В самолете компании «Дельта», выполнявшем последний вечерний рейс Атланта

— Вашингтон, Роджер Лайн почувствовал, как на него навалилась страшная усталость. Еще бы! Несмотря на то что регулярные проверки его драгоценного здоровья на самом современном и совершенном медицинском оборудовании показывали, что Лайн находится в прекрасной физической форме, ему все-таки уже далеко не двадцать лет.

А во второй половине января Роджеру пришлось здорово помотаться по миру. В скромном четырехзвездочном отеле, расположенном недалеко от Абу-Даби, столицы Объединенных Арабских Эмиратов, он объявился с канадским паспортом, выданным, правда, на собственное имя — знак глубокого уважения канадских единомышленников из соответствующих служб.

По вечерам на скрывавшейся за глухим внушительным забором вилле Лайн вел неторопливые беседы с представителями политической и военной элиты Саудовской Аравии и Кувейта, зондируя их отношение к планируемым бомбардировкам территории Ирака самолетами ВВС США и Великобритании.

Так нередко бывает в мировой политике: самые деликатные миссии поручаются частному лицу, скажем, ушедшему в отставку крупному военному чину или же находящемуся не у дел в прошлом известному политическому деятелю. Этот неофициальный посланец может себе позволить задавать любые вопросы и выдавать такие жесткие формулировки, от которых дипломатов, находящихся при исполнении своих обязанностей, бросило бы в дрожь.

Результаты зондажа у Лайна вышли обнадеживающие: американская инициатива была поддержана элитой стран, регулярно получающих солидную американскую помощь.

Из Абу-Даби Лайн вылетел прямым рейсом до Чикаго, где пересел на самолет, следовавший в Атланту, столицу штата Джорджия. Там в форте Мак-ферсон находилась военная база и штаб Третьей армии сухопутных войск.

Он отправился в форт навестить своего старого приятеля и единомышленника

— начальника базы. Именно в тот день туда приехал Боб Барр, член палаты представителей от республиканской партии, — по «случайному» совпадению его пригласили на встречу со старшими офицерами штаба. Вышло так, конечно же, опять по чистой «случайности», что Лайн и Барр уединились минут на сорок в кабинете начальника базы.

Барр показал Лайну проект закона, который в ближайшие дни собирался внести в Конгресс США. Этот законопроект наделял Президента США легальным правом физически уничтожать руководителей иностранных государств, чьи действия противоречат «интересам США». Лайн бегло просмотрел несколько страниц убористого текста.

— По-моему, все точно и доходчиво изложено, Боб, — удовлетворенно сказал он, — а в твоем устном сообщении я бы сделал такой акцент: мы всегда последовательно боролись с врагами Америки и устраняли неугодных нам людей, но теперь приспело время делать это официально, никого и ничего не стесняясь. В двадцать первом веке Америка может себе это позволить.

— Ты прав, Роджер, — согласился Барр, — для тех, кто разделяет нашу точку зрения, право Америки защищать свои интересы там, где она считает нужным, намного важнее этих дурацких прав человека. Я лично так думаю.

— Честно говоря, я сильно сомневаюсь, что наш законопроект пройдет. Либералы и приверженцы прав человека стеной станут против. Но в любом случае настало время нам во весь голос заявить о себе. Тем более что в Америке есть немало людей, которые нас поддерживают.

— Не беспокойся, Роджер, я сделаю все так, как нужно. Важно, что армия на нашей стороне. В этом я еще раз убедился в ходе сегодняшней встречи с офицерами.

— Тут ребята крепкие, — весомо сказал Роджер, — будь здоров, Боб, желаю тебе и всем нам успеха.

Они обменялись крепким рукопожатием, и Лайн отбыл в аэропорт. Ожидая посадки в самолет, он позвонил своему старинному приятелю и бывшему подчиненному Стивену Паркеру, ныне высокопоставленному сотруднику ЦРУ, и попросил встретить его по прилете в Вашингтон.

Славившийся своей пунктуальностью Паркер ждал Роджера у стойки компании «Дельта». Как только «Форд-скорпио» Стивена покинул зону аэропорта, он объявил:

— В ФБР обнаружен «крот»!

— Майкл Джеймс?!. — невольно вырвалось у Роджера.

Стивен засмеялся.

— А вот и не угадал. Роберт Хансен.

Тот самый, в чьи функции входила слежка за русскими дипломатами? Лайн обладал феноменальной памятью, зная практически всех сотрудников спецслужб, работавших на русском, китайском и иракском направлениях.

