Поручая Вадиму Андреевичу Петрову составить досье на Лютого, Кактус не ошибся. Петруха, истинный профессионал тайного наблюдения, прекрасно знал свое дело. Его никогда не интересовали качества человека, за которым приходилось следить: порядочен он или подонок, умен или глуп. В кагэбэшных «протоколах наблюдения» тех, за которыми велась скрытая слежка, именовали, как правило, казенным термином «объект», и бывший комитетчик давно приучился видеть в людях нечто вроде неодушевленных предметов, которые только передвигаются в пространстве да контактируют с другими предметами — одушевленными или неодушевленными.

Таков цинизм профессионалов: врач редко сострадает больному, ментовский следователь не внемлет доводам осужденного, а могильщик — стенаниям родственников покойного.

За время службы в «наружке» Вадиму Андреевичу приходилось руководить слежкой и за резидентами иностранных разведок, и за среднеазиатскими наркобаронами, и даже за бывшими коллегами. И не было случая, чтобы майор Петров не справился с заданием.

Сбор досье на Лютого было решено начать с главного — изучения биографических данных. Увы, тут Петруху ждало разочарование: удивительно, но в документах МУРа, РУОПа и ГУИНа, к которым он имел доступ, о Нечаеве Максиме Александровиче не было никакой информации. А ведь этот человек в свое время был осужден по серьезной 77–й статье, то есть за бандитизм!

Петров сменил тактику — всю последующую неделю он колесил по московским архивам.

Российский человек затеряться не может. Уже само его появление на свет фиксируется в архиве загса, о чем выдается соответствующий документ. Дальше — больше: прописка, медицинская карточка в поликлинике, заявления на получение документов, удостоверяющих личность, поступление в техникумы и вузы, воинский учет, а главное — анкета: если человек хоть неделю, хоть день проработал в государственном учреждении, на него обязательно заведут личное дело. Анкету положено заполнять самолично, чтобы потом заполнявший не мог отвертеться от уголовной ответственности за сообщение заведомо ложных сведений.

В архиве загса Краснопресненского района Москвы Петров отыскал первые нити: регистрацию брака между гр. Нечаевым М. А. и Наровчатовой М. В. Там же была обнаружена копия свидетельства о рождении Нечаева Павла Максимовича и копии свидетельств о смерти жены и сына.

Эти нити дали возможность проследить последующее, и новые открытия неприятно поразили Вадима Андреевича. Оказывается, несомненный лидер сабуровских бандитов Лютый закончил не что иное, как Высшую Краснознаменную школу КГБ, а затем довольно долго подвизался во 2–м главном управлении КГБ, занимаясь в основном контрразведывательной деятельностью. Затем увольнение из органов в запас «за поступки, несовместимые с моральным обликом советского чекиста». Потом следы Нечаева почему‑то терялись.

Чем он занимался дальнейшие пять лет, где жил, с кем сотрудничал — непонятно, но получалось, что всего полгода назад Лютый словно выплыл из небытия, чтобы встать во главе организованной преступной группировки.

Как это получилось?

Сколько ни задавал себе этот вопрос Вадим Андреевич, ответить на него так и не смог. Нет, в том, что Нечаев оказался бывшим кадровым офицером спецслужб, не было ничего необычного. Вон сколько уволенных в резерв кагэбэшников да гэрэушников стекаются под знамена солнцевских, измайловских да подольских авторитетов, и это давно уже никого не удивляет. Настораживало другое: в отличие от Петрова, который не скрывал своего «комитетского» прошлого, Лютый никогда о нем даже не заикался.

И это, естественно, наводило на подозрения.

Петров начал наблюдение за Нечаевым лишь после того, как выяснил через архивы все, что только было возможно. Несомненный профессионализм главаря группировки, неожиданно оказавшегося недавним коллегой, предполагал работу грамотную, аккуратную и чистую, и Вадим Андреевич мобилизовал все свои способности и навыки.

Установить миниатюрный радиомаяк в джип Лютого не составляло большого труда — теперь все передвижения «объекта» по столице фиксировались с достаточной точностью. Звуковые сканеры, способные прослушивать как обыкновенные телефонные переговоры, так и мобильные, позволяли быть в курсе ближайших планов Нечаева. И теперь составление досье перешло к решающему этапу: сбору информации обо всех контактах Максима Александровича.

