АМЕРИКА

Я уехал на стареньком велико

со двора моей юности в жизнь...

Не хочу я тягаться с Америкой,

я хочу с этой теткой дружить.

Там джазмены гуляют с джазменшами,

Каунт Бейси и Эллингтон Дюк,

там обходятся с братьями меньшими

выше уровня наших услуг.

Приглашаю я Рональда Рейгана

в многодетную нашу семью -

за закуской мы вместе побегаем,

за бутылкой я сам постою.

Мы с ним сядем на кухне под лампочкой

и споем мы «Ви шел оверкам».

Вытрет столик жена моя тряпочкой

и заварит грузинского нам.

Пусть мой Петька на нем покатается,

Пашка сбацает буги и рок,

мы не ссоримся даже с китайцами,

и у нас много общих тревог.

Мы покурим на Пушкинской в скверике

(благо будет он инкогнито),

а потом он уедет в Америку,

аэрлайном махнет в Вашингтон.

Так похожи луга и холмы ее

на российских широт малахит...

Не она нас пугает, а мы ее,

говоря - Коммунизм победит!

Мы держава большого масштаба, но

жизни золотом платим за миф...

Никого побеждать нам не надобно,

кроме нас же, представьте, самих.

Нас боятся там, брат, до истерики,

мы страшней, чем наркотик и СПИД.

Так давайте скрывать от Америки,

что и там коммунизм победит!

1996

 

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Когда ты ударишь ребенка во злобе

поспешной нелегкой рукой,

твой Ангел забьется в тоске и ознобе,

теряя твой светлый покой.

Когда испытаешь измену на друге,

отдавшем сердце тебе,

твой Ангел замрет, холодея в испуге,

слабея в нелепой борьбе.

Мой Ангел печальный, хотя бы ночами

усни, от меня отдохни.

Прости, если больно я сделал невольно.

Я каюсь за грешные дни.

Когда не протянешь упавшему руку.

в лукавстве достигнешь вершин,

твой Ангел усвоит и эту науку.

как муку хранимой души.

А если тебя приласкает правитель,

и ты ему что-то лизнешь,

то жить не захочет твой Ангел-Хранитель.

и выберет яд или нож.

Мой Ангел чудесный спасибо за песни,

что строишь моею рукой.

Строфа монолитна твоею молитвой,

гармония дарит покой.

Когда от тебя отвернется родитель,

и мать тебе скажет - Урод! -

дай Бог, чтоб на время, твой Ангел-Хранитель

с ума непременно сойдет.

А если зверея в корысти за злато

ограбишь свой Край и Народ,

он вместе с обманутым, сирым, горбатым

тобою - в канаве умрет.

Мой Ангел, мой мальчик, я как-то иначе

под шум твоих крыльев пою.

Всегда и повсюду хранить тебя буду,

как совесть больную мою.

*нелегкой

 

АРГЕНТИНА

Аргентина...

Где глаза черны, как угли,

Зубы белы, щеки смуглы,

Попугаи, змеи, джунгли,

Затонувшие суда.

Аргентина...

Где коралловые рифы,

Где сидят, уткнувшись в грифы

Гитаристы, и без рифмы

Распевают про стада.

Аргентина...

Где красавиц Сартаньежа

Любят до смерти и нежно,

Где соперникам небрежно

Первый выстрел отдают.

Аргентина...

Где колючки каотинго

Изорвут в полдня ботинки,

Где вся жизнь, как бой на ринге

За любовь и за уют.

Кто бывал там - видел пумы оскал,

Дня палитру, берег у скал,

И корриду. В море искал

Янтари там.

Как мерцающая в небе луна

Недоступна, далека и странна,

Эта лучшая на юге страна.

Аргентина...

Где с деревьев словно манна

На самбреро постоянно

Так и сыплятся бананы,

Там где кофе - рубль мешок.

Аргентина...

Где от нежности мулатки

Тают словно шоколадки.

Песню спел - и все в порядке.

До чего же хорошо.

Аргентина...

Где лассо владеют лучше,

Чем ковбои, все гаучо,

И ловить коров научат

За полтинник из авто.

В Аргентину, в Аргентину,

Где ручные крокодилы,

Карнавалы, альгвазилы,

Из страны холодной, милой -

Не поеду ни за что.

Не поеду, не поеду.

Из страны холодной, милой,

Не поеду ни за что.

 

АРИФМЕТИКА

Однажды 2/12 позвали 3/13:

- Пойдемте, 3/13, пройдемся вечерком.

- Ах, что Вы, 2/12, - смутились 3/13, -

Увидят 5/15, что Вы со мной вдвоем.

- Пусть видят 5/15, - сказали 2/12, -

Мне это, 3/13, поверьте, все равно.

- Пусть знают 5/15, - сказали 2/12, -

Что я Вас, 3/13, люблю уже давно.

- И я Вас, 2/12, - сказали 3/13, -

Пройдемте, 2/12, подайте мне пальто.

Ну что нам 5/15, ну что нам 6/16,

Ну что нам 7/17 и даже если 100.

 

АСТРОНАВТЫ

Что мне Турция, что мне Италия,

Доступные, словно компот.

На далекой планете Мечтания

Живет мой задумчивый кот.

Взял Сережку, Андрюшку и Таню я,

И привел их на свой звездолет.

И сказал: - на планете Мечтания

Живет мой задумчивый кот.

В 23-45 по бомбейскому

Взяли мы булку хлеба и мед,

Спички, тапочки - дело житейское,

И отправились в нуль-перелет.

До галактики Бета-Сметания

Нам в пространстве лететь один год.

Там на грустной планете Мечтания,

Живет мой задумчивый кот.

Подвели электричество к лампочке,

Пили чай мы и ели мы мед,

В звездолете ходили мы в тапочках,

Обеспечив бесшумный полет.

Задрожало пространство коллоидом

И разлезлось по швам, как пиджак.

Синеглазых нашли гуманоидов

Мы в созвездии Альфа-не-так.

Угощали нас там папиросами,

И вдыхали мы время, как дым.

А потом к нам пристали с вопросами,

Что, мол, пьем мы, и что мы едим.

Танька хвасталась рыжими косами,

Танцевала под дюзами шейк,

Ну, а мы запаслись абрикосами

И поели серебряных шей.

Млечный путь и галактику странную

Расстоянием в сорок парсек

Рассекли биссектрисой спонтанною

И попали в технический век.

И сказал тут ребятам и Тане я,

Что, наверно, мы сбились с пути.

В этом веке планету Мечтания

Нам теперь ни за что не найти.

Тут устало пространство от вечности,

Занесло нас в такие края.

Взяли в плен нас  почти с человечностью

Танькин папа и мама моя.

Что мне Турция, что мне Италия,

Доступные, словно компот.

На далекой планете Мечтания

Живет мой задумчивый кот.

 

БАЛЛАДА О БОЙЦЕ 1 КОННОЙ

Окружил нас враг - не вскинь глаз,

Мы пошли клинками блестеть.

Только двое прорвалось нас,

Прорубились - и ушли в степь.

        Подо мною вороной Черт,

        А под другом вороней Смерч,

        Для таких погоня - не в счет,

        И отстала по пыли смерть.

Был он северных лесов сын,

А под нами был степной путь,

И в глазах его бледней синь,

И пробита у него грудь.

        Появились миражи вдруг,

        И уплыли миражи прочь,

        И тогда упал с коня друг,

        И на нас упала вдруг ночь.

И сказал он мне: "Хотел пить,

Выпил ветер, даже боль мук",

И сказал он мне: " Хотел жить,

За двоих теперь живи, друг.

        Ты возьми мой карабин, друг,

        И пакет с моей груди, друг,

        Пусть останусь здесь один, друг,

        Пусть умру я, не буди друг".

Только вдруг в ночной тиши звон,

И приклада о седло стук,

Тут очнулся, как от сна он,

В руки взял свой карабин друг.

        И, шатаясь, на коня сел,        |

        Мы рванулись за врагом вскачь,  |

        Он, стреляя на ходу, пел        |

        И смеялся он, ну хоть плачь.    | 2 раза

Был он северных лесов сын,

А под нами был степной путь,

И в глазах его бледней синь,

И пробита у него грудь.                 | 3 раза

 

БАЛЛАДА О ВЫЛИТОМ РОМЕ

На свете жил солдат один из многих ненормальных.

Он все пословицы был рад понимать буквально.

"Дороги все приводят в Рим". А сколько их - дорог!

И он все шел и шел по ним, но в Рим попасть не мог.

А он все шел, и каждый раз оказывался там,

где вслед смотрели сотни глаз солдатам как врагам.

"Дороги все приводят в Рим". А сколько их - дорог!

И он все шел и шел по ним, но в Рим попасть не мог.

И вот в одном краю с плеча он сбросил автомат,

и грохнул каску оземь, удивляя весь отряд,

и вылил ром на землю из походной фляги он,

и поклонился женщине, чтоб видел легион.

Он взял ее ребенка и помог его нести.

"Сударыня, простите, я здесь только по пути.

И не могли бы Вы смотреть приветливей чуть-чуть?

Хотел без автомата я найти до Рима путь."

Могло все это вылиться в международный фарс,

но только командир полка был ловок, словно барс,

но только командир полка был не настолько глуп.

Он вовремя прицелился, и закопали труп.

И словно звон колоколов плыл канонады гром.

Все были на солдата злы за вылитый им ром.

"Дороги все приводят в Рим". А сколько их - дорог!

А он все шел и шел по ним, но в Рим попасть не смог

 

БАЛЛАДА О КАПИТАНЕ

Помню, в нашей зеленой роте был один капитан.

Как-то раз повел по болоту нас этот старый болван.

Нам приказ не дороже жизни, но шагал капитан

по колено в болотной жиже, этот старый болван.

Мы могли бы не лезть в болото, только он все орет:

- Ну-ка, вы, черепашья рота! Поживее вперед!

Нам приказ не дороже жизни, но шагал капитан

уж по пояс в болотной жиже, эот старый болван.

Мы могли бы пойти по суше мимо болот и рек,

только он никого не слушал, наш могучий стратег.

Нам приказ не дороже жизни, но шагал капитан

уж по горло в болотной жиже, этот старый болван.

Только булькнуть тогда успел он - утонул капитан,

он ведь шел впереди так смело, этот старый болван.

Может, нас и осудит кто-то, только каждый был рад,

и усталая наша рота повернула назад.

С этих пор пролетело много не таких уж легких лет,

и теперь уже, слава Богу, капитана этого нет,

но бывает такое в жизни, вдруг покажется, что стоим

по колено в болотной жиже во главе с капитаном своим

и хотим повернуть обратно, только он все орет:

- Пошевеливайтесь, ребята! А ну, живее вперед!

 

БАЛЛАДА О КАПИТАНЕ ИВАНЕ

Раз доплыл до полюса

Славный капитан Иван.

С корабля уволился

И открыл там ресторан.

И пингвины бегали

В перерыв обедали.

Только с водкой трудно там,

По сто грамм - и то китам.

Трудно там с закусками,

Рыбой и моллюсками,

И пингвины бедные

Льдом одним обедали,

И приплыл однажды кит,

Капитану говорит:

"Убирайся, капитан,

Закрывай свой ресторан",

Но отважен капитан,

Он объехал много стран,

Ресторан он не закрыл,

А кита того споил,

Кит валялся, в доску пьян,

И отважный капитан,

В серебре его виски,

Кита разрезал на куски.

Долго плакали потом

Все пингвины над китом,

И плывут еще киты,

Говорят ему: "Эх, ты

Распилил кита, дурак,

Да еще не ровно так.

Сразу видно, капитан,

Выл ты сам прилично пьян,

И хотя ты капитан,

Сразу видно, что Иван,

Мы тебя не будем есть,

Но у нас акулы есть",

И добавили потом:

"Если пьянствуешь с китом

И решил его споить

Должен сам ты трезвым быть".

 

БАЛЛАДА О МОЁМ ВРЕМЕНИ

Я жил не сначала в отрезке времен,

что веком двадцатым назвали.

Но всем его скарбом я обременен,

и выброшу что-то едва ли.

Увидел я свет в присно памятный год,

когда забирали ночами.

