Конечно, Пашка–Гнус спрашивал о старшем нарядчике, единственном человеке, который подчинялся только начальнику колонии, и не боялся ни старшего Кума, ни тем более заместителя по режиму.

Аркадий Грегоров, по кличке Грек, тридцативосьмилетний видный мужчина, отбывал срок за убийство своего партнера по бизнесу.

Да и кто бы на его месте смог простить такое предательство?

Аркадий буквально с нуля поднял строительную фирму. А когда его фирма чуть–чуть поднялась на ноги и стала потихоньку зарабатывать, в какой‑то момент она потребовала расширения. И Аркадий, понимая, что для нормальной прибыли нужны вливания, взял большой краткосрочный кредит в банке под строительство многоэтажного жилого дома под выигранный их фирмой тендер подряд у правительства города. Подряд был столь выгодным, что его фирма могла бы уже через год рассчитаться со всеми своими долгами, но…

Но его предала его правая рука: парень, с которым он проработал почти десять лет и которому доверял, как самому себе, подобрав его почти с помойки. На предыдущей его работе он попал под сокращение и за долги по кредиту у него банк отобрал квартиру. Так он оказался на улице. Аркадий пожалел беднягу, взял к себе помощником, снял для него однокомнатную квартиру, заботился, как о собственном брате, а тот взял и в наглую присвоил огромную сумму, а виновным выставил своего благодетеля.

Не желая верить в то, что его помощник сознательно пошел на предательство, Аркадий попытался воззвать к его совести, предложил ему вернуть украденные деньги и обещал не только не мстить за содеянное зло, а даже сохранить за ним его должность и проценты.

Но его помощник рассмеялся и ехидно заявил:

— По пятницам милостыню не подаю!

— Ты что, сбрендил, Леша? — Аркадий все еще надеялся на то, что это розыгрыш, шутка.

— Ты не говори так со своим родственником, — он вдруг ехидно и очень мерзко ощерился и бросил ему в лицо: — Жалко, что ребенок, которого ждет Лена твой, а не мой, — после чего взял и бросил ему в лицо разорванные трусики Елены.

Грегоров сразу узнал их: только вчера утром он подарил ей это эксклюзивное белье, заказанное в самом дорогом бутике Парижа, к годовщине их свадьбы.

И Аркадия просто заклинило: он не выдержал такого подлого вероломства со стороны своего помощника, сунул руку в ящик стола, выхватил оттуда пистолет, стреляющий резиновыми пулями, и выстрелил из него прямо в лицо этой сволочи, да так «удачно» попал в глаз, что тот скончался на месте.

Аркадий был приговорен к высшей мере, но через год ожидания в одиночной камере его помиловали и заменили высшую меру пятнадцатью годами строгого режима, плюс пять лет поражения в правах.

Автор поясняет, что между собой зэки называли этот пункт приговора «получить по рогам», то есть после окончания срока освобождающийся должен был еще пять лет находиться под надзором в определенном властями поселении.

Отсидев более половины срока без нарушений режима содержания, Грегоров стал работать шеф-поваром колонии. Но однажды, что стало неожиданным для всех в колонии, после возвращения из ПКТ, куда его закрыл старший Кум по ложному обвинению, взял и зарезал своего помощника, в котором до этого просто души не чаял и оберегал как родного брата, проникшись к его нелегкой судьбе.

«Везет» же Аркадию с выбором друзей!

Его новый приятель получил довольно приличный срок ради своей любимой девушки. Его помощник пошел на грабеж супермаркета, чтобы раздобыть деньги на их свадьбу. Грабеж прошел удачно: подельникам удалось скрыться, поделить куш. Свадьбу сыграли, год счастливо прожили, но вдруг поймали на другом преступлении его подельника, с которым они и ограбили супермаркет, и тот, чтобы чуть скостить себе срок, сдал его с потрохами.

Что натворил убитый такого, за что так беспощадно расправился с ним его шеф и благодетель? Никто долго не мог узнать правду и оставался в неведении в отношении его преступления.

Это была темная история, и слухи ходили разные: некоторые были убеждены, что убитый сам виноват. Зарвался настолько, что грубо оскорбил своего шефа. А кто говорил, что Аркадий постоянно избивал парня и тот, не выдержав издевательств, решил оказать ему сопротивление, и шеф–повар его зарезал как свинью.

