Перебирая поступившие к нему письма простых граждан к Президенту страны, Молоканов пытался сосредоточиться на них, но почему‑то никак не мог: отвлекало внутреннее беспокойство. Оно было связано с новостью, полученной от коллег, которые сообщили по секрету, что грядет очередная чистка в их отделе. Нет, Молоканов не боялся потерять работу: он был уверен, что с его опытом ему ничего не грозит. Просто он притерся к окружающим людям, знает их подноготную, знает, кому можно доверять, с кем требуется повышенная бдительность. А с приходом новых сотрудников придется начинать все сначала…

Взглянув на часы, он уже хотел отправиться на обед, когда прозвучал вызов по селектору. Этой незамысловатой музыкальной фразы побаивались все сотрудники отдела: она означала, что начальник требует к себе.

Мало ли почему о тебе вспомнило руководство? Однако практика неумолимо доказывала, что существуют только две причины такого «внимания»: либо тебя решили поощрить, либо всыпать по первое число. Нетрудно догадаться, что по статистике вторая причина преобладала. Отсюда и внутреннее беспокойство, когда звучит мелодия вызова.

Молоканов всегда вздрагивал, услышав ее, но в этот раз он не ощутил никакого беспокойства.

Более того, испытал даже некоторое злорадное чувство, когда музыка прозвучала несколько раз, а он не торопился ответить.

Наконец, удовлетворив свое самолюбие, он нажал кнопку ответа и спокойно произнес:

Слушаю вас, Кирилл Мефодиевич.

Почему сразу не ответил? — недовольно спросил тот.

Разговаривал по межгороду…

Зайди‑ка ко мне!

Документы какие‑нибудь прихватить?

Нет, разговор сугубо личный…

Хорошо…

Отключив связь, Молоканов наморщил лоб:

«Интересно, что за «личный разговор»? — подумал он. — Неужели кто‑то настучал на меня? Хотя, если судить по его тону, то вряд ли… Ладно, чего гадать? Не пройдет и пяти минут, как туман рассеется…»

Довольно приятным голосом напевая песню Владимира Высоцкого, Молоканов закрыл на ключ свой кабинет и направился к лифту: начальство, как и подобает, находилось этажом выше…

Аристарх Петрович, что с вами? — многозначительным тоном спросила Ксения, секретарь начальника отдела, когда он, постучавшись, вошел в приемную.

Молоканов растерянно уставился на девушку. По полногрудой красавице сохло почти все мужское население их отдела. Не минула сия страсть и Молоканова. Но первые же знаки его внимания были столь недвусмысленно отвергнуты Ксенией,

что он стушевался и с тех пор старался как можно реже пересекаться с этой острой на язык девицей.

Вот и сейчас, явившись к начальству по вызову, Аристарх Петрович, услышав ее странный вопрос, приготовился к какому‑нибудь саркастическому комментарию на свой счет.

И что же со мной такого необычного? — настороженно спросил Молоканов.

Вы как‑то… — она задумалась, Пытаясь найти слова, — разом изменились, что ли?

В каком смысле? — не понял Аристарх Петрович.

Даже и не знаю… — Девица снова задумалась. — Если бы вы были женщиной, я сказала бы, что внезапно похорошели. В общем, мужественнее стали, одеваетесь со вкусом…

И все? — Молоканов ожидал еще какого‑нибудь подвоха.

И она это заметила:

Да нет, Аристарх Петрович, я серьезно, без всяких там подколок.

Ксения впервые обратилась к нему по имени–отчеству, и Молоканову показалось, что девушка говорит искренне. С одной стороны, это было приятно, но и заставило озаботиться: в планы Аристарха Петровича совсем не входило излишнее внимание к нему на службе.

Ничего серьезного не произошло, — от смущения лицо Молоканова покрылось красными пятнами, — просто на премиальные немного обновил свой гардероб. — Он попытался переменить тему: — Шеф вызывал, он на месте?

— И все‑таки вы здорово изменились, и вам это очень идет, — не унималась секретарша. — Я бы даже не отказалась сходить с вами в театр, помнится, вы предлагали… — в голосе девушки прозвучало даже некоторое волнение, — или, может, передумали?

Это было так давно… — Молоканов совсем потерял дар речи и не знал, куда деть руки. — Так я могу зайти?

Конечно, Аристарх Петрович!

Когда он вошел в кабинет начальника отдела, то услышал тот же вопрос, какой задала Ксения:

Что с вами, Аристарх Петрович?

О чем вы? — с обидой спросил Молоканов.

Мне показалось, что вы чем‑то взволнованы.

«Этого еще не хватало», — подумал Молоканов,

а вслух сказал:

Я всегда нервничаю, когда начальство вызывает. Вы ведь, Кирилл Мефодиевич, вызывали?

Вызывал… Помнится, вы как‑то упоминали о знакомстве с неким китайским кудесником… как его?.. Сяо… бао…

Профессор Чжао Бин, — подсказал Аристарх Петрович.

Вот–вот, — обрадовался начальник и с усмешкой спросил: — Случайно он не герой анекдота, который мне тут рассказали?

Какого?

Про трех китайцев… Не слышали?

Нет…

Договорились, значит, три китайца — Лao, Бао и Хао — переехать на постоянное жительство во Францию, первый говорит: «В Париже я буду Луи». Второй говорит: «А я в Марселе буду Буи». Тогда третий говорит: «А я во Францию не поеду!» А, каково? — Начальник заразительно рассмеялся.