Гулял в парусиновых туфлях народ

и маршировал с кумачами.

В Германии чернь убивала своих

достойных героев и умниц.

На Эбро бои, под Мадридом бои...

Гитары исчезли с улиц.

И сквозь полуправды нестойкий туман

то время прекрасно и жутко...

Какой на Европу спустился дурман!

Какие царили ублюдки!

Не помню начала войны - я был мал,

но помню и темень и голод.

До тонких нюансов с тех пор понимал

холодный и вымерший город.

Но выжили дети великой земли.

Не все... и отцов увидали.

В слюде керосинки, что на три семьи,

сверкнув, отразились медали.

И в памати детской с тех пор навсегда

отцы - и хмельны и нестроги.

Отважно чужие прошли города,

в свои возвращались в тревоге.

Закончилось время жестоких людей,

и мир стал наивен и честен...

счастливые годы высоких идей

и чистых решений и песен.

Но вещи в моленьях ночных и дневных,

как старые жадные боги,

возникли и жертвы несущих для них

сводили с заветной дороги.

Ударило лихо в упор и не раз

по бывшей ватаге дворовой,

и ставило опыты время на нас,

но мы оставались здоровы.

И память горчит, как над Родиной дым,

и сердце все ноет и ноет...

с кем это было - с народом моим

или с тобой и со мною?..

Доста вкусивши крови и бед

Земля, как беспечный "Титаник",

плывет в свою новую тысячу лет -

одинокий космический странник.

 

БАЛЛАДА О МОРОЖЕНОМ

На улице Шартажской было дело.

Я был тогда бедовым огольцом,

кастета не имел, но был я смелый,

с открытым, ненапуганным лицом.

Потом, когда я стал большой и гордый,

я был уже запуган, как и ты,

в такие замечательные годы

сексоты людям делали кранты.

Ну, в общем, как-то раз мы шли на дело,

которое нам снилось уж давно,

и мама расколоть меня хотела,

но я сказал ей, что пошел в кино.

Тогда крутили за полночь киношку,

где два бойца дружили на войне,

а мы другую выбрали дорожку,

печальную и скользкую вполне.

Где ты, где ты, где ты, где ты, улица моя?

Это, это, это, это дальние края,

давние приметы, былые времена,

разбрелась по свету старая шпана.

Мы шли по теплым улицам Свердловска,

и были наши совести чисты,

а из бараков драки отголоски

неслись через акации кусты.

Нам попадались бывшие солдаты,

кто с барышней, кто с новым костылем,

мы были пред ними виноваты,

но только мы тогда не знали, в чем.

И шла дорога наша до столовки,

которая была почти кафе,

а там уже стоял фиксатый Вовка,

затерянный в отцовских галифе.

Он нам сказал, что сторож дядя Толя

с бидона браги давит храпака,

и мы теперь, как нас не учат в школе,

войти в таверну можем с чердака.

Где ты, где ты, где ты, где ты, улица моя?

Это, это, это, это дальние края,

мода ли, привычка - чинарик в рукаве,

кепочка-москвичка, клеши по траве.

Вошли мы в нищету столовских складов,

как Кадочников, то есть, Кузнецов,

входил в берлогу к гитлеровским гадам

с красивым добросовестным лицом,

а там стоял зеленый холодильник,

как наша правда - прочный и большой,

и Колька Кучкильдин, достав напильник,

открыл его не быстро, но с душой.

Мороженого было там на роту,

а может, на дивизию, и вот

наелись мы и стало неохота,

поскольку к пище не привык живот.

Потом мы повернули к отступленью,

и закурив на теплом чердаке,

нечаянно заснули в наслажденьи,

измазанные в сладком молоке.

Где ты, где ты, где ты, где ты, улица моя?

Это, это, это, это дальние края,

слова удалого терпкий перебор,

мусор, да полова утраченный фолклор.

А утром участковый дядя Вася,

кряхтя и чертыхаясь, к нам залез,

с тех пор я понял истину, что счастье -

наказанный глубокий интерес.

И мы слегли и нас зауважали,

а Колька был с простудой не знаком,

поскольку жил всегда в сыром подвале,

в воде произрастая босиком.

Но воспаленье легких не проказа,

глотал я стрептоцид и аспирин,

и кальцекс (горький был, зараза,

хотя и проходил под сахарин).

Я эти годы позабыть не в силах,

и шумный наш огромный старый двор.

Снесли наш дом, так много посносили,

но это брат, особый разговор.

Где ты, где ты, где ты, где ты, улица моя?

Это, это, это, это дальние края,

рваные карманы, мелкая плотва,

пацаны-жиганы, робя, да братва.

 

БАЛЛАДА О СНЕЖНОМ ЧЕЛОВЕКЕ

Каждый вечер, как только солнце

Спрячется за горизонт,

И на землю опустятся сумерки,

На Луне-Селене, лунные жители-селениты

Зажигают яркий огонь,

Чтобы на земле было светло.

Две ласточки ночью не спят в гнезде,

Две ласточки молча глядят на луну,

Две ласточки вертят головками,

Слушая тишину.

А ночь такая бессонная,

А луна такая огромная,

Не спят на Луне обитатели,

Не спят на Луне селениты.

Снежный человечек прибежал, запыхавшись,

И в ворота Луны стал стучаться сердито:

- "Потушите свет, потушите свет!

Прямо на площади целуются двое.

Их могут увидеть, их могут увидеть!

Оставьте их в покое, потушите свет,

Потушите свет, потушите свет!

И не думайте, что это могло мне присниться,

Я вдруг увидел их, я простомимо шел.

У него дрожали ресницы,

Ее светлые волосы были, как шелк!"

Но не верят ему селениты:

- "Не мешай! - отвечают сердито, -

У нас своя забота,

Должна Луна гореть до утра

Такая уж наша работа".

И маленький человечек снежный

Ушел,от обиды плача.

И не знало его сердце нежное,

Что влюбленным лунный свет не  мешает.

Не нужны им тучи.

При луне, при луне, при луне

глаза любимых видно лучше,

видно лучше, видно лучше.

 

БАЛЛАДА О ТОМ КАК ЖЕНИЛСЯ КОВБОЙ

Когда-то я, друзья, мальчишкой

Рыжим был,

Купался как-то я в реке.

И хоть одежду я сложил невдалеке,

Но брюки кто-то утащил.

Мне стыдно голым среди дня

Идти домой.

Но выход я нашел простой:

И стал на дереве, чтоб время скоротать

Свое я имя вырезать.

Много лет протекло с этих пор,

И однажды

Я встретил красавицу гордую Лиззи.

Конечно влюбился,

Конечно на ней я женился

И в первую ночь я в спальню с ней

Удалился.

Но в спальне Лиззи, мой прелестнейший

Цветок

Вдруг челюсть достает, увы,

Наивен был я, но понять я все же смог,

Мешает челюсть ей в любви.

И кудри золотистые снимает вдруг

И череп голый предо мной.

Не видел в жизни я таких умелых рук,

Доволен я своей женой.

Из платья красотка

Вдруг ватные штуки добыла,

Что, честно признаться, меня слегка огорчило.

Но я улыбнулся, собравши последние силы,

Что делать мне было?

Но только ногу отвинтила вдруг она,

"Конец!" - когда я закричал.

И тут узнал на деревяшке письмена,

Что сам когда-то вырезал.

 

БАЛЛАДА О ТРАНСПОРТИРОВКЕ

Сестре Сердюковой В.В.,

нестарой и грубой вдове

поручили шизоида грустного Спицу

перевезти в другую больницу.

И дали бумагу, в которой Спица

представлен один в тринадцати лицах -

Кеннеди, Гоголь, Танеев, Капица,

Троцкий, Бах и другие лица.

И пероральпо ему на дорогу

дали всего понемногу:

две таблетки аминазина,

две таблетки тизерцина,

две таблетки димедрола

и сто миллиграмм корвалола,

чтобы маньяк параноидный Спица

(Кеннеди, Гоголь, Танеев, Капица,

Троцкий, Бах и другие лица)

не смог убежать, не смог удавиться.

Чтобы заснул он на время в пути

и к старенькой маме не смог уйти.

Приехала тачка в зеленых крестах,

Спицу связали во многих местах,

занесли в машину пластом

и сверху накрыли железным листом,

чтобы в дороге выкрасть не смог

свихнувший его диссидентский кружок.

Вдове Сердюковой В.В. в пути

вдруг захотелось с машины сойти,

чтоб посмотреть - на месте ли Спица

(Кеннеди, Гоголь, Танеев, Капица,

Троцкий, Бах и другие лица).

Нестарой вдове пришлось изумиться...

Задняя дверь распахнута лихо,

нет железа и нету психа...

Во сне по дороге выпали лица -

Кеннеди, Гоголь, Танеев, Капица,

Троцкий, Бах, а с ними и Спица.

Во сне об дорогу легко убиться...

И все тринадцать в образе психа

(мир их праху!) лежали тихо...

Сердюкову В.В. пожурили немного,

дали выговор, но не строгий.

Все хорошо, но в тринадцати лицах

(Кеннеди, Гоголь, Танеев, Капица,

Троцкий, Бах и другие лица)

маме спициной снится Спица.

1975

 

БЕЗОТЦОВЩИНА

Мама, что-то долго очень

Папа наш не едет.

Я к нему поеду ночью на велосипеде.

Постучусь к нему в окошко

И скажу: "Простите,

Что-то я замерз немножко,

Вы меня впустите".

"Дождь такой, что даже нервы

Просушить мне надо

Может, быть дадите мне вы

Плитку шоколада.

Даже можете на терке

Натереть морковки.

А "четверки" и "пятерки"

Все в командировке".

Он тогда меня узнает,

Скажет: "Здравствуй, Вовка!

Будешь жить со мной до мая

Ты в командировке.

Есть кино. Вместо обеда

Будем пить мы соки".

Я верхом на нем проеду -

Он у нас высокий.

Мама, что-то долго очень

Папа наш не едет.

Я к нему поеду ночью

На велосипеде.

 

БЕСЕДА В РИТМЕ ВАЛЬСА

У мягкой и ласковой девушки Лены,

На киноактрису похожей немножко,

На ласковых кино- и фотоколенях

Сидела мурлыча соседская кошка.

А Лена, беседуя с грубым мужчиной,

Незваным и очень невежливым гостем,

Тихонечко гладила кошкину спину

И думала, думала: "Вот в стенке гвоздик".

А грубый мужчина ходил по квартире

И все объяснял он, что есть дважды два,

Которые вовсе не пять, а четыре,

И что на плечах - лишь одна голова.

А Лена была терпелива на диво,

Почти что настолько, насколько красива,

И по носу кошки мизинцем водила,

И очень печально и тихо спросила:

"Скажите, а есть ли такие трамваи,

Которые прямо въезжают в квартиры,

Чтоб сели в них гости, одна голова и

С ней заодно дважды два и четыре".

 

БЕСКОНЕЧНЫЕ ДОРОГИ

Дороги, столбов телеграфных кресты,

и холод и затхлость гостиниц,

и бездорожье российской версты,

и черствый буфетный гостинец,

и высокомерье столичных чинуш,

и провинциальное хамство,

и сплетни, и слухи и честную чушь

терпи с благородным упрямством.

Недуг подкрадется - ах, Бог наказал,

готовьте прощальные речи,

но вечер наступит, и сцена и зал

всего выжимают и лечат.

Мне видится зал, как прекрасный кувшин,

который наполниться жаждет,

порой принимающий форму души,

тем более, чем не однажды

Бессонные думы жестокой строкой

огранишь внутри и снаружи,

робея в надежде, что твой непокой

для пользы Отечества служит,

а в дальних концах его, если совсем

по дому тоска и тревога,

на время, быть может, поможет ноль-семь,

и снова дорога, дорога.

И всегда с тобой тревоги, и всегда с тобой враги,

бесконечные дороги, бесконечные долги.

 

БЕСПОКОЙНЫЕ СНЫ

А камни падают всегда,

    Куда не брось.

И вторит леший поездам,

    Так повелось.

Когда до кроны шум и смех -

    Покоя нет.

О павших вспомни, и о тех,

    По чьей вине.

Любви и думам помешать -

    Страшнее нет.