Был у Петрухи один несомненный плюс: когда его принимали в группировку по рекомендации еще одного бывшего сотрудника «семерки», уже подвизавшегося в рядах сабуровских, Лютый был в отъезде, и обязательное собеседование проводил Кактус. Теперь он был формально представлен главарю — таков уж установленный Лютым порядок, — но хитрый Кактус предусмотрительно умолчал об особенностях бывшей службы и высокой квалификации новичка. Поэтому Петруха не вызвал у Максима никакого интереса и по принятой в группировке иерархии остался под началом Кактуса. Кроме того, Максим интуитивно избегал в своем новом качестве лидера группировки лишних контактов с бывшими коллегами, даже в случае их вступления в банду. Петруха, по виду неприметный и безобидный «топтун», был для Лютого одним из многих, и потому оставалась надежда, что Максим не запомнил эту серенькую, ничем не примечательную личность.

Огромный «Шевроле–Блейзер» медленно плыл в потоке автомобилей по Кутузовскому проспекту. Соседние машины испуганно шарахались в сторону, уступая дорогу, — ни у кого даже и мысли не было подрезать тяжелый джип. И не потому, что столкновение с этой чудовищной, напоминающей танк машиной не сулило бы автовладельцам ничего хорошего. Тонированные антрацитно–черные стекла, никелированный кенгурятник, отливающий холодным серебром, вызывающе высокий прут антенны, уверенная манера езды — все это косвенно свидетельствовало о том, что машина может принадлежать криминальному лидеру.

За рулем действительно сидел лидер сабуровских, сам Лютый. Теперь Максим походил на типичного авторитета новой формации даже внешне: модная стрижка «бобрик», дорогой кашемировый пиджак, огромная цепь червонного золота на шее. Не вязался с этим обликом только взгляд серых глаз, окруженных сетью мелких морщинок: такой взгляд, точный, строгий и чуточку печальный, бывает у людей, которым приходится подолгу пристально вглядываться вдаль.

Свернув с Кутузовского на неширокую улицу, Лютый проехал несколько кварталов, закатил в проходной двор и остановился у стареньких потрепанных грязно–белого цвета «Жигулей». Дальнейшие действия Нечаева отличались продуманностью и быстротой: выйдя из «Шевроле–Блейзера», он тут же пересел в «Жигули» и, проследовав в соседний двор, быстро переоделся, не выходя из машины. Свернутый кашемировый пиджак уместился в спортивной сумке, а вместо него на плечах Максима появилась потертая джинсовая куртка. Темный парик, накладные усики и очки в роговой оправе до неузнаваемости изменили его облик. Еще минута, и «Жигули», скрипя подвеской, выкатили на противоположную улицу.

Спустя час неприметная машина ехала в сторону Рязанского шоссе. Обладатель накладных усиков то и дело посматривал на часы: через сорок минут у него была запланирована встреча с Прокурором.

Когда Максим подъехал, машина Прокурора уже стояла на месте встречи, и Нечаев вышел из своих «Жигулей».

Замечательно выглядите, Максим Александрович! — Высокопоставленный кремлевский чиновник, выйдя из салона правительственного лимузина, с чувством пожал Нечаеву руку и улыбнулся.

Лютый пожал плечами:

Сами понимаете, конспирация.

Удачно, удачно, — усмехнулся Прокурор, — но при желании вас все равно можно узнать.

Понимаю, — вздохнул Максим, — мимика, жесты, ритм движения. Чтобы все это изменить, следует серьезно заниматься собой. А у меня времени на это нет.

Не удивительно…

Их встреча происходила на небольшой площадке–отстойнике рядом с оживленной трассой. Мимо со свистом проносились малолитражки, тяжело катили переполненные пригородные автобусы, тяжеловесные фуры междугородных перевозок, и субтильные деревца на обочинах пригибались от вздымаемых потоков воздуха.

Прокурор, достав сигаретную пачку, зашелестел целлофаном обертки и, прежде чем закурить самому, предусмотрительно протянул сигареты Максиму.

Прошу.

Спасибо. — Максим закурил и тут же поймал себя на мысли, что никогда прежде не угощался сигаретами этого человека. Это могло означать, что Прокурор стал ему доверять больше, чем прежде.

