Савелий не знал о переживаниях Богомолова. Он, конечно, заметил, что генерал беспокоится, но решил, что это связано с предстоящей операцией. Если бы и сам Савелий не думал постоянно об операции «Горный воздух», он сумел бы «прослушать» мысли Богомолова, но ему было не до этого.

Чтобы избежать каких-либо неприятностей на милицейских постах, где могли остановить и проверить багажник, забитый оружием, Савелий обратился к Олегу и попросил пару-тройку машин для сопровождения. У «Герата» было несколько оборудованных спецсиренами и проблесковыми маячками машин. Несмотря на занятость, Олег решил лично проводить группу.

Дорога до военного аэродрома в Кубинке занимала чуть больше двух часов, но Савелий не хотел рисковать и назначил сбор группы за три часа до отлета. В половине восьмого утра он собрал ребят в спортзале, чтобы сказать напутственную речь, но нужные слова почему-то не находились, и Савелий сказал просто:

— Мужики! Хотелось перед дорогой пожелать нам всем чего-нибудь, но слов подобрать не могу. — Он улыбнулся. — Мы с вами славно потрудились…

— Строили мы, строили и, наконец, построили, — писклявым голосом произнес Роман.

— Приятно, что у вас такое бодрое настроение, — заметил Савелий. — Вы прекрасно подготовлены, чтобы выполнить любую, даже самую трудную задачу. Саша, — обратился он к Матросову, сними-ка шапку!

Вздохнув, тот снял шапку, и все покатились со смеху: вместо пышной шевелюры на голове у Матросова остался лишь коротенький «ежик».

— И чего ржут? — буркнул Александр и спросил Савелия: — Может, скажешь, зачем меня обрили?

— Потом узнаешь. Между прочим, тебе такая стрижка идет. Ладно, продолжим. Вы действительно готовы к любым испытаниям. Единственное, чего мы не успели — просто не было возможности, — это отработать слаженность наших действий.

— Боишься, командир, что кто-нибудь может подкачать? — прямо спросил Матросов.

— Этого я как раз не боюсь, — твердо ответил Савелий. — Но есть такое понятие, как бесконтактное общение. Когда один другого понимает с полуслова, с полувзгляда. Ну, как, например, близнецы или люди, которые много лет живут вместе, бок о бок. Им даже слов не нужно: они просто чувствуют, то, что хочет сказать или сделать другой. Но у нас с вами, повторяю, не было времени, чтобы научиться этому…

— Тем не менее, капитан, пока ты занимался другими делами, мне удалось кое-чему научить ребят, — скоромно сказал Воронов.

— Например?

— Например, одному детскому развлечению.

— Знаковой системе общения? — догадался Савелий. — Здорово! Получается?

— А ты проверь! — предложил Денис Кораблев.

— Хорошо. — Савелий взглянул на Воронова. — Только не подсказывай!

— Даже и в мыслях не было, — усмехнулся Андрей.

— Отлично! Договоримся так: я подаю знак, указываю на кого-нибудь из вас, и этот кто-то сразу же должен объяснить словами или показать. Готовы?

— Так точно! — ответили все хором.

Савелий отвернулся, чтобы отвлечь их, и незаметно сделал знак пальцами. После чего указал на Трегубенкова.

— «Не вмешивайся! Мы не знакомы!» — сразу «перевел» Владимир.

— Хорошо, — одобрил Савелий, моргнул раз, потом другой и ткнул пальцем в сторону Дениса.

— «Сделай что-нибудь!» — расшифровал Кораблев.

— В какой-то ситуации можно, конечно, и так понять, а если поточнее?

Кораблев пожал плечами и вопросительно взглянул на Воронова, но тот демонстративно отвернулся. Савелий посмотрел на Матросова.

— «Помоги!» — с усмешкой сказал он, но тут же поправился: — Если совсем уж точно, то «Поддержи меня!»

— Вот сейчас верно, — улыбнулся Савелий и подал еще один знак.

Все мгновенно бросились на пол.

— Молодцы, ребята! Когда вы увидите этот знак, времени для рассуждения не будет. «Падай, если хочешь остаться в живых!» Отлично поработали, господа!

— Служим Родине, господин капитан! — хором ответили парни.

— Да, палец в рот вам не клади… — начал Савелий, а они так же слаженно подхватили:

— … враз оттяпаем!

— Отличный девиз, между прочим, для нашего отряда, — заметил Роман.

— Длинноват больно, — поморщился Матросов.

— Можно просто: «Палец в рот — откусим!»

— А это совсем не в струю, — покачал головой Воронов.

— Кстати, как назовем отряд? — спросил Савелий.

— Мы уже придумали, — ответил Кораблев. — «Крутые ребята». Нравится? — без особого воодушевления спросил он.

— Вижу, тебе самому — не очень?

— Не очень, — согласился Денис. — Но за это большинство.

— В таком случае мне тоже нравится. — Савелию вспомнилась песня, которую он слышал, когда просматривал видеоматериалы по Чечне. «Грозный ты, но не крутой…» — Мне кажется, лучше девиза, чем у Дюма, не придумаешь.

— Один за всех… — начал Матросов.

— … и все за одного!

— Детские игры какие-то, — пробормотал Воронов.

— Ага, как детские развлечения, вроде знаковой системы общения, — это хорошо, а как Дюма — так по-детски, — заметил Матросов.

— Я не сказал, что это плохо, — возразил Воронов.

— Так и я не сказал, — тут же нашелся Александр.

В этот момент в кармане куртки Савелия прозвучала трель сотового телефона.

«Неужели Гадаев звонит?» — промелькнуло у Говоркова в голове, и Савелий сделал знак: «Внимание!». Все мгновенно притихли, и он достал трубку.

Звонил действительно Михаил. Савелий несколько минут говорил с ним короткими фразами, а ребята внимательно и с некоторой тревогой смотрели на него, понимая, что, возможно, сейчас их командир получает очень важную информацию. Пожелав Михаилу удачи, Савелий отключил телефон и посмотрел на Воронова.

— Ну? — нетерпеливо спросил тот.

