Джулия не успокоилась

Пока Константин Рокотов со своими партнерами занимается расследованием странной смерти Владимира Мордковича, не пора ли нам побывать в Америке и посмотреть, чем занимается жена Савелия Говоркова — Джулия?

Кто не читал книги «Бешеный жив!» или читал, но не помнит, на чем прервалось повествование о Джулии, напомним главные обстоятельства ее жизни в тот период.

Уверенная, что ее любимый Савелий убит преступниками, Джулия решает по–своему отомстить за его смерть. По ее мнению, российские правоохранительные органы не справляются с преступностью в стране, а потому она на свой лад наказывает особо оборзевших мерзавцев. Девушка владеет очень редким видом восточного боевого искусства под многозначительным названием «Одинокий воин».

Ранее в книгах о Бешеном вы могли встречаться с подробным описанием этой уникальной и очень эффективной борьбы. Достаточно напомнить, что в арсенале многообразных приемов имеется страшный удар под названием «атэми». Это удар отложенной смерти!

Его суть в том, что человек, профессионально им владеющий, не прикасаясь к противнику, а только за счет собственной накопленной внутренней энергии может вызвать немедленную смерть или растянуть смерть на часы, дни, месяцы, годы, а может вызвать недуг, который невозможно вылечить или уменьшить страдания потерпевшего.

Вся Москва в буквальном смысле встала на уши! То в одном, то в другом, то в третьем районе находили трупы, в основном мужчин, причину смерти которых можно было установить только при вскрытии. Причем при внешнем осмотре не обнаруживалось никаких повреждений, а при вскрытии констатировались отрыв селезенки, почки, легкого, даже сердца. Все были в панике! А органы правопорядка, несмотря на издевательства средств массовой информации, с трудом сдерживали ликование: все погибшие были закоренелыми преступниками, которым ранее удавалось избежать наказания.

Наконец‑то их настигло справедливое возмездие! Однако милиции нужно было что‑то делать, поскольку расследование взяли под контроль на самом верху.

Виртуозно ускользая от идущих по ее следу сотрудников правоохранительных органов, Джулия не учла одной существенной детали: своих уникальных ярко–рыжих волос! Сначала ее стал подозревать Константин Рокотов, но раньше него обо всем догадался Андрей Ростовский.

Рано или поздно на нее вышли бы и государственные сыщики. Вняв разуму и аргументам Рокотова, Джулия вылетела в Америку…

Необходимо заметить, что уговаривать ее долго не пришлось: она очень соскучилась по сыну, а потому без особых колебаний приняла решение возвратиться в Штаты. Понимая, что за ней, возможно, охотятся враги, она не решилась на прямые контакты с сыном до поры до времени и с болью наблюдала за ним со стороны.

После банкротства банка, где были аккумулированы основные средства Джулии, проблема обеспеченной нормальной жизни для нее и ее сына встала особенно остро. Помощь ей оказал русский банкир Глаголичев, которому она случайно спасла жизнь в офисе банка. Какие–никакие, а деньги вернулись к Джулии. Конечно, ни о каких излишествах теперь думать не приходилось. Как говорится: «Не до жиру — быть бы живу!»

Теоретически Джулия была очень богата, поскольку погибший от пули киллера Глаголичев оставил ей в наследство большую часть своего состояния. Но, во–первых, она еще юридически не вступила в права наследования, а во–вторых, сильно сомневалась в том, что ей вообще следует это делать.

Она опасалась, что капиталы покойного состоят преимущественно из полученных в результате различных финансовых махинаций «грязных» денег, которые могли в любой момент стать предметом пристального внимания специальных агентств, учрежденных во многих странах Запада специально для борьбы с отмыванием «грязных» денег.

Кроме того, она никак не могла забыть таинственную личность, фигурировавшую в компьютере Глаголичева под шифром «X».

Джулия понимала, что тогда ее спасло какое‑то чудо. При всем уважении и симпатии к Константину Рокотову она никак не могла поверить, что он был способен в одиночку противостоять человеку, которого откровенно боялся такой богатый и ушлый тип, как Глаголичев, бывший к тому же депутатом Государственной Думы.

Джулия резонно предполагала, что этот самый «X» не прочь наложить лапу на огромное наследство Глаголичева.

Сегодняшняя ее финансовая ситуация требовала принятия срочных мер, и потому Джулия уже подумывала расстаться со своим домом и прислугой, с которой почти сроднилась, подыскать квартирку поскромнее и всерьез посвятить свою жизнь маленькому Савушке.

