Получив буквальный приказ Рассказова отправить Джерри «как живого», Тайсон приказал одному из своих парней — Дэнни Лэйну, известному своей изобретательностью, заняться пленником.

Дэнни Лэйн рос во вполне обеспеченной интеллигентной семье. Его отец преподавал химию в Государственном университете штата Техас, а мать была классным хирургом в Центральном госпитале.

Дэнни было шесть лет, когда родилась Элеонор. Это была от рождения очень болезненная девочка. До этого вся любовь и внимание доставались ему, как единственному ребенку в семье, но с появлением девочки-инвалида, за которой нужен был уход и уход, все внимание родители стали отдавать ей.

Шло время, Дэнни рос, росла и его ненависть к той, которая, по его мнению, отобрала у него любовь родителей. По ночам, лежа в постели, он не мог спать — слушал, как за стеной они сюсюкали с маленькой Элеонор. Как ему хотелось, чтобы она умерла! Какие только казни не приходили ему в голову! Дэнни был очень умным мальчиком и хорошо учился, но не способен был на созидательное отношение к жизни. Однако Дэнни понимал, что, если он будет открыто проявлять ненависть к сестре, родители его просто возненавидят и отправят в какую-нибудь школу-интернат. Поэтому он, стиснув зубы и собрав всю свою волю в кулак, избрал другую тактику

— излишне подчеркнуто говорил при родителях о своей якобы беззаветной любви к сестре, старательно ухаживал за ней, тайно вынашивая план убийства.

Прошло более двенадцати лет. Дэнни поступил в тот же университет, где преподавал его отец, на физический факультет, Элеонор попрежнему была прикована к постели, хотя в иные дни могла самостоятельно дойти до туалета или до ванной комнаты. Она обучалась при помощи учителей-репетиторов, приходящих на дом. К тому времени отец защитил докторскую, а мать возглавила хирургическое отделение и они смогли позволить себе нанять круглосуточную сиделку. Казалось, теперь мечтам Дэнни не суждено осуществиться…

Но он-таки дождался своего часа. В этот день ему удалось подслушать разговор Элеонор со своей сиделкой, которая упросила девочку отпустить ее с двенадцати дня до шести, чтобы погулять на свадьбе своего брата. Она даже предлагала пригласить на это время свою подругу, но девочка чувствовала себя хорошо и потому согласилась.

Отец возвращался с работы после шести вечера, а у матери в тот день было дежурство. Оставалось обеспечить себе «железное» алиби. Дэнни отправился на занятия и постарался, чтобы его увидело как можно больше людей. От университета до их дома было немногим более пятнадцати минут езды на машине, но ее могли заметить соседи, поэтому, возвращаясь, Дэнни взял такси и вышел за пару кварталов от дома.

За долгое время в его воспаленном мозгу накопилось много планов по устранению Элеонор. Дэнни выбрал самый коварный и жестокий. В кухне года четыре назад был установлен огромный холодильник, в котором вполне могло уместиться несколько человек. Но изнутри у него имелась ручка. Однажды Дэнни зашел внутрь, чтобы взять с нижней полки какие-то соленья, а дверь захлопнулась оттого, что о нее терлась любимица Элеонор — кошка Сильва. Дэнни до сих йор помнил тот страх, который охватил его. Нет, он не закричал, не стал звать на помощь: он просто окаменел. И прошло несколько минут, прежде чем он смог успокоиться и найти ту самую ручку.

Выйдя наружу, он внимательно осмотрел ручку, замок н ему тотчас пришло в голову, что если Элеонор окажется внутри, а ручка будет сломанной, то… Мозг Дэнни, получивший импульс зла, лихорадочно заработал. Хотелось сломать замок так, чтобы никто об этом не догадался. И когда наконец получилось, у Дэнни стало так радостно на душе, словно уже исполнилась его самая заветная мечта.

Однако поломки замка было мало: нужно было еще добиться того, чтобы Элеонор оказалась в холодильнике. Насильно заталкивать — большой риск: не исключено, что она начнет сопротивляться и на ее теле окажутся следы, которые могут насторожить не только родителей, но и полицию.

Нет, нужно было придумать что-то такое, что заставило бы ее самостоятельно войти внутрь. Перебрав различные варианты, он понял: единственное, что может заставить ее встать с кровати и дойти до холодильника, — это желание кого-либо спасти. Первым делом он подумал о ее любимой кошке, но заставить ее мяукать так, чтобы Элеонор услышала, было нереально: слишком далеко от кухни располагалась ее комната. В конце концов он понял: она будет спасать его, Дэнни.

Едва ли не наизусть изучив лекарственную энциклопедию и книги по различным заболеваниям из библиотечки матери, он выбрал симптомы болезни, наиболее трудно доказуемые медициной, и чтобы лекарство, во избежание трагических последствий, всегда было под рукой. Он стал симулировать болезнь и добился того, что мать ему поверила. Далее, как говорится, дело техники: вовремя заменять лекарственную жидкость в пузырьке на подкрашенную воду, а также не забывать чередовать приступы с улучшением, чтобы мать не отправила его в больницу. Его актерская игра была столь успешной, что он добился сочувствия даже от больной Элеонор.

… Окольными путями, стараясь пробраться к дому гак, чтобы его никто не видел, Дэнни вошел с черного входа домой и прислушался. Дом был пуст — из спальни сестры доносилось лишь легкое поскрипывание кровати Элеонор. Стараясь не шуметь, он быстро прошел на кухню, открыл дверь холодильника и едва сам не попался в свою же ловушку дверь чуть было не захлопнулась. Прижав ее стулом, он быстро подменил пузырек со своим лекарством на точно такой же, но с успокоительным сиропом Элеонор, вышел из холодильника, поставил стул на место и тихо прикрыл дверь. Потом пробрался в ванную комнату и, быстро загримировавшись, подбелив лицо пудрой и подсинив кожу пол глазами, несколько минут настраивался: Затем намеренно громко стукнул входной дверью, охая и ахая сделал несколько шагов в сторону кухни и рухнул на пол, сбросив с журнального столика тяжелый телефонный справочник. Тот с громким стуком шлепнулся на пол. Услышав странный шум, Элеонор обеспокоенно крикнула.

— Кто там?

— Помо… ги! — хрипло выдавил из себя Дэнни. Он корчился на полу, искусно изображая колики.

— Это ты, Дэнни? — еще громче спросила она.

— Помоги, сестра-а-а! — чуть громче прохрипел он, чтобы она узнала его голос.

На этот раз Элеонор распознала голос брата, взывающий о помощи. Превозмогая боль в суставах, Элеонор поднялась с кровати, вставила кисти в локтевые костыли и заторопилась на помощь.

— Что с тобой, Дэнни? — с ужасом воскликнула она, пытаясь склониться над ним, но Дэнни, стеная, словно его резали, выкрикнул, жадно хватая губами воздух и словно бы обессиленно указывая рукой в сторону кухни:

— Ле… ле… карство! В холо… дильнике! — Он картинно закинул голову.

— Сейчас, Дэнни! Потерпи! — Элеонор, быстро переставляя костыли, устремилась на кухню и едва не споткнулась о свою любимицу, которая, словно почувствовав что-то, терлась о ноги хозяйки, мешая подойти к холодильнику, и жалобно мяукала. — Не мешай, Сильва! — Девочка оттолкнула ее ногой, но та вновь подскочила к ней.

Элеонор все-таки сумела открыть дверь холодильника и войти внутрь, за ней вбежала и кошка. Не успела девочка сделать и пару шагов, как дверь неожиданно захлопнулась.

«Ничего страшного, — подумала она, — я знаю, где лежат лекарства: а то Дэнни больно»

Нащупав драгоценную бутылочку (как она думала, с лекарством Дэнни), она повернулась, доковыляла до двери, толкнула ее, но та не поддалась. Девочка нащупала ручку и вновь попыталась открыть дверь. И снова та не поддалась. Становилось все холоднее и холоднее: ей было и невдомек, что ее коварный брат переключил регулятор холодильника на полную мощность, но девочка упорно боролась за свою жизнь и даже стучала какой-то консервной банкой по маленькому окошечку в двери, но все было тщетно. Ее последние мысли были о брате, которому, наверное, очень больно, а она так и не сможет ему помочь…

Никто не заподозрил убийства, когда нашли покрывшиеся ледяной коркой трупы девочки и ее любимой кошки. Обнаружил ее сам Денни: когда он вернулся с занятий (а он постарался прийти как можно позднее), отец спокойно сидел за своим рабочим столом и что-то писал. Придя с работы, он удивился — в доме царила полная тишина. Он подумал, что дочка заснула, и, не желая ее тревожить, сел за срочную работу.

Сиделка еще не пришла, мать была на дежурстве. Удивленный Дэнни начал было подумывать, что все происшедшее ему почудилось и он никого не закрывал в холодильнике. Он быстро отправился на кухню и, когда открыл дверь холодильника, заорал нечеловеческим голосом, упал и тут же отключился: за дверью он увидел стоящую Элеонор, которая смотрела на него укоризненными глазами, а потом, как ему показалось, сделала шаг в его сторону. На самом деле девушка, не поддерживаемая более дверью, просто повалилась вперед.