— Судя по всему, Гадаев был не один, говорил иносказательно, обращаясь ко мне как к своей знакомой. — Савелий вдруг улыбнулся. — Кажется, кое-что ему удалось выяснить, но подробности он сообщит через два дня, поскольку хочет проверить.

— Ну, слава Богу, — облегченно вздохнул Воронов.

— Точно! — поддержал Матросов. — У тебя, командир, был такой вздрюченный вид, что мы подумали, не случилось ли чего.

— Вздрюченный? — с усмешкой переспросил Савелий. — Интересное определение.

— Если и неверно по форме, то по существу очень близко, — сказал Воронов.

— Ладно, приму к сведению. Итак, ребята, по машинам?

В немецкий микроавтобус, который прислал Олег, были погружены личные вещи и оружие. Вишневецкий пригласил Савелия и Воронова в свой черный «линкольн», остальные сели в микроавтобус. В начале кортежа ехали «жигули» с проблесковой мигалкой на крыше и надписью на кузове «ГЕРАТ». Там сидел заместитель Олега Паша-шкаф. На нем был камуфляжный костюм с фирменными знаками отличия сотрудников Ассоциации ветеранов-«афганцев». Следом двинулся «линкольн», потом — микроавтобус, и замыкал кавалькаду военный УАЗик с мигалкой на крыше. Добрались без приключений и практически без единой остановки: не успевали они сбавить скорость перед светофором, как тот, словно загипнотизированный, мгновенно переключался на зеленый свет.

Ребята ехали молча, и каждый вспоминал последние сцены прощания со своими близкими. Естественно, никто даже намеком не обмолвился, куда отправляется, отделываясь общими словами о «служебной командировке», хотя прекрасно сознавали, что кто-то из них, возможно, из «командировки» не вернется.

Почти всю дорогу молчали и в «линкольне».

Воронов тоже вспоминал последний вечер, проведенный с Ланой. Жена не задавала лишних вопросов: она и так отлично понимала, КУДА едет Андрей, но старалась не подавать виду, что догадывается, старательно пряча тревогу и слезы, оставляя их на потом, когда Андрей уедет и она останется одна. Но стоило мужу сказать как бы между прочим: «Мы завтра отбываем», и Лана не выдержала.

— Во сколько? — машинально спросила она.

— Надо выйти без пятнадцати семь утра.

— Утра? — переспросила Лана, и тут до нее наконец дошло. — Господи! Уезжаешь?! — воскликнула она. — Почему же ты… — Но взглянула в его усталые глаза и поняла, что он и сам узнал эту новость недавно. — Как же так? Я хотела наготовить всего… Сладкое что-нибудь… Проводить… — И Лана заплакала.

— Родная, ты у меня самая сладкая, — улыбнулся Воронов и крепко обнял жену.

— Подлизываешься? — прошептала она, шутливо отбиваясь от его нежных объятий. — Голодный, небось?

— Есть такое слово в моем словаре, — улыбнулся Андрей.

— Тогда пойду приготовлю?

— Позже, — прошептал он, подхватывая ее на руки.

— Ну все, разыгрался! — Лана еще крепче прижалась к нему. — Может, сначала поужинаешь?

— Позже, — снова прошептал Андрей.

Он отнес жену в спальню, поставил на пол и стал раздевать.

Лана стояла покорно, вроде бы совсем безучастно, но только для видимости: всякая попытка Андрея снять одно, другое, третье оканчивалась с ее помощью легкой победой, пока она не осталась лишь в трусиках и поясе, поддерживающем чулки. Неизвестно, кто больше получал удовольствия от этого домашнего стриптиза. Пока Лана мягкой кошачьей походкой подбиралась к магнитофону, чтобы включить музыку, Андрей, словно солдат-первогодок, заслышавший команду: «Отбой!», в несколько секунд сбросил с себя одежду и, когда Лана, включив музыку, повернулась, был полностью «готов к употреблению».

Несмотря на то, что это стало уже почти ритуалом, всякий раз Лана изображала на лице удивление. Потом делала несколько движений, которые могли возбудить и глубокого старца, садилась на самый краешек стула, легко поднимала сначала одну ногу, потом другую, раздвигала их в стороны, незаметно отстегивая чулки. «Чок!» — призывно щелкали резинки. В такой момент Андрей обычно порывался подойти к ней, но Лана всегда останавливала его.

— Не спеши, милый, — томно прошептала она и теперь.

Воронов сел в кресло, с трудом пытаясь сдержать растущее желание. Лана медленно и грациозно сняла сначала один, потом другой чулок, небрежно расстегнула пояс, отбросила его в сторону, встала со стула и покружилась по комнате. Ее трусики словно сами по себе оказались на полу.

В груди у Воронова защемило. Он вдруг испугался, что видит Лану последний раз, и от этой мысли на глаза у него навернулись слезы.

Заметив это, Лана опустилась перед ним на колени.

— Что с тобой?

— Я вдруг подумал, что могу потерять тебя. — Андрей улыбнулся сквозь слезы.

— Что за глупости! Ты прекрасно знаешь, что я с тобой навсегда! — Лана обняла его голову и прижала к своей груди, источавшей запах ЛЮБВИ.

Андрей прикоснулся языком к ее мгновенно набухшему розовому соску и ощутил какой-то незнакомый привкус.

— Что это? — Он удивленно поднял голову.

— О чем ты?

— Мне показалось… Какой-то странный вкус.

У Андрея был такой растерянный вид, что Лана с трудом сдержала смех.

— А ты не догадываешься? — осторожно спросила она.

— Ты о чем? — продолжал недоумевать Андрей.

— Ну, почему у женщин иногда появляются выделения из груди? — Лана вдруг смутилась.

— Ты хочешь сказать, что… Почему же ты раньше молчала?

— Я не хотела, чтобы ты переживал за меня ТАМ и отвлекался на НАС.

— У меня будет сын! — воскликнул Воронов.

— Почему сын? — ревниво спросила Лана. — А может, дочь?

— Дочь, сын… Какая разница? У меня будет ребенок! Нет, ты понимаешь? У меня будет РЕБЕНОК! — Андрей стал трясти жену за плечи. — Понимаешь? — Он на глазах глупел от счастья.

