Вспоминая каждую встречу, каждую минуту, проведенную с Лапой, Савелий часто ловил себя на странном ощущении то его охватывало страстное волнение, и он каждой клеточкой своего организма словно прикасался к ней, вновь и вновь переживая сладостные моменты, то вдруг она вызывала в нем непонятную тревогу. Отчего, почему?

В такие моменты он упрямо пытался найти ответ, но не находил его.

Происходила своеобразная борьба разума и сердцам разум улавливал фальшь, неискренность, а сердце убеждало в обратном. То же самое произошло и сейчас, и он решил отвлечься от этой темы и вернулся к мыслям о капитане Воронове. И снова память окунула в прошлое.

Выбрав день, после того как устроился на даче Ланы, Савелий поехал туда, где он провел столько радостных и счастливых (грустное и неприятное он стер из своей памяти, по крайней мере, ему так хотелось думать) детских лет.

В омском детдоме он провел года два, после чего его и нескольких еще ребятишек отправили в другие детские дома по банальной причине: нехватка жилплощади по санитарным нормам.

Память не подвела, и Савелий почти сразу отыскал дом, в котором Андрей проживал со своей тетушкой и в котором он бывал неоднократно, когда ее не было дома. Эти моменты Савелий вспоминал с особой нежностью: он досыта наедался дарами небольшого садика, а иногда и настоящими пирожками с настоящим вареньем, приготовленными тетушкой Андрея для какого-нибудь праздника.

Когда тетушка уезжала в город по делам, Андрюша сразу же сообщал об этом маленькому Савушке, и тот тайком сбегал из детдома. Воспитательница была строгой и никогда не разрешала ему ходить в гости к Андрюше. За самовольные отлучки он всегда наказывался: его на несколько часов запирали в темный сырой подвал, но Савушка, несмотря ни на какие наказания, в эти дни был по-настоящему счастлив.

Они играли «в войну», «в Чапаева», «в шпионов и разведчиков». Андрей учил его лазить по деревьям, плавать в небольшом водоеме, который находился в трех минутах ходьбы от дома и многому, многому другому, что ему потом пригодилось в жизни.

Савелий с нежной грустью ходил по местам своего детства и с огромной радостью находил их такими, какими помнил все время.

Вот развесистая ива, с которой Андрей ловко и бесстрашно сигал в воду. Савелий никак не мог преодолеть страх высоты, и никакие уговоры не могли заставить его взобраться выше, чем на метр. Но однажды, когда Андрей оставил его ненадолго на берегу, чтобы сбегать домой и принести чего-нибудь поесть, маленький Савушка осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии зрителей, затем взглянул на злополучное дерево, казавшееся огромным, плюнул себе на ладони, как это обычно делал Андрей, и упрямо полез вверх.

Ствол был толстым, казался скользким и непослушным, и он раза три-четыре скатывался вниз, не преодолев и двух метров. Каждый раз он больно стукался о землю, но это его не останавливало, а, напротив залезть наверх во что бы то ни стало. Должен! И не только забраться наверх, но и прыгнуть оттуда в воду.

Первую часть задуманного маленький Савушка выполнил, но вторую… Когда он оказался среди ветвей и глянул вниз, ему показалось, что вода находится где-то страшно далеко и он обязательно разобьется. У него закружилась от страха голова, и он обхватил ручонками ствол ивы. Тихо постанывая, стал готовиться к своей смерти.

Андрюша, вскоре вернувшийся с добрым ломтем краюхи, не обнаружил своего приятеля на берегу и в страхе начал бегать у воды, выкрикивая его имя. Андрей знал о страхе Савелия перед высотой, ему и в голову не могла прийти мысль взглянуть наверх, пока не услышал какие-то странные звуки.

— Андрю-ю-ю-ша-а-а! — тихо и жалобно скулил Савушка.

— Савка!? Ты?! Слава тебе, Господи! — обрадовался он. — Я уж подумал, что ты утонул. Это надо же: залез все-таки! Упрямый шельмец! — это слово часто говаривала ему тетка. — Неужели еще и прыгать будешь?

— Бу-у-у-у-д-у-у… — хныкал он. — Если руки оторвутся-а-а…

— Зацепился, что ли? — нахмурился Андрей. — Сейчас, погоди чуток, я помогу тебе! — Он начал быстро взбираться на дерево.