На крик прибежал отец, увидел неподвижно лежащего сына, а сверху дочь.

— Что случилось, дети? — спросил он и попытался поднять девочку.

Его руки обожгло холодом, но он все еще не понимал, в чем дело. И, только увидев остекленевшие глаза дочери и иней у нее в волосах, он все понял — и мгновенно поседел.

— Господи, девочка моя, — прошептал он и прижал заледеневшее тело к груди. — Как же это? Почему? — По его щекам текли горькие слезы.

Вскоре пришел в себя и Дэнни. Он увидел отца с телом мертвой сестры на руках, медленно поднялся на ноги и подошел ко все еще открытому холодильнику. Увидев кошку, поднял ее за хвост и повернулся к отцу:

— Папа, нужно похоронить Сильву! — какимто странным голосом проговорил он и шепотом добавил: — Только не говори Элеонор: она будет переживать…

Расследования фактически не было: после опроса всех членов семьи и сиделки полицейские сделали вывод, что девочку стали мучить боли, а дома никого не было, и она решила сама добраться до лекарств, которые хранились в холодильнике. Дверь случайно захлопнулась, и девочка замерзла. Правда, молодой напарник полицейского пытался выяснить, почему регулятор холодильника был включен на полную мощность, но его резко осадили, и он заткнулся. Дело закрыли ввиду отсутствия состава преступления, а смерть девочки расценили как несчастный случай.

С того дня с Дэнни что-то произошло. Его стали мучить кошмары, он бросался на мать с кулаками. В конце концов его направили в психбольницу, где он и провел более трех лет. Вскоре мать умерла и отец, сжалившись над сыном, забрал его из больницы. Однажды, в приступе ярости, Дэнни признался, что это он убил свою сестру и даже привел в доказательство некоторые неизвестные ранее подробности. Не желая публичного скандала, отец ничего никому не сказал, запил и допился до белой горячки, а Дэнни ушел из дома. Он колесил по стране, занимался воровством, садистски насиловал и убивал молоденьких девушек, пока случай его не свел с Тайсоном. Проверив его в деле, Тайсон решил, что парень ему сможет пригодиться.

Дожив до тридцати пяти лет, Дэнни научился уважать только одно — силу. Тайсон казался сильным мужчиной — и он сразу подчинился ему и готов был беспрекословно выполнить любое его приказание. Кажется, прикажи ему Тайсон покончить с собой, он исполнит и это, нисколько не задумываясь.

Ему поручалась самая грязная работа по дому: колоть дрова для печки, мыть полы и даже стирать, но он все выполнял безропотно. Получив задание от Тайсона отправить на тот свет их соседа Джерри и при этом «не попортить ему шкуру», Дэнни сразу же вспомнил свой первый преступный опыт. К утру цинковый гроб был уже готов. Не обошлось и без курьезов: когда Дэнни спустился с замороженным трупом Джерри вниз, он, решив сходить в туалет, прислонил его к стенке, совсем рядом со входом в ванную комнату. Едва он зашел в туалет, как из ванной вышел Рассказов. На него, вытаращив глаза, вдруг повалился Джерри. Можете представить себе состояние Рассказова, если с час назад Тайсон доложил ему, что Джерри уже мертв и через пару часов цинковый гроб с его телом погрузят в самолет.

— Тайсон! — истошно завопил Рассказов, судорожно пытаясь оттолкнуть от себя Джерри. Однако в тепле иней растаял, и вся одежда на мертвеце стала склизкой и прилипала к рукам.

Тайсон с пистолетом в руках, вылетел из своей комнаты и увидев, что хозяин с кем-то борется, тут же выстрелил и бросился на помощь. Откинув Джерри в сторону, прикрыл своим телом Рассказова, еще раз выстрелил и только тогда, когда замороженное тело гулко ударилось об пол, обоим все стало ясно. Тайсон повернулся к хозяину и в этот момент увидел испуганного Дэнни, выскочившего из туалета со спущенными до колен штанами. Сцена была такой уморительной, что Тайсон не выдержал и нервно хохотнул. И до Рассказова дошло все идиотство ситуации, однако у него испуг еще не прошел и он зло обернулся, чтобы наказать кого-нибудь на скорую руку, но тотчас увидел Дэнни с выпученными глазами и без штанов. Тут не выдержал и он: разряжаясь, во всю глотку расхохотался.

— Идиот! — сквозь душивший его нервный хохот, бросал он. — Какой идиот! Выхожу… Хаха-ха! Из ванной… Ха-ха-ха! А он Ха-ха-ха! Выпучил глазищи и… Ха-ха-ха! валится на меня! Идиот! Боже, Тайсон, где ты набираешь таких идиотов?

Почувствовав, что гроза миновала, Тайсон, с трудом сдерживая смех, заметил:

— А шкуру-то пришлось ему подпортить!

— Да Бог с ним и с его шкурой: главное рожу сохранить! — Рассказов махнул рукой и отправился в свой кабинет, а по дороге бросил: — Зайди ко мне, Тайсон!

Когда тот вошел, Рассказов вручил ему черный дипломат с цифровым замком и с наручником на стальной цепочке.

— Пристегнешь его к руке и вручишь адресату вместе с цинковым гробом. Кстати, документы на него оформлены?

— А как же. Хозяин: все честь по чести! — улыбнулся тот. — И справка о смерти, и завещание похоронить в Париже, и разрешение на вывоз!

— Отлично, Тайсон! Сегодня вылетаешь, послезавтра жду обратно с распиской от адресата. Ни на секунду не выпускай из рук эти документы.

— Конечно, Хозяин, даже спать буду с ним!

— Вот именно, Тайсон. Вернешься, получишь сто тысяч баксов.

— Спасибо, Хозяин, вы так щедры: гори все огнем, лишь бы адресат получил и документы и цинковый гроб.

— Потому-то именно тебе я и доверяю это дело. Да не задерживайся там: нас ждет перспективная работа, после которой можно будет уйти на покой с отличным пенсионом.

— Как, вы хотите меня уволить? — растерялся Тайсон.

— Ну что ты, приятель! — подмигнул Рассказов. — По мне, так я бы не расстался с тобой до конца моих дней! Просто хочу начать спокойную жизнь обыкновенного буржуа, но если ты против, то с удовольствием приму и тебя, — искренне заверил он.

— С вами. Хозяин, хоть пол пули, хоть цветы выращивать! — воскликнул Тайсон.

— Ладно, посмотрим. Иди!

Рассказов взглянул на часы: Лурье наверняка еще спал, но он решил все-таки разбудить его. Он был уверен, что это известие его обрадует. Аркадий Сергеевич набрал номер.

— Лурье! — послышался сонный голос.

— Извините, что разбудил, но я был уверен, что вам поскорее хотелось бы услышать, что мой человек уже направился в аэропорт. Днем встречайте груз из Нью-Йорка!

— Спасибо! Рад знать, что вы человек слова!

— А иначе и невозможно дела весть — с явным намеком проговорит Рассказов. — У меня к вам одна небольшая просьба..

— Слушаю вас, Аркадий Сергеевич! Все, что в моих силах!

— Проверив груз, дайте моему человеку расписку, чтобы я был уверен, что все в полном порядке…

— К чему такие формальности? — усмехнулся Лурье. — Я могу позвонить вам лично и сказать об этом, не так ли?

— Это еще лучше, господии Лурье! В таком случае курьер даст вам мой телефон.

— И в чем же просьба?

— Отправьте его сразу же, как только груз пройдет все формальности. Это не очень вас затруднит? Просто этот человек нужен мне здесь, и как можно скорее, — пояснил он.

— Что ж, еще раз спасибо!

— За что на этот раз? — удивился Рассказов.

— За то, что отправили с грузом одного из самых лучших своих людей. Не сомневайтесь, он улетит первым же рейсом.

— Благодарю!

— Надеюсь, это не будет нашим последним совместным делом.

— Я тоже. Удачи вам… — Он сделал паузу и все-таки решил проверить, все ли он понял правильно. — … Великий Магистр!

— И тебе, брат мой! — улыбнулся Лурье, прекрасно уловив тонкий намек собеседника. — Рад знакомству!

— Взаимно!

Положив трубку. Рассказов довольно улыбнулся: только теперь он понял, что был прав, прислушавшись к голосу своей интуиции. Оказать услугу такой могучей личности, как Великий Магистр, означало нечто гораздо большее, чем сорвать куш в лотерею со всеми джек-потами. Пройдет время, и он возможно, будет благодарить Господа за то, что тот помог ему принять правильное решение. А «сделка века» еще не потеряна: бывший соратник, генерал Богомолов, терпеливо ждет его выздоровления. Что ж, Константин Иванович, ждать осталось совсем недолго: несколько дней и… У Рассказова даже ладони вспотели при мысли о том, какие деньги сулит ему наркосделка..