Себя венками украшать -

    Конец, привет.

А колокол себя поет:

    "Кижи, Кижи".

А испытатель, как поэт

    Разбился. Жив.

А дети не глупее нас,

    Больших детей.

У них поменьше слов запас,

    Пустых, как тень.

Цветы растут, чтоб умереть

    В руках у нас.

Веселье - ласковый медведь

    Зеленый глаз.

Я бросил камень в самолет -

    И он упал.

И вот лежит, слепой как крот

    В долине скал.

Я миражом полил цветы.

    Цветы в графин.

Пошел к тебе, и вижу ты

    Среди графинь.

Они смеялись с полотна,

    Плясали. Лувр.

И продавали холод нам

    Любви золу.

Ты из цветов моих венок -

    Себе на грудь.

Теперь живи. Не нужно ног

    Чтоб больно пнуть.

Бежать туда, где он упал

    Я не хотел.

Мы дети среди голых скал,

    Одетых тел.

А он лежал, как будто спал.

    В глазах земля.

И я узнал его, узнал.

    Ведь это я.

 

БЛИКИ

Полутени, блики, блики,

словно мир потусторонний.

Это солнца дар великий,

блестки из его короны.

Не назойливо, не липко,

моментально, быстротечно

изменяют блики, блики

все, что временно и вечно.

Листья лаково лоснятся

над поляной земляники,

и мелькают, словно снятся

в ярких кронах блики, блики.

Все измены знает море,

все оно - одна измена.

Только в нашем разговоре

неизменно, непременно

назовем его великим,

синим, черным и бездонным.

А оно - все блики, блики

полутени, полутоны.

Вижу я фигуры, лики,

в облаках, летящих к югу.

Это блики, это блики

оказали мне услугу.

И во взгляде и в улыбке,

вижу блики золотые.

Все твои движенья - блики,

музыкой позалитые.

 

БЛЮЗ ДЛЯ ТРУБЫ И СЕРДЦА

Малютка Дейзи, цветочек Дейзи

Какое платье на тебе!

Красно до рези,

Ты спой нам, Дейзи,

Я подыграю на трубе.

Зачем пришел я в этот мир - не знаю!

А что мы знаем о своей судьбе

И, слава богу, пока играю

Всю жизнь играю на трубе.

Труба в заплатах, любовь бесплатно

И грусть не стоит не гроша

Застыли парни, молчит ударник,

Ты, Дейзи, пой, моя душа.

Как ты сейчас от всех далеко,

Твоё лицо уже дымит.

 У сердца чувствую  Твой локоть,

 Когда вибрируешь на "ми"!

 Так жить несложно,

 Вот все, что можно,

 Вот все, что нам с тобой дано:

 Судьбы водица,  Любви пшеница

 И джаза крепкое вино.

 Я знаю все теперь о рае -

 Там славно будет голытьбе!

 И слава Богу, пока играю,

 Всю жизнь играю на трубе!

 

БЫЛА ВОЙНА

Была война. Один солдат

был ловок и умен.

Он души выбивал из тел,

на чем и стал богат.

Ему платил другой злодей, что с тех налоги брал,

кто отдавал своих детей, чтоб тот их убивал.

И отбирал у матерей парламент их рубли,

чтоб сыновья грязней зверей на поле полегли.

Была война. Другой солдат

не знал, в кого стрелять.

Ронял тяжелый автомат,

одет был не под стать.

И вот когда в грязи завяз большой его сапог,

ему тот первый между глаз влепил. Он это мог.

А тут и следующий щенок попал ему в прицел.

Он много раз нажал курок. Никто не уцелел.

Играй, гармонь, звени, струна,

ешь мясо, депутат.

Пей, Президент. Идет война...

Никто не виноват.

И только хитрый генерал

признал свою вину,

что слишком мало он послал

мальчишек на войну.

Кому поклон, кому погон,

а русским детям пулю в лоб,

окоп, сугроб, сосновый гроб.

так было испокон.

 

В АФРИКЕ

В раскаленной тропической Африке,

Ах, когда я туда попаду.

Крокодилы жевали жирафиков,

И на ветке сидел какаду.

Но однажды с ружьем металлическим

В африканской ужасной жаре,

Появился охотник тропический

С бородавкой на левой ноздре.

Тиридиридам, пиридирам фиала

Саливао, вальвао, ха-ха.

Тики-тики сальватики дротики

Баливау, вальвао, ха-ха.

И однажды, когда понапрасну он

Вдоль по берегу Конго гулял,

Страусиху увидел прекрасную

И влюбился в нее наповал.

Он расстался с ружьем металлическим,

Потому что душевно прозрел.

Он встречался с ней систематически,

С бородавкой на левой ноздре.

Тиридиридам, пиридирам фиала

Саливао, вальвао, ха-ха.

Тики-тики сальватики дротики

Саливао, вальвао, ха-ха.

И от этих-то встреч поэтических,

В африканской ужасной жаре

Родился страусенок комический

С бородавкой на левой ноздре. 

 

В ТЕАТРЕ КУКОЛЬНОМ

В театре кукольном, не очень известном

И не очень академическом

Работала кукла одна принцессой

В спектакле одном классическом.

Сама-то принцесса была из народа,

Но в образ входила блестяще.

И так отличалась от всякого сброда,

Ну, словно она настоящая.

Чтоб власть захватить в свои нежные руки

И завладеть ей троном,

Изображала любовные муки

И целовала барона.

- "Я люблю Вас, я люблю Вас.

Да и Вы меня, не так ли?"

Днем и вечером все то же.

Очень часто шли спектакли.

И целуя эту тыкву, повторяла:

- "Я люблю Вас, я привыкла к Вам,

Я привыкла".

И действительно привыкла.

Да, вот так вот привыкаем

К разной гадости и мрази.

И уже не замечаем,

Что она к нам в душу влазит.

Доигралась, доигралась

Серым валенком-бароном.

И сама себе казалась

Очень искренно влюбленной,

Я не знаю, что там будет,

Но не век идти спектаклю.

Правда, куклы ведь не люди,

Подражают лишь, не так ли?  

 

ВЕЛОСИПЕД

Ах, как хочется в синий лес,

ах, как хочется в черный бор,

но мой транспорт сломался весь-

я сижу и листаю альбом.

Вот Синьяка оранжевый мыс,

вот поля и дороги Оверна.

Вдруг приходит счастливая мысль -

не собрать ли мне старое вело?

Подари мне, Анри Руссо,

свое детское колесо!

Подари, молодой Пикассо,

треугольное колесо!

Мой любимый, любимый Ван Гог,

подари провансальский звонок!

Раму мне одолжи, Сера.

Остальное лежит в сарае.

Вот и собран велосипед,

не поехать ли в Сан-Мари -

я уже не бывал сто лет

в кафе "Тамбурин".

Лучше я посажу на раму,

постелив предварительно холст,

Ренуара туманную даму

и отправлюсь в далекий поход.

Я проеду по желтым пейзажам

Вдоль полей Агранжад,

и сентябрьские листья адажио

надо мной закружат.

Мне не хочется в синий лес,

в черный бор не хочется мне,

я во власти гогеновых "Грез",

Меня манит Мане.

 

ВЕРЛИБРЫ

Наплюй на все это, делай то, что тебе по душе.

Хватит добывать уголь, и тысячи рублей.

Сделайся часовщиком, ты же этого хочешь.

Сделай одни часы, получи за них тридцать рублей,

и умри.

Исключительно пьяная личность стояла на остановке.

Это, конечно, не типично, но всем пассажирам было

неловко. Они тоже хотели  пьяными быть, чтобы

кое-что позабыть.

Космический верлибр

Как тебе кажется, это то, что нам надо? Или я ошибаюсь.

Это Сатурн, или Марс, или копыта Кентавра?

С похмелья никак не разберу. Эти планеты...

Знаешь что, в конце концов давай-ка  посмотрим

карту, там все обозначено. И наш маршрут, и

эти чертовы планеты.

Закури, это помогает. Я с этим идиотом все нервы истрепал.

Я так хотел попасть в этот рейс, а он все говорил,

что, ты, ненадежный, пьешь, мол, много.

Извини меня, но дурак он, наш шеф.

Ты умрешь, и я умру. Но еще не утро.

Нет, ты послушай, так говорят все родители.

"Если ты будешь так продолжать, то из этого не

получится ничего путного". Послушай, черт возьми,

вот незадача. Так говорят все родители.

Послушай, они тебе так говорили? Мои родители

были молоды, когда говорили мне это.

Но послушай, черт возьми, как они могли все предвидеть

в свои двадцать лет?!

Один поэт читал стихи. И у него изо рта, как

из тоннеля, вылетали экспрессы метафор, рифм и эссонансов.

Потом он замолчал, и залил тоннель вином, водкой

и пивом. Сообщение между пунктами А и Б прекратилось.

Ну, о чем ты говоришь? Конечно, я согласен. Все

твои условия я принимаю.  Кроме одного: я буду

приходить когда захочу, я буду пить с кем захочу,

 я буду уходить когда захочу. Ты не согласна?

И совершенно напрасно. Если хочешь - я замолчу.

Старая мельница качает крыльями. Это памятник

Дон Кихоту.

Ты качаешь бедрами. Это памятник мне.

Старый человек стал таким старым, что всем было

неизвестно, почему он еще жил. А он все ходил по

картинным галереям и рассматривал старые картины.

Однажды к нему подошла девушка и сказала:

"Дедушка, у Вас не найдется спичек?"

Он ответил: - "Спичек у меня нет, но есть некоторые

соображения насчет Пикассо".

История про большого  человека заканчивается, как водится, смертью.

О нем все скорбят, и ставят ему памятник.

Но сколько диссертаций и исследователей крутятся вокруг него,

что трудно понять, как нужно жить:

так, как жил он, или так, как предлагают исследователи.

Но важно одно, и очень отрадно, что его творческий метод

никому не известен.

 

ВЕСНА ДАВНО УЖ ПОЗАДИ

Весна давно уж позади,

и лето красное далеко.

В осенний вечер не сиди

и не смотри на дождь из окон.

Войди в осинник золотой,

неторопливость увяданья

откроет вдруг перед тобой

природы честность и старанье.

Усталость легкую пойми,

ведь это вовсе не усталость,

а сожаленье, что с людьми

осталось быть такая малость.

Беда не в горести разлук,

не в смене ложи или крыши,

не в том, что слышен сердца стук,

а раньше ты его не слышал.

Не в том печаль, что рвется нить,

а ты в судьбе не наловчился,

а в том, что и любить и жить

ты так недавно научился.

 

ВЕЧЕРИНКА

Накрывают на стол девчонки,

А ребята стоят руки в боки.

Представляю я очень четко,

Чем закончится эта попойка.

Уговаривать девочек будут

Выпить лишнюю рюмку парни,

А потом станет плохо Люде,

И ребята станут нахальней.

Зашуршит в углу радиола

И Наташу с маленькой Любой

Перепутает пьяный Никола,

Перепутает руки и губы.

А затем я возьму гитару

Запою я тихо и грустно,

Что хотя и хороший я парень,

На душе и на сердце пусто.

А потом я спою про мальчишек,

Все о том, что жениться им рано,

И о том, чтоб не пили лишку,

А особенно в ресторанах.

А потом и ночник погаснет,

Захрапит перепившая братия.

Все им в жизни так просто и ясно,

А с меня и гитары хватит.

В полуночной и лунной бессоннице

Я бренчу на разбитой гитаре.

И ко мне, как к любимой клонится

Нежный фикус, пьяный и старый.

 

ВЕШНЯЯ ЗЕМЛЯ

Над вешнею землею

Дожди уже прошли.

Несется лань стрелою

И пляшут журавли.

И жаворонка пенье

Под крышей голубой

Печали и сомненья

Развеет нам с тобой.

И радужные своды

Заполнит птичий гам -

Великая природа

Нисходит в сердце к нам.

Любовью бесконечной

Природа воздает

За то, что в небе вечном

Ей песню стриж поет.

За то, что носят льдины

По свету медвежат

И гордые павлины

От нежности дрожат.

За то, что в миг единый,

За то, что в миг любой,

Как в песне лебединой,

Прославлена любовь.

