Члены «семьи» собрались на роскошной трехэтажной даче зятя Президента. Их многочисленная охрана осталась ждать своих хозяев в машинах перед домом.

Приехавшие расселись в большой обеденной зале на первом этаже за красивым инкрустированным редкими и дорогими породами дерева обеденным столом.

Сейчас все присутствующие здесь чувствовали общую сплоченность перед нависшей над ними опасностью потерять нажитое — такое кровное, такими многими трудами собранное. Сколько интриг, кадровых перестановок, а порой и смертей своих бывших подельников и партнеров понадобилось для того, чтобы собрать эти огромные состояния! Столько всего перетерпеть, чтобы добраться до «кормушки»! И вот теперь им предлагают все вернуть, со всем расстаться. А иначе — тюрьма…

Было о чем задуматься.

И пока практически вся власть в стране так или иначе была сосредоточена в их руках, надо было этим воспользоваться. И воспользоваться как можно скорее. У них было всего две недели, чтобы переломить ситуацию. Но как? Как раз это им и предстояло сейчас решить.

Алексей Иванович Бакурин,, как хозяин дома и неформальный лидер группы, взял инициативу в свои руки.

— Ну, что будем делать, господа? — спросил он, внимательно вглядываясь в лица партнеров, словно проверяя, на кого можно опереться в столь сложную минуту.

— Что, что?! — визгливо вскрикнул Левинсон, которого, как и Долоновича, пригласили присоединиться к «мозговому штурму». — У нас всего два варианта, при этом обещанию Президента отправить нас всех за решетку лично я верю. У него рука не дрогнет.

— Но и отдавать последнее почему-то не хочется, не так ли? — ехидно поинтересовался у него Долонович,

— Это у меня — последнее, а вы-то вывернетесь! — крикнул ему Левинсон. — Вы, Александр Соломонович, богаче всех нас, вместе взятых!

— Хоть вы и профессор экономики, Илья Аронович, чужие деньги и вам считать не к лицу, — в ответ сыронизировал Долонович.

— Кончайте пустой треп! — недовольно воскликнул Щенников. — Давайте обменяемся мнениями. Итак, пойдем по порядку. Алексей Иванович, вам есть что сказать? — обратился он к хозяину огромного, но уютного дома.

— Конечно, есть, Валентин Николаевич! Но сначала мне хотелось бы, чтобы все присутствующие ответили сами себе на один важнейший вопрос: готовы ли вы пойти на самые жесткие меры, чтобы спасти ситуацию? — прищурив свои и без того узкие глаза, Бакурин медленно оглядел каждого из присутствующих.

— Извините, коллеги! — вновь вступил Левинсон. — А может быть, как-нибудь само рассосется?

— Как это — рассосется? О чем это вы, Илья Аронович? — с сарказмом возразил Скворцов. — Вы напоминаете сейчас пацана, который, узнав, что его подружка беременна, говорит ей: «А может, рассосется?»

Все рассмеялись, но Бакурин, жестом остановив начавшийся было балаган, все-таки подколол Левинсона:

— А ты без бабы никак не можешь?

— Так о чем еще остается говорить-то? Тут такие дела, того и гляди… — Левинсон трагически закатил глаза.

— Стране сейчас, дорогой вы наш Илья Аронович, как и многим политикам, не до этого: все выборами занимаются, — пояснил тот, поблескивая стеклами очков. — Вы посмотрите, какая драчка-то идет! Любо-дорого! Может, и БээН нервничает, оттого что его «Медведь», то бишь «Единство», не так быстро растет, как ему хотелось бы? А может быть, он страху нагнал на нас для того, чтобы мы пощедрее раскошелились на выборы?

— А в этом что-то есть… — задумчиво проговорил Можаев. — Поможем «Медведю» раскрутиться, это укрепит его выдвиженца. БээН размякнет и простит нас. Как не крути, а с кандидатом придется считаться: вон как его рейтинг взлетел!

— Где был бы этот рейтинг, если бы не Чечня! — вставил Долонович.

— Так это и ежу ясно! Потому-то и нужно «тянуть» Чечню до президентских выборов, — назидательно заключил Можаев. — Стоит быстро с Чечней покончить или пойти с чеченами на мирные переговоры, так начнут и.о. терзать вопросами об экономике и программе, где тогда его рейтинг будет?

— Да и где, кроме Чечни, можно столько «капусты» срубить?! — как бы между прочим заметил Долонович.

— Как будто вы с Беликовым уже не нажились на этой войне! — вмешался в спор Левинсон.

— А ты не завидуй, всем известно, что у тебя есть доля от посредничества от западных банков! — укоризненно прервал его Скворцов.

— Да я и не… — начал было оправдываться Левинсон, но его перебил Можаев:

— Не туда завели разговор-то! Нечего щипать друг друга: всем места под солнцем хватит, если вперед смотреть, а не заглядывать в чужой карман! — Он пристально взглянул на Левинсона. — Пора о будущем думать! Учитывая, что произошло, нам всем выгодно, чтобы за «Медведя» как можно больше народу проголосовало… — — Как это? — спросил туповатый Скворцов.

— Чем больше голосов в Думе получит «Медведь», тем больше возможностей у нас, то есть у тех, кто помогал набрать эти голоса, вертеть этой самой Думой, по крайней мере, до президентских выборов! Нам бы до лета продержаться, а новый Президент пока еще во всем разберется…

— И еще, — снова заговорил Левинсон, — нам надо дружно поддержать в Подмосковье нашего человека! Если губернатором станет генерал, нам всем не поздоровится!

— Судя по опросам, у нашего кандидата есть все шансы на успех, — сообщил Щенников.

— Так-то оно так, но что если все-таки не победит? — не унимался Левинсон.

— Если не победит, то все равно принесет НАМ пользу, возглавив Госдуму! — вступил в разговор хозяин дома.

— Но ведь и у «Медведя» есть свои лидеры! — вдруг объявил долго молчавший Можаев: он словно не слышал, что речь уже давно идет о другом.

Всех развеселила эта неуместная реплика, но Левинсон все же поддержал тему:

— Ну и что, Петр Петрович! — усмехнулся Илья Аронович, — или ты хочешь сказать, что глава МЧС или мировой чемпион пойдут против нас? Политикой заниматься, дорогой мой, это не мышцами работать или завалы после землетрясений и взрывов расчищать! Политикам мозги нужны деньги… причем большие деньги!

