А пока я снимала, как Люк Бессон, Молодых людей на Майорке, Мой волшебник-дед постучал в мой сон, Весь веснушчатый, в гимнастерке. — Подымайся, бессовестная, — сказал, — Ты не Шурочка в пелеринке. Видишь: банк, телеграф, наконец, вокзал Аннексируем по старинке. Не затем я шашкой махал в степи И в Одессу входил с Котовским, Чтобы ты писала одни стихи, Хоть и с выговором московским. Не затем окруженье, Якир, мятеж Или Питер, зима, блокада, И семь раз отмерь, а семью отрежь, И смотри, отрежь, кого надо. Много сказок при свете полной луны Я б тебе рассказал, босячке, Чтобы тонны слюны в масштабах страны Дали павловские собачки. Подымайся, деточка, труд не велик, Я устал говорить и сниться, Пусть мой старший правнук духи "Лалик" Сам привозит тебе из Ниццы. Твоих глупых сверстников Карабас Заставляет бежать по нитке. Полюбуйся: твои Гайдар, Чубайс — Оголтелые пережитки. Дунь налево, направо — твой брат Шекспир, Твой учитель, возможно, Лютер, И не тронет тебя ни один вампир, Когда сядешь ты за компьютер. И не тронет тебя ни один вампир, Когда сядешь ты за компьютер.