 

ВЛАСТЬ

Слепа богиня правосудья,

все боги слепы и глухи...

И люди в маленькой посуде

несут огромные грехи.

Больное, призрачное тело,

полубезумные мозги -

набиты блефом до предела,

страстями жадной мелюзги.

И генералы, и министры,

и разных рангов вожаки -

летучей глупости канистры

и эгоизма сундуки.

И суть общественных формаций

есть отражение страстей,

многоразличное у наций

как организменных частей.

Всегда сочувствия порывы

в крови топились, как щенки,

охотники на справедливых

приклад держали у щеки.

И победителем не станет,

кто чести верен до конца, -

махнут историки местами

легко Иуду и Христа.

И ничего не переделать,

где неестественный закон

законодательное тело

впихнул в безвыходный загон.

Где быть не может вариантов,

всегда тупеют мудрецы,

плодят наследников-мутантов

правдоискатели-отцы.

Утолить страсть -

убивать всласть,

искупить грех-

развратить всех,

содержать рать -

унижать, врать.

Удержать власть -

продолжать красть.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ ФЛОТИЛИИ

Припев: Красный кораблик, синий флот

        Прямо к берегу плывет,

        Белые мачты, паруса,

        Флаг под небеса.

А капитан с улыбкой

Держит в ладошке рыбку,

Курит большую трубку,

Грозно кричит он в рубку:

"Эй, убирайте галсы,

Брамсы, бушприты, фоки.

Живо подайте галстук,

Слышите, лежебоки!"

Припев.

На берегу улыбки,

Трубы звенят и скрипки.

А в середине лета

Все так смешно одеты.

Весело, разноцветно,

Дети грызут конфеты,

Машут они флажками

И распевают сами:

Припев.

А капитан улыбку

Прячет в усах огромных,

Пальцем кривым и липким

Трогает нежно воздух

Скоро он будет дома,

Должен он быть серьезным.

Это не удается,

И капитан смеется.

Припев. 

 

ВОСПОМИНАНИЯ В МИХАЙЛОВСКОМ

Бывают на земле такие времена,

что мрака с разумом кровавая вендетта

проходит как незримая война.

Такое время - горе для поэта.

Вот все, что есть: природа, мысль и плоть,

бери и пой, зеркально отражая.

Но не пытайся форму расколоть,

не лезь в глубины, суть преображая.

В отдельный миг та правда, что дана

как перламутр холодный винограда

ждет смерти, воскрешения вина.

В вине есть прелесть медленного яда.

И тот благословенный переход,

незримый миг преображенья формы

и есть тот поэтический полет.

Прекрасное всегда живет вне нормы.

Но если жизнь стоит на тормозах,

безвременье рождает антиподов.

Одни мудрят и гибнут на глазах,

расплющив лбы о каменные своды.

Другие, что слабее и умнее,

недвижимостью сделав недвижимость

живут всегда хозяевами в ней,

уверовав в свою непогрешимость.

Но третьи есть. И их велик удел.

И над возней и мелким мельтешеньем

они встают, презрев любой предел,

не требуя наград и утешенья.

И если есть в поэзии цена -

она имеет вес такой свободы,

которая сравнится лишь одна

с неторопливой мудростью природы.

 

ВОСПОМИНАНИЯ О ШКОЛЕ

Поздняя осень, пожухла трава,

ветер качает уснувшие ветлы.

памятью легкой полна голова,

сердце наполнилось юностью светлой.

Чистые классы пусты и тихи,

странствует солнечный зайчик по карте.

белые с досок не стерты стихи,

и разрисованы старые парты.

Вновь облетела листва с тополей,

осень за осенью быстро промчится,

учат учить своих учителей

ученики, не успев отучиться.

Это пора умирающих трав,

это пора воскресающих истин.

вымоет осень науки с утра,

как живописец рабочие кисти.

Школьной премудрости кончится срок,

новые истины время состарит,

жизнь преподаст за уроком урок,

но расписанья на них не составит.

Чтобы судьбу, как задачку, решить,

мало постигнуть азы мирозданья:

есть еще образованье души -

самое высшее образованье.

Школа пролетела, словно час,

школа - это жизни первый класс,

школа - арифметика судьбы,

школа - эти годы не забыть.

 

ВОТ ТАКАЯ-ТО В ЖИЗНИ МОЕЙ ЕРУНДА

Вы, представьте, какая случилась беда,

Потерпел пораженье в важнейшем я споре.

На Босфоре я не был почти никогда,

Но спешу, как пролив, все в какое-то море,

Вот такая-то в жизни мой ерунда.

Вы представьте, в мои молодые года

Я рассеянным был, словно по ветру пепел,

И от мыслей на лбу закипала вода,

И познавшим печаль я казался нелепым.

Вот такая-то в жизни моей ерунда.

Удивительных глаз голубая слюда

Отражала меня молодым и невзрачным.

И не мог я пройти не оставив следа,

Потому что для опытных глаз я казался прозрачным,

Вот такая-то в жизни моей ерунда.

Вы представьте, что слов золотые стада

Я пасу на бескрайней равнине метафор.

И журчит по страницам золотая вода,

И последние книги достал я из шкафа.

Вот такая-то в жизни моей ерунда.

Вы поймите, что это совсем не беда,

На дороге моей я лежал, как подкова,

И прибила над дверью своей навсегда

Меня женщина эта, ну что ж тут такого.

Вот такая-то в жизни моей ерунда.  

 

ВПЕРЕД МОЙ ДРУГ

Не нужно, не спеши, и разочарованья

Зарытый в сердце клад наивным не дари.,

Наш век нам воздает, но ждет от нас стараний.

Теряя верхний слой сверкают янтари.

Полсвета между дел ты обошел когда-то,

Но в дебрях душ людских блуждаешь до сих пор.

И ты не генерал, и мысли - не солдаты,

Но нужен им порой тактический простор.

Припев: Вперед, мой друг, вперед,

        Достаточно эмоций!

        А драндулет мечты

        Способен на полет.

        Увидим с высоты,

        Чем это обернется.

        А что нам остается? -

        Вперед, мой друг, вперед!

Какая же любовь тянуться будет вечно? -

Когда она в тепле - не избежишь потерь.

Не стоит на друзей надеяться беспечно,

А чтоб узнать врагов - держи открытой дверь.

Пленительных стихов изысканные рифмы

Ты повторяешь вслух, закрыв глаза, как крот.

Слова простых молитв беззвучно повторив, мы

Выходим на восток, смешав с дождями пот.

 

ВСЕ ЭТО ВРЕМЕННО

Я вдруг понял, что это сон все,

Жизнь проспать - ну какой резон?

Голова моя, точно солнце,

Покатилась за горизонт.

До сих пор, а вот сколько лет уж,

Самому себе я светил.

И для автопортрета ретушь

Я одалживал у святых.

        Все это временно, все это временно,

        Успокоение самоубийц.

        Нынче Россия опять беременна

        Сочинителями небылиц.

        Все своевременно, все своевременно,

        Женские волосы под звездным дождем.

        Вечно Россия кем-то беременна,

        Либо поэтом, либо вождем.

Я сегодня совсем тверезый,

От похмелья жажда неистова.

Но не пью я сок березы,

А целую ей колени и  листья.

А глаза - две бездонные бочки,

Сыплю в них города, дома....

Горы, лица белые ночи

И зачитанные тома.

 

ВСТАНЬ ПОРАНЬШЕ, МАЛЬЧИК МОЙ

Встань подальше, мальчик мой,

Разглядеть тебя хочу я.

Как отважно мне самой,

Если я с тобой пойду

        Я знаю, что там, далеко за горами,

        Ходит жираф с большими ушам,

        Он хитрых охотников видит далеко,

        И прячется в джунглях, скрытых протокой.

До чего ж ты сладко лжешь, сладко,

До чего же ты хорош, шоколадка

        А знаешь ли там, где Атлантика плещет,

        На волнах качаются разные вещи.

        Там белый прекрасный корабль затонул,

        А люди на нем не боятся акул.

Подожди-ка в сердце нож, в сердце.

До чего же ты хорош, шоколадка

 

ВСТРЕЧА

Вы улыбнулись мне печально -

Я притворился, что не понял.

Вы удивились, и плечами

Изобразили, как Вам больно.

А я без слова, без движенья

Воспроизвел непониманье.

Вы осознали положенье,

И стали равнодушны крайне.

И думал я: - "Чего Вы ждете?"

Вы думали, чего я жду.

Я ждал, когда же вы уйдете,

А Вы когда же я уйду.

 

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ

Далеко-далеко, где пенные волны

Как белые кошки бегут по воде,

Где камни как старцы, лохматы и солоны,

И прячутся крабы у них в бороде.

Сквозь штили и штормы на старой посудине

Под солнцем, под звездами в радуге брызг.

Плывут, чертыхаясь, соленые люди,

От долгого странствия пьяные вдрызг.

Припев: И где бы ты не был,

        В какое бы горе,

        В какую беду не попал бы -

        Держись!

        Одно у нас небо,

        Одно у нас море,

        И в жизни одна только

        Жизнь!

Далеко-далеко, где колокол-солнце

Набатом полдневным долбит в черепа,

Где люди все шурятся, словно японцы

И варят супы из больших черепах,

Они пришвартуют, разгрузят посудину,

И снова нагрузят для новых дорог.

И в городе этом соленые люди

Всех женщин полюбят и выпьют весь грог.

Припев.

И снова отправятся в путь корабелы.

Посудина их не скрипит, а поет.

Они называют ее каравеллой,

И драят и чистят как лошадь ее

Живут и умрут они в этом просторе

Не бросив нигде навсегда якоря.

И хлещет им в лица холодное море

И терпкие вина в крови их горят. 

 

ВЫ ВИДЕЛИ ЗМЕЮ

Вы видели змею, согретую на груди?

Вы знаете, как эта змея может стать драконом?

А у змеи одна голова,

А у дракона голов миллионы.

За все и всегда отвечают солдаты,

Солдаты в окопах не гибли давно.

Давно не алели пожаров закаты

И не расплывались кровавым пятном.

Давно не алели чумные рассветы,

Давно не валились как трупы дома,

А если опять завербуют в солдаты,

А если коричневой станет чума?

А может история просто злословит,

Что нету дорог, обгоревших столбов?

А если есть сердце - так это Толстого,

И порохом пахнет от этих костров.

А если опять маршируют подонки

Вопя, задыхаясь, заклинанья цитат?

Вопрос перемирия становится тонким,

А что, вы опять ждать хотите ответа, солдат?

Вы скажете, мысль надумана и не нова,

Вы скажете - ложь, змее не стать драконом.

А все ж вы запомните: у змеи одна голова,

А у дракона голов миллионы.

 

ГИТАРА

Сегодня нечего сказать друг другу,

Все давно нам ясно.

Чего не поняли глаза,

Все сердце поняло прекрасно.

Пришли иные времена,

Не стоит вспоминать о старом.

Довольно песен и вина,

Пускай звучит одна гитара!

С какой бы радостью порой

Не встретился бы я на свете,

Я знал, что счастье и покой,

Своей негромкою игрой

Развеют струны эти.

Послушай, как поет струна,

Глубокий бас ей тихо вторит.

Беседуют он и она,

Гармония в их разговоре.

Они искусною рукой

Подстроены друг к другу честно,

Меланхолический покой

Звучит в мелодии известной.

И словно волны о причал

В тугих аккордах бьются руки,

Сменяют русскую печаль

Фламенко пламенные звуки.

Как важно чтобы меж собой

Держали струны строй надежно,

И не играли вразнобой

Как мы, мой друг, спасаясь ложью.

Какой бы горести порой

Не встретил я на свете,

Я знал, что счастье и покой

Своей негромкою игрой

Навеют струны эти.

Два солнца с луной посредине,

Лады - для поэзии лесенки.

Светильник в руках Алладина,

Где джиннами прячутся песни.

Любви наша школьная парта,

Юнцов несмышленых бравада,

Вселенская искренность бардов,

Усталым и мудрым награда,

Гитара, гитара, гитара,

Гитара, гитара, гитара.

Оркестрик бродяг и скитальцев,

На вид и легка и послушна.

