20 апреля 1945 года штаб Краснознаменного Балтийского флота опубликовал список моряков, награжденных орденами и медалями за мужество, проявленное в боевых походах в первые три месяца года.

«С-13», все еще находившаяся в порту Турку после продолжительного похода, была отмечена коллективной наградой и стала «Краснознаменной подводной лодкой». Это была почетная награда. «С-13» стала второй лодкой в дивизии, которая получила ее.

Но Маринеско был разочарован. По его мнению, «С-13» могли бы перевести в разряд элитных лодок, сделав ее «гвардейской», то есть удостоить звания, которое в ходе войны получили только шестнадцать подводных лодок.

Каждый член экипажа был награжден Орденом Отечественной войны. Но во время войны миллионы получили этот орден. Маринеско считал, что он заслужил звание Героя Советского Союза. Однако пятиконечную звезду с красной колодкой, которую носили поверх всех других наград, ему так и не вручили. Он не получил даже второго ордена Ленина и довольствовался очередным орденом Красного Знамени, который вручался за время войны 250 000 раз.

Быть Героем Советского Союза означало совсем другое. Это была честь, которой удостоились только 11 600 человек.

Маринеско особенно рассердило то, что нигде ничего не говорилось о потоплении «Вильгельма Густлофа» или «Генерала фон Штойбена». Это означало, что начальство не в полной мере признает факт потопления этих кораблей лодкой «С-13».

Маринеско не уставал доказывать, что потопил фашистские корабли общим тоннажем 52 144 тонны. Это был рекорд. Он утверждал, что отправил на морское дно по меньшей мере 10 000 фашистов, то есть целую дивизию. Это тоже был рекорд. Но ‘никто не прислушался к нему. Его гнев не знал границ, когда он узнал, что капитану 3-го ранга Владимиру Коновалову дали звание Героя Советского Союза за потопление теплохода «Гойя».

Коновалов был одним из шести балтийских подводников, из 600 моряков, получивших такую награду. Он, действительно, заслужил ее. Командование признало факт потопления им десяти кораблей противника. Хотя тоннаж четырех кораблей не удалось точно установить — это могли быть и небольшие траулеры, к тому же водоизмещение «Гойя» составляло лишь 5600 тонн, в его пользу говорило то, что он с первых дней войны непрерывно участвовал в боевых операциях. Спокойный й надежный, он совершил больше боевых походов, чем его непоседливый соперник.

Война близилась к концу, и теперь у Маринеско было не так уж много дел. В течение шести недель его лодку отремонтировали и подготовили к выходу в море. Но командование подводными силами в Кронштадте, казалось, не спешило выпускать лодку в море. Маринеско становился все более раздражительным, пил и вступал в конфликт с каждым, кто плохо отзывался о его подводной лодке. Много времени он проводил за составлением большого отчета о своем последнем походе, исходными данными для которого послужили записи в вахтенном журнале.

Позднее капитан 1-го ранга Орел отправил этот отчет в Кронштадт. Маринеско начал работать над еще более крупным проектом — научной разработкой на тему «Анализ торпедных атак “С-13”». Он надеялся, что его работа станет на советском флоте настольным пособием по ведению подводной войны.

Маринеско не страдал ложной скромностью. Он считал, что его опыт и его успехи давали ему основание выступать с рекомендациями по проведению атак. Он полагал также, что его заслуги превосходят достижения всех остальных командиров подводных лодок, и как только штаб' ВМФ официально их признает, они станут известны всему флоту. Он был асом. Он был убежден в том, что имел право сказать то, что стоило бы услышать другим.

Маринеско прилежно работал над рукописью, детально описывая свои методы атак. Разбирал сильные и слабые стороны подводных лодок класса «С» и критиковал технические недостатки и тактическую отсталость советского подводного флота.

Действительно, было что критиковать. Независимые военно-морские эксперты указывали на технические недостатки торпед, плохую акустику и слишком большую шумность двигателей. Но русские моряки без всякого преувеличения воевали смело и настойчиво на этом плохом вооружении. Командная структура и тактические концепции также были консервативными и устаревшими. Особенно доставалось от Маринеско авиации, которая была не в состоянии модернизировать свою разведывательную аппаратуру для наведения подводных лодок на цели. Он критиковал устаревший метод использования подводных лодок в строго указанных квадратах, поскольку он ограничивал маневрирование. Подводные лодки могли только отсиживаться в засаде, не имея возможности охотиться. Маринеско требовал большей свободы для охоты, главным образом в контакте с авиацией и другими подводными лодками.