Сдержанно улыбнулся и Молоканов.

Вы поддерживаете с ним отношения? — спросил Кирилл Мефодиевич.

Вы имеете в виду профессора? Разумеется. Чем могу быть полезен?

Я слышал, что он вроде бы даже свой кабинет открыл в Москве, не так ли?

Да, «Волшебный укол Дракона» называется… недалеко от станции метро «Динамо». Вы что, хотите пройти курс иглоукалывания?

Только это строго конфиденциально, между нами, Аристарх Петрович, — тихо заметил хозяин кабинета.

Конечно, Кирилл Мефодиевич, без проблем, — согласно кивнул Молоканов.

Понимаешь, супруга меня достала: устрой да устрой ее к этому китайцу вне очереди, а то запись- то к нему на полгода вперед. Мода в Москве на него пошла, что ли? — недовольно пробурчал он.

Вы знаете, Кирилл Мефодиевич, этот профессор действительно настоящий кудесник! — с восторгом проговорил Аристарх Петрович. — Кто только его не посещал: и Жириновский, и Хакамада, и Боровой, и Волошин… Да он в больнице в Кунцеве консультировал…

Вот как? — Судя по всему, известие о том, что этот иностранный профессор официально консультировал привилегированных пациентов кунцевской больницы, и перечисленные фамилии заставили начальника быстро переосмыслить свое отношение к «этому китайцу». — Кудесник, говоришь? — переспросил Кирилл Мефодиевич. — Случаем не после его иголок у тебя так посвежела кожа на лице?

Не только на лице и не только кожа, — со значением сообщил Молоканов.

А тот, потирая локоть, пожаловался:

Болит и болит, спасу нет… — и как бы про себя добавил: — Может, и мне сходить к нему, а? Как, ты говоришь, его зовут?

Профессор Чжао Бин… Если хотите, я прямо сейчас, из вашего кабинета, договорюсь с профессором о вас и о вашей супруге, — предложил Молоканов.

Сделай одолжение! — кивнул он на аппарат…

С китайским профессором знакомство произошло случайно в кремлевской больнице, где Молоканов проходил плановое обследование. Как раз в то время Чжао Бин с подачи высокопоставленного кремлевского чиновника обучал кремлевских врачей своей методике иглоукалывания и консультировал их пациентов.

Этого чиновника профессор успешно, а главное, быстро излечил от какого‑то кожного недуга, подцепленного во время его командировки в Китай.

Никогда не упускавший случая подружиться с полезным человеком, Молоканов попал к целителю на прием и без особых усилий, запудрив ему мозги сказками о своих «исключительных связях», убедил профессора, что без него тому ну никак не обойтись. Они настолько «сдружились», что Аристарх Петрович уговорил китайца открыть в Москве кабинет, пообещав свою помощь в организационных вопросах, заверив, что от богатых клиентов «отбоя не будет».

Многолетний опыт работы с письмами простых людей, которые Молоканов направлял чиновникам различных ведомств, показал, что «служилым людям» все неинтересно, кроме «учителей и учений с Востока».

Сам Аристарх Петрович придумал притягательное название «Волшебный укол Дракона» и получал свой процент от благодарного китайца, который радовался наплыву престижных пациентов и ежемесячно растущим доходам…

Интуиция не подвела хитрого пройдоху: при незатейливой, но настойчивой рекламе, поддержанной высокопоставленными кремлевскими сановниками, за самое короткое время посещать «таинственного кудесника с Востока» стало не столько

полезным, сколько престижным делом. Вскоре от пациентов действительно не было отбоя.

Но не только с китайским профессором свела его судьба в Кремлевской больнице. Однажды, страдая от бессонницы, Аристарх Петрович долго слушал песни Аллы Пугачевой через наушники плеера в надежде, что все‑таки они его убаюкают как колыбельная. Однако сон не приходил, и он решил попросить у ночной дежурной таблетку снотворного. На посту ночной медсестры не оказалось, и он направился к процедурному кабинету. Дверь была чуть–чуть приоткрыта, и Молоканов машинально заглянул в щель.

Того, что он увидел, было достаточно, чтобы вызвать милицию и привлечь ночную медсестру к уголовной ответственности за хищение наркотических средств и торговлю ими. Но Молоканов, мгновенно просчитав ситуацию, понял, что от сдачи медсестры властям он никакой выгоды не получит, а потому решил ее «приручить»: может, пригодится для чего в будущем…

Дождавшись, когда «покупатель» выйдет из кабинета, Молоканов уверенно вошел и, не мигая, уставился на медсестру. Ночной дежурной было не больше сорока лет и, судя по ее неухоженному внешнему виду, продажей наркотиков она занялась не от хорошей жизни.

Медсестра сразу поняла, что Молоканов обо всем догадался, но на всякий случай попыталась сделать вид, что ничего особенного не произошло.

Больной, что вы здесь делаете? — спросила она, стараясь держаться строго.

Смени тон, девонька! — грубо оборвал ее Молоканов.

А что такое? Ну зашел ко мне знакомый пациент из коммерческого отделения… запрещено,

что ли? — все еще надеясь выкрутиться, тараторила женщина.

Визит таких пациентов тянет лет на десять с конфискацией имущества, — спокойно проговорил Молоканов, вытаскивая из кармана плеер.