До крови изранены пальцы

У тех, кто познал свою душу.

Трезвучье, звенящее просто,

Цыганская пьяная сила,

Фламенко тревожная россыпь,

Тоска бесконечной России

Гитара, гитара, гитара,

Гитара, гитара, гитара.

Ковчег мой в житейском потопе,

Под сердцем дрожащая дека,

Соавтор великих утопий

Судьба и семья человека.

Смертельные раны порою

Сквозь кузов по песням героев

И вновь на просторах  астральных

Звучат твои песни хрустально

Гитара, гитара, гитара,

Гитара, гитара, гитара.

 

ГИПНОПЕДИЯ

Метод обучения во сне

После многих лет экспериментов

Получил признание в стране,

Стал особо модным у студентов.

Спрятав все учебники в сундук,

Вскладчину купив магнитофоны,

В сладком сне грызут гранит наук

Будущие Омы и Ньютоны.

Сон у них спокоен и глубок,

И без всякой умственной нагрузки,

Утречком студент уже, как бог,

Шпарит по-английски и французски.

Говорят, что за год овладеть

Всей программой вузовской не трудно.

Если научиться, как медведь,

Спать с зимы до лета беспробудно.

Как в науку легок станет путь!

Спи себе под тихий шорох ленты.

Можно первокурсником уснуть,

А проснуться член-корреспондентом.

Метод обучения во сне

Стал предметом споров и дискуссий.

Но оставим споры в стороне,

Старый метод больше нам по вкусу.

Ничего не надо покупать,

Ни магнитофон и не приемник.

Если днем на лекциях не спать,

Тоже можно кое-что запомнить.

 

ГОЛУБЕЮТ К МАЮ СЕРЫЕ ГЛАЗА...

Голубеют к маю серые глаза.

Почему я раньше этого не знал?

и под фонарями бродят вечерами

с синими глазами серые глаза,

Солнце, словно кошка, теплым языком

лижет мне ладошки, опьяняет сном.

И по тротуарам, деревянным, старым,

я брожу с гитарой. Босиком.

Опадают листья, пожелтел рассвет,

воздух влажный, чистый. Новых песен нет,

и под барабаны дождей неустанных

я пою весенний и смешной куплет

Снег скользит по спинам шапок-медвежат,

на ресницах иней вытемняет взгляд.

Надевайте шубы и целуйтесь в губы,

на морозе в губы по сто раз подряд

В марте для капелей не хватает нот,

в марте все сосульки сладкие, как мед.

И по лужам хрустким переулком узким

медленно и грустно пьяница бредет.

 

ГОРОД

Город, город, город,

Ты татарин, я русский князь.

Я в плену, и тебе я дорог,

Ты натешишься мною всласть.

Припев: Отпусти ты меня, заплачу,

        Запою в проводах, заплачу.

        Улечу, улечу, улечу,

        Не хочу, не могу иначе.

И не то, чтобы я устал,

Люди, люди, асфальт и лужи.

Среди многоэтажных скал

Я не нужен тебе, я не нужен.

Припев.

А люблю я лесную Русь,

Ты прости меня, голый город.

Не вернусь, не вернусь, не вернусь

В этот город - зеленый голод.

Припев.

Только годы идут, идут

Все в делах и заботах важных.

И размеренную маяту

Коронуют венцом бумажным. 

 

ГОРОД

Этот город есть где-то рядом здесь.

Только может в измерении другом.

Там дома без стен

И дано не всем

Побывать в чудесном городе таком.

Только подожди

Под его дожди

То, что думаешь, ты должен вслух сказать.

Город без машин,

Лица без морщин,

Вместо окон - просто добрые глаза.

Там любой малыш

Достает до крыш,

А в садах цветут забытые слова.

Там великих нет

И ни дат, ни лет

Не считают не законы ни луна.

Чтоб туда попасть

Не поможет власть,

Нужно просто заглянуть за сотню лет.

Там такой народ -

Отдает за вход

Все, что было, все, что есть и даже нет.

Так из года в год

Город все растет

И полно о нем по миру небылиц.

И настанет день -

Он для всех людей

Станет вдруг как небо синее для птиц.

 

ГОРЫ И ГЛУБИНЫ

Не люблю я величавых гор,

горы у людей воруют небо.

Я люблю свободу и простор,

и поля, беременые хлебом.

Жадный взгляд не терпит пустоты,

на равнинах жить неинтересно,

и неодолимость высоты

тянет самых сильных в неизвестность.

Горы, горы, ветры льдины,

пропастей бездонный срез,

вы, зеркальные глубины

в черном омуте небес.

Высота не испытает всех,

есть еще надежда на веревку,

но она порой отпустит грех -

люди это выдумали ловко.

Можно, надышавшись высотой

и сойдя с вершин, как с пьедестала,

на равнинах жизнью жить пустой,

вспоминая подвиги устало.

Горы, горы, ваши кручи

опустились в синеву.

Глубина влечет и мучит,

звезды падают в траву.

Путаем мы часто фронт и тыл,

следствием считаем мы причины.

Я в себе глубины не открыл,

хоть и подошел уже к вершинам.

И стыдливо прячу в глубину

мысли, что надеждами вершили.

Может, лучше раз пойти ко дну,

чем сто раз подняться на вершины.

Горы, горы, в высоте я

вижу, где белым-бело

приковали Прометея

для забав и для орлов.

 

ГРАНИЦЫ

Падают, падают, падают звезды,

Но до земли не пускает их воздух.

Это граница, где звезды сгорают,

Там, где встречаются тучи с горами.

Припев: Север из светло-зеленого ситца,

        Сиреневый запад, восток голубой.

        Слева граница, справа граница,

        Но нет границ над головой.

Строго из детства шагаем мы в старость.

Сколько еще прошагать мне осталось?

Я не считал бы, когда не мешали

Мне обойти этот маленький шарик.

Припев.

В Азии встану я левой ногой,

Ну, а в Европе, естественно, правой.

Правый мой глаз голубой голубой.

Левый же грустный, как письма от мамы.

Пусть будет граница у суши и моря,

У жизни и смерти, у счастья и горя.

Только для ветра, только для птиц,

Только для радости нету границ.

 

ГРОМ УДАРИЛ

Гром ударил, грохот, щепки,

Охнул дом - и пополам.

Все стоят, все сняли кепки,

Где же нынче жить-то нам.

Припев: Но все равно на этот век,

        Который что-то стоит,

        Всегда найдется человек,

        Который дом отстроит.

        Есть такие человеки,

        Им бы жечь все, да громить.

        Но есть такие человеки,

        Им бы все дома рубить.

Бомба с неба, грохот, щепки,

Охнул дом - и пополам.

Все стоят, все сняли кепки,

Где же нынче жить-то нам.

Припев.

Верю я, настанет время,

У любого будет кров.

Мы по всей земле настроим

Белокаменных домов.

Припев: Но все равно и в этот век,

        Который что-то стоит,

        Опять найдется человек,

        Который дом отстроит.

        Сдохнут эти человеки,

        Им бы жечь все, да громить.

        Но останутся на веки

        Те, кому дома рубить.  

 

ГРУСТНАЯ И НЕПРИКАЯНАЯ

Случалось ли тебе воображать, Агата,

Что ты из города, из черных жалких нор,

В моря лазурные умчалась безвозвратно

В прозрачно-голубой и девственный простор.

Случалось ли тебе воображать, Агата,

Воздай за долгий труд, бескрайний океан.

Какие демоны в своей игре бесцельной

Одушевят стихий грохочущий орган?

Тебя возвышенной учили колыбельной,

Воздай за долгий труд, бескрайний океан.

Скорей на поезда, под паруса фрегата!

От этих улиц прочь, тут грязь из наших слез.

И рвется подчас твой скорбный дух, Агата,

Из мира, где царят обман, разбой, донос

Туда, на поезда, под паруса фрегата

Из мира, где царит обман, разбой, донос.

О, как ты стал далек, утраченный Эдем!

Где синий свод небес прозрачен и спокоен,

Где быть счастливыми дано с рожденья всем,

Где каждый, кто любим, любимым быть достоин.

О, как ты стал далек, утраченный Эдем!

Свидетель первых встреч, Эдем еще невинный,

Объятья и цветы, катанье по реке.

И песнь и треньканье влюбленной мандолины,

И вечером вина стаканчик в уголке.

Свидетель первых встреч, Эдем еще невинный.

Для чистых  радостей  открытый детству рай.

Он дальше сказочной Голконды и Китая,

Его не возвратишь, хоть плачь, хоть заклинай

На звонкой дудочке серебряной играя,

Для чистых радостей открытый детству рай.

 

ГРУСТНЫЙ ЗАЯЦ

Трам-пам-пам, трам-пам-пам,

Лупит заяц в барабан

От рассвета до рассвета

Ровно десять лет подряд.

И ему работа эта

Надоела, говорят.

Дома ждет его зайчиха

И огонь в печи горит.

Говорит ей заяц тихо: -

"Надоело", - говорит.

"Понимаю, - очень грустно

Соглашается жена,

Только все-таки капуста

Днем и вечером нужна.

Я, конечно, знаю тоже,

Что искусства в этом нет,

Но платить нам надо все же

За ручей и лунный свет.

Так что ты не задирайся

И не прыгай высоко.

И, пожалуйста, старайся,

Бей там в этот, как его".

Уши дремлют на подушке,

День рабочий позади.

Барабанной колотушкой

Сердце мечется в груди.

Заяц спит, смежив ресницы.

И, конечно, видит сон.

Зайцу долго-долго снится

Золотой аккордеон.

 

ДВА ГОДА СВОБОДА

Два года свобода, один я опять.

Кого захочу - могу целовать,

Куда захочу - иду не спеша,

Не мучает ревность спокойна душа.

Гуляю с девчонкой - чужою женой,

Гладенькой, черной, и страшной собой.

Плююсь и ругаюсь, с товарищем пью,

Любить не стараюсь, люблю - не люблю.

Скандалы и ревность - живет же народ.

Неверность, неверность свободу дает.

Свобода, свобода - один я опять,

Кого захочу - могу целовать.

Но правда бывает, когда перепью

Опять забываю свободу свою.

И снова я вижу любимой глаза,

Сиянье которых  люблю я всегда. 

 

ДВЕ ЖЕНЩИНЫ

Две женщины - одна светла и величава,

Другая - утонченна и смугла.

явились мне без зова, для начала

расстроив мои мысли и дела.

Какой прекрасный случай и печальный -

я не достоин ни одной из них,

их чистоты - высокой, изначальной...

Но я люблю, и сразу их двоих.

Как юность нам с небрежной простотою

Дарует единенье душ и тел,

так зрелость уязвима красотою

и чувствует сближению предел.

Ни слова лишнего, ни жеста, ни касанья,

а лишь случайный, робкий взгляд стремглав,

но исподволь глубокое вниманье

к великой сути их простых забав.

Что блага все, что вера и что слава?

Когда б на них двоих я променять все смог...

Двоих люблю - но разве это слабость?

И Зевс вот так страдал - а он был Бог.

И стал я им служить, и жизнь я строю,

Как их капризы мне велят порой.

Назвал я Музыку - любимою сестрою,

Поэзию - любимейшей сестрой.

 

ДВЕ СТАИ

Как клином журавли летят - взгляни,

Уже тогда их тучи провожали.

В тот дальний трудный путь, когда они

От прежней жизни к новой отлетали.

Они летят со скоростью одной

И журавли и тучи, в те же дали.

Журавль и туча делят меж собой

Просторы неба, рядом пролетая.

И продолжают свой полет двойной

Друг друга ни на миг не покидая.

И только ветер чувствуют сквозной

И лишь парят и тают эти стаи.

Так пусть несет их ветер в никуда

Соседствующих в дальнем поднебесье.

Им никакая не грозит беда,

Пока две стаи остаются вместе.

Они уберегутся без труда

От ливней ледяных и от кручины.

Летят они сквозь дни, как сквозь года, -

Неразлучимы и неразличимы.

Куда и от кого от всех на свете,

Давно ли так летят две стаи эти?

Недавно. А расстанутся так скоро,

Пусть ветер будет им в пути опорой.

