— Витаете в облаках, барышня, а между тем история древнего мира пролетает мимо вас, — профессор остановился возле студентки, мысли которой были явно далеки от темы семинара.

Маринка толкнула подругу в бок.

— Что? — Сима качнулась, будто сильный порыв ветра ударил ей в грудь, и медленно повернулась.

Внимательный, беспокойный взгляд, тишина в аудитории… Сима привстала.

— Да-а, Симона, думаю, вы переутомились, спите на ходу. Что ж, не буду больше никого задерживать, а то еще сессию завалите, — по аудитории пронесся гул одобрения. — Тихо, тихо! У вас последняя пара? Вот и отлично! Можете идти, но не забудьте записаться на летнюю практику, кто еще не записался.

Сима не торопясь сложила конспекты в сумку. Маринка уже ворковала с ребятами у двери. Перед самым выходом она оглянулась и позвала подругу.

— Иду!

— Симона, подождите, — Александр Матвеевич, остановил девушку, — вы не хотели бы отправиться на раскопки курганов, в Казахстан? Я вчера беседовал со своим старым товарищем по работе, и он сказал, что с удовольствием взял бы на летнюю практику кого-нибудь из наших студентов. Я вот подумал о вас, вы, помнится, интересовались историей кочевых племен Центральной Азии.

Сима никак не ожидала такого предложения. Они всей группой решили ехать с профессором на раскопки Древней Маргианы, хоть и пугала работа в пустыне: даже в конце лета температура там поднималась выше пятидесяти градусов. Но Александр Матвеевич обещал, что в основном предстоит работа с находками в фондах музея, и лишь иногда придется выезжать на место раскопок. А вот в казахских степях работать на объектах можно все лето! Степь — это не пустыня! Хоть солнце и печет не меньше, зато ветер свежий, а в предгорьях даже вечера прохладные. И жить в палатках, прямо у раскопок… Сима загорелась.

— Спасибо, Александр Матвеевич, я согласна! — в глазах девушки сверкали азартные искорки, сонливость враз пропала, и едва сдерживаемая улыбка играла на губах.

— Рад, что оживил «спящую красавицу»! — профессор сам улыбнулся. — Ну, ступайте, ваши паспортные данные у меня есть, только транспортные расходы придется вам оплатить самой. Сможете?

Сима кивнула.

— Вот и хорошо! Что ж, готовьтесь.

Новость о поездке Симы в Казахстан ошарашила Марину.

— Как же так? А мы? — она обидчиво надула губки.

— Кто это «мы»? — изобразив непонимание, поинтересовалась Сима.

Марина, казалось, не заметила вызывающего тона подруги.

— Я и Сашка… Мы же втроем хотели… А ты взяла и так просто отпочковалась…

— Ладно тебе! Такой шанс — это удача, счастливая случайность, я не могла отказаться, извини. Да и вам с Сашкой я зачем? — хитринка, прозвучавшая в голосе подруги, не осталась незамеченной.

— Что такое? Ревнуешь? — тем же тоном переспросила Марина.

Сима хмыкнула.

— Еще чего! А ты вроде как с ним шуры-муры завела, а?

Маринка пожала плечами.

— Да какие там шуры-муры, ну, целовались пару раз, так по-дружески. Ты ему нравишься. Я спрашивала.

Сима повеселела.

— Я ему нравлюсь, а целуется он с тобой! Красота!

— Зря я тебе сказала. Ты вся такая правильная! Прям мадам из средневековья — подарила рыцарю белый платочек и бди себя всю оставшуюся жизнь! Так? Мы в другом мире живем, подруга, нравы меняются. А чтобы парень решился тебе признаться, надо хоть намекнуть ему как-то на свое расположение. Да! Подари ему белый платочек!

Девчонки расхохотались.

— Пойдем в парк? — позвала Сима. — Посидим у реки, люблю смотреть на воду.

Подруга согласилась, и они не спеша вышли из здания университета и побрели к парку, среди старых деревьев которого текла река. Широкая, полноводная, с высокими, поросшими густой травой берегами, она, кое-где завихряясь воронками, медленно несла зеленые воды с далеких гор, по пути насыщаясь ключами и мелкими притоками.

Девчата сели прямо на траву. Сима, обхватив колени, уставилась на воду, снова погрузившись в свои думы. Маринка, не замечая ее задумчивости, начала рассказывать о своих последних любовных приключениях.

— Смотри, Маринка, вот вода. Течет себе да течет, — не обращая внимания на рассказ подруги, отрешенно проговорила Сима. — Ты представляешь, целые народы уходят в небытие, а вода все течет и не кончается…

— Мда… может тебе надо было на философский поступать?..

— Философия есть во всем, а в истории ее… Знаешь, есть такие интересные легенды, прочитаешь, и думаешь, думаешь… Вот, к примеру, жители Древнего Тибета считали, что в каждом живом существе, в каждом… предмете обитает дух. Есть он и в камнях, и в деревьях, и в воде…

— Жители Тибета, может, и считали, а индийские йоги до сих пор в этом уверены.

