Последний раз мы встречались с Джулией, когда она вылетала из Москвы в Нью–Йорк двадцать девятого августа. До страшной американской трагедии оставалось ровно две недели…

Лететь пришлось с пересадками. Наземные службы получили сообщение о якобы заложенном в самолете взрывном устройстве. Пришлось совершать посадку во Франкфурте. Здесь обнаружились неполадки в двигателе. Джулия потеряла терпение и сменила рейс.

Оплачивая авиабилет кредитной карточкой, Джулия услышала странную фразу от девушки–кассира:

— Мадам, ваша карточка исчерпана.

После чего ей вернули карточку, аккуратно разрезанную пополам.

В этот момент Джулию занимали совсем другие проблемы. Поэтому она лишь слегка удивилась, решив, что произошла ошибка. Какая мелочь по сравнению с тем, что ей пришлось пережить в Москве!

Аэропорт Дж. Ф. Кеннеди встретил ее обычной суетой. Точнее, так ей показалось. Уже в такси, добираясь до своих апартаментов в центре города, она настолько пришла в себя и успокоилась, чтобы начать интересоваться тем, что происходило вокруг нее. А вокруг творилось странное. Город казался оживленнее обычного. Машины мчались на сумасшедшей скорости, люди передвигались по тротуарам суетливо, лихорадочно размахивая руками.

Зная слегка ненормальное пристрастие жителей США к спорту, Джулия решила, что город находится в ожидании финального матча по бейсболу или американскому футболу. Расплатившись с таксистом, она вошла в двери высоченного билдинга, где сняла квартиру. Джулия не могла надолго оставаться в своем собственном доме: там слишком все напоминало о Савелии. Но и продать дом у нее не хватило духу. В нем остались Савушка с няней, служанка–кухарка и ее сэнсэй.

Удивительно, но консьерж не бросился к ней навстречу, как это было раньше. Наоборот, отвернулся и принялся нажимать кнопки телефона, сделав вид, что ее не замечает. Джулия поджала губы. Да что с ними со всеми сегодня?! В ячейке с номером своей квартиры она обнаружила толстую пачку конвертов. Поднимаясь в лифте, Джулия просмотрела почту. Счета, счета, счета…

Необычным показалось то, что все они не оплачены. Она ведь договорилась с банком, что оплата будет производиться автоматически, без ее ведома. Еще одна ошибка? Слишком много для одного дня. В комнате поразило наличие пыли. Куда смотрит обслуга? За что ей. платят? Джулия бросила сумку посередине комнаты, распахнула шторы.

Нью–Йорк, Нью–Йорк… Вот и я! Будем жить дальше. И надеяться, что счастье вернется. Мысль о Савелии не покидала ее ни на минуту. Она отвернулась от окна, и взгляд упал на широкую кровать. Сразу же нахлынули воспоминания. Ей показалось, что сейчас она сбросит одежду, подойдет к огромному ложу любви и там ее встретят ЕГО сильные руки. Никто так не умеет ласкать ее, как он, Савелий. Она испытала странное ощущение. Ее подхватила волна чувств. Вот- вот с ней произойдет что‑то невероятное…

Заверещал дверной звонок. Джулия вздрогнула. Как странно! Что за совпадение? Кто смеет так нагло вмешиваться в ее мысленное свидание с милым? Неужели это… Она радостно подбежала к двери.

Это был менеджер билдинга, маленький человечек в идеально выглаженном костюме, при белой сорочке и траурно–черном галстуке. Натянуто улыбаясь, он протянул ей листочек розового цвета:

Мадам, приношу извинения за визит без предупреждения. Мой босс просил меня немедленно известить вас, как только вы вернетесь, что…

Джулия бросила недовольный взгляд на розовый листочек. Это был официальный бланк.

В глаза бросилась зловещая черная надпись вверху: «Постановление о выселении». Что за чушь? Она недоуменно подняла глаза. Менеджер чувствовал себя не в своей тарелке. Ему явно была неприятна эта процедура.

С утра я уже раздал несколько таких уведомлений. Что поделаешь?.. — вздохнув, посетовал он. — Жильцы не в состоянии вносить арендную плату.

Да что здесь происходит! — не выдержав, выкрикнула в сердцах Джулия. — Вы что, здесь, в своей Америке, с ума все посходили?

Как, разве вы не в курсе? — Менеджер широко раскрыл глаза. Чувствовалось, что он изрядно удивлен. — Вы не читаете газет? Вы не знаете о крахе компании «Энрон»?

Джулии показалось знакомым это коротенькое слово — «Энрон». Где же она его слышала? Или видела?

Менеджер заметил, что Джулия в мыслях отклонилась от главного.