В тот день Джулия, оттягивавшая до последнего, приняла наконец решение выставить дом на продажу. Проводив Савушку с его удивительно доброй няней Холидей Полли или, как она звала ее, Полечкой, Джулия попросила Нионилу, дородную повариху с Украины, приготовить богатый прощальный обед, на котором она собиралась объявить обслуге о неизбежном расставании после краха ее банка.

Кроме вышеназванных, в доме Джулии работали еще несколько человек. Это вечно улыбающийся здоровячок негр Билли — шофер и телохранитель Джулии. Чтобы вывести его из себя, нужно было совершить нечто такое, за что обычный человек запросто мог бы убить.

Дородная и внушительная горничная, редко улыбающаяся, но бесконечно преданная, белокурая немка Амалия, с успехом заменившая отбывшую на родину соотечественницу — Роз–Мари, которой несказанно повезло: умер какой‑то дальний родственник, и она оказалась единственной наследницей миллионного состояния с огромной океанской яхтой в придачу.

И, наконец, садовник Филл — тоже негр, причем весьма почтенного возраста, но он, в отличие от Билли, просил не называть его негром, а только афроамериканцем, в крайнем случае темнокожим, и очень обижался, если кто‑то не учитывал его пожеланий.

Нелишне заметить, что весь обслуживающий персонал неукоснительно придерживался правила, введенного Джулией еще со дня вселения в этот

дом: внутри него все были обязаны говорить только по–русски. Единственный, кому с большим трудом удавался этот «страшный» русский, был Филл. Поначалу он даже пытался бастовать, но когда никто его не поддержал и никто не захотел говорить с ним по–английски, волей–неволей пришлось осваивать азы незнакомого языка. Старый Филл настолько втянулся, что вскоре стал поправлять гордую немку Амалию, которой, оказывается, язык давался труднее, чем старому садовнику.

Джулия сидела за компьютером, блуждая по Интернету в поисках достойного покупателя на свой дом, когда в уличную дверь позвонили. Через несколько минут к ней в кабинет заглянула горничная Амалия.

Миссис Джулия, я могу взят возможность отрыват вашу внимателност для сообщения? — проговорила она с каменным выражением лица.

Про ее осанку нельзя точнее сказать, чем говорит об этом простой русский народ: «Словно оглоблю проглотила!»

Да, слушаю тебя, Амалия!

К вас дошел темный герр со странный фамилия… — Она наморщила лоб и тут же сдалась: — Нет, не можно сказат! — закончила она, и впервые Джулия заметила в ее глазах какое‑то движение мысли: казалось, что ей просто не терпится о чем‑то поведать своей хозяйке.

Ты явно что‑то хочешь мне сообщить? — подтолкнула ее к ответу Джулия, уверенная, что сама она никогда бы не решилась.

Я думать… нет, я твердо знать, что господин, тот, что стоят там, в прихожая, не очень мужчина. — Амалия вдруг смущенно опустила глаза.

О чем ты, Амалия? — не сразу поняла Джулия.

Ну… — замялась горничная, — я не знать это по–русски… По–английски блю–мен…

Господи, голубой, что ли? — Джулия расхохоталась. — Кажется, я знаю, кто это… Эммануэл Элсуорд или, как его называют в некоторых кругах, Длинноногая Эмми, не так ли, Амалия?

Точно так, миссис Джулия! — Она едва ли не впервые позволила себе улыбнуться. — Как смешно: Длинноногая Эмми! — повторила Амалия, но тут же стерла улыбку с лица и спросила: — Что он может услышат, миссис Джулия?

Проводи его в гостиную и скажи, что я сейчас выйду. И попроси Нионилу приготовить кофе и подать бутерброды с черной икрой.

С черный икра? Но это же такая дорого! — У нее глаза на лоб полезли.

Не дороже денег, дорогая Амалия, а Эмми будет приятно: он не просто обожает, а влюблен в черную икру и называет ее русскими рыбьими яйцами.

Рыбьими яйцами? — ужаснулась горничная и на полном серьезе выдохнула как бы про себя: — Идиот!

Амалия! — предупреждающе воскликнула

Джулия.

Иду, миссис Джулия, иду! — невозмутимо отозвалась та и с гордой осанкой выплыла из кабинета.