Засветить ей пишущий плеер в качестве доказательства было самой настоящей наглостью с его стороны: никакой записи он, конечно же, не делал, но ситуация была не в пользу испуганной медсестры, да и серьезного опыта наркоторговли у нее, похоже, не было. Увидев плеер, она сразу поняла, что попала в серьезный переплет. Перед глазами замелькали виденные не раз по телевизору кадры с решеткой, заплаканные лица двух ее дочерей, ради которых она и пошла на такой риск, реальная угроза потери не только работы, но свободы. Что делать?

В голову пришло только одно: пока застукавший ее пациент не вызвал начальство или милицию, нужно срочно вымолить у него спасение.

Женщина упала перед ним на колени и обхватила его ноги руками.

Не губите, родненький! Не губите! Ради детей я пошла на это! Только ради своих дочурок малолетних! Умоляю вас, не губите! — со слезами причитала медсестра. — Бога за вас буду молить! Рабой вашей буду до конца дней своих! Заберите все деньги, что при мне! — Она вытащила из кармана несколько пятисотенных купюр. — Хотите, возьмите меня… я еще не старая, и у меня тело хорошее! — Нисколько не стесняясь, женщина бодро скинула с себя халат, обнажив красивую грудь и крепкие бедра.

«Не хватало только, чтобы кто‑то застукал нас в такой недвусмысленной ситуации!» — промелькнуло в голове у Молоканова.

Женщина вспомнила не только его имя и отчество, но и что он работает в Кремле.

Аристарх Петрович, дорогой, умоляю вас… — слезы заливали ее глаза, но она не вытирала их, крепко обхватив его ноги. — Ну что вам даст, если меня посадят? Богом заклинаю, не погубите детушек моих: не выживут они без меня!

Ладно, Глафира, встань и накинь халат, — строго велел он, — не дай бог кто увидит! Что люди подумают?

Так как вы поступите, Аристарх Петрович? — и не думая отпускать его, спросила женщина сквозь душившие ее рыдания.

Рабой, говоришь, будешь? — тихо и задумчиво переспросил Молоканов.

Что‑то в его тоне появилось такое, что заставило медсестру вздрогнуть: подумала — не пожалеет ли потом? Подумала и тут же напустилась на себя: «Да ты ноги должна ему целовать, если он тебя не посадит!»

Сделаю все, что ни попросите, — кивнула она и умоляющим взглядом уставилась на него, продолжая стоять на коленях.

Ладно, вставай, Глаша, — повторил он.

Сам помог ей подняться и надеть халат.

Как бы нехотя и медленно застегивая пуговицы, женщина стояла перед Молокановым и молча ожидала от него обнадеживающих слов.

Не нужны мне твои деньги и твое тело, которое действительно в полном порядке, но не нужно… — Молоканов взглянул на ее ноги и с улыбкой добавил: — …пока не нужно, — потом вновь сделал серьезную мину. — Запомни, Глафира, что ты мне обещала!

Не сомневайтесь, Аристарх Петрович, никогда не забуду, разрази меня гром! — Она истово перекрестилась.

Будь по–твоему: не буду тебя наказывать. А нужна будешь — позову.

Птичкой прилечу! — воскликнула женщина, схватила его руку и наклонилась, чтобы приложиться к ней губами.

Молоканов не стал ее отдергивать: принял поцелуй как должное. Второй рукой погладил ее голову и с удовлетворением произнес:

Вот и договорились…

В этот момент Аристарх Петрович, ощутил себя если не милосердным священником, то точно «Крестным отцом» из одноименного американского фильма…

Прошло совсем немного времени, и китайский профессор, и несчастная Глафира были призваны на «Аристархову службу». Поначалу главной задачей медсестры было регулярно сообщать Молоканову о наиболее важных господах, проходящих лечение или обследование в кремлевской больнице. К подобным особям Аристарх Петрович относил олигархов, банкиров, владельцев крупных фирм и так далее и тому подобное, то есть пациентов, которые там лечились за большие деньги.

Свой список Молоканов принялся составлять, после того как наткнулся на письмо сибирского инвалида–изобретателя. Он был уверен, что в самом скором будущем эти люди еще послужат его целям.

Когда в упомянутом списке подобралась внушительная компания, в руках которой, по мнению Аристарха Петровича, был сосредоточен не один годовой бюджет России, он перевел Глафиру с «государевой службы» под крылышко китайского профессора. Та не понимала, для чего, но задавать вопросы не осмелилась, тем более что ее зарплата существенно повысилась…

Проснулся как‑то Аристарх Петрович ранним утром, сладко потянулся в кровати, взглянул на настенные часы и ужаснулся: за долгие годы работы он никогда не опаздывал, а сейчас уже девять часов утра, а он еще даже не одет.

Быстро вскочив на ноги, Молоканов машинально лихорадочно кинулся к стулу, обычно стоявшему у кровати, на котором всегда висел его костюм, приготовленный с вечера.

Не обнаружив ни стула, ни костюма, Аристарх Петрович уже хотел было накричать на жену, позволившую себе убрать для чего‑то одежду из его комнаты, но его взгляд зафиксировал, что он пребывает в незнакомой обстановке, которую он где‑то когда‑то видел.

С изумлением огляделся вокруг. Увидел дорогущую итальянскую мебель, богатую хрустальную люстру, домашний кинотеатр с огромным телеэкраном; сумасшедшей красоты персидские ковры, старинное оружие, развешанное по стенам…

В какой‑то момент Аристарху Петровичу показалось, что он находится на роскошнейшей вилле нефтяного магната, водочного короля или иного олигарха. В свете лучей яркого солнца он увидел красивое озеро, сосновый лес…

Как он здесь очутился, среди этого великолепия? Что произошло накануне? Ничего не помнит… Может, это сон? Он даже хотел ущипнуть себя, но отвлекся, снова взглянув на часы.