У вас, мадам, два дня на то, чтобы вывезти вещи. — Менеджер сменил доброжелательный тон на строгоофициальный. — Послезавтра я присылаю людей, и мы выносим отсюда все. Вы знаете правила.

С этими словами он развернулся и ушел.

Джулия медленно закрыла дверь. Надо бы разобраться, в чем дело, что случилось, надо…

Торопиться надо, вот что! Она бросилась к висевшей на стене копии картины Левитана «Март». За ней находился маленький сейф. Джулия торопливо набрала код и распахнула толстенькую железную дверку.

Вытащила все бумаги и свалила их на стол. Вот акции, вот банковские документы, вот сообщения от маклера, который занимался ее акциями…

Она ничего не смыслила во всей этой финансовой мешанине. Единственный, кто мог бы помочь, — тот самый маклер, кто вел ее дела. Она никогда с ним не встречалась, все дела решались как‑то сами собой. Но телефон маклерской конторы нашелся быстро. Трубку взяла секретарша.

Могу я поговорить с… — Джулия прочитала имя на визитной карточке, которую держала перед глазами.

Нет! — сухо отрезала секретарша.

А где я могу найти вашего босса в данный момент?

Ответ секретарши был краток:

В данный момент мой босс находится на карнизе нашего здания, на тридцать втором этаже. Возможно, он уже прыгнул вниз. Схожу посмотрю… Вам повезло, еще не прыгнул. Если поторопитесь, успеете на него посмотреть.

Джулии было не до дурацких шуток обалдевшей от всего происходящего секретарши. Значит, маклер тоже разорился, в этом нет сомнения. И потянул Джулию за собой, лишив ее всех денег…

Срочно в банк! Снимать все, что осталось, продать все, что есть. Собрать хоть немного денег.

Что она без денег в Нью–Йорке? Посчитав наличные деньги, она поняла, что придется осваивать новый для нее вид транспорта — американскую подземку, то есть метро.

В воздухе вокруг банка летало множество разноцветных бумажек. Можно было бы подумать, что это карнавал, но в воплях собравшихся вокруг здания людей чувствовалось отчаяние. На грудь Джулии спланировал один из листиков, и она с ужасом увидела на нем слово «Энрон». Такие же бумаги, с тем же словом она тащила в своей сумочке. Этих бумаг у нее ох как много!

В помещении банка царило нездоровое возбуждение. Люди носились с искаженными лицами, сжимая в руках документы, что еще вчера были всем: работой, учебой, жильем… И стали простой бумагой. Джулия пристроилась к одной из очередей к окошкам, за которыми сидели растрепанные женщины и переругивались с посетителями. Каждый стремился подобраться к окошку, но, добравшись, отходил от него с вытянутым лицом.

Лишь один человек сохранял олимпийское спокойствие. Среднего роста мужчина с курчавой бородкой и с тростью сидел за столом в стороне и внимательно наблюдал за происходящим. На его лице не было и тени волнения, только любопытство.

Узнав, что у нее на счете нет ни цента, поскольку никаких дивидендов от акций «Энрона», «Уорлд. ком.» и ряда других компаний, куда был вложен основной ее капитал, не было, и банк едва ли сможет выплатить ей даже мизерную компенсацию в ближайшее время, Джулия отошла в сторонку и прислонилась к гранитной колонне. Ее всю трясло. Да, судьба неоднократно била ее. Но от финансовой системы Америки она удара не ожидала. Слово «банк» всегда было для нее символом надежности и порядка.

Правда, у нее еще оставалась солидная недвижимость в разных штатах США, о чем позаботился в свое время предусмотрительный Савелий, но в этот драматический момент она почему‑то о ней так и не вспомнила.

От тяжелых мыслей отвлек шум у входа. Высокий белый мужчина, прилично одетый, с сумкой в руках, прорвался через турникет и выбежал в центр зала. Здесь он бросил сумку на пол, расстегнул молнию и вытащил зловещего вида дробовик. Не медля ни секунды, он выстрелил в подбегавшего охранника. Тот только протянул руку к кобуре с табельным револьвером «Смит–Вессон», но не успел даже расстегнуть ее. Заряд крупной дроби, выпущенный практически в упор, пробил в его животе огромную дыру, откуда на пол хлынул поток крови. Охранник согнулся пополам, инстинктивно схватился за живот, пытаясь удержать вываливающиеся внутренности, и повалился на пол.

Стрелявший дико захохотал, развернулся и выпустил еще один заряд через стекло в побелевшее от ужаса лицо управляющего разорившимся банком. Удар дроби был так силен, что банковскому служащему разнесло голову, а тело отбросило к стене.

Забрызганные кровью люди замерли, не решаясь пошевелиться. Безумец обвел всех присутствующих перекошенным взглядом. Он словно искал следующую жертву. И взгляд его остановился На том самом спокойном человеке за столом. Подскочив к сидящему, он схватил его за воротник пиджака, легко поставил на ноги и прижал к его голове ствол дробовика.

