На улицу Владику выходить не хотелось. Настроения не было. Он сидел на подоконнике и смотрел, как машина забивает сваю. Сначала тяжелая чушка словно бы только примеривалась. Плюхнется на сваю, чуть подпрыгнет и застынет. Отдохнет немножко — снова лезет наверх. А потом примерилась, наловчилась и — давай лупить! Часто, без передыха, с шипением, свистом, грохотом. У Владика даже заныло в ушах. До тех пор молотила, пока длиннющая свая чуть не до конца влезла в рыжую землю. Только тогда и успокоилась работяга-чушка. Остановилась, замерла, и кругом стало тихо-тихо. Владик даже поразился такой тишине. И тогда ухо, как чуткий локатор, ясно различило короткое и резкое, будто сердитое, звеньканье.

Владик подбежал ко второму окну. Васята стоял на дорожке, задрав вверх голову. Владик покивал и пошел к выходу. «Что ему надо? — с тревогой думал он. — Еще рано. И разве поедем сегодня? Нельзя. И завтра нельзя. Сторож наверняка видел нас, когда удирали. Запросто может узнать…»

У Васяты лицо было сердитое и озабоченное:

— Звоню целый час! Заснул?

— Там сваю забивали. Я смотрел, — виновато сказал Владик.

— Отойдем… — понизив голос, обронил Васята. У березы он оглянулся, словно кого-то остерегаясь. — К ребятам сейчас ездил.

— И что? — Владику передалась его тревога.

— А то! Мишку вчера сцапали. Мы-то успели убежать, а он — попался. Тютя!

— Ну? — выдохнул Владик.

— Вот и ну! В милицию отвели. Три часа держали. Протокол, допрос…

— А он?

— Что он! Одно говорит: я не бил стекло. А кто бил? — спрашивают. Ничего не знаю, говорит, не видел… — Васята с сочувствием посмотрел на побледневшего Владика. — Да ты не бойся. Мишка тебя не выдал. Я сейчас разговаривал с ним. Злой. Дома лежит. А сидеть не может. Отец вчера ему врезал. Ух, врезал! Синее все, не присядешь. У него отец — зверюга. Отчего, думаешь, без волос Мишка? Отец постарался. Психанул за что-то и отрезал. У Мишки во какие волосья были, как у Гвоздя, до плеч… Сильно злой Мишка. На тебя злой. Кипит!

— А что же я ему такого сделал? — спросил Владик.

— Что! Кто стекло кокнул? А в милиции пришлось ему сидеть. Да отец врезал.

Владик тяжело вздохнул:

— Я ведь не сам. Вы мне так сказали.

— Мало ли что. Мог бы не стрелять… Злой Мишка. Если, говорит, Владька не даст мне десятку, то скажу про него в милиции. Чего это, говорит, дурак я — один буду отдуваться!

— Неужели скажет? — перепугался Владик.

— Может, — насупившись, подтвердил Васята. — Ненадежный человек. Он на всех злой. Из-за отца.

— Десять рублей… — Владик задумался. — А если я книжек соберу?

— Так ведь на десятку много надо.

— Много… — вздохнул Владик. — Слушай, ты побудь здесь, а я принесу. Я быстро. Подождешь?

— Ну, если быстро, — согласился Васята, — тогда беги. Сразу и отвезу ему. Пусть заткнется!

Больше Владик не раздумывал, не колебался. Одним духом взбежал на четвертый этаж. Да, самое удобное время — дома никого нет. Даже Таня ушла к репетитору.

Не дольше чем через десять минут Владик вновь появился во дворе. Чуть перегнувшись, нес газетный сверток. Будто почтовая посылка, получился сверток, пришлось бечевкой перевязать.

— Держи, — сказал Владик и, морщась, потер пальцы, больно нарезанные бечевкой.

— Ого, какой грузик! — Васята с уважением взвесил на руке книги. — Это на багажнике надо везти… Пойду веревку дома возьму. А то растеряю половину.

— Тебе помочь? — печально спросил Владик.

— А чего помогать! Веревкой притяну, и порядок!

— Значит, все? — совсем грустно спросил Владик.

— А чего еще? Все. Порядок! Отвезу сейчас Мишке. Пусть себе лежит да почитывает. Интересные книжки?

— Всякие?.. Значит, я не нужен?.. Ну, тогда я пошел.

— Топай, — сказал Васята. — И добавил: — Если хочешь, к вечеру забеги ко мне. Расскажу, как там Мишка. Гвоздя, может, еще увижу.

— Хорошо, забегу, — оживившись, пообещал Владик.