«Где же эта чертова одежда? Нужно торопиться на работу», — подумал он…

Молоканов снова стал осматриваться, на этот раз более скрупулезно, одежды не обнаружил, и тут его взор упал На нечто лежащее рядом с ним в огромнейшей кровати с тончайшей работы тюлевым балдахином, сооруженным над головой. ОНО напоминало человека, свернувшегося калачиком.

С интересом Аристарх Петрович осторожно притронулся к этому калачику… Господи, ОНО теплое и живое!

Он встряхнул головой: выходит, всю ночь ОНО было рядом, а он ничего не помнит. Казалось, его более заботят не тревоги по поводу незнакомой обстановки, а то, что он ничего не помнит из произошедшего ночью. Аристарх Петрович постепенно пришел к выводу, что НЕЧТО является женщиной.

«А, будь что будет!» — сказал он про себя и решительно откинул тончайшую синюю атласную простыню в сторону.

Откинул и ахнул: под ней действительно оказалась особа женского пола, совершенно голая… И какая! Стройная, длинноногая, с высоким бюстом, который невозможно было скрыть даже в лежачем положении. А о таком загаре можно было только мечтать: наверняка он получен под лучами средиземноморского солнца!

На вид ей было немногим больше двадцати лет. А лицо… ну просто настоящая белокурая красавица — фотомодель!

Распахнув огромные синие глаза, девица томно потянулась, по–змеиному изгибаясь красивым телом. Проворковала что‑то невнятно и, заметив недоуменный взгляд Молоканова, совсем по–детски надула пухлые губки и капризно спросила:

Милый Арик, ты почему не ласкаешь свою кошечку при пробуждении, как обещал ночью? Ты такой классный мужчинка! — призывно прошептала она и, сексуально извиваясь всем телом, поползла к нему.

Я классный мужчина? — с удивлением переспросил он.

Следует заметить, что последние несколько лет Молоканов снимал иногда «девочек с Тверской», чтобы не забыть окончательно, что он принадлежит к мужскому полу. Но очень редко, после упорных трудов очередной партнерши, достигал ощущения,

которое можно было, хотя и с большой натяжкой, именовать оргазмом.

А разве подарить такой девушке, как я, четыре вершины сладострастия способен ординарный мужчина? — спросила она и уверенно добавила: — Ничего подобного! Это под силу только такому классному мужику, как ты!

Неужели ты со мной четыре раза кончила? — Аристарх Петрович уже хотел рассмеяться и обозвать ее лживой сучкой, как вдруг все вспомнил…

Это его дом, это его земля, взятая в аренду на девяносто девять лет, а эту девицу привез ему его личный водитель Боня! Вспомнил Молоканов и почему у него такая повышенная мужская активность: накануне он принял синюю таблетку «виагры».

Так это не сон, — облегченно проговорил он.

О чем ты, милый? — томно спросила девушка и потянулась ярко наманикюренными пальчиками к его призывно торчащему приятелю.

Я о своем… — ответил Аристарх Петрович, затем ухватился за роскошную копну ее белокурых волос и с силой направил пухлый рот девушки навстречу своему нетерпеливому приятелю…

Финансовое положение Молоканова резко изменилось, после того как его безногий партнер сумел наконец воплотить свое изобретение в опытный образец. Для этого Аристарху Петровичу пришлось многое совершить. Будучи рачительным человеком, он при помощи своих связей взял в аренду большой участок земли, на котором, наняв по знакомству опытных турецких строителей, в самые короткие сроки и в строжайшей тайне от жены и сына возвел особнячок. Он был двухэтажным, причем один этаж располагался под землей.

Молоканов намеренно постарался возвести такой дом, чтобы он не привлекал внимание роскошью: все богатство скрывалось внутри. Невозможно было представить, что в этом ничем не примечательном внешне доме находятся огромный бассейн с подогревом, тренажерный зал, бильярдная, сауна, вместительная джакузи, богатая итальянская мебель. Все это великолепие скрывалось под землей.

У пристройки, где располагалась лаборатория Водоплясова, был отдельный вход. Она была оборудована по самому последнему слову медицинской науки и техники. Аристарх Петрович минимизировал расходы на это медицинское чудо, приобретая необходимые приборы по государственным ценам.

Кроме собственно лаборатории в пристройке было несколько комнат: спальня для изобретателя, кухня, столовая, гостевая и отдельные комнаты для охраны и прислуги.

Никто, даже Водоплясов, не говоря уж о прислуге и охранниках, понятия не имел о потайной двери, ведущей из кабинета Молоканова в лабораторию изобретателя. Кроме того, весь особняк и пристройка были напичканы скрытыми видеокамерами, которые передавали изображение исключительно в кабинет Аристарха Петровича. Войти туда мог только сам Молоканов, поскольку двери стерегла современнейшая электронная аппаратура, реагировавшая на радужку глаз хозяина и его отпечатки пальцев.

Не выходя из кабинета, Аристарх Петрович мог одновременно наблюдать за всеми помещениями на мониторах, причем по желанию имел возможность с пульта менять ракурс видеокамер.

