощал меня мороженым, рассказывал о своей службе и требовал, чтобы я больше рассказывала о себе. Его-то слушать было интересно, а что могла рассказать я? Я замечала, что почти все, кто попадался нам в парке, обращали на нас внимание, Дима это тоже заметил. Я считала, что это из-за него, он утверждал, что из-за меня.

Начало смеркаться, и мы поехали в ресторан. Там на нас тоже заглядывались, и это было не всегда приятно. Какой-то кавказский тип лет сорока с лишним направился было к нашему столику, явно намереваясь пригласить меня потанцевать. Но, наткнувшись на взгляд Димы, на полпути остановился, стушевался и сделал вид, что ему нужно было в туалет.

Дима рассказал мне, что его назначили на новый, только что прошедший испытания корабль. Служба на этом корабле будет очень интересная и перспективная. Года через три он станет штурманом, а оттуда прямая дорога в командиры корабля.

— Вот только плохо служить, когда тебя никто не ждет на берегу, — вздохнул он.

Я сделала вид, что не поняла этого прозрачного намека. А Дима начал расписывать мне красоты Заполярья. Какие там прекрасные белые ночи! Куда там до них Ленинграду! В принципе там не «одна заря сменить другую спешит», а вообще ночей нет.

— Но сейчас-то там как раз наоборот, дней нет, — возразила я.

— Зато там сейчас есть северное сияние! Ты его когда-нибудь видела? Нет! Столько лет прожила, и зря! Увидеть северное сияние, и можно спокойно умирать. Ничего прекраснее все равно не увидишь.

— Что-то ты не больно-то похож на покойника, — засмеялась я.

Из ресторана мы поехали в театр. После спектакля мы на такси приехали к нашему дому (Дима раньше жил в соседнем). Там мы долго стояли во дворе. Я ловила перчаткой снежинки и любовалась ими, а Дима слизывал их языком и уверял, что они, полежав у меня на ладони, приобретают особый, ни с чем не сравнимый вкус. Но в конце концов мы достоялись до того, что порядком замерзли, и я пригласила Диму к себе. Мне показалось, что он ждал этого приглашения и с радостью согласился.

Мама очень обрадовалась и сразу побежала хлопотать с чаем. А мы с Димой прошли в мою комнату и там разделись.

— Замерзла? — спросил Дима, когда я сняла перчатки и шубку.

— Не очень. Ноги только застыли.

Дима усадил меня в кресло, снял сапожки и стал растирать мне ступни ног. За этим занятием его застала мама, когда принесла нам поднос с чаем. Дима, смутившись, поднялся, а мама загадочно улыбнулась, поставила на стол чай и сказала:

— Чаевничайте, грейтесь. Не буду вам мешать.

Едва мама вышла, как Дима снова опустился передо мной на колени и подставил свою ладонь под мои ступни. Другой ладонью он гладил мои ноги от пальцев по подъему и до колен. Мне было так необычайно хорошо, что я была бы не прочь, чтобы он делал это вечно.

— Наташа, — вдруг сказал он, — поехали со мной.

— Куда?

— В Заполярье. Конечно, не просто так. Выходи за меня замуж.

Я, конечно, весь вечер ждала чего-то подобного. Но я никак не ожидала, что это прозвучит так просто и неожиданно. Я молчала. Просто не знала, что в таких случаях надо отвечать.

— Ну, что ты молчишь? Согласна?

— Дим, это как-то вдруг ни с того ни с сего… Выходи замуж, и все тут. Мы с тобой даже в женихах с невестой не походили.

— Это ты не ходила. А я все время, пока учился и служил, о тебе думал. Думал, вот Наташка подрастет и станет моей.

Я снова замолчала. Возразить мне было нечего. А Дима приподнял мои ступни чуть повыше, припал щекой к подъемам ног и снова спросил:

— Так ты согласна?

— Да, — чуть слышно и неожиданно для самой себя ответила я и добавила, уже громче: — Да! Да! Да!