В реальности все оказалось гораздо проще и омерзительнее: его помощник, чтобы получить личное свидание (всего лишь?!.) со своей молодой женой, с подачи старшего Кума, согласился подставить, то есть предать своего благодетеля. И Аркадию не только грозил срок за хищение социалистической собственности, но и обвинение со стороны криминального мира в крысятничестве.

Дело в том, что во время всеобщего шмона колонии его помощник согласился на предложение старшего Кума подставить своего шефа. К нему от Смотрящего колонии должен обратиться один из его приближенных людей, который попросит спрятать на кухне часть воровской кассы. К такому иногда прибегал криминальный мир, когда не было иной возможности сохранить воровскую кассу: как правило, кухню не обыскивали, доверяли шеф–повару, который, чаще всего, и работал на старшего Кума. Но Аркадий решительно отказался стать у старшего Кума «стукачом» и тот решил его подставить.

Но помощник шеф–повара, не только подставил своего шефа с частью воровского общака, но ко всему прочему, еще и продал на сторону два ящика с банками говяжьей тушенки, чтобы приобрести хороший подарок для жены к их свиданию.

Конечно, Автор уверен, на многое можно пойти ради любви: на грабеж, на воровство, даже на убийство, но только не на предательство своего близкого человека! Тем более того, кто почти стал тебе братом!

Но именно это помощник шеф–повара и сделал, при этом он заявил ментам, что он, не только об этих исчезнувших ящиках с тушенкой понятия не имеет, но и о том, кому принадлежит найденная приличная сумма денег на пищевом складе. Тем не менее почти открытым текстом намекнул, что, скорее всего, они принадлежат его непосредственному начальнику, то есть шеф–повару. Короче говоря, взял и сдал своего благодетеля со всеми потрохами, указав ментам место тайника с деньгами и заверив, что именно шеф–повар спрятал там эти деньги.

Естественно, менты тщательно скрывали свой источник получения информации о том, где находился временный тайник воровского общака. Но это не оказалось тайной для Аркадия: дело в том, что от пищевого склада имелся только ОДИН ключ, который, на короткое время, он давал своему помощнику для уборки после рубки мяса. Так что вычислить предателя не составило труда.

Но вполне естественно, что Аркадия старший Кум обвинил и в краже тушенки и хранении запрещенных предметов (денег) на своем рабочем месте. Шеф–повара закрыли в ПКТ, и его ждал самый гуманный советский суд.

Но Аркадию повезло: в то время в ПКТ находился Вор в законе — по прозвищу Толик–Аркан. Он тщетно ожидал решения своей судьбы: то ли его выпускают в колонию, то ли отправляют на новый этап. Почему‑то старый Вор поверил объяснениям шеф–повара и передал свое веское слово уважаемым людям колонии, которые быстро раскололи стукача и заставили его написать повинную ментам. А Аркадий, с которого сразу же сняли обвинение, решил наказать стукача по законам, существующим за колючей проволокой: самолично зарезал «кукушку».

Какая разница, за что получать свой добавок? Тем более за убийство зэка за колючей проволокой приговаривали максимум на три–четыре года, а за хищение социалистической собственности можно было получить и все пять.

По крайней мере, этой кровью он очистил свое имя в глазах тех, с кем ему придется жить еще долгие годы, а часть воровской кассы, изъятой во время шмона, криминальный мир объявил «ментовским расходом».

К своему сроку Аркадий получил добавок в виде трех с половиной лет и уже через год после суда начальник колонии назначил его старшим нарядчиком, а когда получил приказ возглавить «двойку», с собой забрал и Грегорова.

У Аркадия не было друзей, а после предательства своего помощника, он решил тем более никого не впускать к себе в душу и с каждым держаться на расстоянии. И его можно было понять: после двойного предательства близких ему людей, как на воле, так и в колонии, кому он мог верить? Но Аркадий к тому же был очень молчаливым и с виду весьма угрюмым человеком, а потому никто и не пытался заслужить его доверия. Однако нужно отдать ему должное, с приходом на «двойку» нового старшего нарядчика в колонии стало гораздо больше порядка, чем до него.