Несколько дней Розочка находилась под впечатлением от разговора с Ларисой. Откуда ей известно, что она переживает именно за Саве.., то есть за Сергея? Даже в мыслях Розочка старалась не называть его настоящим именем, чтобы когда-нибудь случайно не проговориться. Неужели Лариса так хорошо читает ее мысли? А может быть, у нее все на лице написано? Как бы там ни было, но Лариса права: ее действительно начинает беспокоить долгое молчание Говоркова. Прекратились даже его молчаливые телефонные звонки. А может быть, он просто куда-то уехал? Нет! Не мог он уехать, не сообщив ей о своем отъезде, не попрощавшись! Не мог! Она не сомневалась в этом. Но тогда с ним явно что-то случилось. Как бы узнать хоть что-нибудь о его судьбе? Не давать же объявление в газету.

Через пару дней Лариса снова спросила:

— А Сергей так и не звонил?

Розочка не выдержала и, чуть не плача, раздраженно заявила:

— Что ты терзаешь меня каждый день?

— Ты моя подруга, я же беспокоюсь за тебя! Вижу ведь, что с тобой что-то происходит! Может, лучше поговорим вместо того, чтобы срывать зло друг на друге?

— Что ты хочешь узнать? — буркнула Розочка, понимая, что Лариса так просто не отвяжется.

— Такое раньше бывало? Чтобы он не звонил неделями?

— Все не так просто! — вздохнула Розочка.

Не станет же она рассказывать ей свою жизнь, всю-всю… О том, как впервые увидела ЕГО еще пацанкой, о том, как один за другим ушли из жизни родители, как потом она вновь ЕГО встретила… Да ведь если обо всем этом услышит кто-то посторонний, он наверняка сочтет ее либо выдумщицей, либо придурочной. Как все ЭТО можно кому-либо объяснить? Это все равно что передать другому человеку чувство запаха, вкуса… Конечно, к примеру, можно сказать: я люблю запах фиалок или роз. Это любой поймет и сразу вспомнит. А если это запах твоего детства запах твоего дома, запах твоего любимого? Да, без этого невозможно жить, но рассказать…

Поэтому она ответила очень просто:

— Нет, такого никогда не было.

— Значит, с ним что-то случилось, — задумчиво проговорила Лариса, потом машинально спросила: — Кстати, ты просматриваешь хронику происшествий?

— Зачем?

— А вдруг там что-нибудь опубликуют? А если в больницах справиться? Как его фамилия?

— Мануйлов! — ответила Розочка, но тут же испуганно добавила: — Только не подключай своего отца! — Она и сама не знала, почему вдруг выпалила эту фразу. Видимо, интуитивно почувствовала, что от не о исходит… она едва не сказала вслух: «Запах беды! Точно, от ее отца исходит запах беды!»

Лариса не стала уточнять, почему она не должна действовать через отца. Она прекрасно помнила ТЕ фотографии и отдавала себе отчет, в каком состоянии находится ее отец. И вдруг чтото словно кольнуло ее: Лариса вдруг вспомнила, что не успела она обнаружить эти пошлые фотки, как Сергей перестал звонить Розочке. Нет ли здесь какой-то связи? Не приложил ли ко всему этому руку ее отец?

— Ты не обижайся моим вопросам, подруга, просто мне хочется тебе помочь. — Она вдруг порывисто обняла Розочку.

Ей действительно было жаль девушку. Бедняжка так переживала, что даже похудела, осунулась, стала раздражительной.

После нескольких кошмарных дней неизвестности Розочка почувствовала, что больше так не может. Ее мозг практически не знал отдыха — она думала только о Савелии. Однажды, промучившись полночи, она заснула. И вдруг Розочка воспарила над своей кроватью. Нет, она уже летела по ночному небу, над особняком, совсем голая и с развевающимися по ветру волосами, как героиня романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Не было ни холодно, ни страшно — просто удивительно спокойно. Ее влекло ТУДА, ГДЕ БЫЛ ОН.

Внутренним взором она ощущала и свою обнаженность, и развевающиеся на ветру волосы. Сейчас она увидит своего милого! Боже, что это за место? Почему такое скопление людей? Почему они одинаково одеты? Почему везде решетки? Господи! Это же тюрьма! Сереженька! Где ты? Но криков ее никто не слышал. И вдруг она его увидела. Он лежал на какой-то деревянной скамье, в малюсенькой комнатушке. Розочка «подлетела» и опустилась перед ним на колени. Сложившись едва ли не вдвое, Савелий спал так крепко, что не ощутил ее присутствия. Розочка наклонилась и вдруг испытала какое-то странное чувство: она тоже совершенно не ощущала его присутствия. Он и был и в то же время не был. Она его «видела» — вот он, спит на скамейке, — но все происходило как в сомнамбулическом сне.

«Господи! Милый, родной мой Сереженька, за что тебя заперли в этом ужасном месте? Ведь не мог же ты совершить преступление! Кому могла помешать твоя свобода? И как же мне тебя найти? Я знаю, чувствую, что тебе нужна моя помощь, но где ты, в какой тюрьме? Как она называется? И почему вокруг вода?»

Розочка с ужасом открыла глаза. Она лежала в кровати, в своей спальне Значит, это всего лишь сон? А как же тюрьма, вода вокруг, Сережа, спящий в крошечной камере? Неужели это только фантазии? Нет, это не просто сон! Боже! Что же ей делать? С чего начать? Она вдруг подумала о своей подруге. Может, все-таки допросить Ларису обратиться к отцу-Комиссару? Но почему-то внутри все восставало против этого шага. И Розочка, еще немного помучившись размышлениями, вновь погрузилась в сон…

На следующий день, едва увидев Ларису, она сразу же потащила ее в свободную аудиторию. И как только закрыла за собой дверь, прямо с порога заявила:

— Мне кажется… нет, я уверена, что Сергей в тюрьме!

— Господи? Ты спятила, подруга! — воскликнула Лариса, но через минуту спросила: — С чего ты взяла?

— Можешь считать меня сумасшедшей, но я точно знаю, что он в тюрьме и ему нужна помощь! — Глаза девушки горели лихорадочным блеском.

— Может, расскажешь все-таки, что случилось? — настойчиво спросила Лариса, начинавшая беспокоиться всерьез.

— Что ж, только не смейся: сама напросилась! — Розочка вздохнула и подробно рассказала ей свой сон, а затем с вызовом бросила: — Ты что, считаешь, что я могла бы это сама выдумать?

— И ты по-прежнему настаиваешь, чтобы я не подключала отца? — задумчиво проговорила Лариса, подумав про себя, что ТАКОЕ действительно трудно выдумать.

— По-прежнему! — упрямо тряхнула головой Розочка. — Обещаешь?

— Конечно! — Лариса задумалась. Странно, что по этому поводу они с Розочкой мыслят одинаково. — Ладно, пошли, а то на лекцию опоздаем!..

Дни в тюрьме Райкерс-Айленд тянулись удивительно однообразно. Проверки, трехразовые походы в столовую и часовые прогулки на воздухе, в так называемом прогулочном дворике, хотя он походил скорее на спортивную площадку, способную вместить до трехсот человек. Савелий старался гулять в одиночестве, ни с кем не общаясь и односложно отвечая на всякие вопросы. Все остальное время, за исключением походов в столовую, он сидел в камере. Нет, он не паниковал и не чувствовал себя угнетенным — просто пытался разобраться в ситуации, чтобы принять правильное решение.

С какой стороны ему был нанесен удар? Савелий решил проанализировать все свои контакты, с момента появления в Нью-Йорке. Он вспоминал час за часом, день за днем и постепенно добрался до того злополучного дня, когда был арестован. В чем он ошибся, где совершил прокол? Говорков не находил ответа: все было чисто. И вдруг его память остановилась на том самом человеке, который указал на него полицейским. Господи, как же он мог о нем забыть? Ему вдруг показалось, что ответ лежит на поверхности.

Он настолько уверовал в некую проверку, что автоматически отбросил остальные версии. Сейчас, когда всплыло лицо того мужика, Савелию оно показалось знакомым. Неужели этот человек и есть ключ к отгадке? В голове его словно молоточки застучали. Может, это человек из прошлого? Вряд ли: он тогда бы знал все его тайны. И о пластической операции, и о смене фамилии, имени, биографии… Нет, этот человек его не знает. Ведь он даже не смог сообщить полицейским его нынешнюю фамилию. Черт возьми! В чем же загвоздка? Он вновь и вновь «прокручивал» в памяти лица всех тех людей, с которыми даже случайно сталкивался в Нью-Йорке.

— На прогулку! — раздался резкий и неприятный голос в коридоре.

«Опять смена Крысиного Носа!» — промелькнуло в голове Савелия.

Кличку сержанта Савелий подслушал из разговора двух заключенных. Меткая кличка. Этот сержант был явным метисом: черты лица вполне европейские, но кожа темновата. Он был самым маленьким из всего офицерского состава тюрьмы: ростом чуть более метра семидесяти. Лопоухий, с длинным носом и маленькими бегающими глазками, он напоминал грызуна.

