По достижении пятнадцати лет Серафиму пришлось уйти не только из детского дома, но и из школы-интерната. Он поступил в ШРМ — вечернюю школу рабочей молодёжи — и устроился работать на Омский нефтеперерабатывающий завод, ОНПЗ, помощником электрика в электроцех, а уже через три месяца, с честью пройдя испытательный срок и сдав сразу на третий разряд электрика, приступил к самостоятельной работе.
К счастью, на заводе ему тут же выделили место в заводском общежитии, причём в той же комнате вскоре появился и его старый приятель ещё по детскому дому: Данилка.
Когда Серафим вошёл в комнату и увидел статного юношу с правильными чертами лица, тот протянул руку:
— Привет, я твой новый сосед. Зовут меня…
— Неужели это ты, Данилка! — неожиданно воскликнул Серафим. — Ты что, сбрендил, чертяка? Зазнался совсем… Не узнаешь своих старых друзей?
Что-то в голосе вошедшего показалось Данилке знакомым. Он присмотрелся повнимательнее тут же радостно воскликнул: — Господи, Семка!
В этом курносом симпатичном парне с трудом можно было узнать того строптивого и бескомпромиссного мальчишку, с которым Серафим познакомился в первый день своего появления в детском доме.
— Сколько лет, сколько зим, братишка! — Данилка раскинул в стороны руки и крепко обнял Серафима…
* * *
Более трех лет назад Данилка неожиданно получил письмо на трех страницах из Харькова: его разыскала дальняя родственница и приглашала к себе жить. Ехать не хотелось, но руководство уговорило как могло: поезжай, как-никак, родной человек, глядишь, и жизнь наладится…
Данилка не соглашался до тех пор, пока не услышал совет Серафима:
— Данилка, ты же ничем не рискуешь, если согласишься: съезди, осмотрись как следует, а если не понравится, всегда можешь вернуться… А не вернёшься, значит, буду знать, что у тебя все хорошо сложилось… Главное, запомни, ты, Данька, навсегда останешься моим другом, нет, братом! — Серафим вытащил из кармана перочинный ножик, открыл его, чиркнул по своей левой ладони и протянул Данилке.
Не раздумывая не секунды, Данилка проделал то же самое. После этого они сложили свои порезы и почти одновременно произнесли:
— Клянусь, брат!..
* * *
Поначалу они часто писали друг другу: по три-четыре письма в месяц, но однажды одно из писем вдруг вернулось назад. Ничего не понимающий Серафим снова написал письмо, чётко отобразив на нём адрес, и отослал его. Но и оно вернулось, но на этот раз на конверте стоял почтовый штамп: «Адресат выбыл». Куда писать, чтобы разыскать своего друга, Серафим не знал, а потому решил, что если Данилка захочет, то сам он сам его отыщет…
* * *
И вот сейчас они вдруг встретились. Они стояли и долго смотрели друг на друга, веря и не веря своим глазам.
— Что случилось, братишка? — спросил, наконец, Серафим. — Одно моё письмо вернулось, потом другое послал: тоже вернулось, причём с пометкой «Адресат выбыл»… Ты мне можешь объяснить, что это за хрень такая?
— А-а… — Данилка вздохнул и с грустью улыбнулся. — Представляешь, приехал к тётке, та обрадовалась, встретила приветливо, как говорится, со всей любовью, а вскоре и слегла: у неё оказался рак груди в последней стадии… — он махнул рукой. — Вскоре похоронил достойно, устроился на работу, а через пару месяцев заявляется её сын из заключения: у него срок закончился… Прикинь, братишка, срок мотал за свою мать: как-то по пьяни ножом её полоснул по животу… Еле выжила. Когда я приехал и мы стали жить вместе, она часто повторяла, что когда её не станет, все достанется мне… — Данилка скривил губы.
— И что, обманула, что ли?