 

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ СТРАНИЦА

В этой книге только лица, только музыка и свет --

Девятнадцатой страницы в этой старой книге нет.

Ты листаешь и листаешь, ищешь наши времена,

Натыкаешься местами на чужие имена.

Теперь это ясно -- мы жили прекрасно,

Не чувствуя времени бег,

Не зная покуда, что в этом и чудо,

Которого хватит на век. 

Узнаешь чужие лица, забываешь край родной,

Помнишь, там мы как-то жили жизнью, кажется, одной.

Ели хлеб и пили воду, говорили до утра,

В сумасшедшую погоду уходили со двора.

Ты листаешь бесконечно эту книгу прошлых дней,

Пробегая быстротечно жизни прожитых людей.

На исчезнувшей странице, девятнадцатой, мой бог,

Наша вечная столица под названием любовь.

 

ДЕЛЬФИНЫ

Над мачтами клин журавлиный

влетает в медовый восход,

а прямо по курсу - дельфины, дельфины,

веселая стая плывет.

        Так дали зеленой долины

        мелькают на кадмии гор,

        над грузной волною

        взлетают дельфины,

        чертя траекторий узор.

        Дельфины, дельфины,

        дельфины, дельфины,

        чертя траекторий узор.

Как звезды, леса и равнины

чужды суеты и молвы,

вы дети Вселенной, дельфины, дельфины,

и меньшие братья мои.

        Не раз подрывались на минах

        плывя впереди корабля,

        дельфины, дельфины,

        дельфины, дельфины,

        не знавшие слово "земля".

В сомненьях и вере едины,

невидимы в стае своей,

мы тоже дельфины, дельфины, дельфины

огромных своих кораблей.

        В пути попадаются льдины

        и отмелей гиблых поля.

        Но все же дельфины,

        дельфины, дельфины

        плывут впереди корабля.

        Дельфины, дельфины

        Дельфины, дельфины

        плывут впереди корабля.

 

ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ, ВЕЩИ, ВЕЩИ

Пейзажи, ландшафты и виды в придачу,

поля и леса - благодать! -

Согретые солнцем курорты и дачи -

полжизни за это отдать.

И восходы - загляденье! -

и закаты я люблю,

но природа стоит денег:

каждый листик по рублю.

Запах сена, дух озона,

на веранде летний день

стоит денежного звона.

Деньги, деньги, деньги, деньги.

На березе все сережки,

корабли в морской дали

это "трешки", это "трешки"

и рубли, рубли, рубли.

Мы честно справляем наш долг, нашу службу,

но часто работа нам - казнь.

и нету прекраснее долга, чем дружба:

взаимная это приязнь.

Удовольствие простое

бретешь не без труда:

друг - он тоже денег стоит,

и не малых иногда.

За столом ночные бденья,

благомыслие земли,

потребленье, потребленье.

Все рубли, рубли, рубли.

Возвышенье, продвиженье,

если что-то есть в кармане, -

это дружбы продолженье.

Money, money,money, money.

Идеи и вещи на всем белом свете,

и грешная плоть, и святая душа

подвластны монете, монете, монете,

ни шагу не ступишь нигде без гроша.

И расчеты нас тревожат,

кто купил, а кто продал,

подешевле, подороже.

Люди гибнут за металл.

И за фирменную тряпку,

и за джинсы и дубленку

продаем родного папку,

дедку с бабкой и сестренку.

Голос страшный, голос вещий

нас зовет в свои владенья.

Вещи, вещи, вещи, вещи...

Деньги, деньги, деньги, деньги.

 

ДЕТСКАЯ ЛЮБОВЬ

А по улочке ветер шатался,

А по улочке девочка шла.

Та, которую я дожидался.

Та, которая рядом жила.

Ясноглазый, худой и вихрастый,

Ничьему не подвластный суду

Для нее хризантемы и астры

Добывал я в соседнем саду.

Я с ней рядом гулял по аллее,

И дистанцию я соблюдал.

Лишь предательски щеки алели,

Будто кто-то пощечину дал.

Заикаясь от страха, смущенно,

Вдохновенно я так говорил

О четвертом законе Ньютона,

И о том, кто такой гамадрил.

Сердце SOS выбивало морзянкой,

Я до дома ее провожал,

Называл я ее марсианкой,

И ладонь на прощание жал.

Говорил я нескладно и жарко,

Что всю жизнь ее буду любить.

Был смешной я. А все-таки жалко,

Что таким мне уж больше не быть.

 

ДЕТСТВО

Мне часто гадали, гадали мне часто

Удачу, богатство и даже невесту,

А мне бы чуть-чуть беззаботного счастья

И детства, и детства, и детства в наследство.

Мне ни к чему и богатство и слава,

Ни так уж и очень нужна мне невеста,

Мне только вдохнуть бы,

Пусть маленький самый

Березовый ветер, простой словно детство.

И к маме в колени, под теплые руки,

Как часто бывает обидно и трудно,

Прости меня, мама, прости меня, мама,

Не ставь меня в угол, не ставь меня в угол,

Ты вновь сосчитай на лице мне веснушки,

Пусть рыжий мальчишка в глазах твоих синих

Смеется сквозь слезы, сломалась игрушка,

Погладь меня, мама. Спасибо, спасибо.

 

ДИССЕРТАЦИЯ

Я десять лет назад закончил медицинский.

Я шизофреников лечил и разных психов.

Жена не женщина - Венера Медицейская

И через это помешался я тихо-тихо.

А началось с того, что мой профессор Патрушев

Говорит: - "Ты, Вася, опытный у нас психиатр уже,

А жена твоя настолько красавица адская,

Что пора тебе писать диссертацию.

Ведь на сто-то пять такую женщину

Не удержишь, - говорит, - надо триста, не меньше уж.

Ну а с темой, - говорит, - это легче нам.

Что-нибудь про алкоголь, эпилепсию".

Ну и сел, и написал диссертацию.

Лет за пять, или за шесть постарался я.

Дело, как сейчас помню, было летом,

И поехал я в Москву к оппонентам.

А дискуссии у нас в ресторанах все,

Я вообще не пью, хоть надо, да рано мне.

Я еще не кандидат, и тем более,

Что и тема-то моя про алкоголиков.

Оппоненты сильны в этой теме-то,

Доктора наук, а пьют как академики.

Ну и крали у них тоже пегие,

И приехал домой без копейки я.

А жена моя, конечно, в амбицию,

Не привез, мол, ничего из столицы я,

Мол, пальто там и другую амуницию,

До чего, мол, дошел, опустился я.

Ну а я ей про науку, диссертацию,

А она мне говорит: - "Не старайся, мол.

Не поверю, - говорит, - ну ни за что тебе,

Я носок тебе за это не заштопала".

И пошел я в носке этом с дырочкой

В магазинчик, занял трешку и за бутылочкой.

А отсюда и пошло, братцы-тетеньки!

На защиту я явился чуть тепленький.

А совет тогда решил, что набрался я

Для науки, так сказать для иллюстрации.

Были все потрясены и взволнованы,

Что проблему я решаю - по-новому.

А один из ОММ сказал,  что можно

Так лечить совсем безнадежных.

Проголосовали единогласно.

А отсюда и пошло, братцы-тетеньки!

Целый месяц я хожу, ну чуть тепленький.

Начал брать взаймы, дошел - по полтиннику!

А теперь вот нахожусь в этой клинике.

И лежу уже здесь полгода я,

И лечит меня моим же методом.

Но не помогает.

А жена моя, подруга верная

Мне приносит втихаря вермута.

 

ДЛЯ ЧЕГО ЖЕ НАМ НУЖНЫ ДОРОГИ

 Для чего же нужны нам дороги,

Не одна, и не две, очень много?

Мы по ним от обид и тоски

Режем жизнь на куски, на куски.

А потом остаемся на острове

Осознав неожиданно остро так,

Что напрасно гремели доспехами,

Что опять не туда мы заехали,

Что опять мы себя в одиночестве

Называем по имени-отчеству.

И что вовсе не нужен нам

За полжизни накопленный хлам.

Бросьте в прошлое ваши пожитки,

Не жалейте, что за полжизни!

И в ладошку немного  лучей

Зачерпните - и в путь скорей!

Ваши руки должны быть свободны,

Чтоб подать их кому угодно.

Вот и все, и преград вам нет.

Ваш багаж - только солнечный свет! 

 

ДОВОЛЬНО СЛОВА И НАМЕКА

Довольно слова и намека,

чтоб малый камушек с горы

увлек огромные миры,

и обнажилась подоплека.

Так чувства все обнажены,

и так убыстрены до боли,

что страшным звоном колоколен

полны минуты тишины.

Скажи, что время бестелесно,

и ты сознательно солжешь.

Его трясет такая дрожь,

что с неба пот струится пресный.

Незримым ангелом небесным

оно вспорхнет, лишь ты придешь. 

 

ДУХИ

Мы духи... духи... духи...

Живем на свете вечно,

К земным страданьям глухи,

И потому беспечны...

Припев: Вам бы пузо набить, вы животные.

        Нам бы в небе парить, мы бесплотные.

        У людей жизнь какая? - Греховная.

        А у духов какая? - Духовная.

Мы духи... духи... духи...

Подвластны лишь стихии.

Не верьте, люди, слухам,

Что, дескать, мы - плохие...

 

ДОЖДЬ

Мы остановимся с тобой

В конце земной дороги длинной.

Замрем на бегу, обернемся.

И вспомним все дожди и ясные все дни,

И этот парк старинный,

И в сегодняшний дождь вернемся.

Дождь, словно сотни тонких флейт.

Дождь над просторами полей,

Дождь, дождь.

Дождь, дождь над лентами дорог,

И белый свет насквозь промок.

Дождь, дождь.

Мы встретились с тобой, как небо и земля

В дождливый вечер.

Расставались потом и встречались.

Казалось мне тогда, и кажется сейчас,

Что это будет вечно:

Наши радости и печали.

Дождь, для земли он как вино.

А сколько нам дождей дано?

Дождь, дождь,

Дождь. Все сливается вдали.

Дождь - встреча неба и земли.

Дождь, дождь.

 

ДУША И ТЕЛО

Из двух частей мы состоим,

неравных в весе и значеньи:

из тела, духа, а мучение

дано в противоборстве.

Несчастий наших в том причина,

что дух стремится ввысь, вперед,

телесное, наоборот,

нас тянет в страшную пучину.

Но расстается тело с духом,

когда земля нам станет пухом,

и дух взирает с высоты,

с насмешкой скорбной и блаженством,

на то, что звал он совершенством -

на человека суеты.

И духов дивный хоровод

летит, смеется и поет:

"Мы плывем по небосводу,

по земле ползете вы.

Обрели мы здесь свободу,

ну, а вы - увы-увы.

Ваши общества убоги:

с кем-то выпил - тот и друг.

Здесь же ангелы и Боги

так и шастают вокруг.

Вам бы пузо набить колбасой и лапшой,

нам бы в небе парить огромной душой.

У людей жизнь какая? - телесная!

А у духов какая? - Небесная!

 

ДЯДЕНЬКА ХРУЩЕВ

Фига два поешь в столовке

На четырнадцать копеек,

И в глазах от голодовки

Дальний свет Кассиопеи...

Припев: Играй оркестр, восьмой семестр

        Никто не ест досыта.

        И нищ и гол мой рок-н-рол

        Разбитого корыта.

        Дяденька Хрущев дай мне кукурузы...

        По твоей вине у меня к спине

        Прилипло пузо!..

Две заплаты на колене,

Три заплаты на заду,

Без уныния и лени

Изучать марксизм иду.

Припев.

Понимаю я с годами

Наш печальный катаклизм -

Только тот, кто голодает,

Тот и строит коммунизм!

 

ЗАВИСТЬ

В сердце пестуется завязь

злого духа существа,

что имеет имя Зависть

и имеет все права

и на гордых, и на подлых,

на любой серьезный чин,

что умеет сунуть в поддых

и доводит до кончин.

Даже ум - высокий, светлый -

если чуточку усох,

опускается до сплетен

и до палок в колесо.

И судачат: "Он удачлив,"-

не поняв и не простив,

что талантлив и впридачу

не ленив и терпелив.

"Ах, ни совести, ни тона,

И безнравственна она," -

а она-то, как Мадонна,

духу светлому верна.