Савелий сейчас очень явственно вспомнил то чувство, что охватило его, когда он увидел взбирающегося к нему Андрюшу: стыд, злость на себя. Неужели он такой трус, что не сможет прыгнуть вниз?

Там же вода, а плавать он уже умеет. Да и прыгать он будет ногами вниз, а не как Андрей, вниз головой. Единственное, что нужно сделать, — это отпустить руки от дерева. Если он этого не сделает, то все будут думать, что он действительно законченный трус! Нет, этого нельзя допустить! Будь, что будет!

Савелий отпустил руки и полетел вниз. Ему казалось, что он летит очень долго, целую вечность! Какое же это упоение! Свободный полет. Душа запряталась куда-то глубоко-глубоко, к горлу подкатило что-то необъяснимо щекочущее. Ура! Он летит! Смотрите, он летит, как птица! Лети… в этот момент сначала ноги, а потом и его задница больно стукнулись о воду, и он мгновенно погрузился с головой, но тут же, заработав руками и ногами, выплыл и громко прокричал, выплевывая воду:

— Андрюша, ты видел? Видел? Я прыгнул! Прыгнул в воду, как ты! Ты видел, я не трус!?

— Видел, Савка, видел! Ты молодец! Самый настоящий молодец! — махал ему Андрюша с дерева, радуясь от души за друга.

— Я еще, еще хочу…

Савелий стоял перед заколоченной крест-накрест калиткой, и тяжелое предчувствие охватило его, защемило сердце. Он оглянулся вокруг, словно в поисках помощи и заметил согбенную под тяжестью лет сухонькую старушку. Одной рукой она опиралась на суковатую палку, а другой несла полную авоську с продуктами из сельмага.

— Здравствуйте, бабушка! Давайте помогу вам! — Савелий взял у нее сетку и пошел рядом.

— Вот спасибо, милой. Совсем упарилась: на автобус-то припозднилась и тащусь на ногах-то, — она не жаловалась, а просто ворчала вслух по привычке, потом пристально взглянула на Савелия. — Чтой-то не признаю тебя, милой?!

— А вы давно здесь живете?

— Давно не давно, а, почитай цельну жисть. И чей ты будешь? Не сродственник ли Вороновых? У ихнего дома, вижу, стоял.

— А вы Андрея Воронова давно видели? — с волнением спросил Савелий, словно не слыша ее вопроса.

— Так нет уже твою Андрея, — просто, без всяких эмоций проговорила старушка. — Погиб он. На войне проклятой и погиб. С год иль два тому будет. Вскоре и Зинка, его тетка, померла, царство ей небесное. — Она степенно перекрестилась и вновь взглянула на Савелия. — Я признала тебя, сынок. Вы дружковали с Андрюшкой-то. Имя твое только вот запамятовала.

— Савка я, — глухо проговорил он.

— Точно, Савушка! Ох и огольцы были, не приведи Господи! Ты, сынок, не держи в себе-то — заплачь и вскорости полегчает. Истину говорю! Да, давненько ты, милой, не был здеся, давненько, — она укоризненно покачала головой.

Савелию нечего было сказать в свое оправдание, и он пожал плечами.

— Спасибочки, милой, пришло я. Может быть, на чаек заглянешь? — старушка ткнула палкой в сторону своей древненькой, сильно покосившейся хибарки с двумя окнами. — Одна я и осталась: кто помер, кто уехал далече. Совсем забыли свою старую мать. — Ее глаза привычно заслезились. — Ладно, пойду, пожалуй, прилягу… замаялась совсем. Ох, ноженьки мои, ноженьки. — Старушка подхватила у Савелия свою авоську и, шаркая старенькими, почти развалившимися ботинками, поплелась к своему последнему прибежищу.

Савелий не помнил, как добрался до дачи Ланы: память кидала и кидала его в прошлое, когда они с Андреем бегали беззаботные и счастливые, несмотря на то, что не всегда ели досыта, не всегда имели одежду и обувку. Потом работа на заводе. Потом, потом Афганистан. Афганистан, где каждый человек рядом с тобой оценивался по самой высокой шкале. И часто ценою этой являлась сама жизнь.