Да нет, когда она умерла, оказалось, что завещание она не оставила… Так вот, в тот день он заявился весь вдрабадан пьяный, едва на ногах стоит, и своё требует, а меня на улицу гонит… Я и не стерпел: дал в лоб… Он к врачу, потом заяву настрочил в ментовскую… Короче, полтора года навесили на уши… Когда освободился, куда ехать? Потянуло в детство… Конечно же, вернулся сюда, устроился на завод… Жил у знакомых, пока, вот, общагу не дали…
— Так что же ты мне-то не писал, братишка? — сердито спросил Серафим.
— Стыдно было…
— Хорошо, тогда стыдно было, а сейчас, когда вернулся? — настойчиво донимал Серафим.
— Думал, чуть раскручусь и сразу к тебе… Поверь, на следующей неделе уже собирался…
— Да, дела… — протянул Серафим. — А со мной, если, конечно, тебе интересно послушать…
— О тебе я все знаю, — прервал его Данилка. — Думаешь, я случайно к тебе в комнату распределился?
— А что же не узнал?
— Да ты так здорово изменился, что я подумал, что кто-то пришёл тебя навестить…
— Понятно.
— Слушай, братишка, ты не прочь отметить нашу встречу и моё новоселье?
— Спрашиваешь?
— А как ты смотришь на то, чтобы девочек пригласить? — Данилка хитро прищурился.
— Каких девочек? — не понял Серафим.
— Нормальных, сговорчивых… — подмигнул Данилка. »
— Но я как-то… — неуверенно промямлил Серафим, а его лицо мгновенно стало пунцовым.
— Ты что, братишка, до сих пор ни-ни? — он выразительно покачал кулаком ниже пояса.
— Да… как-то… времени не было… — совсем смутился Серафим. — Я даже не знаю…
— Не боись, братишка! Всё будет сделано по высшему разряду! Доверься своему брату… Иди, купи закуси, винца литра три, — он протянул Серафиму деньги.
— Три литра, зачем так много? — ужаснулся Серафим.
— Вина много не бывает, — подмигнул Данилка.
— Вы что, столько выпьете?
— Вы? А ты что? — удивился Данилка.
— Мне нельзя, — решительно возразил Серафим. — Мне завтра на тренировку.
— Ты это всерьёз? — удивился приятель.
— Более чем.
— Ладно, потом разберёмся: иди в магазин, а я девочками займусь… Долго не шляйся: через час жду!..
* * *
Неожиданная, и в то же время столь долгожданная встреча со своим потерянным другом настолько разволновала Серафима, что он, нисколько не задумываясь, согласился отметить это событие. Но когда остался в одиночестве и отправился за покупками, он вдруг осознал, что на вечеринке будут присутствовать девушки. Это осознание его вдруг взволновало: он абсолютно не знал, как вести себя с женским полом. До этого дня он ни разу не сближался с прекрасной половиной человечества.
Нет, не потому, что боялся общаться с ними, а потому, что у него совершенно не было на них времени.
Он нравился девочкам, и не раз, и не два они едва ли не в открытую заигрывали с ним, предлагали дружбу, приглашали в кино или на танцы, а то и на вечеринки, но получалось так, что всякий раз что-либо мешало этим контактам. И постепенно о нём стали говорить, как о нелюдимом мальчике, который боится девочек, хотя это и было далеко от истины.
Поначалу эти слухи задевали его самолюбие, и однажды даже учитель заметил его удручённое настроение.
Внимательно посмотрев на него, Такеши сказал:
— СЫН МОЙ, Я ЗНАЮ, ПОЧЕМУ ТЫ ГРУСТИШЬ…
— Я не грущу, учитель, просто у меня плохое настроение, — попытался возразить Серафим.
— ТЫ СИЛЬНО ПОВЗРОСЛЕЛ ЗА ПОСЛЕДНЕЕ БРЕМЯ, СЫН МОЙ, — не обращая внимание на его слова, продолжил Такеши, — ПРИРОДА БЕРЕТ СБОЕ! ПОВЕРЬ, ТЫ НОРМАЛЬНЫЙ ПАРЕНЬ И СОВСЕМ СКОРО СТАНЕШЬ НОРМАЛЬНЫМ МУЖЧИНОЙ. НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЕ НА ТО, ЧТО О ТЕБЕ ГОВОРЯТ… ВАЖНЕЕ ТО, ЧТО ТЫ САМ ДУМАЕШЬ О СЕБЕ!