Ну, рассказывайте, что у вас нового, — произнес руководитель совсекретной структуры КР, — покушений больше не было?

Нет.

Думаю, и не будет.

Почему?

Прокурор неторопливо снял очки, извлек из кармана белоснежный носовой платок, долго протирал линзы, словно находя в этом занятии непонятное удовольствие.

Лютый смотрел на собеседника вопросительно, не мигая, тот видел это, но не спешил с ответом.

Почему вы так думаете? — повторил Нечаев с нажимом.

Позавчера коньковский Вист и Силантий из Очакова встречались с нашим общим знакомым, — начал объяснять Прокурор.

С Алексеем Николаевичем? — сразу догадался Максим.

Да. Приехали за советом. Или, как это у них называется, «развести рамсы». Мол, что дальше с вами делать.

И что же им Коттон насоветовал? — Казалось, Максим не до конца верит Прокурору.

Заключить с сабуровскими мир. Во–первых, худой мир лучше доброй войны, а война уже всем надоела, во–вторых, и коньковские, и очаковские и без того обескровлены, а в–третьих… судя по всему, в недалеком будущем обе группировки могут влиться в вашу криминальную империю.

Неожиданно на шоссе рядом с отстойником остановилась двадцать первая «Волга» — ржавая, побитая, эдакий ветеран свалки металлолома. Странно, но подобные раритеты до сих пор встречаются на московских дорогах. Нечаев, продолжая слушать, автоматически обернулся в сторону «Волги». Из салона вылез невысокий сутулый мужчина в замасленной телогрейке, дернул капот, склонил голову, что‑то бормоча себе под нос.

Может быть, переберемся на другое место? — предложил Лютый на всякий случай, словно что‑то почувствовав.

Вас смущает этот старинный драндулет? — догадался Прокурор и продолжил чуточку иронично: — Думаю, ничего страшного не произойдет, если мы продолжим беседовать тут. Видимо, это усталый сельский труженик, продав продукцию своего фермерского хозяйства, едет домой. К сожалению, он еще не настолько богат, чтобы приобрести более современную и надежную машину.

Так на чем мы остановились? — напомнил Нечаев, продолжая, однако, краем глаза наблюдать за «Волгой» и ее владельцем.

Насколько мне известно, Силантий настроен воевать до победного. Вы ведь изучали его досье и знаете сами: он человек весьма амбициозный, жесткий, неуступчивый, а главное, не очень умный. Вист пока колеблется, но, судя по всему, предпримет шаги для примирения.

Если это действительно произойдет, в столице у нас не останется конкурентов. Не считая, конечно, несговорчивого Силантия. Но его ликвидация — дело нескольких недель. А после его гибели очаковские разбегутся в разные стороны.

Вот–вот, — поджал губы Прокурор, — думаю, к концу этого года вы станете единоличными хозяевами Москвы и Подмосковья. И тогда можно будет приступить к уничтожению «короля крыс»… Как вы понимаете, на этом заключительном и решающем этапе главная роль отводится вам, Максим Александрович.

Что вы имеете в виду?

Обладатель золотых очков не успел ответить — неожиданно водитель «Волги» отошел от машины и направился к ним.

Мужики! — крикнул он еще издали. — У меня, бля, предохранитель полетел. Может быть, у вас чего такого найдется? — кивнул он в сторону прокуроровской «ауди».

От этой машины не подойдет, — неприязненно хмыкнул Нечаев и, едва взглянув на водителя, поймал себя на мысли, что манера держать себя эдаким рубахой–парнем чуточку наигранная и потому малоубедительная.

Замасленная телогрейка со следами свежей земли, линялые джинсы, вязаная лыжная шапочка с легкомысленным помпоном… Лицо невезучего автовладельца было серым и морщинистым, левую щеку сверху вниз пересекал глубокий, сразу бросающийся в глаза шрам. Словом, оно было вполне обычным для сельского пролетария, но руки, хотя и были перемазаны машинным маслом, не имели следов тяжелой физической работы.

Руки эти еще более насторожили Максима. Хотя мысли его были полностью заняты беседой с Прокурором, нечто в облике и повадках этого странного деревенского работяги с руками интеллигента показалось ему отдаленно знакомым.

