Это произошло в тот момент, когда Савелий вдруг осознал, что Лариса, его любимая Лариса совершенно не заинтересована в благополучном для него исходе дела. Единственный близкий ему человек — отказался от него, предал… Он стоял до тех пор, пока не пришел врач, насильно заставивший его прилечь.
Савелий ничего не слышал и ничего не ощущал. Что-то говорил врач, адвокат, судья… Его прослушивали, осматривали, что-то говорили ему. А он?.. Он как бы со стороны наблюдал за всем, что происходит вокруг, и видел только одно: пустые и холодаю глаза Ларисы. И слышал ее странный, какой-то нереальный голос, сквозь хохот истерично бросающий ему — Кто ты такой? Я не знаю тебя!
Единственно, чему удивлялся в тот момент Савелий, — почему голос доносится из этих безразличных глаз?.. Ее голос существовал как бы независимо от нее… Странное это было состояние… Нет, он не терял сознание и совершенно четко видел все вокруг, слышал, даже понимал, но… Но совершенно не владел своим телом, словно оно было чужим, а он со стороны наблюдает за тем, что с этим телом делают…
Он пришел полностью в себя только тогда, когда судья огласил приговор: что? Ему девять лет лишения свободы? Девять лет? За что?! Как это возможно?
Зал судебных заседаний опустел мгновенно, и милиционер, стоящий рядом, положил ему руку на плечо:
— Руки — назад! Пошел!
Савелий подчинился машинально и двинулся за милиционером, медленно спускаясь по лестнице.
«Нет! Что-то здесь не так! Лариса! Почему ты промолчала о нас? Я же люблю тебя! Может, тебя заставили? Под угрозой заставили? Под угрозой заставили так говорить?! Я должен это узнать!» — стучало в его мозгу. Савелий оглядывался по сторонам, ожидая, что Лариса вот-вот появится и все станет ясно. Но ее все не было, а его сейчас закроют под замок, и тогда будет поздно!..
На площадке перед выходной дверью Савелий резко повернулся и толкнул одного милиционера на другого. Столкнувшись, они упали, а он бросился к дверям… Но когда открыл, то навстречу ему шли трое сотрудников, возвращавшихся обеда. Оценив ситуацию, они набросились на Савелия… Он успел сбить ударом ноги одного, второго и третьего свалил локтями, но уже подоспели еще несколько человек, к тому же начали действовать успокоительные инъекции, сделанные врачом: апатия сковала тело, и ему надели наручники и на руки и на ноги…
Забрезжил рассвет, а Савелий все сидел на коленях в той же позе, в которой засветил спичку, чтобы посмотреть на лицо мертвого Федора. Упавшая с дерева сухая ветка или щипка, сбитая птицей, заставила его вздрогнуть. Очнувшись, Савелий недоуменно посмотрел на свою одеревеневшую руку, сжимающую спичку, с трудом разжал пальцы и медленно опустил руку.
Его взгляд упал на лицо покойника, глаза которого продолжали оставаться открытыми. Савелий провел по лицу, прикрывая их, упал рядом с телом и горько, безутешно заплакал…
Он плакал так, как могут плакать только сильные мужчины: глухо, надрывно, сжимая до боли в суставах тяжелые кулаки. Плакал от бессилия перед лицом смерти…
Скоро совсем рассвело. Яркое солнце нежно, словно понимая его и сопереживая горю, коснулось теплыми лучами его головы. Нервно вздрагивая от сдерживаемых рыданий, Савелий медленно поднялся с земли и, намеренно отворачиваясь от мертвого тела, подошел к дереву, отломал толстую ветку. Заострив ее финкой, подаренной Федором, выбрал более или менее свободное от камней место, рядом с высокой и стройной сосной, и с каким-то ожесточением начал копать…