Ко всем другим сотрудникам тюрьмы относились, если и не с уважением, то хотя бы снисходительно. Но отношения с Крысиным Носом были довольно натянутыми почти у всех заключенных. (Надо заметить, что это слово не употребляется в американских тюрьмах, считаясь грубым оскорблением, а потому заменено на двусмысленное — «квартирант».) Так вот, не было ни одного квартиранта, который безропотно выполнил бы приказ Крысиного Носа: обязательно огрызнется, переспросит с издевкой, а то и вообще пошлет куда подальше. Именно поэтому Крысиный Нос и прославился даже среди офицеров как сотрудник, словно бы специально подталкивающий квартирантов на совершение наказуемых проступков. Офицеры даже заключали денежные пари: посадит Крысиный Нос кого-нибудь в свое очередное дежурство в карцер или нет?

Савелий вышел из камеры и двинулся за своими соседями. Выстроившись в две шеренги, квартиранты заняли почти половину коридора. Крысиный Нос быстро прошелся вдоль строя и посчитал их.

— Сколько, сержант Тернер? — спросил дежурный офицер корпуса.

— Сорок восемь, сэр! — противным голоском выкрикнул Крысиный Нос. Савелий увидел, как лейтенант усмехнулся, но тут же спрятал улыбку:

— Сорок восемь! — повторил он, отметил в журнале и бросил: — Ведите на прогулку, сержант Тернер!

— Всем направо! — по-военному скомандовал тот, но обитатели тюрьмы поворачивались вяло, вразнобой, старательно шаркая ногами по полу. Сержант сделал вид, что ничего не заметил и крикнул: — Направляющий, вперед, на прогулку!

Строй медленно двинулся. Сержант, обгоняя квартирантов, неожиданно в упор взглянул на Савелия. Савелий почему-то отметил этот быстрый, как бы мимолетный взгляд.

«Очень интересно! К чему бы это?» — мелькнуло у него в голове.

Интуиция не подвела Савелия и на этот раз. Дело в том, что Комиссар, отправив его в тюрьму, не успокоился и решил как можно болезненнее отомстить за дочь — если и не убить соблазнителя, то хотя бы покалечить. Правда, несколько дней ему было не до этого, так как он обхаживал своего приятеля Мэра, уговаривая его уступить одному «очень уважаемому человеку небольшой кусок земли в Чайнатауне». В конце концов ему это удалось, и он тут же связался с шантажистом. За документами пришел сам Лассардо. Для Комиссара это было почти шоком: шантажистом оказался знакомый его дочери, которого она представила ему во время своего дня рождения.

— Удивлены, Комиссар? — усмехнулся Лассардо, заметив, как тот остолбенел. — Ничего, думаю, этот чемоданчик подсластит ваше горькое разочарование! — Он открыл перед Комиссаром «дипломат»: там лежали туго упакованные в пачки двадцатидолларовые ассигнации. — Это задаток: сто тысяч баксов! — Лассардо подмигнул. — Неплохо, правда?

Комиссар нерешительно переводил взгляд с денег на Лассардо. С одной стороны, ему хотелось не посрамить честь полицейского, с другой

— ему никогда столько не предлагали.

— Что, так и будем молчать? — Лассардо вновь усмехнулся.

— Слово ты держать умеешь! — выдавил наконец Комиссар.

— Вы тоже! Надеюсь, вам понятно, что со мной можно иметь дело?

— Пожалуй! — кивнул тот и хлопнул крышкой «дипломата», словно ставя точку — Где же негативы?

— Как где? — улыбнулся Лассардо. — В «дипломате», под денежками. И можете быть уверены, что там все: копий я себе не оставил!

— Надеюсь! — буркнул Комиссар и тотчас спросил: — Мы в расчете?

— Конечно, — слегка замявшись, Лассардо развел руками. — Прямо сейчас можем разбежаться, если вы, конечно, не хотите стать богаче на пару-тройку миллионов! Как вы понимаете, я не о тех деньгах, что вы еще получите от сделки с землей!

— Кто же не хочет стать богаче? — осторож но заметил Комиссар.

— Отличные слова. Комиссар! Тогда немного терпения, и я свяжусь с вами!

— Дело связано с криминалом? — неожиданно спросил коп.

— А разве это вас остановит, если речь действительно идет о нескольких миллионах баксов?

— Нет, но.. — Комиссар поморщился.

— Успокойтесь: никакого риска! — заверил Лассардо. — Только у меня одна маленькая просьбочка…

— Какая?

— Насколько вы связаны с капитаном Минквудом?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Комиссар не сразу нашелся с ответом.

— Он мечтает стать моим зятем! — со вздохом протянул он наконец.

— И в связи с этим готов пойти на что угодно?

— Думаю, да.

— Отлично! — обрадовался Лассардо, затем подмигнул, пожал на прощание руку и направился к выходу, но прежде, чем открыть дверь, повернулся и проговорил с тайной усмешкой: — Желаю достойно отметить ваш правильный выбор!

«О чем это он? — подумал Комиссар. — О Минквуде или о том, что я согласился на участие? Непонятно».

Закрыв на всякий случай дверь на ключ. Комиссар тщательно пересчитал пачки: Лассардо не обманул — пятьдесят пачек по две тысячи. Уайт оставался в благодушном настроении до тех пор, пока не открыл конверт с негативами и фотографиями. Настроение у него сразу испортилось.

— Подонок! Гадина! Скотина! — сквозь зубы бормотал он, положив перед собой фотографию, где была снята Лариса с Савелием. Возбуждаясь от нее, как спортсмен от допинга. Комиссар разорвал остальные в клочья, откладывая только те, на которых был запечатлен капитан Минквуд. Точно так же он поступил и с негативами.

Затем он уже спокойно принялся рассматривать отложенные снимки. Подумав, решил, что они еще пригодятся и, аккуратно сложив их в конверт, заклеил скотчем и спрятал в сейф, вместе с деньгами. Потом собрал все рваные фотки в кучу, бросил в камин и сжег. Осмотревшись по сторонам, он закрыл сейф, затем открыл дверь, еле сдерживаясь от бешенства. На ком отыграться за это унижение? Лассардо трогать нельзя, ибо это курица, несущая золотые яйца. Капитан Минквуд тоже может пригодиться, и не только как возможная партия для дочери. Остается этот смазливый щенок! Чем больше Комиссар думал о нем, тем сильнее росла в нем злоба. А чтобы злость не утихала, он нет-нет да поглядывал на фото.

Нет, он ни перед чем не остановится — пусть запомнит, как развращать чужих дочерей! Мало ему баб в России, так он еще и в Америку притащился! И что теперь — всего лишь год тюрьмы? Он думает, что можно так легко отделаться за поруганную честь дочери Комиссара? Нет, его сделают калекой или, еще лучше, просто прикончат в этой вонючей тюрьме! Интересно, почему эта сволочь не сказал своего настоящего имени? Рембрандт! Выдумает же такое! И как только эти олухи скушали? Во всяком случае, лично ему это только на руку! Пусть назовется хоть Папой Римским, лишь бы сидел в тюрьме, а не гулял на воле. А в тюрьме-то он его достанет!

Комиссар вдруг открыл ящик стола, некоторое время пошарил там и вытащил свою старую записную книжку. Как же фамилия того придурка? А, Тернер! Точно, Джимми Тернер! Вот кому нужно показать фото этого ублюдка. Комиссар весело усмехнулся: хорошо, что один снимок он все-таки оставил. Он взял фото, аккуратно вырезал лицо. Обрезки тоже сжег и задумался.

Однажды, когда он еще не был Комиссаром, а едва успел стать детективом, то по наводке завербованного им осведомителя-наркомана пошел арестовывать одного наркоторговца. По его сведениям, тот должен был быть в доме один, но неожиданно там оказался еще один мужик с маленькими бегающими глазками. К счастью, тот растерялся или просто испугался, во всяком случае, не успел применить оружия.

Вырубив торговца ударом пистолета по голове, Алекс Уайт защелкнул наручники на руках покупателя. А когда они оттащили наркоторговца к машине и сунули его в багажник, второй арестованный неожиданно признался, что он тоже работает на правоохранительные органы и попросил вытащить из внутреннего кармана его документы.

Он действительно оказался сержантом Джимми Тернером, сотрудником тюрьмы РайкерсАйленд. Он обещал когда-нибудь отдать должок. И Уайт, понимая, что находящийся в багажнике наркоторговец уже принес ему очки, отпустил его. С тех пор он ни разу к нему не обращался, словно чувствуя, что тот ему еще пригодится. И вот теперь он нашел его телефон. Жена сказала, что тот на работе и вернется только утром, в девять часов. Сунув карточку Савелия в записную книжку, Комиссар оставил ее на столе, чтобы утром связаться со своим должником и, добравшись до дома, завалился спать.