Сменив домашний халат на джинсы и ярко–синюю кофточку, Джулия буквально впорхнула в гостиную. Эммануэл сидел за столиком и рассматривал русские журналы. На нем был яркий дорогой костюм от Армани голубого цвета. Из‑под пиджака кричаще выглядывало оранжевое жабо. Пышная прическа а–ля Бриджит Бардо и ярко наманикюренные длинные ногти недвусмысленно подчеркивали его ориентацию.

Господи, милая Джулия, вы стали еще более прекрасны! — томным бархатным голосом произнес он: — Как жалко, что я не мужчина: влюбился бы просто без памяти! — Он кокетливо склонил голову и отвел мизинец в сторону.

Ты тоже похороше… — Джулия запнулась, не зная, как сказать, Эммануэл пришел на помощь:

Похорошела, милочка, похорошела! — Он довольно рассмеялся. — Я осталась все той же Длинноногой Эмми, какой и была. Спасибо за комплимент, дорогая Джулия! Стараюсь следить за собой.

Какими судьбами, Эмми, ты оказалась… — начала спрашивать Джулия, но тут Амалия вкатила столик на колесиках, на котором стояли чашки с кофе и тартинки с черной икрой.

Господи, Джулечка, вы не забыли, как я люблю ваши русские рыбьи яйца! — Он даже захлопал в ладоши и едва ли не подряд сунул в рот три тартинки. — Боже, умереть не встать! — смакуя, выплескивал он свои эмоции.

Быстро насытившись, он запил чашечкой кофе и удовлетворенно воскликнул:

Это хай–класс!

Очень рада, что удалось доставить тебе удовольствие, — заметила Джулия, потом прямо сказала: — Ты, Эмми, пришла как раз в тот несчастливый для меня день, когда я решила расстаться с этим домом. Так что ты чудом застал меня здесь.

Как, вам надоел этот дом? — удивился Эммануэл. — Или он стал мал для вас и вашего ребенка? Кстати, сколько Савочке: годик, два или больше?

Два с половиной уже…

Как бежит время! — всплеснул руками Эммануэл. — Так чем же вас не устраивает этот уютный домик?

Всем устраивает, кроме денег, которые нужно тратить на его содержание… и тратить, как ты знаешь, регулярно. — Джулия огорченно вздохнула

и машинально огляделась по сторонам. — Кому как не тебе знать, что произошло с моими акциями этой дурацкой компании «Энрон»?

Господи, милая Джулия, стоит ли огорчаться потере пары сотен тысяч баксов, если вы в это же время увеличили свои капиталы едва ли не вдвое? — с лукавым кокетством проговорил Эммануэл, но его тон был вполне серьезным.

О чем это ты, Эмми? — не поняла Джулия. — О каких капиталах ты говоришь?

Дорогая Джулия, — торжественно начал Эммануэл, — хотя мне больше нравилось имя Розочка, надеюсь, вы не забыли, что я до сих пор являюсь вашим поверенным в той самой фирме, куда ваш будущий супруг перевел десять миллионов долларов на вашу учебу и вашу жизнь здесь?

Разумеется, помню, но какая сейчас разница, если банк, в котором лежали все мои деньги, обанкротился?

Разница существенная, милая Джулия. — Он многозначительно поднял кверху указательный палец. — Дело в том, что когда‑то я вам дал слово, что Длинноногая Эмми из кожи вылезет, но вы никогда не будете ни в чем нуждаться! Помните?

Ты с первого дня был очень любезен по отношению ко мне, — улыбнулась Джулия.

Любезность в карман не положишь. — Он усмехнулся. — Дело в том, что мне удалось застраховать все ваши акции под очень большой процент. Тогда даже в кошмарном сне никому не могло присниться, что такая мощная корпорация, как «Энрон», может лопнуть. Помнится, от своего шефа я получил серьезный нагоняй, когда он узнал, что я потратился на страхование ваших финансовых операций.

И ты мне ничего не сказал? — укоризненно проговорила Джулия. — А сейчас как?

А сейчас я занимаю место того самого босса, который тогда мне всыпал… — важно ответил он и с улыбкой добавил: — Кстати, он потерял почти все свои сбережения.

Бедняга!

Каждому быть бы таким беднягой, — ухмыльнулся Эммануэл. — Он потерял все свои сбережения, которые были в акциях «Энрона» и Уорлд Ком, но не перестал быть миллионером…

Так ты хочешь сказать, что я не только не обеднела после этих банкротств, но даже стала еще более богатой, чем раньше? Я правильно поняла?