Территория с небольшим участком леса и чистейшим озером была окружена внушительным бетонным забором, по всему периметру которого тоже были установлены скрытые видеокамеры, картинки с которых, в отличие от внутренних, попадали не только на пульт в кабинете Молоканова, но и на пульт в комнате охраны.

Ни жена Молоканова, ни его великовозрастный сын даже не догадывались, что их муж и отец стал таким богатым человеком. Он все так же ходил на службу, все так же одевался в скромные костюмы, все так же вел замкнутый образ жизни. Изменилось одно — у Молоканова появилось неукротимое желание похвастать перед домашними своим богатством. Конечно же Аристарх Петрович понимал, что делать это не имеет права, однако, как говорится, охота пуще неволи.

Не выдержав как‑то недовольно–кислой мины жены, когда он отстегивал ей обычную ежемесячную сумму «на хозяйство», Молоканов, с трудом сдержавшись, чтобы не проговориться, все‑таки подчинился тому желанию: резко повернулся, сходил к себе в комнату и из потайного ящичка стола вытащил пачку стодолларовых купюр в банковской упаковке. Вернувшись к жене, все еще переживавшей его резкость, Молоканов молча протянул ей деньги — такое в их жизни случилось впервые.

Откуда? — вконец растерявшись, выдавила из себя женщина.

Премию выдали, — не вдаваясь в подробности, ответил он. — Займись наконец дачей.

Господи, Аристарх, неужели дожили?! — возбужденно воскликнула жена.

О чем ты? — не понял Молоканов.

Наконец‑то тебя оценили! Столько лет ты пахал на них, не зная ни сна, ни отдыха, и вот… — Она с вожделением рассматривала новенькие купюры, и ей хотелось с кем‑нибудь поделиться радостью. — Сынок! — громко позвала она.

Громкий голос был столь необычен для их тихого быта, что отпрыск, вероятно подумав, что матери

кто‑то угрожает, прихватив тяжелую настольную лампу — первое, что попалось под руку, — встревоженный ворвался в комнату отца.

Что, мама, что? — выкрикнул он, оглядываясь по сторонам и пытаясь отыскать врага, чтобы обрушить на его голову свое «грозное оружие».

Смотри, сынок! — воскликнула женщина, раскрывая веером зеленые сотенные купюры.

Откуда это у тебя, мама? — По всей вероятности, вид этого богатства испугал его не меньше, чем если бы он столкнулся с насильником и бандитом.

Нашего папку наконец‑то оценили на работе и выдали премию! — радостно блестя глазами, ответила хозяйка дома.

Это премия? — недоверчиво воскликнул парень.

Аристарх Петрович с тоской подумал, что совершил большую глупость: если жене можно запросто голову заморочить, то с сыном все гораздо сложнее: он такой дотошный, что нужно срочно придумать нечто более правдоподобное, чем премия. Тем не менее Молоканов уверенно сказал:

Да, премия, но не обычная премия, а вознаграждение за то, что мне удалось выдвинуть идею, которая сэкономит государству миллионы рублей…

Зная своего сына, Аристарх Петрович понимал, что только уверенный тон если не заставит его поверить до конца, то успокоит его «любознательность».

Отец дает эти деньги на ремонт и благоустройство нашей дачи, — вставила женщина.

Ее волновало не происхождение денег, а как их с умом потратить.

Вот здорово!

Парень давно мечтал большую часть времени

проводить на даче, но там было так холодно и неуютно, что нормально жилось только в самые жаркие летние дни.

Сыночек, ты мог бы взять это на себя? — спросила мать. — Ты же знаешь, что я в строительстве ничего не понимаю…

О чем разговор? Если папа не против, я с удовольствием займусь ремонтом нашей «виллы». — Сын не скрывал своей радости.

Аристарх Петрович с удивлением посмотрел на парня: тот впервые назвал его папой, хотя обычно ограничивался либо обращением в третьем лице, либо никак не называл.

Конечно, сынок, займись…

Теперь уже сын недоуменно взглянул на отца: тот тоже впервые назвал его сыном.

Спасибо, — коротко поблагодарил он.

Если понадобятся еще деньги, скажи… — начал было Аристарх Петрович и тут же пояснил: — Часть премии я вложил в дело, которое обещает приносить хорошие дивиденды…

Ну, папа, ты даешь! — удивился тот. — Такие изменения в тебе произошли, а мы с мамой и не заметили…

Так началась двойная жизнь нашей «серой мышки». Всю неделю, за редким исключением, Аристарх Петрович регулярно ходил на работу, вечером возвращался домой и, уединившись в своей комнате, что‑то писал, чертил, вычислял, но в пятницу вечером исчезал до понедельника.

Первое время он ссылался на командировки, но вскоре, заметив, что и жену, и сына не особо интересуют его постоянные отлучки в выходные дни, перестал заговаривать на эту тему.

Квартиру, полученную в наследство от покойной генеральши, Молоканов, прислушавшись к совету

«мамы Кати», через доверенного риэлтера начал сдавать в аренду за хорошие деньги.

Все чаще и чаще Аристарха Петровича посещала мысль: не пора ли оставить «государеву службу» и перейти на «вольные хлеба»? Но что‑то его удерживало. Обычно эта мысль приходила Молоканову под пятницу, но стоило ему оказаться в своем богатом особняке, как он, словно по мановению волшебной палочки, мгновенно превращался в настоящего падишаха, которому подвластно все. Эти два с половиной дня он посвящал себе любимому и мог позволить все что угодно.