И молчат, темно и глухо,

злобой ночи истерзав,

и ловя ревнивым слухом,

что и вслух сказать нельзя.

А потом приходят сроки

бросить крест свой поскорей

и свои искать пороки

в тех, кто выше и смелей.

Истощив и честь, и силы,

мы теряем правды нить.

В каждом ангел есть двукрылый -

мы должны его хранить.

Но исходим мы слезами -

никнут крылья от тоски.

Это Зависть. Это Зависть.

Рвется сердце на куски.

 

ЗВУКИ И КРАСКИ

Кроны так ярки на фоне круч

тональность Синьяка и Моцарта ключ.

Сотворил пейзажи Бог, но порой они не ах,

что творец решить не смог, за него сумел Ван Гог,

и озвучить те картины и леса и равнины,

снег и сумерки в горах смог нечаянно Бах.

Си, до, ля, ре, фа-диез, красный, желтый, голубой,

блеск и формула небес, что возникла над тобой.

Звука, цвета, волны, волны - только слушай и смотри,

слух и зренье переполнят и укроются внутри.

Ля лиловое, ре - красное, синее си, но

для сирени си прекрасно, как цвет в апельсине,

ми на милости минор не печаль - прохлада рук,

приглушенный разговор, светло-синий синий звук,

фа-фаянса камень белый, жизни соль судьбы ли, или

лишь любовь твоя ли, ты ли в до-миноре в доме белом.

 

ЗДЕСЬ ВЕЧНО ВЕЧЕР

Здесь вечно вечер, а у вас,

У вас бывает утро?

Вчера сменял я контрабас

На ящик белой пудры.

Я пудру высыпал на стол,

Поставил стол к окошку,

Но торопиться я не стал,

И дул я понемножку.

И белый тоненький туман

Летел все выше, выше,

И город одевал в саван,

И побелели крыши.

И слово, вырвавшись из уст,

Белело моментально.

И каждый стал, как Иисус,

Святым монументально.

И вот уж не видать ни зги,

Весь город - как известка,

у всех запудрены мозги,

И лица и прическа.

Я не запудренный один

По городу слонялся,

Хоть я отъявленный блондин,

Всем негром я казался.

Я блюзов нынче не пою,

И не играю даже,

Сменял гитару я свою

На ящик жирной сажи.

Я сажу высыпал на стол,

Поставил стол к окошку,

Но торопиться я не стал,

И дул я понемножку.

И черный тоненький туман

Летел все выше , выше,

И город одевал в саван,

И почернели крыши.

И если кто-нибудь зевнул -

Чернел внутри фатально.

И каждый стал как Вельзевул

Грешить монументально.

Я не засаженный один

По городу слонялся,

Хоть я отъявленный блондин -

Всем негром я казался.

 

ЗЕЛЕНЫЙ КАМЕНЬ

Облетает моя голова

Как листвяная медь к Ноябрю.

Предо мною царица Нева

Мерно сводит мосты на зарю.

Есть еще река другая

По Уралу пробегает.

Золотыми берегами

Бродят редкие стада.

На Исети ставят сети

И в ночное ходят дети.

Я края родные эти

Не забуду никогда.

В бедном детстве на склоне крутом

Пробегал я не раз за игрой

Зачумленный ипатьевский дом,

Старый храм над зеленой горой

Эти улочки кривые,

Где в года сороковые

Доходяги тыловые

Воевали двор на двор

Где мы верили когда-то,

Что страна не виновата

И погибшие солдаты

Только боль, а не укор.

Весь достаток надежды излишек

Нам дарила родная страна

И невинны забавы мальчишек

Были в рабские те, времена.

В Екатеринбурге старом

У Озерного базара

Променял я на гитару

Свой заветный малахит

Я отдал Зеленый камень

За общение с богами

Память сердцем и руками

Эту музыку хранит.

 

ЖЕНСКАЯ ЛОГИКА

Убирайся! Как же мне ты надоел.

 Собирайся, у меня так много дел.

 О, сколько же я терпела тебя,

 Убирайся пока цел.

 Михайло...

 Hо-но если ты появишься опять,

 Hо-но если попытаешься обнять --

 По шее крутой получишь, друг мой,

 Убирайся спать домой!

 Михайло...

 Hо-но еcли ты забyдешь обо мне,

 Hо-но еcли, ты отпpавишьcя к жене --

 Тебе отомщy, отомщy так и знай,

 Убиpайcя cпать в cаpай!

 Михайло...

 Hо-но если позабудешь ты меня,

 Hо-но если ты уйдешь хоть на два дня,

 Тебя разыщу на кромке земной.

 Да, вот так-то, милый мой.

 Михайло...

 

ЖЕНЩИНЫ

Женщины есть только двух категорий:

Женщины ждущие,

И те, кого ждут.

Если бы мысли было слышно

Людям на счастье, а может на горе

Задохнулись бы улицы в женском хоре,

Молящем о любви,

Затихающим где-то вдали,

Звенящим и там и тут.

Так что, на самом деле,

Все женщины ждут

И те, которых ждут.

 

И Я УШЕЛ

И я ушел, как все уходят.

Не в дождь ушел, и не в метель,

Не так давно ушел, но вроде

Нашел я нынче свой апрель.

И написал: - "Ты знаешь, мама,

Здесь правда север, край суров.

Но мой апрель такой упрямый,

Не тает он от теплых слов",

Но лишь морозными ночами,

Я стал просить: - "Ну тай, ты, тай",

Как зашептал апрель ручьями

И превратился в месяц май,

Но май-то мне совсем не нужен,

Ведь я апрель хотел найти,

И вот опять по майским лужам

Куда-то должен я идти,

Уж пройдено дорог не мало,

Через рассветы и росу

И я пищу: - "Ты знаешь, мама,

Люблю я летнюю грозу",

Но вот гроза отхохотала,

Теперь другую жди, чудак,

Веселья на земле так мало

И потому она вот так,

Береза стонет как русалка,

Запутавшись в сетях ветров,

А ветры на зеленых санках

Летят и плачут в сотню ртов,

Береза, ты, моя береза

Не плачь, не лей свой сладкий сок,

Вот говорят, что баба с возу -

И веселее конь идет.

А воз не под гору ни в гору,

И конь не слушает меня,

Я в темноте пойму не скоро,

Что нет уже давно коня,

Не нужно, мама, не печалься,

Такого слова нет: обман.

Я нынче с ветром обвенчался,

А шафером позвал туман.

Развеет ветер все туманы,

А сам упляшет - и не жди.

И напишу тебе я, мама,

"Люблю осенние дожди".

 

ИДЕТ ЧЕЛОВЕК ПО ПУСТЫНЕ

Идет человек по пустыне,

Идет по тайге человек,

Купает он в зорях ресницы густые,

И смотрится в зеркало рек.

Припев: Где прошел он -

        Там всегда

        Остаются города.

        И в дороге, и в дороге

        Он по всей земле готов

        Понастроить городов.

Взвалив на соленую спину

Свой немудреный уют,

Шагает он дальше,

Спокойный и сильный

И слышит, как ветры поют.

 

ИЗ ЧЕГО ТОЛЬКО СДЕЛАНЫ ПЬЯНЫЕ?

О, пьяница!

Твое лицо, и не красиво, и не вечно.

Оно подарено отцом,

Вино произвело увечье.

В нем ни ума, ни силы нет,

И нет порывов вдохновенных,

Не вздумай множить свой портрет,

Производя неполноценных.

Быть может, женщина тебя

К себе пустила бы на ложе,

И ты, любя иль не любя,

Любить бы согласился тоже.

Но Бог храни тебя и впредь

Ребенка от тебя иметь.

Из чего только сделаны мальчики?

(Англ. нар. песня)

Из чего только сделаны пьяные?

Из гримас от сивух окаянных,

из стаканов граненых и грязных,

из ругательств и окриков разных,

и из запахов винных и водочных,

из хвостов и головок селёдочных,

из скандалов, развода, предательства,

ненадёжности, ссор, надругательства.

Из чего только пьяные созданы?

Из блужданий по городу позднему,

подозрительности недоверия,

из аптеки и из парфюмерии,

приставаний и драк с поножовщиной,

алиментов, тоски безотцовщины,

из забытого начисто отчества,

чеснока, пустоты, одиночества.

Из чего только пьяные собраны?

Из болезненных нервов и органов,

из чувствительных слёз и из нежности,

эгоизма, рассола, небрежности.

из раскаяний, клятв, обещаний,

из раздумий бессоных ночами,

из рассказов о выпитых дозах,

из инфаркта, инсульта, цирроза!

Из чего только сделаны пьяницы?

Из ломбардовских старых квитанций,

перед выпивкой сладких волнений,

из прогулов, долгов, увольнений,

из похмелья тяжелой прострации,

из горячки и галлюцинации,

винегрета, захода финального,

хвастовства и исхода летального!

 

ИЗУЧЕНИЕ СЛОНА

Эти шестеро мужчин из Индостана,

с жаждой знания святой и неустанной,

изучать Слона явились утром рано,

но смотрели на него немного странно,

озирая все от неба до травы,

так как были все незрячие, увы.

2.

Первый сэр шагнул так близко, что о ляжку

он ударился, упал и охнул тяжко.

Встал, пошарил по неровной твердой коже

и промолвил, важный опыт подытожив -

Мне ясна природа этого Слона!

Это может быть забор или стена.

3.

У второго было правило свое.

Он пошел другим, извилистым путем.

И на бивень наскочив, на остриё,

закричал - Имеем дело мы с копьем!

Это круглое и гладкое копье -

суть наш Слон. Вот мнение моё.

4.

Третий сэр избрал примерно тот же путь,

но попался ему в руки толстый шланг -

Слон решил привычно хоботом махнуть.

Ну и сэру мысль простейшая пришла -

О, коллеги, на все сто уверен я -

Слон есть толстая и сильная змея!

5.

Обошел вокруг ноги четвертый сэр.

Ха! - сказал он. Это кажется игрой.

Слишком прост для нас решаемый пример.

Мы имеем дело с грубою корой.

Я ощущал сей предмет со всех сторон.

Это - дерево с названьем кратким - Слон.

6.

Пятый был весьма высок и потому,

дотянулся он до уха. Но в момент,

методично, постепенно по всему

уху долго шарил и сказал - Брезент!

Я не знаю, для чего он здесь висит.

Но, как толстый веер, Слон имеет вид.

7.

А шестой зашел с обратной стороны.

Он имел весьма обычный, скромный рост.

Он, конечно, не достал бы до луны,

но спокойно ухватил Слона за хвост.

И улыбка промелькнула по лицу...

Слон - веревка, это ясно и слепцу.

8.

Эти шестеро мужчин из Индостана

долго спорили, ругаясь непрестанно

О предмете, называемым Слоном,

и настаивая всякий на своем.

И хоть каждый был отдельно прав отчасти,

но в итоге ошибались все к несчастью.

9.

О, как часто в спорах искренних о Боге,

иногда их доводящих до войны,

люди спорили, не ведая дороги

и решений, что противникам видны.

Так мы вечно спорим о Слоне,

что не виден ни тебе, ни им, ни мне.

1996

 

ИСПАНСКАЯ БАЛЛАДА

Королева кавалерам

Подарила синий взгляд.

И до дрожи в тонкой шпаге

Каждый был безмерно рад.

Лишь юный бард в колете старом

Так рассеян был и горд,

Что бубнил свои баллады

И простые были гор.

Почему же дон Алонсо,

Почему же дон Виктор

Вдруг затеяли ужасный,

До навах дошедший спор.

Об одной прелестной рифме,

Глубочайшей, как печаль.

Как колодцы под Альгамброй,

Что кладут из кирпича.

И сказала королева: -

"Коли веры в королей

Не имеют менестрели

Ни в единой из ролей,

То язвительные гранды,

И наследные князья

Понимать должны, что этим

Ум манкировать нельзя.

Почитатели Фламенго

Из семьи Вальядолид,

Почему же венценосное

Чело о вас болит?

Почему же Картахена

Посылает в свиту мне

Рифмоплетов и рапсодов,

Неужели нет умней?