Именно так! Я догадывался о всех ваших переживаниях и волнениях и прошу простить меня за то, что до поры не говорил вам: я этого не мог раньше сделать, не дождавшись, пока не придет ответ из Арбитражного суда штата Нью–Йорк, который полностью удовлетворил наш с вами иск. Вот, — он поднял с пола дипломат, раскрыл его и вытащил документы, — прошу!

Господи! — невольно воскликнула Джулия. — Пятнадцать миллионов долларов! Это мне не снится?

Пятнадцать миллионов четыреста пятьдесят четыре тысячи восемьсот двадцать девять долларов и пятьдесят четыре цента! — спокойно поправил Эммануэл, потом добавил: — Мои комиссионные из этой суммы уже вычтены.

Вы довольны?

Еще бы! Благодаря этим комиссионным фирма стала моей: так что вы, дорогая Джулия, видите перед собой новоиспеченного хозяина одной из мощных юридических фирм! — Он горделиво выпрямился.

Господи, даже не знаю, как тебя благодарить, Эммочка! — едва ли не со слезами на глазах воскликнула Джулия.

Вполне достаточно будет продлить наше партнерство еще на пять лет.

Да хоть на десять! — выпалила она.

Нет, милая Джулия, как клиентке, благодаря которой я так поднялся, а также как ваш поверенный, я обязан предупредить вас, что оптимальный для клиента срок в подобных сделках — пять лет! — решительно заявил он. — Для моей фирмы, конечно же, выгоднее больший срок, но у меня рука не поднимается наживаться на вас таким обманным способом.

Хорошо, как скажешь, дорогая Эмми, пять так пять. Ты подготовил документы?

Вот, пожалуйста. — Он открыл другую папку.

Джулия хотела уже подписать не читая, как Эммануэл возмущенно вырвал из‑под ее руки документ.

Господи, Джулия, дорогая, как так можно! — укоризненно воскликнул он. — Как можно подписывать документ не читая?

Но ты же вернул меня к жизни! Как я могу не доверять тебе, дорогая Эмми? — удивилась Джулия.

Господи, да вы просто святая, Джулия! Таких днем с огнем не сыщешь! Клянусь, больше никогда даже в мыслях не будет ничего подобного! — Он решительно порвал документ на мелкие клочки и положил перед нею другой.

Подписывать? — простодушно улыбнулась она, быстро пробежав текст глазами и оценив его по достоинству.

Первый документ она тоже прочитала и, конечно же, и не думала подписывать: хотела понять, кто перед ней — человек, который искренне заботится о ее благосостоянии, или тот, кто хочет нажиться на ее доверии. Джулия была очень рада, что не ошиблась в этом чуть сумасбродном парне.

Можете подписывать безо всяких сомнений, — искренне произнес Эммануэл.

Когда они покончили с формальностями, новоиспеченный владелец фирмы вытащил из дипломата бутылку очень дорогого французского шампанского «Дом Периньон».

С благодарностью за доверие, когда‑то оказанное Длинноногой Эмми! — торжественно произнес он.

А чего это вы тут празднуете без меня? — раздался ехидный женский голос, и к ним ввалилась давняя подруга Джулии.

Да есть что, — ответила Джулия и повернулась к Эммануэлу: — Позволь тебе представить… — она вновь взглянула на подругу, — тебя как сейчас зовут, Лариса или продолжаешь Леной обзываться? — с улыбкой спросила она.

Вернулась к истокам! — отмахнулась та и жеманно протянула руку незнакомцу: — Лариса!

Эмми! — по–женски присел тот, отзываясь на рукопожатие.

Лариса недоуменно взглянула на Джулию.

Если точно, то Длинноногая Эмми! — многозначительно пояснила та.

Поняла… — Лариса глубоко вздохнула, — вот не везет! Как только понравится кто‑то, то оказывается или женатым, или… любит тех же, кого и я.

Спасибо за «понравится», — улыбнулся Эммануэл. — А что это за чехарда с именами: то Лена, то Лариса?

Вообще‑то я при рождении названа Ларисой, но однажды встречалась с парнем, который был просто помешан на Елене Прекрасной и только так ко мне обращался, а мне‑то до фени: хоть горшком называй, только бы в печь на засовывали!

А вы душка, Лариса! — хихикнул Эммануэл, — за это стоит выпить!

Еще бы!

Как тебе удалось Амалию миновать? — спросила Джулия.

У нас с ней вооруженный нейтралитет, — ответила Лариса.

Очень интересно… — недоверчиво протянула Джулия, — как‑то не похоже на мою немочку.

Это точно, — согласился и Эммануэл.