Но он плохо знал собственную дочь. После разговора с Розочкой Лариса и сама уже не сомневалась, что Савелий в опасности, и вот уже несколько дней, как она установила за отцом тайное наблюдение. Вот и сегодня, придя с занятий, девушка стала подглядывать в замочную скважину. Уайт в это время звонил Тернеру домой. Лариса едва успела отскочить от двери и спрятаться под лестницей, когда отец направился в свою спальню на втором этаже. Как только шаги стихли, Лариса вошла в кабинет, включила настольную лампу и стала просматривать его записную книжку.

И тут вдруг она наткнулась на лицо Сергея, вырезанное из фотографии, которую она сразу вспомнила. Кажется, она нашла то, что искала! Вряд ли фото парня оказалось в записной книжке случайно. Кому-то отец звонил н наверняка говорил о нем. Две страницы, между которыми лежало фото, были густо исписаны, и сначала она решила переписать все телефоны, но вдруг увидела мелкую запись: тюрьма Райкерс-Айленд, а крупнее — сержант Джимми Тернер! И ниже его домашний телефон. Это не могло быть простым совпадением. Лариса быстро переписала номер на листочек и сунула его в карман. После чего закрыла записную книжку и положила так, как она и лежала. Она слышала последние слова отца о том, что он перезвонит утром, в девять часов, а значит, этого Джимми не было дома. Отлично! Во что бы то ни стало надо не прозевать этот разговор.

Поставив будильник на восемь часов, она тут же легла спать. Она всегда с трудом просыпалась и впритык прилетала на занятия, не успевая даже позавтракать. Но в этот день утро было свободным. Она дождалась, когда отец отправился в свой кабинет, и незаметно пробралась к его двери. Часы показывали ровно девять, когда Комиссар набрал номер.

— Джимми? Привет! Узнал?.. Вот и хорошо!.. Спасибо, мог бы и раньше поздравить… Как с чем, с назначением!.. Надеюсь, ты не забыл про свой должок?.. Вот и чудненько!.. Что? Да нет, никому побег устраивать не нужно! — Комиссар рассмеялся. — Мы не для того их ловим, чтобы потом выпускать! Нет, приятель, все гораздо проще: нужно поучить одного наглеца уму-разуму!.. Как? Тебе виднее, дорогой мой!.. Наверняка у тебя есть среди квартирантов друзья-приятели, или я ошибаюсь?.. Фамилия? Рембрандт, Кларк Рембрандт! Ты вот что… Чтобы не случилось какой ошибки, я вручу тебе его фото… Вот и хорошо! Отоспись после смены, а к вечеру приходи ко мне! Договорились? Отлично! Бывай, жду!

Услышав фамилию Рембрандт, Лариса подумала, что речь идет о ком-то другом, и, разочаровавшись, хотела уже уйти, но когда отец заговорил о фото, снова задумалась. Зачем это отец решил подстраховаться фотографией? И почему он проявляет такое внимание к какому-то заключенному? Нет, здесь что-то не чисто! Что ж, нужно срочно действовать! Почему-то теперь она была уверена, что речь идет именно о приятеле Розочки. Но почему у него другая фамилия? Да еще такая претенциозная! Рембрандт! Да еще Кларк, назвался бы уж Харменсом ван Рейном! Она усмехнулась: да, такое мог придумать только этот парень!

Лариса не стала рассказывать этого Розочке — сначала надо было все разузнать. Но как? Не может же она пойти в тюрьму и попросить начальника показать ей этого человека? Тот, конечно, свяжется с ее отцом, и тогда положение Сергея осложнится. Что же делать? Ведь он страдает из-за нее! Какая же все-таки сволочь этот Лассардо! Если бы не его фотографии!.. А что, если к нему и обратиться? Или, может, к капитану Минквуду? Как-никак, все-таки сотрудник ФБР! Но тут Лариса вспомнила, как капитан посмотрел на нее, когда речь зашла о Сергее. Нет, этот ревнивец только навредит. А Лассардо наверняка что-нибудь придумает. Что ж, проявим немного ласки, и он не устоит…

Когда их вывели на прогулку, там уже было человек двести из других корпусов. Прогулочный дворик напоминал небольшой стадион. С одной стороны была глухая кирпичная стена адми нистративного здания тюрьмы, три другие стороны представляли собой высоченные заборы из прочной металлической сетки. Сразу за кирпичным домиком — проходная, откуда дежурный офицер наблюдал за порядком на прогулке, — была спортивная площадочка, где размещались турник, кольца, штанга, гири. В другом углу квартиранты, просто прогуливались или сидели на скамейках.

Это место считалось негласным тюремным рынком, здесь можно было приобрести все, что угодно: от сигарет до наркотиков, от деликатесов до одежды. Оплата производилась различными способами: деньгами, сигаретами, любым другим, даже самым неожиданным товаром. Реже можно было расплатиться работой, зачастую криминального характера. Задолжал, к примеру, один квартирант другому определенную сумму, а отдавать нечем. Тогда кредитор либо расправлялся с ним физически, вплоть до устранения, либо поручал своему должнику так же круто рассчитаться с кем-нибудь из своих врагов.

Самое большое пространство было отдано «американскому футболу», поклонников которого здесь хватало. Все они делились на две категории: игроков и болельщиков. Судил игру обычно человек, пользующийся авторитетом и у тех, и у других. Это был здоровенный детина по кличке Зубодробилка. Свое прозвище он заработал на ринге, выступая в тяжелом весе. Однажды, вчистую проиграв сопернику, не получив денежный приз в пятьдесят тысяч долларов, он с горя так надрался, что стал доказывать свою силу в баре, раскидывая ни в чем не повинных случайных собутыльников. Вот здесь-то он «вчистую» выиграл: три сломанные челюсти, пара сломанных рук, более десятка перебитых ребер, а о разбитых головах и говорить нечего. Наутро он очнулся в полицейском участке, а вскоре получил приговор: одиннадцать месяцев лишения свободы.

В тюрьме очень уважают силу. И, как только Зубодробилка появился, он моментально стал самым уважаемым квартирантом Хотя и не обошлось без стычек с предыдущим авторитетом по кличке Козырный. Этот не отличался особой силой, но был профессиональным картежником и полтюрьмы состояло в его должниках. Он был истеричным, стервозным, как говорится, с опасным приветом, и отказаться с ним играть было практически невозможно: он моментально взрывался, начинал кричать, а если и это не помогало, то отказник знал, что в ближайшее время его покалечит кто-нибудь из должников Козырного.

Когда появился Зубодробилка, — а его лицо в обычное время светилось добродушием, — Козырный попытался склонить его к игре и после решительного отказа стал истошно визжать, нагоняя на него страх. Но Зубодробилка, выждав немного, как бы давая время одуматься, неожиданно опустил свой огромный кулак на голову Козырного. В результате новенького отправили на пять суток в карцер, а Козырного — на месяц в тюремную больничку с сотрясением мозга. Когда Козырный вышел из больницы, происшедшая с ним метаморфоза изумила всех: он забыл своих должников. Казалось, он вообще сдвинулся по фазе. Теперь он лишь изредка жалобно канючил:

— Перебросимся в картишки? Перебросимся в картишки?

И зачастую получал по шее от тех, кого он притеснял ранее.

Первые пару дней Савелий выбирал пустую скамейку и почти целый час сидел в одиночестве, наслаждаясь свежим воздухом и покоем. Но потом вспомнило своих мышцах. Стараясь не привлекать к себе внимания, он делал только простые, знакомые всем упражнения: отжимался, приседал, подтягивался, с удовольствием отмечая, что он в хорошей форме. Эх, сейчас бы поразмяться! Хотя бы с тенью. Но приходилось сдерживаться, чтобы не привлекать внимания зеков и администрации.

Вот и сегодня он подошел к гире и несколько раз подбросил ее. До сих пор на него никто особо не обращал внимания: занимается и занимается, а хочет молчать в одиночку, тоже его личное дело. Савелий поставил гирю на место и вдруг ощутил за спиной чье-то дыхание. Какая-то неуловимая угроза чувствовалась в том дыхании, и он моментально приготовился к нападению. Чуть повернув голову, он увидел трех упитанных негров, угрожающе поглядывающих на него. У одного в руке сверкнула заточка. К счастью, тень падала так, что он мог контролировать каждое их движение.

Времени на принятие решения было вполне достаточно: они находились метрах в трех от Савелия. Говорков решил не спешить ни с защитой, ни с нападением, надо выждать, что они предпримут. На удивление, офицера-наблюдателя не было, а Крысиный Нос, словно специально, отвернулся, отвлекая разговором остальных тюремщиков. Отметил Савелий и то, что между ним с тремя неграми и офицерами выросла группа зеков, чтобы скрыть расправу от взоров сотрудников тюрьмы. Впрочем, Савелий вздохнул с облегчением: охрана ничего не увидит. Но Говорков ошибался: сержант, некто Билли Кимлун, внимательно наблюдал за происходящим из окна третьего этажа административного корпуса. Он отлично видел, как странно вели себя офицеры в прогулочном дворике, как образовалось кольцо вокруг Рембрандта. Он уже хотел было вмешаться, но что-то его остановило.