— Сторожевой пес обернулся хищным зверем. — Роджер обожал яркие сравнения.

— Похоже, он работал на русских пятнадцать лет, — невозмутимо продолжал Паркер.

Сам Стивен неплохо знал русский язык, поскольку в молодости служил в американском посольстве в Москве, где занимался подкормкой диссидентов и иных профессиональных борцов за свободу и демократию.

— Приятный сюрприз для нового Президента. Надеюсь, он подтолкнет Буша к еще более решительной борьбе против клинтоновской нечисти.

Роджер терпеть не мог людей, занимавших при Клинтоне высокие посты в ЦРУ и ФБР. Он был искренне убежден в том, что все они потенциальные предатели. Хотя младенцу было ясно, что многоопытный Нансен, равно как и подозрительный Джеймс, в число клинтоновских выдвиженцев никак не попадают.

— Есть еще одна новость, пожалуй, более странная… — лениво начал Стивен.

— Что еще стряслось? — нетерпеливо спросил Роджер.

Не отрывая взгляда от гладкой асфальтовой ленты шоссе, бежавшей им навстречу, Паркер невозмутимо продолжал:

— Я внимательно изучал опись вещей, принадлежащих господину Можаеву…

— Ну и что? — Роджер, очевидно, терял терпение, а его собеседник как будто нарочно оттягивал развязку начатого им интригующего рассказа. — Что там такого в этой описи? Не привез ли господин Можаев в США миниатюрную атомную бомбу? — саркастически усмехнулся он.

— Опять не угадал, — Стивен не повернул головы, — бомбы в описи не было, но имелось письмо…

— Письмо? От кого? О чем? — Роджер буквально кипел от нетерпения.

Как будто речь шла об удавшемся воскресном пикнике с традиционным американским барбекю, Стивен ровным голосом сообщил:

— В письме излагалась схема перевода денег, как считается, принадлежащих Можаеву, с известных швейцарской прокуратуре счетов и еще не известных, что, как ты понимаешь, наиболее для него в данном положении интересно, на новые, совершенно чистые финансовые счета в ряде провинциальных американских банков. Я не крупный финансовый эксперт, но даже мне понятно, что эта схема просто гениальна. Нет сомнения, что именно она и послужила главной приманкой для приезда господина Можаева в Америку, а вовсе не инаугурация Буша.

— Но нам-то что до этой гениальной схемы? Не мы же с тобой ее придумали? А нужный нам результат налицо — господин Можаев у нас в руках, — сказал прагматичный -Лайн и уже совершенно спокойным голосом спросил: — Что тебя тревожит, Стив?

— Тревожит меня стоящая под письмом подпись, — продолжал мурыжить своего давнего босса и нынешнего вождя Стивен.

— И чья же там подпись? Не Президента ли Буша? — сыронизировал Роджер.

— В третий раз не угадал. Твоя хваленая интуиция стала изменять тебе, босс, — нарочито печально заметил Стивен. — Письмо подписано Брюсом Рубинстайном…

— Час от часу не легче! — удивленно воскликнул Лайн. — Не один десяток лет я знаю, что этот благообразный старый еврей жаден, как голодная акула. Но неужели в мире совсем нет предела корысти и алчности!

К чести Роджера Лайна надо сказать, что сам он был бессребреник и настоящий идейный борец за дело, которое считал правым. Деньги же он рассматривал как инструмент, способствующий скорейшему достижению цели, например, посредством подкупа.

— Не знаю, известно ли тебе, Роджер, что наш дружок Брюс крутил какие-то темные делишки с господином Можаевым через свой швейцарский банк, который, в свою очередь, тесно связан с «Бэнк оф Нью-Йорк», и господин Можаев проводил через эти банки какие-то сомнительные крупные суммы?

— Иными словами, можно сказать, что Брюс является одним из фактических хозяев «Бэнк оф Нью-Йорк»?

Роджер получил эту информацию довольно давно, но не придал ей тогда особого значения. Брюс Рубинстайн никогда не был, не будет и не может быть одним из них. Он навсегда останется исполнителем, который за большие деньги готов выполнить любое поручение.

— Боюсь, что финансовые комбинации господина Рубинстайна настолько хитроумны и запутаны, что я в них не разберусь, — признался Стивен. — На кой черт он засветился в этой компрометирующей ситуации? — с недоумением продолжал он. — Ведь наверняка именно Брюс способствовал переводу денег господина Можаева на Запад, и, безусловно, не безвозмездно.

— Ничего не понимаю! Он жаден, но и хитер. Неужели ему на этот раз изменило чутье? — недоумевал Роджер.