Дело в том, что я знаю одну фразу по–немецки, от которой та когда‑то пришла в такой восторг, что с той поры не смеет ограничивать мою свободу в твоем доме.

Могу себе представить что это за фраза… — ухмыльнулась Джулия.

А мне можно ее услышать? — поинтересовался Эммануэл.

Нет, это останется нашим маленьким женским секретом, — категорически возразила Лариса.

Мне бы такого друга найти, который настолько легко справляется с такой фурией, как Амалия, — мечтательно проговорил Эммануэл.

О, ты попал в самое яблочко, — подхватила Джулия, — моя подруга лучшая сваха Нью–Йорка!

Лучшая не лучшая, а твою тетку уже дважды замуж выдала, — похвасталась Лариса.

Зиночку Александровну? Два раза?! — удивленно воскликнул Эммануэл.

Два раза, — кивнула Джулия. — Первый раз познакомила с профессором — своим репетитором по английскому…

Что, оказался не очень подходящим?

Кто, Ричард? Ты что? Она в него с первого взгляда влюбилась, пылинки сдувала…

Так что же случилось? Почему они расстались? — нетерпеливо спросил Эммануэл.

Они не расстались. В их судьбу вмешался водитель–наркоман, и пришлось машину распиливать, чтобы достать Ричарда. — Джулия вздохнула с грустью.

Долго Зинаида Александровна переживала гибель своего мужа, но однажды я все‑таки переломила ситуацию: нашла отличную замену, тоже, кстати, бывший мой репетитор, интеллигентный, общительный, да к тому же у него русские корни: Матвей Петрович Смирнофф…

Уж не родственник ли он производителя знаменитой русской водки? — спросил Эммануэл, поразив собеседниц своей осведомленностью.

Все возможно… До этого и ему не везло, бедняге! Представляешь, жена умерла от рака, остался один с сыном. Потом женил сына, сам попытался жениться, но попалась такая стерва, что бежал от нее без оглядки. Мне удалось с огромным трудом уговорить его повидаться с Зинаидой Александровной, а теперь оба меня каждый раз благодарят. А что, отличная пара получилась!

Согласна: друг без друга и дня не могут прожить. Не знаю, насколько я права, но мне кажется, что скоро у меня появится племянник или племянница.

С чего ты взяла? — спросила Лариса.

Так… наблюдения из собственного опыта, так сказать, — с загадочным взглядом покачала головой Джулия.

Господи! — всплеснула руками Лариса. — Я чего к тебе пришла: нашла отличного покупателя на твой дом! Дает в полтора раза больше, чем ты рассчитывала.

Опоздала ты, подруга, — Джулия красноречиво посмотрела на Эммануэла.

Как, Эмми покупает твой дом? — растерялась Лариса.

Ну что, вы мисс Лариса! Я принес весть, благодаря которой мисс Джулия может себе позволить больше не беспокоиться о продаже дома или чего- то еще…

Неужели нашелся меценат, который решил оплачивать его содержание?

Нет, подруга, я сама в состоянии обеспечить себя и сына на подобающем уровне.

Как? — все еще не доходило до Ларисы.

Эммануэл является управляющим всеми моими финансовыми делами, и ему удалось не только спасти меня от банкротства, но и приумножить мой капитал, — не без некоторой торжественности в голосе произнесла Джулия.

Господи, теперь я понимаю, почему вы пьете такое дорогое шампанское… Поздравляю! От всего сердца поздравляю, душечка! — Лариса обняла подругу за шею.

Так что придется тебе извиняться перед «покупателем», — развела руками Джулия.

Извиняться? — фыркнула та. — Извиняться будет он! За то, что долго тянул… А, бог с ним! Давайте лучше выпьем, подру… — Она запнулась, взглянув на Эммануэла, и закончила: — Подруги! Я так рада за тебя, Джулька! А потому живи долго! Как говорил… — она взглянула ей в глаза.

Так говорил мой Савушка… — с грустью в голосе ответила Джулия, затем чокнулась с ними и поднесла бокал ко рту.

Она пила долго. Мысли явно унесли ее далеко от сидящих за столом. Словно догадываясь о ее состоянии, Лариса с Эммануэлом оставили ее в покое и вступили в ни к чему не обязывающие разговоры.

При упоминании о Савелии Джулия действительно забыла о присутствующих и окунулась в не такое уж и далекое прошлое. Чаще всего она вспоминала их любовные игры в бассейне. Вероятно, потому‑то ей не хотелось расставаться с этим домом. С ним связаны лучшие дни жизни с Савелием — дни любви и счастья, рождения маленького

Савушки. Даже трагические события она вспоминала с трепетной тоской: они объединяли их, накрепко скрепляли их души.