— В общих чертах верования индусов и тибетцев похожи, согласна. На Тибете даже есть гора, на которой, по древнему преданию, обитал главный бог индусского пантеона Шива.

— Я вот что не пойму, Сима, ты интересуешься Тибетом, Индией, а каким боком ко всему этому относятся кочевники Средней Азии? Чего тебя к ним так тянет?

— Между представлениями об устройстве мира у древних кочевников Азии и у последователей древней религии тибетцев «бон» много общего. Я сама удивилась, случайно сопоставив их. Вот смотри, — Сима достала тетрадь и карандаш. Нарисовала круг, в нем квадрат, в квадрате — еще один круг. — Так кочевники Азии представляли себе мир. Внешний круг — это небожители, боги, главный у них — Тенгри. У него есть жена — Умай. Она богиня земли и воды. У тибетцев тоже есть символ «круг», обозначающий небо, мир, и главное почитаемое божество, которое там обитает — «Всеблагой», по-тибетски не выговорю. У него тоже есть жена. Ее называют Земля-мать. Улавливаешь сходство? — Маринка кивнула. — Наш мир — мир людей, у кочевников изображен квадратом, у тибетцев он тоже есть и тоже изображается квадратом! Только выделен красным цветом, а мир богов — белым. Но это детали. И у тех, и у других есть представление о подземном мире, в котором живут злобные существа — демоны. Демоны стремятся заполучить как можно больше людей, поработить их дух, тем самым ослабить богов. С демонами сражаются шаманы. Они усмиряют их с помощью заклинаний. Танцы шаманов — это не просто набор каких-то ритмичных движений — это самая настоящая схватка, бой с демонами зла. Шаман видит их, в этом ему помогает божественный напиток сома-хаома.

— Александр Матвеевич рассказывал! В Маргиане нашли сосуды, в которых хранился этот напиток и одна исследовательница, кажется из Германии, провела анализ и смогла восстановить рецепт!

— Да, — согласилась Сима, — а ты, оказывается, не так безнадежна! Может и рецепт вспомнишь?

— Ой, ой, если я не увлекаюсь историей так фанатично, как ты, это еще не значит, что она меня совсем не интересует, — парировала Марина.

— Ладно, не обижайся. Я даже очень рада за тебя. Знаешь, меня удивило, когда Александр Матвеевич рассказал и о храмах сомы-хаомы — целый культ! Но в Маргиане обряды и верование в богов пошло несколько по иному сценарию. Они стали как бы прародителями зороастризма. Есть даже предположение, что основоположник этой религии, возводящей стихии в ранг божеств, родился и жил в Маргиане. Но вот к азиатским кочевникам, кроме священного напитка, их вера не имеет никакого отношения. Кочевые племена Средней Азии скорее пошли по пути тибетцев, следующих заповедям религии «бон». У них огонь использовался как средство против злых демонов, а у зороастров огонь нельзя было осквернять даже приготовлением пищи. Помнишь двухкамерные печки на фото у Александра Матвеевича? Но я отвлеклась. Шаманы кочевников Азии и Тибета следили за равновесием миров. И не только танцы или заклинания использовались для этого. Жертвоприношение считалось наиболее продуктивным средством для успокоения духов. Их вроде как задабривали кровью жертв. Но мне вот что еще очень интересно. Победив злого духа, демона нижнего мира, человек мог обратить его в бога! Представляешь, какая роль отводится человеку?! Потому борьба между демонами и людьми не прекращается никогда. И те, и другие могут влиять на жизнь всего мира. Сам мир не меняется, внешне он остается в одной и той же форме, а вот внутри происходит как бы перетекание зла и добра то в одну сторону, то в другую. Добра становится больше — зло уменьшается и наоборот. И люди… люди, победившие зло получали право на следующее рождение там, где они сами захотят, тогда, когда захотят и в том облике, в котором им тоже захочется. Тюрки, к примеру, называли такого человека «азат» — свободнорожденный, а тибетцы — «реализовавшееся существо».

Сима замолчала. Марина тоже задумалась. Но в отличие от подруги, Марину больше влекла современная жизнь, с ее радостями и той свободой, которую давала молодость.

— Ладно, пойдем, — Сима спрятала тетрадь, — мне еще кое-что обдумать надо.

— Хочешь совет? — Марина мягко улыбнулась. — Влюбись в кого-нибудь, не хочешь в Сашку, влюбись в кого-то другого, тогда и думать будешь меньше.

Сима рассмеялась.

— У тебя одно лекарство от всех проблем! А Сашка… Хороший он парень, но я все же сама не могу ему сказать: «Давай дружить!» или любить, а он меня сторонится.

Маринка вздохнула.

— Все же жаль, что вы разъезжаетесь в разные стороны. Глядишь, как раз в экспедиции у вас все бы и сложилось.