Где мои деньги? — В тишине его слова были слышны всем. — Несите сюда мои деньги, иначе я ему башку снесу!

Ответа он не получил. Тогда он еще крепче прижал ствол дробовика к виску заложника. Стало ясно, что вот–вот прогремит выстрел.

Вместо этого его осторожно потрогали за плечо. Недоуменно обернувшись, он увидел рыжеволосую девушку, которая, улыбаясь, смотрела ему прямо в глаза. Не дав безумцу опомниться, она легко дотронулась пальцем до его галстука.

Стрелку показалось, что ему в грудь ввинтили раскаленный штопор. Мужчина раскрыл рот, но ничего произнести не успел. Штопор стремительно выдернули вместе с сердцем. Так по крайней мере показалось разорившемуся вкладчику в последний миг жизни. Тело его обмякло, и он кулем свалился на пол.

Дробовик упал рядом. От удара произошел самопроизвольный выстрел. Дробь угодила в кондиционер, и Из него вырвалась струя фреона. Джулия едва успела отпрыгнуть в сторону.

Ой, мамочка! — инстинктивно вскрикнула она по–русски.

Пришедший в себя заложник удивленно вскинулся. Потирая красное пятно на виске, он приблизился к спасительнице.

Милая, так вы из России? — обратился он к ней также по–русски… — Впрочем, кто еще так запросто кинется здесь помогать постороннему…

Посетители банка пришли в себя и сломя голову бросились прочь. Человек с бородкой схватил Джулию за руку.

Быстрее за мной!

С улицы уже доносился приближающийся вой полицейских сирен.

Делаем ноги! — как‑то по–мальчишески озорно крикнул неожиданный спутник и тут же затолкал Джулию в невесть откуда взявшуюся дорогую автомашину.

В «Русскую чайную»!

Водитель согласно кивнул, подчиняясь распоряжению, и плавно вывернул на широкий проспект.

Повернувшись к Джулии, незнакомец улыбнулся:

— Самое время подкрепиться. Да и познакомиться не мешает. Вы не возражаете?

Нет. Но мои деньги…

Об этом после… — Незнакомец отмахнулся, словно речь шла о ерунде, не достойной внимания. — Разрешите представиться: Глаголичев. Если подробнее — депутат Государственной думы Глаголичев.

Думы? — удивилась Джулия.

Да, Думы, Российской разумеется, а ваше имя позвольте узнать?

Джулия автоматически представилась. Она все еще не могла прийти в себя от потери всего состояния. Как жить дальше? Что ей этот Глаголичев? Между тем новый знакомый что‑то говорил, и Джулия невольно прислушалась.

…этот ресторан имеет свою историю. Кто только там не бывал из знаменитостей! И как жаль, что его вскоре закрывают. Так что отметим мое чудесное спасение тем, что шикарно погуляем там в качестве последних его посетителей.

Возражений со стороны Джулии не последовало. Уж лучше ресторан, чем возвращаться в уже чужую квартиру и собирать вещи. Она едва не зарыдала от злости и отчаяния. Внимательно наблюдавший за ней Глаголичев без труда догадался о причине ее состояния.

Вы, очевидно, много вложили в акции компании «Энрон»? — вежливо поинтересовался он.

Джулия промолчала. Глаголичев согласно кивнул, словно довольный, что его предположение подтвердилось.

А вы давно из России?

Утром прилетела.

Тогда ваша растерянность легко объяснима, — улыбнулся новый знакомый. — Давайте‑ка я пока введу вас в курс дела, а потом за обедом решим, что можно сделать в такой ситуации…

В списке мощнейших американских корпораций компания «Энрон» значилась под номером семь. До того дня, правда, когда пошла ко дну, потянув за собой пол–Америки, вызвав панику на крупнейших мировых биржах. Хитрое руководство огромной конторы умудрилось быстренько избавиться от всех имевшихся в их личном пользовании акций. Зато несколько десятков тысяч сотрудников остались на мели, без средств к существованию. Не говоря уж о сотнях тысяч мелких держателей акций по всей стране и за рубежом. Акции компании мгновенно превратились в туалетную бумагу и, выброшенные, полетели по нью–йоркским улицам, как осенняя листва.

Впоследствии выяснилось, что руководство этого громадного энергетического концерна в течение многих лет подло надувало тех, кто приобрел их ценные бумаги. Сенат США тут же учредил следственные комиссии, да все оказалось без толку. Хитроумные энро–новцы, оказывается, заранее пропустили через бумагорезательные машины тысячи документов, которые могли бы изобличить их мошенничество…

— Ваша фамилия уже давно не значится в списках акционеров, — наставлял опытный Глаголичев притихшую Джулию. — Вы никогда ничего не докажете. Говорю вам авторитетно.

