ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Скиронар, Хафеларская граница.

— Есть новости, господа! Сегодня утром король пересёк границу Хафелара! — Готам резво взбежал, почти — взлетел, на холм, где стояли оба Брашера, Брей и Даман. — Теперь и наша очередь. Командуйте своим войскам строиться, господа.

Молодёжь умчалась тем же окрылённым бегом — будто и не было. И сразу же загрохотали барабаны, призывая солдат к бою.

— Ну, что, барон, накостыляем пустоголовым выродкам? — Готам от распирающего душу восторга даже ткнул кулаком Брашера под рёбра.

— А, и на костыляем, барон! Мало им не покажется, — не остался в долгу тот: у Готама аж дыхание спёрло от сильного тумака.

— Если ты друзей так лупишь, то что же сделаешь с врагами? — выдохнул, наконец, Готам. — Ну, ладно бы друзей… Но командира — за что!?

— Виноват, господин генерал, не разглядел! — Брашер вытянулся смирно. — Так уж я приучен — сдачи сразу давать! Такое правило: никто не смеет бить солдат Седобородого!

Готам расхохотался:

— Я же тоже — солдат Седобородого, а ты меня — бьёшь!

— Вы не солдат, сэр Готам. Вы — генерал! А к генералам это правило не относится…

— То есть!?

— Они могли бы жить по правилу: «никто не смеет бить генералов Седобородого», но их, генералов, слишком мало, чтобы правила устанавливать.

— Ну, ты и фрукт, Брашер! Кусачий, будто змей! Дипломат, одним словом… Жаль будет, если тебя убьют, барон…

— Ну, уж нет, барон, кишка у них тонка. Случайно, разве что… Да и то, им это даром не пройдёт, с лихвой моя смерть окупится… Мои пошли — мне пора, Готам. — Брашер опустил забрало шлема и на прощание хлопнул легонько генерала по плечу. — Значит, делаем, как договорились?

— Значит, так и делаем… Удачи, Брашер! — Готам прокричал пожелание уже вслед сбегающему с холма полковнику. Тот только неопределённо махнул рукой и затерялся в первых рядах спешенных солдат своего полка, несущих штурмовые лестницы.

Баронский полк наступал первым. Это право Брашер выборол на военном совете в серьёзном, на уровне драки, споре с молодыми капитанами, Даманом и Бреем. Готаму пришлось несколько раз окриком призывать спорщиков к порядку. Ударить на врага первым и удачным ударом своим обеспечить победу всей армии, а себе — честь и славу, и было основным желанием каждого командира. Готам, и тот, не взирая на генеральский чин да министерский пост, рвался лично вести первую волну наступающих на приступ вражеских стен. Вот где пригодились Брашеру его навыки дипломата.

— В бою командовать может только один, и для дела лучше, если полководец в продолжении всей битвы останется один и тот же. Не будет нарушения планов, не будет ошибочных решений, не будет потрачено время, пока возглавивший войска вместо убитого новый командир сообразит, что на поле боя — к чему, — Брашер рассуждал вполне здраво, когда это касалось не его. — К тому же, на министре не только за эти войска ответственность лежит. Весь Скиронар вверен в его руки для обороны и сохранения. Был бы ты капитаном, Готам…, — при этих словах Брей с Даманом выпятили груди, решив, что Брашер уже им уступил. — Был бы ты капитаном, таким же зелёным, как эти два стручка, я бы слова тебе не сказал. Ступай, рискуй, бейся! Но ты — не капитан. Ты и генерал, и министр по праву, и — самый опытный среди нас. Кто доведёт до завершения план Его Величества, если не ты? Мальчишка Брей? Или мальчишка Даман? Да и мне не по силам битвы выигрывать. Только и могу себе позволить (— Верно говорит! Верно! — поддержали лишённого полководческих талантов Брашера капитаны) — вместе с солдатами на стену пойти. На большее, увы, не способен. Хорошо, молодёжь меня, старика, вперёд пропускает…

Так и пошёл баронский полк первым. И Брашер-старший, полковник, в первых его рядах. А лейтенант Брашер вёл следом вторую волну атакующих. И Медведь на малом Знамени Раттанара рычал на врагов над его головой. И Готам, оставаясь на холме, завидовал Брашерам, их вот-вот начинающемуся бою.

Он завидовал даже ученикам офицерской школы, которыми возместили недостаток капралов среди новобранцев Брея. Брею идти последним, когда стена уже будет взята, и откроется дорога вглубь Хафелара, дорога к столице — месту встречи с армией короля. И, тем не менее, у самого захудалого новобранца Брея было больше шансов попробовать врага острием своего меча, чем у него, генерала и военного министра.

Настрадавшаяся от завистников Шильда тоже была там, среди солдат, ожидающих битвы. По результатам учебного табеля девушку признали лучшей среди будущих офицеров, и единственная из учеников школы она шла в бой с нашивками сержанта. И её — слушались! И Брей уже души не чаял в своём новом сержанте, и сам был готов подчиняться ей. Ничего война не меняет: люди остаются людьми, и всякая любовная чушь селится в их душах, не обращая внимания на превратности военных будней.

А военные будни — вот они!

Войска Скиронара проходили мимо холма, на котором всё ещё досадовал на собственное общественное положение Готам, и втягивались в ущелье, перекрытое крепостной стеной. Войск у Готама набралось немало, побольше, чем имел Василий в день Скиронской битвы. И, что просто приводило в восторг бывшего заградителя, большая часть войск была конницей.

Баронский полк насчитывал три тысячи хорошо обученных и хорошо вооружённых всадников. В дружинах баронов можно встретить самых разных людей, от честных, благородных солдат до способных на что угодно мерзавцев — по запросам, так сказать, и фантазиям самих баронов. Но неумелых солдат там никогда не держали — охрана, не способная защитить своего сеньора никому не нужна. Король, отбирая у баронов дружины, хорошо знал, что делал: с одной стороны, ослабленное баронство забудет и думать о мятежах — выгода Короне немалая, а с другой стороны — необходимое сейчас пополнение армии отменными бойцами.

Готам не имел такой неограниченной власти, как король, но наследовал действиям короля, насколько позволяло его положение военного министра и главнокомандующего армией Скиронара. Отобрать дружины у баронов он не имел возможности, но обязать баронов поделиться своими солдатами мог запросто, что и выполнил, стребовав с каждого баронства по двадцать полностью оснащённых дружинников. Полученные таким образом две тысячи солдат Готам присоединил к дворцовым стражам, создав в результате Дворцовый конный полк. Король одобрил и название полка, и кандидатуру полкового командира — капитана Дамана. Знамя полку менять не стали — только-только закончили это — и Дворцовый конный полк готовился вступить в битву под знаменем с коронованной совой и надписью ДВОРЦОВАЯ СТРАЖА СКИРОНАРА.

У капитана Брея было два отряда: конный полуполк, основу которого составили баронские дружины Готама, Крейна, Кайкоса и Пондо, и вассалы, вооружённые Готамом и Кайкосом накануне Скиронской битвы. Насчитывалось в полуполку до полутора тысяч мечей, и командовал этим полуполком лейтенант Кайкос. Готам выторговал Кайкоса у Астара, когда главный снабженец вдруг стал вице-королём. И, в самом деле, чего держать на снабженческой работе одного из самых надёжных и боевых баронов Скиронара?

Второй отряд у Брея полностью сформировали пехотным, из присланных мобилизационной комиссией новобранцев и из числа хафеларских беженцев. Условное название — Хафеларский полк — присвоенное этому образованию на начальном этапе формирования, так и приклеилось к нему. Хафеларский пехотный полк насчитывал почти три тысячи мечей, и командиром получил баламута Пондо, ставшего по такому случаю лейтенантом. Правда, чисто пехотным предстояло полку пробыть недолго: Готам имел в виду включить в его состав пограничников Хафелара после взятия перегородившей ущелье стены.

Стена была высотой около четырёх метров. Сложенная из каменных блоков, она могла стать серьёзным препятствием на пути в Хафелар, если бы… Вот это самое «если бы» и позволяло Готаму рассчитывать на достаточно быстрое преодоление преграды. Нельзя слепо наследовать успешному полководцу — это не всегда даст такой же результат, что и ему. Скользкий скат на защитной стене, применённый Василием под Скироной, оказался эффективен против табуна, не имеющего никаких иных орудий, кроме мечей. Лысые смогли преодолеть скользкую ледяную часть стены, понеся огромные потери, только за счёт напирающих задних рядов, просто выдавивших и убитых, и оскользнувшихся, на ту сторону стены. Но разве задержит подобное препятствие хорошо подготовленного солдата?

Скат позволял, уложив штурмовую лестницу, легко взбежать по ней на верхушку стены, не хватаясь за лестницу руками. А это значит: что есть та стена, что её нет — разница не очень большая. К тому же, лежащую лестницу не оттолкнёшь, не опрокинешь. Её и приподнять-то, после того, что ступит на нижние ступени первый атакующий — уже проблема. Просчёт Разрушителя был очевиден, и чуть ли не гарантировал победу армии Скиронара. Разве что там, за стеной, ждал наступающих лысый табун. Но и на это у Готама имелся вполне достойный ответ.

По настоящему только одно беспокоило — белое пламя. Своими опасениями король поделился щедро, и генерал Готам, стоя на холме, почувствовал, как зарождается и растёт внутри холодок страха. Чем ближе подбегали к стене солдаты Баронского полка, тем тревожнее и неуютнее становилось Готаму: вдруг, и, впрямь, полыхнёт. Не здесь, не перед стеной, а на самой стене или там, за ней… Данных-то разведки не было никаких. Ни численности армии противника, ни его вооружения, ни состава по родам войск — ничего абсолютно не знали перед наступлением. Как не знали, где находится табун, а, значит, и сам Безликий. Достоверные сведения, полученные через гномов Хафелара, всего лишь сообщали, что в столице Безликого нет.

На стене зашевелились лучники, и стрелы нашли первые свои жертвы. Обстрел, правда, не был слишком плотным, и Готам ещё раз подивился глупости пустоголовых: не имея в достаточном количестве лучников, построить стену со скосом — значит, заранее проиграть не только битву в ущелье, но и весь Хафелар. Лестницы уже всползали по скользкому льду, подталкиваемые снизу солдатами Брашера. Есть! Побежали по одной, по другой, по третьей… Теперь и стены не видно — закрыли спины взбегающих на неё солдат. Вот, и нет никого у стены, кроме убитых и раненых. А здоровые все уже там, наверху. А то и вовсе — за стеной. На стену поднялись жрицы Матушки — белые сутаны хорошо различимы издалека среди оберегающих их воинов. Машут со стены ему, Готаму — сигнал, что нет в стене мин с белым пламенем, и путь в Хафелар — свободен.

Пошла в атаку вторая волна Баронского полка. Эти в руках держали не лестницы — узкие помосты, которым назначено стать дорогой для всадников. Сначала помосты уложили на скос, раздвинув лестницы, потом перебросили за стену, складывая пандус для спуска лошадям, и Даман повёл Дворцовый полк в конном строю туда же, в Хафелар, вслед за Баронским. Тренировки себя оправдали: конница без задержек переезжала через стену, и Готам, крикнув «Коня мне!», сбежал с холма. Настала пора и полководцу поглядеть, что же скрывает стена на той стороне ущелья.

2. Хафелар, король.

В Хафеларе заправлял наместник Разрушителя. Самозваный король из числа заговорщиков-баронов не сумел удержать власть дольше одного дня. Слишком одиозной фигурой оказался претендент на королевский трон. И в нескольких ожесточённых схватках с другими троноискателями сторонники самозванца потерпели поражение, а сам он — погиб. Победителям, правда, воспользоваться плодами своей победы тоже не удалось — подошедший к столице табун Безликого помог подчинить строптивых хафеларских властолюбцев наместнику Разрушителя.

Но, когда истекли пять дней кровавой неразберихи, наместник, при осмотре отвоёванного у соперников королевского дворца, обнаружил пропажу Знамени Хафелара. Бесследно исчез и Денежный Сундук из здания казначейства. У дворцовой стражи выяснить, куда подевались Знамя и Сундук, никак не получалось: стражей тоже в казармах не было. Даже ответа на такой несложный вопрос — разбежались стражи или ушли организованно — наместник не узнал.

Дворцовых стражей искали по всему королевству, точнее, по всему наместничеству. Кого-то и находили, то в одном месте, то в другом, но судьба Знамени и Сундука оставалась неясной: стражи на вопросы не отвечали, не смотря на самые изощрённые пытки. Может быть, они и сами не знали: кто, где и когда спрятал атрибуты прежней королевской власти. Да, и попало в руки наместника всего-то десятка три стражей. А остальные стражи — где? Безрезультатный розыск длился уже почти два месяца, когда в Хафелар пришёл Седобородый.

Неожиданное появление раттанарской армии на территории Хафелара одним махом развалило всю оборону наместничества. Наместник Разрушителя готовился к войне с королём, но не на своей территории. Он стянул к границе со Скиронаром для отражения атаки Седобородого довольно крупные силы, и шансы удержать за собой Хафелар имел неплохие. Теперь же, бросив защиту перекрывшей ущелье стены на маломощный арьергард из сотни лучников, двухсот мечников и солдат пограничной заставы, все прочие войска в спешном порядке двинул на перехват королевских войск — Хрустальная Корона, по прежнему, неудержимо притягивала к себе пустоголовых.

Лёгкость, с которой Готам перешёл границу, тем и объяснялась, что воевать ему оказалось не с кем. Лучники немного постреляли для вида, но, когда первые штурмовые лестницы упали на скат стены, на самой стене уже никого не было: стрелки и мечники предпочли спасаться бегством, а пограничники, закрывшись в форте заставы, дожидались подхода скиронарских войск.

Дворцовый полк Дамана настиг и захватил огромный обоз армии пустоголовых, и теперь подсчитывал трофеи в ожидании команды Готама на дальнейшее продвижение вглубь Хафелара. У пограничников выяснили численность армии наместника, столь легкомысленно бросившего оборонительный рубеж в погоне за единственной соргонской Короной. Армия наместника включала: табун с Безликим — всё те же десять тысяч, конницу — в основном, баронские дружины и дорожные патрули — шесть тысяч, городских стражей и прочих мобилизованных пехотинцев — ещё до десяти тысяч солдат. О чём Готам и доложил Василию.

Чего только не заготовили по приказу Василия для поимки Безликого. Капканы, ловчие сети, цепи — множество цепей, клетки-ловушки, рогатины из разных пород дерева, арканы… В общем, саней на двести разного охотничьего добра: иди знай, что сгодится для дела, а что — нет. Но это всё пробовать можно было только после того, как Безликий останется один. Совсем один. Без табуна и прочих пустоголовых, что с мозгами, что — без. Значит, нужно сначала победить, да ещё так, чтобы хватило сил на захват и удержание в плену неведомого кого-то по имени Маска — существа?., создания?., механизма?… — с металлическим полушарием вместо головы.

А войск у наместника было много, и потому не стал король далеко уходить от туннелей: не ровён час, прорвётся табун сквозь ряды раттанарской армии и доставит немало хлопот почти беззащитному Раттанару. На этот случай Бальсар получил задание — подготовить туннели к обвалу, чтобы, прорвутся если, тут же дорогу на Раттанар закрыть. Не верил Василий, что случится такая беда, но война на то и война — всякие пакости причинять. Веришь, не веришь, а будь готов, ко всяким несчастьям и бедам, как пионер: будь готов! — всегда готов! Иначе войны не выиграешь…

О главной задаче Хафеларской кампании знали лишь немногие приближённые короля. Знал Эрин. Знал Бальсар. Знали Вустер, Тусон и Паджеро. Вошёл в круг избранных и Ларнак — Василий считал, что каждый командир должен понимать, чего хочет король. Когда знаешь цель, без труда поймёшь любой из неплановых приказов или поступков короля. Да и сам поступишь соответственно. Не угадаешь, как не напрягайся, всех ответных действий наместника, Безликого или самого Разрушителя, который, по сути — хозяин им. Потому и планов конкретных на все случаи не придумаешь. Тут и нужно соображение, не приказное, не занятое у короля, а собственное, на главной задаче кампании выросшее.

Вот почему знал намерения Василия Готам. Знал Брашер. Знал Астар — ему, если разгромят Готама, защищать Скиронар от Безликого. Пусть и в это не верил король — что на Готама, вдруг, наместник навалится, разобьёт и рванёт на Скирону, через Аквиннар — к Разрушителю. Скиронар захватить Разрушителю снова не светит уже — народ не даст. Ведомый вице-королём, он весь поднимется на пустоголовых — в этом Василий не сомневался. А дальше врагам и вовсе — тупик. Через Аквиннар хоть куда-то прорваться — Бушир не пропустит. Цветные повязки Бушира — ходячая смерть для любых разрушителей.

Поэтому знал Бушир. Знал и Хранитель Агадир. И не только прорыв Безликого из Хафелара должен был беспокоить защитников Аквиннарской долины. Но и ответный удар Разрушителя из Тордосана и Рубенара. Да, и Хайдамар, всё ещё открытый для армий врага, не был исключением. Потому о планах короля знали и Арнем с Никкером: после визита в Железную Гору Василий не упустил возможности пообщаться посредство Камня Памяти с защитниками Хайдамара и выразить им свою признательность за стойкость и мужество. Арнем, кроме благодарности, выслушал от короля строгий запрет рисковать своей жизнью на стенах города, а также — и заверения в неизбежном выздоровлении.

— Ваше Величество, никто из защитников Соргона не умирает после боя от ран, как бы тяжелы они не были. Если уж врагам не удалось сразу отнять Вашу жизнь, то теперь им на Вашу гибель и вовсе рассчитывать не приходится. Через несколько дней Вы уже будете совершенно здоровы, — пообещал Василий своему вице-королю. — Я уверен в этом. Вы же знаете, что королям открыто многое, хотя никак не пойму, откуда подобные знания приходят…

Тяжелораненый Арнем, на день знакомства с королём уже почти месяц прикованный недугом к кровати, впадавший временами в забытье, очень близкое к состоянию смерти, после ободряющих слов Василия быстро пошёл на поправку. И незаживающие воспалённые раны вице-короля чудесным образом очистились от гноя. А через три дня на их месте остались только розовые рубцы молодой, но, безусловно, здоровой кожи — Соргон добросовестно исполнял желания владельца Хрустальной Короны. Можно было надеяться, что и пленение Маски завершится у Василий благополучно, как бы Разрушитель не препятствовал этому.

Самым деятельным ловцом Безликого оказался Геймар. Этот постоянно преследовал Василия идеями по поимке, громоздя одну несуразицу на другую, и король, желая избавиться от назойливого кандидата в вице-короли Хафелара, поручил советнику ревизию охотничьего снаряжения. Количества заготовленного на Маску ловчего инвентаря было явно недостаточно, чтобы надолго удержать утратившего здравомыслие барона в стороне от подготовки к сражению. Однако, и короткая передышка доставила радость не только Василию, но и Капе.

«— Если Вы его не повесите, сир, этот чокнутый барон заморит нас своими прожектами ещё до подхода армии наместника. Надо же, додумался — нарыть по всему полю ям, утыкать дно дрекольем, а сверху — хворостом накрыть…»

«— А чо, вполне охотничий метод — на крупного зверя… Распорядиться, что ли?»

«— Ямы!? В мёрзлой земле!? На Безликого, который земли не касается!? Да Вы — такой же чокнутый, как и Геймар! Покажите мне хоть одного солдата в нашей армии, который над Геймаром не смеётся… Или это Вы меня дразните, сир? Не советую — я и так на пределе. Хочете скандала? А?»

Король скандала не хотел. Он настроился от Геймара отдохнуть, а не с Капой в остроумии состязаться. Да, и момент был для ссоры неподходящий: к нему спешили командиры — военный совет держать.

«— Спешат, как же, — начала ворчать Капа. — Вона, лясы с этим прохиндеем точат!»

Василий, и сам, с немалым удивлением увидел, как только что торопившиеся к нему командиры неожиданно остановились около озабоченного Геймара и завели с ним довольно оживлённый разговор. Зачинщиком нарушения этикета (болтунов ожидал король) Василий определил Эрина.

Собственно, даже не разговор это был, а ссора. Генерал, проходя мимо, возмущённо сказал советнику несколько слов. Тот не смолчал. Выпрямился над разложенными на снегу сетями и ответил вслед Эрину, судя по жестикуляции, что-то не менее резкое. Эрин развернулся и ухватился за топор. Его тут же окружили Паджеро, Тусон и Ларнак, оттаскивая разгневанного рыцаря от обозных саней с ловчим инвентарём. Невесть откуда взявшийся Клонмел успокаивал Геймара, указывая скандалистам в сторону ждущего у шатра короля.

— И как прикажете это понимать? — встретил король своих военачальников. — Может, меня уже свергли, только забыли об этом предупредить?

Никто, почему-то, короля не испугался. В глазах у всех, даже у Клонмела, прыгали развесёлые смешинки. А только что так неистово скандаливший Эрин лоснился от счастья, и казалось, что веснушек на его довольной физиономии стало в два раза больше.

— Сэр Эрин, что вы сказали Геймару?

— Ничего обидного, сир. Всего лишь отказался направлять в его группу захвата своих гномов. Сражаться, сказал, мы ещё так-сяк сможем, но Безликого вязать — я гномов не пущу.

— В группу захвата Безликого, которой командует Геймар!? — уточнил, не веря своим ушам, король.

— Так точно, сир! — лихо подтвердил генерал. — Именно так, сир!

Василий почувствовал, как изнутри выбирается наружу смех. Какой там смех — дикий хохот! Ещё сдерживаясь, он потребовал подробностей:

— А что вам ответил Геймар?

— Сказал, что мы ни на что не годные паразиты и захребетники, и что можем катиться, куда глаза глядят. И что остальных господ командиров, как и их бездарных солдат, это тоже касается. Обидно же, сир, от такого прыща выслушивать подобное…

— Значит, группа захвата! — ещё раз, уже утвердительно, сказал король. — И командует этой группой Геймар… Н-да, с вами не соскучишься, господа. Что ж, пусть командует…

Вот теперь уже хохот было не удержать…

А никто и не старался…

3. Хафелар, король, Геймар.

Трудно сказать, почему прожжённый царедворец Геймар так легко купился на розыгрыш генерала Эрина. Проделка гнома с лошадьми могла кого угодно научить осторожности в отношениях с князем Ордена, но… Советник был слишком поглощён мечтой о хафеларском вице-королевстве, чтобы прислушаться к своей интуиции — интуиции опытного интригана. Приняв шутку князя за чистую монету, барон, без тени сомнения, начал формировать группу захвата. Едва не случившийся поединок с гномом косвенно подтвердил слова Эрина. Гном — любимчик короля, наглый гном, был явно обойдён вниманием Его Величества, а потому, из ревности и обиды, отказался давать своих солдат. Да и ссору вполне объясняла та же ревность.

Барон пожалел, что сгоряча отказался от участия всех, без исключения, воинских отрядов в поимке Безликого. Поэтому нужных для дела специалистов по задержаниям он выискал из личного состава обоза, тащившего за армией охотничий хлам. Ездовые, правда, мало походили на тренированных бойцов, но уязвлённая гномом гордость не позволяла прибегнуть при наборе группы захвата к помощи короля. Более того, советник даже не стал обращаться к Василию за подтверждением собственного назначения. А это было весьма недальновидно с его стороны.

На беду, будущее сокрыто от людей. Даже от таких пронырливых, как Геймар. Пришлось попавшимся на глаза советнику ездовым, здесь, в настоящем, уныло строиться перед грозным придворным, старательно ровняя ряды в безнадёжных попытках походить на бывалых солдат. Служивых среди них было немного, больше мобилизованные мужики. Потому о единой форме да хороших мечах смешно даже думать. Кто, как говорится, во что горазд. Здесь соседствовали армяки, зипуны, латанные военные плащи, овчинные полушубки, давно пришедшие в негодность: кто же на войну в справной одёже пойдёт? Удачная будет война — доброй одеждой вполне разживёшься. Да не только себе, всем домашним, но что-нибудь да привезёшь. А в неудачной войне — убытку в хозяйстве меньше. Сани, да конь, да возчик… А одёжу — всё равно было выкидать.

То же и с обувью: битые сапоги, опорки, чуни, лапти. И с оружием: где не где, да мелькнёт приличный, ухоженный меч. А так — всё больше хозяйские топоры, да ножи кухонные. Шлемов и вовсе — два-три на ораву, остальное — треухи да малахаи. Нет, не военный получался у группы захвата вид. Смех, да и только. Безликий, увидев таких пленителей, пожалуй, что до смерти ухохочется.

Геймар заозирался, ища зловредные ухмылки на лицах суетящихся вокруг солдат. Нет, тихо всё… вроде… Своими делами солдаты заняты, на обозников — ноль внимания. Откуда же Геймару знать, что заговор это? Что Клонмел, по указке Его Величества, строго-настрого предупредил: засмеётся кто, или иначе неуважение хлопотливому советнику выкажет — пороть будут нещадно. Умей, солдат, сдержанным быть, не ломай королю удовольствие.

— Животы! Животы подтянули! — барон вдоль ряда возниц прошёлся, по отвисшим брюшкам похлопал. — Бравый вид чтобы был! Бравый!

Конечно же, бравый. Как же без этого: чем больше грудь надуваешь, тем больше живот торчит. Ещё бы строем пройтись, печатая шаг, да так, чтобы земля гудела… Увы: дырявые подмётки, при одной только мысли о подобной ходьбе, от обувки откажутся, претендуя на независимость. Это у тех, у кого они есть. В чунях же да в лаптях нужного звука не дашь… По другим видам службы картина не лучше: учебных боёв, например, одёжка не выдержит. На посты или, скажем, в сражение сходить — так ведь не с чем идти: ни кольчуг, ни оружия. Помутнели глаза у возниц, обесцветились — от отчаянья, что прислала судьба командира в обозную вольницу. Важный да строгий, взгляд — что огонь. Не в чинах, да при должности — советник аж самого короля.

«Аж советник» тут же и речь сказал. Вдохновлял, призывал да надеялся. Соблюдая секретность, самым краешком зацепил о задачах обозников. Мужички оживились, не услышав для себя ничего опасного. В бой — не ходить! Вот и ладненько: ждать победы в тылу — задача не слишком сложная. Строевой муштре — не бывать! Тоже не грусть навеяло: знать, не помеха-то службе их животы. Инвентарь для охоты пересмотреть? Да запросто! Что капкан, что силки, что рогатины — дело знакомое. На охоту после битвы сходить? С радостью — хоть на медведя, хоть на сохатого. Подучиться немного, чтоб на охоте не оплошать? Так и это дело почти что не в тягость. Не подведём, господин, не волнуйтесь, не подкачаем!

Геймар то ли не понял этих молчаливых заверений, то ли не поверил в них. Во всяком случае, он не стал тратить время даром и сразу же занялся усиленной подготовкой группы захвата. Первым делом барон разделил возчиков на десятки и каждому десятку поручил одно и то же задание. Сначала он думал освоить рытьё ловчих ям, но не освоил. Мёрзлая земля дико сопротивлялась и, глядя на упревших возчиков — при нулевых глубинах ям, барон отступился от этой идеи.

Первое поражение не смутило советника. Не позволили природная предприимчивость, спаренная с многолетним опытом интригана. Лиха беда — начало, справедливо решил барон. Дальше, пожалуй, полегче будет. Дело, и впрямь, сдвинулось с места. Даже — пошло.

Сконфуженные неудачей обозные мужички отложили шанцевый инструмент и приступили к следующим испытаниям. Теперь задания у десятков были разные. Один десяток проверял капканы. Другой — осматривал сети, выискивая слабые места и порывы. Третий был занят рогатинами. Ну, и так далее — без дела никто не сидел. Сам же барон взялся обучать набрасыванию арканов на цель, то бишь — на объект охоты. Нельзя сказать, что сам он хорошо умел это делать. По правде, вовсе не умел. Ну, и что с того? Есть арканы, есть охотники, есть цель — поочерёдно один из ездовых. Бери — и набрасывай.