Будто он этого человека где‑то мельком видел и даже, может быть, разговаривал с ним. Но Нечаев в своей бурной жизни сталкивался с таким количеством людей, что, как он ни напрягал память, ничего путного вспомнить не сумел.

Еще и поэтому подозрения и настороженность остались и укрепились.

Сунув руку в карман куртки, где лежал пистолет, Максим посоветовал, но уже подчеркнуто доброжелательно:

Возьми старый предохранитель, плотно оберни фольгой от сигаретной пачки и поставь на место. Должно сработать.

Так ведь не курю я, — виновато произнес подошедший. — Мужики, может быть, одолжите?

Ни слова не говоря, Прокурор протянул ему только что початую пачку сигарет. Владелец автомобильного антиквариата оторвал кусочек и, пробормотав нечто вроде благодарности, двинулся в сторону своей «Волги».

А Лютый, проводив его недобрым взглядом, продолжил прерванный разговор:

Как вы видите конечный этап? Какую роль отводите мне?

Все крайне просто: вы должны собрать максимум информации и улик, которые на судебных процессах окажутся неопровержимыми. Впрочем, все нити и без того у вас. А относительно собственной судьбы можете быть спокойны.

Имеете в виду возможную месть тех, кого я отправлю за решетку? — уточнил Максим.

Большинство лидеров, несомненно, пойдет на остров Огненный. Есть там такая жуткая тюрьма для тех, кому расстрел заменили пожизненным заключением. Кстати, большинство узников этой тюрьмы пишут заявления с просьбой об изменении меры наказания на расстрел. А вы… можете не беспокоиться, вы останетесь в авторитете. Я вам потом расскажу, что и как, — закончил Прокурор.

Лютый нахмурил лоб.

Еще несколько вопросов. Скажите, что будет со всеми этими подшефными бизнесменами, банкирами, которым сабуровские держат крышу? Куда пойдут астрономические суммы, переведенные на зарубежные банковские счета?

Бизнесмены будут по–прежнему заниматься своим бизнесом, получив, таким образом, полную свободу действий. Или почти полную. Теперешняя налоговая инспекция — похлеще любого отмороженного бандита, — хмыкнул Прокурор. — А ценности и деньги подлежат конфискации. Что, впрочем, естественно, как вы понимаете. Что‑то еще?

Да нет, пожалуй, все, — согласился Нечаев, потом спросил: — Следующая встреча через неделю, как и договаривались?

Да, но уже в другом месте. В охотничьем хозяйстве, где обычно, — кивнул Прокурор и с какой‑то необъяснимой печалью взглянул на собеседника — так, во всяком случае, показалось самому Лютому.

Всего хорошего.

И вам также.

Прокурор с чувством пожал Нечаеву руку..

Берегите себя, Максим Александрович, — были его последние слова.

Постараюсь, — кивнул Лютый, затем сел в свою старенькую машину и тронулся вперед.

Казалось, его мысли должны были быть заняты разговором с Прокурором, однако это было совсем не так: почему‑то перед его взором стоял тот странный водитель «Волги», вспоминалась его манера разговаривать, двигаться, его слишком внимательный взгляд, словно изучающий собеседников. Кого‑то он и впрямь напоминал. Но кого?

Жизнь, как известно, прекрасна, что само по себе удивительно и не бесспорно. Ибо эта же жизнь полна превратностей, что, впрочем, удивительней еще больше.

Наверное, если бы какая‑нибудь проницательная гадалка или какой‑нибудь экстрасенс поведали Вадиму Андреевичу Петрову, что произойдет с ним после фиксации беседы на Рязанском шоссе, тот никогда бы не поверил.

…Добитая двадцать первая «Волга» была буквально нафарширована подслушивающей и подглядывающей техникой. Три скрытые портативные видеокамеры давали отличную возможность фиксировать лица и движения «объектов», а специальный аудиосканер позволял слышать и записывать все звуки в радиусе пятидесяти метров, создавая, таким образом, своеобразную звуковую дорожку.

Петров даже решил немного рискнуть и пойти на контакт с Лютым. Многоопытный и талантливый в своем роде шпик, он заранее специальным гримом нанес на свою левую щеку сразу бросающийся в глаза шрам. Петров подошел к говорившим поближе: миниатюрная видеокамера, замаскированная под пуговицу, отлично запечатлела и Нечаева, и его загадочного собеседника в золотых очках, лицо которого показалось Петрову довольно знакомым.