— Мы что, на занятиях по политграмоте? — нетерпеливо спросил Бакурин, которому до чертиков надоело слушать это словоблудие. — Размечтались! Вы что, тестя не знаете? Как же, держи карман шире: «забудет» он, «простит»…

— передразнил он. — Отбросьте иллюзии! Наш Елкин никогда не забывает нанесенных ему обид! Слышите? Никогда не забывает! Именно поэтому мы должны быть готовы к любым неприятностям и неожиданностям! Всегда нужно готовиться к худшему! — Алексей Иванович опять внимательно оглядел каждого из присутствующих. — Или как дело дойдет до драки, то голову в песок спрячете?

— А позвольте поинтересоваться, — прикинулся дурачком осторожный Можаев,

— может, я что-то недопонял или просто прослушал, однако мне не совсем ясно: драться-то вы с кем собираетесь, дорогой Алексей Иванович?

— Вы, Петр Петрович, дурачком-то не прикидывайтесь! Будто вы не догадываетесь, о ком идет речь? — не по-доброму усмехнулся Бакурин. — С НИМ, с кем же еще, с тестем! ОН мешает нам всем. Может, кто-то думает иначе? — Он вновь впился взглядом в лица присутствующих. — Неужели вы всерьез считаете, что нам надо подчиниться его требованиям?

Можаев тоже настороженно осмотрел всех «по-дельников» — его интересовала их реакция на фактически недвусмысленное предложение Бакурина совершить в стране государственный переворот. Однако все сидели с такими невозмутимыми физиономиями, словно речь шла об элементарной финансовой сделке. Можаев пожевал губами, явно желая высказаться, но почему-то промолчал.

— А я вот что думаю, — вступил в разговор Скворцов, — надо этого Фадеева, как клопа, к ногтю! К ногтю его! — Он выразительно дважды ткнул ногтем в стол. — Он, именно он, сучара, нам все это подстроил!

— Фадеев не мог этого сделать, — перебил его Бакурин, — кому как не вам, Семен Макарович, знать, что ему некогда было этим заниматься. Да и на виду он все время. Документы были, очевидно, привезены кем-то с Запада, причем, скорее всего, получены из первых рук — и, похоже, каким-нибудь ретивым журналистишкой, каким-нибудь «сливным бачком». А Фадеев мог, если он вообще в курсе этого дела, только посодействовать тому, чтобы документы попали к Президенту.

— А вы обратили внимание на то, чем Президент перед нами размахивал? — спросил Калошин. Как старый и опытный чекист, он в силу привычки замечал многое из того, что другие либо вообще упускали из виду, либо считали незначительными мелочами. — Это же копии! Скорее всего, обычная компьютерная распечатка, тем более в переводе на русский: ведь ни одного иностранного языка Президент не знает!

— А что это нам дает, Кирилл Сергеевич? — не понял Можаев.

— А то, что коль скоро Президенту предоставлены копии, значит, где-то обязательно существуют оригиналы, — назидательно пояснил он.

— А это идея! — встрепенулся Щенников. — Найдем оригинал, уничтожим его, тогда все бумажки, которые нам с таким выражением зачитал Президент, окажутся годны исключительно для туалета. Никакой суд их не примет во внимание! А Президент поймет, как он был не прав. Вы же знаете, он отходчив. Еще извиняться перед нами будет.

— Не тешьте себя иллюзиями, Валентин Николаевич! Извиняться он не будет, ему гордость не позволит, — заметил Бакурин, — однако разумное зерно в вашей идее есть. Пожалуй, нам стоит попробовать обойтись без смены первого Президента России: нас за бугром не поймут, что означает и большие материальные потери… — и многозначительно добавил: — наши, между прочим, потери…

— Да, кредиты тогда точно накроются, — задумчиво проговорил Левинсон.

— Ну что, есть еще какие-нибудь предложения? — поинтересовался Щенников. Все молчали.

— Ну, значит, решено, — подвел итог Бакурин. — Во что бы то ни стало нужно вычислить человека, нарывшего на нас это досье. Если эта сволочь так или иначе связана с Фадеевым, это дает определенный шанс выйти на первоисточник. Семен Макарович, как, сможете установить за Фадеевым неусыпное наблюдение? /

— Да я же с завтрашнего дня в отставке, — пожаловался Скворцов.

— Ничего страшного, это для дела даже лучше, у вас теперь время свободное появится. А Калошин вам поможет с людьми. Не возражаете, Кирилл Сергеевич?

— Да, есть у меня подходящие парни, — согласно кивнул отставной генерал.

— Так вам и карты в руки! — ободряюще улыбнулся обоим генералам Бакурин.

— А всех остальных попрошу пока ничего экстренного не предпринимать и не дергаться: возможно, что за нами будут теперь тщательно присматривать. Предлагаю всякие крупные сделки прекратить, по крайней мере пока, на время. Надо сделать вид, что мы взволнованы, раскаиваемся и тому подобное, то есть поиграть в игру под названием «Прости нас, батя, мы все так твой справедливый гнев переживаем!». Пусть Президент пока думает, что мы действительно испугались и с утра до вечера только и собираем деньги для отправки на родину…

— Что ж, по домам? — предложил Скворцов.

— По домам или еще куда, но… — Бакурин поднял указательный палец кверху и ободряюще улыбнулся, — играйте, господа, играйте! И поддерживайте постоянную связь друг с другом.

Все зашевелились и начали подниматься. Увидев, что в темном туннеле забрезжил тоненький лучик света, указывающий путь к спасению, все как-то облегченно вздохнули; казалось, у них разом отлегло от сердца, ведь скоро все их драматические проблемы, которые так неожиданно возникли, счастливо разрешатся.

Большинство членов «семьи» укатили по домам. У Бакурина остались только самые близкие партнеры хозяина: Щенников и Калошин, которых, с интонацией Мюллера, задержал хозяин.

— А вас, Щенников и Калошин, прошу задержаться!

Когда они остались втроем, Бакурин сказал:

— Кирилл Сергеевич, пусть Скворцов занимается слежкой. У него это хорошо получается, а мы займемся другими, более важными делами. Нам надо подстраховаться. Нельзя же полагаться на эти хлипкие варианты, тем более такие, мне кажется, малоэффективные. Хотя, конечно, за Путина нам нужно держаться: именно он сейчас наиболее вероятный претендент на пост Президента! И нам нужно, поддержав его кандидатуру, сделать все, чтобы его рейтинг, если и не продолжал так расти, то хотя бы не падал.

— Ты уверен, что он когда-нибудь потом оценит нашу помощь?

— Понимаешь, Кирилл Сергеевич, из нависшей над нами беды можно выбраться с наименьшими потерями, либо физически устранив источник беды, либо подружившись с потенциальным врагом грозящего тебе! — назидательно произнес хозяин дома. — А если наш новый шеф окажется таким же неблагодарным, как и этот, тогда и придумаем, как с ним бороться.

— И сейчас что ты предлагаешь, Алексей Иванович? — спросил Калошин.