Сима только махнула рукой. Что там Сашка? Ее звала степь — великая обитель племен и народов!

Сдав сессию, девчонки расстались: Маринка поехала работать в экспедицию профессора Колесниченко, а Сима — в Алма-Ату, чтобы оттуда вместе с казахскими археологами отправиться на раскопки в долину у предгорий Каратау, одного из северо-западных отрогов Великих Небесных гор, известных миру, как Тянь-Шань. А Сашка… Сашка поехал с Маринкой.

…Степь. Какая широта… И только небо и земля. И только на таком просторе, где взгляд упирается разве что в горизонт, ощущаешь свое величие, как создание природы. Нет ни одного дерева, нет гор и скал, нет бушующих потоков воды — нет ничего, что может быть величественнее тебя, что может угрожать твоему могуществу, разве что только другой человек…

Уже две недели Сима работала в отряде казахских археологов, уже две недели она копалась в древней земле, дав своему воображению полную свободу, и оно уводило девушку в те давние времена, когда после битвы или после смерти вождя племени, кочевники возводили погребальные курганы.

Археологи, как кочевники, переезжали с места на место, по пути нанося на карту новые объекты и заглядывая в те, которые уже были исследованы.

— Наша задача — как можно полнее собрать материал о кочевье, о котором сегодня нам могут рассказать только курганы, вернее, то, что сохранилось в них. А вот в предгорьях Каратау мы встанем основательно. Пастухи сообщили, что видели новые петроглифы, так что считайте, что наша экспедиция — не столько исследовательская, сколько поисковая, — разъяснил руководитель экспедиции Хакан Ногербекович Елимов, мужчина средних лет, невысоко роста, с загорелым лицом, с неснимаемой сеточкой морщин в уголках глаз, что говорило о его постоянной работе «в поле».

Сима легко влилась в коллектив — небольшой, состоящий всего из шести человек, среди которых она одна оказалась представительницей слабого пола. Но это не смущало Симу. Она с головой ушла в работу и с первых же дней стала незаменимой и на раскопах, и в лагере, который археологи сменили вот уже в третий раз.

«Газ-66» скакал по пыльным проселочным дорогам, как строптивый жеребец. Сима набила не одну шишку, не раз приложившись головой к металлическим перекладинам, за которые крепился брезентовый тент кузова. Но ее больше беспокоили находки, которые они везли в пластмассовых ящиках. При такой тряске что-то может разбиться, хотя Сима очень тщательно упаковала каждый черепок и хрупкие металлические предметы, найденные в последнем кургане, завернув их в ветошь и проложив опилками. Но машина так подпрыгивала на ухабах, что ящики приходилось ловить. Пассажиры грузовика напоминали скачущих блох, которых собрали в банку, забыв вынуть из нее всякие предметы.

— Дядя Боря! — Сима затарабанила по крыше кабинки водителя, на свой страх и риск высунув руку в небольшое окно.

Мотор недовольно заурчал, смолк, и грузовик остановился. Дядя Боря распахнул дверь, в тишине послышался звук зажигаемой спички, запахло дымком и ядреным табаком. После минутной паузы, затянувшись и вкусив удовольствие, дядя Боря спрыгнул с подножки.

— Ну, молодежь, как там, все живы?

Все — а это Сима, студент-третьекурсник Жора, его друг Славка и старший научный сотрудник института археологии Вадим Петрович, — уже выбравшись из кузова, представляли собой довольно-таки комическое зрелище. Головы мужчин, а также брови и ресницы, покрылись слоем пыли, отчего археологи сами стали похожи на древних мумий, пролежавших в земле не одну сотню лет. Симу от них отличал белый платок, завязанный так, что открытым оставался разве что нос. Но, когда Сима сняла платок и встряхнула, облако пыли закрыло ее туманом.

— Апчхи!

— Будь здорова, Симочка!

«Спасибо» Симы слилось с тихим хохотом, который становился все громче и громче. И Жорка, и Славка, и Вадим Петрович — спокойный мужчина неопределенного возраста, трясли головами, постукивали себя по рукам и ногам, стряхивая пыль, и вокруг них эта пыль летала москитным роем. Посмеявшись друг над другом, прочихавшись до коликов в животе, все переключились на шофера.

— Дядя Боря! Ты же не дрова везешь, а живых людей! Мы же чуть не убились все! А раритеты! Это ж вся экспедиция будет «коту под хвост», если мы так будем их транспортировать!

— Ладно, ладно, я что ли виноват, что здесь асфальт не проложили? Сами посмотрите, дорога какая, — бросив окурок, дядя Боря махнул на серую колею за машиной. — Вообще-то подальше надо проехать, там река поглубже будет, а тут и к воде не подойти — глина.

Узкая полоска воды поблескивала метрах в пяти от берега в самой середине высохшей до дна реки. Берег, заросший кустиками полыни, возвышался над руслом не больше, чем на полметра, и из обнаженной земли торчали корни, оказавшиеся вместо воды, в воздухе. А вокруг ручья действительно была глина — кое-где растрескавшаяся, но влажная, поблескивающая на солнце. Дорога петляла вдоль реки, а на горизонте степь вздыбилась холмами.