Савелий видел, как парень с заточкой взмахнул рукой. Сейчас придется отражать удар, возможно, поломав этому негру руку… Но внезапно за спиной кто-то истошно закричал. Савелий повернулся и застыл с открытым ртом: заточка валялась на земле, негр стоял на коленях и баюкал свою окровавленную руку, а над ним возвышалась груда сала и мяса, которая называлась Томми. Обхватив за шею несчастного чернокожего, он назидательно говорил:

— Мама говорила, что нападать сзади не честно. Мало того, что вас больше, так ты еще и с ножичком! Это очень нехорошо! И я очень сержусь! А я этого парня знаю. Он вам может сделать больно, но нужно драться честно!

Если такая длинная речь была непривычна для Томми, то насколько же неожиданным было это заступничество для дружков негра с заточкой, который стонал на коленях.

— Ты на кого руку поднял, сала кусок? — зашипел один.

— Да я из тебя мыла наварю! — закричал другой, размахнувшись.

Савелию все это надоело: он бесхитростно ткнул первого кулаком в грудь, и тот, споткнувшись о своего коленопреклоненного приятеля, упал на спину, второго Савелий «задел» локтем в подбородок и на некоторое время тоже вырубил. Затем, наклонившись над первым, схватил рукой за горло, приподнял и тихо спросил:

— Говори, кому я мешаю, или я тебе навсегда кислород перекрою! Ну?

— Меня убьют! — испуганно прошипел тот.

— Копы? — неожиданно шепнул Савелий.

Тот машинально кивнул и тут же запричитал:

— Я тебе ничего не говорил! Ничего!

— Да, ты мне ничего не говорил! — спокойно заметил Савелий, потом повернулся к дебилу: — Томми, привет!

— Здравствуй, Кларк! — радостно подпрыгнула груда сала.

Вдруг Савелий заметил, что Крысиный Нос смотрит в их сторону, а его рука у «прибора безопасности». Этот прибор, висящий на поясе, служит для того, чтобы объявлять гревогу во время каких-либо беспорядков. Савелий понял, что «гулять» осталось считанные минуты, а то и секунды.

— Погуляем? — пожав руку Томми, спокойно спросил Савелий, отвлекая беднягу от того, что сейчас произойдет.

— Погуляем! — кивнул тот, и они пошли в сторону тюремного «базара». Крысиный Нос с группой офицеров уже спешили к толпе, а из административного здания выскакивали полицейские, с виду — настоящие рыцари: одетые в кевларовые бронежилеты, шлемы с забралами, перспексовые щиты, дубинки. У некоторых были даже специальные ружья.

Билли догадывался, что все происшедшее как-то связано с Крысиным Носом, но он ничего не сможет доказать. Скорее всего, тот сегодня засадит парня в карцер. Нужно будет как-то поддержать его, тем более что сегодня он дежурит по, карцеру.

Савелий не видел Билли, а на то, что творится у ворот, старался не обращать внимания, делая вид, что его это не касается Они с Томми, держась за руки, шли вперед. Зрелище было забавное: два полных антипода — невысокий и стройный Савелий и рядом — рыхлое, огромное, по-утиному переваливающееся с ноги на ногу странное существо.

— Приятель, ты как здесь оказался?

— Ты мне сказал, чтобы я не разговаривал с полицейскими, я так и сделал, а им это не понравилось. Они стали кричать на меня и называть плохими словами и меня и мою маму, я и обиделся! — Он так глубоко вздохнул, что Савелий трудом сдержал смех.

— Снова за ухо потрепал? — спросил он.

— Ну да, и того и другого. Вот меня сюда и послали. На девяносто дней.

— Ну ничего, эти дни пролетят быстро, а там, глядишь, и мама освободится!

— Да, я знаю: мы с ней уже по телефону разговаривали! — Он счастливо улыбнулся.

Тут-то и прозвучал резкий сигнал тревоги.

— Начинается! — вздохнул Савелий. — Если завтра попадем на прогулку в одном потоке, увидимся! — сказал он и подумал: «Если меня или тебя не засадят в „трюм“!»

— Я буду ждать! Ты мне нравишься Кларк! — произнес Томми и почему-то опустил глаза, словно смутился.

— Ты мне тоже, Томми! Не грусти! — Он улыбнулся, направился к выходу, где уже толпился живой коридор из полицейских, однако приостановился и добавил: — Спасибо за помощь, Томми!

— Они нехорошие, — серьезно отозвался тот и добавил: — Очень нехорошие? — Было непонятно, кого Томми имеет в виду тех грех негров или разъяренных полицейских, взмахивающих дубинкой всякий раз, когда им казалось, что кто-то не торопится выйти с прогулочного дворика. К счастью, и Томми и Савелию удалось избежать встречи с «демократизатором» (именно так кто-то довольно точно назвал полицейскую дубинку).

Всех быстро раскидали по камерам и закрыли на замок. Савелий прилег на кровать и попытался связать все в единое целое. Выходит, что подозрения о причастности полиции к его задержанию совсем небеспочвенны. Кто-то не только лишил его свободы, но еще и хочет расправиться физически, а это опасно и ни к чему: все время нужно быть начеку. Его мысли были прерваны ударом по решетчатым дверям.

— Рембрандт, встать! — рявкнул Крысиный Нос.

— Уже встал! — Савелий нехотя поднялся с кровати, прекрасно зная, что его ожидает.

— «ЗА БЕСПОРЯДОК, УСТРОЕННЫЙ ВО ВРЕМЯ ПРОГУЛКИ, А ТАКЖЕ ЗА НАНЕСЕНИЕ ПОБОЕВ ТРЕМ КВАРТИРАНТАМ, КЛАРКУ РЕМБРАНДТУ ИЗМЕНИТЬ МЕРУ СОДЕРЖАНИЯ В ТЮРЬМЕ РАЙКЕРС-АЙЛЕНД И ПОМЕСТИТЬ НА ТРОЕ СУТОК В КАРЦЕР!» Решение подписал сам директор тюрьмы. — Сержант прочитал это с таким торжествующим видом, словно сообщал о своем повышении. — Ну, как?

— Что как? — Савелий с трудом сдерживал себя, чтобы не рассмеяться или не схамить этой сволочи: тот негр сказал ему правду.

— Руки за спину, вперед! — вскричал сержант. Ему явно не понравилось, как среагировал этот парень.

— Не кричи, оглохнешь! — не удержался Савелий.

Почему-то тот не стал реагировать на явную грубость Савелия, а просто повторил чуть тише:

— Вперед!

Они спустились по лестнице в подвальное помещение и вскоре остановились перед мощной решетчатой дверью. Ни тот, ни другой не произнесли ни слова.

Крысиный Нос нажал на кнопку звонка. Вскоре у дверей возникла мощная фигура того самого сержанта-негра, который и принимал его по прибытии в тюрьму. Кажется, его звали Билли.

— Сколько? — спросил он, презрительно усмехнувшись: было ясно, что Билли не испытывал к Крысиному Носу никаких симпатий.

— Трое суток, сержант! — не обращая внимания на его тон, ответил тот, затем протянул постановление и пошел прочь.

Сержант прочитал протокол и впервые взглянул на Савелия:

— Рембрандт? — Он покачал головой. — Быстро он тебя охмурил! — и вдруг неожиданно спросил: — А тех парней, что пристали к тебе, ты раньше встречал?

— Никогда! — немного удивленно отозвался Савелий.

— Странно! — Билли задучиво покачал головой. — А что они тебе сказали?

— Ничего! Просто решили испытать на прочность! — усмехнулся Савелий.

— И допустили большую ошибку! — рассмеялся сержант. — Пошли!

Они прошли по коридору, мимо железных дверей. В полумраке едва различимы были лица наказанных квартирантов. Наконец Билли со скрежетом открыл замок свободной камеры:

— Отдыхай: трое суток не слишком много, пролетят, не заметишь! — Он как бы старался подбодрить его. — Курить можно, если есть…

— Я не курю, сэр!

— Повезло! А вот звонить во время наказания карцером запрещено!

— Не страшно, сэр! Потерплю! — Савелий пожал плечами.

Камера была такой маленькой, что в ней с трудом умещались небольшая деревянная скамья, раковина с краном для умывания и унитаз: метра два в ширину и два с половиной в длину. Здесь между камерами стены были каменные.

«Интересно, кто это так сильно заботится обо мне?» — подумал Савелий и улегся на деревянную скамейку, подогнув ноги: в такой клетушке невозможно было даже выпрямиться.

Чем больше он размышлял о последних событиях, тем больше его волновал тот лысоватый мужик, который указал на него полицейским. Теперь Савелий почти не сомневался, что видел его в управлении адмирала. Неужели это какие-то игры ФБР? Если это так, то почему Майкл ничего не сказал ему об этом? Не мог? Исключено! Может быть, Джеймс ничего не знает о том, что он в тюрьме, и во всем этом участвует совсем другое управление? Если так, то совсем худо.

Вскоре, к удивлению Савелия, принесли ужин, который ничем не отличался от обычного. Он вдруг вспомнил, как его кормили в ШИЗО в России: зеки называли российский карцер — «День лета, день пролета!» День кормят, кстати, гораздо беднее, чем в зоне, а день дают только двести граммов хлеба и три раза по кружке кипятку на сутки. Здесь-то можно жить и в карцере! Савелий улыбнулся.