«Цель» становился на открытом пространстве, шагах в десяти от охотников, и терпеливо ждал летящие на него петли арканов. Сперва ожидание было долгим: арканы путались, не покидая неловких рук. Потом… Потом… Вода камень точит, что означает — неустанно трудись, и получишь преуспеяние. Петля аркана попала в «цель». В прямом смысле — попала: пеньковый канат хлестнул возчика по лицу, расцарапав ему нос. Пострадавшего тут же заменили, только новый «цель» стал к охотникам спиной — во избежание дальнейшего травматизма.

С улучшением качества бросков барон стал усложнять задачу. По его команде «цель» то поднимал обе руки, то поочерёдно, то разводил в стороны. Арканы всё легче находили объект своими петлями, и советник перешёл на обработку нижних конечностей. «Цель» оттопыривал одну ногу, чтобы быть пойманным за неё петлёй и поваленным на утрамбованный снег. В этот момент подключались бойцы с рогатинами — прижимали ими к земле руки-ноги, затем торжественно связывали пленника.

Как раз завершился военный совет в шатре у короля, и, только увидев выходящих из него командиров, Геймар вспомнил, что на совет-то он не пошёл. Нехорошо получилось. Впрочем, король ничем не показал своей досады на дерзость советника. Напротив, распустив командиров, он в прекрасном настроении — слышно было, что мурлыкал какую-то песню, неторопливо пошёл к дрессирующему мужиков барону. Тот подсуетился и выстроил своё неуклюжее войско ещё до подхода Василия. Мужики старательно ели глазами начальство.

— Тяжело в учении — легко в бою? А, советник? — вежливо полюбопытствовал король.

— Так точно, сир! — согласился обдуренный гномом барон. — Стараемся, сир!

— Вижу-вижу, что стараетесь. Только учтите, Геймар, если в учении будет уж слишком тяжело, никакого боя потом не получится. Измотанный и избитый на учениях, боец вряд ли окажет врагу достойное сопротивление, — король позволил себе мягко пожурить зарвавшегося карьериста. Чем ещё больше уверил барона в правильности его действий.

— Учтём и исправим, сир! — радостно известил короля о своих планах советник. — В нужный момент все бойцы будут в надлежащем виде!

Король оглядел нестроевое войско Геймара и усомнился в его возможности быть в надлежащем виде хоть когда-нибудь. Но о сомнениях своих барону не рассказал, решив не портить праздничный день ни советнику, ни себе. Пока Геймар играл в охотников на Безликого, Василию дышалось полной грудью: ни дурацких советов, ни навязчивой помощи в чём либо, ни постоянного преследования при любых передвижениях по расположению войск. Прелесть, а не жизнь, как весело щебетнула королю Капа.

А, и то — чем не прелесть?

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

1. Раттанар, королева Магда.

— Как Вы себя чувствуете, Ваше Величество? — Апсала склонилась над королевой, пристально вглядываясь в её глаза. Магда встретилась с ней растерянным, непонимающим взглядом. Слова королевы подтвердили сомнения жрицы: королева ничего не помнила.

— Что… что… случилось, Апсала? — вопросом на вопрос ответила Магда.

— Вы опять упали в обморок, Ваше Величество. Мягкие ковры защитили Вас от сильных ударов. Но, не дай боги, Вы упадёте на живот! Вам тогда и ковры не помогут. Я больше не разрешаю Вам ходить по комнатам одной. Будьте же благоразумны, Ваше Величество — Вы можете потерять ребёнка! Скажите, неужели уступка Вашей стеснительности стоит подобной жертвы?

Магда уронила набежавшую в глаз слезу:

— Что со мной, Апсала? Почему мне всё хуже и хуже? Неужели — яд?… Доношу ли?…

— Ваш яд — это возраст, Ваше Величество. Извините, что я напоминаю, но Вам уже…

— Да-да, я помню, Апсала…

— А ребёнок растёт, ему кушать надо. Он питается Вами, Ваше Величество, и все Ваши обмороки — от слабости. Дальше только хуже будет, если мы не примем срочных мер…

— Мы!? Апсала, вы сказали — мы!?

— Конечно, мы, Ваше Величество. Это теперь не только Ваш ребёнок — вспомните, что о нём говорил король Василий: Ваш сын нужен Соргону. Короли такими словами не бросаются…

— Ну, да, короли — не лгут… Фирсофф часто повторял эту фразу: короли — не лгут! Но Василий — иномирец. Будут ли его слова так же надёжны, как слово моего мужа, как слова прочих королей Соргона?

— Разве слова Василия расходятся с делом?

— Нет, не замечала… Но будущее… Фирсофф редко что-нибудь предсказывал, и потом мучился в ожидании — пока не сбывалось. И никогда его предсказания не заглядывали в будущее больше, чем на месяц. А тут — лет на пятнадцать-двадцать. Вряд ли Соргону понадобится наш, с Фирсоффом, сын раньше, чем вырастет. Помогите мне встать, Апсала…

Жрица подхватила Магду под слабую руку, с другой стороны на помощь королеве поспешила одна из двух послушниц, что привела с собой Апсала. Вторая послушница уже поправляла подушки в широком кресле, стоящем почти под самым окном. Королеву бережно усадили в кресло, укрыли пледом ноги, поднесли накрытый обедом стол.

Магда скривилась при виде еды и нехотя потянулась за ломтем хлеба.

— Сначала, Ваше Величество, выпейте это, — Апсала плеснула в серебряный кубок из глиняного кувшина, и по комнате поплыл сложный букет из запахов ароматных трав. — Это настой для возбуждения аппетита. Но, всё равно, ешьте больше, чем требует разбуженный настоем голод: настой подействует и на малыша, а он ослабит Вас ещё больше.

— Хорошо-хорошо, Апсала, — подчинилась королева, выпила настой и замерла, прислушиваясь к новым для себя ощущениям. — Не пойму, то ли жарко внутри, то ли озноб пробирает… Что-то не похоже, чтобы моё отвращение к еде уменьшилось…

— Не так быстро, Ваше Величество, не так быстро. Настой сначала должен добраться до Вашего желудка. Ну, вот, видите, уже действует…

Королева, и впрямь, оживилась. Ела она небрежно, не торопясь, но жрица видела, что Магда всё с большим трудом сдерживает возрастающий голод. Лечебный настой, действительно, получился, хоть куда: теперь только следить, чтобы не нарушался баланс сил плода и матери. Одно плохо — от настоя может измениться развитие ребёнка, причём, неизвестно, как — детям вообще никогда этот настой не давали, что же говорить о растущем плоде. Не упустить бы начала изменений…

Сложной пациенткой была королева. Не из-за капризов, нет. Магда не капризничала и послушно выполняла все рекомендации Апсалы. Но слишком поздняя беременность: организм уже стар и еле-еле справляется с собственными проблемами, а тут вдруг требуется такая отдача сил и энергии… Уже десять дней за стеной предоставленных Магде покоев одна за другой сменялись самые сильные жрицы раттанарского Храма Матушки. Они подпитывали королеву своей жизненной энергией, и сил одной жрицы едва хватало Магде на три часа. Правда, терялось много из-за препятствий, разделяющих донора и королеву. Стена храма, да объём воздуха, всё время меняющийся от того, что Магда не сидит на одном месте. Прикосновением передавать — потерь было бы меньше, да не позволяет этикет хвататься за королевских особ.

Сейчас станет немного легче: время от времени жрица-донор будет подходить к королеве вместо послушницы — поддержать, плед поправить, ещё какую-нибудь мелочь услужить. Мимолётное касание — и королева снова бодра. Тут уже этикет возражать не станет — услуживая, прикасаться не запрещается.

Апсала ещё раз осмотрела комнату — всё ли есть, не надо ли чего? — и, испросив позволения (вынужденная дань этикету из-за присутствия послушниц), удалилась на встречу с министрами Раттанара. Магда проводила её завистливым взглядом — покидать свои покои в Храме Матушки королеве запрещалось строго-настрого. Только ночью, если не валил с ног сон или всё тот же обморок, Апсала сопровождала Магду в заснеженный храмовый сад — размяться на свежем воздухе. Но и в этом случае защитные меры от случайного стороннего взгляда принимались самые строгие.

Ещё одно развлечение было доступно королеве: смотреть через витражное окно на пустырь, там, за оградой храмового сада. Собственно, пустырём это место называлось больше по привычке, потому что от пустыря не осталось уже почти ничего. Сейчас это было самое деятельное место в Раттанаре: в отдалении завершались отделочные работы на готовом почти здании Мемориала. К весне, пожалуй, закончат весь мемориальный комплекс, останется насадить парк. Но это немного позже, когда оттает земля, и пересадка взрослых деревьев не причинит им уже вреда.

Остальная часть пустыря, размеченная под детский приют со всеми необходимыми службами, ожидала рабочих рук: закончив Мемориал, строители переберутся на здания приюта. Возможно, что и приют закончат до родов, и Магда увидит воплощение своего замысла с первого до последнего дня.

Окно на пустырь оказалось самым важным аргументом при выборе комнат для проживания королевы — Апсала предоставила Магде самой выбирать, где провести несколько месяцев до рождения сына. Сначала жрица опасалась, что близость к могиле Фирсоффа станет постоянным напоминанием об утрате и плохо скажется на самочувствии Её Величества, но этого не произошло. Королева занималась делами Раттанара, писала письма, составляла руководства для министров Кабинета и Апсалы, и при этом поглядывала на Мемориал, словно испрашивая у покойного короля совета и помощи. Апсале иногда казалось, что Фирсофф, и впрямь, предоставляет Магде просимое — настолько мудры и опытны оказывались решения королевы по тем или иным вопросам.

Может, так всё и было, потому что видела королева сны, в которых вела разговоры с Фирсоффом, и объявляла свои намерения после подобных снов. Так, например, Апсала узнала о желании Магды дать сыну имя «Василий».

— И Фирсофф согласен со мной, — добавила королева. — Он сам мне это посоветовал…

— Прекрасно, Ваше Величество! Имя «Василий» будет очень популярным в Соргоне в ближайшее время, — нашлась с ответом Апсала, и королева осталась довольна одобрением жрицы в таком деликатном деле.

Получалось, что даже имя, выбранное Магдой, уводило внимание любопытных придворных в сторону от реальных событий. Что, конечно, тоже способствовало сохранению тайны рождения сына Фирсоффа. Казалось бы, какой смысл давать ребёнку имя короля-иномирца? Для многих — никакого, а вот Паджеро, столь щедро одаренный королём, вполне мог, из благодарности, назвать своего сына в честь благодетеля. И никто не вправе был его за это упрекать…

2. Эрфуртар. Маард, Инувик, Илорин.

Назначить вице-короля — дело, как говорила Капа, проще пареной репы. Но ни одна власть не способна эффективно управлять государством, если народ эту власть и в грош не ставит. Требования подданных к своему правителю, зачастую, намного превышают не только физические возможности самого правителя, но возможности всего государства в целом. Государство живёт трудом и даяниями своего населения, и потому не в состоянии накопить больше того, что население сумело наработать. Само государство не производит абсолютно ничего, кроме законов, направленных, в основном, на оправдание необходимости существования государства.

Коренная ошибка многих правителей кроется, как раз, в попытке заручиться любовью подданных одной только раздачей всяческих благ. Но блага не берутся из воздуха — кто-то тратит на их создание время и силы. Любые блага — продукт конечный, в том смысле, что имеют свойство заканчиваться, порождая недовольство у так привыкших к ним потребителей. Раздающие блага правители не пользуются уважением, и срок их правления ограничен количеством ещё не розданного. Раздал, что было — и никому больше не нужен.

А если правитель, к тому же, чужак? А если поставил его над подданными их победитель? Чем можно снискать если не любовь доверенных тебе к управлению людей, то хоть бы — их уважение? Василию просто: приказал Маарду править в Эрфуртаре, и тем от проблемы управления королевством отделался. Пойдёт что-то не так, не по нраву окажется Седобородому, так и спросить есть с кого. Давай, дружище Маард, рассказывай, как докатился и почему допустил. Вице-король Хайдамара Арнем и вице-король Скиронара Астар — оба местные, оба известны в своих столицах любому, оба популярны и, возможно, любимы подданными. А кто такой Маард для жителей Эрфуртара? Раттанарец, прибывший на мечах Илорина. Смех, да и только!

У Илорина, например, уже есть и уважение, и популярность. Методы решения сложных вопросов, внедрённые капитаном в умы эрфуртарцев, снискали ему и то, и другое всего за несколько дней пребывания в столице королевства. Пустоголовым служил? Служил. Нашкодил согражданам? Нашкодил. Сильно нашкодил? Сильно. Свидетели есть? Есть. Полезай, дорогой, в петлю. И разницы нет: бандит или король самозваный. Виновен — вешать! Не виновен — отпустить!

Маард не мог, да и не хотел наследовать мальчишке-капитану. А времени на завоевание сердец подданных — ни минутки, ни мгновения лишнего. И делать надо непопулярное, и делать надо необходимое: налоги брать надо, повинности по уходу за дорогами стребовать надо, крепостные стены ремонтировать надо, призвать служить и не давать воровать — тоже надо. И как же тут быть чужаку, чтобы и слушались, и не кляли на каждом углу, исполняя предписанное? И уважали чтобы сразу, с начала правления, и на все указы и действия вице-короля смотрели только сквозь флер уважения?

Осмотревшись в своей столице, вице-король обратился за помощью к Седобородому — самому организовать желаемое было никак. Василий, надо сказать, сразу понял все резоны Маарда, и меры принял самые срочные. Утром четырнадцатого дня третьего месяца зимы в Эрфурт вступило пышное посольство из Раттанара. Министр иностранных дел барон Инувик, лично, прибыл для возобновления дипломатических отношений между двумя королевствами. Подарков и прочих подношений, что вице-королю, что эрфуртарской знати, барон приволок целый обоз — сокровищница раттанарских королей изрядно опустела после отъезда посольства к Маарду. Чем пышней, чем богаче посольство — тем важнее, тем величественнее его адресат.

Уважение, выказанное Маарду не кем-нибудь — самим Седобородым, должно было вызвать у эрфуртарцев чувство гордости. Вот мы, мол, какие — кого попало над нами не поставишь. Не зря наш правитель ни в чём не уступает грозному Василию Раттанарскому, можно сказать, почти что — ровня ему. Гордость и самолюбование подданных — благодатная почва для роста уважения к назначенному тем же Седобородым вице-королю Маарду.

Пышное посольство и встретили пышно. Флагами и цветными лентами Эрфурт украсили накануне. Тогда же огласили указ вице-короля, особо подчёркивающий как «обязательное веселие горожан и нарядное их одевание», так и «сопровождение Великого посольства Седобородого приветственными криками — от городских ворот и до королевского дворца». Как всякому великому событию, приезду посольства сопутствовали раздача дармовых вин из погребов вице-королевских, амнистии, народные гуляния и праздничные фейерверки, но это всё — ближе к ночи.

Илорин со стражами дождался посольства на дороге, в часе езды от Эрфурта — почётный эскорт выезжает тем дальше, чем важнее прибывший гость. Министр иностранных дел и капитан знали друг друга по раттанарскому дворцу, где один, член Кабинета, бывал чуть ли не правах хозяина, а другой, тогда лейтенант, всего лишь служил в охране королевского дворца. Всё общение между ними сводилось к почтительному приветствию с одной стороны и небрежному, но благожелательному кивку — с другой. Ещё, время от времени, Илорин докладывая Инувику, кто на заседание пришёл раньше, чем он, министр. Неравное положение — министра иностранных дел и лейтенанта стражей — не мешало некоторой уважительности, мелькавшей в мимолётном общении между ними.

Илорин ценил благосклонность министра, которую не каждый член Кабинета считал нужным показывать кому-либо нижестоящему. Геймар, например, проходил во дворец, нарочито не различая — стражи стоят перед ним или роскошная мебель. Инувик, как и всякий дипломат, человек весьма наблюдательный, не мог не заметить исполнительности, без раболепия, и самолюбивой гордости, что проявлял Илорин при несении службы. Иногда министр примерял на лейтенанта личину посланника и, с сожалением, отметал кандидатуру стража — слишком прям и бесхитростен был Илорин. А дипломатия и честность не всегда совместимы.

Встреча на дороге вышла почти дружеская. Когда отгремело приветственное «Хо-о-о!» стражей, Инувик охотно пожал капитану руку и обменялся с ним несколькими учтивыми фразами, как это принято между равными по положению представителями аристократической элиты.

— Рад видеть вас в добром здравии, молодой человек, — ответил на приветствие Илорина министр. — В Раттанаре только о ваших победах и говорят. Пожалуй, нет в столице ни одного дома, который бы не распахнул гостеприимно свои двери перед столь щедро одарённым, и славой, и прочими наградами, баловнем судьбы. Как вы себя чувствуете в народных героях, граф?

— Всего лишь одна случайная победа, а от наград — деваться некуда… Даже неловко как-то…

— Вы молоды, Илорин, и не понимаете, что не бывает ни случайных побед, ни случайных наград. Раз вам даётся много и сразу, капитан, это означает, что полученное вами придётся вам же и отрабатывать всю оставшуюся жизнь. С той же отчаянной храбростью и с той же предельной честностью отрабатывать. И один маленький промах может лишить вас всего, вами достигнутого. Не смейтесь — я не шучу. Боги часто испытывают людей на прочность, и чем сильнее характер, тем тяжелее испытания. Кому много даётся, с того и спрос — тоже велик!

— Может, оно и так, господин министр, да, только главную для меня награду я всё ещё не получил. И ваш нынешний приезд — обещание близости этой награды. Я согласен, раз уж так сложилось, пусть, действительно, мне достанется всё и сразу. А я не подведу ни щедрых ко мне богов, ни поверивших мне людей. Клянусь честью! Простите за напоминание, господин министр, но Его Величество, вице-король Маард, нас ждёт во дворце. Наше время принадлежит вице-королю, барон…

Инувик едва заметно скривился: одно дело, если он, министр, из прихоти, позволяет себе считать Илорина ровней, и совсем другое, когда капитан столь дерзко соглашается с этим. Хотя… Министр весело рассмеялся промелькнувшей мысли: похоже, что Илорин — граф, рыцарь и командующий армией целого королевства — по положению сейчас выше, чем он, Инувик. Поэтому радоваться надо, что капитан не против считать его, Инувика, равным себе.

— Вы правы, капитан, поспешим! Королям нельзя ждать долго — протокол не терпит подобной вольности…

Хорошее настроение, после короткой беседы с Илорином, не покидало министра весь день. Он вёл себя легко и непринуждённо, смеялся и шутил, и шутки его не были осторожны и осмотрительны, что больше присуще дипломату. Так, на вручении верительных грамот, подписанных, правда, королевой Магдой, а не Василием, Инувик позволил себе шутку в адрес бывшего товарища по раттанарскому Кабинету:

— Подумать только, Ваше Величество, а ведь совсем недавно мне не были нужны никакие доказательства того, что я — это я!

Маард не остался в долгу:

— Как по мне, они вам и сейчас не нужны. Не будут нужны и народу Эрфуртара, когда он узнает вас немного лучше. Ваш ум и ваше обаяние, министр — лучшие верительные грамоты в любом соргонском обществе. Добро пожаловать в Эрфуртар, дорогой барон!

На вечернем приёме, устроенном вице-королём по случаю приезда посольства, Инувик был уже душой общества. Кроме отмеченных Маардом ума и обаяния, на рост популярности работали и некоторые выгодные моменты из биографии барона. Все знали, что министр сопровождал короля Фирсоффа на злополучный Совет Королей, сражался в «Голове лося», защищая раттанарского короля, раненый — чудом выжил, хотя почти вся свита погибла. Сменивший убитого Фирсоффа король Василий явно благоволил к министру и сохранил за ним прежнее место в Кабинете Раттанара. Другими словами, Инувик находился в фаворе, доказав на деле свою преданность и благородство.

С недавних пор — ещё не старый вдовец, то есть, вполне приличная партия для любого баронского дома, желающего браком упрочить своё положение при Дворе воюющего Седобородого. Возле главной политической фигуры Соргона находиться, конечно, опасно — есть некоторый риск пострадать при падении короля Василия. Но, зато, в случае победы над Разрушителем, награда может превзойти всякие ожидания. Даже безродные становятся графами, что же говорить о чистокровном бароне? Так что, не стоило удивляться оживлению, следовавшему за Инувиком при его передвижении по приёмному залу. Как не стоило удивляться и радушию местной знати, выставленному напоказ для министра-посланника. Ничто не ново под Луной, как сказал бы один весьма уважаемый мудрец.

Но новое всегда таится где-то рядом. Во всяком случае, опытный дипломат Инувик, с большой точностью предвидевший слова и поступки окружающих, столкнулся с фактом, никак им не учтённым. Новым и весьма неожиданным фактом. Встреча с дочерью, уже совершенно здоровой после ранения, мимоходом сказанное ею нечто о грядущем замужестве, и тут же — сватовство вице-короля: Маард просил руки Сулы для графа Эрфуртского. Сразу и не поймёшь — огорчаться сему или радоваться. Победила выучка дипломата:

— Отказывать королям не принято, Ваше Величество, и я — не отказываю. Но, чтобы уверенно сказать «Да!», мне самому надо свыкнуться с этой мыслью. Позвольте мне согласиться ближе к концу приёма…

«— Обож-ж-жаю дипломатов», — сказала бы на это Капа.

Маард же только поощрительно улыбнулся. Тоже — тёртый калач…

3. Хайдамар. Арнем, Никкер.

Свободный доступ к вице-королю был лишь у полковника Никкера — командующего армией Хайдамара, у мастера Веллура — вожака хайдамарской гномьей общины, и у Мальвы — дочери Арнема. Прочие попадали к вице-королю только по его вызову или же — записавшись на аудиенцию. На таких строгих ограничениях настоял Веллур, ссылаясь на переданную через Камень Памяти инструкцию Джаллона и на рекомендации Железной Горы. Попытки покушений на лидеров разных земель, как и подвластных Короне, так и союзных ей, не прекращались, хотя и не имели шансов на успех. Самый уязвимый, Хранитель Агадир, кочующий по Аквиннару вместе со своим штабом и отрядом аквиннарских солдат, и потому живущий в походном шатре — и тот был, благодаря цветным повязкам Бушира, совершенно недоступен для убийц. Что же говорить о вице-королях, почти постоянно находящихся во дворцах под неусыпным оком дворцовых стражей?

Тем не менее, следуя поговорке — на помощь богов надейся, но коня не забывай привязывать — указания Джаллона исполнялись везде неукоснительно и соблюдались, по возможности, точно. Каждое утро страж на дверях тронного зала получал список допущенных к аудиенции лиц и пропускал в зал, следуя не только перечню имён, но и указанному в списке времени посещения.

Вице-король Арнем принимал посетителей ежедневно, в утренние часы — чтобы потом иметь возможность, в течение дня, заниматься просьбами посетителей. А посетителей было много.

Месяц осады Хайдамара не прошёл даром — разрушились связи провинций королевства со столицей. Это значило, что на местах законы либо не действовали вовсе, либо принимали уродливый вид по прихоти дорвавшегося до почти абсолютной власти чиновника. Произвол множился даже в тех местах, где не признавали власти Безликого. В довесок к неприятностям, причиняемым сторонниками Разрушителя или не связанными с ним авантюристами, в королевстве развелось несметное количество разбойничьих шаек. И дорожные патрули, там, где они ещё остались, оказались не в силах поддерживать безопасность на дорогах. Что означало почти полный паралич торговли. Королевство медленно умирало, и присяга Василию только отодвинула эту смерть во времени, но не излечила от последствий деятельности пустоголовых.

Где-то скрылся табун Безликого, и никто не мог сказать, прячется это войско на территории Хайдамара или ушло в одно из соседних королевств: Шкодеран на юге или Рубенар на севере. Пограничные заставы на дорогах, ведущих в эти королевства уничтожили пустоголовые, и контроля за пересечением границ здесь не было никакого. Достоверно знали только, что Безликий не уходил в Аквиннар, на западе, и почти уверены были, что не уходил в Орочьи болота — на востоке. Аквиннар надёжно защищали: собственные войска — Хранителя Агадира, цветные повязки Бушира и гномы Железной Горы. Что же касается орочьих болот, то эти гибельные места давно уже стали недоступны для войск граничивших с ними королевств.

Считалось, что Орочьи болота разделены, примерно, поровну, между Хайдамаром и Шкодераном. Граница раздела существовала, правда, только на картах, и очертания её зависели от того, картографы какого королевства эти карты выполняли. Попыток уточнять границу, тем более размечать её на местности, а не на карте, за всю историю королевств не делали ни разу — в бескрайние топи забираться желающих не нашлось. Бросовые заболоченные земли не привлекали внимания до тех пор, пока не поселились на них орки.

Точная дата появления в Соргоне этого народа не установлена. Просто однажды, лет двести назад, из болот вышел первый торговый караван с пенькой и мёдом, и оказалось, что в болотах есть жизнь. Мало того, оказалось, что в болотах проживает неведомое число подданных двух королевств, не вносящих налоговой лепты в королевскую казну. Обложили орков налогами, но они не заметили этого — ни одного медяка в казне не прибавилось. Ни в казне Хайдамара, ни в казне Шкодерана. Раз нет налогов, и нет желания их платить, пусть тогда будет — дань! Звучит даже весомее, чем обыденное «налоги».

Жители обоих королевств стали гордиться тем, что орки платят им дань. Но, опять же, ни вида дани, ни размеров её, нельзя было узнать даже в королевских казначействах. Неизвестна была и периодичность взимаемой дани: раз в год, раз в десять лет или как-нибудь ещё — ибо орки ничего и никому не платили. Ну, кроме случаев, когда что-нибудь покупали из необходимого им самим.

Немногочисленные попытки преодолеть упрямство орков в вопросах уплаты, что налогов, что дани, заканчивались полным конфузом — посланные на орков воинские отряды либо возвращались, сильно сократившись количественно, либо не возвращались вовсе. И вопрос о выплатах орками принудительных сумм как-то сам собой уходил в небытие. Орки же на земли, заселенные людьми, никогда не зарились — с военными целями не посещали. А торговать… А торговать — запросто. Каждая вторая пеньковая верёвка, используемая в Соргоне, оказывалась орочьего производства. Лучшие мёды и медовые напитки, опять же, доставлялись из Орочьих болот. А ещё хороши у орков были кожи. Ремни, сапоги и нагрудники, сделанные из проданных орками кож, прочностью превосходили прочие аналогичные изделия. Вот только орки на продажу товаров из кожи не производили, ограничивались торговлей кожами. И это являлось одной из загадок орков: почему они торгуют кожами — себе в убыток, а не готовыми кожаными поделками, за которые выручить можно было вдвое, втрое против стоимости кож?

Видно же, что мастера у орков имелись, и мастера очень хорошие. Оркские солдаты, сопровождавшие торговые караваны, носили доспехи из кожи — нагрудники, наплечники, наручи, поножи — и, если верить молве, прочностью кожаные доспехи орков не намного уступали броням Железной Горы. Правда это была или нет, но проверять на практике подобное утверждение никто не торопился. Во всяком случае, торговые караваны орков не подвергались грабежам. Может, слишком объёмный товар отпугивал — кожи, веревки да бочки с мёдом в карман не положишь. А лишний груз для разбойника — верная гибель. А, может, и другая была причина: бесславные воинские набеги на Орочьи болота, из которых мало кто возвращался. И не болота тому становились причиной, а воинское мастерство оркских солдат.

Да, и не было вовсе в тех землях болот. По рассказам в набегах выживших, болота узкой полосой отделяли земли королевств от заселенных орками, а дальше, за болотами, росли густые леса, и почвы, кто понимал, определял плодородными. А за лесами что находилось — того и самые завирущие не знали: поля, пастбища или сады и пасеки. Но где-то же брался мёд, да пенька, да кожи? Главный аргумент в рассказах про орков звучал так:

— Да провалиться мне а этом месте! — под отчаянный топ ногой.