Сейчас, сидя за столом, она мысленно перенеслась в тот час, когда она нежилась у бассейна под сентябрьскими солнечными лучами и дремала. Она не слышала, как подошел Савелий, но ощутила его присутствие задолго до его ласкового прикосновения.

В тот день, занимаясь физическими упражнениями, она потянула спинную мышцу, но никому не сказала об этом, надеясь, что боль сама скоро пройдет. Однако она не исчезала, более того, перешла в постоянную и ноющую. И вдруг руки Савелия прикоснулись именно к этому месту. Описали пару кругов, потом произвели странное, как бы захватывающее движение, и она явственно ощутила, как из‑под ее кожи руки Савелия словно извлекли нечто тяжелое и неприятное.

И стоило Савелию это нечто «отбросить» в сторону, как Джулия ощутила такую легкость во всем теле, что если до этого она не без тревоги думала о том, как ей удастся перетерпеть боль, если милому захочется освоить с ней какую‑нибудь новую любовную позу, то сейчас Джулию охватил такой трепет желания, что она стремительно повернулась к нему, обхватила его мощную шею руками и впилась своими влажными нетерпеливыми губами в его губы.

Хорошо понимая, что с ней происходит, Савелий прильнул к ней всем телом, и они замерли, словно постигая таинство соприкосновения и исследуя каждую клеточку своих естеств. Это было столь восхитительно, что даже сейчас, когда минуло столько времени, Джулия, при одном лишь воспоминании о том состоянии, мгновенно окунулась в него, и ее девочка тут же отозвалась влагой. Ее рука потянулась вниз, чтобы прийти на помощь и, конечно, не остановилась бы, если бы…

Если бы ее, как нельзя кстати, не окликнула Лариса:

Ты знаешь, Джулечка, со мною явно что‑то происходит.

Что? — встрепенулась та, еще не отойдя от охватившего ее состояния возбуждения.

Да ты, никак, еще не возвратилась из «дальних странствий»! — с улыбкой подколола ее Лариса.

Да вернулась уже, вернулась! — не очень радостно отмахнулась Джулия. — Извини, о чем ты?

Говорю, что со мною явно что‑то происходит…

И что же?

Ты же отлично знаешь, какая я на самом деле стерва, ведь так?

Эммануэл зааплодировал:

Браво, Лариса! Редко кто может с такой откровенностью сказать о себе!

Погоди, подружка, помолчи! — оборвала та. — Мне нужно выговориться!

Между прочим, я никогда не считала и не считаю тебя стервой, — искренне заявила Джулия.

И напрасно, — мотнула головой Лариса. — Твоя тетка была права на все сто, с трудом переваривая мое присутствие и наше с тобой общение.

Ты преувеличиваешь, — попыталась возразить Джулия.

Не пытайся сгладить! Зинуля была действительно права, и я очень ей благодарна за то, что она не скрывала своих эмоций на мой счет. Вполне возможно, что она оказалась тем единственным человеком, который заставил меня взглянуть на себя со стороны. — Она повернулась к Эммануэлу: — Отличное занятие, скажу я тебе, Длинноногая Эмми! — и снова обратилась к Джулии: — Взглянула я, значит, на себя и ужаснулась: как же мои близкие переносят такую стерву? Подумала я так, заперлась в своей комнате, открыла бутылку виски и пару дней, прикладываясь по глоточку, проанализировала всю свою жизнь, не приукрашая ее и совершенно не щадя свое самолюбие. Прикинь, вспомнила даже и то, как хотела отбить у тебя Савелия. Прекрасно понимая, что этого мне никогда не достичь, я хотела любым способом хотя бы затащить его в постель. Ты уж прости меня, подлую!

Я давно простила тебя, — тихо ответила Джулия.

Спасибо! — с горячностью воскликнула Лариса и залпом опрокинула в рот остатки шампанского прямо из бутылки.

Может, не стоит? — Джулия опустила ладонь ей на плечо.

Так она уже пустая, — кивнула та на бутылку.

Я не о шампанском, а о твоем душевном обнажении.

Браво! Пять баллов, Джулечка! — зааплодировала Лариса. — Как точно ты сказала: «Душевное обнажение»! Понимаешь, подружка ты моя милая, это самое обнажение мне сейчас и нужно, как кислород всему живому! Мне необходимо высказаться, чтобы не сгрызть себя изнутри…

Девочки, извините, но мне пора, — повинуясь чувству такта, проговорил Эммануэл, встав из‑за стола.