Сидя на даче, обо всем этом и о многом другом размышлял Савелий, уставившись в одну точку перед собой. Со стороны могло показаться, что он внимательно слушал и смотрел на экран телевизора, где бушевали человеческие страсти, но его отсутствующий взгляд говорил о другом.

Лана вошла в комнату и увидела его неподвижную фигуру. Она была вся мокрая от дождя. Фильм уже кончился, и экран серебрился в темноте. Лана, решив, что он заснул, сняла плащ и тихонько повесила на гвоздь. Затем осторожно подошла к нему, чтобы испугать, но неожиданно заметила его открытые глаза и неподвижный взгляд, направленный в никуда:

— Добрый вечер, Савушка.

Савелий не отозвался: то ли не услышал, то ли не захотел услышать.

— Добрый вечер! — громче повторила она, прикоснувшись к его руке.

— Добрый вечер, Лана. Прости, не заметил, как ты вошла, — он проговорил это таким бесцветным тоном, что она с недоумением посмотрела в его глаза и хотела спросить что-то важное, но, увидев его взгляд, спросила совсем не то, что хотела:

— Ты ел что-нибудь, Савушка? Он ничего не ответил.

— Конечно же нет! — Лапа поняла, что он снова ушел в себя и не слышит ее. — Так… сейчас чтонибудь придумаем. — Она начала быстро распаковывать принесенные продукты, накрывать стол. Потом неожиданно остановилась, достала из бара бутылку виски. — Надо же как-нибудь расслабиться. — Налила полный бокал и подошла к нему. — Выпей, Савушка!

Он снова никак не отреагировал на ее слова, и Дала насильно сунула ему в руку бокал.

— Пей!

Он поднял на нее глаза, а посмотрел отсутствующе, как бы мимо.

— Пей, пей! — Лана сама взяла его руку с бокалом и поднесла к его губам.

Савелий начал машинально пить и выпил до конца, совершенно не поморщившись, словно пил воду. Лана поставила бокал на стол и присела рядом.

— Что-то случилось, Савушка? — тихо спросила она. Он не ответил и продолжал смотреть перед собой.

— С братом? — неожиданно догадалась Лана. Он ничего не ответил, опустил глаза вниз и чуть заметно кивнул.

— Его… Он убит? — с грустью прошептала девушка. Савелий еще ниже опустил голову.

— Может, напутали? Может, жив твой брат?! Тебя же тоже не было столько лет на родине.

— Ничего не напутали, — глухо выдавил он, затем не глядя взял бутылку и снова налил полный бокал. — Ты не была в Афгане и не знаешь, что это такое! — он начал повышать голос. — Ты никогда не видела трупы с вырезанными органами, отрезанными ушами, выколотыми глазами! Ты… — В этот момент Лана ласково погладила его руку, и Савелий оборвал себя на полуслове и быстро опрокинул виски в рот.

— Да, Савушка, ты прав, я никогда не была в Афганистане и, действительно, не знаю то, о чем ты говоришь, но раскисать не нужно! — эти слова она проговорила тихо, но твердо.

Савелий вновь налил полный бокал и хотел выпить, но девушка вдруг тревожно вскрикнула:

— Савушка!

Савелий вдруг взглянул на нее, потом на бокал, поставил его на стол и вновь повернулся к девушке, постепенно возвращаясь из своих воспоминаний. Глубоко вздохнув, он вытянул руки вперед, проделал медитационный пасс и вновь повернулся к Лане, на этот раз с виноватой улыбкой:

— Прости меня, Лана.

— Вот и хорошо! Наконец-то ты вернулся, а то был так далеко от меня, что я даже напугалась. — Лана быстро налила кофе и пододвинула к нему. — Ты обязательно должен выпить горячего кофе.

— Лана! Я очень прошу тебя поехать, сейчас со мной.

— Куда?

— Километров двести отсюда.

— На ночь глядя? — удивилась она. — Может, с утра?

— Нет. Я хочу, чтобы ты там увидела восход солнца. Палатку возьмем, покушать.

— Ты чего-то не договариваешь. Что случилось еще Савушка? — Она нахмурилась с тревогой.

— Через два дня я улетаю.