Причем самым удивительным было то, что в эти дни он только отдыхал, а всеми разработками, необходимыми для воплощения своей мечты подчинить мир, он занимался в будние дни — либо на работе, либо уединившись в своей комнате…

Сибирский изобретатель сделал главное — вовремя создал опытный образец наночипа. Но еще не существовало методики его введения в живой организм, как и не было ясно, в какое место его нужно доставлять. Да и процессор управления был достаточно громоздким и довольно примитивным. Тем не менее следовало проверить изобретение на практике. Обсуждению этого была посвящена специальная встреча Аристарха Петровича с Водоплясовым.

Иннокентий предложил:

Теперь, если вы не возражаете, я опробую его действие на кошке или собаке…

Что? — моментально взвился Молоканов. — Ни в коем случае, категорически запрещаю!

Как? — растерялся инвалид.

Никакой самодеятельности! Покажи мне его скорее! Покажи! — нетерпеливо выкрикивал он, подхватывая под руку изобретателя.

Сибиряк покачал головой и молча кивнул на мощный микроскоп…

Молоканов прильнул к окуляру и увидел какое- то необычное пятнышко. Трудно сказать, чего он ожидал, но увиденное явно его разочаровало.

Эта соринка и есть наночип?

Он самый! — с гордостью произнес Иннокентий. — А вы думали, что увидите некий агрегат? — Он криво усмехнулся.

Нет, но… а как же понять, что это не простая соринка, а именно наночип?

Нет ничего проще! — Водоплясов расплылся в довольной улыбке: приятно все‑таки ощущать себя умнее других. — Вы, Аристарх Петрович, смотрите в микроскоп, а я при помощи этого прибора, — кивнул он на нечто, напоминающее компьютер, — сначала «разбужу» наночип, а потом заставлю его двигаться…

А как ты его увидишь?

Вот на этом экране. — Иннокентий вновь кивнул на свой прибор.

Хорошо. А если я попрошу тебя двигать его в ту или иную сторону? — заметив недовольство на лице Иннокентия, он пояснил: — Это не из‑за недоверия, просто для чистоты эксперимента…

Без проблем…

Аристарх Петрович снова прильнул к окуляру микроскопа. Вначале «песчинка» была неподвижной.

Бужу, — оповестил изобретатель.

Господи, она двигается! совсем по–детски воскликнул Молоканов.

Говорите, в какую сторону его двинуть, — покровительственно разрешил Иннокентий, — наблюдая за наночипом на мониторе компьютера.

Вверх!

Пожалуйста…

Влево!

Хорошо…

Вниз!

Без проблем!

Что он еще может?

Он может многое, — со значением улыбнулся изобретатель, — но сейчас давайте попробуем то, чего я сам пока не видел.

Иннокентий взял капиллярную пипетку, уколол медицинской иголкой палец, приложил пипетку к капельке выступившей крови, и она быстро побежала вверх. После этого Иннокентий капнул кровь на предметное стекло микроскопа и предложил:

Посмотрите теперь…

А что я должен увидеть?

Мне хочется сначала очистить жидкость от попавшей в нее крови, а потом… как бы это сказать… — Он задумался. — В общем, сами заметите, что с кровью что‑то произойдет…

Вижу подкрашенную жидкость… Ага, красящие частички стали собираться вокруг нашей песчинки… Боже мой, что происходит с ними? — встревожено воскликнул Аристарх Петрович.

Мой наночип уничтожает эритроциты…

И поэтому исчезает красный цвет?

Точно! — победоносно подтвердил Иннокентий. — Теперь вы понимаете, что мне необходимо провести опыты на живом организме?

Как не понять… — усмехнулся Аристарх Петрович.

Тогда почему же вы запретили мне испытания на кошке или собаке?

Знаешь, дорогой мой изобретатель, во сколько на сегодняшний момент обошлось мне твое изобретение? — вкрадчиво тоном спросил Молоканов.

Не знаю точно, но догадываюсь, — моментально сник Водоплясов.

Надеюсь, тебе не нужно освежать память и зачитывать условия договора, где черным по белому сказано, что объект испытаний наночипа и их характер полностью являются моей прерогативой. Полностью! — повторил Молоканов.

Да, помню, — со вздохом ответил сибиряк. — Но я не понимаю… — начал он и вдруг, догадавшись, воскликнул: — Вы что, хотите сразу испытать наночип на человеке?!

А ты как думал? — недобро хмыкнул Молоканов. — Затратить столько денег, чтобы довериться какой‑то там кошечке или собачке, шутишь, что ли?

А если что‑то пойдет не так и с испытуемым произойдет нечто страшное? Тогда кто будет отвечать?

Надеюсь, ты сумел добиться от своего творения полного послушания?

Безусловно…

И ты в случае чего сможешь быстро вывести его из организма?

Без проблем… — обреченно ответил Иннокентий, и его глаза потухли: он начал догадываться, какая судьба ждет его изобретение. — Если я правильно понял, никто не узнает о том, что я сотворил, не так ли? — с грустью спросил он.

Послушай, романтик безногий! — со злостью воскликнул Молоканов. — Тебе что важнее в жизни: объявить на весь мир, какой ты умный и талантливый, чтобы какая‑нибудь бездарная личность, сидящая в министерском кресле, присвоила твое изобретение и кинула тебе объедки с барского стола? Причем, заметь, это в лучшем случае, в худшем же, высосав из тебя всю информацию, тебя отправят к праотцам и… «никто не узнает, где могилка твоя!» — пропел он строку из известного тюремного фольклора. — А я тебе предлагаю нечто совсем

другое и чертовски реальное: быть с тобой рядом, обустроить твою жизнь, сделав так, чтобы ты ни в чем не нуждался, заказать тебе в Америке или Швейцарии — узнаем, где лучше — искусственные ноги. Говорят, что где‑то так намастрячились стряпать протезы — и не узнаешь, что у кого‑то нет ног. А пока… — Молоканов нажал кнопку пульта, который всегда был при нем, и приказал: — Боня, внеси то, что я привез, в лабораторию.