И никто не проваливался, и верили потому всякому вранью, не отделяя его от правды. Да, и откуда той правде взяться, когда дальше, чем до лесов, ни один человек по оркской земле не добирался?

Последний на этот день посетитель вице-короля Арнема — провинциальный купец из западных земель королевства — уже уходил, когда в тронный зал без доклада вошёл Никкер:

— Ваше Величество, у меня важные новости!

Купец поспешил удалиться, с трудом скрывая любопытство, и Арнем, едва закрылась за купцом дверь, не без иронии поинтересовался:

— Про Хафелар? Веллур ещё утром сообщил, что король Василий уже в Хафеларе…

— Я знаю, — отмахнулся от Арнема Никкер. — В Хайдамаре сейчас нет более важного дела, чем подсчёт дней до прихода королевских войск нам на выручку. Заклады бьют от десяти до пятнадцати дней. У меня другая новость: с востока добрался пограничник с письмом от командира заставы на оркской границе. Орки предлагают нам военную помощь. Их посольство ждёт у заставы разрешения на проезд…

— Посольство!? Как от независимого государства!? Этого ещё не хватало! Орки — наши данники!

— Ну, да! И данью орков забиты сундуки у каждого жителя Хайдамара… Военная помощь нам сейчас крайне необходима, Ваше Величество. У нас всего королевства — столица с окрестностями. А дальше с войском отойти, не зная где Безликий…

— А что это оркам у себя не сидится?

— Из Шкодерана к ним пустоголовые пробовали сунуться… С обычным результатом, конечно. И в Аквиннаре у орков своя община сгорела… Так что, с Разрушителем война у них…

— А мы их, получается, прикрываем, — сообразил Арнем. — Половина границы Оркских болот — в безопасности… Давайте думать, полковник, как орков принять… Не нравится мне слово «посольство»…

4. Хафелар, побережье.

Заградотряды Хафелара находились в несколько странных отношениях с наместником. Учитывая их сборный состав — в заградотрядах было немало солдат из других королевств — а также их реальный боевой опыт сражений с гоблинами, наместник не рискнул требовать присяги от защитников побережья, пусть даже от одних только хафеларских подданных — вдруг, да откажутся? А начинать новый спор за власть, когда и так еле-еле её держишь… Нет, лучше жить с заградителями в мире.

И заградотрядам подтвердили статус, улучшили, правда, не сильно, снабжение, повысили денежное довольствие всем чинам, от рядовых до капитанов. Эти меры позволяли наместнику держать заградителей вдали от столицы, в состоянии дружелюбного нейтралитета. После короткой усобицы с претендентами на трон — мера, необходимая для укрепления власти над Хафеларом. Найти окончательное решение вопроса заградителей можно было и после, в зависимости от накопленной наместником силы. Пока глаз с заградителей наместник не спускал.

Утром четырнадцатого дня третьего месяца зимы, когда Седобородый ввёл в Хафелар свои войска, доверенные лица, приставленные к заградотрядам для «обеспечения более полного удовлетворения потребностей защищающих Хафелар солдат», потребовали от командиров поднять отряды на подмогу наместнику. Кто первым из пустоголовых придумал назвать Василия «завоевателем», так никогда и не выяснилось. Но именно с этого дня война раттанарского короля перестала быть только освободительной. Разрушитель не упустил словесную находку подконтрольного ему мозга, и по всем соргонским королевствам заработала усиленная пропаганда: иномирец Василий Седобородый — убийца королей, жестокий захватчик, не знающий слова «пощада». И потому, объявили пустоголовые, семь, пока ещё свободных от лже-короля с фальшивой Хрустальной Короной, соргонских земель начали собирать общую армию — для освобождения попавших под власть этого страшного монстра жителей южных королевств. Вот такая теперь получилась перспектива войны с Разрушителем. Но это — в недалёком будущем.

Пока же на следующее утро был объявлен сбор заградотрядов Хафелара, общим числом — четыре, у казарм отряда номер один, ближе всех расположенного к столице. Времени на дорогу до места сбора и, затем, к предполагаемому расположению вражеских войск Седобородого, было у заградителей всего ничего — только двое полных суток. А на третий день, совместно с наместником, им предстояло атаковать раттанарскую армию.

Заградители оказались неучтённым фактором: Василий не ожидал их вмешательства, а это, как-никак, шесть тысяч опытных конных бойцов. Так что, сюрприз для короля в рукаве Разрушителя имелся. Если считать впервые перелицованный на новый лад облик носителя единственной Хрустальной Короны, то и не один сюрприз.

Случился и Разрушителю нежданный подарок. На место сбора заградителей прибыли ведомые капитаном Винаросом дворцовые стражи Хафелара, в полном почти составе. Стражи держались настороженно, без видимой враждебности, но и без признаков благодушия: коней не рассёдлывали, оружия не опускали. Сундук и Знамя Хафелара они привезли с собой, подтвердив тем самым выдвинутые против себя обвинения.

Объявленный наместником в розыск, капитан Винарос не особенно тяготился незаконным своим положением, и при попытке арестовать его, спокойно пояснил заградителям:

— Господа! Приставленные к вам наместником наблюдатели вовсе — не люди! Прежде чем слушаться их советов, посмотрите, что у них в головах, — и тут же одну из упомянутых голов отрубил.

Сказать, что заградители были удивлены — значит, ничего не сказать. Зрелище голов, наполненных гнилостной зелёной жижей, хоть кого повергнет в шок. Обезглавив, в попытке понять увиденное, всех доверенных лиц наместника, заградители потребовали от Винароса подробностей. Тот и сам знал не много, но рассказал про лысый табун, из людей созданный и питающийся тоже людьми, про разгромленные столичные Храмы, про далеко не безобидное правление наместника.

— Так что же, для нас Седобородый, выходит, лучше наместника? — спросили Винароса.

— Когда это завоеватель был лучше родного правителя-кровопийцы? — вопросом на вопрос ответил капитан. — Что один для нас враг, что — другой. А защитить Хафелар кроме нас некому!

Семь тысяч всадников двинулись на защиту столицы, и повёл их Винарос, командир дворцовой стражи Хафелара. Так появилась третья сила, впервые вступившая в борьбу за власть над Соргоном. Кончилось для Василия время лёгких побед и простых решений: война в Соргоне снова меняла своё лицо… Но Василий ещё не знал об этом…

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1. Хафелар. Готам, Брашер и Даман.

Войска Готама двигались вглубь Хафелара осторожно, тщательно разведывая дорогу впереди, и основания для этого у генерала имелись веские. Армия наместника в два с половиной раза превосходила числом армию скиронарскую, а надеяться на то, что удастся постоянно побеждать пустоголовых, находясь в меньшинстве — мог только круглый дурак.

Генерал вдруг понял: знай он величину армии врага, что скрывалась там, в ущелье, никогда бы не рискнул идти на приступ стены. Неравенство сил и без белого пламени способно всю скиронарскую армию загубить. Развернись сейчас наместник ему навстречу, и Готам прикажет отступать до границы, то есть — до стены, не испытывая ни малейшего чувства стыда. Лысый табун в поле сам по себе страшен… А ещё — конница… А ещё — пехота… Хотя нет, не прикажет: отступлением Готам подведёт короля, и Василию тогда не о поимке Безликого думать придётся, а о сохранении своей армии. У короля, ведь, тоже войск — не густо, пусть и больше, чем у него, Готама.

Опасения генерала мало волновали капитанов Дамана и Брея — слишком большим соблазном являлась пехота врага, замыкавшая после утраты обозов войско наместника на марше. Налететь бы в конном строю и — рубить, рубить, рубить…пока уцелевшие не разбегутся или не побросают мечи. Да вот, жаль — приказ не велит. И Брашер самовольничать не даст: Баронский полк снова шёл первым. Есть у полковника талант полководца или нет, это одному Разящему известно, но выдержка, но умение сдерживать и своё желание — пощипать вражью пехоту, и желание петушащихся капитанов, у него точно должны были иметься в наличии. Очень Готам на это надеялся. Кто знает, может, и надеялся — зря…

Где-то далеко впереди галопировали наперегонки лысый табун и конница наместника, стремясь как можно скорее достичь последней Хрустальной Короны. Собирались в спешке, потому ушли от стены без припасов. Потерянный обоз лишил и лысых, и конников самого в стремительном марше необходимого — продуктов питания и фуража. Впрочем, при их скорости, пользы от обоза им сейчас не было никакой.

Даже один день, проведенный в дороге и на морозе, к тому же, без еды — пусть не горячей, но хоть какой-нибудь — может свалить с ног недостаточно крепкого бойца. Оттого лысые и конники на ходу хватали всё, что попадалось на их пути — из еды и кормов. Спешащая за ними пехота шла по опустошенной дороге, через разграбленные городки и сёла, где уже не найти и корки хлеба, и отставала, отставала, отставала… И не только из-за разницы в скорости. Пехотинцам приходилось сворачивать с дороги или останавливаться и ждать разосланные на поиски провизии группы фуражиров. Самые медлительные из этих групп уже несколько раз были атакованы разъездами Баронского полка, и азарт погони постепенно охватывал Брашера.

Ночью, на биваке, у костра собрались командиры. Перекусив солдатской кашей, смочив её, изрядно, вином, уставились дружно на Готама — с надеждой, с укором, ожидающе.

— Вы на мне глазами дырки протрёте, — деланно рассердился генерал. — У всех — порядок? Посты проверены? Лошади подков не растеряли? Перековали, каких надо? Люди накормлены? Отдыхают?

Вопросы Готам задавал без пауз, не позволяя отвечать на них. Доклады уже выслушал, ещё до ужина, и состояние своих войск знал прекрасно. Знал и чего от него ждут. Настроение не только у командиров — у каждого, пожалуй, солдата — оказалось сейчас одинаковым. Вот же он, враг, рукой подать, а боя всё нет и нет. Пехотинцы в досаде зубами скрежещут. Что же о конниках говорить, для которых это и не преследование даже — так, топтание на месте. Полковник Брашер улучил момент, когда Готам делал вдох, и сказал в костёр, весело пляшущему языку пламени:

— У меня в полку уставших нет. День проспали в сёдлах — от чего нам отдыхать? От безделья, разве…

Взвился баламут Пондо, хоть и не по чину встревать лейтенанту, когда говорят генерал и полковник:

— Сколько нам ещё на лошадиные задницы пялиться!? Не хотите быстрее двигаться, пустите нас вперёд. После нас хоть яблок не остаётся… А то по вашей милости моя пехота провоняла навозом, невозможно рядом стоять…

— Ха! Вот почему наместник драпает — только пятки сверкают! От запаха ваших солдат бежит, лейтенант! — Готам охотно переключился с безадресных вопросов на нарушителя дисциплины. — Что ж, мы вам тогда не нужны. С утра возвращаемся в Скиронар, а вы, Пондо, продолжайте погоню сами.

— Как это — «сами»? — не понял тот. — «Сами», это — как?

— «Сами» — это значит «один», — помог Готаму Брашер. — Пехоту мы, пожалуй, тоже заберём. Только сначала пусть вымоют сапоги…

— Что я сделаю один!? Шутите!? Вы шутите, господа! — сообразил лейтенант. — Я уж совсем, было, поверил…

— Правильно сделали, что поверили, лейтенант. Ваша задача намного усложнится с утра. Будете вылавливать по окрестностям остатки разбитой нами вражеской пехоты — это раз. Охранять обозы: и наш, и отбитый у врага — это второе. Третья ваша задача — обеспечить безопасность границ Скиронара. Чтобы ни один пустоголовый через стену не перебрался. Вам ясно, Пондо?

— А почему — я!? С одним-то пехотным полком! — лейтенант задумался на короткое время под любопытными взглядами остальных командиров — в поисках достойной отговорки от сложного, почти не выполнимого, задания. — Да и не разбита пехота пустоголовых! — нашёлся он. — Кто и когда её разбил?

— Мы её разобьём. К утру. Раз уставших нет, господа, извольте факелы готовить. Разведка вернётся часа через два — чтобы никаких заминок не было.

— Факелы!? Зачем — факелы? — не выдержал второй среди сидевших у костра лейтенант, Кайкос. — Вот-вот луна поднимется… Неужто врага без факела не разглядим?

Готам сердито насупился:

— Что это происходит, господа? Младшие по чину, мало, что без разрешения рот открывают, так ещё и спорят с начальством. Вас, лейтенанты, надо было с рядовых начинать учить — никакого понятия о дисциплине. Нет, присваивать звания не служившим в армии я больше не буду… В общем так: атакуем в конном строю с факелами и громким криком… Лучше что-нибудь не сложное, что можно орать от души и долго.

— А чем плох клич Его Величества? — спросил заметно повеселевший Брашер. — «Ура!» вполне годится для этой цели. Вы, ведь, хотите противника напугать, господин генерал. Я угадал?

— А говорите, что таланта полководческого не имеете, полковник. Приятно с вами дело иметь — сразу понимаете всё, что нужно. Кому не ясно ещё, господа?

— Мы же предупредим о нападении факелами и криком, — то ли спросил, то ли удостоверил факт капитан Даман. — Они будут готовы к отпору…

— Если мы ворвёмся в лагерь противника неожиданно, и они проснутся от шума битвы, и станут выскакивать из палаток среди наших конников, тут им, хочешь, не хочешь, придётся драться, потому что бежать некуда. Я хочу их разбудить заранее, разбудить и напугать, чтобы не о драке думали, а о бегстве. Нам бегущих догонять — потерь меньше будет. Теперь ясно? Идите, готовьтесь, господа.

— А если не побегут, господин генерал? — настаивал Даман. — Если пустоголовые успеют к атаке построиться, то…

— Побегут, капитан, обязательно побегут, — Брашер снова опередил с ответом Готама. — Им теперь рассчитывать на помощь не приходится — табун и конница не ближе, чем в половине дня пути. Да и не вернётся наместник назад — ему Корону добыть очень хочется…

Так, по разъяснению Брашера, день, проведенный Готамом в сомнениях и страхах, превратился в тактическое выжидание с последующим разгромом трети вражеской армии. Малые потери и важная победа.

Готам и сам не заметил, как терзавшие его сомнения переросли в решение не только атаковать и разбить пехоту врага, но и преследовать с максимальной скоростью наместника, чтобы не опоздать к решающей битве. И тем не помешать королю отловить Безликого. Не стоило забывать о главной задаче Хафеларской кампании.

2. Хафелар. Пондо и Шильда.

Замысел Готама воплотился без малейших осложнений.

Около пяти утра сон лагеря вражеской пехоты потревожил неистовый треск барабанов. Пока разбуженные солдаты соображали, что к чему, барабанный грохот сменился протяжным радостным криком «Ур-ра-а-а!», устрашающим рёвом Медведя на Малом Знамени Раттанара и топотом множества лошадиных копыт. Почти восемь тысяч лошадей неслись на палаточный городок, и как-то не очень хотелось оказаться у них на пути.

Кто в Соргоне не знал военного клича Седобородого? После битвы под Скироной королевское «Ура!» стало одной из его характеристик, неотъемлемой чертой характера. Идти в бой, на возможную смерть, с криком восторга, с криком радости, мог позволить себе только этот непонятный человек из другого мира, так неожиданно ставший раттанарским королём. «Ура!» и король Василий в умах соргонцев стали неразделимы. Удивительно, что в Соргоне, разорванном на части врагами, рассказы о неправильном короле, превратившем для себя сражение в праздник, свободно гуляли по всем городам и сёлам. Приукрашенные, искажённые, они передавались из уст в уста, что в землях, подвластных Короне, что в самых глухих местах далёкого Сарандара, придавленного пятой Разрушителя. И ни границы, ни линии раздела враждебных сейчас королевств, не могли воспрепятствовать этому.

Крик «Ура!» и рёв Медведя, сложенные вместе, говорили о том, что король Василий здесь, среди несущихся в атаку всадников. И раздуваемое встречным ветром пламя факелов, летящие от них искры и отблески огня на доспехах и шлемах конников могли без труда создать иллюзию Хрустальной Короны. Она виделась среди атакующих, то там, то там, и от неопределённого её положения становилось ещё страшней. И без того страшно было до невозможности — попробуй не испугаться короля, который сжигает целые армии и вешает родовитых дворян, словно никчемных разбойников.

Что, выходить — строиться? Для отражения конной атаки? Против Седобородого? Ха! Одна надежда — до ближайшего лесочка добежать, а там, глядишь, и не заметят. Дождаться светлого дня и решать тогда — сдаться или пробираться домой. Лишь бы сейчас не срубили, а живой сумеет жизнью своей распорядиться…

Рванула вражья пехота с ночёвки — лысому табуну не догнать. Без жертв, конечно не обошлось: кто под мечами пал, кого — лошадьми затоптали, но большей частью сбежали враги, по лесам да оврагам рассеялись. Враз исчезла, рассосалась преграда, что целый день скиронарскую армию тормозила-задерживала.

Готам конницу дальше повёл — догонять наместника да время упущенное навёрстывать. Сам себе генерал дивился, сомнениям своим и нерешительности. Ничего не скажешь, тяжёлая ноша — ответственность за чужие жизни да за судьбу королевства. Поражение его армии всем бедой в Скиронаре может стать. И не в одном только Скиронаре — всему Соргону, всей победоносной войне Василия — разгром армии Готама обернётся угрозой поражения. Значит, выбора нет — сражаться и побеждать, а сомнения оставлять побоку.

Повёл Готам конницу дальше, но не всю — не взял с собой хафеларских пограничников, оставил для усиления пехоты Пондо. Разбежавшийся враг — не разбитый враг, нелёгкая задача досталась лейтенанту: граница, тылы, обозы… Не все пустоголовые сдадутся, не все разойдутся, пользуясь случаем, по домам. Кто и грабежом займётся, объединившись в банды. А обозы — самая желанная цель для грабителей.

Так что, у Пондо с утра оказался забот полон рот. Солдаты его полка осматривали остатки лагеря пустоголовых, прочёсывали окрестные лески и селения, отлавливая вражеских пехотинцев — мера, необходимая по двум причинам. Во-первых, среди сбежавших наверняка остались именно, что пустоголовые — люди, подвергшиеся вмешательству Разрушителя в свой мозг. А, значит, враги Короне непримиримые, и вреда от них перепадёт немало, если не отловить вовремя. Прочие, обычные люди, набранные нуждой или страхом, большой угрозы не представляют, а эти… Да, плюс к ним — любители лёгкой поживы, что разбаловались попустительством пустоголовой администрации. Вот кого обезвреживать следовало в первую очередь!

Говорится просто, а делается с трудом. Уже к обеду количество пленных достигло почти тысячи человек, и пришлось для их содержания восстанавливать разрушенный конницей лагерь. А пленных нужно кормить, а пленных нужно обогреть. А пленным помощь нужна от лекарей — и раны, и обморожения есть.

Заготовку дров, правда, можно вести руками тех же пленных. Но всё равно — неудобство получается. С пленными надо охрану посылать, для уверенности, что в лагерь вернутся те же, кто из него уходил. Для контроля также следует составлять списки и распределять по тем самым отрядам, сотням и полусотням, в которых числились пленники до бегства. Значит, с каждым надо беседу провести, допрос, так сказать. И не только для контроля это важно, но и для поисков агентов Разрушителя и прочей враждебной шушеры. Поэтому допрос следует записать, чтобы сравнить его запись с другими подобными — проверить и показания, и имя допрошенного.

И всё это — срочно… А в полку бойцов, свободных от охраны обоза, от постовой и гарнизонной службы — еле-еле жменька набирается, да, и не каждому поручишь работу с пленными. А пленных прибывает, и попробуй определи в этой массе народа, кто враг, а кто так, мобилизованный. Или случайно, а то — и по глупости, в армии наместника оказался.

Полинял, обесцветился неугомонный барон Пондо, от того, что ответственности такой кус ухватил. Щёки ввались, в глазах муть равнодушия завелась — не с его характером столько проблем одновременно решать. Или напьётся к концу дня, или удавится… В любом случае совершит такое, что слово «пленный» воспринимать совершенно перестанет. Эх, где бы человечка раздобыть, который всю эту хрень на себя возьмёт, да ещё и справится? А? И ответственность, чтобы, тоже на себе волок. Вдруг неприятность какая случится, так пусть шишки не все на него, на Пондо, свалятся. Пусть и ещё кто-нибудь пострадает, вместе не так опасно в нарушителях ходить — не дай наши боги, сам Седобородый спрос предъявит…

Не воспринимает король барона Пондо, хотя и разрешил порадеть за Корону, поучаствовать в борьбе с Разрушителем. Только ни доверия, ни уважения — никак к барону не проявляет. Одни насмешливые замечания, вдвойне обидные справедливостью своей. Нерадивый солдат из барона получился, офицер, в смысле. Плохой, как говорится, солдат, хоть и старательный. И чем старания больше, тем хуже результат. Ну, почему у любимчиков Василия всё получается, за что не возьмись? Почему у них из рук всё не валится? У той же Шильды, например. Чуть не повесили деваху, а теперь она здесь, у него в полку, свои порядки наводит. И не возразишь: мало того, что племянница вице-короля, так и Василию особа не безразличная. Всю офицерскую школу из-за неё перешерстил — не скоро забудут в школе визита Седобородого. Шильда… Шильда!? Вот — оно! Сержант — чин не маленький, пусть занимается пленными. Случай чего — с неё и спрос, а спрос с неё сильно строгим, похоже, не будет. С него же, с Пондо, и вовсе спрашивать не за что. Поручил, де, а кто же знал, что не справится — такие люди за Шильду поручиться готовы…

И Шильда стала комендантом лагеря военнопленных. Пондо объяснил своё решение так:

— В хозяйственных делах соргонка запросто заткнёт за пояс любого солдата. Работа с пленными, мне кажется, больше хозяйственная, чем военная. Я хотел сначала поручить лагерь кому-нибудь из жриц Матушки. Но потом подумал: а стоит ли выпускать это дело из рук армии? Опять же — врагов надо отыскивать и карать. Жрицам здесь не справиться. А у вас, сержант, есть прекрасная возможность и пользу армии принести, и доказать свою способность командовать. Как ни крути, а женщина в армии — явление редкое. Рассейте сомнения сослуживцев, что меч — не для женских нежных ручек, в отличие от иголки с ниткой… Вопросы есть, сержант?

— Есть, господин лейтенант. Чем пленных кормить? И как быть с отобранным у них оружием?

— Продукты вам выдадут — я распоряжусь в обозе. Оружие… Что там — мечи, копья, луки? Значит так, оружие сложите где-нибудь в охраняемой палатке — потом решим, как с ним быть.

Пондо, надо сказать, с назначением Шильды не прогадал. В считанные часы в лагере образовался порядок: закипели каши в котлах, над шатром жриц Матушки подняли на шесте флажок с красным крестом, чтобы всем было видно, куда за лечением обращаться, ушли на заготовку лесорубы из пленных. Сотня солдат Хафеларского полка, выделенная в подчинение Шильде, вполне справлялась и с охраной, и с учётом. Судя по всему, и с розыском врагов тоже — на опушке леса вздёрнули двоих за совершённые на службе наместнику преступления.

Лейтенант Пондо подивился очередному успеху одного (одной) из «любимчиков» короля, но подивился издали, опасаясь разделить ответственность с Шильдой за её действия. Жалоб на сержанта нет? Нет. Неприятностей от сержанта нет? Нет. Вот и ладненько, вот и хорошо. А подробности — кому они нужны, подробности эти? И так дел по горло. Например, нападения на патрули полка, которых набралось уже несколько. И нападали, скорее всего, не сдавшиеся солдаты из разогнанной пехоты врага. Потому как случились они все неподалёку от лагеря — на расстоянии, доступном для разбежавшихся от конников Готама солдат наместника.

И будет нападений этих больше, и территория, на которой они начнут происходить, станет разрастаться — по мере удаления беглецов от лагеря. А полк и так на пределе своих возможностей. И, даже с помощью конных пограничников, справиться с этой проблемой, пожалуй, что и не удастся. Слишком велика территория, и слишком мало войск для её охраны оставил военный министр. И где ему, лейтенанту Пондо, дополнительные силы изыскивать? Где резервы-то брать?

Не был бы Пондо так осторожен, знал бы уже ответ на эти вопросы. Шильда легко восполнила недостаток людей, необходимых ей для контроля за лагерем. Из пленных. Непопулярность наместника — из-за дружбы его с Безликим, из-за насильственного привлечения на службу, из-за разных других причин, несоблюдения прежних законов, например — позволила Шильде использовать пленных почти везде, кроме охраны. Пополнила бы и охрану — желающие служить Короне имелись — да только прав возвращать пленным оружие да на службу принимать у сержанта не было. Хотя идея вооружить пленников, из числа лояльных, в случае нападения пустоголовых на лагерь — принудить сдавшихся снова выступить против Седобородого — Шильду посетила. Потому и разместила она всех, кто казался надёжным, поблизости от палатки с оружием, и могла, при необходимости, быстро оружие раздать, добавив к своей сотне ещё до трёхсот бойцов. Очень оборотистая оказалась дама.

Кстати, за глаза, Шильду так и называли в Хафеларском пехотном полку — «Дама». Странное прозвище для простолюдинки, к тому же, простой и доверчивой в обиходе. Даже, когда её дядя, Астар, вдруг вознёсся на самый верх общественной лестницы, в поведении Шильды не прибавилось ни капли заносчивости. Как была весёлая простушка, такой и осталась. Но это — в быту. Когда же дело касалось службы, более строгого и требовательного сержанта не удалось бы найти во всей скиронарской армии.

А простота Шильды доходила чуть ли не до анекдота, хотя вызывала не насмешки, а удивление. Направленная для прохождения службы в Хафеларский пехотный полк, девушка, по прибытии, сразу же натолкнулась на столичную сплетню по поводу интимной близости с королём. Сплетня неуловима, и, какие бы кары не обещал Василий за распространение подобной лжи, толку от этого было — чуть. Только самые трусливые и замолкли. Прочие же стали полоскать имена короля и Шильды с удвоенной энергией: раз Седобородый заступается и злится, значит — правда. Попробуй, докажи, что это не так. Считается, что оправдаться в подобных обвинениях невозможно.

Шильда смогла. Едва натолкнувшись на недобрые слова и ухмылки, она совершила неожиданный поступок, простой — до наивности, обратившись за помощью к жрицам Матушки из санитарного обоза.

— Жрице вы поверите? — спросила она у болтунов.

— Поверим, — ответили те. — Только жрицу мы укажем сами.

На том и порешили. Призванная солдатами жрица обследовала Шильду и сообщила неутешительный для сплетников диагноз:

— Шильда — девица.

Тут воспряли ловеласы и бабники:

— Раз король не при делах, это значит, что для нас — дорога открыта…

— Это всего лишь значит, — ответила им Шильда, — что я сама выберу себе мужчину, и только — если полюблю.

С того случая Шильду оберегали от сплетен и приставаний чуть ли не всем полком, а уважение к ней выразилось в прозвище «Дама» — солдаты уравняли её в благородстве с представительницами потомственной знати. Стоит ли удивляться, что многие были в неё влюблены? И что романтически настроенный капитан Брей тоже не устоял перед чарами столь необычной девушки? Война — войной, а жизнь не остановишь…

3. Эрфуртар. Илорин, Инувик, Сула.

Согласие на брак Инувик, конечно же, дал. Во-первых, барон чувствовал свою вину перед дочерью за безразличие к её судьбе — он оставил Сулу безо всякой защиты перед произволом совершенно слетевшей с катушек Лендоры. Была ли баронесса Инувик просто озлобленной на весь мир бабой или сошла с ума, от той же злобы на всех и на всё, значения сейчас уже не имело. Лендору похоронили в фамильном склепе Инувиков и постарались забыть о ней — о кровавом ужасе Бахардена. Спасибо королю, что не стал перекладывать вину за это злобное чудо природы ни на дом Геймаров — кровной её родни, ни на дом Инувиков, к которому принадлежала дама Лендора после замужества.