— В общем… как-то… стараюсь… — с трудом выговорила Лана. — Но я… не уверена, что ребен… ку полезна та… кая тряска!

— Ох, прости! Я, видно, с ума сошел от счастья. — Андрей подхватил Лану на руки, покружил по комнате, осторожно опустил на кровать, встал на колени, наклонился и поцеловал в живот. — Спасибо, родная, — прошептал он.

Лана вздрогнула, развела ноги, подаваясь навстречу его губам и языку. Ее плоть уже призывно источала аромат страсти. Нежные прикосновения языка заставляли Лану то вздрагивать, то замирать от сладкого ожидания. Казалось, сердце может не выдержать такого наслаждения. Наконец Лана закричала, чувствуя, как вырывается на свободу томившееся в ней желание.

Некоторое время они лежали неподвижно, умиротворенные. Потом Лана приподнялась, обхватила голову мужа руками и приблизила к нему лицо. Ее глаза сияли, и Андрею казалось, что он чувствует идущее от них тепло.

— Спасибо, — прошептала Лана. — Как же я люблю тебя, Андрюша! — Она вдруг всхлипнула. — Только с тобой я поняла, что от счастья тоже можно умереть…

— Кто ж тебе позволит?

Лана прижалась ртом к губам Андрея, потом стала медленно спускаться ниже и ниже, словно отмечая поцелуями свой путь.

— Какой ты хороший, — шептала она, — какой нетерпеливый… — Ее язык ласково щекотал его кожу. — Вот так… вот так… и так… — Язык коснулся пылающей головки члена.

Андрей не мог больше сдерживаться…

Олег внимательно следил за дорогой, хотя мог бы этого и не делать: водитель сам прекрасно знал путь к аэродрому, но Олег чувствовал, что его пассажирам надо сосредоточиться, и поэтому не отвлекал их разговорами. Взглянув искоса на Воронова, он заметил, что тот улыбается. «Наверное, вспоминает прошедшую ночь», — подумал Олег. Говорков неотрывно смотрел вперед, похоже, пытался решить какие-то сложные проблемы.

Савелию, в отличие от остальных, не с кем было прощаться: самый близкий его друг ехал вместе с ним, а единственный человек, с которым ему действительно хотелось бы проститься, был очень и очень далеко. А почему, собственно, он не может с ней проститься? Для чего тогда существует телефон? Савелий так жаждал ее увидеть, что совсем позабыл о возможности услышать ее голос. Как просто: набираешь номер и… А если ее нет? Савелий вдруг понял, что боится: вдруг Розочки не окажется дома? Да он просто с ума сойдет! Может, не звонить? Так хоть можно заставить себя поверить, будто она дома. А где она может быть так поздно? Конечно же, дома! Но чем больше Савелий пытался убедить себя в этом, тем больше сомневался. В конце концов он устал бороться с собой, потянулся к сумке, раскрыл ее и достал трубку спутникового телефона.

Набрав номер, Савелий замер в напряженном ожидании.

— Родной мой, это ты? — раздался в трубке голос Розочки.

Это было так неожиданно, что Савелий растерялся.

— Милый, почему ты молчишь? Я же знаю, что это ты! Как долетел? Как живется в Москве без меня?

Розочка разговаривала с Савелием так, словно именно сейчас ждала его звонка и вообще никто другой не мог ей позвонить.

— Господи, девочка моя! Как ты догадалась, что это я?

— А кто еще может мне звонить по междугороднему? Только ты! Ну, рассказывай. Почему ты столько времени не звонил? — упрекнула Розочка.

— Только не говори, что не звонил, потому что не надеялся застать меня дома, — предупредила она.

— Разве я могу тебя обмануть? — спросил Савелий, хотя две минуты назад терзался сомнениями.

— Ты мне не ответил.

— Честно?

— Конечно.

— Я боялся, что не застану тебя и буду… — Савелий запнулся.

— Кажется, ты ревнуешь? — Розочка счастливо засмеялась. — Боже, ты меня ревнуешь!

— Чему ты так радуешься? — буркнул Савелий.

— Как чему? Ревнуешь — значит, любишь. Разве я не права?

— Ладно, расскажи лучше, как у тебя дела. Как учеба? Как тетка поживает? — Он специально засыпал ее вопросами, чтобы скрыть смущение.

— Учеба — отлично! А Зинуля моя замуж выходит. — Девушка тяжело вздохнула.

— Замуж? Вот те на! За кого?

— За одного профессора, филолога. Влюбился в тетку с первого взгляда.

— Поздравь ее от моего имени!

— Обязательно. А у меня все нормально. Хотя было бы лучше, если бы ты был рядом.

— Роза! — строго произнес Савелий.

— Да знаю, знаю: сначала нужно окончить университет. — Кажется, Розочка его передразнивала.

— Вот именно.

— Все равно ты от меня никуда не денешься! — с вызовом заявила она.

— А я и не собираюсь никуда деваться. — Савелий улыбнулся.

— Попробовал бы только! — с деланной угрозой произнесла Розочка. — Ты не представляешь, как я рада тебя слышать! Целыми днями жду, жду, жду, а ты все не звонишь, не звонишь, не звонишь…

— Не сердись, милая, работы много было.

— Было? Значит, теперь ты будешь почаще звонить? — обрадовалась девушка.

— Нет, пока придется… — Савелий досадливо поморщился, — … набраться терпения.

— Что-то случилось? — насторожилась Розочка и тут же догадалась: — Ты куда-то уезжаешь…

— Да, Розочка, мне нужно ненадолго уехать.

— Далеко? — упавшим голосом спросила она.

— Не очень.

— Понятно. Не можешь сказать… — И с тревогой спросила: — Это опасно?

— Не больше, чем обычно, — неопределенно ответил Савелий.

— И совсем-совсем не будет возможности позвонить? — Чувствовалось, что Розочка вот-вот расплачется.

— Не знаю… Но, честное слово, при первой же возможности позвоню. Ты мне веришь?