К воровскому миру Аркадий относился хотя и без особой симпатии, но вполне снисходительно. И даже пару раз встречался с бывшим Смотрящим, Коляном–Кольчугой, чтобы помочь ему решить кое–какие его личные проблемы, пока тот не ушел с зоны, освободившись по окончании срока, отмеренного ему судом.

Однако нового Смотрящего — Кемеровского Винта — Аркадий откровенно не жаловал, а некоторые из зэков были просто уверены, что он его просто ненавидит.

Но и здесь истоки такого отношения к новому Смотрящему оказались вполне объяснимыми. Полковник Черемных, к которому Аркадий относился с большим уважением, как‑то, общаясь с ним, проговорился о своих подозрениях в отношении Кемеровского Винта, и более всего не поверил странным смертям разнообразных свидетелей, предшествующих его назначению смотрящим «двойки», а также его обвинению в крысятничестве воровского общака.

Поначалу Аркадий, прошедший такое же обвинение, хотел сблизиться с «товарищем по несчастью». Но один из старых уважаемых криминальных Авторитетов, в разговоре с кем‑то из своих близких, проговорился, что лично он не верит в невиновность Кемеровского Винта. Этот старый босяк был уверен, что правда еще всплывет наружу и кому‑то сильно не поздоровится. Эти слова услышал шнырь нарядной и поспешил рассказать о них своему шефу.

Этих сомнений оказалось вполне достаточно, чтобы Аркадий вычеркнул Кемеровского Винта из списка тех, с кем ему хотелось бы общаться, тем более оказывать помощь.

Долгое время Грегорова называли Арканом, как производное прозвище от его имени, но с того времени, как к ним в колонию едва не спустили старого Вора в законе — Толика–Аркана, посчитали, что два Аркана слишком много для одной зоны.

А это и был тот самый Толик–Аркан, благодаря которому Грегорова и реабилитировали в глазах криминального мира.

Толика–Аркана администрация колонии долго раздумывала: выпустить его в колонию или нет? Но вовремя одумалась: старого Вора продержали в ПКТ около двух месяцев, никак не решаясь выпускать его в зону. А когда уже хотели вроде бы выпустить, старший Кум получил от своего стукача информацию, что на зоне из‑за Толика–Аркана вот-вот должна начаться буза. Сначала зэки объявят голодовку, требуя, чтобы его опустили в зону, а если голодовка не подействует, то пойдут и на открытое противостояние с администрацией.

Не желая испытывать судьбу, старший Кум уговорил спецчасть, и неугодного Вора быстро сплавили по этапу в другую колонию: пусть о нем у других болит голова.

Но именно с тех пор Грегорова перестали называть Арканом, а закрепилось за ним новое прозвище — Грек — на этот раз прозвище было производным от его фамилии.

Аркан–Грек старался не вмешиваться в междоусобные распри между «красным» и воровским миром, но только до той поры, пока эти распри сами не вмешивались в круг его обязанностей или лично не задевали его интересы. Тогда он давал решительный отпор.

Грегоров был открыто–прямым человеком и всегда сам привык разрешать все проблемы и конфликты, встающие на его пути.

В первое время, когда он только–только появился в зоне, его пытались подгрести под себя и старший Кум, и заместитель по режиму, и даже один крутой ДПНКа, имеющий связи в областном управлении внутренних дел. И это столь доставало и нервировало Аркана–Грека, что он однажды взял и неожиданно назначил всем троим встречу у себя в нарядной. Причем каждый из приглашенных гостей знал, кто будет на этой встрече. Для всех троих это оказалось столь неожиданным, что они решили явиться на встречу.

Когда вся троица явилась к точно назначенному сроку к дверям в нарядную, из кабинета начальника колонии, расположенного прямо напротив нарядной, появился Аркан–Грек и уважительно предложил:

— Прошу вас! — и отошел в сторону, как бы предлагая войти пришедшим в кабинет начальника колонии.