Иннокентий недоуменно пожал плечами, когда Боня вдвоем с охранником по прозвищу Рваный внесли нечто громоздкое и по знаку Молоканова поставили перед сибиряком.

Что это? — спросил тот.

Разверните! — приказал Молоканов.

Через пару минут Водоплясов тихо прошептал:

Боже мой, это же так дорого…

Не дороже денег, друг мой! — подмигнул Молоканов. — Это мой тебе подарок в такой торжественный день, когда ты закончил опытный образец сам знаешь чего… Посадите его в кресло, ребята, — приказал он.

Господи, сколько же здесь ручек и кнопок: век не разобраться во всем этом! — причитал Иннокентий, а его глаза блестели от слез радости.

Разберешься, там есть инструкция на русском языке…

Сколько же оно стоит?

Не бери в голову, братишка. Для тебя мне ничего не жалко! Чего вы стоите, как истуканы, тащите сюда девочек и накрывайте на стол: есть–пить будем и отмечать великое событие!

Какое, хозяин? — спросил Боня…

Этого парня, бывшего афганца, отслужившего «за речкой» в спецназе, Молоканов спас не только

от тюрьмы, но и от себя самого. Во время загородной прогулки на его жену и дочку по какому‑то роковому стечению обстоятельств упал оголенный провод высокого напряжения, и они погибли в считанные секунды, обгорев так, что с трудом собрали их останки, чтобы было что хоронить.

С того момента Боня, как ни странно, получивший при рождении имя Бонифаций, запил по–черному, не в силах смириться с потерей любимой жены и дочки, которую он просто боготворил. Алкоголь его не брал, а потому захотелось прибегнуть к более сильному допингу, то есть наркотикам. Он быстро спустил все вещи, мебель, квартиру и если бы не друзья–афганцы, давно бы превратился в бомжа.

Принимая наркотики, он жаждал покинуть грешную землю и встретиться с дочкой и женой. Однако руку на себя поднять не смог, а потому искал любого случая, чтобы погибнуть от руки чужой…

Один раз, уколовшись «герочкой», как называли наркоши героин, Боня отправился искать на свою задницу приключений: именно так он воплощал стремление отправиться на тот свет. Получилось так, что некие бандиты напали на молодую пару, то ли с целью ограбления, то ли девушку захотели трахнуть…

Боня выступил против трех бугаев с ножами и машинально подключил свои профессиональные навыки. Он настолько увлекся, что вскоре вся тройка с переломанными конечностями лежала на земле, а тут подоспели сотрудники милиции. Не желая или не успев разобраться, кто виновник побоища, они попытались скрутить Боню, но тот уже вошел в такой раж, что не врубился, кто перед ним, а потому стал ломать всех подряд.

Молодая пара, напуганная бандитами, исчезла еще до прибытия милиции, другие свидетели разбежались. Так что Боне грозил весьма ощутимый срок: и за нанесение телесных повреждений, и за физическое сопротивление при аресте, повлекшее за собой… и так далее и тому подобное… И получил бы он свое сполна, если бы…

Если бы очевидцем случившегося не оказался Молоканов Аристарх Петрович. Дерзкий парень настолько поразил его своими способностями и бесстрашием, что он вступился за него и, использовав не только свое служебное положение, но и кошелек, сумел удовлетворить все претензии сотрудников, которым хорошо досталось от Бони при задержании.

Потом Аристарх Петрович устроил его в клинику к хорошему психиатру, оплачивал расходы, навещал. Короче говоря, отнесся к нему как отец родной и спас Боню теперь уже от наркотиков. Боня оттаял душой, избавился от наркозависимости и поклялся в вечной преданности своему спасителю…

Именно Боня контролировал строительство особняка, а позднее стал не только личным водителем Молоканова, но и его телохранителем, а потом возглавил всю охрану хозяина.

Боня был единственным на свете человеком, которому Аристарх Петрович доверял почти безоговорочно…

С охранником по прозвищу Рваный оказалось и того проще. Исполняя просьбу своего новоиспеченного партнера, Аристарх Петрович разыскал его двоюродного брата — Водоплясова Федора, который сидел в колонии, получив срок за кражу «двух курей» у председателя местного кооператива, оказавшегося, на его горе, дальним родственником тещи главы нефтяного концерна «Нефть Сибири».

И дело было не столько в краже, сколько в том, что Рваный, захваченный врасплох хозяином кур, от всей души побил его, но напоследок тот умудрился повторить «бессмертный подвиг Тайсона» — укусил вора за ухо, за что к нему и прилипло погоняло Рваный. Обозлившийся влиятельный родственник постарался, чтобы обидчик тещиного кузена получил на всю катушку.

Отсидел он более полутора лет, то есть чуть больше половины положенного срока, а потому, не имея серьезных претензий со стороны администрации лагеря, мог претендовать на снисходительность. Аристарху Петровичу удалось его вытащить на условно–досрочное, и Рваный, узнав, кому он обязан освобождением, дал слово и Иннокентию, и своему благодетелю беспрекословно выполнять все, что ему будет поручено…

А праздновать мы сегодня будем… — Молоканов взглянул на своего партнера, — день рождения нашего дорогого Кеши!