— Во-первых, нужно, не останавливаясь ни на день, продолжать «борьбу с чеченскими террористами». — Бакурин недобро усмехнулся. — А чтобы затянуть эту «борьбу» на возможно долгий срок, нужно поддержать любимые закулисные «игры» Велихова: пусть поактивнее помогает этим черножопым «чехам», а наши войска должны еще активнее мочить их! Как говорится, все при деле, а для народа зрелище! Во-вторых, морально уничтожить парочку Примаков — Лужков, для чего к купленному Велиховым Березненко следует прибавить еще и Болидзе: пусть на двух основных телеканалах и мочат эту «сладкую парочку»!

— Тут мы с тобой целиком и полностью солидарны, — переглянувшись с Калошиным, заявил Щенников. — Но что ты предлагаешь по нашей проблеме?

— Разве не ясно? Надо бороться с проблемами радикальными методами, хирургическими: рубить их, как говорится, под самый корешок. Я при всех не хотел распространяться, но мне кажется, в сложившейся обстановке доверять почти никому нельзя! Вы сами все слышали! Это надо же такое предложить: сидеть и ждать, пока само рассосется! Выборы-шмыборы, мать их ети! — Он смачно выругался.

— Однако идея с «Медведем», пожалуй, очень даже перспективна, — заметил Щенников.

— Так и я ее поддерживаю! — Бакурин нервно вскочил. — Мы должны костьми лечь, но сделать Госдуму ручной! Хватит кормить этих дармоедов! Сколько же денег стоило, чтобы провести нужный закон! А провал импичмента во сколько обошелся! Избраннички! Типичные проститутки ложатся под того, кто больше заплатит!

— Да, наш верный «сын юриста» за провал импичмента хапнул по самое «не могу»! — не без зависти заметил Щенников.

— А ты что, Валентин Николаевич, на его месте отказался бы? — с плохо скрытой иронией поинтересовался Бакурин.

— Шутишь, что ли?

— Вот я и говорю! Все мы и так много потеряли в играх с этой паршивой Думой, а ОН хочет и вовсе нас разорить, отобрать заработанное такой кровью! И верить в то, что ОН сменит гнев на милость, могут только такие придурки и трусы, как Левинсон. Потому-то я и доверяю полностью только вам, проверенным и закаленным «в боях» коллегам! Есть ли какая-нибудь гарантия, что кто-то из уехавших не дрогнет в последний момент? А то наложат в штаны и рванутся к тому же Фадееву стучать. И тогда уж никто не спасет: ни черт, ни тем более сам Господь Бог! Рисковать никак нельзя: мы сами все устроим.

— Да что устроим-то, говори ты толком?! — нетерпеливо воскликнул бывший генерал.

— У меня в «Кремлевке» есть один человек на крючке, да вы оба его знаете

— Лейбин Борис Михайлович.

— Да, знаю такого, — кивнул Калошин. — Ну и что? Чем может помочь в нашем деле этот докторишка?

— Он ведь руководит отделением кардиологии? — вспомнил Щенников, первым начав догадываться, куда клонит Бакурин.

— Точно! — подтвердил президентский зять. — Он как-то на сбыте наркотиков попался, а я его отмазал. Теперь Лейбин мне по гроб жизни обязан.

— Ну? — нетерпеливо спросил Калошин, все еще не понимая, куда Бакурин клонит.

— Не нукай, не запряг! — Алексею надоело разжевывать бывшему генералу суть дела.

— Операция! — шепнул, словно школьник, подсказывающий на уроке, Щенников.

— Или еще что-нибудь эдакое…

— Почти угадал, Валентин! — похвалил его Бакурин. — Я как-то разговорился с Лейбиным о здоровье нашего «отца нации», а он мне и ляпни: дескать, у Президента сердчишко на ладан дышит, того гляди, откажет. «Достаточно принять чуть большую дозу обычного лекарства и…» — он глубоко вздохнул и картинно возвел свои узкие глазки к потолку, — так прямо и сказал.

— Что это значит? — снова не понял Калошин.

— Да ты что, Кирилл Сергеевич, совсем отупел, что ли?! Или мозги все через член вытекли?! — в сердцах воскликнул Щенников. — Человек битый час тебе втолковывает, что достаточно лишней дозы витамина или там чего-нибудь еще — врачам виднее — и нашего хозяина кондратий хватит!

— Ну и что? Примчится реанимация и откачает, — сказал наконец-то понявший все Калошин. — Да еще и анализы сделает. Все и откроется, а это уж… даже и подумать страшно! — Он зябко передернул плечами, а на его лысеющей макушке выступил пот.

— Не успеет! — убежденно заявил Бакурин. — Мы будем наготове держать свою «скорую» со своей бригадой медиков, со своей охраной. Как только у хозяина начнутся проблемы с сердцем, мы помчим его в «Кремлевку», где наш Лейбин чуть-чуть переборщит с каким-нибудь лекарством. Все официально будет выглядеть, вполне естественно, никто ничего и не подумает. И анализы ничего не покажут.

— Да-а-а… — протянул Калошин, — задумано красиво! Осталось только найти человека, который этим займется.

— А вот ты, Кирилл Сергеевич, как раз и будешь этим человеком, — неожиданно и твердо произнес Бакурин.

— Почему это я? — удивился Калошин.

— Потому что именно ты спишь с медсестрой, которая делает уколы Президенту.

— Откуда!.. — удивленно воскликнул тот, но тут же осекся, вспомнив, что как-то сам по пьянке и трепнул Бакурину о необычайных прелестях Зиночки.

В молодости Кирилл Сергеевич Калошин был статным красавцем, гренадерского роста, однако имел один очень существенный недостаток, во всяком случае, так он сам считал, о котором первой узнала жена, а потом и эта медсестра Зиночка. При всех своих внешних достоинствах за всю свою шестидесятичетырехлетнюю жизнь других женщин, кроме жены, он не имел, хотя никогда не отрицал легенды о своих многочисленных гусарских победах.

Дело в том, что тот самый его недостаток для некоторых мужчин оказывался роковым: речь идет о его мужском «достоинстве». Оно было столь скромных размеров, что впору пришлось бы какому-нибудь лилипуту, и Кириллу с детства было стыдно оголяться перед своими сверстниками.

Юный Калошин оставался девственным до первой брачной ночи: стесняясь своей малюсенькой плоти, он никогда не доводил свои редкие встречи с девушками до интимна. А его будущая жена была настолько влюблена в красавца-гренадера — ей завидовали все однокурсницы, — что ей и в голову не могло прийти, какое разочарование ожидает ее уже в первую брачную ночь. Красавица Елена, вскружившая голову не одному десятку парней, но ни с кем так и не переспавшая до замужества, не только после первой брачной ночи, но после полугода замужества все еще оставалась девственной.