Что, заскучала, Эммочка? — спросила Джулия.

Никак нет, — возразил он, — действительно дела…

Хорошо, я провожу.

Не стоит. Звони, если что.

Ты тоже.

Непременно. Рад был нашей встрече, мисс Лариса.

И мне приятно.

Когда Эммануэл вышел, Джулия долго смотрела в глаза Ларисы, словно решая говорить или нет. Та тоже молчала, ощутив ненужность слов в данный момент.

Знаешь, подруга, ты права: Зинуля часто пыталась предупредить меня, какая ты стерва.

Вот! — Лариса победоносно вскинула указательный палец.

Погоди! — оборвала подругу Джулия. — И всякий раз я возражала ей, говоря, какая ты заботливая и нежная подруга. И знаешь, что мне на это говорила тетка?

Что тебе нужно быть геологом, — со вздохом ответила Лариса, — потому что ты так глубоко копаешь и находишь во мне даже то, чего во мне нет и в помине.

Господи, откуда…

Зинуля сама мне и сказала. — Она вдруг весело расхохоталась, и ее смех подхватила и Джулия.

Они смеялись долго и заразительно. Это был необходимый смех, очищающий душу, соединяющий и вселяющий надежду на еще более прочные взаимоотношения. Перестав смеяться, они помолчали немного: каждый думал о своем.

Наконец Лариса задумчиво сказала:

Я действительно благодарна тебе, моя милая подруга: ты была столь терпима к моим стервозным проявлениям, ты так верила, что во мне есть и нечто хорошее, что буквально заставила и саму меня поверить в это. Клянусь, я стала другой, и преданнее меня у тебя вряд ли кто будет.

В ее голосе было столько искренности, что Джулия молча обняла ее, прижала к своей груди, и они вдруг заплакали, с надрывом, по–бабьи…

Мамочка, тетя Лариса, почему вы плачете? — раздался в дверях звонкий голос Савушки.

Что ты, деточка, мы не плачем, мы так смеемся, — возразила Лариса, широко улыбнувшись ребенку.

Ага, а почему тогда слезки на глазках? — рассудительно спросил тот.

Эти слезки, сыночек, от смеха, — пояснила Джулия. — Когда долго смеешься, могут появиться слезки.

А вы долго смеялись?

Долго–долго, — ответила Лариса, — иди‑ка ко мне. Боже, какой же ты стал тяжелый!

Так человек же растет, — совсем по–взрослому ответил Савушка.

Еще как растет! — весело воскликнула Лариса и попыталась подкинуть его на руках. Так она делала не раз: это «упражнение» ему особенно нравилось. Сейчас ей удалось только оторвать его от пола, подкинуть не хватило сил.

Не стоит, тетя Лариса, а то еще надорветесь и у вас малышек не будет.

Каких малышек? — не поняла она.

Как каких, — он пожал плечами и укоризненно взглянул на Ларису, — как я у моей мамы…

Господи, где ты наслушался таких вещей?

Так мама Полли сказала.

Тебе так сказала Полли? — недовольно нахмурилась Джулия.

Да не мне, мамочка! Сегодня нам встретилась ее знакомая, которая тоже попыталась меня поднять, так мама Полли и сказала ей: «Смотри, не надорвись, а то детишек не будет!»

Савушка рассказывал все с таким серьезным выражением лица, что подруги с трудом удерживались от смеха.

Боже, милый Савушка, как же ты у меня повзрослел! — Джулия крепко прижала его к груди.

А смотри, тетя Лариса, какой я сильный! — мальчуган обнажил бицепс, согнул руку в локте и сжал ее в кулак.

Слушай, подруга, смех смехом, а бугорок‑то действительно твердый, — покачала головой Лариса.

Наш Сэнсэй поработал на славу. Он говорит, что Савушка очень талантливый и он еще удивит мир, — хвастливо проговорила Джулия.

Сэнсэй? — нахмурилась Лариса, — почему я о нем ничего не знаю?

Когда он появился в моей жизни, мы были в ссоре, а потом… — она пожала плечами, — как‑то разговор не заходил. Он из Японии, его фамилия относится к одному очень уважаемому и древнему роду. Его зовут Токугава Кадзу, однако все его родственники погибли, и он не смог жить в своей стране. Перебрался в Америку, а здесь его зовут Грейт!

Познакомишь?