«Почему авторитетно? Он что, банкир?» — Сообразительная Джулия решила пока воздержаться от прямых вопросов.

Автомобиль пробивался сквозь нью–йоркские пробки, Глаголичев продолжал рассказ.

Где же был знаменитый американский аудит? Спал крепким сном? Как он мог прошляпить такую грандиозную аферу? А в том‑то и изюминка плана, что аудит сам оказался замешан в махинациях. Где это слыхано, чтобы аудиторам было предоставлено право вести бухгалтерские книги клиента? Вот и получилось, что вместо контроля аудиторская фирма «Артур Андерсен» просто «не заметила» существования тысячи офшорных счетов в странах Карибского бассейна. На эти счета руководство «Энрона» переводило миллиарды долларов своих акционеров.

Короче, как сказали бы у нас в Марьиной Роще, «кидалово в чистом виде». Американцы, в большинстве своем не знакомые с тактикой игры «в наперсток», дали себя объегорить самым примитивным образом. Но почему так произошло? Такая огромная компания… Копнув поглубже, следователи из сенатских комиссий пришли в тихий ужас.

Оказалось, что в Конгрессе США полно тех, кто прямо или через посредников получал мзду от сдохшего концерна. У «Энрона» все и везде было схвачено. Этого мало. За пятнадцать лет капиталы «Энрона» выросли в тридцать пять раз, достигнув семидесяти миллиардов долларов. За один год доходы компании выросли более чем вдвое. Удачливость в делах?..

Элементарная финансовая пирамида лежала в основе их богатства, — заметил Глаголичев.

И вновь Джулия почувствовала, что и в вопросе о финансовых пирамидах ее новый знакомый на коне. Все‑то он знает!

Я эти пирамидальные дела за тысячи километров чую. И сейчас специально прилетел в Штаты, чтобы в последний момент успеть изъять все свои капиталы, да еще и с процентами. — Глаголичев весело хохотнул и потер ладошки. — А еще понаблюдать за тем, как беднеют богатые американцы. Интересное зрелище, доложу я вам! Кстати, вы знаете, что теща нынешнего президента Буша тоже попалась с этими подмоченными ценными бумагами? Лихие энроновцы и ее «обули», правда, на жалкие восемь тысчонок, но ей все равно обидно.

А я? — В голосе Джулии прорвалась злость. — Я теперь нищая, как, как… — Она не могла подобрать сравнение.

Давайте‑ка сюда ваши бумаги. — Голос Глаголичева приобрел деловитость. — Посмотрим, что с ними можно сделать.

«В туалет спустить, вот что!» — подумала Джулия, но сумку передала.

Глаголичев извлек из внутреннего кармана пиджака очки в золотой оправе и погрузился в изучение финансовых документов.

«Ему бы больше пенсне пошло. Вылитый Чехов».

Некстати посетившая Джулию мысль заставила ее улыбнуться.

Это не укрылось от всевидящего ока Глаголичева.

Вот, и настроение у вас улучшается! Очень рад. Не надо грустить. — Он осторожно похлопал девушку по коленке.

Джулия сделала вид, что не заметила фамильярного жеста.

Глаголичев внимательно изучал бумаги, иногда раздраженно хмыкая. Затем собрал листочки в стопку, черкнул несколько строк на листочке бумаги, вырванной из блокнота (золотым «Паркером», естественно). Пакет с документами и листочек он положил на свободное сиденье рядом с водителем.

Витюша, родной, доставишь нас в ресторан и жми обратно ко мне в офис. Передай все Кларе Ивановне, пусть сделает точно так, как я написал. Может, удастся хотя бы процентов десять получить за все.. Милая Джулия… — Глаголичев повернулся к девушке. — А вот и «Русская чайная»! Разрешите мне по праву старшего сделать заказ. Вы бывали здесь раньше?

«Гулять так гулять, — подумала Джулия, выбираясь из роскошной машины. — Всегда можно послать этого Думца куда подальше, если он вдруг вздумает полезть мне под юбку»…

…Третий день Джулия жила в загородном доме депутата Государственной думы Глаголичева. Здесь только она и мама депутата, крепкая для своих преклонных лет женщина. Так как же так случилось, что Джулия снова в России? Здесь сумел проявить свои дипломатические таланты сам Глаголичев…

Тогда, в ресторане, поглощая рябчика с брусничным вареньем и запивая квасом, изготовленным по старинному русскому рецепту, Джулия старалась отвлечься от мысли о неизбежном. Ведь придется покинуть обжитую квартиру. И, может быть, даже продать дом, с которым связано так много воспоминаний. Легко сказать «продать». А что дальше? И куда?