Доведенная до отчаяния, она ударилась во все тяжкие и вскоре родила мальчика, потом и девочку. Если сначала у нее часто возникало желание разойтись с этим, как она его называла, «красавцем без собственного достоинства», то появившиеся дети и некое устойчивое положение, предоставлявшее ей относительную свободу, отчасти упокоили ее — она перестала намекать на его мужскую несостоятельность.

Тем более что неудачи в интимной сфере вполне компенсировались успешным продвижением по службе: уже в тридцать лет Кирилл стал подполковником и занимал должность заместителя начальника охраны первого секретаря Свердловского обкома КПСС. Именно тогда и обратил на него внимание будущий первый Президент России.

Причиной тому послужил совсем банальный эпизод. Обкомовская верхушка отправилась на охоту. Стояла ранняя осень. Было тепло, но слякотно. Вдруг Борис Николаевич поскользнулся на ровном месте и стал падать. Первым среагировал Кирилл, тогда еще молодой майор: он подхватил шефа под локоть и удержал на ногах, но впопыхах не заметил, что дуло карабина шефа направлено в его сторону. Грохнул выстрел, пуля попала Кириллу в плечо. Его откинуло на спину. Встревоженный Борис Николаевич склонился над ним.

— Как вы? — спросил он.

— Пустяки, царапина! — бодро ответил Кирилл и потерял сознание.

Выписался из больницы он уже подполковником и обладателем просторной трехкомнатной квартиры. Когда Борис Николаевич переехал в Москву, он забрал с собой и Кирилла Калошина.

Казалось бы, сама судьба благоволит Кириллу Сергеевичу: живи и радуйся, ан нет. Изображая постоянную готовность служить верой и правдой, он всегда страдал от собственной, как он считал, неполноценности. Незадолго до переезда в Москву, чисто случайно, идя по улице, он увидел, как совершенно пьяная проститутка опустошила карманы своего еще более пьяного партнера. На ее беду проезжал милицейский патруль, который и задержал ее.

Но она, заметив заинтересованный взгляд статного красавца, нахально призвала того в свидетели: «Вот этот симпатичный мужчина видел, что эта пьянь сам ко мне приставал. Он даже замечание ему сделал, а тот и ему нахамил!»

Калошин вначале опешил от такой наглости: ее партнер лежит, как говорится, в стельку пьяный, лыко не вяжет, а она на него, сотрудника КГБ, «весь прикуп скидывает», да еще и в свидетели прихватывает. Калошину бы возмутиться, но он вдруг, наоборот, все подтвердил, а когда менты попытались права качать, сунул им «корочку» сотрудника КГБ — к тому времени он уже стал полковником. Те козырнули с извинениями, и он довел случайную знакомую до ее дома.

По дороге выяснилось, что она закончила медицинское училище, а проституцией занялась потому, что осталась одна, без средств к существованию: год назад ее родители и старший брат погибли в железнодорожной катастрофе.

И вот так в пятьдесят лет для него открылся новый, не изведанный доселе мир ощущений: он не только без памяти влюбился в эту проститутку, но в первую же их встречу получил истинное удовольствие от секса. Причем вспыхнувшее в нем чувство не осталось безответным: девушке понравился этот нежный, хорошо сохранившийся красавец, которого она назвала «милый дядюшка».

Полковник устроил ее в местную медсанчасть КГБ, а когда перебрался в Москву, добился и ее перевода, сначала в ведомственную поликлинику, а потом и в Центральную клиническую больницу.

Став к тому времени уже генералом, Калошин тщательно скрывал от всех, тем более от соответствующих служб, свою связь с Зиночкой, и это вовсе ее не тяготило: она не претендовала на роль супруги, довольствуясь стабильностью отношений со своим покровителем и материальной обеспеченностью. Она настолько крепко за эти годы привязалась к своему «милому дядюшке», что ради него готова была на все.

Их свидания происходили в глубокой тайне, что позволяло им скрывать их связь в течение долгих лет. И когда Бакурин в лоб упомянул его тайное и столь многолетнее увлечение, Калошин сначала искренне удивился, а потом изругал сам себя всеми последними словами: первый раз в жизни он искренне испугался. Но не за себя, а за единственную женщину, с которой ему никогда не нужно было таиться, играть: с Зиночкой он всегда оставался самим собой. А теперь страх удвоился: Зиночка ждала от него ребенка… Его собственного, наконец стопроцентно родного, его кровиночку, а не тех, чужих, кому он просто отдал свою фамилию…

Слежку за Фадеевым установили на самом высоком профессиональном уровне. Калошин выделил Скворцову полтора десятка лучших людей из своего охранного предприятия. Все они когда-то работали или в президентской Службе безопасности, или оперативниками в спецслужбах, поэтому об особенностях системы президентской охраны они были вполне осведомлены. Да и Скворцов тут чувствовал себя как рыба в воде, ведь именно он в свое время разрабатывал варианты маршрутов движения президентского кортежа, количество и схемы личной охраны. Поскольку теперь Фадеев неотлучно находился рядом с Президентом, фактически предстояло следить именно за первым лицом государства.

Слежка у Скворцова наладилась так ловко, что он грешным делом однажды даже подумал, что неплохо бы устроить теракт или автомобильную катастрофу и одним выстрелом убить двух зайцев: и бывшего своего подчиненного Фадеева, и бывшего шефа с ним заодно.

Теоретически такое было возможно. Но Скворцов побоялся взять на себя ответственность за такой решительный и эффектный ход. Более того, он не сомневался, что его же подельники из «семьи» без сожаления немедленно расправятся с ним — им же надо будет показать народу свою преданность Президенту: найдут, осудят — и к стенке.

«Инициатива наказуема» — вспомнил он любимую в их службе присказку и отбросил появившуюся у него шальную мысль о теракте.

Виктор Илларионович Фадеев ныне был наделен ответственностью за безопасность .первого лица государства. Возглавив его Службу безопасности, Фадеев окончательно потерял покой: он был уверен, что люди, которым Президент объявил свой жесткий ультиматум, так просто не сдадутся и обязательно будут искать любую возможность выйти сухими из воды.

Именно исходя из этих соображений, Фадеев усилил бдительность. Он даже не исключал, что «семья», будучи загнанной в тупик, способна пойти даже на прямой государственный переворот и физическое устранение Президента. Фадеев поменял почти всех людей в Службе безопасности — ведь их лично подбирал генерал Скворцов — и постарался обновить традиционные схемы маршрутов передвижения Президента из столицы на дачу, из резиденции в Горках в ЦКБ…

Но, как оказалось, принятых Фадеевым мер было недостаточно: люди Скворцова четко отслеживали все передвижения как самого Президента, так и Фадеева, и знали о каждом их шаге. Они, как привязанные, мотались за президентским кортежем, меняя свои нашпигованные суперэлектроникой машины, и через каждые пятнадцать минут докладывали Скворцову об изменениях в оперативной обстановке.