— Что там? — Сима подошла к начальнику экспедиции.

Хакан Ногербекович разложил на сиденье карту и сверялся с местностью.

— Да, дядя Боря прав, нам еще километра два-три проехать надо, до этой возвышенности, — начальник ткнул пальцем в карту, потом глянул вперед, — вон туда, уже видно.

— Можно, я пешком прогуляюсь? Устала в дороге, размяться бы, да и осмотреться хочется.

Хакан Ногербекович засомневался, а дядя Боря поддержал Симу:

— Тут не заплутаешь, недалеко, пусть погуляет девка, пары спустит, а то ругается на меня.

Хитрющая улыбка под усами и такой же хитрющий взгляд из-под густых запыленных бровей смутили Симу.

— Да не ругаюсь я, дядя Боря, ладно вам…

— Шучу я, дочка, прогуляйся, парни пусть за добром присмотрят. По коням! — крикнул он, и парни, с завистью поглядывая на Симу, полезли в пыльный кузов. — Только в реку не лезь, завязнешь, на месте сходни наладим, прямо к воде, — остерег напоследок заботливый дядька.

Сима дождалась, когда грузовик отъедет, и облако пыли, поднятое им, осядет на землю. Еще виднелся покачивающийся от тряски тент над кузовом, еще слышалось урчание мотора, но степь словно избавлялась от чуждых звуков, приглушая их своими. Застрекотали замолкшие было кузнечики, зашелестели кустики трав под напором легкого ветерка, аромат полыни приятно защекотал ноздри, к нему добавился запах мокрой глины, осторожным аккордом прозвучало кваканье лягушки. Прямо с неба полилась песня жаворонка. Сима задрала голову, стараясь рассмотреть птицу, но не увидела, зато услышала гул в степи, нарастающий с каждой минутой. Обернувшись туда, откуда они приехали, Сима увидела облако пыли, и в нем размазанные контуры большого табуна.

— Кони…

Кони мчались прямо на нее. Гул от десятков лошадиных ног становился все громче. Сима испугалась, инстинктивно попятилась, оступилась на берегу и упала в глину. Кажущаяся сухой, ее потрескавшаяся поверхность разломилась, как поджаренная корочка пирога, обнажив жидкую начинку, и Сима, пытаясь встать на ноги, по щиколотку увязла в густой жиже. Ладонь одной руки погрузилась до запястья. Симе удалось приподняться и выдернуть ногу, но кроссовок остался, а «чавк», с которым глиняное болото ответило на ее попытку освободиться, прозвучал усмешкой. Стоя на одной ноге, Сима развела руки в стороны, примеряясь к расстоянию до берега. Балансируя и стараясь не потерять равновесие, она попыталась сделать шаг, но не удержалась и шлепнулась назад с криком «Мамочка!». Руками Сима ощутила прохладную свежесть до самых локтей, а за пояс джинсов тоненьким ручейком поползла вода или жижа — Сима этого не могла увидеть. От тихого ужаса перехватило дыхание.

А кони уже неслись вдоль берега реки, косясь на барахтающегося в глиняной жиже человека. Когда табун умчался дальше, на берегу, освещенный с левого бока закатным солнцем, остановился всадник на черном, как вороново крыло, коне. Ветер, подувший сильнее, развевал его гриву, а сам конь, встав, как вкопанный, охаживал себя по бокам шикарным хвостом.

«Конский хвост», — пронеслось в голове Симы, волосы которой как раз были собраны в такую прическу. Только ее «конский хвост» облепила грязь, а хвост коня колыхался шелком.

Всадник слез, покопошился за седлом, и с толстой веревкой в руке подошел к берегу.

— Лови! — отрывисто крикнул он, и конец веревки, просвистев в воздухе, змеей лег рядом с Симой.

Она, откинувшись на один бок, с силой потянула руку. Глина, снова чавкнув, отпустила ее. Ухватившись за веревку, Сима вытащила вторую руку, затем приподнялась и тазом ушла в глину почти по пояс. Но веревка уже тянула пленницу коварной реки к берегу. Спаситель Симы привязал второй конец к седлу и, поддав коню по крупу, задал направление. Покрикивая на коня, он наблюдал, когда невесть откуда взявшаяся здесь девчонка выберется на расстояние вытянутой руки.

Сима, не выпуская веревки, поддалась вперед, но не смогла выдернуть ноги из жижи и плашмя повалилась в нее. Конь оказался сильнее болота и быстро вытянул Симу к берегу, протащив ее по оставшейся до него глине.

Выбравшись не без помощи всадника на колючую траву, Сима отфыркивалась, как лошадь. Жижа мало того, что стекала с ее лица грязными струями, она попала в нос, залепила глаза. Почувствовав под коленками твердую почву, Сима села, только хотела протереть глаза, как крепкая рука легла на ее руки, а на лицо полилась вода.