Витюша, водитель депутата, оказался парнем шустрым. В мгновение ока он сгонял в офис Глаголичева и вернулся обратно. Попытался было шептать Глаголичеву на ухо, но тот поморщился, и понятливый помощник доложил обстановку нормальным голосом.

Таинственная Клара Ивановна оказалась заведующей нью–йоркским представительством российской бизнес–конторы депутата. То, что некоторые наши депутаты немного «приторговывают» на стороне, — ни для кого не секрет. Клара Ивановна выполнила в точности инструкции шефа.

— Посмотрим, посмотрим, — пробурчал Глаголичев, откладывая в сторону вилку с нанизанным на нее изрядным куском янтарной осетрины.

На свет снова появились очки в золотой оправе.

Глаголичев принял из рук Витюши листок с напечатанным на нем текстом.

Значит так… — Сытый Глаголичев имел очень довольный вид. — Получите вы ваши деньги назад. Не переживайте.

Ура! — не выдержав, крикнула Джулия.

За соседними столиками оглянулись в ее сторону и неодобрительно зашептали.

Не все, но получите. На каждые сто долларов получите десять. И это — приличная сумма. Мне пришлось нажать на кое–кого в банке… — пояснил он.

Джулия мысленно прикинула, подсчитала и заскучала. Придется снимать квартирку гораздо скромнее, «по средствам». Даже не квартиру, а студию или мансарду. Придется приноравливаться к жизни бедной студентки. Тоска! А как же развлечения? А будущее образование Савушки? И знакомые… Ее ведь теперь нигде не примут. И одеваться придется в готовое…

Вся эта гамма чувств мгновенно отразилась на лице Джулии. Глаголичев жевал расстегай и согласно кивал, словно читал мысли своей гостьи.

Тщательно вытерев губы, он промолвил с расстановкой:

А теперь к делу. Есть у меня к вам предложение. Прошу понять меня правильно и не торопиться с выводами.

Девушка напряглась. Началось! Сейчас потащит в койку…

У меня под Москвой имеется домик. Мне его подарили мои бывшие сослуживцы–сибиряки. Я ведь сам из‑под Иркутска, из коренных сибирских мужиков.

Глаголичев по–молодецки расправил плечи.

Видя ваше положение, приглашаю погостить у меня. Считайте это благодарностью за спасение из лап этого сбрендившего типа в банке. Я бываю дома редко, живу в служебной квартире, в Москве. Но в выходные, бывает, наезжаю на дачу.

Он взглянул на напрягшееся лицо Джулии, усмехнулся понимающие и закончил:

Не подумайте чего дурного. Человек я холостой, но в отношении вас у меня нет грязных намерений. Уж поверьте мне. Как человеку и как депутату.

Джулия подумала и решила поверить Глаголичеву как человеку, хотя знала его всего ничего. Как депутата она его не знала вообще…

Правда, «домик» оказался необъятным коттеджем в элитном поселке на Рублевском шоссе.

Глаголичев держал слово и не подкатывал к Джулии с определенными намерениями. Наведывался в конце недели, привозил мелкие подарки, новые видеофильмы, книги…

Вечерами они гуляли, говорили ни о чем. Между ними установилось смутное понимание того, что у каждого из них в жизни имеется какая‑то большая тайна. Вероятно, именно это и влекло Глаголичева к Джулии. Он старался всеми силами хоть как‑то скрасить ее пребывание в осенней России.

Однажды он заметил, с каким жадным интересом девушка рассматривает небольшой табунчик лошадей, пасшийся вдалеке на специальном выгоне. И уже на следующее утро ее разбудило веселое лошадиное ржание под окном. Закутавшись в длинный плед, она подошла к окну, протирая глаза, зевая и спросонья ничего не понимая. Под окном стоял жеребец угольночерной масти и косил карим глазом. Сон моментально улетучился.

Джулия оделась во что попало, сбежала с крыльца и… Она не знала, что делать. Стоявший рядом парнишка в высоких сапогах и галифе заулыбался, подвел рыжеволосую девушку к жеребцу. Так и познакомились Джулия и Гордый.

И отныне каждый день она бежала к конюшне на заднем дворе, выводила уже оседланного Гордого, и они целый час, а то и два носились по округе.

Пелагея Степановна, мать депутата, только укоризненно покачивала головой. Очень уж ей не хотелось, чтобы что‑то случилось с такой замечательной девушкой. Пожилая женщина уже привыкла к ежевечерним беседам за самоваром. К чаю Пелагея Степановна подавала полтора десятка сортов варенья и такое несметное количество вкуснейшей выпечки собственного приготовления, что Джулия начала с опаской замечать, что всерьез полнеет.

Впрочем, ежеутренние прогулки на Гордом быстро помогли восстановить форму.