Дима подхватил меня на руки, начал носить по комнате и без умолку рассказывать, как мы чудесно будем жить, как будем любить друг друга, какая прекрасная у нас будет семья, какие будут дети, как нам все будут завидовать. Мне казалось, что он сам не ждал от меня такого быстрого и решительного согласия и слегка обалдел от радости.

А я, я была в таком состоянии, что если бы Дима сейчас начал раздевать меня, я не только не стала бы противиться, но и сама помогла бы ему. Но он что-то не торопился с этим. Продолжал носить меня на руках, целовал в лоб, нос, глаза, щеки, шею и губы и говорил, говорил, говорил. Тогда я решила сама проявить инициативу, нащупала сзади «молнию» сарафана и начала ее расстегивать. Но Дима остановил меня:

— А вот этого пока не надо.

— Почему? — удивилась я.

— Не будем торопиться. Я хочу, чтобы наша первая брачная ночь стала действительно первой. Чтобы мы ждали ее, как высшей награды. Согласна?

Такое я услышала впервые и, признаться, была поражена. Я словно увидела человека с другой планеты. Дима повернулся ко мне новой, неизвестной доселе чертой своего характера. Я не знала ни одного молодого человека, который в такую минуту, когда девушка сама предлагает себя, отказался бы, проявил такую выдержку.

— Согласна, — прошептала я.

— Я улетаю через пять дней, — сказал Дима. — У меня два билета до Мурманска.

— Вот как? Ты что, был так уверен, что я соглашусь?

— Разумеется. Летим вместе.

— Подожди, Дима. А мама, папа? Потом, институт. Я за пять дней даже собраться не успею.

— Привыкай. Ты теперь — жена военного моряка. Три часа на сборы, и — в дорогу!

Ничего себе поворот. В конце концов он уговорил меня лететь вместе. Мы просидели еще часа два, строя планы дальнейшей семейной жизни. Когда он ушел, ко мне зашла мама. Я все еще сидела босиком, в одних колготках, с наполовину расстегнутой «молнией» сарафана, и тихо балдела. Мама внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Ну, что скажешь?

— Я выхожу замуж.

— Ясно. Я сразу поняла, что Дима сегодня сделает тебе предложение. Это было видно по тому, как он тебе ножки ласкал. И когда вы намерены сыграть свадьбу?

— Скоро. Через пять дней я улетаю с ним в Мурманск, оттуда мы поедем на его базу. Там и поженимся.

— А жить где будете?

— Ему на базе дают квартиру в военном городке.

— Что ж, — вздохнула мама, — этого следовало ожидать. Не может же птенец вечно сидеть в гнезде. Когда-то он должен и вылететь. Только не рано ли, доченька? Я имею в виду твою учебу. Получила бы диплом, и с богом. А так что там делать будешь? Сидеть дома и ждать, когда он из плавания вернется?

— Там есть ремонтные доки, устроюсь работать. А институт и заочно окончить можно. Дима говорил, что там в следующем году откроется филиал Ленинградского кораблестроительного института.

Мы с мамой долго сидели и разговаривали, спорили, доказывали друг другу свою правоту. Мама убеждала меня отложить отъезд и свадьбу до лета, чтобы я смогла окончить второй курс. Тогда и переводиться в другой институт легче будет, и перерыва в учебе большого не будет. Но я была непреклонна.

Мама немного огорчилась, но потом поцеловала меня и пожелала счастья.

— Все повторяется, — сказала она, улыбнувшись. — Я тоже в свое время бросила учебу и уехала вместе с твоим отцом.

Через пять дней мы с Димой ехали в Шереметьево. Внезапно все затряслось, задребезжало… Словом, было как у вас всех. И я оказалась здесь.

— И такая история действительно имела место? — поинтересовалась Лена.

— Практически один к одному. За исключением одного: маме удалось уговорить меня подождать до лета. Дима немного огорчился, но согласился и улетел один.

Мы с Димой писали друг другу каждую неделю и два раза в месяц разговаривали по телефону. В конце февраля связь прекратилась. Дима ушел в плавание на новом корабле. А в апреле мы узнали, что этот корабль погиб в Атлантике. Спасся весь экипаж, кроме Димы и еще трех человек.