За прошедшие три дня Виктор Илларионович несколько раз говорил с Президентом по поводу тех данных, которые добыл Савелий.

Обычно это происходило по дороге из загородной резиденции в Кремль.

— Как думаете, Виктор Илларионович, вернут эти ребята деньги или нет? — как-то раз спросил его Президент.

— Кто послабее, типа Полуянова или Штырько, вернут. Им и возвращать-то надо какие-то жалкие сотни тысяч, — ответил Фадеев. — Остальные вряд ли, слишком много наворовали: привыкли, так сказать, к большим деньгам. Отдать такие состояния для них, наверное, все равно что руку или ногу себе отрубить. Конечно, зверь, попавший ,к капкан, отгрызает себе лапу, чтобы уйти на свободу… Но хромой волк — уже не волк, его свои же в два счета загрызут. А если не загрызут, то он все равно уже фактически не способен на полноценный промысел, даже зайца ему не задрать. Это уже не волк, а инвалид. Кто же добровольно на такое пойдет?

— А кто говорил, что добровольно? — возразил Президент. — Я же их заставляю это сделать!

— Так-то оно так, только… думаю, они ни нашей Генпрокуратуры, ни суда не боятся: наймут адвокатов, те повертят нашими дырявыми законами туда-сюда, глядишь, и отделаются наши волки жалкими штрафами или условным сроком.

— Ну этого-то не будет! — уверенно сказал Президент. — Врежем им на полную катушку!

— Это еще когда случится… — вздохнул Фадеев.

— А вы вот что… — задумался Президент, — свяжитесь-ка с нашим общим знакомым, пусть он пока готовит все для Генпрокуратуры. Если эти прохиндеи елозить налево начнут, понимаешь, мы время тянуть не станем, у нас должно уже все готово быть. Вы же, кажется, говорили, что у нашего приятеля все подлинники на руках?

— Да, они у него или, скорее всего, он где-нибудь их припрятал, подальше от чужих жадных глаз.

— Неважно, где они. Главное, что они есть. Короче, пусть он не тянет резину, а сразу и займется этим. Скажите ему, что я лично об этом прошу. Доверяю, понимаешь…

Как ревностный служака, Фадеев, выполняя указание Президента, немедленно позвонил Говоркову на его мобильный:

— Привет! Это я! Узнал?

— Конечно! Но… — Савелий был несколько удивлен, ведь они договаривались созваниваться через посредника.

— ОН попросил срочно связаться с тобой, — Фадеев сразу догадался, что волнует Савелия, но понадеялся на пресловутое русское «авось».

— Срочно?

— Он попросил держать все документы в боевой готовности, чтобы в любой момент вручить доверенному человеку из Генпрокуратуры.

— Без проблем!

— До связи!

— Пока. Конечно, и на старуху бывает проруха, но этой незначительной ошибки понадеявшегося на «авось» служаки-генерала с лихвой хватило тем, кто умел и знал, как такими ошибками пользоваться.

Подобной ошибки люди, следившие за Фадеевым, и ожидали от него все эти дни, ни на шаг не выпуская его из поля зрения и ни на секунду не прерывая запись всех его телефонных переговоров. Для знающих свое дело профессионалов не составило большого труда отсканировать и дешифровать частоты, на которых осуществлялась связь Службы безопасности Президента (аппаратура на фирме Калошина была самая наисовременнейшая); поэтому на выяснение того, кому позвонил в Москве Фадеев, у них ушло каких-то два часа.

Теперь уже и за Савелием Говорковым было установлено неусыпное наблюдение. И без того опасная ситуация приблизилась к критической точке.

Параллельно слежке, организованной Скворцовым, полным ходом шла подготовка операции, с мрачной иронией названной Щенниковым «Дело врачей». Калошин на следующий же день позвонил своей Зиночке, регулярно делавшей Президенту поддерживающие его ослабленный иммунитет уколы.

Именно по рекомендации Калошина весь последний год бессменно Зинаида выполняла эту почетную миссию, тем более что и Борису Николаевичу нравились ее такие «нежные ручки», что не причиняли ему никакой боли. Не последнюю роль сыграло и то, что она была обаятельна и «чертовски мила».

Калошин не догадывался, что Зиночке пришлось уступить и ее «оприходовал» вездесущий («вездесующий», как однажды удачно пошутил пресс-секретарь Глушков) генерал Скворцов. Он по долгу службы, перед тем как ввести медсестру к шефу, внимательно осмотрел нехитрое содержимое ее портфельчика, состоявшее из шприцов, ампул и прочих атрибутов ее медицинской профессии. Затем прищурился и, оценивающе оглядев стройную миниатюрную фигурку Зины с торчащими грудками, сказал:

— Ты тут в первый раз… поэтому я обязан провести личный досмотр. Девушка сразу поняла, чего добивается этот генерал с похотливыми глазками. В ее мозгу возникла неразрешимая дилемма: отказ помешает ее будущей карьере, что огорчит «милого дядюшку», но переспать с этим похотливым «котярой» и проинформировать покровителя об этом значило больно задеть его самолюбие. Зиночка решила сделать так, как ей велят, и потом об этом никому не рассказывать.

— Смотрите, мне не жалко. — Она пожала худыми плечиками.

Грудки ее, как показалось Скворцову, весело подпрыгнули, и он это воспринял как знак поощрения, вообразив, что медсестра сразу очаровалась им как мужчиной.

Генерал подошел к Зинаиде и, наклонившись, расстегнул голенища ее зимних сапожек. Затем дотронулся до ее лодыжек и медленно повел руками вверх. Полы белого медицинского халатика задрались. Генерал увидел, что на Зине надеты не колготки, а чулки: их верхний край заканчивался выше середины бедра. Дальше на ладонь шло голое тело, а выше — Скворцов затаил дыхание — крутой лобок едва прикрывали черные ажурные трусики.

— Ну-ка, что у тебя там? — спросил враз осипшим голосом Скворцов. — Ничего не спрятала?

— Да там все, как обычно, — с нескрываемой усмешкой ответила Зина.

Ей польстило, что солидный, облеченный такой большой властью генерал, имеющий репутацию страшного бабника, заводится от одного вида ее нижнего белья.

— Сейчас проверим… — Скворцов стал задирать ей подол, но Зиночка мягко придержала его руки.

— В чем дело? — недовольно спросил он, прерывисто дыша от охватившего его возбуждения.