Его работа являлась, по сути, разумно составленной докладной запиской о современном ведении войны. Прежде чем капитан 1-го ранга Орел дал ей дальнейший ход, Маринеско ознакомил с ее содержанием своих друзей. Они справедливо предостерегли его, что он тем самым дает козыри в руки своих врагов. Они объяснили, что штабное руководство с большой неохотой воспримет его замечания о вооружении, тактике и командной структуре, и он вновь вызовет неприязнь в высших инстанциях. Докладная записка Маринеско могла иметь и другие негативные последствия, так как он критиковал не только ВМФ, но и военно-воздушные силы.

Обычные командиры не самого высокого звания, наверное, задумались бы после таких дружеских предостережений, стоит ли подавать такую докладную записку, учитывая, что и в менее значимых подразделениях вооруженных сил СССР аресты и казни были повседневным явлением.

Сейчас, когда Советский Союз не нуждался в активной пропаганде патриотизма и мужества тех, кто отважно воевал с Германией, Сталин и его тайные службы вновь начали усердно хватать всех, от кого исходил дух свободомыслия.

Но Маринеско игнорировал все предостережения и делал все, чего опасались его друзья. Он показал свои исследования и тем, кто ему завидовал, давая им, а также терпеливо ждущему своего часа Особому отделу, который не забыл, что Маринеско ускользнул от него после инцидента в Турку, в руки желанное оружие.

Его докладная записка никогда не была опубликована и никто не знает о ее дальнейшей судьбе. Единственный след, который мы смогли найти, указывает на школу подводного плавания в Кронштадте, где преподаватели использовали в своих лекциях отдельные положения его исследований.

В начале мая 1945 года Маринеско в последний раз отправился в боевой поход. 8 мая капитулировала некогда мощная гитлеровская машина, а 9 мая Москва салютовала советским Вооруженным силам 30 залпами из 1000 орудий. Это был День Победы.

Александр Маринеско и его экипаж услышали об окончании войны, когда всплыли у острова Борнхольм для зарядки аккумуляторных батарей. Лед растаял, вечер был теплым и приятным. Мягкий ветер приносил с острова ощущение близкого лета. «С-13» отпраздновала конец войны водкой и копчеными сосисками.

Отныне не надо было опасаться прохождения минных полей. Не нужно было лежать на дне мелководного Балтийского моря, затаив дыхание, когда вокруг взрывались глубинные бомбы. Больше не будет перекрестного обстрела немецкой артиллерии, когда приходится идти вдоль Финского залива будто сквозь строй шпицрутенов. Не будет и выходов в атаку, и ожидания взрывов торпед по курсу немецкого корабля. Все это осталось в прошлом. Но Маринеско оставался в море до окончания срока похода, так как Сталин не доверял союзникам и продолжал держать свои вооруженные силы в боевой готовности. «С-13» вернулась в Кронштадт к вечеру 24 мая. В этот день в Кремле устрожили большой банкет, и первый тост был произнесен за здоровье русских воинов.

Спустя месяц в Москве состоялся грандиозный двухчасовой Парад Победы. По Красной площади шли танки «Т-34», сокрушившие германский вермахт. За ними следовали большие колонны сухопутных войск и военно-морского флота, а над их головами с грохотом проносились сотни боевых самолетов.

Ни один член экипажа «С-13» не был приглашен в Москву для участия в параде. (По данным Н. Я. Редкобородова, в параде участвовали командир отделения мотористов В. Прудников и радист С. Булаевский. — Ю.Л.). Никто из них особенно не печалился по этому поводу. Они сполна насытились войной и хотели лишь одного — вернуться домой. Все, кроме Маринеско, одержимого одной мыслью. Он должен был заставить командование ВМФ признать факт потопления подводной лодкой «С-13» немецких кораблей «Вильгельм Густлоф» и «Генерал Штойбен» и согласиться с тем, что эти операции принесли единственную в своем роде славу экипажу, дивизии и всему Балтийскому флоту.

Он признался — друзьям, что ведет самый трудный бой в своей жизни.

Маринеско потребовалось пятнадцать лет, чтобы одержать победу. Он приобрел врагов и потерял друзей. Он надоедал штабным офицерам просьбами пересмотреть указ о награждении от 20 апреля. Он замучил всех, кто его окружал, горькими жалобами на несправедливость.

«Война окончена, Саша», — говорили ему сослуживцы. Вначале они сочувствовали ему, затем потеряли терпение. «Забудь о “Вильгельме Густлофе”», — просили они его. Но Маринеско продолжал бороться.

Спустя 23 года адмирал Николай Кузнецов описал атаку «Густлофа» так как ему это было известно на данный момент. В своей статье, опубликованной в одном из ленинградских журналов («Нева». 1968. № 7. — Ю.Л.), он с похвалой отозвался о достижениях «С-13». Однако Кузнецов настаивал, что ему, хотя тогда он являлся Главкомом ВМФ, до начала марта ничего не было известно о гибели «Густлофа». В начале февраля на Ялтинской конференции, на которой Черчилль наседал на Сталина с просьбой как можно быстрее занять данцигские порты, чтобы снять угрозу со стороны немецких подводных лодок, о гибели немецких подводников, находившихся на борту «Густлофа», не было сказано ни слова.