Ему во что бы то ни стало нужно связаться с адмиралом. Но как? Единственным человеком, к кому он мог бы обратиться в данном положении, была Розочка.

Как она там? Вероятно, обижается, что он не звонит столько времени и ничего не сообщает о себе. Ну что он может поделать, если мир так жесток? Ничего, придет время, он ей все расскажет. И она, конечно, все поймет. Поймет и простит!

Кроме тусклой лампочки, никакого света больше не было. Определить время невозможно, оставалось ориентироваться по проверкам: следующая проверка в одиннадцать часов вечера, потом в три ночи. Савелий вдруг поймал себя на мысли, что у него теперь четыре часа СВОБОДНОГО ВРЕМЕНИ. К чему бы это? Надо подумать… И Савелий стал с нетерпением ждать проверки в надежде, что потом найдет ответ…

После проверки он снова прилег на скамейку, надеясь увидеть во сне Розочку. Но он словно бы провалился в черную дыру. Ровно в полночь, когда затихли шумы в коридоре и слышался только многоголосый храп наказанных зеков, Савелию вдруг показалось, что на него упал яркий луч света. Он открыл глаза. Действительно, огромный яркий луч падал откуда-то сверху. И этот луч как бы жил, звал за собой. Не ощущая собственного тела, Савелий устремился вверх, застыл на мгновение, посмотрев на себя, спокойно спящего на скамейке, и быстро исчез в Космической неизвестности.

Его полет продолжался буквально мгновения. Место, в котором он очутился, напомнило ему то, где он провел несколько лет со своим Учителем. Только вместо гор были облака, а вместо моря бескрайние просторы Космоса.

На возвышении из облака сидел Учитель. На его полуобнаженной груди светился знак удлиненного ромба. Его руки и глаза были воздеты к Солнцу, а светило было таким ярким, огромным и близким, что, казалось, могло сжечь все живое. Но, как ни странно, Савелий ничего не чувствовал, ему просто было очень спокойно.

Чуть ниже Учителя на скрещенных ногах сидели убеленные сединами старцы, одетые в нежнейшие белоснежные тоги. На груди каждого светился знак удлиненного ромба. И взоры старцев были направлены на Учителя.

— ЗДРАВСТВУЙ, БРАТ МОЙ! — торжественно обратился Учитель к Савелию.

— Учитель?! — с волнением воскликнул Савелий. Он преклонил колено и возбуждении воскликнул: — Приветствую тебя. Учитель! Как я рад тебя видеть!

— ПОДОЙДИ КО МНЕ БЛИЖЕ! — Учитель взмахнул рукой.

Савелий оказался прямо перед Учителем, он словно бы парил в воздухе, а под ним, как опора в бездонном космосе, оказалось незаметно подплывшее облако.

— ТЫ УДИВЛЕН?

— О да. Учитель!

— РАЗВЕ ТЫ ЗАБЫЛ О ВЕЛИКОМ СХОДЕ? — удивился в свою очередь старец.

— Конечно нет, Учитель! — тут же воскликнул Савелий. — Просто я никогда не думал, что дорога будет столь удивительной и необычной!

— ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ТЫ СТАНЕШЬ ЧЛЕНОМ ВЕЛИКОГО СХОДА, ТЫ ДОЛЖЕН УЗНАТЬ О ТОМ, КТО Я И ОТКУДА Я, — Учитель вдруг сделал паузу и странно посмотрел на Савелия. — ТЫ О ЧЕМ-ТО ХОЧЕШЬ СПРОСИТЬ МЕНЯ, БРАТ МОЙ?

— Если позволишь, Учитель.

— СПРАШИВАЙ, БРАТ МОЙ!

— То, о чем ты хочешь мне рассказать, необходимо, Учитель?

— ТЕБЕ НЕ ПО СЕБЕ, БРАТ МОЙ?

— Да, Учитель! — признался Савелий.

— ЭТО ХОРОШО ЗНАЧИТ, Я ВСЕ РЕШИЛ ПРАВИЛЬНО, — Старец вновь сделал паузу и снова взмахнул рукой: — СМОТРИ!

В воздухе из ничего возник огромный светящийся экран, на нем, как на экране телевизора, появилось изображение странного космического корабля, непохожего ни на один из тех, что доводилось видеть Савелию в фантастических фильмах.

— ЭТО КОСМИЧЕСКИЙ ЗВЕЗДОЛЕТ. НА НЕМ МЫ ПРИЛЕТЕЛИ С ДАЛЕКОЙ ПЛАНЕТЫ, КОТОРУЮ ВЫ, ЗЕМЛЯНЕ, НАЗЫВАЕТЕ ОРИОНОМ. НА ВТОРОЙ ДЕНЬ ТРЕТЬЕГО МЕСЯЦА ПЯТЬ ТЫСЯЧ ЧЕТЫРЕСТА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОГО ГОДА ПО КОСМИЧЕСКОМУ ЛЕТОСЧИСЛЕНИЮ, ТО ЕСТЬ В ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ СОРОК ШЕСТОМ ГОДУ ПО ЗЕМНОМУ ВРЕМЕНИ, НАШ ЗВЕЗДОЛЕТ СТОЛКНУЛСЯ С ОГРОМНЫМ ОКОЛОЗЕМНЫМ МЕТЕОРИТОМ И ПОТЕРПЕЛ КАТАСТРОФУ! ИЗ БОЛЕЕ ЧЕМ СТА ВОСЬМИ ДЕСЯТИ ОРИОНЦЕВ В ЖИВЫХ ОСТАЛСЯ ТОЛЬКО Я!

— Невероятно! — прошептал Савелий. — Учитель, я читал что-то о неком НЛО, сбитом американцами в тысяча девятьсот сорок шестом году! Значит, это был ваш звездолет?

— ДА, ЭТО БЫЛ НАШ ЗВЕЗДОЛЕТ, ВЕРНЕЕ, ВСЕ, ЧТО ОТ НЕГО ОСТАЛОСЬ! — В голосе старого Учителя не было горечи, он лишь бесстрастно констатировал факт.

— Значит, на вашей планете люди похожи на нас?

— ВНЕШНЕ ДА, ЕСЛИ НЕ ОБРАЩАТЬ ВНИМАНИЯ НА РАЗНИЦУ В РОСТЕ И НА ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ! У ОРИОНЦЕВ САМЫЙ МАЛЕНЬКИЙ РОСТ ЧУТЬ БОЛЕЕ ДВУХ ЗЕМНЫХ МЕТРОВ, А СРЕДНЯЯ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ ОКОЛО ДВУХСОТ ЗЕМНЫХ ЛЕТ. ПОЛУЧИЛОСЬ ТАК, ЧТО ВСЯ АППАРАТУРА ЗВЕЗДОЛЕТА ВЫШЛА ИЗ СТРОЯ И МЫ НЕ СМОГЛИ СООБЩИТЬ НА ОРИОН О МЕСТЕ КАТАСТРОФЫ! ПОЭТОМУ МНЕ ПРИШЛОСЬ ОСТАТЬСЯ НА ВАШЕЙ ПЛАНЕТЕ И АДАПТИРОВАТЬСЯ К ВАШИМ УСЛОВИЯМ, ПРИНЯТЬ ВНЕШНЮЮ ФОРМУ ЗЕМЛЯН! МЕСТОМ ЖИЗНИ Я ВЫБРАЛ ГОРЫ ТИБЕТА, НАИБОЛЕЕ НАПОМИНАЮЩИЕ МОЮ ПЛАНЕТУ. ЖИТЕЛИ ВАШЕЙ ПЛАНЕТЫ ПОКА НЕ ГОТОВЫ ПРИНЯТЬ ЗНАНИЯ, КОТОРЫМИ Я ОБЛАДАЮ, НО И УНОСИТЬ ЭТИ ЗНАНИЯ С СОБОЙ В КОСМОС Я СЧИТАЮ НЕПРАВИЛЬНЫМ!

Савелий восторженно смотрел на Учителя и старался не пропустить ни единого его слова. Невероятно! Неужели это не сон?..

— НЕТ, БРАТ МОЙ, ВСЕ, ЧТО СЕЙЧАС С ТОБОЙ ПРОИСХОДИТ, НЕ СОН, — неожиданно произнес Учитель, а потом добавил: — ТЫ ПРАВИЛЬНО ДЕЛАЕШЬ, НЕ УДИВЛЯЯСЬ ТОМУ, ЧТО Я ЧИТАЮ ТВОИ МЫСЛИ: ИНОГДА И ТЫ ЭТО ДЕЛАЛ, НЕ ТАК ЛИ, БРАТ МОЙ? — Он улыбнулся.

— Так это вы мне помогали. Учитель? — воскликнул Савелий, сразу же вспомнив, как он порой действительно читал мысли своих собеседка.

— КОНЕЧНО, БРАТ МОЙ!

— И сколько же вам лет. Учитель?