— Я сам, у меня только фляжка воды, а твои руки и канистрой не отмоешь.

Голос показался Симе приятным. Всадник, которого она не успела разглядеть — только очертания, — тонкой струйкой лил воду на ее лицо и, осторожно прикасаясь, пытался смыть глину, очищая ее с глаз, носа, губ. Вылив всю воду, спаситель Симы вытер ее лицо платком, и только тогда девушка, разлепив ресницы, смогла открыть глаза.

Прямо перед собой Сима увидела улыбающееся загорелое лицо. В глазах, словно спрятанных за идеально ровными и такими же черными, как и грива коня, бровями, играли смешинки. Озорной вихор, взлетавший под напором не менее озорного ветерка, прикрывал чистый лоб, а прямой нос парня показался Симе шедевром скульптора.

«Надо же, какой красавчик… — подумала Сима и тут же ужаснулась, — мама родная, а я…»

Ее глаза расширились, а парень, наблюдая за изменением выражения лица девушки, расхохотался, да так откровенно и задиристо, что и Сима, осознав трагикомичность своего положения, тоже захмыкала, в смущении опустив лицо.

— Ты кто? — спросил парень.

— Я?

— Нет, вон та лягушка!

Сима обернулась. Любопытная лягушка, усевшись на берегу, поглядывала на людей.

— Ты! Кто же еще?!

— Я… я — Сима, а ты кто?

— Я — Арман.

— Очень приятно…

Арман отвернулся, пряча улыбку.

— Мне тоже приятно, Сима. А туда зачем полезла? А если бы я не заметил тебя, что бы ты делала?

Сима уже собралась с мыслями. Рассказывать что-то не было смысла. Смех смехом, а надо идти, друзья уже беспокоятся, да и вымыться где-то надо… Сима встала. И только тогда поняла, что она в одних носках — кроссовки остались в глине, и не достать.

— Если бы не кони, я бы там не оказалась, — огрызнулась она, с тоской поглядывая на свои ноги, — это твой табун?

— Мой.

— Угу, — Симе нечего было ответить, только от злости на саму себя, на табун, на этого красивого парня, она чуть не расплакалась. — Что теперь делать? Как я пойду? А как мне все это смыть? — она беспомощно развела руки.

Арману стало жалко городскую. А что она городская он не сомневался. Хоть и грязная, а видно — ухоженная, нежная и стройная, как тополек…

— Тапки вытащить надо палку. Потом вытащим, здесь палок нет. А грязь смыть можно там, — он махнул запачканной рукой в сторону холмов, окрасившихся в цвета заката, туда, куда уехал грузовик, — там за камнем есть удобное место, берега близко, река глубже и глины нет, галька.

— А как я пойду босиком, тут везде колючки… — Сима с надеждой взглянула на коня.

— Не-е! Об этом даже не думай! — сказал, как отрезал Арман. — Ты не только седло, ты моего Черногривого измажешь, да меня заодно. — Он демонстративно вытирал глину с рук пучком травы. — Иди пешком, на дороге нет колючек.

Сима хмыкнула и, выбирая, куда поставить ногу, пошла к пыльной колее, благо недалеко.

— Благодетель, блин, коня я ему испачкаю…

Арман уже красовался на скакуне.

— Я поеду, а то мои далеко уйдут.

— Ага, поезжай, — Сима и головы не подняла, — хоть бы поинтересовался, откуда я здесь взялась, посреди степи, спаситель…

— Увидимся еще, — Арман, не обращая внимание на недовольное бормотание девушки, пришпорил Черногривого и, оглядываясь на Симу, уже уверенней бредущую по пыли, помахал на прощание.

Сима посмотрела ему вслед. Остатки глины на щеках почти высохли, и кожу стянуло, как от маски. А ночь наступала на пятки. Сима прибавила шагу и минут через двадцать добрела до лагеря, разбитого через речку напротив большого серого камня, очертаниями напомнившего профиль Армана. Только нижняя часть «лица» гигантской головы казалась прикрытой земляным шарфом по самый нос.

— Батюшки-светы! — воскликнул дядя Боря, когда Сима пришла в лагерь. — Это кто ж к нам пожаловал? Что за чудо-юдо такое?

Дядя Боря рассмеялся, хлопнув себя по коленям. А Сима, ничего не отвечая, прошла мимо него и мимо Жорки со Славкой, обалдело на нее глазевших, к реке, как раз к тому месту, о котором говорил Арман. Забравшись в реку в чем была, Сима начала смывать с себя глину, еле сдерживая слезы.

Она стояла по пояс в воде и, наклонившись, полоскала в ней волосы, когда подошел Хакан Ногербекович.

— Сима, что с вами случилось?