Ура–а-а! — закричали Боня и Рваный, а Иннокентий смущенно потупил взгляд…

Эти трое искренне уважали своего босса. Они радовались предстоящему празднику точно так же, как сотрудники Константина Рокотова на их спонтанной вечеринке.

Но двое из этих троих не предполагали, какое будущее в скором времени их ждет. Они должны были превратиться в послушных роботов, и от любого из них в случае неподчинения или какого‑то сбоя можно было избавиться, как говорится, без шума и пыли…

Страшное злодеяние чеченских террористов возмутило и Аристарха Петровича. И он со всей искренностью осудил их преступление. Во–первых, Молоканов не любил резких перемен, во–вторых,

предпочитал лично владеть ситуацией и руководить по собственному усмотрению.

Сообщение о захвате застало его во время сексуальных баталий со свеженькой проституткой. Позвонил преданный Боня.

Ты чего, дружок, забыл, о чем я тебе говорил? Никогда меня не беспокоить, если я предупреждаю об этом, — недовольно произнес Молоканов.

Я рискнул, хозяин, чтобы потом вы не рассердились еще больше за то, что не сообщил сразу, — обреченно проговорил его телохранитель.

Вот даже как! Ладно, говори, там посмотрим, что с тобой делать: всыпать по первое число или наградить…

Полчаса назад всех зрителей мюзикла «Норд- Ост» захватили чеченские террористы!

Да ты в своем уме? Мой сын на днях там был: в зале же около тысячи мест…

— Захвачено около восьмисот человек, в том числе и несколько десятков детей!

Вот суки! — выругался Аристарх Петрович. — Все настроение испортили, паразиты!

О ком ты, милый? — томно потянувшись, спросила проститутка–кореянка и полезла к нему с поцелуем.

Вали отсюда! — грубо оттолкнул ее Молоканов. — Там террористы людей захватили, того гляди взорвут все, а ты со своими нежностями лезешь…

Кого захватили?

Всех зрителей «Норд–Оста»! — Молоканов взял телевизионный пульт и включил НТВ.

Как раз в тот момент показывали интервью с главарем террористов. Вокруг него стояли совсем молодые чеченки, увешанные поясами со взрывчаткой, и чечены в масках. У женщин были пистолеты, в руках мужчин — автоматы.

Никто из нас не боится смерти, и все готовы

умереть во славу Всемогущего! Аялах акбар! — выкрикнул чеченец, и его соратники подхватили:

Аллах акбар!

Аллах акбар!

Господи! — всплеснула кореянка руками. — Там же мои родители и сестренка! Я сама доставала им билеты! — Из ее глаз мгновенно хлынули крупные слезы отчаяния.

Вскочив с кровати, девица быстро оделась и повернулась к Молоканову:

Я пойду, Арик?

Конечно, иди… Боня тебе заплатит…

А… — отмахнулась она, — потом, все потом!..

Тебя отвезти?

Нет, дорогой, я на машине.

Когда проститутка ушла, Аристарх Петрович, не отрывая глаз от экрана, накинул халат, сунул ноги в тапочки и отправился к Водоплясову, чтобы даже эту трагедию использовать в качестве аргумента в деле «перевоспитания» своего партнера.

Когда он вошел в лабораторию, изобретатель тоже внимательно наблюдал за событиями на Дубровке.

Смотришь? — не без ехидства поинтересовался Аристарх Петрович.

Смотрю…

И что скажешь об этих черножопых?

А что тут скажешь? Терроризм не имеет национальности: он может быть и черным, и белым, и желтым…

Это точно! Но я не об этом. Ты так переживал за тех, кому я отвел роль подопытных… Причем, заметь, среди них не было ни одного порядочного человека. Ни одного!

Вы считаете, что среди богатых не может быть порядочных людей?

Среди новоиспеченных богатых в России? На все сто процентов уверен, что среди них не может

быть порядочных людей! Нельзя оставаться порядочным человеком, если при официальной зарплате в пять–десять тысяч деревянных ты покупаешь шестисотый «Мерседес», двухпалубную яхту, двух-, трех-, а то и четырехэтажную виллу, каждые выходные летаешь на Канарские острова…

Вот и выходит, что мы с вами далеко не порядочные люди, — подытожил изобретатель.

Э–э, милый, это как посмотреть… — протянул Молоканов. — По крайней мере, мы с тобой простых людей не трогаем, не грабим их, не пускаем по миру. Более того, насколько тебе известно, мы и с богатыми‑то поступаем по–честному.

Это как, интересно? — удивился Водоплясов.

Разве мы все забираем у них? Нет, оставляем детям и женам вполне достаточно, чтобы не бедствовать, — нравоучительно произнес Молоканов. — А представь себе, если бы эти обдолбанные наркотиками чеченцы прошли через наши руки?

Да, в минуту все закончилось бы, — вынужден был согласиться Иннокентий.

Вот именно, дорогой мой партнер! — самодовольно заключил Молоканов…

Однако трагические события на Дубровке недолго занимали Молоканова: он был уверен, что «своя рубашка ближе к телу». Кроме того, он считал, что все люди на земле сильно ему задолжали. А потому его мысли крутились только вокруг собственной персоны.

Джинна выпустили из бутылки…