— Приняли?? — Она радостно захлопала в ладоши, но тут же перестала и тихо спросила. — Далеко?

— В Казахстан.

— Значите на шесть месяцев расстаемся, — На ее глаза навернулись слезы, но она тут же взяла себя в руки. — А, может быть, это и не так плохо: я же тоже уезжаю на два месяца в Финляндию, потом — в Ливан.

— С отцом?

— Нет, но это он меня пристроил. Чего это мы болтаем? Осталось двое суток, а мы еще здесь! — Лана стала быстро собираться в дорогу, бросая на ходу указания Савелию. — Спальные мешки наверху, в шкафу. Палатка — в гараже. Не забудь бар опустошить.

Они добрались на место к двенадцати часам ночи. Ярко светила луна, и ее отражение серебром рассыпалось в спокойной воде небольшой речушки. Стояла удивительная тишина, и вокруг не было ни души.

Савелий быстро и ловко установил палатку, расстелил в ней спальные мешки, укрепил фонарь, а Лана накрыла импровизированный стол:

— Ты не представляешь, Савушка, как я рада, что ты вытащил меня на природу! — Она чмокнула его в щеку и протянула бутылку шампанского, которую он с шумом открыл и разлил в фужеры.

— За что пьем? — с улыбкой спросил Савелий.

— За твои успехи! — Она звонко чокнулась и быстро выпила.

Потом, поставив фужер на импровизированный стол — кусок фанеры — обхватила руками свои колени. — Знаешь, Савушка, у каждого человека должен быть свой дом, куда он мог бы всегда вернуться. — Лана говорила торжественно, тихо, и, возможно, поэтому слова казались более весомыми, более важными. — И пока у тебя нет такого дома, возвращайся ко мне. Скажу честно, за эти дни я так привязалась к тебе, что расставаться просто невыносимо. Так что возвращайся, я буду ждать, — Неожиданно она, чтобы скрыть свое волнение, капризно воскликнула. — Да я тебе просто приказываю! Ты же знаешь, как я люблю командовать.

— Лана, — тихо прошептал Савелий. — У меня ничего нет позади, не будет, возможно, и впереди, — он замолчал и взглянул в ее глаза. — И ты для меня… Ты для меня…

Лана оборвала его слова долгим нежным поцелуем, потом отстранилась и прижалась губами к его руке.

— Савушка, милый, я очень рада, что мы встретились, но мне почему-то страшно. Может… Может тебе отказаться от этой работы? — Она вдруг запнулась, посмотрела на него и всплеснула руками. — Не слушай глупую бабу! Сама не знаю, что говорю! — Она бросилась к нему на шею и стала срывать с него одежду. — Милый, родной мой, Савушка. Хочу тебя! Всего и много. Где мой мальчик? Вот он! Сильный, нетерпеливый. Молчи, ничего не говори, Савушка, сегодня, буду говорить только я, ты будешь только внимать. — Лана нетерпеливо сорвала с себя платье и предстала перед ним голой, желанной. В свете фонаря ее загорелое тело, белея только узенькой полоской от плавочек, нервно вздрагивало от его прикосновении и извивалось в его сильных руках.

— Какой же ты сильный и нежный! Как здорово ты все умеешь. Да, так… так… Боже! Боже мой! Савушка, милый… Еще, еще… А-а-а! Неужели это я? Савушка-а-а-а!!!

Савелий проснулся очень рано и тут же выглянул наружу: солнце еще не встало, но незримо уже ощущалось его присутствие. Осторожно, чтобы не разбудить Лану, он выскочил из палатки босиком, сел на землю, скрестив ноги, и ушел внутрь себя.

Прошло несколько минут, прежде чем он вернулся в нормальное состояние. После этого встал, подошел к огромному дубу, рядом с которым стояла палатка, обошел вокруг него и остановился с той стороны, где ствол был чист от коры.

Нежно, стараясь не очень сильно скоблить обнаженное место, он провел несколько рад лезвием ножа, очищая от грязи и пыли, потом положил ладони на очищенное место и прижался губами к дереву. В этом положении он провел некоторое время, что-то нежно шепча лесному исполину, потом замолчал и взглянул вверх, на огромную крону. И дерево, словно откликаясь на его призыв, приветливо покачало ему своими ветвями. Сколько же лет прошло с того дня, когда он в последний раз навещал его? Сколько лет прошло, а дерево помнит его, передает ему свое тепло, свою силу: он это явственно почувствовал.