— Верю. Только очень прошу тебя, будь поосторожнее! Если с тобой что-нибудь случится, я просто не переживу этого. — Голос у Розочки был очень серьезным, и в какой-то момент Савелий даже позабыл, что ей всего пятнадцать лет.

— Ничего со мной не случится. Все будет хорошо, — попытался успокоить ее Савелий.

— Да, забыла тебе сказать: на днях звонил Майкл Джеймс, — вспомнила Розочка.

— Майкл? — нахмурился Савелий. — Что случилось?

— Ничего, просто спрашивал об учебе, о том, как мне живется, не нужна ли какая-нибудь помощь… О тебе спрашивал: почему не звонишь? Обижается очень… Говорит, уехал и забыл своих друзей.

— Никого я не забыл. Розочка. Никого и ничего. Когда он в следующий раз позвонит, передай, что я, как только смогу, свяжусь с ним.

— Ты надолго уезжаешь?

— Трудно сказать.

— Понятно. Я очень скучаю по тебе!

— Я по тебе тоже.

— Правда?

— Правда.

— И скучай! Сильно скучай! Как я, хорошо?

— Хорошо.

— Обещаешь?»

— Обещаю.

— Поговори со мной еще немного, — тихо попросила Розочка, словно почувствовав, что он собирается закончить разговор.

Савелий взглянул на Воронова — Андрей был погружен в свои мысли. Олег демонстративно отвернулся, делая вид, что его очень интересуют проносящиеся за окном пейзажи.

— Извини, моя хорошая, но мне сейчас не совсем удобно разговаривать, — тихо сказал Савелий.

— Рядом кто-то есть?

— И не один.

— Тогда скажу я. Помни, любимый: сейчас ты у меня единственный близкий человек на всем белом свете!

— А Зинаида Александровна?

— Ей теперь придется все время посвящать своему супругу.

— Так она тебя и оставит одну, как же! — возразил Савелий.

— Не оставит, — согласилась Розочка. — Но это все равно уже будет не то. Да ты и сам все прекрасно понимаешь.

— Понимаю. — Только сейчас до Савелия дошло, что у ее тетки действительно появились свои личные заботы и племянница отойдет на второй план. Это взволновало его, но он пока не знал, что предпринять.

— Ладно, давай прощаться.

— Я люблю тебя, Са…

— Розочка! — предостерегающе напомнил он.

— Я люблю тебя, Сереженька, — чуть не плача, произнесла девушка. — Очень-очень?

— Я тоже люблю тебя. Не скучай!

— Буду.

— Хорошо.

— Целую тебя.

— Я тебя тоже. Пока! — Савелий отключил телефон и убрал в сумку.

— Ну очень содержательный разговор, — насмешливо сказал Олег.

— Не твое дело, — отрезал Савелий.

— Прости. Только хочешь один совет?

— Ну?

— Мог бы с девушкой говорить и поласковей. Или нас стеснялся?

— Никого я не стеснялся. Просто… — начал Савелий и подумал, что ничего не сможет объяснить Олегу; может, даже Андрей его не понял бы, да и сам Савелий не очень понимал, что творится у него в душе. Чтобы перевести разговор на другую тему, он спросил Олега: — Послушай, я не путаю — у «Герата» в этом году юбилей?

— Не то чтобы юбилей — шестая годовщина. Десятого октября.

— Отмечать будете?

— Конечно.

— Где?

— Наверное, в Центральном Доме армии. Надеюсь, вы с Вороновым придете?

— Посмотрим.

— Во всяком случае, считайте, что я вас пригласил.

— Договорились… Слушай, я вздремну чуток. Толкнешь?

— Толкну, — усмехнулся Олег.

* * *

В микроавтобусе «мерседес» было не менее уютно, чем в «линкольне». Даже работал небольшой телевизор.

Никифор Колосков вспоминал Рязанское воздушно-десантное училище. Там он обрел несколько новых друзей и наконец избавился от излишней закомплексованности. До этого Никифор терялся при посторонних, был уверен, что не умеет толком ни двигаться, ни говорить. Собственно, поэтому ему пришлось уйти из хоккея, которым увлекался с детства. Он все время избегал силовой игры, но не потому, что боялся за себя. Он боялся причинить боль сопернику. Тренер терпел-терпел, а потом распрощался с ним.

В училище Никифор познакомился с Романом Кочергиным. У них была какая-то странная дружба: вроде бы все вместе старались делать, но не проходило ни одного дня, чтобы они не поспорили или не поругались. Роман все время подшучивал над ним и старался вызвать в нем дух соперничества. Все это он делал неосознанно, словно интуитивно понимая, что только таким способом можно растормошить приятеля. Даже когда Никифор по-настоящему влюбился в одну девушку. Роман специально начал ухаживать за ней.

Тогда Никифор этого не понимал и, естественно, злился. А сейчас он вспоминал о тех временах с особой теплотой. Самые нежные воспоминания были, конечно, о НЕЙ — той единственной, из-за которой он потерял голову. Именно там, в училище, он познакомился с самой красивой девушкой на свете. Ее звали Мариной, но все называли ее Мальвиной — за роскошные волосы и фарфорово-белое личико, на котором всегда играл румянец.

Марина работала в учебной части, и, понятное дело, заигрывать с ней не пытался только ленивый. Но Мальвина остановила свой выбор почему-то именно на Никифоре. Он навсегда запомнил их знакомство. Выполняя какой-то приказ дежурного офицера, он несся по коридору, а Мальвина неожиданно вышла из-за угла, нагруженная стопкой тетрадей. Столкновение было неизбежным. Тетради разлетелись в разные стороны, девушка потеряла равновесие и начала падать. Никифор успел подхватить ее, но сам не удержался, и они упали вместе. Несколько мгновений оба пребывали в шоке и лишь смотрели друг другу в глаза. Первой пришла в себя девушка.

— Дурак! — беззлобно бросила она.

— Нет, Никифор, — жалобно возразил Колосков.

— Никифор? — Девушка вдруг залилась звонким, словно колокольчик, смехом.

— Да, Никифор, — повторил он и смутился.

— Ты не хочешь помочь мне подняться, Никифор?