Сула хотела выйти за Илорина — что ж, барон ничего не имел против. Он не стал для Сулы любящим отцом — такие вещи не происходят сами по себе, да ещё мгновенно. Годы нужны, чтобы свыкнуться с ответственностью за совершенно чужую для Инувика дочь, и чтобы дочь эта признала за ним право что-то решать в её жизни. Мешать её счастью — снова укреплять между ними стену отчуждённости, которая почти исчезла после смерти Лендоры. К тому же, партия была очень выгодная — Илорин, в одночасье, волею короля ставший одним из самых богатых и самых могущественных вельмож Соргона. Кто сможет лучше вознаградить настрадавшуюся от Лендоры Сулу, чем герой ледового побоища и скоробогач — граф Эрфуртский?

И ещё одна тайная надежда ожила в душе министра, пока он раздумывал над ответом Маарду. Довер, лишивший себя наследства ради благополучия сестры, снова обретал возможность вступить во владение баронством после смерти отца. Существовало, правда, два препятствия: король и Сула. Или — король и Илорин. Всё зависело от того, кто принимает решения в будущей семье — дочь Инувика или граф. Первое препятствие — короля Василия — барон надеялся преодолеть без особых трудностей. Король мудр, и, выслушав доводы Инувика, вернёт Доверу право наследования. Число баронских фамилий уже заметно сократилось из-за мятежа. Возможно, война тоже внесёт свои коррективы: все люди смертны. Зачем же терять ещё одно баронство, всегда служившее опорой трону? Или снова, как и в случае с Яктуком, возлагать надежды продолжения рода Инувиков на не родившегося пока младенца? Есть же Довер — прямой потомок нынешнего барона… Король поймёт, не может не понять…

Второе препятствие преодолеть сложнее. Тут и король — не помощник. Права Сулы на баронство неоспоримы и утверждены тем же королём. Его Величество не отречётся от собственных слов и обещаний, и, после смерти министра, земли Инувиков станут частью Эрфуртского графства — в качестве приданного Сулы. Как говорится, титул и земли… Пятое баронство! Ну, на кой оно Илорину, если он не знает, что делать с остальными четырьмя? Здравая мысль, которой ни с кем не поделишься. Тем более, с Сулой. Как ей скажешь: у тебя и так всё хорошо, откажись от наследства? И что, если не откажется — замуж не пускать? Идиотская ситуация… Чтобы выход из неё найти, мало быть хорошим дипломатом — тут мозги надо иметь подстать иному учёному… Король же, без добровольного отказа Сулы от своих прав на титул и земли, барона даже слушать не станет.

В поисках решения щекотливой проблемы Инувик всю ночь не сомкнул глаз и на аудиенцию к вице-королю пришёл совершенно не отдохнувший. Аудиенция, правда, проходила без участия придворных и соблюдения протокола. Просто, на следующий — после вручения верительных грамот и приёма в честь министра-посланника — день, Маард пожелал обсудить условия брачного договора. Желание вполне понятное и для вице-короля, и для свата — всё же Маард хлопотал за своего военачальника, за своего подданного. Как-никак, а два баронства Илорина являлись землями Эрфуртара. Попробовать, что ли, с Маардом объясниться по поводу Довера? Неужели не договоримся? В Кабинете Раттанара никогда не враждовали, и оба терпеть не можем Геймара — одно это способно сблизить людей из разных слоёв общества.

Инувика провели в приёмную вице-короля, где он с удивлением встретил Илорина и Сулу.

— Вы… э-э-э… тоже на сейчас? — от неожиданности барон еле выдавил из себя несколько слов. — Вам тоже… назначено?

— Я попросил Его Величество, чтобы нам дали переговорить до вашей с ним встречи, барон, — Илорин совершенно естественно держался с министром на равных. — Всего несколько слов, я не задержу вас надолго.

— Вы — передумали жениться!? Впрочем, конечно же — нет! Что за ерунду я сегодня несу! Извините, не выспался, граф. Я слушаю вас.

— Вы должны знать — нам с Сулой не нужны права на баронство Инувиков. Довер — достойный продолжатель вашего рода, и оставлять его без наследства было бы с нашей стороны не порядочно.

— Но… Он же сам отказался…

— Барон, он всего лишь заботился о будущем своей сестры. Теперь это — моя привилегия, и я прошу вас убедить Довера переменить решение. Пожалуйста, не принимайте наши с Сулой слова за оскорбление или обиду. Понимаете, у нас с Сулой будет столько всего, что… В общем, вот отказ Сулы от претензий на земли и прочее имущество Инувиков. А вот моё письменное согласие с желанием Сулы, — Илорин передал барону два свитка. — Бумаги оформлены должным образом, и засвидетельствованы нашими друзьями: Яктуком, Ахвазом и Тахатом. Слово каждого из них, как вы знаете, сомнению не подлежит.

— Даже не знаю, что вам ответить, граф, — Инувик бегло просмотрел оба свитка. — Сула, ты действительно этого хочешь?

— Я бы сама не додумалась — спасибо, Илорин подсказал… Но да, очень хочу! Мой брат… Знаешь, а я всегда мечтала о брате. Как же мне одиноко жилось! Но… Потом поговорим, ладно? Тебе надо идти, — Сула чмокнула отца в щёку, неожиданно для себя и — для него. — Не сердись… Я… Потом, всё потом — Его Величество ждёт…

— Спасибо! И от меня, и от Довера — большое спасибо, — Инувик с чувством пожал Илорину руку. — Я счастлив… Я рад… Сула, ты выбрала лучшего из всех женихов Соргона… Вы даже не представляете, как я вам благодарен за это, — барон помахал свитками и скрылся за дверью кабинета вице-короля.

Случаются, случаются настоящие чудеса!

4. Скиронар. Астар, Котах.

— Как я и говорил, с началом Хафеларского похода пустоголовые стали действовать более активно. Вчера, оказывается, был убит вестник с хафеларской границы. Перебита его охрана — десяток вполне хороших солдат, почта — пропала, — Астар вышагивал по толстому ковру, смешно задирая ноги: рыцарские шпоры цеплялись за ворс почти при каждом шаге, и ноги приходилось вздёргивать вверх, чтобы освободиться.

Вице-король мучился, но упрямо не снимал шпор и не приказывал убрать ковёр. Котах сидел в стороне от обычного маршрута Астара и с удовольствием наблюдал за борьбой вице-короля со шпорами и ковром. Ковёр явно проигрывал в неравной борьбе, и пути перемещения вице-короля по кабинету уже отличались от прочей ковровой поверхности разрастающимися проплешинами.

В кабинете вице-король и Котах находились вдвоём, и потому этикету дозволено было отдыхать. Рыцарское братство делало их равными, и Астар охотно это равенство подчёркивал при каждом удобном случае. Например, позволял Котаху сидеть в своём присутствии даже на официальных церемониях, когда все прочие придворные стояли.

— Нечего завидовать, — часто говаривал придворным Астар. — Вместо того, чтобы шаркать ногами по паркету дворца, идите лучше в армию служить. Заработаете на поле боя и честь, и славу, и рыцарские шпоры к ним в придачу, да и будете сидеть себе спокойно хоть в моём присутствии, хоть в присутствии Его Величества короля Василия. Я и указ по этому поводу подготовил…

Указ оговаривал всякие льготы и почести соргонским рыцарям на территории Скиронара. Причём, подданство не имело значения — что особо подчёркивалось в Указе. Например, рыцарю разрешалось бесплатное проживание в гостиницах, бесплатное питание в харчевнях и кабаках — расходы за рыцарей брала на себя казна королевства. От налогов и пошлин рыцарь тоже освобождался. Эта льгота вызвала немало пересудов среди скиронарских баронов, поскольку в их среде под действие Указа подпадал один только Готам. Завистники ворчали по углам, хотели жалобу Василию сочинить: Астар, де, равенство среди баронов нарушает. Вице-король узнал, посмеялся:

— Пишите-пишите, господа, не стесняйтесь. Его Величество, как раз, интересуется: чем Скиронарские бароны заняты? Почему не все дружинники генералу Готаму переданы, а только по два десятка солдат? Никак, баронов снова на мятеж потянуло?

Нет, пусть уж будет, как есть. Не стало бы хуже. Седобородый Крейна не пожалел, с глаз долой прогнал — не ровён час, снова виселицу под Скироной установит. Какие тут могут быть письма? Какие тут могут быть жалобы? А, ну их всех, любимчиков Седобородого…

А любимчикам и дела до баронских огорчений нет. Своими делами заняты — обсуждают проблемы, связанные с Хафеларским походом. Очень неприятные проблемы. Котах со своими сержантами — все пять капралов слегка подросли в чинах — подчистил леса, окружающие Скирону, от всякой погани, вроде людоловов. Да мало для этого было у капитана сил: всего лишь один эскадрон. Обеспечить безопасность на дорогах пока не получалось. Вот и вестника не уберегли… Не разбойники нападали — какая с вестника пожива? Пустоголовые, явно. По следу с двумя взводами ушли Хорь со Звоном, и Котах теперь ожидал от них известий. Астар тоже ждал: дороги соединяют королевство в единый организм, и их безопасность — главная задача любой власти. Ну, одна из главных.

— Что думаешь делать дальше, капитан? — вице-король, наконец, остановился перед Котахом. — Пусть в письмах и не было ничего важного, но сам факт… Сам факт! Спасибо гномам, что секреты и важные сведения мы больше не доверяем бумаге. Но это не значит, что на дороги можно наплевать. Что молчишь, Котах?

— Люди нужны. Дорожных патрулей сколько было, и то еле справлялись. А у меня людей — кот наплакал. Нужно ещё два-три эскадрона формировать. Хотя бы два-три… Лучше было бы пять…

— Под своих сержантов стараешься? Каждому — по эскадрону? И по чину лейтенанта — каждому? Так?

— Примерно, так.

— А справятся? Два месяца назад они даже рядовыми не были.

— А — я? Меня тоже в капитаны практически с улицы затащили. Справляюсь, вроде… Справятся и они. Выбора-то… нет его, выбора. На такой работе справятся — опыт по лесам скрываться у всех имеется. Потому и находят пустоголовых, что знают — где, и знают — как…

— Это я понимаю, Котах. Понимаю и то, что умом и смекалкой их боги не обделили. Выжили же они там, на поле Славы, против лысых стояли и — выжили… Вот, только без Готама я ни эскадронов твоих увеличить, ни чинов присваивать не стану. Нельзя через голову военного министра такие вопросы решать. То есть, приказы всякие Готам, когда приедет, сам наиздаёт. А ты пока, потихоньку, будто бы от себя, и людей набирай, и оружие, и лошадей… Денег я тебе на это дам, только не сильно шикуй, официальных бумаг дождись. Но уже сейчас, давай, действуй в полную силу. Дороги во время войны… сам знаешь…

 

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

1. Хафелар. Седобородый.

Успех Готама не мог не радовать. Сокращение вражеской армии больше, чем на треть, плюс отсутствие на поле боя такого рода войск, как пехота — облегчали Василию выполнение его замысла. Разбить, разогнать имеющуюся у наместника конницу, окружить и перебить лысых, и вот он — Безликий. Бери хоть голыми руками, коли сумеешь.

Следовало, правда, учитывать, что Маски имеют свойства взрываться с огненной вспышкой, а попадать ещё раз под пламя и светить потом обожжённой красной рожей не очень-то и хотелось. Это — если уцелеет. А может и не уцелеть: два раза, говорят, в одну и ту же воду не войдёшь. А идти на Безликого, хочешь, не хочешь, придётся самому — у короля слишком много преимуществ, в сравнении с любым соргонцем. Тут тебе и приданная богами сила, и невесть во что превратившаяся «чешуя» — под ней же не было в прошлый раз ни одного ожога, и скорость реакции — благодаря Капе и неким свойствам, полученным от Материнского Камня. Один раз эта реакция уже спасла жизнь и ему, и невесть какому числу цветных повязок Бушира и стражей Клонмела у выхода из Железной Горы.

И с таким набором полезных для безопасности качеств посылать кого-то другого? Нет, брат, шалишь. Ты здесь главный, тебе и отвечать за всё. И за всех. И без того кем-то жертвовать надо: одному с пленением не управится. Лучше уж при взрыве погибнуть, с теми, кто Безликого пойдёт брать, чем потом стыдливо прятать глаза, погубив задаром сколько-то там солдат. Это ему нужен Безликий для изучения, не им. Для солдат уничтожить Маску и проще, и — понятнее.

В разгроме вражеской пехоты имелся ещё один «плюсик», как назвала его Капа. Конница Готама, поджимая наместника с тыла, лишала его возможности уклониться от сражения с войсками короля на открытой местности. Что значительно облегчало доступ к Безликому. И обещало меньшие потери среди солдат Седобородого: Василий, по-прежнему, страдал от гибели каждого своего воина.

План сражения снова строился по принципу ловли «на живца», только приманкой Василий выставил на этот раз себя. Он задумал биться в центре, в первых рядах, завлекая врага сиянием Короны. Никакие возражения командиров на военном совете оказались не способны повлиять на решение короля.

— Всё, что вы можете, господа, сделать для моей безопасности — это обеспечить центр солдатами, которые не дрогнут и не отступят под бешеным натиском лысого табуна. Стоять центру надо на месте, как вкопанным — чтобы ни шагу назад, пока не будет разбита конница наместника, и табун не окажется полностью окружённым. Только тогда, и ни мгновением раньше, центр немного отступит назад, за преграду из пик, что позволит держать табун на дистанции. Ещё дальше, за спинами центра, мы поставим сани и настелем на них помост для лучников. Эта позиция будет у нас единственная стационарная…

— Простите, сир, какая!? — Эрин выразил общее недоумение. — Опять новое слово, и мы не знаем его значения…

— Да, конечно, генерал. Стационарная — это неподвижная и заранее подготовленная позиция. По бокам и позади табуна мы устроим такую же преграду из пик и такие же помосты для лучников, только передвижные. Но есть одно «но»… Если я уверен, что в центре табун не прорвётся — мы не пропустим, то все прочие преграды, передвижные, вызывают у меня сомнения. Не успеем, например, замкнуть кольцо окружения. Или солдаты, защищающие передвижные преграды, не смогут удержать натиска лысых…

— За гномов я спокоен, сир. Эти удержат, куда их не поставь, — Паджеро склонился над схемой сражения, нарисованной Василием. — Роты Тусона тоже подготовлены достаточно хорошо, чтобы не дрогнуть под ударом табуна. Ополчение Ларнака…

— Что — ополчение Ларнака? — Ларнак упёрся недобрым взглядом в макушку полковника. — Что — ополчение Ларнака?

— Не подведёт ополчение Ларнака, — успокоил того Паджеро, когда поднял голову и перехватил недовольный взгляд Ларнака. — После пополнения заградителями ополченцы уже почти не отличаются от регулярных войск. Да, и различия эти незначительны — так, больше дисциплинарного свойства… Окружение лысых, я думаю, завершить успеем, если достаточно быстро расставим по нужным местам сани с пиками и помостами для лучников. Я бы на вашем, господа, месте, немного потренировался в скорости установки заграждений — время ещё есть…

— Что значит: «Куда их не поставь»!? Я не понял, полковник! Что значит: «Куда их не поставь»!? — неожиданно вспыхнул Эрин. — И что значит: «На вашем месте немного потренировался»? Никаких сомнений нет, что гномы займут позицию в центре, вокруг Его Величества, и ни один пустоголовый даже коснуться нашего короля не сможет! Нет, вы все только посмотрите на него! Он генералу место на поле боя указывать будет!

Все, то есть, Тусон с Ларнаком, дружно посмотрели на Паджеро одинаково осуждающим взглядом. Но точно так же посмотрели потом и на Эрина.

— Центр, безусловно, будут держать мои роты, — Тусон нимало не сомневался в правильности того, что говорил. — У меня людей почти столько же, что и в табуне — остановим лысых запросто.

— Ага, а ополченцы будут в тылу кашу есть, — вмешался Ларнак. — Я для того и бросил свой «Костёр ветерана», чтобы за вами мусор убирать. И ребятки мои в поход увязались только из желания услужить прочим бравым воякам!

Василий смотрел на своих командиров, и глаза короля светились смесью уважения и жалости. Нельзя было не уважать этот порыв, этот детский энтузиазм, с которым рвались его командиры на самое опасное в сражении место — рядом с ним, с королём. Предвкушение долгожданного боя переполняло участников военного совета, и Василий чувствовал, что и в нём самом, внутри, закипает ответное ликование от предстоящей схватки с врагом.

От него-то, от ликования, и оставался горький привкус жалости — если сложится всё удачно, в соответствии с планом, то мало останется от ожидаемого. Схватки, сражения, долгожданного боя — не достанет на всех, не получится столько, как хочется им. Потому что планировал король не бой, а избиение. Расстрелять табун, окружённый пиками. Перебить лысых с расстояния, не подвергая риску жизни своих солдат, которых даже в этом, относительно безопасном, случае, погибнет немало — до полного окружения табуна драться придётся всерьёз. Насмерть драться. И, пока не будет окружён табун, каждая смерть его — ЕГО! — солдат, будет ложиться на совесть короля, увеличивая и без того немалый счёт ЕГО вины за тех, кого не уберёг от гибели.

А самое скверное было то, что ни один из радостно ждущих сражения командиров НИКОГДА НЕ ПРОСТИТ ЕМУ РАССТРЕЛА ЛЫСЫХ. Они подчинятся, они выполнят любой приказ короля — Василий знал это наверное — но никогда не забудут избиения табуна. Никогда. Поэтому жалость король испытывал не только в отношении по-детски наивных соратников — из-за ожидающего их разочарования, но и в отношении самого себя. Подобная смерть табуна ляжет несмываемым пятном на репутацию Седобородого, и в подчинении подданных будет таиться едва скрываемое презрение. И никто не вспомнит о тех жизнях, которые король спасёт таким непопулярным поступком. По меркам Соргона, пожалуй, что и — поступком бесчестным.

Спор — кому центр в сражении держать — разгорелся не на шутку, и Василий отвлёкся, наконец, от нерадостных мыслей.

— Господа, — сказал он тихо, но его расслышали, не смотря на шум. — Господа, вы забываете, что слово, последнее слово, в этом вопросе принадлежит мне. Есть соображения, о которых вы не думаете сейчас, но которые в сражении могут сыграть роль решающую. Если не учитывать всех возможных вариантов развития событий, наша ловушка не захлопнется. И будем гоняться за Безликим по всему Хафелару. Мне бы этого не хотелось. Вам, я думаю, тоже.

Пристыженные спорщики замолкли. Паджеро сконфуженно и неловко протянул Эрину руку: мол, с кем не бывает, извини, дружище, погорячился. Эрин осторожно её пожал, соглашаясь, что всякое у друзей случается, на то и — друзья. Король же продолжил объяснять своё видение предстоящего боя — насколько он считал нужным его объяснять.

— Мы не знаем, какими сведениями о нашей армии располагает наместник. Но он не может не знать, что у нас есть сколько-то тысяч гномов. Я не сомневаюсь в доблести прочих солдат, но у гномов имеется вполне заслуженная репутация. Они дважды сражались с табуном — под Скироной и в Раттанаре — и судьба этих сражений оба раза была в руках гномов. Разрушитель вполне может ожидать, что гномов мы поставим на самое важное место, то есть — защищать короля. Если наместник не увидит гномов на поле боя, то заподозрит неладное. Если он не увидит гномов рядом с королём, то усомнится, что король — подлинный. Я не утверждаю, что будет именно так. Но одно только предположение, что наместник не станет атаковать центр табуном, заставляет меня нервничать. Вашим гномам, генерал, стоять в центре. В центре стоять и королевской сотне Клонмела — стражи должны быть подле короля. Теперь — фланги…

Василий отошёл от стола, заложив руки за спину. Решение только начинало складываться, и он задумался, взвешивая все «за» и «против». Для полной уверенности в успехе королю не хватало конницы. Две сотни спешенных стражей — прежняя сотня Клонмела и сотня, присланная королевой и включенная им в состав «королевской сотни» — довольно ощутимо влияли на расстановку сил на поле боя. Всего всадников, без учёта стражей Клонмела, оставалось около четырёх тысяч. Полторы тысячи — пятый заградотряд, триста конных ополченцев Ларнака, до пяти сотен входило в состав рот Тусона, да Паджеро привёл почти полторы тысячи всадников — дружинников, отобранных им у баронов, и собственных вассалов.

Для охвата и надёжного окружения табуна конницу следовало разделить и разместить в тылу фланговых построений пехоты. Но тогда наместник получал некоторое преимущество в случае удара своим конным войском по одному из флангов. Вероятность того, что шесть тысяч всадников врага сомнут неукрепленный фланг, была очень велика, и находящихся за спинами пехотинцев двух тысяч своих конников могло не хватить для выправления ситуации. Жёсткий центр не развернёшь, а перебросить помощь с другого фланга никак не успеть: подвижный табун лысых легко изменит направление удара и добьёт дрогнувший фланг. И тогда думать придётся уже не о поимке Безликого, а о спасении своей армии от разгрома.

Желание поймать Безликого начисто лишало королевскую армию манёвра и инициативы, предоставляя возможность противнику ударить первым и выбрать место для этого удара. Как бы ни была нужна Корона Разрушителю, Василий не смел надеяться, что из-за Короны наместник безнаказанно подставит своё войско под мечи королевских солдат. Не настолько же Разрушитель — тупой. Король и для себя имел в виду, что откажется от охоты за Безликим, если ситуация на поле боя сложится не в его пользу.

— Фланги, господа… Я боюсь за фланги… Не забывайте о коннице пустоголовых…

— Сир, мой полк выстоит и против конницы. Я буду среди своих пехотинцев, и они устоят — обещаю! — у Паджеро снова улучшилось настроение: среди пехотинцев его мечу будет вдоволь работы, и долг крови за смерть Фирсоффа, наконец-то, начнёт выплачиваться. — Лейтенант Хермон вполне управится с командой конными, — поспешил заверить полковник короля, пока тот не приказал иначе.

Тусон поддержал графа, выразив и со своей стороны желание провести сражение в пеших порядках своих рот. Подумав ещё немного, Василий согласился с разумностью такого решения. Командовать конницей он назначил Ларнака и Хермона.

После этого приступили к обсуждению вероятных действий наместника.

2. Раттанар. Мастер Фумбан.

Зима для Фумбана выдалась на редкость удачной: заказы на переписку книг посыпались на мастера со всех сторон. Исторический труд о Двенадцати королевствах профессора Морсона, который копировали для короля Фирсоффа, принёс мастерской славу лучшей в столице. Связано это было, прежде всего, с тем, что книгу Морсона, так вовремя подаренную Магдой Старейшему Блаффу, вдруг захотели приобрести многие.

Сначала к мастеру обратилась сама королева и попросила изготовить ещё один том — взамен подаренного, так как воля Фирсоффа осталась невыполненной: библиотека дворца не получила заказанной королём книги. Сделала Магда свой заказ в тот же день, когда представитель Железной Горы получил от неё такой щедрый дар. Просьбу королевы мастеру передала одна из её фрейлин.

Следующим заказчиком у Фумбана стал Василий. Вечером, часа чрез два после фрейлины, по дороге к баронессе Лонтир, король заехал в мастерскую и заказал ещё две книги Морсона. Он собирался компенсировать Магде отданный Блаффу экземпляр, второй же решил приобрести для себя. Целей своих Василий Фумбану не открыл, и о книге, уже заказанной королевой, не знал ничего — мастер тоже не спешил называть имена своих клиентов.

Ещё одну книгу захотел иметь в своём распоряжении военный министр Раттанара Вустер. Генерал, успевший пару дней поработать у Фумбана переписчиком — накануне трагических для Соргона событий — заинтересовался текстом, который копировал. Это была одна причина, по которой министр сделал мастеру заказ на «Историю Соргона» Морсона. Вторая же состояла в том, что Вустер решил поддержать Фумбана, ожидая для того трудных времён из-за разразившейся в Соргоне войны. До книг ли в такое время? Вустер решил, что — нет.

А потом нахлынули придворные. Обратив внимание на то, с каким счастьем и трепетным, восторженным отношением вышеупомянутый Блафф вступил во владение книгой Морсона, завидущие глаза сановников усмотрели в книге массу незамеченных ими ранее достоинств. Что привело к образованию очереди — впервые за всю историю существования мастерской.

Может, очередь и не стала бы расти. Но, во время объяснений с одним из придворных, когда Фумбан задумался, как бы вежливее объяснить сановнику причину невозможности быстрого исполнения заказа, в разговор с детской непосредственностью встрял Натал. Юный переписчик помог выйти мастеру из затруднения, пояснив:

— Мы сейчас выполняем заказ для дворца.

После этих слов об отказе уже не могло быть и речи. Как это так — не получить книгу из той же мастерской, которая постоянно обслуживает королей? А где один настойчивый придворный умудрился добиться успеха, там и весь двор обязательно потребует того же. История Соргона вошла в моду у знати, а вместе с ней в моду попала и мастерская Фумбана.

Стол Вустера из мастерской так и не убрали. Слишком много было работы, и Фумбан снова вынужден был нанять третьего переписчика. Опасаясь, что война может внести очередные изменения в работу мастерской, на работу он взял Галена — дружка и одногодка Натала. Писал тот, правда, похуже Тахатова брата, но призыву в армию, по малолетству, не подлежал, а писать — писать и сами научим, решил Фумбан. Был бы, как говорится, человек — остальное приложится.

Посвящать Галена в тонкости ремесла мастер поручил Сетифу, уверившись, что беспробудный лентяй и пьяница взялся, наконец, за ум. То ли виноват в этом был Вустер, сосед и приятель переписчика, неожиданно вознёсшийся из всеми забытых ветеранов Акульей бухты до генеральского чина, военного министра и члена раттанарского Кабинета. То ли война так странно повлияла на Сетифа. То ли — приятельские отношения с Фумбаном, ставшим вдруг товарищем Сетифа в дегустации местных вин. Но больше было похоже, что вину, за невесть откуда взявшуюся степенность ленивого подмастерья, следовало возложить на резко возросший достаток: Фумбан с Сетифом уже могли позволить себе вполне приличные вина, и — позволяли. Хорошее вино не хлебают вёдрами, как низкосортное пойло. Его смакуют под медленный разговор, наслаждаясь букетом, приятным обществом и умной беседой.

Говорить же всегда находилось — о чём. События мелькали, словно страницы огромной книги, и каждый день был полон новостей. И каждое событие, каждый мелкий факт, Фумбан с Сетифом обсуждали вечерами, когда, выполнив свою работу, уходили домой Натал с Галеном. Обсуждали войну, Седобородого, героев сражений с пустоголовыми, и, что уж тут скрывать, конечно же говорили о работе.

Разговорам о работе тоже хватало тем. Где дешевле можно купить бумагу, краски, кожу на переплёт. Как лучше и быстрее выполнить обильные заказы, чтобы не растерять заказчиков и не утратить недавно заслуженную славу лучшей в Раттанаре переписной мастерской.

Именно Сетиф первым подсказал Фумбану идею о расширении дела. Выгода в этом виделась огромная. Во-первых, никто из клиентов не откажется от услуг Фумбана по причине долгого ожидания. А быстрое исполнение заказов — новые и новые клиенты. Во-вторых, расширение дела обещало немалую прибыль. Птица Удача крутилась где-то совсем рядом, и её следовало хватать за хвост. Потому-то, одна из вечерних бесед завершилась устной договорённостью между переписчиками, подтверждённой утром у ближайшего к мастерской нотариуса. Сетиф и Фумбан стали компаньонами.

Компаньоны не торопились вгрызаться в работу: соглашение требовало некоторого торжественного действия. Как требовали его и переполненные радужными надеждами души переписчиков. И визит в таверну оказался неизбежен. А бутылка самого дорогого вина вполне скрасила праздник перерождения мастерской. Смакуя вино, оба компаньона пришли к выводу, что их совместному предприятию теперь крайне необходимо название. И не только название.