— Но они говорят, что я боюсь девочек, а я их нисколечко не боюсь! — с горечью воскликнул Серафим.
— КОНЕЧНО, НЕ БОИШЬСЯ, — согласился японец, — А ТЫ НЕ ПОДУМАЛ О ТОМ, ЧТО ТЕБЯ СПЕЦИАЛЬНО ПРОВОЦИРУЮТ, ВЫДУМЫВАЮТ НЕБЫЛИЦЫ, ГОВОРЯТ ОБИДНЫЕ ВЕЩИ, ЧТОБЫ ПРИВЛЕЧЬ ТВОЁ ВНИМАНИЕ?
— Не подумал, — растерянно ответил Серафим, вдруг широко улыбнулся и весело заметил: — Какой же вы мудрый, учитель! Но что мне делать?
— ЖИТЬ! — заметил Такеши. — ПРОСТО ЖИТЬ. А ДЕВОЧКИ… ПРИДЁТ БРЕМЯ, И БСЕ ВСТАНЕТ НА СБОИ МЕСТА, А ПРИРОДА ВОЗЬМЁТ СБОЕ!
— Каким образом? Уже даже мальчишки смеются надо мною… — нахмурился Серафим.
— СМЕЮТСЯ? — удивился учитель. — НАД ЧЕМ?
— Над тем, что я до сих пор не стал мужчиной, — ответил он и смущённо опустил глаза.
— ПОВЕРЬ, СЫН МОЙ, ТЕ, КТО ХВАСТАЕТ СБОИМИ ПОБЕДАМИ, НАБЕРНЯКА САМ ЕЩЁ НЕ СТАЛ МУЖЧИНОЙ, А МОЖЕТ, ДАЖЕ НЕ ЦЕЛОВАЛСЯ! ЗНАЕШЬ, ЕСТЬ ТАКАЯ МУДРАЯ ПРИТЧА КАК РАЗ ДЛЯ ДАННОГО СЛУЧАЯ… ПРИХОДИТ КАК-ТО СЫН К СВОЕМУ ОТЦУ И ГОВОРИТ: «ПАПА, ВСЕ МОИ СВЕРСТНИКИ РАССКАЗЫАЮТ О СВОИХ ПОБЕДАХ НА СЕКСУАЛЬНОМ ФРОНТЕ…» «И ЧТО, СЫН МОЙ?» — СПРОСИЛ ЕГО ОТЕЦ. «А Я, ПАПА, ДО СИХ ПОР ОСТАЮСЬ ДЕВСТВЕННЫМ И У МЕНЯ НЕ БЫЛО БЛИЗОСТИ ЕЩЁ НИ С ОДНОЙ ДЕВУШКОЙ!» «ГОСПОДИ, СЫН МОЙ, КАКИЕ ПУСТЯКИ! И ТЫ РАССКАЗЫВАЙ ИМ О СВОИХ ПОДВИГАХ!» ТЫ ВСЁ ПОНЯЛ, СЫН МОЙ? — усмехнулся старый учитель и хитро прищурился.
— Но зачем этот обман? — удивился Серафим.
— ДЛЯ САМОУТВЕРЖДЕНИЯ Б ГЛАЗАХ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ. К СОЖАЛЕНИЮ, ТАКИЕ ЛЮДИ НЕ ПОНИМАЮТ, ЧТО ЭТО ЛОЖНОЕ САМОУТВЕРЖДЕНИЕ. А ЛОЖВ Б МАЛОМ — Б БУДУЩЕМ РОЖДАЕТ БОЛЬШУЮ ЛОЖЬ! ПРИДЁТ ТВОЁ БРЕМЯ, И ТЫ СТАНЕШЬ МУЖЧИНОЙ, НО ПОМНИ, ПРОСТОЕ ОБЛАДАНИЕ ЖЕНЩИНОЙ И ЛЮБОВЬ НЕ ВСЕГДА ШАГАЮТ РУКА ОБ РУКУ…
* * *
С того разговора с учителем утекло много времени, и Серафим перестал обращать внимание на разговоры за его спиной и насмешки. Заметив, что это перестало его задевать, Серафима постепенно оставили в покое.