— Маленькая просьба…

— Выполню любую! — нетерпеливо воскликнул он. — Говори, что тебе нужно!

— Пусть об этом никто не узнает! — глядя ему в глаза, твердо проговорила Зиночка.

— И все?

— Да! — кивнула медсестра и добавила: — У меня есть любимый человек, и я не хочу делать ему больно.

— А ты умная девочка! — похвалил он и добавил: — Обещаю! — затем, задрав подол халата, оттянул снизу трусики и нырнул рукой во влажное тепло под ними. / Зина чуть слышно застонала. Генерал посмотрел на нее. Она не закрыла свои зеленые глаза и глядела прямо перед собой. Генерал удивился этому обреченному и одновременно холодному взгляду.

«Неужто фригидка?» — подумал он, но тут заметил ее чуть приоткрытые тонкие губы, которые она быстро-быстро облизывала.

«Хочет! Хочет, но думает о нем! — сообразил Скворцов. — Ну и черт с ним!»

— Он был уже на таком взводе, что ему было безразлично, о чем думает его очередная жертва.

«Личный досмотр» происходил в служебной комнатке, куда, кроме генерала и, естественно, Президента, никто не имел права входить. Президент — его распорядок дня был известен генералу — ближайшие полчаса был занят: у него шло совещание. Ничто и никто не мог помешать воспользоваться ситуацией.

Скворцов, больше уже не играя в «осмотр», бесцеремонно повернул Зину к себе задом, властно нагнул ее и закинул полу халатика ей на спину. Увидев перед собой выпяченную крепкую попку, ровно посередине едва прикрытую черной полосочкой трусиков, Скворцов лихорадочно принялся расстегивать брюки. Стянув с аппетитной попки трусики почти до колен, он чуть приподнял миниатюрное тело медсестры и с силой насадил ее на свою торчащую плоть.

Зиночка вынуждена была сдерживать себя: кричать от страсти рядом с президентским кабинетом никак не годилось, этим она могла навредить не только себе, но и своему покровителю. Поэтому она лишь закусила губу и еле слышно простонала, мелко-мелко двигая попкой на мерно входящем в нее генеральском жезле, испытывая лишь единственное желание, чтобы все быстрее завершилось.

Несмотря на то что Скворцов ей был неприятен, а сама ситуация отвратительна, ее тело подчинилось закону физиологии, и пока пришел черед Скворцова, она умудрилась истечь своим соком несколько раз.

Когда Скворцов, получив от нее все, что вожделел (а по второму разу с женщинами, кроме жены, конечно, он обычно не бывал), привел себя в порядок и вновь заверил ее, что никто не узнает о происшедшем, а она может приступать к работе с завтрашнего дня, Зиночка поняла, что поступила правильно, и не ощущала никаких угрызений совести по поводу случившегося.

Когда Калошин был занят или находился в своем загородном доме с семьей, а ей хотелось повеселиться, Зина всегда находила себе партнера для походов в театр или кино, пару раз даже поддалась на быструю близость, но связью с высокопоставленным кремлевским покровителем настолько дорожила, что ни разу не дала ему повода приревновать к кому-либо, и он всегда заставал ее горячо жаждущей их свидания: такая полусвободная и вполне обеспеченная жизнь ее вполне устраивала.

Калошин, как обычно, договорился приехать к Зине в ее двухкомнатную квартирку на Плющихе, которую он помог ей получить, используя свою дружбу с Можаевым.

В этот раз они выпили больше, чем всегда, и Калошин, чувствуя исключительность ситуации, умудрился даже кончить два раза.

Они расслабленно курили в кровати, когда Калошин наконец собрался завести трудный разговор, без которого вся будущая жизнь становилась призрачной.

— Зинок, ты, кажется, завтра будешь у хозяина? — спросил он.

— А, обычное дело! — махнула рукой с сигаретой любовница.

— Послушай, девочка… — Калошин знал, чем ее заинтересовать, — есть одно дельце. Сумеешь, получишь дом на Кипре и греческий паспорт. -Ну и денег, конечно. Тысяч пятьдесят… долларов.

— Ого!

Зина резко повернулась на бок и внимательно посмотрела на Калошина: не шутит ли? Его лицо было деловито-серьезным, и это сказало ей о многом.

— Какое дельце, Кирюша?

— Что ты колешь хозяину? — в лоб спросил Калошин.

Сейчас терять ему уже было нечего: или-или. Калошин, конечно же, любил эту единственную в своей жизни женщину, но собственную жизнь и собственное благополучие любил еще больше. Если Зина не согласится, то оставлять такого свидетеля в живых было опасно, поэтому у ее подъезда уже дежурит ликвидатор, которому достаточно одного знака Калошина, и медсестра никому не успеет поведать об их странном разговоре.

У Зины от заданного ей вопроса немедленно потянуло холодком в низу живота. Она поняла, куда клонит ее любовник, но все-таки продолжила разговор.

— В разные дни, разные препараты, — как будто пока ничего не поняв, ответила Зина. — Завтра надо сделать по два кубика витаминов — А6 и В12 и куб антибиотика: врачи боятся, что ОН опять начинает грипповать.

— Тебе придется немного ошибиться, — сказал Калошин.

Он назубок знал, ЧТО завтра будут колоть Президенту, и уже подробно все обсудил со специалистом — бывшим сотрудником отдела спецопераций ФСБ. Сейчас в кармане его пальто лежала коробочка, где имелась ампула с безобидным для здорового человека витамином, который в сочетании с прописанным Президенту антибиотиком вызывал сложную реакцию, нарушавшую нормальный обмен веществ в организме. Из-за возникающих перегрузок слабое сердце должно было дать ощутимый сбой, что вело к микроинфаркту — чего и добивались заговорщики, планируя «Дело врачей».

— Да меня посадят за любую ошибку! — испуганно выдохнула Зиночка.

— Не посадят. Не успеют. Да и я, твой «милый дядюшка», на что? Ты же знаешь, что я люблю тебя и никогда не оставлю в трудную минуту. Отмажу в два счета. Получишь бабки, поедешь на Кипр греться на солнце. А я к тебе в гости буду приезжать и будем видеться гораздо чаще, чем сейчас.

Калошин умело уговаривал ее, стараясь быть как можно более убедительным. Он, конечно же, врал, хотя сам искренне хотел верить во все, что обещал ей. Старый оперативник и искушенный придворный интриган с самого начала понимал, что ни Скворцов, ни тем более Бакурин никогда не пойдут на то, чтобы оставить ТАКУЮ свидетельницу в живых. Это все равно что хранить в подвале своего дома бомбу, помня, что та может рвануть в любой момент.