— Эмблема, — сказал Фумбан, отпив из серебряного кубка: дорогое вино нуждалось в богатой посуде. — Эмблема, — повторил он, пристально вглядываясь в сияющее счастьем лицо Сетифа. — Нам обязательно нужна эмблема!

— Кленовый лист? — предположил тот. — Каштан? Желудь? Роза? Ромашка? Василёк?

Названия сыпались из Сетифа, словно горошины из стручка, и, отскакивая от недовольного Фумбана, разлетались по пыльным углам таверны.

— Стриж? Ласточка? Воробей? Орёл? Сокол?

Фумбан не соглашался.

— Нет, это всё не то. Слишком буднично и мелко. Понимаешь, — он постучал указательным пальцем по груди, напротив сердца. — Вот здесь у меня ничего не отзывается ни на одно твоё слово. Не такого названия и не такой эмблемы хочется мне для нашей мастерской…

— Ну, не знаю тогда — думай сам.

Компаньоны допили вино и, с озабоченными лицами, двинулись туда, где два подмастерья изо всех юных сил боролись с «Историей Соргона» Морсона — кто-то же должен выполнять королевский заказ. Стараясь не шуметь, Фумбан и Сетиф осторожно обмели в прихожей снег с сапог, но в мастерскую не вошли — едва приоткрыв дверь, они услышали голос Натала. Мальчик читал вслух, и вовсе не историю Соргона, которую должен был переписывать.

— «…богам не хотелось вмешиваться в дела людские: каждый знает, что мало чести в победе, если силы не равны. А что такое человек против бога? Муравей? Букашка? Жалкий червяк, которого и давить — зря только силы тратить? Но, ведь, и люди разные есть.

Одному ничего путного совершить не под силу, а другой мирами играет запросто. Могуч, невероятно силён такой человек, а всё же — не бог. Против бога он всё равно — тьфу, но прочим людям не сладить с ним. И, если он зло, да беду, да разруху людям несёт — кто остановит его? Кто его победит? Кто сумеет защитить от него слабого? Кто спасёт погибающие миры? Другой человек, разве что.

Вот, на подобный случай и выкован был Меч. Богами выкован, но — для людей. Не каждый его возьмёт, не каждый его поднимет. Одной силы мало, чтобы Мечом владеть. Ум, смекалка нужны. И сердце такое, что бьётся только ради счастья других.

Есть у Меча секрет. Тайна у него есть. Не закончили боги работу, не довели до конца. Оставили часть её для человека, который за Мечом явится. Вот отчего и зовётся богами сделанный Меч — Недокованным. Только тот и закончит работу богов, кто не ради славы, не ради наживы к Мечу руку протянет. И тому Недокованный Меч подчинится, кто крови своей не пожалеет. И имя сумеет Мечу иное дать.

А искать Недокованный Меч следует в землях, что под Белой Звездой лежат. Но и там не достать его запросто…»

— Вот! Вот оно — название! — Фумбан кинулся в комнату, прервав чтение Натала. — Что это ты читал?

— Простите, мастер… Там свитки в углу лежат, такие старые, что в руках крошатся. Я выбрал один — который сохранился получше. Ни начала нет у него, ни конца, а интересно…

— Никак не соберусь выбросить, — Фумбан почесал лысину, поглядел на ворох бумажного мусора в углу мастерской. — Там не было ничего полезного: листы расходной книги какого-то купца… А того текста, что ты читал, я и не помню… Белая Звезда, Недокованный Меч… Сказка, должно быть… Слышишь, Сетиф? Белая Звезда — и эмблема, и название. Как тебе?

— Мне всё едино: что кленовый лист, что белая звезда… Делай, как знаешь, Фумбан…

3. Скиронар. Хорь и Звон.

Погоня близилась к концу…

Сержанты специального эскадрона, Хорь и Звон, преследовали банду, убившую вестника. Устали, вымотались — и люди, и лошади. Вторые сутки без сна, без горячей пищи. Короткие остановки — подкормить лошадей да уточнить направление следа — не приносили желанного отдыха. Пустоголовые почуяли погоню и путали следы, но погода мешала достичь желаемого результата. Снег не выпадал уже дней десять, и протоптанную бандой тропу скрыть под свежим снегопадом было не возможно. А хитрые петли и ложные следы Хорь и Звон разбирали без особого труда.

Да и сами попытки — запутать погоню — скоро прекратились. По всему выходило, что лес, в который загнали банду, пустоголовые знали плохо. Или не знали вовсе. Они тратили время на разведку пути, и расстояние между бандитами и бойцами эскадрона сокращалось с каждым часом погони.

— К вечеру настигнем, пожалуй, — Звон потянулся и громко зевнул. — Они опережают нас всего часа на два. Если не дураки, могут и засаду устроить — всё равно им не оторваться…

— Пусть сначала найдут подходящее место… Пока я такого не вижу, — Хорь едва подавил зевок: зевота — штука заразительная. — Нам и без засады с ними совладать будет трудно — числом мы почти равны. Не понимаю, почему не принимают боя?

— Разрушитель своего агента бережёт… Так я думаю… Что-то зима затихла совсем. Никак, на весну поворачивает?

— Ну, да, надейся! С силами она собирается… Потом прижмёт морозами, снегом завалит — мало нам не покажется. Думаю, ночью снег пойдёт, — Хорь сердито отвернулся от Звона — усталость брала своё. Болтать о пустом не хотелось, но и молчать скверно — того и гляди, заснёшь, и из седла кувыркнёшься. — Поймать бы их до снегопада, и скорее — в тепло, отсыпаться…

— Кого — в тепло? Пустоголовых — в тепло? — не удержался от подколки Звон, и сам же рассмеялся неуклюжей шутке. — Ха-ха-ха… ха-ха… И вешать будем в помещении, чтобы, не приведи боги, не помёрзли…

— Ха-ха, ха-ха, — передразнил Звона Хорь. — Смешливый, будто барышня из высшего света. Палец тебе покажи — ухохочешься. Значится так: смешки — побоку, они нам силы не прибавят. До темноты банду не догоним — станем на ночёвку. Костёр, каша, горячее вино… Отдых нужен… Без отдыха не управимся…

— Бандиты в таком же положении, как и мы, Хорь!

— В таком, да не совсем, Звон. Разрушителю плевать на всех. Он своего пустоголового вытянет, остальные — хоть помирай. А нам солдат губить не зачем. Я и до армии никого не губил зазря. И крови ничьей, кроме вражьей, на совести иметь не хочу.

— Ага, я тоже до армии был тише воды и ниже травы, и страдал исключительно за чужую вину. Все мы, пятеро, овечки невинные… И чего этот разбойник Котах делает в нашей компании?

— Ты вот что, Звон! Звони, да меру знай. А если не сдержусь? — Хорь сплюнул на снег и отъехал в сторону.

— Извини, Хорь, болтаю что ни попадя, лишь бы не заснуть, — прокричал ему вслед Звон, но тот сделал вид, что не услышал. — Да, без отдыха нам не выдержать… От усталости глупость всякая лезет, да злость растёт… Рассоримся ещё, а — нельзя… — пробормотал себе под нос Звон, но догонять Хоря не стал. — Ладно, отдохнём — помиримся… Он к утру уж точно отойдёт…

Банду догнать не успели — Хорь объявил ночёвку, едва попалась на пути удобная для привала лощина.

— В ней хоть десяток костров разожги — пока не дойдёшь до края, не увидишь, — обрадовался Звон. — И оба взвода с лошадьми здесь легко укроются от сторонних глаз. И места ещё для двух останется…

— Позови пустоголовых к нашему костру, чтобы место не пропадало, — Хорь, похоже, уже не сердился. — Мы их и кашей накормим… Я дежурю — ты спишь, потом меняемся…

— Я могу и первым на дежурство заступить…

— Не можешь — тогда точно без языка останешься.

— Да, ладно тебе, Хорь, я ведь не со зла… Пусть будет твоя первая смена, я ж не спорю…

Звон обиходил коня. Накормив, передал коноводу, с сожалением о малом остатке ячменя: завтра, будет тот бой или — нет, а разживаться кормом для лошадей где-то надо… Потом дождался горячего — и вина, и ужина — и с удовольствием завалился на охапку лапника, с головой укутавшись в плащ. В сон он провалился сразу, словно нырнул в небытие. И так же сразу оттуда вынырнул.

Разбудил его незнакомый голос, который, не поймёшь, то ли возмущался чем-то, то ли от природы был таким резким и властным.

«Что за командир завёлся на нашей ночёвке? — мысленно поинтересовался у самого себя сержант, разматывая уютный кокон плаща. — Ба! Знакомые всё лица!»

Возле костра, в компании Хоря, сидел опальный барон Крейн, собственной персоной. В лощине заметно прибавилось и людей у солдатских костров, и лошадей под надзором коноводов. Сбылось пророчество Звона о двух дополнительных взводах. Два, не два, а в лощине уже стало тесно.

— Ты ещё пару часов можешь спать, Звон. Я разбужу, когда наступит твоё дежурство, — Хорь подбросил в костёр несколько веток. — Иди ложись — здесь всё в порядке.

— Я уже достаточно отдохнул, чтобы выдержать ещё сутки. Да, и не засну я теперь — любопытство не даст. Приветствую вас, барон, у нашего скромного костра. Какими судьбами? Попутный ветер, барон?

Хорь ободряюще улыбнулся товарищу, а Крейна передёрнуло от негодования.

— Это моя земля, сержант! — зарычал он. — И потрудитесь вести себя соответственно! Пока мои поместья не конфискованы, а я — не повешен, на этой земле я и власть, и закон, как и подобает любому сеньору…

— Для ваших вассалов, барон, это так и есть. Но и — только. На прочих подданных Короны не распространяется ни ваша власть, ни ваш закон, — Хорь говорил трудно — то ли от усталости, то ли от того, что объяснял Крейну истинное положение дел уже не в первый раз. — Вы не отношения с нами выяснять должны, а оказывать всемерную помощь в деле поимки и наказания врагов Короны…

— В моём баронстве нет никаких врагов Короны! И, если Его Величество сейчас недоволен мной, это не значит, что я — изменник…

— Вас никто не обвиняет, барон, — сообразил Звон, что за разговор его потревожил. — И врагов мы не собирались искать ни в вашем доме, ни среди ваших вассалов. Мы преследуем, как мы думаем, пустоголовых, убивших и ограбивших вестника с Хафеларской границы. Это они нарушили ваши права, вторгшись на ваши земли. Мы же ждём от вас понимания и помощи в их поимке…

Похоже, Звон угадал с тоном и смыслом сказанных слов — Крейн ещё бурчал что-то себе под нос, но перестал сердито сверлить взглядом обоих сержантов.

— Ложись спать, Хорь. Мы с бароном уж как-нибудь договоримся. Верно, барон? Помощь специальному эскадрону — долг каждого из жителей Скиронара.

— Вы — эскадрон!? — барон оказался наслышан. — Значит, вы — те самые, с кем Готам…

— …сражался под Скироной против табуна, а потом лечился в одной палатке, — помог Крейну в установлении истины Звон. — И теперь мы все…

— …вместе с Котахом ловите пустоголовых, — Крейн тоже охотно стал налаживать контакт. — Поручение Его Величества, как я понимаю. И чем же я могу помочь, господа?

— Нам нужен проводник, хорошо знающий эти места, — Хорь прежде, чем воспользоваться великодушным предложением Звона и лечь спать, решил договориться с бароном. Ожидаемый им снегопад усложнит поиски следов банды, поэтому проводник был просто необходим. — Пользуясь случаем, приведшим вас к нашему ночлегу, барон, мы просим разрешения передвигаться по вашей земле до поимки пустоголовых.

Крейн совсем оттаял. Все формальности были соблюдены. На его права, права сеньора, никто не посягал. А что сержанты не слишком преклоняются перед баронством Крейна, так все выдвиженцы короля Василия в этом одинаковы — авторитетом для них является только тот, кто для дела полезнее. Титулы значения не имеют… Ну, почти не имеют, так как новые дворяне, произведенные королём за воинские заслуги, весьма почитаемы среди приближённых Седобородого.

— Проводник у вас будет, господа. Мой главный лесничий в вашем распоряжении. Со своей стороны, я хотел бы присоединиться к вашему отряду. Так что, и мои егеря тоже к вашим услугам. Поймите, — Крейн, опасаясь отказа, начал убеждать Хоря и Звона. — У меня причин для погони за этой бандой не меньше, чем у вас, господа. Как вы справедливо заметили, имеет место нарушение границ моих владений. Это вызов мне, барону Крейну, и безнаказанным оставлять подобную наглость я не намерен. К тому же, я верный подданный Его Величества, и борьба с Масками — моя обязанность и мой долг. Я — один из немногих баронов Скиронара, чья дружина сражается с Разрушителем с первых дней мятежа… Да, и моя охота, прерванная вторжением банды, тоже требует наказания виновных…

«Барон всегда остаётся бароном, — подумал Хорь, устраиваясь на отдых. — Ничего не может сделать, не приписав своих личных обид. Но помощь от Крейна пришла своевременно, и теперь без разницы, выпадет снег или — нет…»

Снег так и не пошёл — восточный ветер разогнал тучи, и утро выдалось на диво солнечное.

— Замечательный сегодня для смерти день, — похвалил погоду Хорь утром. — И умирать, конечно же, будем не мы…

Егеря Крейна уже отыскали врагов и выяснили их невыгодное положение. Пустоголовые, пытаясь оторваться от погони, двигались даже ночью, и забрались, по недосмотру, между двух сходящихся глубоких оврагов. Там и остановились на отдых, когда убедились, что дальше пути нет. Возвращаться же по своему следу — сражения не избежать. А что за бой, если силы на исходе? Так что, отдохнуть успели и те, и другие.

Бандиты на пощаду не рассчитывали. Хорь не рассчитывал на сдачу. Потому и предложил сложить оружие скорее по традиции, чем в надежде на то, что предложение примут. Никто и не сдался. В короткой стычке помощь вооружённых луками егерей оказалась существенной — потерь у солдат эскадрона почти не было. Погиб только один да десять было ранено. Заработал рану и Крейн, полезший на рожон, чтобы захватить предводителя. Рана, не рана, так — царапина. Но Хорь, составлявший донесение Котаху, отметил поведение барона, как заслуживающее уважения.

Предводителя захватить не удалось — он умер, едва остался безоружным. И кто не видел раньше, имел возможность посмотреть на вытекающую из опустевших глазниц гнилостного цвета жижу. Пустоголовый — он и есть пустоголовый. По показаниям пленных, предводитель перед боем что-то писал, и письмо это нашли в кармане его камзола. Адресовано письмо оказалось Василию Седобородому и содержание имело неожиданное.

«Иномирец, — писалось в короткой записке пустоголового. — Давай договоримся о разделе Соргона».

И подпись, что стояла под этой фразой, тоже значилась неожиданная: Разрушитель.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

1. Хафелар. Перед сражением.

Утро и здесь оказалось на диво солнечным.

— Уже весной пахнет, сир… В такой день помирать особенно не хочется, — поделился с королём своими мыслями Бальсар, словно в ответ на далёкое высказывание Хоря.

— А мы и не будем помирать, сэр маг. Постараемся, во всяком случае, изо всех сил. Мне на соргонскую весну до зарезу поглядеть охота. Надоел уже белый цвет — снега… И кровь на снегу… Зелени, цветов хочется… на рыбалку сходить — ухи поесть на берегу речки…

— Оно, сир, конечно, — ответил маг. — Да, может быть, вполне…

Король удивился такой витиеватой речи мага, но Капа поспешила с разъяснениями:

«— Сир, Вы, мягко говоря, поставили Бальсара в тупик. Тут рыбу ловят только для еды, не для удовольствия. Могу поспорить, что маг не понял, почему за рыбой надо тащиться на реку, а не на базар…»

«— Вот потеплеет, вскроются реки, и мы, как раз, раскрутимся с немного с войной — обязательно сходим… Снасти, Капа! У Эрина в рюкзаке — мои снасти! А я и забыл совсем…»

«— Что-то Вас перед боем невесть какая забота одолела… Об войне лучше думайте… Король-рыболов… хи-хи-хи…»

Василий объезжал позиции, в который раз проверяя готовность своей армии к встрече с врагом. Сопровождали его только Бальсар, Клонмел и Индур. Все командиры находились среди своих солдат — на отведенных королём местах — и вполголоса рапортовали Василию о готовности к бою, когда он подъезжал к кому-нибудь из них. Громкие доклады король запретил без особой на то причины, наверное, от нервов, но его приказам уже никто не удивлялся. А, может, и удивлялся, но виду не подавал: король всегда в своём праве, если не заставляет подданных поступать вопреки чести и здравому смыслу.

Нервозность Василия не укрылась от глаз близкого окружения, хотя о причинах вряд ли кто догадывался. Каждый искал повод для беспокойства короля или в собственных возможных упущениях, или в таких же возможных упущениях кого другого из командиров. А волнение монарха объяснялось просто — он боялся ошибиться в предстоящей битве. Весь личный полководческий опыт короля, если не считать сражениями стычек за Храмы Скироны, сводился всего к двум битвам, пусть даже и выигранным. Но…

Под Скироной у Василия не было выбора: сражайся или умри. Не было выбора и у тех, кого он вывел тогда против мятежников. И как знать, закончилась бы Скиронская битва победой, не рубани он, от неизбежности, по металлическому полушарию Маски.

Под Бахарденом же, и вовсе, никакого боя не было. Сжечь армию врага его же оружием — большого полководческого таланта королю не потребовалось. Одна-единственная догадка Василия, сложенная с мастерством Бальсара.

Поединок с Неблином тоже не являлся доказательством, что Василий носит славу военного гения заслуженно. Во-первых, поединок — не сражение. А во-вторых, смерть Неблина — не столько королевских рук дело, сколько, видимо, соргонских богов, или кто там ещё наделил Василия дополнительной силой и умениями…

«— Я! Я наделила! — тут же в мысли короля влезла Капа. — Кто, как не я, научила Вас, сир, меч с нужной стороны держать?»

«— Ну, без тебя, уж точно, не обошлось, — согласился король. — Что, назначить тебя лучшим учителем года, Хрустальная ты моя?»

«— Вот ещё! Давайте опять про рыбалку разговаривать, сир!»

«— Забота перед боем? А?»

«— Всё полезнее Ваших колебаний и самоедства…»

В общем, учитывая вышеприведенные соображения, не трудно было догадаться о причинах нервозности короля. Василий снова сомневался в правильности принятых им решений. Как же тут не нервничать, если уверенности нет? Что ни говори, а личный опыт никакими книгами не заменишь. И королю, уже в третий раз, приходилось держать экзамен на полководца. Хотя, наверное каждый бой — экзамен для военачальника. И кто подготовится хуже противника — тот не сдаёт. Со всеми сопутствующими последствиями.

Правый фланг. Раттанарский городской полк. Полковник Паджеро ещё верхом — для рапорта королю. Потом он спешится, передаст коня лейтенанту Хермону и займёт место в первой шеренге. Первая шеренга — лучшие мечники полка, Паджеро — лучший из лучших. Как бы ни сложилась для полковника сегодняшняя битва, но он начнёт платить долг крови. И намерен впредь расплачиваться с Разрушителем, что сегодня, что потом — до конца войны. Потому и доклад Паджеро, сделанный вполголоса, слышно даже на левом фланге. Это не полковник кричит, это рвётся наружу его радость от предстоящей битвы.

«— Сир, да он помолодел лет на двадцать! А то и — поболе!»

Василий выслушал полковника. Подумал, что без ответного слова отъезжать от строя полка как-то не правильно. Пару слов, но сказать надо — солдаты ждут. И слова сказать надо такие, чтобы поняли, чтобы порадовались им, чтобы дрались ещё задорнее.

— Ну, что, орлы! — кричит строю король. — Угостим сегодня Разрушителя по-королевски! С маком! Чтобы знал, с кем дело имеет!

Солдатский строй отзывается дружным гоготом — вспомнили, как Седобородый вербовал их в Бахарденский поход. И свои кукиши вспомнили, и его — королевские, с маком. Василий тоже смеётся, потом обнажает меч и поднимает его над головой.

— Слава! — кричит он. — Слава!

В ответ раздаётся солдатское «Хо-о-о!», и король едет дальше. Ополченцы Ларнака. Им сегодня сражаться под командой Паджеро. Это — пешим. Конные сотни ополчения слиты на этот день с конницей Раттанарского городского полка и в бой пойдут, ведомые лейтенантом Хермоном.

— Слава! — снова кричит король, но уже ополченцам. — Слава!

Василия почти не слышно в неумолкающем «Хо-о-о!» городского полка, но вздетый к небу меч в правой руке короля требует от ополченцев ответа.

— Хо-о-о! Хо-о-о! — присоединяются ополченцы к солдатам Паджеро. — Хо-о-о! Хо-о-о!

Центр. Гномы и Королевская сотня.

Эрин пытается рапортовать Василию, но его не слышно даже находящемуся рядом королю. Махнув рукой на отдачу рапорта, генерал поднимает вверх свой страшный топор:

— Слава! Слава!

И тысячи гномов ревут «Хо-о-о! Хо-о-о!», совершенно оглушая Василия.

Левый фланг. Роты Тусона. Командор и не надеется перекричать орущих солдат центра и правого фланга. Когда король приближается, Тусон тоже тянется в небо мечом:

— Слава! Слава!

— Хо-о-о! Хо-о-о!

Пятому заградительному идти в бой с конными сотнями Тусоновых рот под командой Ларнака. Король разрешил заградителям сражаться в алых плащах, до этого, чтобы скрыть от шпионов Разрушителя участие заградотряда в Хафеларском походе, увязанных в тороках. У Ларнака, оказывается, тоже есть алый плащ — сохранился со времени службы на побережье.

— Слава! Слава!

— Хо-о-о! Хо-о-о!

Орали все. Даже команда Геймара в обозах готового к бою войска. Не всё так просто с бароном Геймаром, заподозрил Василий. Не всё так просто. Похоже, барон с удовольствием валяет дурака, чтобы не принимать участия в битве на почти что законных основаниях. Что-то типа: смейтесь-смейтесь, а после боя я посмеюсь — посмотрим, кто из вас, весельчаков, выживет.

К королю подъехал Довер. Его тоже не слышно в шуме, но Василию и слышать не надо. Раз Довер здесь, то враги уже близко. Король смотрит на опушку дальнего леса — над вершиной самой высокой сосны полощет ветром красный флажок, хорошо различимый на фоне снежной шапки дерева.

Других флажков не видно, но король знает, что они есть. Так он решил проблему оповещения о приближающихся врагах. На деревьях, в замаскированных шалашах из лапника укрылись разведчики из роты Довера. Заметить с земли их трудно, ещё труднее достать, а помешать в передаче сигнала — и вовсе невозможно. Сидеть им, правда, в шалашах придётся до конца сражения. Зато, не только останутся живы, но и порученное дело сумеют выполнить — предупредят о появлении пустоголовых вовремя.

Король спешился у плотного ряда гномов и передал повод Грома Бальсару — конь никого больше не подпускал, кроме мага и Клонмела. Довер принял поводья лошадей Клонмела и Индура. Всё оговорено заранее, и каждый знает, что ему делать. Лошадей уводят в тыл, к коноводам Королевской сотни. Индур пробирается между солдатами — у него в бою своё место. Там, в тылу, за помостом для лучников, установлена вышка для короля — на случай, если понадобится руководить боем, а не только «шашкой махать» (конечно же. слова Капы). Пока на башню взбирается только Индур, личный сигнальщик Василия, и выбивает барабанную дробь: «К бою — готовсь! К бою — готовсь!»

Сигнал Индура подхватили все барабаны королевской армии. Когда отгремела команда, отданная барабанщиками, над полем боя зависла тишина.

А, там, на дальнем краю широкого поля, почти не тревожа этой тишины, перестраивалась к бою армия Разрушителя.

Наместник пришёл за Короной.

2. Хафелар. Сражение.

Василий с опаской наблюдал за перемещениями вражеских солдат на дальнем краю поля. Ощущения оказались совершенно незнакомыми королю. Чудилось, что вся масса врагов там, вдали, шевелится, движется только с одной-единственной целью — наброситься на него, на Василия. Наброситься, чтобы растоптать, раздавить, разорвать — именно его, и никого — другого. Проклюнулось чувство брошенности, беззащитности, и король, не удержавшись, завертел головой — убедиться, что он — не один.

Справа стоял Эрин. Спокойный, невозмутимый, монументальный в упаковке доспехов. Скала — не гном. Лицо генерала, скрытое забралом шлема, наверняка, выглядело таким же неколебимым, вытесанным из гранита, и только лёгкое шевеление — от незаметного почти дыхания — отдельных волосков не скрытой забралом бороды, доказывало, что железо скрывает не камень, а живое существо.

За Эрином, чуть правее, виделась ещё одна, такая же монументальная, закрытая кирасой гномья грудь. Дальше — ещё одна. И ещё. И ещё… Слева от короля — тоже длинный гномий ряд. Василию полегчало. Уф, не один…

Оглянувшись, король встретился взглядом с Клонмелом. Сержант забрала ещё не опустил, и Василий удивился, увидев, что тот — улыбается.

«— Вам, мужикам, лишь бы подраться, — тут же отозвалась королю Капа, не упуская случая подбодрить монарха. — Хлебом вас не корми — дай кому-нить в зубы заехать…»

Построением центра командовал Эрин, и по его предложению стражей поставили вторым рядом.

— Вы ростом повыше, и руки у вас длиннее. Вам — верхние удары отражать: всё моим гномам защищаться легче…

Смысл в предложении генерала был, и потому построились по его слову. Что же касается рядов, то правильность их долго поддерживать всё равно не удастся — сражение, всяко, перемешает — вот Клонмел спорить и не стал. Главная задача Королевской сотни — безопасность короля. Пусть только лысые добегут, шагнуть вперёд и закрыть Седобородого собой — не проблема. Уверен был в себе Клонмел, не сомневался, что — справится.

Опаска растаяла, будто — и не было, и за врагами Василий смотрел теперь с интересом. Что задумал наместник? Для чего строит своих солдат именно так, а не как-то иначе? Почему конницу перемещает с фланга на фланг? Никак не выберет тактики боя?

Табун выравнивался в центре вражеской армии. Королю он казался единым организмом.

«— Единый организм и есть, сир. Команды-то из одного центра им всем отдают. Но Безликого я не вижу. Где, хоть, его искать?»

«— Не знаю, Капа. В табуне, наверное. Среди лысых…»

Убогости одеяний пустоголовых, их измождённости, за дальностью, без помощи Капы было не разглядеть («- Всегда пожалуйста, сир!»). Потому, наверное, чёткость и единовременность передвижений лысых отдавала красотой хорошо отлаженного механизма. Завораживала, если можно так сказать про одновременное и совершенно одинаковое движение тысяч ног или рук табуна. Нормальных солдат, сколько не муштруй, а такой слаженности от них не добьёшься.

При каждом движении или повороте лысых одинаково отсвечивали бликами полоски стали — клинки мечей табуна тускло отражали солнечные лучи. Василий подивился этому — вряд ли кто-нибудь следил за оружием табуна. Откуда же отблески?

«— Всадники, сир, не в пример ярче блестят… Хотя и они, уверена, не полировали своё железо перед боем…»

«— Какая, всё же, ерунда лезет в голову, пока драки ждёшь… Интересно, Капа, о чём думает сейчас Эрин? Или Паджеро? Или Тусон?»

«— Вот-вот, после боя и спросите у них, сир. Только, наверное, не скажут — мало ли чего надумаешь от волнения. Да, и забудут, скорее всего — боем все воспоминания сотрёт…»

Табун завершил передвижения и замер. Теперь он поражал своей полной неподвижностью.