— Спасибо тебе, брат, — шепнул Савелий и оглянулся в сторону, где через считанные секунды должно было взойти солнце и осветить все вокруг. Савелий быстро подскочил к палатке, откинул полог и нежно притронулся к девушке:

— Вставай, милая, пропустишь самое прекрасное! Лана распахнула свои глазищи и тут же обвила его шею руками.

— Как здорово: вижу тебя во сне, открываю глаза, а ты передо мною!

— Она заразительно потянулась, но тут же воскликнула: — Что? Ты сказал, что могу пропустить самое прекрасное? Ну, уж нет! — она откинула в сторону покрывало и голышом выскочила из палатки. — Как здесь хорошо: тихо, уютно и красиво. Погода — прелесть!

— Лана, ты первая, кого я сюда привез, — тихо проговорил он и кивнул в сторону восходящего солнца: — Смотри! — а сам быстро подошел к самому берегу и опустился на скрещенные ноги лицом к солнцу.

Пожав плечами, Лана усмехнулась, наблюдая за Савелием, потом подошла и тоже опустилась на скрещенные ноги, повторив его позу. Так же выпрямила спину, положила ладони на свои колени и устремила взгляд в сторону солнца.

Деревья были так странно расположены, что солнечные лучи напоминали тонкие лучи лазерных установок, которые медленно передвигались по твоему телу, и там, где они прикасались, становилось удивительно тепло, покойно и приятно: макушка головы, лицо, грудь, живот, ноги.

Тело стало таким легким, свободным, что, казалось, достаточно одного движения — и взлетишь ввысь, как птица, и будешь парить в небе, разбрасывая свое тепло по земле.

Лана постепенно пришла в себя и скосила глаза в сторону Савелия: он сидел с закрытыми глазами, скрестив на груди руки, а его губы что-то шептали.

Когда солнце поднялось настолько, что осветило их полностью, Савелий открыл глаза, вскинул руки в сторону солнца и радостно воскликнул:

— Спасибо тебе, Светило! — Потом склонился лицом к земле, прикоснулся к ней губами, прошептал что-то и громко воскликнул снова:

— Спасибо тебе, Земля!

Лана смотрела на него широко распахнутыми глазами, словно пытаясь понять его, потом сложила руки на груди и в точности повторила все его движения и слова. После этого встала, подошла к нему, опустилась перед ним на колени и поклонилась и ему:

— Спасибо и тебе, милый мой! Никогда не могла подумать, что получу сегодня такое блаженство от слияния с природой. Это какое-то чудо! Я не ощущала себя. Прости, но не ощущала даже тебя рядом.

— Что ты, милая, так и должно быть, если ты ПОВЕРИЛА! — Он подошел к ней и помог подняться на ноги. — Я очень рад, что ты доверилась мне и сказала эти слова! Значит, все будет хорошо.

— Все время хочу спросить тебя и забываю: что это за наколка? Ты что, сидел? Можешь не отвечать, если не хочешь, — смущенно вздохнула Лана.

— Да, меня сажали. Потом разобрались и реабилитировали. — Савелий нахмурился, вновь окунувшись в прошлое, но тут же махнул рукой, словно отгоняя в сторону мысли. — А эту наколку мне сделали в Афгане. Это эмблема воздушных десантников. Видишь, парашют, самолеты.

— А я думала, череп с костями! — рассмеялась девушка. — Когда впервые увидела, даже напугалась. А почему Рэкс?

— Там мы себя так называли.

— На собачью кличку похоже. Ой, извини! — спохватилась она.

— И не подумаю! — рассмеялся Савелий. — У воздушных десантников действительно мертвая собачья хватка и реакция как у хорошей собаки, но… Однажды я прочитал у Набокова, что Раке, со староанглийского языка, означает Король. У них, оказывается, был тоже свой Кровавый Король — Рэд Рэкс, как у нас — Иван Грозный. Хотя и сравнение с собакой меня нисколько не расстраивает, — он подмигнул.

— Ты прав, — задумчиво проговорила Лана. — Иногда собаки намного лучше своих хозяев.