У Симы не было никакого желания отвечать. Мало того, сейчас она готова была послать всех куда подальше, невзирая ни на чины, ни на звания. Ситуацию спас дядя Боря. Он притащил к берегу рюкзак Симы, поставил поближе мыльницу, рядом положил полотенце и, мягко напирая на руководителя экспедиции, увел его.

— Дайте девчонке умыться, потом все расскажет, идемте, идемте! — оглянувшись, подмигнул Симе. — Ты быстрее, вода все ж холодная, долго не стой там.

…Ночи в степи тревожные. И не только потому, что ночные хищники выходят на охоту, ветер кружит азартнее, река становится говорливее. Ночью разговаривают духи. Они вздыхают, выползая из разогретых за день камней, витают над степью, кружат хороводами, и только утренняя заря успокаивает их, принуждая с первыми проблесками света, снова забраться в свои вечные убежища…

Сима спала плохо. Прислушиваясь к ночным звукам за брезентовым пологом, она сжималась от страха. Ей чудился говор в ночи, слышался топот сотен конских ног, лязг доспехов, воинственные крики. Сима слышала чей-то шепот внутри себя, тревожное бормотание, в котором слов не разобрать, а только интонацию, порой зловещую, порой таинственную.

Утро прокралось в кузов солнечными лучами из приоткрытого полога на переднем окне. Снаружи уже слышалось покашливание дяди Бори, шум газовой горелки, на которой закипал чайник, негромкая беседа. Сима расстегнула спальник, зевнула и, потянувшись, вылезла. Все мужчины спали под открытым небом. В другой раз Сима тоже улеглась бы на просторе и пялилась на звезды пока не сомкнулись веки, но в прошлый вечер, озябнув в мокрых джинсах, она боялась заболеть, и потому решила укрыться от прохладного ночного воздуха, да и от пугающих шумов ночи, за брезентовым тентом.

Несмотря на тревожную ночь, Сима чувствовала себя превосходно. Лагерь оживал и голоса ребят, плескавшихся в реке, раззадорили Симу. Напялив шорты и майку, нацепив на ноги шлепки, она с полотенцем и косметичкой вылезла из кузова и… встала как вкопанная: за походным столом прямо перед ней сидели Хакан Ногербекович и вчерашний спаситель — Арман. В выгоревшей желтой майке и штанах защитного цвета, Арман ничем не отличался от Жорки и Славки, разве что взглядом. Солнце светило ему в глаза, когда он посмотрел на Симу, но от его взгляда мурашки побежали по коже.

— Доброе утро! — все еще смущаясь, Сима мухой пролетела мимо, но Хакан Ногербекович крикнул ей вслед:

— Сима, поторопитесь, через полчаса выходим на объект.

— Это куда?

— К тому камню. Вот Арман нам кое-что покажет.

Сима перевела взгляд на «каменную голову» за рекой и, кивнув начальнику, пошла умываться.

— «Выходим»! В поход идем! Тут всего-то речку перейти…

Жорка со Славкой, проходя мимо, подмигнули.

— Давай, давай, чудо-юдо, наш босс в поход собрался!

Сима хлопнула Жорку полотенцем, и побежала к воде, чувствуя, как взгляд Армана буравит спину.

Камень, который все вслед за Симой стали называть «каменной головой», на ощупь оказался теплым. Сима прислонила к его шершавой поверхности ладони и закрыла глаза. Голос Армана, рассказывавшего историю камня, который по преданию в давние времена служил местом исполнения культа шаманов, отдалялся, звучал все тише и тише. Сима перестала различать слова, она слышала только звуки — глухие, проходившие к ней словно через слой ваты. Симе казалось, что камень дышит. Вокруг него образовалась пустота, какая бывает в оттепель между камнями и снежным покровом. И из этой пустоты веяло теплом. Но то тепло пугало, настораживало, как появление «подвального» призрака в сумерках, которое казалось далеким и забытым. Снова всплыли в памяти его бестелесные очертания — то расплывающиеся, то принимающие облик монаха в просторном одеянии. В голове отчетливо зазвучали незнакомые слова. Сима не могла понять, то ли это слова призрака, то ли красивого казаха, голос которого очаровывал и волновал.

— Сима… — бархатный голос прорвался сквозь ватный барьер и нарушил очарование, в которое она погрузилась. — Что с тобой? Ты побледнела.

Сима опустила руки и покачнулась. Арман бережно придержал ее за талию. Сима решительно убрала его руку.

— Не надо, я в порядке. Просто солнце голову напекло. Надо было шляпу надеть.

— Идем, я покажу тебе, что мы откопали, — Арман сделал вид, что не заметил резкости девушки, взял ее за руку и повел к «носу» каменной головы.

Спящий воин смотрел на восток, и перед ним Сима увидела широкую яму глубиной метра полтора. Хакан Ногербекович уже спустился вниз и, расчищая поверхность камня от сухой земли, внимательно рассматривал ее.

— Да, все эти черточки и кружочки рукотворны. Похоже на надпись или ряд символов, возможно, охранных или имеющих отношение к исполняемому ритуалу жертвоприношения. А глубже копать пробовали? — начальник поискал взглядом Армана.