Пелагея Степановна оказалась словоохотливой собеседницей. Джулия внушала ей доверие. К тому же ее привез сюда собственный сын Пелагеи Степановны, который приказал ни в чем ей не отказывать. Постепенно, вечер за вечером, Джулия узнала про депутата Глаголичева все. И не все ей понравилось…

«Я слишком много знаю», — частенько говорил о себе самом депутат Глаголичев.

Много знал он о ходе приватизации в одном из крупнейших сибирских регионов. Эти знания всерьез доставляли ему одни неприятности.

В парламент России господин Глаголичев угодил прямиком с поста «главного приватизатора» богатейшего сибирского края. Когда‑то он был простым работником телеграфа. Заочно окончил Институт экономики. Перестройка застала его в должности скромного финансового работника местного обкома.

История не сохранила имени того человека, который порекомендовал его на пост председателя областного комитета по управлению государственным имуществом. Сам Глаголичев молчал как рыба или отшучивался, утверждая, что все в «руцех божьих». Очевидно, это был кто‑то из руководства тогда великой и значимой «самой демократической» партии. Возражать против такого назначения никто не стал. К тому же Глаголичев на всех без исключения производил впечатление абсолютно управляемого человека.

Как кто‑то позже заметил: «Закон предусматривал три способа приватизации, но Глаголичев изобрел четвертый. Полученное бесплатно облкомитетом в госсобственность вдруг стало частной собственностью председателя комитета». За что тот позже получил орден «За заслуги перед Отечеством» второй степени лично из рук Бориса Николаевича Ельцина. Тогдашний президент, понятно, и не догадывался о том, как свежий кавалер накуролесил во вверенном его заботам крае.

Для начала господин Глаголичев и несколько его приятелей учредили чековый инвестиционный фонд (ЧИФ). Во главе фонда встал будущий депутат, а потом бравый приватизатор поставил одного из своих верных подчиненных. Почему местные власти зарегистрировали эту сомнительную контору — секрет и большая тайна. Поговаривают, правда, что подписи и печати на документах были подделаны, да кто теперь разберет? Дело давнее…

Итак, новорожденный фонд приступает к работе. Почесав голову, Глаголичев сочиняет письмо предприятиям региона с требованием немедленно и бесплатно передать в организованный ими ЧИФ акции этих самых предприятий.

Славные были времена. Никто и понятия не имел, как ее проводят, приватизацию эту самую. Тех, кто возражал, обвиняли в непонимании исторического момента и награждали ярлыком «тормоз перестройки». Никто не хотел быть тормозом, поэтому все отдавали акции без звука. Глаголичев не слезал с трибун областных совещаний, бил себя в грудь, клянясь, что только он и его ЧИФ в состоянии сохранить контроль над предприятиями и позаботиться о бюджетниках.

Таким нехитрым способом Глаголичев прикарманил сотни и сотни миллионов долларов. Меньше, конечно, чем растащили энроновцы в Америке, но зато все средства оказались сосредоточены в руках одного человека.

Поняв, что больше денег с края не соберешь, Глаголичев споро приватизировал и сам ЧИФ. Это был номер на «бис». Граждане так ничего и не поняли, а зря. Потому что надвигалась гроза ваучеризации.

Поначалу самые лакомые объекты промышленности можно было приобрести только за эти самые ваучеры. Только надо было собрать их очень много. С этой целью Глаголичев и компания немедленно учредили Фонд. Фонд объявил широкую кампанию по сбору ваучеров с населения. Реклама велась так, словно ваучеры — это грибы и надо их срочно сдать, пока не испортились. По всему краю открылись приемные пункты по заготовке ваучеров. Граждане сдавали эти бумажки, получали ничего не значащие расписки.

Но сами ваучеры отправлялись в региональный центр. Где тут же обменивались на крупные пакеты акций предприятий.

Одного Фонда показалось мало, и Глаголичев со товарищи учредил Банк, в котором стали аккумулироваться средства от приватизации. Через Банк деньги переправлялись на зарубежные счета. Дело пошло. Изобретенный Глаголичевым насос исправно выкачивал средства из нищающего на глазах региона. И везде — в ЧИФе, Фонде и Банке — Глаголичев занимал руководящие посты. Никого не боясь и ничего не стесняясь.

Но недаром люди из его окружения прозвали Глаголичева «локатором». Их босс носом чуял опасность. И для подстраховки прошел на выборах в Государственную думу, получив депутатскую неприкосновенность. Став депутатом, он влился в незначительный комитет и старательно создавал видимость, что отошел от дел. Его прозвали «самым тихим депутатом».