Как ни маскировался Лютый, как он ни конспирировался, бывший «топтун» вычислил его довольно быстро. Что‑что, а взгляд у бывшего майора «семерки» был точным и наметанным. Да и простенький ход со сменой роскошного американского джипа на скромные «Жигули» не стал самым большим ребусом, который мог предложить Максим, — в свое время Вадиму Андреевичу попадались «объекты» и похлеще, и поизощреннее.

Маскарад с переодеванием и накладными усами вызвал у Петрухи лишь легкую усмешку: характерные жесты, рисунок движений, неосознанные мельчайшие, но довольно узнаваемые детали остаются прежними, даже если «объект» переодевается в женщину или старика.

А доказать соответствие видеоряда и звуковой дорожки не представлялось сложным.

Человеческий голос невозможно подделать, гак же, как радужку глаза или узоры линий рук. Достаточно лишь сравнить несколько образцов аудиозаписей посредством хитроумной компьютерной программы, чтобы сказать однозначно, кому принадлежат те или иные слова.

Когда обе машины, и черная «ауди», и добитые «Жигули», скрылись из виду, Петров, выждав контрольные полчаса у открытого капота своей «Волги» и переложив видео- и аудиокассеты в спортивную сумку, переоделся, аккуратно стер со щеки нарисованный шрам и покатил обратно в столицу. На лице Вадима Андреевича играла самодовольная усмешка: он и сам не ожидал, что начало слежки станет таким многообещающим.

Теперь предстояло вернуться домой, просмотреть записи и на свежую голову проанализировать собранный материал. А главное — выяснить: кто же этот странный тип в золотых очках и почему ему так знакомо его лицо?

Бывший майор «конторы» жил один в типовой двухкомнатной «хрущевке» на Новочеремушкинской улице, и никто не мог помешать ему заняться анализом подсмотренного и подслушанного. Однако этим планам Петрова не суждено было сбыться: вмешался случай.

Не доехав до своего дома всего несколько кварталов, Вадим Андреевич вспомнил, что в холодильнике пусто. Да и в баре тоже — как и многие чекисты старой закалки, Петров любил приложиться к рюмке. А потому пришлось свернуть к ближайшему супермаркету.

Наступил час пик. Люди возвращались с работы, и в магазине было многолюдно. Стоя в очереди у кассы, бывший майор КГБ с тоской вспоминал так называемые «столы заказов» Большой Лубянки. Там не было ругани и толкотни, там не приходилось терять время в изматывающих очередях, а закуска и хорошая выпивка стоили несравненно меньше не только по тем временам, но и по нынешним.

Ну ты, старый козел, давай проходи, — прозвучало над самым ухом.

Бывший чекист, инстинктивно обернувшись назад, увидел высокого, крепко сбитого амбала лет двадцати двух, в потертой кожаной куртке и спортивных штанах с алыми лампасами.

А повежливей нельзя? — устало буркнул Петров, которому совершенно не хотелось вступать в пререкания с этим скотом, и тут же вспомнил, что уже где‑то видел его.

Видимо, тот также обладал неплохой зрительной памятью, потому что, отступив на шаг назад, тут же процедил:

А–а-а, дружбан Сытого! Сабуровский!

Вдруг вспомнились и офис очень солидной фирмы в Тушине, и переговоры с «крышниками» из Внукова, и неопровержимый аргумент, представленный сабуровским бригадиром по кличке Сытый, — кассета с видеозаписями, скрытно отснятыми им, Петровым.

Кажется, это было месяца два тому назад. И кажется, этот урод был водителем внуковского авторитета. Видеокассету демонстрировал он, Петров, и все закончилось отлично: оппоненты в борьбе за денежные знаки спорного бизнесмена мгновенно ретировались.

Но это было тогда.

А сейчас…

Амбал в спортивных штанах поднял руку, выискивая кого‑то взглядом, потом выкрикнул:

Валек, Минька, быстро сюда!

В подмышечной кобуре Вадима Андреевича лежал ПМ со снятым предохранителем, но не устраивать же пальбу в набитом людьми супермаркете! Да и эти уроды наверняка были вооружены не перочинными ножиками.