Не понимая, что происходит, но уверенные, что их приглашает сам полковник, офицеры молча вошли. Вошли, и с большим трудом удержались от восторженных возгласов: длинный стол, за которым начальник колонии обычно проводил оперативки, был накрыт на троих, и был богато уставлен дефицитными по тем временам копченой колбасой, фруктами, овощами, дорогим армянским коньяком, водкой и грузинским вином. А на месте начальника колонии стояла одна лишь рюмка, уже наполненная прозрачной жидкостью, похожей на водку, а рядом с ней — ломтик хлеба с кусочком селедки.

Быстро переглянувшись между собой, троица нерешительно остановилась в проходе. Они все еще были уверены, что их собрал сам начальник колонии для проведения какого‑то торжества.

Но Аркан уверенно опустился на место начальника и спокойно предложил:

— Вы садитесь, не стесняйтесь: гражданин полковник сегодня занят, а больше здесь никого не предвидится! Так что нам никто не помешает!

Трое старших офицеров колонии снова переглянулись, пожали плечами, и, чуть помедлив, нерешительно принялись занимать места: в их глазах можно было прочитать явное любопытство.

— Этот накрытый стол — моя попытка предложить вам нейтралитет между мною и вами. Вы делаете и решаете свои задачи, и я в них не вмешиваюсь, но и вы не мешаете мне решать свои проблемы и выполнять свою работу… Как, договорились? — ровным голосом поинтересовался Грегоров.

— Я — согласен! — тут же воскликнул ДПНКа, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не наброситься на припасы.

— В принципе, и я не против мира! — без особого энтузиазма заметил заместитель по режиму.

— А если кто‑то не согласен? — неожиданно нахмурился старший Кум.

Капитан Спесивцев был еще совсем молод, а потому и не в меру строптив: он еще не приобрел жизненного и профессионального опыта своего дяди Баринова.

— А если кто‑то не согласен с моим предложением, то в моем лице он встретит человека, который дважды мир никому не предлагает! — спокойным, но довольно жестким тоном произнес Аркан–Грек и взглянул на капитана. — Так вы что, против моего предложения? — в лоб спросил он.

— С чего ты взял, Аркадий? — мгновенно улыбнулся старший Кум. — Но мне все же хочется задать тебе всего лишь один вопрос…

— Готов ответить на любой! — усмехнулся Аркан.

— А товарищ Черемных в курсе того, что ты воспользовался его кабинетом в его отсутствие? — капитан даже не попытался скрыть своего ехидства в голосе.

— Если вам так интересно, гражданин капитан, то вы можете сами об этом поинтересоваться непосредственно у самого гражданина полковника! Набрать его номер? — Грегоров взял трубку центрального пульта.

— Нет–нет! — тут же замахал рукой старший Кум. — Это я поинтересовался так, из чисто спортивного интереса!

— Что ж, в таком случае будем считать официальную часть нашей встречи оконченной, и присутствующие, если ни у кого нет других вопросов, могут приступать к более приятной части нашей встречи! А чтобы снять некоторую напряженность с ваших лиц, хочу довести до вашего сведения следующее: на этом этаже нет ни одного постороннего лица, и на время трапезы вы можете быть совершенно спокойны и не поглядывать на часы. Кроме того, если кто‑то, несмотря на договоренность, все‑таки решится меня сдать по причине выпитого алкоголя, сразу хочу предупредить: бесполезно! В моей рюмке — простая водопроводная вода! — он хитро улыбнулся и добавил: — По окончании застолья вас ждет хозяйская «Волга», которая и развезет каждого из вас до вашего дома…

Последние слова совсем добили неугомонную «троицу». Мало того, что для них шоком оказался богато накрытый стол в кабинете самого начальника колонии, который никогда и никому не доверял ключи от своего кабинета, так он еще и дал согласие на то, чтобы его машина довезла их до дома.

Каждый из этой троицы сделал вывод, что старшего нарядчика и начальника колонии связывает нечто большее, чем просто уважение между подчиненным и начальником. И будет разумно действительно согласиться на невмешательство в дела друг друга…

Но вернемся к Серому, шнырю старшего нарядчика, который пришел на субботнюю встречу с Пашкой–Гнусом.

— С Греком все нормально, — ответил Серый. — А что касается свежих новостей в отношении Грека, то мне кажется, у него всегда все будет нормально.