— Ой, простите! — воскликнул Колосков,

Он помог Мальвине встать, и они вдвоем быстро собрали тетради. Между ними словно пробежала какая-то искра, и они боялись не только разговаривать, но и смотреть друг на друга. И только когда все тетради были собраны, девушка взглянула на Никифора и сказала:

— А меня, между прочим, зовут Марина.

— Я знаю, — со вздохом признался Никифор. — Я часто наблюдаю за вами, когда вы идете домой.

— Откуда?

— Из окна.

— Ни разу не замечала.

— Я старался. — Никифор улыбнулся, уже без смущения.

Потом она призналась, что именно эта улыбка, «добродушная, застенчивая и очень милая», и покорила ее, хотя до встречи с Никифором она поклялась себе, что на работе «будет холодна, как лед, со всеми без исключения».

К тому времени Никифор уже очень сдружился с Романом, и им иногда приходилось гулять, ходить на концерты, на танцы втроем. Трудно сказать, сколько еще Никифор не решался бы признаться Марине в любви, если бы не Роман, который стал оказывать Мальвине некоторые знаки внимания. А девушка, устав ждать, когда же наконец Никифор сделает ей предложение, начала кокетничать с Романом, чтобы подтолкнуть Никифора к действиям. И добилась своего: в один из субботних вечеров Никифор наутюжил свою курсантскую форму, купил на последние деньги букет красных гвоздик, пришел к Марине домой, торжественно преклонил колено и попросил ее руки.

Они поженились, и Роман был у них на свадьбе свидетелем.

А через полгода послали в Афганистан сначала Романа, а вслед за ним, через пару месяцев, и Никифора. Марина, еще не зная, что беременна, со слезами провожала его, моля Бога, чтобы тот сберег ее Никифушку, как она ласково называла мужа. Марина продолжала работать в училище и, несмотря на декретный отпуск, работала до того самого дня, когда ее увезли в роддом. Молодая мама дала сыну имя в честь отца — Никифор.

Теперь Никифору-младшему шел уже десятый год, и он был очень похож на отца.

Приняв предложение Савелия, Никифорстарший не стал скрывать от жены, что задание — крайне опасное. Марина, чтобы не напугать сына, тихо произнесла:

— Родной мой, я все понимаю и прошу только об одном: помни, что тебя ждут два любящих человека. Возвращайся! Возвращайся во что бы то ни стало! Хорошо?

— Даю слово, — пообещал Никифор, обнял ее, и так они стояли долго-долго, пока в комнату не зашел сын.

— Чего это вы притихли? — удивленно спросил он…

Никифор улыбнулся своим воспоминаниям и вдруг услышал раздраженный голос Матросова:

— Тебе что, делать больше нечего?

— Скучно, — зевнул Роман и сладко потянулся.

— О чем речь, ребята? — спросил Никифор.

— Спал, что ли? — удивился Владимир Трегубенков. — Запах чувствуешь?

— Ну, серой вроде пахнет…

— Ромка фокус со спичками решил показать, да едва Сашку не поджег.

— Он усмехнулся.

— Скучно ему, блин, — проворчал Матросов и вдруг замер, уставившись в экран телевизора. Лицо его помрачнело.

Денис заметил это и попросил Романа, державшего пульт:

— Переключи на другой канал.

— Зачем? Тебе что, клип не нравится?

Денис отобрал у Романа пульт, переключил канал, повернулся и, незаметно для Матросова, повертел пальцем у виска, выразительно глядя на Романа.

— Один из них Сашкину невесту увел, — шепотом пояснил Денис, кивнув на экран, где только что показывали клип известной группы, а теперь шла реклама стирального порошка.

— А-а… — протянул Роман, хотел еще что-то добавить, но, взглянув на Матросова, не рискнул.

Он отвернулся и стал смотреть в окно. Сашке можно посочувствовать.

Роман вспомнил тот день, когда Валя провожала его в армию. Они вместе учились с первого класса, вместе праздновали все дни рождения, ходили в одну музыкальную школу: Валя играла на пианино, а Роман увлекся гитарой.

Однажды, когда они гуляли, к ним пристали двое парней, и Роману порядком досталось от них. Ему было так обидно и стыдно перед любимой девушкой, что он решил во что бы то ни стало научиться драться, чтобы уже никогда не испытать такого унижения. И он, втайне от Вали, записался в секцию каратэ. Около года он скрывал это, поскольку был уверен, что Вале его новое увлечение не понравится, потому что девушка считала все эти восточные единоборства жестокими. Однако вскоре во время прогулки к ним вновь привязалась подвыпившая шпана, и один из парней попытался задрать подол Валиного платья. Извинившись перед девушкой. Роман довольно быстро разделался с ними, раскидав в стороны.

— Они не умерли? — с испугом спросила Валя, глядя на распростертые на земле тела.

— Тебе что, жалко их стало? — с раздражением бросил Роман, вспомнив, как они только что пытались задрать ей платье.

— Глупенький! Я просто подумала: если ты их убил, то тебя посадят.

— Валя сжала ладонями его лицо и внимательно заглянула ему в глаза.

— Да ничего с ними не будет! Полежат минут пять-десять и очухаются, — тихо ответил Роман.

Его сердце билось так сильно и быстро, словно он только что пробежал стометровку. Валя впервые прикоснулась к его лицу. Раньше он сам делал робкие попытки поцеловать ее в губы, но она уворачивалась, и все ограничивалось простым чмоканьем в щечку. Теперь, когда она ТАК смотрела на него, а ее пальцы нежно поглаживали его щеки, Роман почувствовал, что именно сейчас что-то должно произойти. Девушка приподнялась на цыпочки и прикоснулась губами к его губам. В горле у Романа мгновенно пересохло от волнения. Он навсегда запомнил этот поцелуй, первый поцелуй любимой девушки, который длился вечность…

Казалось, никто и ничто не помешает им всю жизнь провести рядом друг с другом. Однако человек полагает, а Бог располагает. Пришла повестка, и через несколько дней Валя провожала Романа в армию. Поезд тронулся. Роман высунулся, насколько мог, в окно, протянул руку, и Валя пошла по перрону, продолжая держать его за руку. Поезд набирал скорость, и девушка пошла быстрее, потом побежала изо всех сил, чтобы не отпускать руку любимого. Но устав, остановилась и только тогда дала волю слезам, наверное, уговаривая себя, что два года пролетят быстро. Откуда ей было знать, что они расстаются на целых пять лет…

Узнав, что Роман занимался каратэ, в военкомате ему предложили служить в воздушно-десантных войсках. Кто из мальчишек отказался бы от такого? И Роман не задумываясь написал заявление. Год он провел в Рязанском училище, где познакомился со своим будущим другом, с которым, он был уверен, судьба связала его на всю жизнь.