«Оловянные солдатики, — подумалось королю. — Под Бахарденом я уже это видел…»

Конница наместника разделилась, наконец, на два отряда и заняла места на флангах табуна. И потянулись бесконечные минуты ожидания, когда каждый полководец предоставляет другому право совершить ошибку первым — начать битву, неверно оценив силы и позицию противника. Но Василий и не собирался атаковать. А враг медлил с атакой, пытаясь определить, где находится Хрустальная Корона.

Король оказал пустоголовым услугу — высветил Корону, дразня наместника её блеском.

И двинулся вперёд табун, сначала шагом, потом — перешёл на лёгкий бег. А конница наместника рванула с места в карьер, намного опережая неторопливый бег лысых. Битва за Хафелар началась.

3. Хафелар, сражение.

Мёрзлая земля хорошо проводит звук. Если приложить к ней ухо на этой стороне поля, здесь, где собралась армия короля, а затем ударить в землю чем-то тяжёлым на той стороне, на дальней, откуда сейчас атакует самозваный наместник, обязательно услышишь, как зазвенит от удара земля. Пожалуй, что удастся ощутить и вибрацию от удара, если то, чем били, окажется достаточно тяжёлым.

Шесть тысяч конников наместника неслись на армию короля. И не было нужды прижиматься ухом, чтобы услышать звон мёрзлой земли от ударов подкованных конских копыт. Да, и не звон это был. Земля гудела набатом беды, набатом смерти, и сотрясалась пугающей дрожью в попытке опрокинуть, сбросить с себя ждущих конные лавы королевских солдат.

Василий чувствовал эту дрожь всем телом. Она проникала в него через подошвы сапог, поднималась по ногам и где-то в животе или в груди налагалась на нервный озноб, доводя мышцы рук чуть не до судорог. Василий поднял к лицу левую руку и убедился, что пальцы слегка подрагивают.

«— Вина… Вина надо было перед боем… — посетовал король. — И солдатам налить по стакану…»

«— Толку с того стакана, сир! Чего это понесло Вас в первый ряд? Нет, чтобы сражением издаля командовать, как вумные люди роблют… Погорячилися, сир! Ох, и погорячилися!»

А, и погорячился! Слишком уж нервное оказалось занятие — ожидать атаки конницы. Слаб человек и уязвим, несмотря на всё надетое железо. Где ж ему против коня выстоять? А против конной лавы — тем более… Если здесь, в центре позиции, куда атаковать лысым, столько нервов уходит на наблюдение за конной атакой врага, то что же о флангах говорить, на которые атака эта направлена? Разве остановишь тысячи разгорячённых бегом коней хлипкой человеческой грудью? Да, их и каменной стеной не остановишь!

Тусон и Паджеро, похоже, считали иначе. Пехота на флангах стала плотнее и ощетинилась копьями. Древка копий, для надёжности, упёрли в землю: попробуй-ка, вражина, возьми! Но только — зря. Как оказалось, планы у наместника были совсем другие: оба конных отряда начали смыкаться к центру, образуя атакующий клин в направлении гномов. Точнее говоря — короля Василия. Ещё точнее — Хрустальной Короны. Не настолько глуп оказался Разрушитель, чтобы за просто так, за один голый интерес, положить всю армию хафеларского наместника. Конница прорывает центр, а идущий вторым эшелоном лысый табун довершает разгром гномьей пехоты. Там и очередь флангов королевской армии придёт. Да, только сражаться им, видно, уже без короля — в самом деле, чего было в первый ряд соваться?

«— Мамочка! — пискнула Капа, когда конница врага изменила направление удара. — Мамочка! Тикайте, сир! Тикайте!»

Король тоже помянул и мать, правда не так нежно, и ещё, в придачу, нескольких родственников Разрушителя, явно страдающих нездоровыми сексуальными вкусами. После чего скомандовал:

— Эрин, отходим за пики! Отходим! Гномы, отходим!

Сказать, почему-то, всегда легче, чем сделать. Зайти за ряд закрепленных пик не так-то просто, если пики торчат за спиной, а спереди надвигается вражья конница. Приходится пятиться, наступая заднему на носки сапог, в надежде, что тот, кто сзади, движется правильно, и набежавший спереди конь резким толчком не насадит на пику и заднего, и тебя вместе с ним. А оглянуться — нет возможности, потому что никак не оторвать взгляда от несущих спереди смерть оскаленных лошадиных морд.

— Осторожно, сир, пика! — предупредил за спиной Клонмел. Вроде бы успели, отошли? Нет, не все. Справа от Эрина вышла заминка. Кто-то в задних рядах, от нервов и низкого разумения, накатал подошвами ледяной пятачок. Сам, наверняка, отошёл без проблем, а передний, пятясь, оскользнулся, упал и повалил добрый десяток бойцов. А конница — вот она, совсем рядом уже. Не успеют бойцы встать — затопчут. Успеют подняться, сомнут одиночек и опять таки — затопчут.

«— Я этому раздолбаю такой каток после боя устрою, — пожаловался Капе король. — Плетей двадцать получит…»

«— Если выживет, сир…»

«— Если выживет…»

На помощь упавшим бросились Эрин и ещё несколько гномов.

— Стой! Куда? — заорал Василий. Только поздно, не вернуть уже. Враги находились от гномов на два-три конских скока, и смерть генерала казалась неминуемой. Поддавшись порыву сердца, а не ума, Василий побежал на выручку Эрину.

А дальше слилось всё в несуразную свалку: рядом с королём валились на снег лошади, и приходилось ему уворачиваться, изредка добивая всадника — если был ещё жив. Над головой Василия мелькали стрелы, расчищая пространство вокруг него и гномов Эрина. И ржание умирающих лошадей смешивалось с лязгом железа и криками бьющихся людей и гномов — потому что за королём вперёд устремились стражи Королевской сотни и гномья пехота. Забыв обо всех, разработанных на военных советах, планах, центр королевской армии атаковал конницу врага — спасал неразумного короля от гибели.

Лишь одно пока соответствовало замыслу Василия: лучники били пустоголовых с помостов центральной позиции, и стрельба их не оставляла врагам ни малейших шансов на спасение. Остановленную заграждением из пик конницу расстреливали, словно мишени на плацу, а малое расстояние избавляло стрелков от промахов. Кони и всадники валились на снег чуть ли не рядами, загромождая дорогу к Хрустальной Короне, которую Василий так и не спроворился погасить.

Обмен сюрпризами — атака королевского центра конницей (наместник) и заграждение из пик (король) не принёс почти никакой выгоды ни одной из сторон. Атака захлебнулась, и конница пустоголовых, утратив главное своё преимущество — скорость, теперь оказалась препятствием на пути табуна. При этом, сам табун, уже развёрнутый для повторного удара по центру королевской армии, не позволял наместнику отвести уцелевших всадников в тыл. Вывести конницу из боя, огибая лысых с флангов, наместник не решался, опасаясь одновременного удара фланговых подразделений армии короля. Тогда, спасаясь от окружения, наместнику пришлось бы отступить, так и не достигнув главного — пленения или убийства короля и захвата Хрустальной Короны. Собственно, этот удар уже мог быть нанесен, и промедление Василия вынуждало наместника доискиваться причин, из боязни нарваться на очередной сюрприз со стороны Седобородого.

А причина промедления была до обидного проста — Василий, оказавшись в гуще сражения, не имел возможности управлять своими войсками. Чего-чего, а махать мечом всю битву, наравне с рядовыми солдатами, король не собирался. Ловить Безликого на «живца» вовсе не означало, что «живец» должен бултыхаться среди врагов. Василий хотел наместника раззадорить, спровоцировать его на атаку кажущейся доступностью Короны и, когда уже станет невозможным организованное отступление врага, занять наблюдательный пост на той самой башне, где в одиночестве ныне пребывал Индур. Королю-то и оставалось простейшее дело — оттуда, с башни, своевременно подать сигнал общего наступления. Вот, только до башни добраться он не мог.

«— Смешались в кучу кони, люди…» — сообщила королю по этому случаю Капа, выбрав в сражении момент, когда Василию не угрожала немедленная смерть.

«— Смешались вместе с ними гномы…» — добавила она несколько позже, во время другой коротенькой паузы.

По причине своей занятости — неистово махал мечом — король оставил обе попытки Капы завести разговор без должного к ней внимания. Капа отнеслась к молчанию Его Величества с пониманием и не обиделась. Да, и то — очередь на индивидуальный приём к Седобородому выстроилась преизрядная: лучники, стражи и гномы замучились отделять достойных от прочей шушеры, укладывая шушеру в нагромождение убитых ранее. Достойных же, вернее — удостоенных — король отправлял туда же собственной монаршей рукой, увеличивая невосполнимый урон среди солдат наместника.

Сражение гномов против конницы обязательно займёт место среди самых героических деяний соргонских жителей. Может быть, в чистом поле, где всадники имели возможность маневра и место для разгона, гномов не спасли бы даже их страшные топоры. Хотя, и это вилами по воде писано. В смысле, нет пока ещё подобных фактов. А история оперирует только фактами, которые нынче выглядели так: гномы сражались с конницей на равных, а то — и с некоторым преимуществом. Трудно сказать, сумели бы бойцы Эрина, дай им волю, изрубить в капусту всю конницу наместника, но усилия к этому они приложили немалые, и использовали все благоприятные возможности, дарованные то ли богами, то ли прозорливостью короля.

Во-первых, нельзя не учитывать энтузиазм гномьего племени, сложенный с врождённым его же азартом. Прибавить к этим двум составляющим болезненное самолюбие, без которого гном — не гном. Затем приложить гордость, с которой гномы числили себя лучшими бойцами Соргона. Приправить изрядной долей ненависти к Маскам: в сожжённой вместе с Аквиннаром гномьей общине у многих имелись родственники. Вот такие чувства, в основном, определяли настроение, с каким гномы встретили врага. А ещё присутствовала благодарность королю — за предоставление равных прав с людьми. И, обязательно, жертвенность — потому что король сражался рядом с ними, и каждый гном не жалел своей жизни для безопасности Василия.

Стражи из Королевской сотни ни в чём не уступали гномам, но характер сражения определяли именно гномы: и численностью, и лучшим вооружением, и, как это ни странно, более низким ростом. Да-да, и этот факт имел весьма существенное влияние на характер боя. Его вполне можно считать, как «во-вторых». Низкий рост гномов вынуждал всадников наносить непривычные, плохо отработанные удары, от чего они получались неуклюжими и мало результативными.

Чтобы дотянуться мечом до гнома, нужно больше свеситься из седла — то есть, попасть в положение, для собственной защиты очень неудачное. Тут и равновесие нарушено, и надёжной опоры ног в стременах нет, и времени — вернуться к привычной посадке в седле — надо затратить больше. Это, если по одному гному попал, и другого вблизи не нашлось. А если промахнулся или тот не сам оказался рядом, снова нащупать седло мозолями филейной части уже не удастся. Один только ожидает несчастливца путь: дальше вниз, под копыта собственного коня, и необязательно в целом виде — гномий топор не столько ранит, сколько разделяет на части. Рука, голова, полтуловища…

Например, сэр Эрин трудился спорее мясника на бойне. За всадником тянуться? Куда-то вверх смотреть? Как бы не так! Удар топором по коню, редко — второй, и всадник сближался с генералом, потому что валился конь. Сближался и — замирал, отмеченный топором, в груде нарубленных князем останков. А забрызганный с ног до головы кровью, и конской, и людской, Эрин встречал следующего всадника… За ним — ещё… И ещё… и ещё…

Две другие благоприятные возможности — преграда из пик и меткая стрельба лучников — тоже немало способствовали численному сокращению конницы наместника. Потерь, конечно, избежать не удалось ни гномам, ни стражам, но, на фоне завалов из конских туш, они не так бросались в глаза. Во всяком случае, королевских солдат оставалось в живых достаточно, чтобы сдерживать натиск конницы. А это, собственно, означало — центр королевской армии выстоял, несмотря на неожиданность конной атаки.

4. Хафелар. Сражение.

Командор Тусон разочаровался… Командор Тусон огорчился… Командор Тусон очень обиделся, наконец… Неуважение, оказанное пустоголовыми ротам Священных отрядов, не могло не сказаться что на здоровье, что на судьбе наместника Хафелара. Согласитесь, что мастеру меча и герою Акульей бухты не пристало пасти задних, если даже мальчишки, вроде Довера и Тахата, запросто получают гербы и шпоры. Тот миг, когда конница изменила направление удара и атаковала центр вместо левого фланга, разрушив розовые мечты Тусона о славной драке и золотых шпорах рыцаря, тот миг стал переломной точкой в недолгой карьере хафеларского наместника по имени… Как его там? Впрочем, какая разница — легче ему всё равно не станет, попадись он в руки командора.

Тусон раз десять вынул и вложил в ножны меч, словно впервые перепоясанный новобранец, которому тяжесть оружия ещё неизвестна и потому — приятна до невозможности. Такая забава ничуть не развлекла командора, и он вышел перед строем своих солдат: посмотреть, достаточно ли у них воинственный вид — на случай, если наместник передумает и хоть немного войск пошлёт на Тусоновы роты.

«Нет, не передумает, — сделал печальный вывод командор после осмотра. — Слишком бравый вид у моих… Орлы! Один к одному — орлы!»

Полные надежды глаза Тусона отыскали, в который уже раз, командную башню короля… Почти пустую башню короля, поскольку малявка Индур занимал очень мало места на смотровой площадке. Можно сказать — совсем не занимал. А короля на башне всё не было. Значит, не было и команды.

«Когда же? Когда? — мысленно вопрошал Тусон у Индура, у короля вопрошал, застрявшего где-то в такой милой драке, вопрошал у Разящего, добравшись в назойливых приставаниях до соргонского небожителя. — Когда? Когда? Когда?»

Не получив ответа, Тусон протолкался через солдатский строй в тыл, к Ларнаку, чтобы то ли пожаловаться тому, то ли обсудить с ним глубокую свою обиду на несправедливое к мастеру меча отношение…

…Полковник Паджеро, подобно Тусону, изнывал в ожидании, но уже — на правом фланге королевских войск. На башню с Индуром граф не смотрел, уделяя внимание, в основном, носкам своих сапог. Избыток нервной энергии заставил Паджеро сначала переминаться с ноги на ногу, а потом — и вовсе скользить подошвой правого сапога: чуть вправо — назад, чуть вперёд — назад, в общем — туда-сюда.

Утрамбованный снег стал покрываться зеркальной корочкой льда, образуя такой же накатанный пятачок, какой стал причиной неприятностей на позиции гномов. Детская забава, однако, за которую Его Величество изволили вознамериться выпороть баловника. Интересно, знай Паджеро о намерениях короля, стоял бы на месте спокойно? Или — нет?

Изредка поглядывая в центр, на круговерть из всадников и гномов, Полковник задавал один и тот же вопрос кому-нибудь из стоящих рядом солдат:

— Ну, что? Есть сигнал?

Это тоже было проявлением нервной энергии, потому что сигнал с башни, если бы он был, следовало не смотреть, а слушать. Барабанный бой Индура, подхваченный барабанщиками всей королевской армии, не услышал бы только глухой. А Паджеро глухим не был.

Тем не менее, он спрашивал. И получал в ответ неизменное:

— Никак нет, господин полковник! Не видать ещё!

Не ожидавший иного ответа, полковник ощупывал рукоять меча и продолжал накатывать поверхность льда. Вперёд — назад, вправо — назад, вперёд — назад…

…Бальсар прятал свою тревогу за судьбу короля в неожиданно подвернувшейся работе: расход стрел у лучников превысил все предварительные расчёты, а подносить стрелы оказалось некому. Не предусмотрел такого события военный совет, и никому из командиров этакая сложность в голову не пришла.

Маг приспособил к делу всех, кому не идти по сигналу в бой: своих сапёров, лекарей, жриц Матушки и возчиков Геймара. Советник хотел возразить, но взгляд Бальсара обещал так мало хорошего, что слова возмущения застряли у барона внутри, вызвав глубокий, грудной, кашель.

Геймар махнул возчикам рукой — идите, мол, а, откашлявшись, и сам занялся подноской стрел…

…Индур оказался единственным зрителем, с удобного для наблюдения места смотревшим все перипетии событий битвы за Хафелар. Он видел дальше всех. Он видел больше всех. Он видел с самого начала — с поскользнувшегося солдата, ставшего невольной причиной жестокой рубки перед заграждением из пик.

Он видел, как трижды сбивали с ног Клонмела, и как тяжело поднимался сержант после каждого такого удара. Поднимался и упрямо занимал своё место подле короля.

Он видел, как был сбит грудью лошади и сам король, и как было зарублена стражами лошадь вместе со всадником, и стражи подняли и перенесли тяжёлую тушу в сторону, высвобождая короля. Хрустальная Корона, по прежнему, сияла на голове Василия, но даже отсюда, с башни, было видно, что волосы короля слиплись от крови.

Индур видел удар копытами, отбросивший Эрина, и гибель лошади, этот удар нанёсшей. Генерал, поднявшись, сначала отсёк лошади досадившую ему ногу, а затем — проломил череп. Что стало со всадником, Индур не разглядел — Эрина закрыл корпус другой лошади. Но вряд ли тот всадник спасся от рассерженного генерала.

Он видел, как гибли, один за другим, гномы и стражи, и знал, что потери очень велики. Стражей вокруг короля оставалась едва половина, а гномы потеряли примерно треть своего состава.

У Индура, кроме сестры — в далёком сейчас Раттанаре, не оставалось близких людей — только приютившие его дворцовые стражи. На каждую потерю среди защитников короля болью отзывалось детское сердечко. Индур плакал от этой боли, не замечая слёз, и неотрывно смотрел, смотрел, смотрел…

Он был единственным, кто увидел замелькавшие в разрывах между конными лысые черепа — наместник решился, всё же, и отправил табун в атаку.

Едва разглядев новую опасность, грозящую королю и стражам, мальчик ухватился за барабанные палочки.

— Там-там, там, там-там, там, там-там, — выстукивал он сигнал общего наступления: «Впе-рёд! На вра-га! На вра-га!»

Сигнал подхватили все барабанщики королевской армии, и лопнула натянутая до предела струна ожидания. Королевская армия пошла в атаку.

И было солдатам невдомёк, что сигнал к общему наступлению самовольно дал перепуганный за судьбу близких ему людей восьмилетний ребёнок по имени Индур, забавный рядовой дворцовой стражи…

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1. Хафелар. Сражение.

Тусона барабанный бой застал, как говорится, на горячем. Командор попался на грубом нарушении дисциплины: пребывал вне оговоренного на военном совете места. Глупейшая ситуация: чуть ни с пеной у рта доказывал королю крайнюю необходимость находиться лично среди тех, кому принимать удар врага, а в нужный момент оказался в тылу своих рот, праздно беседующим с Ларнаком. То, что на положенном месте — на командной башне — всё ещё нет короля, ни в коей мере не могло служить оправданием самому командору. И ничего уже не исправишь: роты, ведомые своими командирами, двинулись вперёд, охватывая армию наместника с фланга. План Василия по поимке Безликого начал осуществляться без участия что короля, что командора.

Оно, конечно, хорошо, что командиры рот чётко понимали и главную цель битвы, и свою задачу, к этой цели ведущую: король немало времени потратил на разъяснение каждому — каждому! — командиру, как тому следует действовать. Вот, ротные и исполняли свой манёвр — согласно указаниям Василия. И что теперь командору делать? Догонять солдат, делая вид, что поторапливает отставших? А как сшибутся с врагом — проталкиваться через своих, чтобы до пустоголовых добраться и мечом успеть помахать?

В общем, все при деле. Даже Ларнак, прервав беседу, уже орал дурным голосом:

— По-о-о ко-о-оням! — в смысле, что и ему в атаку пора.

Один только Тусон оказался кем-то вроде цветка в проруби — и красивый, и пользы никакой. Попасть опять в пехоту — времени нет. Присоединиться к коннице — признать, значит, главенство над собой Ларнака. И смех, и грех — командор идёт в бой рядовым бойцом под командой лейтенанта. А, и выбора особого нет. Виноват — расхлёбывай. Хочешь в бой — иди, как есть.

— Коня мне! — крикнул Тусон коноводу. — Коня! Живее!

Коновод не успел — конь подсуетился сам, и, сидя уже в седле, командор сообразил две вещи. Во-первых, конь был не его. Под командором перебирал ногами в галопе королевский дымчатый жеребец Гром. А, во-вторых, Гром нёсся туда, где упорно сражались гномы. Туда, где затерялся в вихре боя Седобородый. Туда, где уже вступила в сражение рота Матушки — ближайшая к гномам рота Священных отрядов.

Гром выбрал не только седока, что позволяло ему принять участие в битве, но и дорогу к бою он тоже выбрал сам. Ни поводья, ни шпоры Тусона не оказывали ни малейшего влияния на поведение жеребца. Конь Гром мчался на помощь хозяину, и человек Тусон смирился с этим. Да, и какая разница, где сражаться, раз уж так опростоволосился? А, командор?

Трактирщики — люди, как правило, наблюдательные. Каждый день они исследуют своих клиентов в разных- по количеству выпитого — настроениях и ипостасях. Трактирщики сообразительны и мудры. Пусть не все, но — многие. Навыки с первого взгляда определить опасность посетителя и не дать ей, этой опасности, проявиться, грозя кому-нибудь увечьем, а трактиру — ущербом, трактирщикам присущи по роду деятельности. Потому Ларнак замечал многое и мог из увиденного сделать правильные выводы. И решения умел принимать быстрые.

Заметив краешком глаза скачущего на позицию гномов Тусона, Ларнак, прежде, чем дать конникам команду к движению, подозвал Довера:

— Сержант, со своей ротой следуйте за командором. Мне тоже за короля тревожно, но план битвы я менять не имею права. Найдите Его Величество и пособите, чем можете. А мы и без вас справимся, сэр Довер. И удачи, мой мальчик — возле короля сейчас самая рубка идёт…

Рота Разящего всё ещё выделялась малым количеством солдат — всего две сотни. Но, зато, у каждого имелся конь, сначала — с лёгкой руки генерала Эрина, затем — и стараниями Тусона, который продолжал пополнять её не спеша, с учётом молодости и малой опытности командира. За исключением двух десятков бойцов, следивших за передвижениями пустоголовых из шалашей на верхушках деревьев, рота Разящего должна была сражаться в составе конной группы Ларнака. Теперь же, по приказу бывшего трактирщика, разящие направились за Тусоном.

Так Тусон, по собственной безалаберности, воле Грома и приказу Ларнака, стал командиром почти двух сотен всадников, приобрёл цель в этой битве — отыскать короля, и вступил в бой чуть ли не в самой горячей точке — о чём и мечтать не мог, когда изнывал в ожидании. Нет, роты, конечно, тоже подчинялись ему, но там и без его вмешательства всё шло должным образом. А маленькая боевая задачка для одного отдельно взятого командора и бойцов из роты Разящего явилась Тусону, мечтающему о золотых шпорах рыцаря, истинным подарком богов.

Подарок этот, правда, сразу создал проблему — атака конницей в центре королём не планировалась. То есть, ни солдаты рот, ни гномы не ожидали увидеть свою конницу и запросто могли принять роту Разящего за противника. И со всеми вытекающими из сего факта последствиями — порубать роту, например, на капусту — вместо конницы наместника. Кто в горячке боя станет приглядываться к деталям обмундирования или выспрашивать: «свой», «чужой»? Ни сигналов, ни знаков никаких на подобный случай придумано не было. Сюрприз — он для всех сюрприз, без исключения. К тому же, у пехоты глаз на спине не предусмотрено, а надо как-то дать знать, чтобы расступились, пропуская конницу. Гром же останавливаться не собирался. Он даже бега не замедлял. А всадники роты во всём следовали примеру командора.

«Потопчем же! — рассуждал Тусон, глядя на приближающиеся спины роты Матушки. — Обязательно потопчем! Что же крикнуть, чтобы предупредить? И чтобы — поняли?»

И тут командора осенило! А король Василий окончательно утратил монополию на крик радости в бою.

— Ур-ра-а! — завопил Тусон во всё горло. — Ур-ра-а!

Бойцы роты Разящего подхватили крик Тусоновой души, и были услышаны, и были пропущены расступившейся пехотой к обалдевшим от этого крика пустоголовым — потому что, в считанные мгновения, крик «Ур-ра-а!» прокатился по всей королевской армии и не умолкал уже до завершения битвы.

Солдаты короля научились радостно сражаться. И умирать, если приходится, радостно.

2. Хафелар, сражение.

— Слава богам! — отозвался Паджеро на грохот барабанов. — Всем — слушать сюда! Не отрываться! Рядов не нарушать! В ата-ку-у-у! Бего-о-ом! Ма-арш!

Раттанарский городской полк качнулся на едином дыхании, шагнул вперёд раз, другой и, набирая скорость, стал разворачиваться к центру, охватывая фланг вражеской конницы и пустоголового табуна. Видел бы этот маневр король — порадовался бы. До механического движения лысых, правда, солдатам Паджеро было ой, как, далеко, но от людей никто и не требовал точности механизмов. Как бы там ни было, но одновременное движение тысяч людей, обладающих собственным разумом, совершённое без ошибок и сбоев, смотрится очень красиво. Не зря же военные парады так привлекательны для зрителей.

Полковник хотел добавить к своим командам ещё несколько ободряющих слов, но не сумел. Долетевшее с левого фланга королевских войск и подхваченное его солдатами громогласное «ур-ра-а!» заглушило Паджеро — даже он себя не слышал и потому охотно заорал сам.

— Ур-ра-а! Ур-ра-а! Ур-ра-а!

Ополченцы уже сошлись с врагами, и ярость их была так велика, что подались назад даже не ведающие страха лысые. Настало долгожданное время расплаты — а ополчению было, что предъявить пустоголовым. Припомнилась и резня у Скиронских ворот Раттанара, унёсшая сотни жизней женщин и детей, и Северная Бахарденская дорога, залитая кровью мирных жителей, попавших на стол голодного табуна, и кровавый ужас Бахардена. Может быть, ополченцы и не стали ещё, за исключением записавшихся в ополчение ветеранов, отменными бойцами и солдатами, но ненависть с лихвой дополняла нехватку военных навыков.

Слабоват оказался табун против королевской пехоты. Сказывалось и отсутствие у лысых доспехов, и численный перевес войск Седобородого. Слабоват, но всё ещё очень опасен — как стая крыс, не имеющая путей для спасения. Собственно, табун спасения и не искал. Не имея никаких иных стимулов, кроме воли Безликого, он рвался к сияющей хрусталём и драгоценными камнями Короне. Но… Удары по флангам: Тусоновых рот — с одной стороны, и ополчения, совместно с Раттанарским городским полком — с другой, свели фронтальное давление лысых на центр королевских войск почти до нуля. Табун, вырезаемый по бокам, не мог двигаться вперёд всей своей массой. К тому же, ему здорово мешала конница наместника, разделяя единый монолит лысых на отдельные слабосильные ручейки, с которыми гномы справлялись без особого труда.

В подобной ситуации, в Раттанаре, Разрушитель пожертвовал своей конницей, позволив табуну устранить помеху. Эта жертва совершенно не помогла тогда — не спасла табун от поражения. Сейчас подобный шаг и вовсе был неразумен. Во-первых, конников было не несколько десятков, а несколько тысяч. Мановением руки такое количество не перебьёшь. Во-вторых, и с теми войсками, что оставались ещё у наместника, никак не удавалось добраться до Седобородого. Вряд ли подобное удастся силами одного только табуна. Самому ухудшать и без того сложное положение своих войск, помогая королю одержать победу? А как же — Хрустальная Корона? А как же — смерть Василия? Поражение Разрушителя и так становилось неизбежным, и каждая минута боя приближала неминуемый его разгром и потерю им Хафелара.

Несмотря на отсутствие полководца, окружение табуна исполнялось с редкой дотошностью. Королевские хотелки осуществились все, как по писанному, и левофланговая рота — рота Поводыря — сомкнулась с правым флангом Раттанарского городского полка, замкнув внутреннее кольцо вокруг войск наместника. Согласно замыслу Василия, занимали отведенные места и передвижные ограждения из пик, и сани с помостами для лучников, образуя ещё два кольца — внешних… А конники Ларнака и Хермона остались снаружи всех этих колец — из пехоты, из пик и из саней с помостами- на случай прорыва табуна из окружения.