Только в том случае, если он сам изъявит желание.

Сам? — удивилась она.

Иначе ничего не получится.

Ты меня заинтриговала. Сколько ему лет?

Сэнсэй не имеет возраста, — машинально ответила Джулия и укоризненно покачала головой. — И думать забудь: он придерживается обычаев древних монахов из его рода, которые давали обет безбрачия.

Так я и не собираюсь звать его под венец!

Для таких, как наш Сэнсэй, понятие пола вообще не имеет смысла: и в мужчине, и в женщине он видит только воина или работягу.

Кого же он видит в тебе?

Во мне, естественно, воина! — серьезно ответила Джулия.

И во мне! — подхватил Савушка.

А вот в отношении тебя у меня нет никаких сомнений! — весело воскликнула Джулия, затем подхватила его и легко подкинула чуть ли не до потолка.

Ничего себе, — едва не выругалась Лариса, — если бы не увидела собственными глазами, не поверила бы ни за что! Кажется, я начинаю заранее уважать твоего Сэнсэя!

Я ему передам, — улыбнулась Джулия, затем тихонько опустила сына на пол. — Ну что, любимый, обедать и спать?

He–а, обедать не нужно, сразу спать.

Это почему обедать не нужно?

Потому что меня мама Полли уже покормила.

Тогда ладно… — Джулия взглянула на Ларису, — подождешь или как?

Нет, подружка, пойду, пожалуй… Во мне сейчас столько мыслей роятся, что хочется побыть одной и поразмышлять о вечном, — на полном серьезе проговорила она.

Что ж, Ларчик, похоже, ты действительно изменилась, — задумчиво согласилась Джулия.

Надеюсь, не в худшую сторону?

Наверняка в лучшую!..

Они проводили гостью до выхода и отправились в детскую. Почитав Савушке пару сказок перед сном, Джулия не заметила, как и сама задремала…

Ее сон был тревожным и беспокойным. Среди абсолютной тьмы возникали, буквально на мгновение, яркие вспышки, но они были столь коротки, что ослепляли и не давали ничего рассмотреть. Постепенно привыкнув к ритму вспышек, Джулия сумела нечто зафиксировать… и в этот же миг вспышки прекратились…

Джулия прилагала все силы, пытаясь «рассмотреть» это нечто, но никак не могла сосредоточиться, чтобы увидеть конкретный объект.

И вдруг тревожное чувство охватила ее. Нет, она ничего не разглядела, она просто почувствовала, даже не почувствовала, а поняла, что это был тот старик в белом, который был Учителем ее Савелия. И как только она поняла это, Джулии показалось, что она расслышала и его голос:

— Все будет хорошо… — сказал он, и ее беспокойство постепенно отступило: воцарилась тишина.

«Господи, что Он имел в виду? — подумала Джулия. — Как может быть все хорошо, если Савелий погиб?»

И едва она закончила эту мысленную фразу, как явственно ощутила, как к ее губам кто‑то прикоснулся.

«Кто ты?» — едва не закричала она, но тут же ПОНЯЛА: это было прикосновение Савелия.

Джулия даже ощутила ЕГО запах, ЕГО ауру. Это было столь прекрасно, что не хотелось просыпаться. Хотелось всегда пребывать в этом сне, чтобы раз за разом испытывать такое чудесное ощущение…

И снова, едва к ней пришла эта мысль, как прикосновение исчезло. Она оглянулась, пытаясь обнаружить своего милого, и тут увидела, как иссохшая, с потемневшей от времени кожей старческая рука прикасается к левому предплечью маленького Савушки. От этого прикосновения тот вскрикнул и…

Джулия проснулась и увидела рядом безмятежно посапывающего сына.

И вдруг ее взгляд остановился на его предплечье. Джулия испуганно и удивленно вздрогнула: на коже она увидела знак удлиненного ромба. Он был точно такой же формы, что и у Савелия, только меньшего размера. Прикоснувшись к нему, Джулия ощутила жар, какой бывает, когда есть воспаление на коже.

Она поняла, что это след от ожога. Быстро вскочив с кровати, она сбегала за Полли и привела ее в детскую.

Скажи‑ка, Полли, тебе известно, откуда это у Савушки? — указала она на ожог.

Господи, мисс Джулия, мы вернулись с прогулки, я его искупала под душем и клянусь вам, ничего подобного не было! — женщина даже воздела руки к небу.

Я верю, Полли, иди к себе…

Джулия поняла, что виденный ею сон очень важен, но для чего и для кого?