Правильное решение пришло мгновенно. Бросив в лицо внуковскому бандиту корзину с продуктами, Вадим Андреевич, расталкивая недоумевающих покупателей, побежал назад, в торговый зал. План его был прост — пока к замешкавшемуся товарищу подоспеют Валек и Минька, он наверняка успеет скрыться через служебный вход.

Руку оттягивала спортивная сумка с аппаратурой, но Вадим Андреевич ни при каких обстоятельствах не бросил бы ее на произвол судьбы.

Оттолкнув толстую продавщицу, спешившую к месту происшествия, Петров помчался в сторону открытой двери служебного выхода. Позади послышалось злое сопение и не менее злобные выкрики:

Стой, сучонок, или я тебя порву, как грелку!

Недолго думая, бывший комитетчик выхватил из груды лежавших на прилавке консервов несколько упаковок, по одной запуская ими в голову преследователя, — позади послышался звон разбиваемого стекла, глухой удар падающего тела, испуганные возгласы покупателей и ругань разъяренного бандита.

Боковым зрением Петров успел заметить, что гнавшийся за ним бандит опрокинул на себя витрину.

Сто–ой!.. — заорал внуковский.

Стой, падла! — вторил ему другой голос.

А преследуемый тем временем уже успел нырнуть в спасительный проем служебного выхода.

Горы картонных упаковок, истерические визги насмерть перепуганных продавщиц, небритые грузчики в синих халатах, вновь картонки, вновь грузчики и — желанное светлое пятно выхода во двор.

Бежать к машине не было смысла, и Вадим Андреевич решил уходить своим ходом.

Неожиданно позади прогремел выстрел, и что‑то горячее больно ударило в спину — Петров отлетел на несколько метров вперед, упал на четвереньки, но драгоценную сумку так и не выронил. Спустя секунду он, поднимаясь с сырого асфальта, сунул руку в подмышечную кобуру, достал из нее «Макаров» и выстрелил в преследователя навскидку — тот свалился навзничь.

А из проема служебного выхода выбегали еще двое — видимо, это и были те самые Валек и Минька.

Петров выстрелил вновь, но на этот раз промахнулся — а жаль, потому что первый преследователь уже доставал из кармана пистолет.

Внезапно острая боль обожгла поясницу, и Петрова переломило пополам. Но силы его не покинули. Спустя минуту он стрелял во внуковских бандитов.

Петров так и не понял, попал он или нет, но преследователи отстали.

Сунув пистолет в карман, Вадим Андреевич медленно, пошатываясь, двинулся в сторону дороги — кровь стекала с одежды на сумку и грязный асфальт, тоненькой дорожкой обозначая его путь. Удивительно, но на его пути не попался ни один человек — видимо, все разбежались, услышав стрельбу.

План дальнейших действий был прост: остановить какую‑нибудь тачку и попросить отвезти себя к дому.

Петров понимал: это следует сделать как можно быстрей, пока он еще не истек кровью и не потерял сознание.

Выйдя на дорогу, Вадим Андреевич медленно поднял руку — удивительно, но, на его счастье, его подобрала первая же проходившая мимо машина.

Новочеремушкинская улица, дом 22 «г», — простонал он, ставя сумку на заднее сиденье.

Конечно, называть водителю домашний адрес было чистым безумием, но сейчас ничего другого не оставалось. Петров чувствовал: еще пять минут, и он провалится в холодные воды беспамятства.

Странно, но он не потерял сознания до самого дома. Сунул ошарашенному таксисту сто долларов, пробормотал что‑то о бессмысленности и опасности контактов с милицией, потряс перед лицом водителя пистолетом.

Дядя, ты сумку забыл, — подсказал запуганный насмерть водитель.

Благодарю, — через силу ответил Петров, затем подхватил драгоценную сумку и хлопнул дверцей, машина тут же рванула с места.

Через несколько минут Вадим Андреевич уже стоял в прихожей своей квартиры. Поставив сумку на пол, он двинулся на кухню — почему‑то очень захотелось пить.

Но, не дойдя до раковины нескольких метров, он свалился ничком, не в силах даже пошевелиться.

Кактусу… надо позвонить Кактусу… — запоздало пронеслось в угасающем сознании.

Это была его последняя мысль.