Хотя он действительно души в ней не чаял, ему приходилось жертвовать самым дорогим для него человеком. После выполнения его просьбы Зина была обречена на немедленную смерть. При любом, даже самом благоприятном для заговорщиков раскладе…

Женская слабость не знает границ: Зина, естественно, согласилась. Именно женская слабость заставила ее подчиниться Калошину, а вовсе не деньги, которые он ей обещал. Зиночка рассудила просто: жизнь, которую она сейчас вела, ее вполне устраивала, но она уже досконально изучила характер своего «милого дядюшки» и понимала, что ее отказ выполнить его просьбу моментально разрушит все. Кирилл обид не прощал никому и никогда.

Конечно, на миг промелькнул образ Президента, который всегда был мил с нею, но он уже пожил свое, а ей еще жить и жить… Да и как она ребенка будет поднимать, если Кирилл ее оставит, не простив ее непослушания.

Как ни удивительно, но они с Калошиным рассуждали совершенно одинаково: чужая жизнь, конечно же, дело святое, но собственная жизнь и собственный покой много «святее».

Как говорится, «своя рубаха ближе к телу».

Савелий был дома, когда медсестра Зиночка со смертельно опасной для Президента ампулой уже ехала в Кремль, чтобы одним своим уколом привести в действие операцию «Дело врачей». Он, как и просил его Президент, готовил документы по «семье» для Генеральной прокуратуры. Савелий использовал как материалы, которые ему в свое время передал Малютин — старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры России, так и новые данные, добытые им в последней поездке в Европу.

Неожиданно на него накатила знакомая, покалывающая мозг волна: в комнате как будто слегка потемнело, очертания предметов расплылись, а все обычные бытовые звуки и доносящийся сквозь открытую форточку уличный шум как-то мгновенно притихли и ушли куда-то в глубь подсознания. Затем в центре комнаты сначала появилось яркое светлое пятно, а потом в очерченном светом круге возник призрачный знакомый силуэт старика в длинной просторной одежде. Ромб на плече Савелия засветился ярким светом, от старика к ромбу протянулась яркая световая дорожка.

— Учитель! Боже мой, как я рад тебя снова видеть! — мысленно воскликнул Савелий, всматриваясь в такое любимое и так давно, с самой поездки в Иерусалим, не виденное им лицо.

— И Я РАД НАШЕЙ, САМОЙ КОРОТКОЙ, ВСТРЕЧЕ! — так же безмолвно откликнулся Учитель. — ТЫ ЗНАЕШЬ, Я НЕ МОГУ ЧАСТО ПРИХОДИТЬ К ТЕБЕ, НО СЕЙЧАС ОСОБЕННЫЙ СЛУЧАЙ: ВАШЕЙ СТРАНЕ СНОВА ГРОЗИТ СТРАШНАЯ ОПАСНОСТЬ, ГОРАЗДО БОЛЕЕ СТРАШНАЯ, ЧЕМ ПРЕДОТВРАЩЕННЫЙ ТОБОЙ ВЗРЫВ, И Я НЕ МОГ НЕ ПРЕДУПРЕДИТЬ ТЕБЯ ОБ ЭТОМ. — Учитель говорил тихо, взволнованно. — ПРОТИВ ВАШЕГО ПРЕЗИДЕНТА ЗАТЕЯН ЗАГОВОР, В КОТОРОМ УЧАСТВУЮТ ВРАЧИ, ПРЕЗРЕВШИЕ ПЕРВУЮ -ВРАЧЕБНУЮ ЗАПОВЕДЬ — «НЕ НАВРЕДИ». ТЫ ДОЛЖЕН ПОМЕШАТЬ ЭТОМУ. ТОРОПИСЬ! ВРАГИ ТВОЕЙ СТРАНЫ УЖЕ СДЕЛАЛИ ПЕРВЫЙ ШАГ, КОТОРЫЙ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ СТРАНУ К ПРОПАСТИ.

— Что произошло?! — воскликнул Савелий. — Кто участвует в заговоре?! Световое пятно стало темнеть, силуэт Учителя истончился, распадаясь на мелкие светлые точки и постепенно растаял в воздухе.

— ПОМОГИ ПРЕЗИДЕНТУ! — тихим вздохом долетели до Савелия последние слова Учителя: видимо, космических сил у старца на продолжение разговора не осталось.

Савелий мотнул головой, освобождаясь от остатков восторженной эйфории, которая всегда появлялась у него после общения с Учителем. То, что он сейчас узнал, требовало от Савелия предельной собранности: ведь, как он понял из слов Учителя, шестерни машины заговора уже пришли в движение.

Как же они надоели со своими кознями! С таким трудом Савелий только-только вернул себе затраченную энергию, моральные силы и покой, как вновь гидра обнажила свой страшный оскал.

Говорков схватил телефон и лихорадочно начал набирать номер Фадеева. Он взял трубку только после пятнадцатого гудка.

— Виктор Илларионович, что с Президентом? — встревоженно спросил у него Савелий.

— Все в порядке, — удивленно ответил Фадеев. — А что?

— У меня есть абсолютно точные данные, что медики, скорее всего из «Кремлевки», участвуют в акции по физическому устранению Президента. Скажите, сейчас у него кто-нибудь из медперсонала есть?

— С минуту назад была его постоянная медсестра, которая сделала плановые уколы и ушла. Сейчас рядом с Президентом находится дежурный врач. Мне кажется, нет никаких оснований… продолжил объяснять Фадеев и вдруг запнулся, видимо, его кто-то отвлек от разговора. — О черт! Сергей, кажется, вы оказались правы: у Президента действительно что-то с сердцем! Извините, но мне надо…

— Постойте! Ни в коем случае не везите его в «Кремлевку»! — взволнованно закричал Савелий. — Это опасно!

— Почему? — удивился Фадеев.

— Не спрашивайте, как, что и почему: просто поверьте на слово! Берите свою машину и отправляйтесь в ближайшую городскую больницу! — голос Савелия был столь убедительным, что ему нельзя было не довериться.

— Хорошо, хорошо! — пообещал Фадеев взволнованным голосом и отключился от связи…

Несмотря на то что у резиденции Президента уже дежурила неизвестно кем вызванная реанимационная «скорая», Фадеев, полностью поверив предупреждениям Савелия, взял на себя ответственность и решительно отказался от ее услуг. Затем, быстро пробившись по «03» (его аппаратура позволяла блокировать все другие звонки), крикнул девчушке, принимающей вызовы:

— Говорит начальник Службы безопасности Президента! Девочка, дорогая, у Президента плохо с сердцем! Немедленно реанимационную машину в Кремль!

— Какого еще президента? А вы, часом, не шутите? — спросила телефонистка.