— Но у него могли быть какие-то свои, неизвестные нам причины, по которым он и выманивал господина Можаева в Америку, и в очередной раз сыграл нам на руку.

— Свои причины? — переспросил Роджер. — Эти причины могли быть только большими комиссионными за изобретенную схему перевода денег. Стив, неужели тебе нужно объяснять, что меня беспокоит?

— Конечно, нет. Я, как и ты, опасаюсь, что эту историю разнюхают журналисты, и опять пойдут статьи о том, что Брюс Рубинстайн вызвал в США господина Можаева по прямому приказу ЦРУ.

— Увы, его тесная связь с нами уже давно не секрет. Но меня возмущает другое: он проявил непозволительную инициативу и опять непрошеный выполз под прожектора масс-медиа. Помнишь, Стив, как тогда в деле Иран-контрас после успешной операции по продаже оружия, которую мы ему санкционировали, он получил на свой банковский счет десять миллионов долларов от султана Брунея, но после разразившегося оглушительного скандала и прессе вынужден был вернуть их, объявив, что деньги к нему на счет поступили по ошибке?

— Конечно, помню. И даже могу себе представить, какое потрясение испытала его душа — отдать, с его точки зрения, честно заработанные миллионы.

— Да уж, наш мудрый Брюс — живое воплощение характерной еврейской алчности, — припечатал своего давнего и полезного агента неумолимый Роджер.

При том, что официальная политика Вашингтона всегда была направлена на поддержку Израиля, и ее носители не жалели обвинений другим странам в антисемитизме, правоверные протестанты, к которым причисляли себя и Лайн, и Паркер, в глубине души евреев не любили и даже презирали.

— Я терпеть не могу, — развивал свою мысль Роджер, — когда люди типа Брюса, которые за хорошие деньги без раздумий продадут собственную матушку, проявляют инициативу в политических вопросах. Как только в программах новостей по ТВ и в газетах его имя появится рядом с именем господина Можаева, обязательно пойдут пересуды о том, что в этом деле замешано ЦРУ. Это вам не русский «крот» в ФБР! Ведь мы планировали всю эту историю с господином Можаевым так, чтобы даже наша тень в ней не мелькала.

— Тебе прежде всего надо как следует всыпать Брюсу, — сказал Стивен.

— Что я и намерен сделать немедленно по приезде в город, но для этого мне нужна копия его письма.

— Копия ждет тебя у факсимильного аппарата, на квартире, — не моргнув глазом доложил Стивен.

Он имел в виду конспиративную квартиру ЦРУ, которой, бывая в Вашингтоне, обычно пользовался Лайн.

Роджер одобрительно кивнул.

— И последнее. Нам грех не воспользоваться «той ситуацией в ФБР и не прижать этого подонка Майкла Джеймса, Красного Мишку. Я никогда не сомневался в том, что он русский шпион, но до сих пор он действовал безошибочно. А теперь нам наконец есть что ему предъявить!

— Без сомнения! — охотно поддакнул Стивен.

— Утром я подготовлю записку с изложением имеющихся у меня фактов, а ты покажешь ее нашим боссам. И пусть они серьезно переговорят с руководством ФБР. Эти парни только что обожглись на молоке и теперь будут дуть на воду. Если они этого Мишку не посадят, то хотя бы как следуют пугнут, после чего он надолго заляжет в свою берлогу и не будет путаться у нас под ногами…

Распрощавшись с верным Стивеном и едва войдя в квартиру, Роджер позвонил Брюсу в Швейцарию. Там было раннее утро, и старик, скорее всего, почивал. Но Лайн никогда не отличался Деликатностью в обращении со своими платными агентами и даже немного этим гордился.

— Доброе утро, Брюс, прости, что беспокою в столь ранний час. Но дело крайне срочное, — ледяным голосом проговорил Роджер.

Однако интонационный выстрел пропал впустую — старик Рубинстайн спросонья не обратил па него внимания.

— Привет, Роже, — так на французский манер называл он Роджера. — Что такое приключилось в мире и вынудило тебя прервать и без того беспокойный сон одинокого больного старика?

Рубинстайн был женат неоднократно, имел от разных жен шестерых детей, но предпочитал жить один — либо в своем больше похожем на крепость доме в окрестностях Цюриха, либо в огромном поместье на острове Антигуа в Карибском море. Много времени он проводил на своей комфортабельной трехмачтовой яхте.

— Не прибедняйся, Брюс, и отвечай четко на мои вопросы! — приказал Роджер.

Старик недовольно засопел, но промолчал.

