Целую вечность она прожила в Подводном мире. Бесконечный подводный век был тусклым и мучительным, как век онкологического больного, что проживается в один месяц, тот самый — предшествующий смерти.

Человек знает, что вылечиться невозможно, и он скоро отправится в последний путь, но живёт… И единственным признаком жизни является боль — нестерпимое физическое ощущение, из которого хочется выползти как из кокона бабочке. Но должен истечь срок, твёрдо установленный кем-то всевластным. Только ему известно, почему срок таков. Ты принимаешь боль и ждёшь своей очереди, а потом — самое страшное: в конце вдруг осознаёшь, что улетающая бабочкой душа больше не вернётся. И смерть — это не просто избавление от боли. Это ещё и финиш, и вернуться на старт никому не удавалось. В последнюю минуту хочется жить, но уже невозможно…

Это чувствовала Мэри, когда множество рук тянуло её на берег из зловонного мёртвого озера. Все, их было так много, что-то кричали, перебивая друг друга, суетились и заглядывали ей в глаза в поисках признаков жизни. Хотелось улыбнуться и что-нибудь сказать всем и каждому. Её взгляд блуждал, искал и, наконец, нашёл; мокрые волосы прилипли ко лбу, красные воспалённые глаза, бледные губы. Так близко… Она простила его. За этот миг счастья в самом конце она могла простить всё. Орландо прижимал её к себе, целовал лицо и руки, но Мария ничего не чувствовала. Он плакал и просил о помощи.

― Отпусти! Она тает!

― Смотрите: цветы… Распускаются так быстро!..

― Нет… Это мотыльки…

Там, где исчезало умирающее тело Кочевницы, земля покрывалась тонкими зелёными стебельками. Они на глазах превращались в благоухающие фиалки, жёлтые и алые маки с малюсенькими головками, порхали пёстрыми мотыльками и, увлекаемые головокружительным хороводом, растворялись в воздухе.

Когда молодые люди замерли, очарованные чудесным зрелищем, Кривой Билл, до сих пор бесполезно увещевавший всех оставить Кочевницу в покое, бросился оттаскивать их от Марии. Он выхватил хлыст и очертил круг широкой как лента плетью. Ловко орудуя хлыстом, старик сооружал неоновый купол над прозрачным телом и произносил заклинание…

Когда магическое действие было окончено, и Билл, сняв шапочку, устало вытер ею лицо, на изумрудной сочной траве стоял ледяной гроб с позолоченными затворами, а внутри среди бабочек и цветов — хрупкое тельце.

― Что ты сделал, старик? — Орландо бросился к гробу и провёл по нему ладонями. Лёд не таял.

― Остановил смерть…

― Что… — парень ничего не слышал.

На берегу, в зарослях цветущего бересклета, среди крон деревьев, откуда ни возьмись, появились зелёные облака парящих в воздухе фей.

― Это древняя магия. Кочевница будет жива, пока память о ней не покинет наши сердца, — пропела Виола, нежно касаясь головы Орландо и возвращая ему слух.

― Жива? Это же гроб… Кусок льда!

― Спустя века, из тишины забвенья, услышать голос, что напомнит вдруг О тех, кого судьбы разборчивой везенье ещё качает в колыбели рук. И пробудить в душе своей надежду на воскрешенье и прощенья час, И поменять свой саван на одежду, раздуть огонь, что уж давно погас. Блажен, кто верит, кто во тьме могилы рисует образы, давно забывших нас, Кто вспоминает радость и обиды, и вкус непонятых произнесенных фраз. Не суждено цвести цветку, что сорван и брошен наземь — его кончен век… Но он пробỳдится от сна забвенья, давно ушедший в память, человек.

Виола, впав в транс, нараспев произнесла эти слова толи песни, толи заклинания, толи пророчества. Феи, подняв гроб, понесли его над землёй вглубь леса.

― Не мешайте им, — сказал кривой Билл. — Следуйте за ними.

Через четверть часа траурная процессия вошла в грот. За ним открывалась огромная пещера. Внутри каждый почувствовал нестерпимую горечь и печаль. Вокруг урчали махайроды и плакали феи. Лизи обильно поливала слезами щегольской наряд Колина, Елена рыдала, привалившись к стене. И никто не скрывал скупые мужские слёзы. Не плакал только Орландо. Он неотрывно следил за плывущей между гигантскими кристаллами сталактитов и сталагмитов драгоценной ношей.

Когда гроб был установлен на каменный пьедестал, Виола очень тихим голосом сказала:

― В Пещере Слёз, где нашли причал души покинувших нас сестёр, мы оставляем спящую глубоким сном, Марию — наследницу великих Вориэгрина, Нарцисса и Сивиллы. Подо льдом ещё бьётся её горячее сердце. Пока жива память о ней, надежда на воскрешение не покинет эти печальные своды…

Феи и их махайроды расступились, давая коридор плывущей выше всех Виоле. Больше не сказав ни слова, она удалилась. Остальные последовали за ней. Спустя минуту в пещере воцарилась тишина, только где-то капельки чистой воды со звоном падали в маленькие озерца, что были повсюду в Пещере Слёз.

― Ты что-нибудь понимаешь, Эд?

― Пока не очень.

Орландо поднялся на пьедестал и снова провёл ладонью по льду в том месте, где было её лицо. Оно, казалось, улыбается. Или это тень застывшего у самых губ мотылька?