Когда они впервые столкнулись. Роман поразился, зачем такой человек, как Никифор, пошел в ВДВ. Ему явно не хватало ни силы воли, ни смелости.

Они были примерно одного возраста, но Роман ощущал себя намного старше и опытнее, и потому, вспоминая собственные переживания, решил сделать из Никифора «настоящего мужчину».

Он специально «заводил» приятеля, подначивал его, провоцировал на споры и вызывал на дружеские потасовки.

Роман регулярно получал письма от любимой. Половина срока уже прошла, и он мечтал, как вскоре встретится с ней, чтобы уже никогда не расставаться.

Неожиданно их роту посадили в эшелон и отправили в неизвестность. Довольно быстро они догадались, что их везут в Афганистан. Романа открытие не огорчило и не испугало, он лишь сожалел, что не успел написать об этом Вале. На одной из кратковременных стоянок ему удалось договориться с каким-то пацаном, сунув ему тельняшку, что тот отправит его письмо по почте. Однако по злой иронии судьбы парнишка в этот же день попал в больницу и только через несколько месяцев смог выполнить свое обещание.

Поначалу Валя не очень волновалась из-за того, что Роман перестал писать, объясняя себе это тем, что он очень занят, но с каждой неделей беспокойство ее росло, потом перешло в разочарование. И однажды, поддавшись уговорам подруг, которые возмущались, что она «целыми днями сидит дома, а он даже письма не напишет», Валя решила сходить на вечеринку. Там она выпила, расслабилась, выпила еще и потеряла над собой контроль. Какой-то незнакомый парень воспользовался ситуацией и овладел ею. Боль отрезвила ее, и она с ужасом поняла, что наделала.

— Как ты мог, мерзавец?! — закричала девушка, вскочив с дивана, и зарыдала, размазывая по лицу тушь.

В комнату заглянула Валина подружка — та самая, что уговорила ее пойти на вечеринку. Увидев, что из этого получилось, она с кулаками бросилась на парня.

— Подонок! Подонок! Я тебя просила только поухаживать за ней, а не трогать!

— Так она сама была не против, — уворачиваясь от ее чувствительных ударов, оправдывался тот.

— Так это ты?.. — в ужасе воскликнула Валя.

— Валюша, я ж хотела как лучше!

— Лучше?! — Валя подошла и изо всех сил залепила ей пощечину…

Физическая боль вскоре прошла, но душевная осталась надолго. Валя была сама себе противна, она ощущала себя грязной и ничтожной. Еще хуже ей стало, когда наконец пришло письмо от Романа. Узнав, КУДА отправили любимого, Валя разрыдалась. Он там рискует своей жизнью, а она? Вале было так плохо, что она всерьез подумывала о самоубийстве, но удержалась. Она с головой ушла в учебу, никуда не ходила, только в институт, а потом — на работу.

Узнав, что Роман ранен. Валя хотела тут же сорваться к нему в госпиталь, но вспомнила о том, что натворила, и поняла, что не сможет смотреть ему в глаза. Роман подлечился, получил краткосрочный отпуск и сразу же поехал к любимой, но Валя была в командировке. Те же «добрые» подруги, которые подбили Валю пойти на ту злополучную вечеринку, теперь с радостью сообщили Роману, что произошло в его отсутствие. Роман не поверил, но вернулся в роту в паршивом настроении. Однако никому ничего не сказал, даже Никифору, лучшему другу.

Отвоевав свое в Афганистане, Роман написал Вале, что возвращается. Приехав домой, он несколько дней ждал, что Валя придет к нему, но так и не дождался. Наконец не выдержал и пришел сам. Валя не успела произнести ни одного слова, а Роман уже понял, что все эти слухи — правда. Он развернулся и ушел.

Роман ударился в загул, ночуя где попало и с кем попало. Валя узнала об этом и бросилась его искать. Найдя, привезла к себе домой, уложила спать, а утром честно обо всем рассказала.

— Рома, если сможешь, прости! Поверь, я никогда, ни на минуту, не переставала любить тебя. Конечно, я понимаю, какую боль причинила тебе. Я тебя не тороплю и готова ждать. Простишь — будем жить счастливо, и я буду тебе верной женой. Не сможешь — я не обижусь, потому что все понимаю.

На том и порешили. Роман продолжал жить у себя. Валя — у себя. Встречались два-три раза в неделю, страдали, но серьезного разговора не заводили. Роман не позволял себе поцеловать Валю даже на прощание. Но в последний день перед отъездом в Чечню Роман решился.

— Я все обдумал, — серьезно начал он, и Валя замерла. — Завтра я уезжаю…

— Уезжаешь? — упавшим голосом проговорила она.

— Да, уезжаю. Насколько — не знаю. Если я вернусь… — Он запнулся и поправился: — Когда я вернусь, мы поженимся. Вот!

Но Валя не заметила его оговорки, она услышала главное для себя: «Мы поженимся!» Боже, наконец-то! Наконец-то! Она дождалась! Она всегда верила, что они будут вместе!

— Родной мой! — Плача от счастья, Валя бросилась ему на шею и прильнула к его губам. — Люблю тебя! Слышишь, люблю! — шептала она. — Значит, ты простил меня, да?

— Все, забудем о том, что было. Прошло и прошло, зачем вспоминать?

— твердо сказал Роман и вытащил из кармана огромную плитку шоколада. — Чаем напоишь?

— Конечно! Погоди, — вдруг опомнилась Валя. — Ты сказал, что завтра куда-то уезжаешь…

Роман кивнул.