— Что ты имеешь в виду? — сразу насторожился Пашка–Гнус. — Или ты хочешь сказать, что Грек стал работать на «красных»?

— Я этого не говорил! — сразу возразил ему Серый.

— Ты прекрати мне тут загадки загадывать! — недовольно прошипел Пашка–Гнус. — Если есть что, говори прямо!

— Несколько дней назад меня вызвали задолго до утреннего развода в нарядную, редко, но так пару раз было, чтобы я успел убрать нарядную до прихода начальства…

— Говори точнее: когда, где, куда?

— В прошлую пятницу это было… — наморщил лоб Серый.

—Что было‑то?

— Точнее, в субботу!

— Так в пятницу или в субботу? — с трудом сдерживался Пашка–Гнус.

— В пятницу ЭТО было, а меня вызвали часов в шесть утра в субботу…

— И что? — нетерпеливо бросил Пашка–Гнус.

— Когда я пришел, то в нарядной была такая чистота, словно там только что прибрались.

— Не тяни!

— Я и не тяну, рассказываю по порядку, чтобы понятно было, — пояснил Серый. — Я к ночному дежурному, каптерка которого на первом этаже находится: в чем, мол, дело, земляк, в нарядной‑то чисто? Зачем вызывал, мол, понапрасну? А тот протягивает мне ключи, но не отдает мне, а говорит, что чистоту нужно навести не в нарядной, в кабинете Хозяина колонии. Потом кивнул идти за ним на второй этаж. Поднимаемся, открывает он кабинет полковника… — шнырь замолчал и многозначительно уставился на него.

— Ты будешь говорить или театр будешь тут ломать передо мной? — по–змеиному прошипел Пашка–Гнус. — Говори, чего ты там увидел?

— Кто‑то в кабинете Хозяина попировал по- взрослому! Прикинь: коньяк, вино, водка, икра красная, фрукты, рыбка дорогая…

— Тебе‑то досталось? — задумчиво ухмыльнулся Пашка–Гнус.

Он пытался понять, в честь чего приключилась сия вечеринка в пятницу, да еще в кабинете начальника зоны, который в пятницу ушел едва ли не сразу после обеда? Может, он по–тихому вернулся и повеселился с кем‑то от души? Стоп, но на что намекал Серый, говоря о том, что у Грека ВСЕГДА будет все нормально?

— Слушай, Серый, — едва ли не ласково заговорил он, — у меня такое впечатление, что ты знаешь гораздо больше, чем говоришь, я прав? Ночью что, Хозяин оттягивался?

— Если бы, — хитро ощерился шнырь, радуясь тому, как нервничает Пашка–Гнус, а потому не спешил, растягивал удовольствие.

— А по бестолковке своей получить не хочешь? — истерично взвизгнул тот.

— Ну вот, чуть что, руки распускать, — Серый сделал вид, что обиделся.

— А ты не тяни, — чуть смягчился Пашка–Гнус. — Никто тебя бить не собирался, это я так, для профилактики! Рассказывай дальше!

— Если коротко хочешь, то ночью в кабинете Хозяина гулял совсем не он…

— А кто?

— Поначалу ночной молчал как партизан, но я пообещал ему пачуху вышака и он сдался, — Серый выразительно замолчал.

— Вот, держи! — Пашка–Гнус сунул ему пачку азербайджанского чая высшего сорта.

— Совсем другое дело! — обрадовался Серый. — Компашка подобралась что надо! Прикинь: старший Кум, зам по режиму и ДПНКа–Пончик… — он вновь оборвал сам себя.

— И все? — Пашка–Гнус был явно разочарован.

— Все да не все! — парня в буквальном смысле распирало от удовольствия.

— Нет, пора тебя бить!

— Ударь и не узнаешь, кто был четвертым! — пригрозил Серый и выжидающе взглянул на него.

— Ладно, не бери в голову, земляк! — Пашка–Гнус уже понял, что он сейчас узнает нечто важное, а потому впервые решил поощрить своего информатора заранее и протянул ему вторую пачку чая.

Серый тут же сунул пачку в карман, и принизил голос до шепота:

— А четвертым в компании как раз и был… Грек!..