А что же его финансовые детища? После многочисленных слияний, поглощений и преобразований в холдинги следы ЧИФа, Фонда и Банка окончательно пропали. Как корова языком слизнула. Кое‑кто пытался возмущаться, но быстро отказался от этой затеи. Наиболее упорные просто исчезали в тайге. А депутатская неприкосновенность сыграла для Глаголичева роль непрошибаемой брони. Сколько раз Генпрокуратура обращалась в Думу с просьбой лишить его неприкосновенности, но депутаты решительно отказывались сдавать коллегу.

Тем поразительнее было для Джулии узнать, что на днях Глаголичев сам (!) обратился в прокуратуру с предложением дать показания о событиях тех давних лет. Пелагея Степановна полагала, что здесь немалую роль сыграло то, что сын всерьез погрузился в православие. Трудно утверждать, но и отрицать благотворное воздействие религии на делягу до мозга костей Глаголичева было нельзя.

Тем не менее Джулия сомневалась: она никак не могла поверить в столь чудесное превращение. Недаром существует народная мудрость: как волка ни корми… Можно было привести еще немало поговорок, но что‑то заставляло Джулию не очень торопиться с выводами.

Однажды вечером, включив программу новостей НТВ, Джулия увидела Глаголичева в студии. Отвечая на вопросы ведущего, он заявил, что собирается дать показания, которые напрочь разрушат репутацию известных политических деятелей. Глаголичев даже собирался нести личную ответственность за свои действия, если суд посчитает их незаконными.

«Неисповедимы пути Господни! — подумала Джулия. — Может быть, действительно господин Глаголичев под влиянием веры переменился. Может быть, и так».

Все проблемы депутата Глаголичева разрешились тем же вечером.

Темнело, когда верный Витюша привез хозяина на Рублевку. Аккуратно поставив машину, удалился в свою комнатку, располагавшуюся тут же, над гаражом. Витюша, как и его хозяин, был человек одинокий, целиком отдавший себя работе. И, как всегда, он занялся машиной.

— Сынок, ты бы выпил еще чайку, — тем временем упрашивала сына Пелагея Степановна.

Тот отказывался, невозмутимо ссылаясь на усталость.

Глаголичев действительно выглядел неважно. Темные круги под глазами, слегка подрагивающие пальцы — все это выдавало серьезное волнение. Он расхаживал по комнатам, брал в руки книги, журналы, листал их и тут же откладывал в сторону, словно не находя себе место. Его что‑то мучило. Джулия это заметила и сама вызвала его на разговор.

Что‑то случилось? — мягко спросила она.

Не то слово… — с трудом выдавил Глаголичев и как‑то жалобно взглянул на нее.

А вы не держите в себе… не копите… Не хотите со мной поделиться, расскажите пустоте…

Пустоте? — его брови удивленно вскинулись вверх.

Помните сказку: одному человеку было невмочь держать в себе некую информацию, и он выкопал ямку и все в нее рассказал… без утайки…

Он долго и очень внимательно смотрел в ее глаза, словно пытаясь что‑то для себя понять, и вдруг его прорвало:

Меня скоро убьют. Вы должны это знать. Не понимаю почему, но я уверен, вам можно доверять. Есть в вас что‑то такое… какая‑то необъяснимая сила… Я не знаю, кто вы и откуда вообще взялись. Но вам почему‑то я доверю то, что не ведомо никому. И что хотели бы узнать многие. Пройдемте со мной! — решительно сказал, точнее, приказал он.

Глаголичев помог Джулии набросить теплую куртку и сам надел толстый, довольно поношенный свитер. Он как‑то сказал, что не решается выбросить его, потому что это — память о трудной молодости.

Захватив фонарик, они вышли из дома. На небе уже высыпали звезды, луна светила так ярко, что, казалось, фонарик и не был нужен. Именно так подумала Джулия, вопросительно взглянув на своего спутника. На самом деле понадобился…

Они приблизились к бревенчатой баньке, Глаголичев повозился с замком, открыл дверь и поманил Джулию внутрь. Когда она вошла, он тщательно запер за собой дверь. Неожиданно в голову девушки закрались нехорошие мысли. Но депутат, словно почувствовав это, сам развеял их своим поведением. Он подошел к дивно сработанной печке, из специальной подставки вынул кочергу и просунул ее между стенными бревнами. Где‑то внизу заскрежетал невидимый механизм, и печка плавно откатилась в сторону.

Под ней оказалась лестница, уходящая в темноту. Джулии стало немного жутковато в баньке, которая освещалась только слабым светом луны, пробивавшимся сквозь крохотное оконце. Глаголичев ступил на лестницу, и колодец осветился изнутри. Спускаясь вниз, он позвал за собой Джулию.

Осторожно ступая по ступенькам винтовой лестницы, она вскоре оказалась в довольно просторном помещении. От пола до потолка подвал был забит электронным оборудованием. Из множества мониторов работал только один.