— КОГДА Я РАССТАЛСЯ СО СВОЕЙ ФИЗИЧЕСКОЙ ОБОЛОЧКОЙ, МНЕ БЫЛО ТРИСТА ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЗЕМНЫХ ГОДА! Я ЗНАЛ, ЧТО ЭТО СКОРО ПРОИЗОЙДЕТ. И ПОЭТОМУ ИСКАЛ ТОГО, КОМУ Я СМОГ БЫ ПЕРЕДАТЬ НЕКОТОРЫЕ ИЗ СВОИХ СПОСОБНОСТЕЙ. И Я ВЫБРАЛ ТЕБЯ! — Последние слова он произнес четко и торжественно.

— Но почему вы остановили свой выбор на мне. Учитель? — удивленно спросил Савелий.

— ДОЛГИЕ ГОДЫ Я НАБЛЮДАЛ ЗА ТОБОЙ, ТВОИМИ МЫСЛЯМИ И ТВОИМИ ДЕЙСТВИЯМИ И НАКОНЕЦ ПРИШЕЛ К ВЫВОДУ, ЧТО ТЫ — ЕДИНСТВЕННЫЙ ИЗ ЗЕМЛЯН, КОМУ Я МОГУ ДОВЕРИТЬ НЕКОТОРЫЕ ИЗ СВОИХ ЗНАНИЙ. ТЫ ГОТОВ К ЭТОМУ, БРАТ МОЙ?

— Я-то готов. Учитель! Смогу ли, вот вопрос? — прямо сказал Савелий.

— КОСМОС ПОДДЕРЖАЛ МОЙ ВЫБОР! — заметил Учитель.

— Что это значит? — не понял Савелий.

— ЭТО ОЗНАЧАЕТ, ЧТО ОН ВСЕГДА ПРИДЕТ ТЕБЕ НА ПОМОЩЬ! ЭТО ОЗНАЧАЕТ, ЧТО ТЕБЕ ЗАРАНЕЕ БУДЕТ ИЗВЕСТНО О ГРОЗЯЩИХ ВАШЕЙ ПЛАНЕТЕ КАТАСТРОФАХ! И ТОЛЬКО ТЫ БУДЕШЬ ПРИНИМАТЬ РЕШЕНИЕ, ГОВОРИТЬ ОБ ЭТОМ ЛЮДЯМ ИЛИ НЕТ!

— Как, разве я смогу промолчать, зная, что погибнут люди. Учитель? — воскликнул Савелий.

— А ТЫ УВЕРЕН, ЧТО ТЕБЕ ПОВЕРЯТ И НЕ СОЧТУТ ЗА СУМАСШЕДШЕГО?

Савелий опустил голову: старец прав!

— Но это же невыносимо. Учитель: знать о беде и не предупредить о ней! — с жаром воскликнул Говорков.

— ДА, ЭТА НОША ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛА, — со вздохом согласился Учитель. — ИМЕННО ПОЭТОМУ ВЫБОР И ПАЛ НА ТЕБЯ: У ТЕБЯ ДОСТАТОЧНО СИЛ, ЧТОБЫ НЕСТИ ЕЕ, А ИНОГДА И САМОМУ ВСТУПАТЬ В БОРЬБУ С ГРЯДУЩЕЙ БЕДОЙ!

— Хватит ли сил, Учитель?

— УВЕРЕН, ТЫ СПРАВИШЬСЯ, БРАТ МОЙ! ЧТО ТЫ ОТВЕТИШЬ КОСМОСУ?

— Я согласен. Учитель! — твердо проговорил Савелий.

— СЕГОДНЯШНЯЯ НАША С ТОБОЙ ВСТРЕЧА ПОСЛЕДНЯЯ В ЭТОМ ЦИКЛЕ. ПРОЙДЕТ МНОГО ЛЕТ ПРЕЖДЕ, ЧЕМ МЫ ВНОВЬ УВИДИМСЯ! ЭТО БУДЕТ ВЕЛИКИЙ СХОД СЛЕДУЮЩЕГО ЦИКЛА!

— Как, ты не будешь являться ко мне даже во сне, Учитель? — воскликнул Савелий. — Хотя бы во сне…

— СОН — ЭТО ТВОЯ СУБСТАНЦИЯ, И ТЫ, ОТЛИЧНО ЭТИМ ПОЛЬЗУЕШЬСЯ! — Учитель хитро прищурился и улыбнулся, и Савелий вспомнил, как он во сне являлся к Розочке. — МОЯ ЖЕ СУБСТАНЦИЯ — КОСМОС. ПОДОЙДИ КО МНЕ, БРАТ МОЙ!

Савелий подплыл к Учителю, и тот накрыл левой рукой его голову, а правую приложил к груди, почти у самого сердца.

— СДЕЛАЙ ТО ЖЕ САМОЕ, БРАТ МОЙ, И ПОВТОРЯЙ ЗА МНОЙ! — сказал он Савелию, и тот стал повторять все движения старца.

А Учитель закрыл глаза и наморщил лоб. Не успел Савелий закрыть глаза, как все его тело окатила какая-то горячая волна и оно, казалось, стало много тяжелее. Как будто пустой и легкий сосуд заполнили тяжелой жидкой ртутью. Савелий словно бы чувствовал, как пульсирует каждая клеточка, и это было прекрасно. Неожиданно он почувствовал жжение на своей груди.

— А ТЕПЕРЬ ОТКРОЙ ГЛАЗА, БРАТ МОЙ, И ПОСМОТРИ СЮДА!

Савелий открыл глаза, и у самого сердца он увидел светящийся знак удлиненного ромба. Нет, это не было каким-то инородным телом: светилась сама кожа.

— ЭТОТ ВЕЧНЫЙ ЗНАК — ТВОЙ ТАЛИСМАН. И ТЫ ТЕПЕРЬ ЧЛЕН ВЕЛИКОГО СХОДА! — с уважением произнес Учитель. — В ТРУДНЫЙ МОМЕНТ ПРИКОСНИСЬ ЛЕВОЙ РУКОЙ К ЭТОМУ РОМБУ, И ОН ПОМОЖЕТ ТЕБЕ ОТЫСКАТЬ ПРАВИЛЬНОЮ РЕШЕНИЕ!

— Спасибо, Учитель!

— А ТЕПЕРЬ ПОПРОЩАЙСЯ СО СВОИМ СТАРЫМ УЧИТЕЛЕМ! — Голос старца дрогнул, и они, склонив головы, коснулись друг друга лбами.

— Мне будет не хватать вас, Учитель! — прошептал Савелий и почувствовал, как по его щеке течет слеза.

— Я — В ТЕБЕ, ТЫ — ВО МНЕ! — прошептал в ответ Учитель, потом отстранился от Савелия и твердо сказал: — ВСТАНЬ ВОН ТАМ, В ЦЕНТРЕ! — Он указал рукой ему за спину.

Савелий повернулся. Белобородые старцы, скрестив ноги, сидели небольшим кругом. Одно место среди них было свободным.

Савелий прошел через это свободное место и встал в центр живого круга, а свободное место занял Учитель.

— БРАТ НАШ, ТЫ ГОТОВ ПРИНЯТЬ ЭНЕРГИЮ И ЗНАНИЯ ЧЛЕНОВ ВЕЛИКОГО СХОДА ПЕРВОГО ЦИКЛА? — торжественно спросил старый Учитель.

— Да, я готов, Учитель! — твердо ответил Савелий.

— БРАТЬЯ! — воскликнул Учитель, и каждый старец возложил левую руку на плечо соседа, а правую вытянул вперед в сторону Савелия.

— БРАТЬЯ! — снова воскликнул Учитель, и все старцы Великого Схода закрыли глаза.

— БРАТЬЯ! — в третий раз воскликнул Учитель, и перед Савелием вспыхнул какой-то яркий свет. Он потерял сознание и…

… очнулся на скамейке карцера. Он потер глаза руками, оглядываясь по сторонам и все еще не понимая, что с ним происходит. Неужели он и в самом деле видел своего Учителя? Савелий вдруг услышал за стеной храп и с досадой повернулся. Ему вдруг показалось, что он видит через стенку тощего мексиканца, спящего на спине с закинутыми на стенку ногами.

«Повернись: язык проглотишь», — мысленно бросил Савелий, и тот вдруг открыл глаза, осмотрелся по сторонам, потом послушно повернулся на бок и снова заснул, на этот раз без храпа…

— Не может быть! — прошептал Савелий и даже протянул руку вперед, но наткнулся на каменную стенку. — Бред какой-то! — Он пожал плечами и попытался заснуть, но тут же вскочил и опустил глаза: на груди ничего не было! Он в страхе медленно коснулся левой рукой своей груди, в самом центре. И вдруг странное тепло пронзило все его тело и под рукой засветился знак удлиненного ромба. — Боже, Учитель! — восторженно прошептал Говорков, затем снова улегся и мгновенно уснул… Но перед тем, как провалиться в сон, у него промелькнуло, что Розочка была здесь; казалось, он даже ощутил ее запах…