— Пробовали, там камень, вы разгребите землю, сами увидите.

— Да, совершенно точно — камень! — подтвердил Хакан Ногербекович, отрясая землю с рук. — А знаки уходят дальше. Видимо, они выбиты по кругу, по всей поверхности камня. Но здесь много работы, мы и за месяц не управимся. Знаете что, давайте пока зафиксируем то, что есть, а вечером подумаем, как быть дальше, — он протянул руку. — Помогите мне выбраться, ступени оплыли, рыли, видимо еще в прошлом году?

Арман кивнул.

— А с чего вдруг решили копать?

— Старики сказали, надо откопать, — Арман был немногословен.

— А-а! — Хакан Ногербекович понимающе поджал губы.

Работа вокруг камня закипела. Дядя Боря притащил лестницу — доску с набитыми на нее поперечными дощечками, Вадим Петрович взялся за фотоаппарат, Жора и Слава — за щеточки, а Сима пошла к машине за бумагой и карандашами, чтобы зарисовать символы. Арман попрощался со всеми до вечера и пошел вместе с ней.

Его Черногривый пасся рядом с лагерем археологов.

— Красивый конь, — Сима с восхищением смотрела на коня, — можно погладить?

— Можно.

Арман подвел вороного к девушке. Длинная челка легла на глаза Черногривого, чуткие ноздри коня трепетали, втягивая воздух. Сима протянула руку, но Черногривый фыркнул, испугав ее.

— Тихо, тихо, — Арман обхватил морду коня руками, — от тебя пахнет духами, ему не понравилось, извини.

— Я не душилась… но не понравилось и ладно, мне работать пора, — Сима снова почувствовала раздражение.

— Сима, подожди, я вечером приведу другого коня, спокойного, можем вместе прогуляться.

Сердечко Симы зачастило. После вчерашней встречи она только и думала, что об этом парне. Это ее злило. А сейчас вот как-то радостно стало…

— Ладно, тогда до вечера, — она улыбнулась.

Лицо Армана засветилось. От его улыбки горячая волна обожгла лицо, Сима сдерживала дыхание, чтобы не выдать свое волнение. А Арман достал из расшитого цветными нитями мешка, что лежал поперек коня, Симины кроссовки.

— Вот, поставь на солнце, еще мокрые.

— Ой, спасибо! Как ты достал?

— Палкой, — Арман вскочил на коня. — До свидания, Сима!

— До свидания…

Дядя Боря, наблюдая за ними с другого берега, толкнул в бок Жору.

— Смотри, этот казах нашу Симу обхаживает. Уведет девку, останешься с носом.

Жора посмотрел в след удаляющемуся всаднику и отмахнулся.

— Не уведет — абориген.

— Абориген, говоришь, ну, ну, а взгляд его видел? Симку от него разве что в жар не бросает!

Жора пожал плечами, но побежал к берегу на помощь девушке, которая переходила реку вброд, одной рукой прижимая к груди папку с бумагой, в другой держа шлепки.

Дядя Боря не ошибся. Каждый вечер Сима уезжала с Арманом, все увереннее сидя на коне, и возвращалась, искрясь от счастья. Они вместе провожали солнце, любуясь закатами, вместе, бок о бок, скакали по степи, настораживая ее обитателей звонкими голосами и смехом. Днем Арман уходил в степь с табуном, а Сима работала у камня.

Археологам помогали два парня из местных, они прорыли вокруг всего камня ров, углубившись в землю настолько, чтобы можно было рассмотреть символы. Хакан Ногербекович все же предположил, что это именно символы, а не буквы, и каждый знак может служить «печатью», не позволяющей какому-то духу покинуть свое убежище. Сима слушала опытного археолога, стараясь не только запомнить, но и записать в свой дневник его рассказы.

— Смотрите, Симочка, вот эти треугольники, скорее всего, обозначают четыре стихии. Вот огонь, вода, земля, а это — воздух. Причем, обратите внимание, что вода и земля имеют «женское» отображение — треугольники острой вершиной направлены вниз, а огонь и воздух — «мужское», вершина смотрит вверх. Вот знак созидания и порождающего начала. Видите? Два треугольника наложены друг на друга.

— На звезду похоже.

— А звезды здесь тоже есть! — Хакан Ногербекович перешел подальше и, как ребенок, рассматривающий букашку на цветке, улегся на землю, показывая Симе на едва обозначенные звезды на поверхности камня.

— А что, у здешних кочевников тоже есть духи звезд?

Хакан Ногербекович сел. Сима пристроилась рядом с ним.

— Понимаете, Сима, древние кочевники считали, что духи есть во всем — в камне, в земле, а небо, и все, что с ним связано, вообще обожествляли. Вы слышали о Тенгри, о духах земли, воды? Так вот, звезда была символом бога подземного мира Эрлига. Да и люди, кочевники, считали, что на небе у каждого есть своя звезда. Пока она светит, человек жив, а когда упала, то… сами понимаете. Потому на падающие звезды смотрели с грустью, не так как мы сейчас.