— Ты хорошо знаешь господина Можаева? — спросил Лайн.

— А кто может сказать, что кто-то кого-то хорошо знает, мой милый Роже?

— Брюс, когда ты оставишь эту дурацкую еврейскую манеру отвечать вопросом на вопрос? Я тебя еще раз спрашиваю: ты хорошо знаешь господина Можаева?

— Ну, можно сказать, неплохо. Бедняге не повезло. Он оказался в вашей тюрьме, чего я, не без твоей помощи, дорогой Роже, избежал. Условия в ней, конечно, намного получше, чем у него на родине, но я все равно ему не завидую. Не могу понять, какой только бес понес его через океан?

От такой наглости Роджер просто опешил.

— Да ты же сам убеждал его приехать в США, обещал встретиться с ним и помочь с переводом его капиталов на более безопасные счета! — возмущенно почти выкрикнул Роджер.

— Я?! — В голосе Брюса прозвучало искреннее изумление. — С чего ты взял?

— Передо мной лежит пространное письмо с твоей подписью, — сообщил Роджер.

— Немедленно пошли его мне по факсу. — По деловому тону Брюса стало ясно, что он только сейчас проснулся окончательно.

— Посылаю. Ты его внимательно изучи, а я ми-пут через десять перезвоню.

Роджер положил трубку, пошел на кухню, открыл холодильник, взял банку пива и с наслаждением выпил. Бесконечные взлеты и посадки, помноженные на волнения, — в горле постоянно стоял какой-то сухой колючий ком.

«Интересно, как эта старая еврейская скотина будет выкручиваться?» — подумал он, набирая номер Рубинстайна.

Но тот и не думал выкручиваться.

— Полный бред, Роже! Представь себе, подпись несомненно моя. Но клянусь тебе Торой, Талмудом, Кораном и Евангелием — я этого письма не писал. — Его голос звучал вполне искренне.

— Словом, хочешь сказать, что подпись твою не подделали, а точно скопировали. Сам понимаешь, при современном уровне копировальной и компьютерной техники это дело нехитрое. — Казалось, Роджер разговаривал сам с собой.

— Роже, это и мне, старому дураку, чьи предки прожили в Одессе на Молдаванке не один десяток лет, понятно. Но он-то купился не на подпись!

— На что же? — невинно спросил Роджер, хотя прекрасно знал ответ.

— На предложенную в письме схему переброски капиталов. Схема, должен признаться, безусловно, гениальна, — не без восхищения оценил он.

— Так все-таки схему придумал ты? — резко спросил Роджер, зная, как скуп на похвалы Брюс, особенно если речь идет о чужих финансовых операциях.

— С большим сожалением должен признаться, не я. А то мог бы заслуженно гордиться очередным открытием в сфере легального увода капитала от высоких налогов.

— А кто, кроме тебя, мог придумать такую схему? — как бы между прочим поинтересовался Роджер.

— Только один человек. Ты его знаешь под именем Широши, но на самом деле он — еврей и зовут его Лейба.

— Широши… — задумчиво повторил Роджер: национальная принадлежность этого человека занимала его в данный момент меньше всего. — Ты в этом уверен, Брюс?

— Из тех людей, кого я знаю, изобрести такое мог только я или он. А так как я к этому не причастен, значит— он. Настоящая еврейская голова! Хотя нельзя полностью исключить и появление какого-то нового финансового гения…

Роджер, естественно, не собирался раскрывать Брюсу действительную роль Широши в деле господина Можаева, а про себя подумал: «Да, крепкий орешек этот Широши! Как умело отвел от себя любые возможные подозрения! Заработал деньги и при этом бросил тень на своего давнего партнера и одновременно конкурента… «

— А вы с этим Лейбом-Широши разве враги? — спросил Роджер после небольшой паузы.

— У нас с ним вооруженный нейтралитет. Но теперь наши отношения могут перейти в другую фазу, если, конечно, ты не возражаешь.

— Нисколько. Разбирайся с ним, как сочтешь нужным. — Лайну была приятна сама мысль о том, что эти два хитроумных и богатых прохиндея начнут строить друг другу козни. — Ладно, Брюс, иди досыпай. Прости, что разбудил тебя так рано. Ты же знаешь меня не первый год и, наверное, давно понял, что ради дела я жертвую не только чужим сном, но и своим. Мне было необходимо представить себе всю картину и твою роль в ней.

— Я все понимаю, Роже. Мне все равно пора вставать. Дел невпроворот…

Оба собеседника были вполне удовлетворены полученной информацией…