Когда мы вышли из трактира, Гольмс объяснил хозяину, что мы идем в гости к знакомому и вероятно останемся у него ночевать. Через минуту мы вышли на дорогу; холодный ветер дул нам в лицо, и только мерцающий сигнальный огонек прорезывал густую тьму и как бы служил нам путеводной звездой в нашем опасном предприятии.

Без особого труда мы проникли в парк через полуразрушенную каменную стену. Пробираясь среди деревьев, мы скоро достигли лужайки, пересекли ее и уже готовы были влезть в окно, как вдруг из чащи лавровых кустов выпрыгнуло какое-то маленькое существо, похожее на ребенка, перебежало лужайку и исчезло в темноте.

— Боже мой! — прошептал я. — Вы видели?

В первую минуту Гольмс тоже был испуган. Он вздрогнул и крепко сжал мне руку. Но через мгновение тихонько рассмеялся и, приложив губы к моему уху, шепнул:

— Что за странный дом! Это наверное обезьяна.

Я совсем позабыл о странной любви доктора к этим животным. Мы должны были ожидать каждую минуту, что у кого-нибудь из нас на плече окажется павиан или какая-нибудь другая мерзость. Признаюсь, я почувствовал большое облегчение, когда, следуя примеру Гольмса, сбросил башмаки и очутился внутри спальни. Гольмс бесшумно закрыл ставни, перенес лампу на стол и окинул комнату пытливым взглядом. Все было в том же положении, как мы видели днем. Тогда, сделав из своей руки подобие слуховой трубки, Гольмс еле слышно прошептал мне:

— Малейший звук, и все наши планы погибли.

Я кивнул головой в знак того, что понял его шепот.

— Мы должны сидеть в темноте. Он может заметить свет через вентилятор.

Я снова кивнул.

— Не поддавайтеся сну; может быть от этого будет зависеть ваша жизнь. Револьвер держите наготове, он нам может пригодиться. Я буду сидеть на постели, а вы в этом кресле.

Я вынул револьвер и положил его на край стола.

Гольмс принес длинную, тонкую трость, коробку спичек, огарок свечи и все это разместил возле себя на кровати. Потом он загасил лампу и мы остались в темноте.

Забуду ли я когда-нибудь эти ужасные минуты? Я не слышал ни звука, ни дыхания и однако же знал, что мой товарищ сидит с широко открытыми глазами в нескольких шагах от меня, в том же состоянии нервного напряжения, как и я сам. Закрытые ставни не пропускали ни малейшего света, и мы оставались в совершенной темноте. По временам из парка слышался резкий крик ночной птицы. С деревенской колокольни доносился глухой и мерный бой часов. Они били каждую четверть. Как томительно долги казались эти четверти! Пробило полночь, час, два, три, а мы все еще сидели, молчаливо ожидая, что принесет нам эта ночь.

Вдруг, поблизости вентилятора, блеснул яркий свет, который исчез моментально, оставив за собой сильный запах горящего масла и нагретого металла. Можно было думать, что в соседней комнате кто-то зажег потайной фонарь. Я различал за стеной чьи-то осторожные движения; потом все смолкло, хотя прежний запах слышался еще сильней. С полчаса я сидел, напрягая слух. Тогда внезапно, стал выделяться новый звук — нежный ласкающий, подобный легкому шуму пара в кипящем котелке. Едва мы услышали этот звук, как Гольмс моментально вскочил с постели, зажег огонь и стал неистово колотить своей тростью по сонетке.

— Видите, Уатсон? — кричал он. — Видите?

Но я ничего не видел. В ту минуту, когда Гольмс чиркнул спичкой, я услышал тихий явственный свист, но внезапно вспыхнувший огонь ослепил мои привыкшие к темноте глаза, и я не в силах был различить ничего, с таким бешенством колотил мой друг. Но я видел, однако, что лицо его смертельно бледно, полно ужаса и отвращения.

Он перестал ударять тростью и смотрел неподвижно на вентилятор. И вдруг среди ночной тишины раздался такой дикий, нечеловеческий крик, какого я ни разу не слыхал во всю свою жизнь. Он становился все громче и громче этот пронзительный вой боли, ужаса и гнева, которые все слились в одном ужасном крике. После рассказывали, что этот ужасный вопль был слышен даже в деревне и пробудил спящих людей. Наши сердца похолодели от ужаса, и мы с Гольмсом стояли, молча глядя друг на друга, пока не затихли последние стоны.

— Что это такое? — спросил я, переводя дух.

— Это значит, что все кончено, — отвечал Гольмс. — И может быть, в конце концов, кончено благополучно. Возьмите револьвер, мы должны идти в комнату доктора Ройллота.

Он зажег лампу и пошел вперед по корридору. У двери он остановился и постучал два раза, но не получил никакого ответа. Тогда он повернул ручку и вошел. Я последовал за ним, держа револьвер наготове.