— Надолго?

— Не знаю.

— Это связано с твоей работой?

— Да. — Он опустил глаза.

Валя всплеснула руками.

— Куда?

— Не спрашивай меня ни о чем. Все равно не скажу.

— Господи! — воскликнула Валя. — Ты только что сделал меня счастливой и тут же отнимаешь его у меня!

— Да что ж ты меня хоронишь заранее? — рассердился вдруг Роман. — Давай-ка лучше стол соорудим: надо же по-человечески проститься!..

Они просидели за столом чуть ли не всю ночь, не выпив при этом и половины бутылки вина: они и без того были пьяны — от счастья. А потом легли в постель. Их первая ночь была прекрасна. И не было у Вали той пьяной вечеринки, а у Романа — тех пьяных оргий… Они ощущали себя так, словно ЭТО действительно было у каждого из них впервые.

Когда Денис говорил, что у Матросова увели невесту, он, мягко говоря, был не совсем точен. Правильнее было бы сказать, что невеста сама едва не сбежала, влюбившись в одного из солистов популярной группы.

Александр познакомился с Машенькой на торжественном вечере, устроенном для ветеранов-«афганцев» Ассоциацией «Герат». Машенька приехала из Сибири, чтобы принять участие в конкурсе на звание «Мисс Россия»: у себя в городе она стала победительницей конкурса красоты. Ей сразу же понравился Александр — высокий, стройный, красивый. И вдобавок, как говорится, «без вредных привычек». Вполне возможно, что, если бы Матросов сразу же после их знакомства запер бы Машу под замок или хотя бы постарался не отпускать от себя больше чем на метр, они спокойно дождались бы свадьбы и стали жить-поживать. Но Александр почему-то не подумал, что красивые девушки нравятся не только ему. И однажды Маша, которую пригласили в ночной клуб на концерт популярной группы, ослепленная блеском обстановки, немедленно влюбилась в одного из солистов. Тому и в голову не пришло, что провинциальная красотка примет обыкновенный флирт за серьезные отношения.

На следующий день девушка сообщила Александру, что отправляется со своим новым избранником в круиз на гастроли.

С трудом сдержавшись, Александр пришел на репетицию группы, чтобы «выяснить отношения». Телохранителей группы, попытавшихся встать у него на пути, быстро утихомирили его приятели-«афганцы». Найдя Машиного избранника, Саша спросил:

— Ты что, действительно предложил Маше поехать с тобой в круиз?

— Какой Маше? — испугался тот.

— У тебя их что, сотни? — разозлился Александр, хотя, кажется, начал кое-что понимать. — Я спрашиваю: ты вчера обещал Маше жениться на ней? Обещал взять ее с собой на гастроли?

— А, так вы об этой Маше! — обрадовался солист. — Да у меня ничего с ней не было! Ну, потанцевали раз-другой, а если она что-то себе навоображала, то я тут ни при чем.

— Вот как? Что же, она все это выдумала?

— Ну, может ей просто хотелось, чтобы так было? — предположил парень. — Да до лампочки мне ваша Маша!

— Ах, до лампочки?! — раздался неожиданно женский голос: в зале появилась сама Маша. — Господи, какая же я дура! Пошли, Саша, отсюда!

Обернувшись, Александр положил огромную ладонь на ее хрупкое плечо, сдавил, не то собираясь оттолкнуть, не то, наоборот, удержать эту легкомысленную девчонку, и увидел, как от боли на глаза у Маши навернулись слезы. Гнев его тут же прошел. Он обнял ее за плечи и повел к выходу, потом обернулся, взглянул на «соперника» и молча показал ему кулак…

Теперь, увидев по телевизору ненавистную физиономию, Александр с трудом сдержался, чтобы не плюнуть в экран, но Денис быстро переключил канал.

А Владимир Трегубенков был из тех «счастливчиков», которым каждый миг счастья приходится отрабатывать с лихвой, платя зачастую непомерную цену. Он вырос в очень простой семье, где с трудом жили от зарплаты до зарплаты. Кроме него в семье было еще двое детей. Поэтому Володе как старшему часто поручались еще и заботы о брате и сестре. Чувствуя себя не по годам ответственным, свой характер он «выковал» сам. Владимир был из тех ребят, которые никогда не прощают себе слабость или трусость. Его били — он давал сдачи, его били компанией — он вылавливал каждого обидчика по отдельности и сполна возвращал долги.

В нем перемешались русская и чеченская кровь. Если бы не приобретенные еще в детстве качества — стремление во что бы то ни стало добиться победы, держать удар, не опускать руки и не распускаться, то взрывной кавказский темперамент мог бы завести его не туда, куда нужно. Но, к счастью, Владимира призвали в армию. Его сразу же заметили командиры, и вскоре он попал в армейский спецназ, а потом

— в Афганистан.

На войне человек быстро проявляется, и Владимир завоевал авторитет НАДЕЖНОГО парня, на которого можно положиться во всем и который никогда не предаст.

Но за все счастливые моменты Владимиру приходилось дорого платить. За признание товарищей — ранами. А за свое семейное счастье он заплатил дружбой с человеком, которого знал еще со школы. Когда Владимир после ранения лежал в госпитале, Федор пришел навестить его вместе со своей подругой. На следующий день девушка пришла уже одна и стала ходить каждый день. Когда Владимир выписался, они поженились. Федор так и не смог простить его и вычеркнул не только из списка друзей, но даже из списка просто знакомых.

Едва ли не с самого детства Владимир мечтал, что у него будет много детей, и мечта его осуществилась. Полина забеременела сразу же после свадьбы, и, когда он вернулся из Афганистана, дома его ждали две очаровательные близняшки. Через три года родились еще двое близнецов, еще через два года — вновь двойняшки. Казалось, Бог обратил наконец свое внимание на него и теперь все будет отлично, но через полтора года после рождения третьей двойни жена Полина умерла от заражения крови.

И Владимир сломался: запил так, что буквально за месяц спустил все, что удалось скопить за многие годы. Детей забрала к себе сестра. Возможно, все кончилось бы тюрьмой или просто смертью под забором, если бы однажды его, пьяного, замерзающего, не подобрал какой-то бомж.