И вот сейчас его давний приятель открыто намекнул на возможную близость с прекрасным полом. Серафим никак не мог понять… Как это так? Придёт совершенно незнакомая девушка, и ему придётся не только с ней общаться, но и, как намекнул Данилка, физически пойти на контакт с ней?!. А вдруг она ему не понравится? Или он не понравится ей? Почему-то второй вариант его устраивал больше.
Ладно, будь что будет, решил Серафим…
Когда он вернулся из магазина, в комнате находились две девушки. Они были примерно одного возраста: лет по двадцать, не больше. Одна рыженькая, шустрая, улыбчивая, другая — брюнетка с карими глазами: молчаливая, застенчивая.
— О, какой мальчик! — воскликнула рыжая, сама подскочила к Серафиму, помогла ему освободиться от покупок, после чего протянула руку. — Меня Надеждой зовут, а подругу — Настей. А тебя Серафим, не так ли?
— Можно просто Сема, — отвечая на её рукопожатие и бесстыдное рассматривание, Серафим смутился, не знал, как себя вести, куда глаза девать.
— А ты чо, Настька, сидишь, как бедная родственница? Подойди, познакомься с мальчиком.
Настя встала, подошла и не глядя на Серафима протянула ему руку:
— Настя, — тихо проговорила она и в смущении не могла поднять на него глаз.
— Боже ж ты мой, — всплеснула руками рыжая, — Настя глазки потупила, как целочка. Да поцелуй парня, а то он невесть что подумает и сбежит.
Ну, Надька, ты и шалава! — сердито бросила подруга. — Не видишь что ли: парень и так смущается, не знает, куда руки деть, а ты со своими шуточками.
— Все они поначалу смущаются, а как в постель затащут… — заявила рыжая, но развить свою мысль не успела: в комнату вошёл Данилка.
— Ты уже здесь, Сема? — обрадовался он. — Познакомились?
— Познакомились, — ехидно усмехнулась рыжая.
— Вот и славненько… Чего сидите, девчонки, а ну, быстро стол накрывайте…
С шутками и прибаутками, поглядывая на мальчиков, девицы поспешили к выполнению свои обязанностей.
Данилка отвёл Серафима в дальний угол и тихо спросил:
— Ну, как тебе девочки?
— Нормальные, -неопределённо ответил Серафим.
— Тебе какая больше нравится?
— Что значит, какая? — не понял он. — Ты мне скажи, с какой ты встречаешься?
— Ты что, Сема, не понял? — удивился Данилка. — Я ж для тебя все организовал: мне всё равно, с какой кувыркаться. Выбирай для себя, а мне что достанется!
— Я так не могу, — нахмурился он.
— Как? — не врубился приятель.
— А так: толком ещё не познакомились и сразу в постель, — угрюмо пояснил Серафим.
— Почему сразу? Посидим, выпьем, покушаем, музычку послушаем, а потом уже и в постельку можно…
— Вот так, без чувств? — искренне удивился Серафим.
— Какие чувства, Сема? — усмехнулся Данилка. — Дурную кровь согнал и привет!
— А девчонки? Неужели они тоже согласны? — кажется, он ещё больше удивился.
— А как же! Если бы не были согласны, не пришли бы… — он вдруг взглянул в их сторону. — Ты гляди, какие косяки на тебя давит Настена! Как она тебе?
— Нормально, — Серафим вдруг смутился.
— Вот и решено: мне — Надька, тебе — Настена…
Сели за стол. Как ни уговаривали Серафима, он так ни капли и не выпил. Поддерживая его, Настя тоже лишь пригубила, зато Данилка и Надежда разошлись не на шутку и вскоре опьянели настолько, что готовы были перейти к интимным ласкам прямо за столом. Во всяком случае, когда Данилка вывалил её пышные груди наружу и принялся их тискать, подмигивая Серафиму, чтобы тот тоже приступал к действию.