— У древних тибетцев были злые духи звезд. Даже не духи, а демоны. Считалось, что они причиняют болезни.

— Увлекаетесь древней религией «бон»? — глаза археолога сузились от улыбки, и веера морщинок побежали к вискам.

— Не то, чтобы увлекаюсь, но интересно. Я заметила, что между представлениями о мире у наших кочевников и у тибетцев много общего.

— Что ж вы хотите?! Тибетцы — тоже кочевники! Разница лишь в том, что природа у них более суровая, потому и представление о мире своеобразное, более яркое, да и пасут они не коней, а яков!

— Хакан Ногербекович, можно вас спросить? — Сима решила воспользоваться темой беседы и задать волнующий ее вопрос. — Вы верите в духов?

Археолог, к удивлению Симы, ожидающей, по крайней мере, улыбки, посерьезнел.

— Думаю, неспроста вы это спрашиваете. Потому отвечу так: в нашей работе мы частенько тревожим прах давно умерших: и воинов, и шаманов, и царей, и убийц. Ведь, по сути, копаемся в могилах. Вы знаете, что, когда вскрыли могилу Темура, началась война? А старики предупреждали: не тревожьте прах Великого Воина! Вот и подумайте, верить в духов или нет! Да, что там, порой я и сам ночами слышу топот конницы…

— Правда?! И я…

Хакан Ногербекович похлопал Симу по руке.

— Это значит, что вы настоящий археолог! Скажу вам по секрету, Сима, все стоящие археологи и слышат, и видят… Так что не пугайтесь! Кстати, открою вам еще один секрет: бабушка вашего друга — шаманка. И, думается мне, внук перенимает ее мастерство. Так что будьте осторожны, не теряйте головы. Простите, что вмешиваюсь, но… но, вы девушка взрослая, самостоятельная, извините…

— Не за что извинять, Хакан Ногербекович, спасибо вам за заботу, вы правы — голову терять никогда не надо.

«Как легко об этом говорить, и как трудно сохранять стойкость духа по жизни, — подумала Сима. Не терять голову… мда, если бы люди умели контролировать чувства, скольких бед можно было бы избежать!»

— А вот этот знак затерт. То ли кто-то специально его сбил, то ли время постаралось… мда, ведь этим петроглифам порядка трех тысяч лет…

— Какой символ? — Сима наклонилась ниже, чтобы получше рассмотреть углубления на гранитной поверхности камня. Наиболее четко вырисовывались две наклонные линии, выбитые параллельно друг другу, крест ниже этих линий, а остальное больше походило на кляксу. — Да, Хакан Ногербекович, я уже пыталась собрать в символ эти палочки и крестик, но пока ни с каким известным нам знаком связать не могу, разве что крест. Он может отображать слияние всех стихий… А верхняя часть рисунка могла быть ромбом или двумя равносторонними треугольниками, соприкасающимися основаниями.

— Вряд ли. Один треугольник означает огонь, судя по направленности его вершин, второй — воду. Да и есть эти изображения отдельно, мы с вами только что их разбирали. А огонь и вода — не сочетаемые стихии в природе. Древние относились к символике очень серьезно. В эти значки вложен огромный смысл. Представляете, на священном камне, в месте, где разговаривают с духами, и нарисовать какую-нибудь белиберду, вроде современных надписей на заборах типа «Здесь был Вася»?! Нет, такого никто не посмел бы сделать. Значит, надо искать в этих знаках, скорее всего, сакральный смысл, и собирать изображения, дополняя отсутствующие части до такого, которое будет нести особое значение и не противоречить гармонии, здравому смыслу. Что ж, нам есть, над чем работать, Симона! — Он промокнул взмокший лоб платком. — А не пора ли нам пообедать?

Сима так увлеклась, так погрузилась в мир загадочных знаков, что совершенно забыла о себе и только сейчас почувствовала, что голодна.

— Пора! Идемте, дядя Боря сегодня обещался национальное казахское блюдо нам приготовить — бешбармак!

— А! Он мастер, вы не смотрите, что русский, он хорошо знает местные обычаи и кухню. Мы с ним уже столько лет колесим по степи вместе.

Сима вылезла из ямы, потянулась, с удовольствием прочувствовав свое тело, задержала взгляд на небе. Оно сияло первозданной чистотой, но совсем недалеко кругами летала стая воронов.

— Смотрите, Хакан Ногербекович, вроде вороны…

Археолог стряхнул землю с колен, поднял свои инструменты и посмотрел на небо.

— Вороны. Падаль нашли, вот и кружат.

«Не к добру это, — подумала Сима, — тревожно как-то», — но отвлеклась на друзей, уже собравшихся за столом, на который дядя Боря поставил блюдо с дымящимися кусочками мяса, обложенными вареными квадратиками теста.