Очнулся Владимир в каком-то подвале. У него был сильный жар. Однако закаленный организм победил, и Владимир, провалявшись две недели на вонючих лохмотьях, благодаря заботе бомжа Мити наконец встал на ноги. За это время он многое передумал и пришел к выводу, что Бог дает ему еще один шанс, и он обязан вернуться к детям. Но его ждало новое испытание: соседи, которые терпели его постоянные пьянки только из жалости и в память о тех днях, когда они не могли нарадоваться на счастливую семью, написали заявление в милицию.

Для Владимира это был удар. Узнав, что его собираются лишить родительских прав, он чуть было вновь не ушел в запой, но сдержался. Судья назначил ему испытательный срок, и Владимир с благодарностью принял вызов. Через своих друзей-«афганцев» устроился работать к Олегу Вишневецкому. До окончания испытательного срока оставалось два месяца, когда появился Воронов с предложением принять участие в сложной операции. Владимир согласился сразу по двум причинам: во-первых, быстрее пролетит время, во-вторых, что еще важнее, за эту работу было предложено хорошее вознаграждение. А ему надо было думать о детях…

В отличие от Владимира Денис Кораблев был с детства настоящим баловнем судьбы. Про таких говорят, что они родились с золотой ложкой во рту. Семья была достаточно обеспеченной. Денису, единственному сыну, потакали во всем, не жалея денег. Он брал уроки игры на гитаре, ходил на фигурное катание, потом увлекся боксом, рукопашными боями, большим теннисом, плаванием, живописью. Все ему давалось легко. Он был рыжим, но его, как ни странно, никогда не дразнили даже в детстве: он уживался со всеми, а девчонки просто сходили с ума по зеленоглазому рыженькому парнишке, у которого к тому же всегда водились деньжата. Вполне возможно, будь родители чуть понастойчивее, он поступил бы, например, в МГИМО — у отца были связи. Его могли «отмазать» от армии, но у Дениса было очень сильно развито чувство долга.

Он пошел в армию и вскоре проявил себя настолько, что его командиры советовали ему стать профессиональным военным. Однако Денис не захотел форсировать события.

По ходатайству отца его перевели в военную прокуратуру. Отец думал, что там сыну будет легче. Но судьба распорядилась иначе, и вскоре Денис оказался в Афганистане. Он и там сумел проявить себя: спас в бою своего раненного командира, за что был награжден орденом Красной Звезды. Служить ему оставалось чуть больше трех месяцев, но тут произошел этот случай, о котором он рассказал Савелию при первом знакомстве.

Вернувшись домой, Денис узнал, что именно отцу обязан своим переводом в военную прокуратуру. Разругавшись с ним, Денис ушел из дома и стал жить у своей бабушки. Та души не чаяла во внуке и часто ходила в церковь замаливать его грех перед Богом, искренне надеясь, что тот сможет вернуть внуку душевный покой.

Бабушка волновалась не напрасно: из Афганистана Денис вернулся совсем другим человеком — мрачным, замкнутым. Он сидел дома, не общался с друзьями, не встречался с девушками, чем огорчал многих из них.

С Олегом Вишневецким Денис познакомился еще в Афганистане, и тот сам предложил ему работать в «Герате». Узнав, что ребят-«афганцев» набирают для серьезной работы, Денис одним из первых попросил Олега включить его в команду. Сейчас, глядя на мелькающий за окном микроавтобуса пейзаж, Денис думал о том, что, может быть, в этом походе ему удастся наконец обрести душевное равновесие…

* * *

После того, как Савелий позвонил с КПП военного аэродрома в Кубинке по телефону, который дал ему генерал Богомолов, к ним вышел плотный мужчина лет пятидесяти. Несмотря на то, что день был довольно теплым, на нем красовались дубленка и пыжиковая шапка.

— Полковник Радомыслин! — представился он. — Вы Воронов, а вы Мануйлов, угадал? — спросил он, пожимая им руки.

— По фотографии узнали? — улыбнулся Савелий. — У вас хорошая зрительная память.

— Что, выгружаться из машины? — спросил Воронов.

— Зачем? Сейчас проедете прямо к трапу. Это чьи машины? А, «Герат»! — Полковник заметил эмблему. — Только номера впишу.

Минут через пятнадцать они уже подъезжали к темно-зеленому ИЛ-28 военно-транспортной авиации.

— Кто еще с нами летит? — спросил Савелий.

— Только экипаж, вы и груз. Придется немного помучаться.

— В каком смысле? — не понял Воронов.

— Пассажирское отделение очень маленькое. Обычно там два-три экспедитора ездят.

— Может, вы начнете погрузку, пока мы тут побеседуем? — спросил Савелий у Воронова.

— Да, не будем терять время. — Андрей понял, что Савелий хочет поговорить с полковником наедине. — Давайте грузиться, ребята!

Когда они отошли, Савелий спросил Радомыслина:

— С кем нам иметь дело в Калмыкии?

— Прямо на аэродроме вас встретит мой человек, который знает вас в лицо. Он все организует. На всякий случай он задаст вам вопрос: «Как погода в Москве?», а вы должны ответить: «В Москве, как в Африке, всегда жарко».

— Ответ с юмором, — улыбнулся Савелий.

— Еще я должен передать вам вот что… — Полковник открыл «дипломат» и достал оттуда увесистый пакет. — Генерал просил вручить вам. Что в нем, мне неизвестно. Желаю удачи!

В самолете Савелий распечатал пакет.

— Прошу получить документы и за время следования выучить не только свои новые имена, но и краткую «легенду», после этого дать ознакомиться остальным, затем все уничтожить. Нам с тобой, «дружбан» Матросов, придется побыть в шкуре только что освобожденных зеков.

— Тогда понятно, зачем меня обрили, — уныло произнес Александр. — И как же меня кличут?

— Ты теперь Мерзликин Александр Николаевич. Подойдет?

— Вполне. — Матросов взял «свою» справку об освобождении и листок с «легендой».

С трудом разместившись, ребята углубились в чтение…