В какой-то момент Надежда не выдержала, взглянула на свою подругу и, пьяно икнув, развязно проговорила:
— Настена, хватит из себя целочку разыгрывать, чего сидишь бесплатно? Помоги Семушке расслабиться!
— Не боись, подруга, мы сами разберёмся… — заметила «скромная» Настя.
Затем она подняла свои глаза на Серафима, призывно посмотрела, провела пальчиком по его губам. И вдруг, несколько грубовато, совсем по-мужски, обхватила ладонями его голову, впилась губами ему в губы, а когда почувствовала, что он откликнулся на её поцелуй, Настя взяла его руку, смело сунула её под подол своей коротенькой юбчонки прямо между ног и тут же зажала её своими бёдрами.
Это оказалось столь неожиданным, что Серафим не успел среагировать, но когда его пальцы ощутили горячую девичью кожу, по всему его телу пробежала какая-то странная волна. Что это было, он не понимал: никогда ничего подобного не испытывал. Он вдруг ощутил, как в его штанах зашевелилось его мужское достоинство, которое стало расти и твердеть. Почему-то это напугало его, и он, выдернув руку, резко отстранился от девушки.
— Почему? — с удивлением прошептала Настя в его ухо.
— Не могу я так! — шёпотом бросил он.
— Как? — не поняла Настя.
— При них не могу, — кивнул Серафим на двух увлечённых друг другом ребят.
— И что же нам делать?
— Давай уйдём отсюда? — У тебя есть куда?
— Нет…
— Ладно, пошли, — чуть подумав, ответила Настя.
— Куда?
— Ко мне!
— К тебе?
— Ну… Да ты не боись: мать сегодня в ночную, — игриво пояснила Настя и тут же испытывающе взглянула ему в глаза.
— Что?
— Я на Амурских живу, не боишься?..
* * *
Район Амурских улиц был одним из самых криминальных районов в Омске. На этой окраине города селили в ветхих рабочих общежитиях бывших зэков, освободившихся из мест заключения после отбытия наказания, там же стояли ветхие домишки, в которых обитали пьяницы, хулиганы, дебоширы.
Оказаться в такой дыре всё равно, что оказаться на дне. Не было ни одного дня, чтобы район Амурских не попадал в криминальную сводку новостей.
* * *
— А чего мне бояться, пошли… — нервно предложил он: все ещё переживая те ощущения, которые появились во время прикосновения к её нежной коже между ног.
Почти всю дорогу они шли молча и сосредоточенно. Нужно заметить, что им не нужны были слова: их руки, соприкасаясь иногда, говорили больше, чем слова. Как-то, помогая Насте перешагнуть через лужу, он поддержал её за локоть и ощутил, как по телу девушки тоже пробежала дрожь.
— Ты мне нравишься, Сема! — прошептала она и прижалась к его плечу своей пышной грудью.
Серафим хотел что-то сказать, но не успел:
— У, черт! — вырвалось у Насти. — Так я и знала, — в её голосе послышался страх.
— Что случилось?
— Сыч со своей кодлой, — прошептала девушка.
Серафим заметил даже в сумерках, как её лицо сильно побледнело.
Серафим посмотрел в ту сторону, куда был направлен взгляд Насти: метрах в ста пятидесяти навстречу им двигалась компания из четырех молодых парней.
— Кто такой Сыч?
— Местный авторитет: настоящий бандит! Давай свернём в сторону, — её голос испуганно дрогнул.
— А где твой дом?
— Вон там, — кивнула она в сторону, откуда шли те, кто её напугал.
— Ну и иди спокойно… А может ты ему что-то должна? — прямо спросил Серафим.
— Ничего я ему не должна! — твёрдо заверила она. — Но поверь, этот Сыч спокойно пройти нам не даст… Слушай, Семушка, ты возвращайся, а я задержу их…
— Я понял! Ты же с ним встречалась? — догадался вдруг Серафим.