Кузнецов полагал, что потопление «Густлофа» в этой связи определенно стало бы предметом разговора, если бы Сталин или кто-нибудь в ставке знал о гибели корабля. По его мнению, никто не был проинформирован об этом. Кузнецов писал: «Дело в том, что наши Вооруженные силы одерживали одну победу за другой. Не проходило и дня без салюта в честь освобождения одной из столиц или города, победы над крупной вражеской группировкой, форсирования важной водной преграды и овладения дорогой или железнодорожным узлом. Грохот орудий и разноцветных ракет, которые сопровождали каждый залп — иногда до 24 выстрелов — заглушили взрывы торпед “С-13”, которые потопили фашистские корабли».

Адмирал Кузнецов утверждает также, что статья в газете «Стокгольм Тиднинген» является единственным подтверждением факта потопления. Ее прочитали в Москве только после войны. В ней говорится, что одновременно с лодкой Маринеско в тот период в Данцигской бухте действовала советская авиация, поэтому не исключалась возможность, что лайнер потопили летчики. Во всяком случае, некоторые из офицеров могли считать именно так.

Кузнецов вспоминает, что в начале апреля Генеральный штаб получил представление на награждение Маринеско особо почитаемым званием Героя Советского Союза. Но это предложение не было поддержано. «Нашлись люди, которые указали на слабости и недостатки Маринеско, и напомнили, что, даже совершив героический поступок, он способен на следующий день с опозданием вернуться на корабль или другим образом нарушить воинскую дисциплину».

Были и те, кто открыто выступал против Маринеско… Завидуя его популярности, некоторые из его сослуживцев считали, что ему просто повезло, что оба корабля попросту представляли собой удобную цель. Они утверждали, что среднестатистический командир лодки с обычными знаниями и стандартной храбростью точно также уничтожил бы оба корабля и скрылся под защитой темноты.

Кузнецов достаточно дипломатично отводит эти аргументы. Он признает, что каждый русский командир в подобной ситуации поступил бы точно также, но добавляет, что Маринеско искал врага и «С-13» совершила блестящий маневр, чтобы выйти на позицию атаки. Кроме того, когда его преследовали и накрывали глубинными бомбами, он принял правильное решение и вывел подводную лодку и экипаж в безопасное место.

Адмиралу тоже пришлось пережить удары судьбы. После войны он был смещен с поста 1-го заместителя Министра обороны и Главкома ВМФ. В конечном итоге его назначили на незначительную должность в аппарате Министерства обороны, понизив в звании до вице-адмирала.

В своих мемуарах Хрущев описывает, как на Президиуме ЦК КПСС отклонили предложение Кузнецова о создании ударного, но дорогостоящего Военно-морского флота. «Я видел, как кипел от злости Кузнецов. С того дня он открыто выступал не только против наших решений, но и против членов нашего руководства. Он начал спорить с нами, и часто его упрямство и нетерпимость проявлялись в открытую…»

Эти слова можно отнести и к Александру Маринеско, который летом 1945 года начал спорить со своим командованием.

«Ас атаки» был отстранен от командования «С-13» в сентябре 1945 года. Ему предложили стать командиром тральщика. Озлобленный и в подпитии он отказался командовать этим кораблем, за что его понизили в звании до старшего лейтенанта. Враги сразу набросились на «одесского рубаху-парня», а дело, заведенное на него в НКВД, снова сняли с полки. В октябре его уволили из военно-морского флота «за халатное и недостойное отношение к службе».

Потрясенный этим ударом, но не потерявший мужества, Маринеско пытался защищаться. Он устроился в торговый флот, который был своеобразной частью военно-морских сил. Он полагал, что там оценят его опыт. Вместо этого было установлено, что он страдает близорукостью на один глаз. В обычных условиях близорукость не стала бы препятствием при устройстве на работу в торговый флот, он смог бы даже занять командную должность в военно-морском флоте. Определенно это не помешало ему потопить «Густлоф». Но его дело вновь было открыто в НКВД. Маринеско считался неблагонадежным. Возможно, сочли нецелесообразным давать ему должность, позволявшую посещать иностранные порты.

В апреле 1946 года 33-летний бывший командир подводной лодки Александр Маринеско, кавалер ордена Ленина и двух орденов Красного Знамени, награжденный многочисленными боевыми медалями, был списан на берег. Он устроился на работу заведующим складом на предприятие, занимавшееся продажей стройматериалов.