Дальнейший ход битвы сложился из следующих, неучтённых королём, факторов.

1) Конница наместника не была разгромлена до окружения табуна и попала в кольцо вместе с табуном.

2) Королю никак не удавалось выйти из боя, чтобы командовать сражением, а потому было некому отвести пехоту за ограждения из пик и организовать задуманный Василием расстрел табуна. Хотя, не факт, что оторвать пехоту от попавшего ей в руки врага вообще бы удалось. Полковник Паджеро, например, рубился в таком упоении, что не видел и не желал видеть ничего, кроме ненавистных безволосых голов, раскалывающихся от ударов его меча. Получился не расстрел, а избиение, поскольку, как уже говорилось ранее, табун оказался слабоват перед королевской пехотой. Если кто из солдат и проигрывал Паджеро в мастерстве владения мечом, то ни в коем случае не уступал ему в энтузиазме, вложенном в каждый удар или укол. А много ли надо времени, чтобы пятнадцати тысячам, защищённым доспехами, перебить десять тысяч, доспехов не имеющих?

3) И, конечно же, важную роль сыграл командор Тусон, с ротой Разящего прорубающийся к королю Василию. Никем не запланированный конный рейд Тусона сорвал последнюю отчаянную попытку наместника пробиться к Седобородому.

3. Хафелар, сражение.

Хорошо ли подданным, если король их — упрям? Хорошо ли королевству, когда монарх не слышит голоса своего рассудка? Где проходит граница, отделяющая неколебимую твёрдость характера от обычной упёртости, силе которой позавидует любой осёл?

Была ли у Василия необходимость принимать столь активное участие в сражении? Требовала ли ситуация его личного участия в рукопашной схватке вместо руководства войсками? И, главное, имел ли право король подвергать риску не только свою жизнь, но и рисковать победой своей армии, выводя солдат центра против конницы — ради спасения Эрина? Разгром центра мог закончиться и разгромом всей королевской армии, и гибелью самого Василия. Ладно, что выстояли. А если бы — нет?

Верность дружбе, проявленная Василием в сложной обстановке, делала, несомненно, ему честь — как человеку и как надёжному другу. Но ставила под сомнение его качества правителя, качества короля. У властителя не должно быть личных забот, властитель не принадлежит себе. Он — достояние государства, и ни о чём другом не смеет мыслить. Во всяком случае, до тех пор, пока находится у власти. Жизнь Эрина против судьбы всего Соргона. Не слишком ли щедро готовился заплатить король, призванный, как раз, для спасения Двенадцати королевств?

Этими и ещё многими другими вопросы будет мучиться Василий потом, после битвы, когда подсчитают потери, и их тяжёлый груз король снова возложит на свою совесть. Точнее, Василий опять начнёт сомневаться и страдать, а мучиться будет Капа, уже пережившая не одну королевскую хандру. Пока же Седобородый усиленно работал «живцом», увёртываясь от наседающих конников, и рубил, рубил, рубил… Меч короля вовсе не казался лишним среди мелькающих вокруг гномьих топоров и клинков стражей — цели он находил вполне исправно. Или они, цели, сами находили острие королевского меча — в тесноте сражения и этот вариант вполне возможен.

Хрустальная Корона приманивала врагов подобно пламени свечи, и солдаты наместника гибли в своём стремлении достичь вожделенного огонька, как гибнут ночные бабочки от близкого знакомства с предметом своих желаний. Понадобилось не более десяти минут, чтобы полностью скрыть ещё недавно белый снег под конскими тушами и телами убитых всадников. Обе стороны сражались, стоя на трупах — весьма ненадёжной опоре для ног, что людских, что конских. Несхваченный ещё морозом, труп неожиданно прогибался под весом ступившего на него — ломались от тяжести рёбра или нога попадала на не имеющий костной основы живот. И — скользко. Очень было скользко от обилия пролитой крови.

Лошади осторожно переступали по трупам, понукаемые нетерпеливыми седоками, и падали, падали, падали, принимая смерть от стрел, топоров и мечей. А их сменяли другие, находя такой же печальный конец. И так — снова, и — снова, и — снова… Ни отдыха, ни краткой передышки не имели гномы и стражи, и Василий не считал возможным оставить их, чтобы подняться на башню. К тому же, табун ещё выжидал, не кидался в атаку, а, значит, необходим был пока что «живец» — там, где он сейчас находился.

Грохот барабанов удивил короля — кто-то в его отсутствие взял на себя командование войсками. Интересно, кто? Паджеро? Тусон? Или в конец обнаглевший Геймар? Но мысли — так, мелькнули, и сразу стало не до них: пробираясь меж лошадей, за Короной полезли лысые. В сравнении с начавшейся смертельной круговертью предыдущая борьба с конницей выглядела невинной шалостью, разминкой, тренировочным боем. Рядом с королём оказалось единственное в королевской армии место, где не закричали «Ур-ра-а!» — на крик тут никто не имел возможности. Сбить криком дыхание означало неминуемую смерть — лысые не прощали ни одной ошибки, ни одного промаха. Большая, как выяснилось, разница: рубить табун, атакующий куда-то в сторону, отвлекая некую его часть на себя, и сдерживать саму табуна атаку. Если бы не помощь стрелков и не помеха-конница, Васильева игра в «живца» имела бы совсем другой финал.

Чего добивался король? Кому и что собирался он доказать, упорно демонстрируя миру Хрустальную Корону и потому находясь в самой гуще сражения с непокрытой — без шлема — головой? Как показали потом пленные, наместник готовился нанести по измотанному табуном центру ещё один удар конницей. Ориентир — Корона — хорошо просматривался всадниками поверх голов табуна. Нужно было только немного обождать, пока табун совершенно измотает защитников короля и сократит их число.

Во всех смыслах, табун, в качестве расходного материала, оказывался для наместника предпочтительнее прочего войска. Достоинства: неприхотлив, послушен, нет проблем с пополнением. Но, вот беда, он — безмозглый, и потому хорош только в качестве угрозы. Для осуществления же власти и управления государством нужны люди самостоятельно мыслящие, единомышленники нужны и соратники. И солдаты нужны — для гарнизонов и прочей служебной надобности. Табун неразделим (на близких, разве только, расстояниях) и для государственных целей малопригоден. Видно, всё ещё надеялся на победу наместник, раз конницу, хоть и запоздало, приберечь решил.

Заранее, до атаки табуна, стал наместник накапливать на своём правом фланге — ближе к Тусоновым ротам, ударную конную группу, насчитывавшую уже около тысячи мечников. Туда же должны были пробираться конники, вышедшие из боя благодаря атаке табуна. Чтобы открыть лысым дорогу к королю, конники попытались раздаться в стороны, проталкиваясь через табун на фланги. Кому-то удавалось, кому-то — нет, и тогда лысые своим потоком выносили неудачника под гномьи топоры. На флангах тоже, с началом наступления королевских войск, всадники чувствовали себя не очень комфортно. Да, и то, смерть, она везде — смерть, и есть ли разница, кто убьёт: гном, ополченец или солдат из Священных отрядов?

4. Хафелар, сражение.

Гром недовольно фыркнул, наступив копытом на труп, и выбрал путь, огибающий завалы из конских туш и мёртвых тел, нарубленных перед позицией гномов. Скорости и силы жеребцу хватило вполне, чтобы проломиться через вражеских конников до чистого от трупов снега. Тусону ничего не оставалось, кроме частой работы мечом — рубить врагов приходилось по обе стороны от неутомимого королевского коня. А тех, что оказывались впереди, опрокидывал на снег сам Гром. Рота Разящего следовала за командором, расширяя прорыв, а сзади, по пятам, вёл свою пешую роту — роту Матушки — капитан Ланс, добивая на завалах уцелевших от гномьих топоров всадников.

Атакованная Тусоном конная группа и была тем резервом наместника, который он готовил для окончательного разгрома королевского центра. Не дождался наместник удобного для нападения на короля времени. Он вообще ничего не дождался, кроме меча Тусона, отделившего половину его головы с «жучком» Разрушителя от прочего, вполне здорового, тела. Командор мимоходом удивился, увидев на срезе вместо крови и ошметков мозга нечто зелёного гнойного цвета. Но разглядывать не стал, было некогда — Гром неудержимо рвался дальше, и смотреть приходилось по сторонам, чтобы рубить и отражать удары, отражать удары и рубить.

Срубив невзначай наместника, Тусон продолжал пробиваться к Василию. Вражеские конники начали от боя увёртываться, расступаться перед ротой Разящего, и вскоре открылся фланг табуна. Тут у Грома вышла заминка, завяз он среди лысых, как завязли и прочие, и несдобровать бы разящим, не подоспей рота Матушки. С помощью пехоты дело снова пошло на лад. И вот, командор разглядел сияние Короны — король находился уже совсем недалеко.

То ли у Разрушителя не оказалось больше пустоголовых среди конников, то ли авторитета у них было недостаточно, чтобы принять командование вместо погибшего наместника, но только конница попыталась выйти из боя и через разрыв между увлёкшимися атакой ротами Лешего и Поводыря вырваться из кольца королевских войск. Ограждение из пик и лучники могли бы, наверное, и не остановить спасающихся бегством врагов. Но… За спинами лучников алели плащи заградотряда — там Ларнак терпеливо ждал своей очереди подраться. Увы, не пришлось… Наместник не делал тайны из вызова заградителей с побережья Хафелара и, решив, что заградотряды, таки, пришли, только не наместнику в помощь, а королю, конники спешивались и бросали на снег мечи. Враги, обладающие мозгами, неизбежной смерти предпочли сдачу в плен. Те, кто знал о гибели наместника.

Судьба прочей конницы мало чем отличалась от судьбы табуна. Кому-то посчастливилось сдаться, кто-то был ранен и подобран потом вместе с ранеными королевскими солдатами. Большинство же — погибло. Но это случилось несколько позже. А сейчас Тусон прорубался на блеск Короны с одного фланга. С другого, навстречу ему, двигались ополченцы. Табун сражался упорно, так, как сражался всегда, бездумно и бесстрашно, но медленно отдалялся от короля, избиваемый со всех сторон. Он не отступал, он таял, как тает снег под лучами горячего солнца. Солдаты короля вырубали лысых и занимали их место, сокращая территорию, занятую табуном. А там, где-то в её середине, находился Безликий — главная цель королевской зимней охоты, желанный для короля приз, за который заплачено столькими жизнями.

Василий потерял счёт и времени, и убитым врагам. Когда вдруг стало некого рубить и не от кого уклоняться, король тяжело опустился, где стоял, усевшись на круп убитой лошади. Вокруг, куда ни глянь, тела и туши, туши и тела. И как-то не верилось, что всё это ещё совсем недавно двигалось и дышало. Точнее говоря — жило. Хотя, кое-что двигалось и сейчас, и король не сразу сообразил, что это удаляются спины его солдат, продолжающих истреблять табун. Идти за ними не было уже сил, и Василий равнодушно смотрел на возрастающее между ним и солдатами расстояние. Что он — не один, понял только услышав восклицание:

— О, Боги! Да тут кровищи почти до колен!

Да, попадались здесь лужи и такой глубины. Василий это знал наверное, потому что падал в них несколько раз, оскользнувшись или оступившись. Утоптанный снег и мёрзлая земля кровь не впитывали, а растекаться ей не давали плотно лежащие тела убитых.

Недовольный голос был хорошо знаком королю, но вспомнить — чей он, Василий никак не мог. А тот всё не унимался:

— Да Вы весь в крови, сир! Вы не ранены?

«— Ха! Нашёл у кого спрашивать! — загудела молчавшая всё сражение Капа. — На нём — ни царапинки, одна тока видимость. Не евойная енто кровь…»

Голос Капы вывел короля из ступора, и он, подняв голову, увидел рядом Тусона. И Грома — на поводу у командора.

— Тусон!? Вы — здесь!? Верхом!? — нашлись на удивление силы у короля. — А как же ваше желание сражаться в первом ряду своей пехоты? Вы поучаствовать в бою успели?

Есть, всё же, вопросы, на которые лучше не отвечать. Даже наилюбимейшему из королей.

— Ваш конь, сир, — сказал королю командор и скромно потупил глаза, всем своим видом показывая, что так, пустяками был занят — всего лишь доставил коня для Его Величества. — Садитесь, сир…

5. Хафелар, сражение.

Король забираться в седло не стал, пошёл по полю боя, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Гром, похоже, был рад такому решению Василия — от хозяина нестерпимо несло кровью, и человеческой, и лошадиной. И не удивительно — искупавшись несколько раз в кровавых лужах, король сохранил не измазанным единственный предмет — Корону. Конь не желал признавать в покрытом коркой свернувшейся крови чужаке — хозяина, пока Василий не снял кольчужную перчатку и не потрепал его чистой рукой по храпу. Но и тогда Гром не выразил ни малейшего желания подставлять спину под окровавленного короля. Так и побрели они, выискивая на поле место, не усеянное телами, чтобы отдохнуть от зрелища крови и трупов. Впереди — король, следом — конь со свободно свисающим поводом.

Основная выгода королевской жизни заключается в том, что он может не заморочиваться проблемами мелких удобств в быту. Всегда найдётся кто-то, кто обеспокоится ими — без просьб или приказаний. Едва выйдя на чистый пятачок снега, король получил туда и кресло, и воду для умывания, и хорошего вина — горло сполоснуть. Хлопотал, в основном, Клонмел. Направив уцелевших стражей на извлечение из завалов тел своих убитых и раненых, сержант окружил Василия вниманием и заботой.

— Вы что, не нуждаетесь в отдыхе, Клонмел? — спросил король после умывания и изрядной порции вина. — Судя по вашим измятым доспехам, вам тоже крепко досталось…

— Служба обязывает, сир. Полковник Паджеро нас учил так: сначала дело, потом — отдых. Ещё он говорил: солдат не имеет права на усталость, если хочет жить долго — усталые погибают первыми…

Василий посмотрел туда, где продолжалось избиение табуна. Где-то там сейчас отводил душу великий воин и учитель дворцовых стражей — полковник Паджеро. Туда же убежал и Тусон, оставив Грома на попечение короля. Чем меньше оставалось лысых, тем теснее сжималось кольцо вокруг них. Тем меньшее число солдат принимало участие непосредственно в бою. Задние ряды, уже утратив надежду убить хоть одного врага, занялись осмотром убитых и поиском раненых. Но Паджеро, не сомневался король, наверняка продолжает рубиться. Как и Тусон — тот, скорее всего, сумел протолкаться до самого табуна. Там же и Эрин со своими гномами — эти не остановятся, пока не зарубят последнего пустоголового.

О планах расстрела табуна король больше не вспоминал. Он смотрел на довольные лица снующих по побоищу солдат и думал о той радости, какую испытывали его бойцы — от выполненного своего воинского долга. Они — победили, и им нравилась цена, заплаченная разбитым, в который раз, Разрушителем. Всё ещё возможный, расстрел остатков табуна обязательно омрачит радость победителей, а сама победа приобретёт неприятный горький привкус. Нет, этого король не желал. Зачем же портить праздник своим солдатам?

К счастливо расслабившемуся королю присоединился советник Геймар. Он заявился не один: понурив голову, за ним шагал заплаканный Индур. Что именно советник наобещал мальчонке, не знал, кроме их двоих, никто, но припухшие от слёз глаза барабанщика полнились уже не слезами, а страхом.

— Сир! — начал ябедничать Геймар. — Вот он, преступник — взгляните!

— Кто — преступник? — не понял король.

— Индур, конечно. Дурная наследственность всегда сказывается…

— Барон, не забывайтесь! Вы говорите о ребёнке! К тому же, в его присутствии.

«— Про дурную наследственность — это он о себе, сир, — пояснила Капа. — У них в семье все чокнутые — вспомните Лендору…»

— Я говорю о барабанщике Королевской сотни, сир! — не пожелал уступать Геймар. — О солдате, самовольно отдавшем команду к общему наступлению. Проступок, которому и названия-то нет… А наказание положено одно…

Геймар замолк, поражённый реакцией короля: откинувшись на спинку кресла, Василий хохотал во весь голос. Барон попытался подобрать верные слова, которые прозвучали бы в тон неожиданному веселью Седобородого.

— Но, сир… Если каждый начнёт…

Король оборвал смех так же неожиданно:

— Каждый, советник, не начнёт! Каждый не начнёт, дорогой барон Геймар. Вот, вы же — не начали?

— Я, сир!? Да, я бы ни за что не осмелился! Я бы…

— Об этом я и говорю: каждый не сможет. Ну-ка, Индур, рассказывай, как дело было…

Барабанщик, сообразив, что обещанные Геймаром кары ему больше не угрожают, снова захлюпал носом.

— Рядовой Индур!

— Я, сир!

— Приказываю: отставить слёзы и радоваться жизни!

— Есть, сир, отставить слёзы!

Василий устроился поудобнее и взялся, было, за подробный Индуров отчёт, но тут за королём прислали: Эрин, Тусон и Паджеро ставили Его Величество в известность, что табуна уже не существует, а Безликий окружен и дожидается, когда его начнут вязать.

— Что ж, поглядим на монстра вблизи, господа, — сразу вскочил из кресла король. — Может, и поймать его сумеем…

6. Хафелар, Безликий.

Безликий монстр вблизи не поражал.

Он выглядел необычно, наверное, удивительно: фигура в длинном чёрном плаще с капюшоном, висящая в воздухе ладони на две от земли. Вместо лица из-под капюшона выпирало металлическое полушарие, памятное королю по Скиронскому сражению. Ни малейших признаков рук и ног, как и каких-либо устройств, их заменяющих. Как и признаков глаз, рта и носа на изображающем лицо полушарии. Но в целом, Безликий казался совершенно безобидным. И, если бы не лежали подле него, среди зарубленных лысых, два обугленных тела в оплавленных доспехах, ощущение безобидности оставалось бы полным.

— Как это произошло? — спросил Василий у Эрина, показав на обугленные останки. — Один из сожжённых, кажется — гном? Я же предупреждал, чтобы не подходили очень близко.

— Разве их удержишь, сир? Я, признаться, и сам чуть не рубанул Безликого, да вовремя вспомнил Ваш запрет…

О запрете помнил не только Эрин. Солдаты короля стояли широким кругом, шагов пятьдесят в поперечнике — там, куда отступили, перебив всех лысых подле Безликого. В кругу, в центре — находился Безликий. Примерно посередине между Безликим и солдатами — король с Эрином и Бальсаром. Всем прочим рисковать без особой на то нужды было запрещено. Правда, нашёлся и нарушитель королевского запрета — Геймар. Он больше не отходил от Василия ни на шаг, решив, что его-то, будущего вице-короля Хафелара, распоряжения Седобородого не касаются.

Василий не препятствовал. Ищешь смерти, барон? Пожалуйста, тебя-то, как раз, и не жалко. Королю было сейчас не до выбрыков советника — он думал, как подступиться к Безликому и гарантированно взять его в плен. «- Для опытов, сир, — подсказала Капа. — Тока, вскрывайте его без меня». Но, прежде, чем вскрывать — поймать надо, а два обугленных тела заставляли действовать с осторожностью. Что накидывать на Безликого арканы и цепи бессмысленно — похоже, даже до Геймара дошло. Во всяком случае, он не спешил прибегнуть к помощи своей группы захвата, составленной из неуклюжих возниц.

Собрать вокруг Безликого клетку? А удержит ли его клетка? Проплавит, наверное, и уйдёт… Может, в магическое поде заключить? Интересно, что скажет на это Бальсар? Спросить у мага, разве? Вдруг он сообразит, как отключить защитный кокон Безликого? Не стоять же перед этим уродом вечно!

И тут Безликий заговорил. Голос раздавался откуда-то из-под плаща. Неприятный, резкий, но, всё же, как показалось королю, не механический. Хотя, и на человеческий не похож. Нелюдской, одним словом.

— Привет тебе, двухголовый чужак! Это говорю я — Разрушитель!

Капа сообразила раньше Василия:

«— Сир, он меня — видит! О, только бы хоть этот не оказался телепатом! С меня и Материнского Камня с головой хватило!»

— Странно, я не встречал подобного тебе ни в одном из миров, — продолжал Разрушитель. — Надо же, одно тело — два разума…

Королю разоблачения не понравились — не хотелось ему объясняться с подданными по поводу Капы.

— Чего ты добиваешься? Кто — ты? — потребовал он ответа.

Разрушитель несколько раз то ли каркнул, то ли крякнул, что означало, по-видимому, смех. Но на вопросы Василия не ответил, а сделал неожиданное предложение:

— Давай разделим Соргон — у тебя уже почти половина. Возьми себе ещё и Шкодеран, и Орочьи болота. Будь на своих землях королём, а я стану править остальными. Мы оба — чужаки в этом мире, а, значит, друг другу мы ближе, чем любому из наших подданных. Они — всего лишь расходный материал для осуществления наших замыслов. Иномирец, я не желаю убивать тебя…

— Кто ты? — добивался ответа Василий. — Чего ты хочешь от Соргона?

— Стоит ли нам обсуждать это при всех, чужак? Надень Маску, и я отвечу на твои вопросы без тысяч ненужных свидетелей…

Безликий на мгновение стал вихрем, крутнулся, два-три оборота, и осыпался горкой чёрной пыли. Уцелело лишь полушарие. Оно лежало поверх чёрного порошка, открыв обратную — полую — сторону.

— И, впрямь, маска… — подивился король своей прозорливости, с которой дал когда-то название врагам. — Стой! Не трогай! Не смей! Слышишь?

Кричал Василий Геймару, который (и когда успел, проныра?) уже склонился над чёрной горкой и тянул руку к полушарию.

— Не трогай, идиот!

Но неслух ухватился за маску одной, потом двумя руками и сунул внутрь лицо… Опять — чёрный вихрь, словно всосавший тело барона… И вот он, Безликий, стоит почти на прежнем месте. А горка порошка от того, прежнего, цела… Значит… Значит, маска за короткий миг перестроила Геймара в Безликого…

— Вот как оно происходит, — пробормотал король.

А из Безликого послышался каркающий смех Разрушителя.

— А ты — хитёр, — похвалил он короля, вволю насмеявшись. — Я рад, двухголовый, что ты не так прост. Не прощаюсь — увидимся…

Чёрный вихрь осыпал и этого Безликого ещё одной горкой порошка. На этот раз не оставив маски. Охота на Безликого завершилась ничем.

— Это не магия, сир! Магию я бы почувствовал… наверное… может быть… Сир, я изучу эту пыль? — спросил Бальсар. — Не думаю, что она опасна…

— И я не думаю, сэр маг, но будьте, всё же, предельно осторожны… Кто их, Масок, разберёт, с их иномирскими секретами…

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1. Хафелар, после боя.

— Что ж, подведём итоги, господа, — так король начал полуночное застолье, наполняя свой кубок раттанарским крепким. — Будем пить за победу и, за выпивкой, разговаривать. Но сначала — выпьем за павших, за тех, кто жизнями своими заплатил, чтобы мы имели повод праздновать. За тех, кто навсегда останется в наших сердцах…

Василий плеснул немного вина на снег:

— Первый глоток — павшим. Так принято в моём мире, — пояснил он свои действия сидящим у костра командирам. И выпил кубок, не отрываясь.

Прочие последовали примеру короля: и наполнили, и плеснули, и выпили — обычай явно соргонцам понравился. Что и говорить, а погибшие в этом сражении были достойны такого почёта. Выпив, посидели немного молча — тоже по желанию короля. И минута молчания соргонцам пришлась по душе. Уважение к смерти, и к своей, и к чужой, испытывает каждый солдат, поскольку она всегда с ним рядом ходит. Рука об руку, можно сказать. Сегодня они уцелели — повезло, а кому-то повезло меньше, кому-то — совсем не повезло.

Посиделки у костра предложил Василий. Он полностью использовал королевскую привилегию и успел к подведению итогов поспать около трёх часов. Правда, заснул король ненамеренно — просто отключился, упал, так сказать, в обморок, словно кисейная барышня. Эрин с Бальсаром и Клонмелом отнесли его в шатёр, где армейский маг-лекарь перевёл обморок в обычный сон. Три часа — это почти ничего, но на безрыбье — и такой отдых оказался в подарок. В общем, спал бы король, наверное, до утра — измученный организм требовал более продолжительного отдыха — да прибыл Готам со всей конницей. И не хотели короля будить, но шум на радостях подняли такой, что, как говорится, и мёртвого поднимет… Во всяком случае, проснулся Василий. Проснулся — и сразу затребовал посиделки. А почему бы и не посидеть, когда все необходимые распоряжения отданы, а возбуждение, сражением вызванное, ещё не улеглось? Не всем такое счастье, как королю, по непривычности иномирской к подобным нагрузкам — в обморок упасть. А так, сам по себе, сразу и не заснёшь. Разве, после изрядной порции вина — в самый раз для этого посиделки сгодятся.

Сначала за павших выпили. Потом за победу — по доброму кубку осушили. Тогда, извинившись за своё, возможно, неуместное, желание собрать их всех вместо отдыха на королевскую выпивку, король предложил — идти, кому невмоготу, ложиться спать:

— Я тут вздремнул чуток, а вы в бою весь день, без роздыху.

— Я, сир, пока потери не подсчитают и не отыщут всех павших бойцов полка, не усну. Привычка, а я уже слишком стар, чтобы привычки менять, — Паджеро поправил наброшенный на плечи плащ, мелькнув в свете костра разрубленным наплечником. Но кольчуга под разрубом, похоже, не пострадала, и король не стал спрашивать объяснений.

— Да и другие вопросы у меня имеются, — продолжил полковник. — Скажите, сир… Нет, я понимаю — победа наша, значит, и битва для нас вышла успешная. Но случай с Безликим, вроде, за неудачу придётся считать. Или нет?

По тому, как в ожидании замерли при этих словах Паджеро прочие командиры, Василий понял: вся его армия ждёт ответа именно на вопрос — можно ли победу назвать полной или Разрушитель, всё же, сумел кое в чём их обставить? Командиров солдаты уже допекли вопросом о Безликом, пока Василий спал, теперь настала его очередь — короля. Вот и думай, как ответить, чтобы не разочаровать…

Король почесал в затылке — лучшее подспорье при раздумьях, неизменно действующее во всех мирах — и задал встречный вопрос:

— А вы-то, граф, сами как считаете?

— Если судить по тому, что видел я, то поймать Безликого у нас не было ни малейших шансов. Ни вот такусеньких, — Паджеро показал королю щепотью сложенные пальцы, доказывая мизерность подобных шансов. — Нельзя поймать и удержать то, что так легко рассыпается пылью.

— Значит, мы — проиграли? — подначил полковника король.

— Я этого не говорил, сир.

— Но думали, признайтесь. Иначе не стали бы спрашивать. И остальные, похоже, думают одинаково с вами, — Василий нащупал уже правильный ответ, но никак не мог его сформулировать доступно для солдат, которым его ответ передадут дословно. — Тут вот в чем дело, господа… До этой битвы мы знали, что Безликий реально существует, и даже видели — кто дважды, кто трижды, да и то — издали. Ещё мы знали, что он управляет табуном. Вот, пожалуй, и всё. Ещё, что он может взрываться с выделением пламени. Я понятно говорю? Вы спрашивайте, если что непонятно — вам потом солдатам объяснять…

— Взрыв, сир. Как его описать тем, кто не видел? — задал вопрос Тусон. — Я, например, с чем бы мог его сравнить? Я-то его не видел.

— М-м-м… («— Фейерверк, сир!»)… М-м-м… («— Спасибо, Капа!») Надеюсь, с фейерверками вы все знакомы. Случалось ли вам видеть, что получается, если загорятся все, в одну кучу сложенные, шутихи или другие… м-м-м… заряды?