— Встречалась… — кивнула Настя. — Думала, он нормальный парень, а Сыч самый настоящий садист, — она горько всхлипнула. — Ширнется наркотиком и давай издеваться… Однажды даже бритвой мне руку порезал! Вот я его и бросила…
— Вот сволочь! — ругнулся Серафим. — Иди рядом и ничего не бойся, — спокойно предложил он.
— Да они ж убьют тебя! — всхлипнула она.
— Пусть попробуют, — зло процедил он сквозь зубы.
Расстояние между ними быстро сокращалось, и когда до компании Сыча осталось метров пять и казалось, что они спокойно разойдутся, сутулый парень лет тридцати, с довольно симпатичным лицом и многочисленными наколками на руках, резко повернулся в их сторону, словно до этого их и не видел.
— Ба-ба-ба! — ехидно воскликнул он. — Посмотрите, пацаны, кого я вижу. Настена, любовь моя, с кем это ты шлындраешь по нашей улице? Кто это оказался таким смелым, что решился сунуться на нашу территорию?
— Сыч, не трогай его! — испуганно воскликнула Настя.
— Да кому нужен этот шпиндель? — брезгливо усмехнулся тот. — Так, поговорим по душам и отпустим, если окажется с понятием… — Сыч повернулся к своим приятелям и хитро подмигнул: — Правильно я базарю, братва?
— Конечно, Сыч! — осклабились те.
— Ну, чо, шпиндель, поговорим? — спросил Сыч.
— Прошу, не трогай его, Сыч! — вновь вскрикнула Настя.
— Молчи, шалава! — грубо оборвал её Сыч. — С тобой я потом побазарю… — в его голосе слышалась явная угроза.
— Погоди, Настена, — тихо заметил Серафим, в его голосе явно ощущался металл.
Поначалу его задело, что Сыч назвал его шпинделем, и он разозлился. Кому не станет обидно? А кроме того Сыч обозвал и Настю: девушку, которая была с ним.
— Их же четверо, — испуганно и обречённо прошептала девушка. — Уходи, я сама разберусь с Сычем…
— Я никому не позволю оскорблять девушку! — недовольно проговорил Серафим, глядя на Сыча.
— Девушку? — деланно расхохотался тот. — Девушку с тремя щёлочками! — он подал знак приятелям.
Те быстро окружили их, в открытую усмехаясь и предвкушая, как будут бить чужака.
— Ты не боись, шпиндель, мы тебя будем бить долго и больно, но не до смерти, — цинично процедил сквозь зубы Сыч.
Тем не менее как главарь он стоял поодаль, предоставляя своим подручным разобраться с чужаком.
Серафим спокойно осмотрел лица нападающих и невозмутимо спросил:
— Может, ещё кого позовёте?
— Для чего? — не понял Сыч.
— Четверо на одного: не маловато ли?
Настя с удивлением смотрела на своего защитника: то ли он такой смелый, то ли сдвинулся по фазе.
— Ты смотри, Сыч, шпиндель-то ещё и издевается над нами, — зло воскликнул один из плотных парней. — Можно я на нём удары отработаю?
— А чо, все по честному, один на один… Валяй, Зяма, а мы полюбуемся, — милостиво разрешил Сыч.
— Ты чего, Сыч, он же вдвое здоровее! — чуть не плача, воскликнула Настя.
— Значит, не повезло твоему шпинделю! — ухмыльнулся тот. — И где ты его раскопала?
Настя попыталась не дать Серафиму выйти к Зяме, но он вежливо отстранил девушку:
— Постой спокойно в сторонке и ни во что не вмешивайся… — затем повернулся к Сычу. — Слушай, Сыч, давай так: если я одержу верх над Зямой, ты оставишь в покое Настю…
— Ты что, условие мне ставишь? — мгновенно вспылил тот.
— Пока только предлагаю, — возразил Серафим.
— Пока? Ну ты и наглец, шпиндель… — и тут же выкрикнул: — Врежь ему, Зяма!