Папа узнал подробности. Лодка, на которой служил Дима, была первой в серии новейших атомных подводных крейсеров. Натовские корабли обложили ее. Несколько раз просто чудом удавалось избежать столкновений. Но чудеса слишком часто не повторяются. И в один из дней английская подводная лодка не успела вовремя убраться с пути идущего полным ходом крейсера. Наш корабль переломил англичанина пополам. Английская лодка мгновенно затонула, никто с нее не спасся. Наш крейсер смог всплыть, но повреждения были слишком велики, и он тоже потерял плавучесть. На корабле было много раненых, в том числе капитан. Корабль быстро погружался, а Дима и еще три моряка все таскали раненых к люкам. Сами они покинуть корабль не успели.

— А что было дальше? — спрашивает Анатолий.

— Дальше?

Наташа мрачнеет и надолго замолкает. Потом все-таки продолжает свой рассказ.

Целый месяц я была сама не своя, ходила и никого не замечала. В это время меня начал донимать Игорь со своей компанией. Как-то раз они переступили все рамки, и ты, оказавшись рядом, вступился за меня. Тогда я словно заново родилась, посмотрела вокруг другими глазами и увидела тебя.

— Ты мне ничего не говорила о Дмитрии. Я даже не знал, что он погиб, — тихо говорит Анатолий.

— Совершенно верно. Я намеренно ничего не говорила. Не хотела сыпать соль на свежую рану. Ведь Диму-то все равно было не вернуть.

Мы долго молчим и думаем, каждый о своем. Но это только так кажется. Потому что через четверть часа молчания Лена спрашивает меня:

— Ну, что скажешь?

— А что тут можно сказать? Каким-то образом каждый из нас оказался в своей Фазе. Больше того, в своем прошлом. И еще больше, в ключевой точке своей жизни. Когда элемент случайности мог полностью перевернуть ее. Протарань я американца и пойди Толя налево, мы бы с ним погибли и тогда точно не стали бы хроноагентами. Улети ты в Кенигсберг, а Наташа — в Мурманск, и жизни ваши сложились бы совсем по-другому. Уж ты-то в Нуль-Фазу точно бы не попала. А Наташа не попала бы в тот переход, по которому пришла к нам. Удивительно другое. Как мы, прожив эти эпизоды, снова оказались здесь и вместе?

— Как ты хорошо все изложил! — игнорирует Лена мою последнюю фразу. — Все сразу стало на свои места, все стало понятно. Все, кроме одного. Каким все-таки образом мы все там оказались? Каким ветром нас туда задуло? Или чьей волей? И, главное, зачем? Что это за темпоральные выверты?

— А у тебя самой-то есть этому хоть какое-то объяснение? — парирую я. — Судя по всему, нет. И быть не может. Это, подруга моя, одна из первых загадок, встретившихся нам на этом пути. Каким-то образом она связана с той самой ловушкой, из которой мы только что выбрались. Не забывай, что мы сейчас находимся на территории, занятой противником. И здесь нам еще много чего попадется непонятного и неожиданного. Будем накапливать информацию. А выводы будем делать потом. Потому как сейчас у нас информации для выводов маловато. В принципе для того мы сюда и попали, чтобы эту информацию получить. Стоит ли сетовать, что она к нам поступает вот такими, маловразумительными файлами?

— Хорошо, — соглашается Лена. — Не будем гадать, а будем копить информацию. Однако здесь уже вечереет. Надо бы разобраться, куда мы попали, и поискать место для ночлега. — Она подходит к Наташе и обнимает ее за плечи. — Подруга ты моя! Как у нас с тобой одинаково складывалась судьба. Мы обе с тобой собирались стать моряцкими женами, а стали хроноагентами и встретились совершенно случайно. Вот уж волей-неволей начнешь верить в какую-то карму, предопределенность.

Мне остается только пожать плечами. Действительно, совпадение поразительное.