Глаголичев нацепил на нос свои знаменитые очки, в которых напоминал Джулии Чехова, и уселся за клавиатуру. Набрав комбинацию цифр, он замер. Комната постепенно наполнилась ровным гулом работающих компьютеров. Ожили другие мониторы. Во всем этом зрелище — компьютерный центр в подземелье под старой банькой — было что‑то нереальное.

Отсюда, милая Джулия, я могу управлять почти всей нашей страной, — тихо проговорил он, но в его голосе не было бахвальства: скорее ощущалась усталость

Каким же образом? — машинально спросила Джулия и зябко повела плечами.

— Отопление сейчас заработает на полную силу, — заметив ее реакцию, пообещал Глаголичев, поглаживая бородку. — А что до управления… Управляю, конечно, не я, а деньги. Их у меня много, очень много… Честно говоря, я даже не сумею подсчитать всю сумму. Да и времени у меня нет.

В его голосе Джулия почувствовала какую‑то обреченность и, чтобы как‑то отвлечь его, с усмешкой спросила:

Вы предлагаете мне этим заняться?

Тем не менее Глаголичев никак не отреагировал на ее хитрую уловку.

Я одинокий человек, — серьезно отозвался он. — У меня нет никого, кроме матери и Витю- ши… — Он на мгновение задумался и продолжил: — Витюша… Хороший парень, но он и школу‑то с трудом окончил… А все остальные… Им только бы до денег этих добраться. И что дальше? Снова машины, квартиры, дома, бассейны и самолеты?

В общем‑то это неплохо… — попыталась улыбнуться Джулия, но ей это не удалось.

Все хорошо в меру… — Глаголичев тяжко вздохнул. — Вот и мой духовник так мне говорит. Наставил он меня на путь истинный. — Он пожевал свои губы. — Понимаете, Джулия, я должен уйти с высоко поднятой головой. Но уйти так, чтобы какие‑то грязные руки не добрались до миллиардов, которые могут еще сослужить пользу нашей стране. Сделав очень много денег, я понял, что отравился ими…

Отравились? — машинально переспросила Джулия, не понимая, что он имеет в виду.

— Как это?

Очень просто… — Он долго смотрел на Джулию и молчал. — Мне ничего не нужно в этой жизни… Ничего!.. Ничего, — повторил он. — И меня совершенно ничегошеньки не волнует на этом свете… — Он вновь вздохнул. — Не волнует даже такая удивительная женщина, как вы…

В его глазах Джулия вдруг ощутила такую боль, что ей показалось, что депутат говорит искренне.

Отдам — вылечусь! — неожиданно твердо проговорил он.

Вы полагаете, что я именно тот человек, который… — Только сейчас до Джулии дошло, что имеет в виду этот человек.

Вы удивительно догадливы. — Глаголичев с грустью усмехнулся.

Но я же ничего не понимаю в финансах, — с некоторой растерянностью произнесла Джулия.

Я уверен, что именно вы сумеете распорядиться этим богатством правильно, — твердо возразил Глаголичев. — Уверен как никогда! Главное…

И тут Глаголичев углубился в технические подробности связи, перемещения капиталов и прочее. Кое- что Джулия понимала, кое‑что было пока совершенно недоступно ее пониманию. Но в целом картина ясная.

Финансовая империя Глаголичева, основанная на наворованные в годы приватизации деньги, была разбросана по разным странам и построена по принципу взаимозаменяемости. Если в одном уголке мира начинался кризис, а доходы от местных филиалов падали, прочие, в других странах, немедленно приходили им на помощь. Таким образом был сконструирован гениальный финансовый механизм. Почти что вечный двигатель денег.

Вы не пожалеете, что показали мне все это? Вы ведь меня так мало знаете.

Не заставляйте меня повторяться, — нахмурился Глаголичев. Относитесь к словам бережно. Слова — тот же товар. Их надо использовать по назначению…

Постараюсь, — согласно кивнула Джулия.

И еще. Вот в этом файле вы найдете имена трех… подонков. Язык не поворачивается назвать их людьми. Именно им нужно, чтобы меня не было… Не стало на этой земле! Они это обязательно сделают, и никто не сумеет им помешать. — Он покачал головой и добавил: — Никто! Если честно, то я и не собираюсь скрываться от них. На том свете мне суждена особая мука — вечно тонуть в озере из слез тех, кого я ограбил и пустил пo миру. Поэтому любую смерть я приму смиренно…

На следующий день Глаголичев не вернулся после обязательной утренней пробежки. Джулия сразу поймала себя на мысли, что случилось что‑то непоправимое.

Преданный Витюша, обшаривший все окрестности, обнаружил хозяина в лесном кустарнике.

Глаголичев лежал с простреленной головой, и глаза его выражали умиротворение…