Не мешкая ни секунды, здоровяк выкинул в сторону Серафима здоровенный, напоминающий кувалду, кулак. Серафим легко уклонился и чуть заметным движением ткнул нападающего пальцем в солнечное сплетение. Тычок был столь стремительным, что никто не успел заметить его, но с удивлением увидели, как массивное тело Зямы мешком плюхнулось на землю.
— Ты чо, падла, шилом проткнул нашего Зяму? — воскликнул Сыч.
— Он сам споткнулся и упал, — пожал плечами Серафим.
— Бей его! — выкрикнул Сыч, и двое его дружков бросились на Серафима.
И вдруг, словно подкинутый невидимой пружиной, Серафим выпрыгнул вверх и в разножке нанёс два сильных удара нападавшим: одному — в шею, другому — в лоб. И тот, и другой, словно наткнувшись на бетонную стену, упали к его ногам и не шевелились.
— Ну, сучий шпиндель, ты вывел меня! Сейчас я тебя кончу! — в злобе выкрикнул Сыч.
Он вырвал из внутреннего кармана пиджака узкий стилет, отполированная сталь которого ярко блеснула в свете единственного уличного фонаря.
— Ну почему мне никогда никто не верит, — с огорчением вздохнул Серафим.
И вдруг он выпрыгнул и провёл свой любимый двойной удар маваши: одной ногой он выбил из рук нападавшего стилет, причём у Сыча хрустнуло запястье, второй удар Серафима пришёлся ему прямо в ухо.
Сыч упал, подхватил здоровой рукой сломанную руку и принялся визжать от боли, выкрикивая в адрес Серафима проклятия и угрозы:
— Все, шпиндель, ты не жилец: я тебя, бля, из-под земли достану и на куски порежу!
Серафим поднял с земли стилет и поднёс его к шее Сыча:
— Вот как? Точно так, как ты порезал Настю? А теперь ты обещаешь меня на куски порезать? — сделанным спокойствием спросил Серафим.
— Ты чо, паря, ты чо? — не на шутку испугался Сыч. — Ты ж в тюрьму попадёшь! Пошутил я, пошутил!
— Дрожишь? — зло спросил Серафим. — Ну, Сыч, ты и падаль: едва не заставил меня стать убийцей…
— Слушай, а ты, случаем, не тот парень из детдома, кто Рыжего Коляна с его кодлой… — неожиданно начал Сыч, но его оборвал Серафим.
— Откуда ты Рыжего знаешь?
— На командировке с ним парился… Ой, бля, больно-то как! Ты же руку мне сломал, — с обидой воскликнул Сыч, неловко пошевелив рукой.
— Скажи спасибо, что голова осталась на месте, — поморщился Серафим. — Так ты принимаешь моё условие?
— Какое? — не понял Сыч.
— С этого момента ты забудешь о том, что для тебя на свете существует такая девушка, как Настена!
— Господи, да забирай ты её себе: на фиг мне такая шлю… Ой! — вскрикнул он от боли: Серафим напомнил, стукнув по сломанной руке, и тут же поправился. — Поверь, не нужна мне эта девчонка… И тебя больше никто не тронет, — заверил он.
— По поводу меня, как хочешь: можешь ещё попробовать. Только побольше кодлу собери, но тогда не обессудь: башку точно оторву, — Серафим пожал плечами и с угрозой добавил: — И смотри, не дай тебе Бог нарушить слово, пеняй на себя!
— Знаю, голову оторвёшь, — хмуро кивнул Сыч и торопливо добавил: — Все понял!
— Вот и хорошо, — улыбнулся Серафим, потом отпустил его, взял под руку все ещё не пришедшую в себя Настю, и они медленно направились к её дому.
* * *
В эту ночь Серафим стал мужчиной, но более с Настей он никогда не виделся: почему-то ему было не только стыдно, но и противно. Вполне вероятно, что эти ощущения были от того, что девушка, безмерно благодарная за то, что за неё впервые кто-то вступился, да ещё с риском для жизни, проделала с ним в кровати такие сексуальные изощрения, от которых у него долго, даже при одном лишь воспоминании, выступал пот и приходило не только возбуждение, но и тут же возникало ощущение брезгливости…