— Я таких шуток не понимаю! Да и работать вы мне мешаете…

— Я тебе дам шутки! — заревел в трубку Фадеев. — Плохо Президенту России! Срочно высылай «Скорую помощь» в Кремль! Если сию же минуту не вышлешь к нам машину, сядешь за неоказание помощи! А я постараюсь, чтобы тебе каторга медом не показалась!

— Ой, извините! — испугалась девушка, до которой, вероятно, дошло, что звонят действительно из Кремля. — Простите, пожалуйста, — она даже всхлипнула от испуга, — нам столько психов звонит… Куда направлять-то?

— В Кремль! — крикнул Фадеев. — Только пулей, милая! — уже мягче добавил он.

— Да-да! Я сейчас, я мигом! Я сейчас, я мигом! — несколько раз повторила телефонистка, дрожащими руками вызывая дежурных медиков.

Фадеев отключил мобильный и приказал своим людям обступить лежащего без сознания Президента и никого, кроме него самого, к нему не подпускать. Еще он приказал своему заместителю из-под земли достать медсестру, которая недавно делала Президенту укол. Бригаду же медиков, сидевших в «скорой», Фадеев приказал задержать для выяснения обстоятельств ее вызова и подробного допроса всех причастных.

«Раз уж так все закрутилось, заговорщики могут пойти на все, — лихорадочно рассуждал Фадеев. — Если они поймут, что их план дал сбой, возможно, тогда они осмелятся на прямое покушение на Президента… Загнанный в угол зверь крайне опасен! Надо отвлечь их внимание, выиграть время!»

Фадеев подошел к сидящему рядом с шофере:» врачу «скорой помощи».

— Как вы оказались на территории Кремля?

— У нас есть пропуск, мы из «Кремлевки», — ответил врач.

Судя по его спокойному выражению лица, он мог и не знать о заговоре.

— Кто вас вызвал?

— Не знаю. К нам позвонили из кардиологии и сказали, что нужно срочно ехать сюда. Кто именно звонил, я не разобрал, но, сами знаете, у нас строго: сказали ехать — мы и погнали…

— Вы отметили время вызова? — поинтересовался Фадеев.

— Да, конечно, — врач достал из бардачка машины наряд на выезд и показал его Фадееву, — вот… шестнадцать часов сорок восемь минут.

«За пять минут до того, как Президенту стало плохо, — подумал Фадеев, — поторопились… — Он вдруг мысленно повторил: — Из кардиологии…»

— Петров! — позвал он своего заместителя, затем отошел и, чтобы не услышали в подставной «скорой», тихо приказал: — Садись-ка в эту вот «скорую» и на всех парах лети в «Кремлевку», в отделение кардиологии. Пусть по ГАИ дают оповещение, что везут Президента, понял?

— Как не понять, но как же Президент?..

— Делай, что я сказал! — прикрикнул на него Фадеев, но тут же смягчился:

— За Президента не волнуйся, я ни на минуту не спущу с него глаз: вот-вот подъедет вызванная мною «скорая», и я отвезу его куда надо. Да, вот еще что: ты давай, ложись, что ли, сам, вместо Президента будешь. Пусть тебя накроют простыней и несут в машину наши люди, и вообще, постарайся, чтобы тебя как можно дольше не раскусили. Бери двух доверенных человек с собой в «скорую» — и вперед! А я еще за тобой джип охраны пошлю, для полной достоверности спектакля. А когда, приедешь, сразу же начни дотошный, как ты умеешь, допрос! Кто, что, как, зачем! Ну, не мне тебя учить, действуй!

— Есть! — Петров бегом бросился выполнять распоряжение.

В этот момент к Фадееву подбежал офицер из кремлевского полка:

— Виктор Илларионович! Там у ворот еще одна «скорая». Пропуск на нее не заказан. Я все тщательно проверил, однако доктор «скорой», фамилия Беленький, ссылается на вас: говорит, что вы вызвали. Пропустить?

— Да, и как можно быстрее! — приказал он офицеру и затем, отвернувшись от него, крикнул своим ребятам из охраны: — Пошли за Президентом!

Городская — «Скорая помощь» подкатила к служебному входу в момент, когда подставная «скорая» уже мчалась на всей скорости по улицам города, распугивая сиренами и мигалками посторонние машины и зазевавшихся прохожих.

Вскоре в дверях показалась группа охраны во главе с Фадеевым, которая осторожно внесла тяжелые носилки с Президентом в городскую «скорую». Четверо человек сели рядом с ним. Фадеев, надев халат врача, уселся на переднее сиденье рядом с шоферским. За руль, тоже переодевшись в белый халат, сел капитан Смелков, личный водитель Президента.

У всех в руках — на случай внезапного нападения — было наготове оружие. Каждый получил необходимые инструкции: что он должен делать в случае той или иной непредвиденной ситуации.

Сам Президент был надежно защищен несколькими специальными пуленепробиваемыми щитами.

— Куда ехать? — спросил Смелков.

— На Ленинский проспект, в Первую градскую! — приказал Фадеев.

Пулей выскочив из ворот Кремля, «Скорая помощь» пролетела по Большому Каменному мосту, проскочила французское посольство, Октябрьскую площадь и всего через пару минут оказалась на территории больницы.

Врачи, получающие нищенские зарплаты, никак не соответствующие их знаниям и опыту, сделали все возможное и невозможное для того, чтобы спасти Президента.

Фадеев неотступно был рядом с ними. Он успокоился лишь поздним вечером, когда понял, что опасность миновала, — об этом ему сказал сам Президент:

— Все в порядке, Виктор, не волнуйтесь — живу!

Оставив Президента под присмотром усиленной охраны, Фадеев вышел в парк больницы. Он набрал номер Савелия — тот уже несколько раз звонил ему в больницу и спрашивал о самочувствии Президента.

— Сергей? — спросил Фадеев, когда Бешеный взял трубку. — Все в порядке. Кажется, пронесло!

— Уф! — вздохнул облегченно Савелий. — Наконец-то! А что в «Кремлевке», разобрались, кто там воду мутил?

— Пока нет, но там сейчас мой заместитель работает в соответствующем направлении. Не волнуйся, во что бы то ни стало найдем этих гадов!

— Спасибо, Виктор Илларионович, хоть вы меня успокоили. Я боялся, что мы уже не успеем.

— Это тебе надо «спасибо» говорить, — вовремя ты возник, ничего не скажешь!

— Да ладно, просто так вышло все удачно… — смущенно ответил Савелий. — Ладно, я буду на связи. Документы, в принципе, уже готовы, так что…

— Все понял. Потом об этом поговорим, — сказал Фадеев. — Ну, бывай здоров!

— Обязательно буду! — пообещал Савелий и отключил мобильный.