— Было такое во дворце, дважды, — Паджеро, за тридцатилетнюю службу командиром дворцовой стражи, не только насмотрелся, но и участие в организации фейерверков принимал неоднократно. Авторитетный, вполне, специалист. — Шумнуло, что твой гром в грозу. Один раз обошлось — всего несколько стёкол разбило… А в другой… Солдат у меня погиб — приложило его головой о стену… Не спасли… Тогда и меня, помню, по двору прилично проволокло да прижгло маленько. Министр Демад (достойный был человек) мне потом долго объяснял про быстрое сгорание и тесное пространство, но я, сир, признаюсь — мало что понял.

Подготовка короля в вопросах взрывчатых веществ и теории взрывов оказалась намного хуже, чем знания о мечах и бронях. Не читал он подобной литературы и даже не просматривал её перед выходом в Соргон. Как-то в голову не пришло. Да, и времени на неё не хватало. «— Еле-еле достало на курс молодого бойца, — поддакнула Капа. — И тот Вы до сих пор не усвоили толком. Прям, не знаю, что и делать…»

Кое-что, не без помощи Капы, Василий всё же припомнил. В общих, правда, чертах — обрывки случайных сведений из книг, газет и фильмов. Но для объяснения — вполне достаточно, решил король. За что и удостоился похвалы Хрустальной.

«— При Вас полёты в космос здесь явно не начнутся, сир! — сказала она ему. — А после Ваших объяснений не состоятся, похоже, никогда».

Василий не стал обижаться на Капино зубоскальство (если, конечно, можно применить это слово к сущности, реальных зубов не имеющей), понимая, что нервы (в их наличии у Хрустальной король как-то не сомневался и потому — именно нервы) каждый успокаивает, как умеет.

Вместо бесплодного и не сулящего никаких приятых моментов препирательства с Капой, Седобородый провёл среди своих соратников урок ликбеза по взрывам, тщательно обходя собственное незнание взрывчатых веществ. В дело пошли вполне понятные командирам жизненные примеры, вроде лечебных банок, хлопков в ладоши и, что немаловажно, бочонка с пивом. С помощью таких нехитрых примеров Василий показал и наличие давления, и разряжение, и звуковую, и взрывную волны. Командирам оставалось всего лишь включить толику собственного воображения, чтобы дотумкать, что такое он из себя есть — этот самый взрыв.

Лекция имела ошеломляющий успех ввиду, как отметила Капа, «ещё большего, чем у лектора, невежества слушателей». Эрин, правильно разобравшись в избыточных давлениях, взболтал бочонок и окатил пивом равного по званию — генерала Готама. Тот не остался в долгу, и пивной душ коснулся многих, избегая, впрочем, короля. Что говорило о непререкаемом авторитете власти. Хлопок в ладоши расшалившегося Тусона — возле уха Паджеро — на некоторое время лишил полковника остроты слуха, и потому граф оказался последним, кто расслышал вопрос Бальсара, заданныё королю:

— Почему же эта Маска не взорвалась, сир? Три прочие — взорвались…

— Четыре, дорогой Бальсар, — поправил мага Василий. — Взорвались четыре Маски. В хрустальной шкатулке, переданной мне Буширом у Железной Горы, тоже находилась Маска. Теперь я в этом убеждён. И взорвалась четвёртая, только попав в мои руки. От моего прикосновения взорвалась.

— Вы думаете, что Разрушитель знал, когда шкатулку с Маской взяли именно Вы, сир? Откуда?

— Как и в случае с Камнем Памяти, Бальсар… Я уверен, что Разрушитель почувствует моё прикосновение сразу же, как только я коснусь Маски. Любой Маски. Так, и Камень Памяти сэра Эрина узнаёт прикосновение одного только сэра Эрина. Или Камень Бренна узнаёт Бренна. Под Скироной я касался Маски мечом, и этого, похоже, достаточно, чтобы узнавать меня везде, где есть изделия Разрушителя…

— Узнавание через меч!? Нет, сир, нет… На Камень Памяти нужно капнуть кровью, — возразил Эрин. — Не думаю, что Вас узнают после случая в Скиронском сражении. Скорее всего, к Разрушителю, или к его Безликим, попала какая-нибудь Ваша вещь — со следами крови. После ранения или перевязки. Одежда, бинты, да, всё, что угодно. Мы не озаботились сжечь остатки Вашей одежды, мы не уничтожали бинты. Кому могло придти в голову, что их используют подобным образом? Дворцы переполнены слугами, на которых никто не обращает внимания. Никто не знает, что они думают, на что надеются и о чём мечтают. И никому неизвестно, что из секретов своих господ слуги знают, а что — нет. Даже не со зла — по глупости кто-нибудь из слуг отдал Ваш негодный гардероб пустоголовому. По-моему — так.

— Так-то оно — так, — снова заговорил Бальсар. — Раз Вы, сир, говорите, что взорвались четыре Маски — значит, четыре. Но я не об этом. Мы все слышали Разрушителя — он узнал Вас, сир, без всяких касаний узнал. Почему же не взорвал Маску сегодня?

— Я уже думал об этом, господа. Под Скироной и у Железной Горы Маски взрывались рядом со мной — так, во всяком случае, должен считать Разрушитель. Оба раза я остался жив, причём, во втором случае не пострадал совершенно. Что предприняли бы вы, господа, имея две неудачные попытки убить врага взрывом?

— Я попробовал бы иной способ, — тут же ответил Брашер, и король одобрительно кивнул полковнику.

— Вот Разрушитель и попробовал, — подтвердил Василий словами. — Мне остаётся только благодарить советника Геймара за его строптивый характер. Он спас меня, ослушавшись приказа. Теперь мы знаем, откуда взялись Безликие. И знаем наверняка, что они, как и лысые, тоже — не люди.

Упоминание имени Геймара несколько понизило тонус у тёплой компании победителей. Советника многие не любили, и друзей, среди присутствующих, у барона не водилось. Но смерть, которую принял Геймар, вызывала, скорее, сострадание, чем злорадство — такого конца и врагу пожелать никто бы не решился. Потому выпили и за Геймара — под напутствие Паджеро:

— Пустой он был человек. И — тщеславный. Но я постараюсь вспомнить о нём что-то хорошее, ибо зла у меня на него нет.

Отметилась в этой теме и Капа:

«— Вот и Геймара — ба-бах! Правда, не мы… Сир, знаете, а я не думала, что прохиндей и карьерист такую большую пользу принести может…»

Потом король объяснял, почему победу следует считать безусловной и полной, даже несмотря на упущенного Безликого.

— Господа командиры! Мои выводы, возможно, удивят вас, но, тем не менее, из случившегося другого ничего мне не вытащить. Мы имеем дело с одиночкой. Не с расой завоевателей миров, а с одиночкой, который не слишком уверен в собственных силах. Скорее всего, он отщепенец из какого-то не знающего магии мира. Но и техническим я бы этот мир не назвал. Те факты, что известны нам сегодня, наталкивают на мысль о неком третьем пути развития, когда используется уже готовый природный материал — например, люди — для создания управляемых со стороны живых механизмов…

«— Бионика, сир. Скажите им, что это — бионика!»

«— Капа! Нечего им головы ерундой забивать!»

«— Признайтесь лучше, что сами не знаете!»

«— Название знаю».

«— Во-во, и на этом знания Ваши заканчиваются…»

Между тем, король продолжал пояснения, внимательно вглядываясь в глаза слушателей — понимают ли?

— …Невероятная скорость перестройки человеческого тела в Безликого ужасает, но… Но, господа… Безликие — товар штучный. У Разрушителя Маски наперечёт, иначе он не выделял бы всего лишь по одному на королевство. Будь их в одном месте хотя бы с десяток, и мы — проиграли. Десять табунов одновременно нам не одолеть, господа… Два с половиной месяца — вполне достаточный срок, чтобы против нас набрать десять табунов в любом королевстве, а их — всё ещё нет. Значит, не хватает Разрушителю Масок. И, тем не менее, он даже эту не сохранил, побоялся, что я её так и не возьму в руки, но узнаю, как она устроена. Бальсар, что вы выяснили из пыли Безликих?

— Ничего, сир. Нету её, пыли-то. Исчезла, растаяла, растворилась… Никаких следов не осталось даже во фляге, куда я набрал для изучения. В закрытой фляге нет ничего, представляете, сир?

— Мы никогда не пробовали узнать, во что превращаются мозги пустоголовых. Может быть, изучить ту жижу, что от мозгов остаётся?

— Я подумал об этом, сир. Там та же история — ничего не осталось. Мы бы уже знали об этом, если бы на вскрытии пустоголового в Скироне понаблюдали немного дольше…

— Ну, что ж, нет, так — нет. Как видите, господа, Разрушитель тщательно убирает за собой. Мы ничего не знаем ни об устройствах, которыми он пользуется, ни о принципах, на которых они работают. Я думаю, что он уязвим, и, в случае разоблачения его секретов, проиграет обязательно. Наверное, потому что ограничен в возможностях, как и любой одиночка. Иначе, зачем бы ему так тщательно скрывать свои тайны? Да, Безликого мы не захватили — как вы правильно заметили, Паджеро, у нас не было на это ни малейших шансов. Но мы теперь знаем, что Разрушитель нас боится, что он — один, и без помощи заговорщиков ничего в Соргоне добиться не может. В этом знании и есть наша победа — полная и безоговорочная. Освобождение Соргона, господа, всего лишь — дело времени. Согласны со мной, или есть возражения?

Возражений не последовало, но и полной ясности, похоже, всё ещё у командиров не было. Что-то смущало их в разъяснениях короля. А, может, Василий упустил нечто важное? Не учёл существенное, и все его выкладки ошибочны?

— Что вас смущает, господа? Спрашивайте, спрашивайте… Вот вы, сэр Эрин — что тревожит вас, генерал?

— Заговорщики, сир. Меня волнуют заговорщики. Почему не все из них имеют, как Вы говорите, «жучка» в голове. Разрушитель допустил в руководство заговором людей, которыми не мог управлять. Как-то неправильно это, для него неправильно. Просчёт? Ошибка? В Раттанаре ни Неблин, ни Тетуан, ни Фехер не имели «жучка». Как это объяснить, сир?

— Здесь, как раз, всё очень просто. Разрушителю не удалось встретиться с ними лично, а кроме него вставить «жучка», видимо, некому. Ещё одно подтверждение, что Разрушитель — одиночка. И, заметьте, все его неприятности начались именно там, где он не смог контролировать верхушку заговора. С Раттанара, господа, и начались несчастья Разрушителя. Бесконтрольные властолюбцы насторожили и короля, и Кабинет, и вас, Паджеро, и вашего друга Джаллона… Так и скажите солдатам — наша победа полная. По всем рассуждениям — полная!

На этом серьёзная беседа закончилась. Дальше было только вино да боевые заслуги. Справедливости ради, следует отметить, что хвастовства личными подвигами не допустил ни один командир. Зато своими солдатами хвастались безмерно. Уже под утро, когда в победителей перестало вмещаться даже самое лучшее вино, наступил черёд покаяний. Начал их Готам, измученный совестью за нерешительные действия против пехоты наместника. После него слово взял Эрин, ругавший себя последними словами за несдержанность, поставившую под удар особу короля. Дождался очереди и Тусон. Когда королю надоела роль исповедника, он поднялся и сказал:

— Извините меня, господа, но я вынужден прервать ваши излияния, поскольку уже светает. Посиделки объявляю закрытыми. У нас ещё будет время разобрать наши промахи в бою. А сейчас приказываю: всем — спать! Благодарю вас, господа, за компанию… И за выигранную битву — благодарю!

Самому королю пожаловаться не удалось — выпитое вино свалило его, едва Василий добрался до походной койки, и Капа облегчёно вздохнула. Уж ей-то слушать покаянные речи короля совершенно не хотелось.

2. Хафелар, после боя.

Проснулся король в полдень. Похмелье не мучило, но некая неуютность в организме, всё же, ощущалась. То ли остаточная усталость являлась тому причиной, то ли недосказанное им у костра. Не так радужно выглядела на самом деле вчерашняя победа, как старался Василий показать своим соратникам. Подозрение, что Разрушитель получил от распылённого Безликого информации больше, чем хотелось бы королю, сидело занозой в сознании Седобородого. И одного этого хватало, чтобы надолго испортить ему настроение.

Существовали вопросы, которые у костра никто не задал, и от обсуждения которых Василий уклонился бы в любом случае. Король надеялся, что никто из командиров не додумается до них самостоятельно, а если и додумается, то не сейчас — не было у Василия готового ответа на них. Скажем так — откуда берутся у лысых фехтовальные навыки? До вчерашнего боя с табуном как-то не казалось важным это знать. Однако, посоревновавшись с лысыми в ловкости и умении владеть мечом, Василий сделал неожиданный вывод: лысые, как бойцы, подготовлены до уровня среднего воина. То есть, это явно не мастера меча, но и зелёными новичками их не назовёшь. Для случайно набранных, где попало, людей — это вещь совершенно невероятная. Учитывая, что манера ведения боя у них одинаковая, можно смело делать вывод, что боевые навыки табуна принадлежат тому, кто им управляет.

А вот тут, как раз, и кроется самый важный вопрос: кому именно? Безликому, бывшему в прежнем своём существовании солдатом, или самому Разрушителю? Если Разрушителю, то это — полбеды. Скорее даже, известие радостное — потому что говорит о невозможности через Маску считывать мозг жертвы. Тогда появляется надежда, что знания Геймара не попали в руки Разрушителя. Пусть Василий и держал советника на дистанции, не подпуская близко к своим секретам, но ведь Геймар не глухой и не слепой! Если содержимое его мозгов дошло до врага, то хорошего в этом мало. Ни один агент не смог бы сообщить Разрушителю того, что тот сам вытянул из головы идиота барона. Если вытянул.

Определиться, хотя бы приблизительно, удалось бы, сравнивая манеру ведения боя разными табунами. Если она во всех случаях одинакова — навыки Разрушителя. Если нет, значит — Безликого и это, увы, означает, что чужой мозг для Разрушителя — открытая книга. Очень неприятная перспектива — любой из окружения короля, при попадании в плен к Безликому, автоматически становится источником информации для врага. И не только в этом опасность. Умения бойцов уровня Тусона или Паджеро дадут Разрушителю табун, состоящий из одних только мастеров меча — попробуй такой истребить с помощью обычных солдат. Да, десять тысяч Тусонов, даже и без доспехов, изрубят в капусту всю имеющуюся у короля армию!

— Сир, ну, и как будем сравнивать манеру боя табунов?

— У меня есть мой личный опыт — вчерашний табун. Есть воспоминания Фирсоффа о бое на постоялом дворе — у тебя. Давай сопоставлять… Ноги можно не рассматривать — в передвижениях ног мы отличия вряд ли сыщем. А вот руки, корпус, техника удара, защита, отбив — тут повнимательнее, пожалуйста…

Кропотливая работа по сопоставлению фрагментов из воспоминаний о бое с табуном Фирсоффа и Василия затянулась часа на два. В результате королю показалось, что отличия есть, Капе — что нету. Короткий горячий спор ничего не изменил — каждый остался при своём. То есть, однозначный ответ — способен ли Разрушитель считывать память жертв — найден не был.

— Тупик, однако. Что делаем дальше, сир?

— У нас есть ещё, по меньшей мере, два сильных бойца, дравшихся с теми же табунами. Спросим у них, тогда и решим…

— Вы о Паджеро, сир? Да? А второй кто, чего-то я не соображу — нету больше таких.

— Эрин, дорогая моя Капа, под Скироной дрался с тем же табуном, который Фирсоффа убил. И рядом с ним дрались четыреста гномов Скироны. Князь может опрос провести среди своих и собрать не один десяток мнений. В его отряде есть и те, кто рубил табун в Раттанаре — пусть сравнят со вчерашним боем. Пойдем-ка, побеспокоим генерала с полковником…

Первым королю подвернулся Эрин. Выслушав вопрос короля, он сразу сообразил, куда Василий клонит, но помочь в этом деле не смог.

— Я, сир, особой техники боя у лысых не заметил. Какая там стойка!? Какая защита!? Какие уклоны и отбивы!? Одна лишь крысиная повадка: вцепиться в незащищённое место и хоть зубами грызть или пальцами рвать. Может, против меча и видна у них техника, а против топора всей техники — стоял — целый, упал — двумя половинками. Не представляю, как можно отбить или отвести удар моего топора. Или уклониться от него. Вжи-ик, сир, и хоть там что, хоть железо, хоть дерево, хоть черепная кость — ничто не остановит. Самому следить приходится, чтобы с размаху в землю топор не вогнать. А всё прочее ему — не преграда.

— Гном без хвастовства — это полгнома, сир. Остался один Паджеро.

Но, понимая необходимость ответа на вопрос Седобородого, генерал пообещал осторожно порасспросить гномов, что под Скироной приняли первый бой с табуном:

— Если кто заметил разницу между табунами — я сразу же доложу Вам, сир… И чего я, глупый пень, не пристукнул Геймара раньше? Не пришлось бы нам головы сейчас ломать, выясняя, какой Безликий при жизни лучше мечом владел. Что значит — вовремя не тюкнуть топором записного дурака из баронов! Эх, подвело меня мягкосердечие…

Паджеро на своё мягкосердечие не ссылался, но и он выразил сожаление по поводу добежавшей до битвы за Хафелар жизни Геймара:

— Язык у барона был слишком длинным, и я не трогал его только по причине полной его неспособности к владению мечом. Такой соперник на поединке — позор для хорошего бойца. А знал советник многое. Хуже всего, что он знал и умел использовать слабости других баронов. Теперь этим воспользуется Разрушитель…

— Вы заметили различия в действиях табунов, полковник?

— Нет, сир — я как-то не задумывался, просто рубил и — всё. Но учитывать мы должны самый худший для нас вариант. Постараюсь найти ответ на Ваш вопрос, сир. Мнение Тусона было бы надёжнее — учитель фехтования всегда уделяет внимание мелочам в навыках и стиле. Жаль, что встреча с табуном у него состоялась только одна — в Раттанаре он не успел сразиться с лысыми. Довер управился с ними раньше, чем командор с мятежными баронами…

— Вот Вам, сир, ещё один рубака, опробовавший мечом два разных табуна. Ищем Довера?

— Молод он, Капа — опыта никакого нет. Попробуем, но не уверен, что будет толк.

Довер, и впрямь, ничем помочь не смог. Сражался он против разных табунов по разному. В Раттанаре — пешим, орудуя двумя мечами. Здесь, в Хафеларе — верхом и одним клинком. Если и имелись различия в действиях табуна, их всё равно увидеть Доверу не было дано. Как и бойцам его роты — тем немногим, что уцелели и у ворот Раттанара, и во вчерашней битве.

Что ж, вопрос королём задан, и поисками ответа на него озадачился теперь не только он один.

— Похоже, сир, следующий бой с табуном станут разглядывать под мелкоскопом. Всей армией станут разглядывать. И отличий Вам найдут столько, что складывать будет некуда. Даже, если и нетути их там, отличий энтих. Хи-хи-хи, хи-хи-хи…

Но королю было совсем не «хи-хи-хи». Кто их, «энтих капризных королей», разберёт…

3. Хафелар, двумя днями позже.

Весть о победе Василия в Хафеларе разнеслась по Соргону почти сразу же после битвы — постарались и гномы, используя Камни Памяти, и несдержанные на язык пустоголовые из числа агентов Разрушителя.

Разрушитель не стал делать тайны из очередного своего поражения, имея, видимо, желание побудить своих сторонников к более активным действиям и стимулировать в своих агентах изобретательность, понукая их страхом перед Седобородым. Окончательный разгром Масок означал, одновременно, и конец всем планам мятежников, независимо от их направленности и запросов.

Информационная война под девизом «Седобородый — страшный и ужасный завоеватель Соргона» только начала свой бег, и падению Хафелара уже была отведена соответственная в ней роль. Соргон замер в ожидании: когда же на монетах Хафелара проступит лицо Василия? Ждали и враги, и союзники, и подданные. Но прошёл один день, потом — другой, а Хафелар всё ещё не вошёл в состав земель, подвластных Седобородому.

Причин тому оказалось несколько, и не все они зависели от короля. Василий не стал, подобно Илорину, объявлять своей территорию ещё одного, отвоёванного у Масок, королевства. Он решил принять присягу Хафелара в торжественной обстановке, в столице, и, прежде чем двигаться туда, пожелал отдать должное павшим в сражении солдатам. Потому терпеливо ожидал окончания погребальных работ. Как и под Скироной, стали насыпать два кургана — над бойцами короля и над врагами. Проблему составляло множество зарубленных и застреленных коней — погребать их никто не собирался, а свалить туши где-нибудь в овраг означало получить, с наступлением весны, немало неприятностей от гор гниющего мяса. Поэтому, когда местные жители обратились с просьбой — отдать убоину им, король с радостью согласился, при условии, что потроха не будут потом валяться по всей округе. Так что, Хафелару предстояло некоторое время питаться исключительно конской колбасой.

Чтобы не произошло ничего неожиданного, пока сам он сидит вблизи поля боя, в столицу Хафелара Василий отрядил Готама. Генерал некогда служил в местных заградотрядах и получил чин сержанта из рук погибшего в Аквиннаре короля Альбека Хафеларского. Готама могли помнить здесь, да и он имел прежде немало знакомых среди заградителей.

Сюрпризом оказалось быстрое возвращение генерала — его не пустили в город заградители, охранявшие городские ворота. Узнали, приветствовали, но — не пустили. Генерал вернулся обескураженный:

— Мне сказали, что нога завоевателя не ступит на землю свободного Хафелара.

— Что они вам сказали? — возмутился Паджеро. — Это кто же здесь — завоеватели?

Эрин пришёл в такое бешенство, что Василий пригрозил привязать его к командной башне, если гном немедленно не прекратит рваться в столицу королевства — искать обидчиков. Подействовало. Тусон, тот просто скрипнул зубами, и скрип его зубов не обещал ничего хорошего записавшим Василия в завоеватели хафеларцам.

— Господа, — сказал король, — мы не можем, не имеем права, брать Хафелар штурмом. Если он не у пустоголовых в руках. Вот бы выяснить это наверняка, чтобы дров не наломать. Запросим подробности у гномьей общины: кто взял город, и чего он хочет? Полковник Брашер, вы — дипломат! Как вы расцениваете наши шансы на мирное решение хафеларской проблемы, и какие шаги нам следует предпринять для этого? И вы, господа командиры, думайте, думайте, думайте… Я тоже думать буду…

— И я, сир, всегда к Вашим услугам. Кажись, чего-то мы не учли, а, сир?

Думали долго, но так ничего и не успели посоветовать королю до утреннего доклада Клонмела:

— Сир, приехал временный правитель Хафелара, Винарос какой-то. Отослать обратно?

— Зовите его сюда, сержант. Поглядим — кто это на нашу победу рот раскрыл… Надо же, временный правитель! Не как-нибудь… Да, Клонмел, прежде этого… как его там…

— Винароса, сир!

— Да-да, Винароса. Прежде, чем он войдёт, созовите военный совет. Винарос обождёт, пока мы соберёмся — не велик пан, временный правитель…

— Слушаюсь, сир!

Винарос вошёл в шатёр короля, когда все уже были в сборе. Верный своим странным принципам, Василий не стал изображать великого властителя, и временный правитель Хафелара не сразу выделил короля среди военных, сидящих вокруг заваленного картами соргонских королевств стола. Василий помог пришельцу, засветив Корону.

— Капитан Винарос! — воскликнул Паджеро. — Вот так встреча!

— Вы знакомы, полковник?

— Так точно, сир, знакомы. Капитан Винарос — командир дворцовой стражи Хафелара.

— Садитесь с нами, капитан, поговорим. Мы в походе не придерживаемся церемоний. Полковник Паджеро, раз уж вы назвали нам нашего гостя, не сочтите за труд представить и всех нас. Пусть благородный капитан знает, с кем имеет дело.

Пока Паджеро называл присутствующих, Василий внимательно следил за выражением лица хафеларского капитана. Очень интересно было понять, кто он, этот Винарос? Что за игру затеял, накануне оскорбив Готама, а, значит, и его, Василия? Сегодня же, как ни в чём ни бывало, является на переговоры. Зря ты сюда приехал, капитан, решил король. Лучше бы со стен Хафелара требовал — больше было бы толка.

Представление завершилось быстро — старших офицеров насчитывалось не более десятка. Некоторые имена произвели на гостя впечатление. Тусона, например — героя Акульей бухты, или Бальсара — хорошо известного в Соргоне мага-зодчего. Своим присутствием они создавали авторитет и королю, о котором Винарос знал только расхожие сплетни.

— Первое слово — гостю, — сказал король, когда знакомство состоялось. — Что привело вас в наш лагерь, капитан?

— Я хотел уточнить, когда Ваши войска покинут территорию Хафелара, Ваше Величество.

— Вот как!? Я, собственно, ожидал присяги Хафелара — для совместной войны с Разрушителем, — король улыбнулся нехорошей улыбкой. — До чего же я наивен, господа!

Господа угрюмо промолчали, но от десятка вызовов на поединок Винароса спас лишь запрет Василия отвечать на слова временного правителя. Король допускал, что хафеларский капитан может повести себя дерзко, и не ошибся в этом.

— Хафелар не откажется от своей независимости! — продолжал тот гнуть своё. — Свобода Хафелара принадлежит одному ему! И Хафелар ни с кем не воюет!

— Ишь ты — не воюет! Что с вами, капитан? Вы совершенно не владеете обстановкой в Соргоне! Каждое ваше слово — какая-то перекрученная правда, похлеще лжи. Ещё скажите, капитан, что и освободились вы от власти наместника Разрушителя и от Безликого сами, без посторонней помощи!

— Столицу освободили мы — а это сердце нашего королевства! Знамя и Денежный Сундук тоже спасли мы. Хафелар не присягнёт никому, кого не выберет на трон сам!

— Ваше счастье, что я не воюю с вами, капитан. И что я не намерен воевать с вами впредь, — король привстал с места и, наклонившись вперёд, через стол, навис над побледневшим Винаресом. — Освободители Хафелара там, за стенами шатра. Все там, на поле боя. Живые освободители хоронят освободителей павших. Уже два дня хоронят! И я не позволю, слышите, не позволю никакому дерзкому капитану стражей присвоить славу, оплаченную кровью моих солдат. Мы-то уйдём, нам Хафелар не нужен. Но что вы будете делать с королевством? Что вы можете дать народу такого, чего он не видел уже со стороны наместника? Деньги со своим профилем, отчеканенные из обычного золота и потому не имеющие никакой цены в качестве денег? Ни Знаменем, ни Сундуком вы воспользоваться без Короны не можете. Мы уйдём, но на помощь нашу не рассчитывайте — некогда нам, недосуг. Воюем мы, за весь Соргон воюем. Кстати, следует ещё обговорить условия передачи пленных. У нас их здесь до полутора тысяч, и на границе со Скиронаром что-то под три тысячи наберётся.

— Это Ваши пленные, Ваше Величество, мне они не нужны.

— Прекрасно, тогда я их отпущу перед уходом — мне пленные хафеларцы тем более не нужны, лишние хлопоты с ними. Опять же, кормить их надо, охрану возле них держать…

— Но…

— Какие могут быть «но», господин временный правитель Хафелара. Или примите и содержите пленных сами, или они возьмут этот труд на себя и начнут разбойничать на дорогах свободного Хафелара. Учитесь, капитан, не только красиво говорить и поступать гордо, но и отвечать за свои слова и поступки…

Потом, после встречи уже, Капа сказала королю?

— «Вы не слишком надавили на него сир? Может, присягнул бы, если бы не так жёстко, а?»

— «Он и присягнёт, Капа. Когда поймёт, что наворотил. Обязательно присягнёт. Весна всё расставит по местам, и Хафелар присоединится к нам сам, без применения силы…»

Вот и завершилась зимняя охота короля — весна уже не за горами, с распутицей и разливами рек. Совсем не для военных походов удобно это время — весна, но хорошо для закрепления достигнутого…