А прекрасная инфанта

Заглянув на огонек,

Вдруг услышала баллады,

Что мурлыкал паренек.

И схватив его за фижмы,

Утащила, словно вор.

И прервался между грандами

Прекрасный этот спор.

Я не знаю к сожаленью,

Как целуется она.

Но за песни и баллады

Получил малыш сполна.

От Кадиса до Кихоны

Солнцем выжжена трава,

От гитарного трезвона

Разболелась голова.

 

ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

Я жил однажды на Земле,

а ты на небе светлом,

я все людей искал во мгле,

а ты общалась с ветром,

меня прельщали игры, стих,

на тверди власть сменялась,

я удивлялся и грустил,

а ты всегда смеялась.

И я взлетел от суеты

на белые вершины,

где от безбожной высоты

и ангелы грешили,

и я увидел купола,

молельни над тобою,

Тебе Вселенная была

крестьянскою избою,

там все прекрасно, даже смерть,

и остры глаз и чувства,

и мы сумели залететь,

где и богов не густо.

Они косили взор на нас

(из-за одежды, верно,

не виданной в краю Парнас,

пошитой очень скверно).

Какие это были дни!

Какие огорченья!

И возрождали в нас они

былые предреченья,

все те, что вписаны до нас

в прозорливые книги,

как будто звездный Волопас

надел на нас вериги,

и мы прозрели и сошли

на землю, в коммуналку,

где люди в грусти и в пыли

несли свой век на свалку.

Мы пели высшие слова,

молили их - поверьте,

чтоб не коснулась нас молва,

мы помнили до смерти -

я жил однажды на Земле,

а ты на небе светлом,

я все людей искал во мгле,

а ты общалась с ветром.

 

ИТАК ИГРА

Весь мир театр,

                все люди в нем - актеры.

                                (Платон)

Открывается занавес -

    это начинается жизни пора.

Первый акт -

     узнавание света,

      безмятежное детство,

        игра.

Усложняются правила пьесы,

выбираем партнеров себе,

примеряем костюм, интересы,

намечаются роли в судьбе.

Разучив монологи и роли,

занимаем на сцене места.

Все коллеги мы,

все мы актеры,

и у каждого роль не проста.

К сожалению нет репетиций,

а премьера идет каждый час.

Мы стараемся не ошибиться,

повторяя ошибки не раз.

Жизнь - театр,

и кто сердце и нервы

бережет до удобной поры,

тот со сцены спасается первый

от жестокой и честной игры.

И неважно название роли.

Лишь тогда гениальна игра,

когда ближним не делаем боли,

когда роль наша ради добра.

Итак, игра...

Не упрощая, не унижая жизни суть,

мы можем правила чуть-чуть

домыслить, промахи прощая.

Не сразу дорастаем мы

до роли трудной и понятной,

к которой тянутся невнятно

сердца любые и умы.

О вечных истинах порой

была, во-первых, наша тема,

и лишь сигнальная система

была у нас всегда второй.

Итак, игра...

Участье в ней мы

всем существом принять должны

отняв ошибки от вины,

но всепрощению не внемля.

Мы ясно чувствовали час,

и понимали, где опасность,

когда удобная неясность

уводит от решений нас.

Мы все отдали, что смогли,

а взяли то, что было лишним

хотя не нужным, да у близких

бывает часто соль земли.

Итак, игра...

в ее ловушки

влечет успех и манит слово.

Но в ней любовь и жизнь основа,

а остальное все игрушки.

Порой, казалось, со стеной

вели беседу мы измучась,

но все ж благословенна участь,

когда держава за спиной.

И чем судьба порою круче,

тем жизнь тревожней и полнее.

А сердце, чем оно больней,

тем роль свою честнее учит.

 

ИЩИТЕ

Ищите ветра в поле, закатов по утру,

И облегченья в боли, и трезвость на пиру.

Ищите оправданья вслед будущей вины,

В приметах и гаданьях - науку старины.

В садах Семирамиды ловите снегиря,

Забудьте все обиды в начале января.

Ищите в лица старых прозренья тишину,

И в маленькой гитаре огромную страну.

И в перелете птичьем оседлости покой,

И в правилах приличий - жестокости людской.

Ищите в исключеньях законов высший знак,

Ищите в заточеньях искателей-бродяг.

И звуки клавесина и яростный биг-бит,

Ищите в светло-синем, где красное горит.

Ищите в плоти плотной начало всех искусств,

И пробуйте полотна на запах и на вкус.

Себя во всем ищите, кляня, а не любя.

Найдя - затрепещите, поняв, что не себя.

 

ИЮЛЬСКАЯ ГРОЗА

Распустила волосы дальняя гроза,

Я пришел в неволю сам,

Серые глаза.

Облаками белыми плачет синева,

Яблоками спелыми падают слова.

Припев: Научили голубя над землей летать,

        Золотую голову некуда девать.

Застилает черным ночь голубую высь.

На зеленых санках прочь

Ветры унеслись.

Разойтись - не встретиться, здравствуй и прощай,

В желтом блюдце месяца стынет звездный чай.

 

КАК ВЕСЬ НАРОД

Я был чиновником когда-то

Давным-давно, давным-давно,

Имел убогую зарплату,

На хлеб хватало и вино.

Не тем чиновником, конечно,

Что власть имеют и доход,

А нищим, маленьким и грешным,

Как весь народ, как весь народ.

Я перекладывал бумажки,

Не понимая в чем их суть

Тоскливо это, но не страшно, -

Таков мой путь, таков мой путь.

Я вспоминаю эти годы

Не без раскаянья и слез,

Не знал я, право и свободы, -

Вот в чем вопрос, вот в чем вопрос.

Меня с пеленок научили,

Что я, советский человек,

И не должно быть или-или,

И так на век, и так на век.

Я был шутом, я был холопом,

У пролезающих на верх,

Смирился, и ушами хлопал, -

Таков мой век, таков мой век.

Кончины, взятки и реформы

Меняли весь иконостас,

Я пережил такие штормы,

Увы, не раз, увы, не раз.

И каждый новый искуситель

Над нами вел эксперимент,

И начиная, как целитель,

Ломал, курочил инструмент.

И понял я, что в средних сферах,

Беря пример с высоких сфер,

Заводят средние аферы,

И низшим подают пример

Официальные кокотки

Мужской имеют чин и вид,

Не то, что ловкие красотки,

Что за валюту ловят СПИД.

На них теперь заводят дело,

Но заклейменные судом,

Они торгуют личным телом,

А не общественным добром.

Не совестью, не должностями

И не доверием людей,

Не оскопленными вестями

Из-за кордона, из полей.

Я был чиновником, но как-то

Имел с начальством тет-а-тет

Оно не любит этих фактов,

Как осквернение побед

Оно сказало: "Правды ищешь,

Найдешь - она тебя убьет.

Будь рад, имея кров и пищу,

Как весь народ, как вес народ."

И я хожу с ружьем у склада,

Смотрю на звездный небосвод,

И понимаю все, как надо,

Как весь народ, как весь народ.

 

КАК ЖЕНИЛСЯ ДЖОН

В красавицу Мэри всем сердцем влюблен

К отцу с этой вестью направился Джон:

"Отец раздели мою радость со мной --

Назвать собираюсь я Мэри женой!"

У юноши взор нежной страстью горит,

Но сыну со вздохом отец говорит:

"За матерью Мэри лет двадцать назад

Ухаживал я, сознаюсь, виноват.

Ты свадебных планов, сыночек, не строй -

Тебе, ведь, приходится Мэри сестрой.

"Ужасным известьем таким поражен

Два месяца был в огорчении Джон.

Но Клару увидел и так полюбил,

Что все огорченья свои позабыл.

С веселым лицом он приходит к отцу:

"С любимою Кларой иду я к венцу!"

"Опять неудача", - ответствует тот.

"Пошел уж с тех пор девятнадцатый год.

Короче, открыть мою тайну пора:

И Клара, увы, тебе тоже сестра".

Ужасным известьем таким поражен

Полгода от девушек прятался Джон.

Но Кэт он увидел и так полюбил,

Что все огорченья свои позабыл.

Одна лишь забота тревожит его:

Вдруг снова отыщет папаша родство!

И матери все рассказав про отца

"Так что же мне делать?!" - вскричал он в сердцах,

Ужели бежать из родного села?"

Сыночек расстроен, а мать весела:

"Женись на ком хочешь, сынок, ничего.

Не слушай отца, ты, ведь, сын не его!"

 

КАК ПОЙМАТЬ ПТИЦУ

Сперва нарисуйте клетку с настежь раскрытой дверцей,

Затем нарисуйте что-нибудь красивое и простое,

Что-нибудь очень приятное и нужное очень для птицы.

Затем в саду или в роще к дереву плотно прислоните,

За деревом этим спрячьтесь, не двигайтесь и молчите.

Иногда она прилетает быстро, и на жердочку в клетке садится,

Иногда же проходят годы, и нет птицы.

Не падайте духом, ждите.

Ждите, если нужно годы,

Потому что срок ожидания, короткий он или длинный -

Совсем не имеет значения для успеха Вашей картины.

Когда же прилетит к Вам птица, если только она прилетит,

Храните молчание, ждите, чтобы птица в клетку влетела.

И когда она в клетку влетит тихо кистью дверцу заприте,

И, не коснувшись ни перышка осторожно клетку сотрите.

А затем нарисуйте дерево, выбрав лучшую ветку для птицы,

Нарисуйте листву зеленую, свежесть ветра и ласку солнца,

Нарисуйте звон мошкары, что в горячей листве резвится.

И ждите, ждите затем, чтобы запела птица.

Если она не поет - это плохая примета,

Это значит, что Ваша картина совсем никуда не годится.

Но если птица поет - это хороший признак,

Признак, что  Вашей картиной можете Вы гордится,

И можете Вашу подпись поставить в углу картины,

Вырвав для этой цели перо у поющей птицы.

 

КАКИЕ ВЫ ВИДИТЕ СНЫ

Какие видите вы сны,

Как вы живете, кто вас нянчит?

А я все жду и жду весны,

И не могу я жить иначе.

Пусть я понять вас не умел,

Но разлюбить не в силах Вас я.

Стареем мы от дел, от дел.

И любим горше и прекрасней.

Прощайте, есть всему конец,

Но жизнь идет, и слава богу,

Что я дурак, а не подлец.

В дорогу, дураки, в дорогу.

Мы не видались скоро год,

Неверны Ваши предсказанья.

Не избавленье от забот

Разлука с Вами - наказанье...

 

КАЧАНЬЕ, КАЧАНЬЕ, КАЧАНЬЕ

Качанье, качанье, качанье,

Проклятие, благословенье.

Минуты молитвы в молчанье,

Спасительные мгновенья.

Губами, плечами, речами,

Летящими в пропасть ночами.

Ковчегов чудных окончанья,

Что с первыми тают лучам.

Припев: Отзвенела, отбренчала

        Молодость моя лихая.

        Отманила, откричала,

        Только я ничуть не каюсь.

        Как и встарь по белу свету

        Словно ветер я летаю,

        От улыбки, от привета

        Словно воск в ладонях таю.

И взлет, и полет, и паденье,

Распятие и воскресенье.

И следом опять понедельник,

И старых забот новоселье.

И слепота и  прозренье,

И вера идет к недоверью.

Везенье везет в невезенье,

В руке - журавлиные перья.

Припев.

 

КОГДА ОТДАМ ДОЛГИ

Иду по проспекту в дырявых галошах,

Голодный, как волк, и уставший, как лошадь.

Эйнштейн и Спиноза меня доканали,

Сейчас бы понюхать картошки на сале.

Пальтишко мое на рыбьем меху,

Перчатки мои на змеином пуху.

Стипешку отдал за долги я в два дня,

Кто же сегодня накормит меня?

Пузом раздвинув серый народ,

Иван Иваныч навстречу идет.

Иван Иваныч - мой будущий тесть,

Уж он-то, надеюсь, устроит поесть.

Иван Иваныч живет в коммунизме.

Все у него есть: от "Волги" до клизмы.

Хоть он не профессор и не композитор,

А просто завмагом и соцпаразит он.

Жена его субретка, а дочь инженю,

Все дело к тому, что на ней я женюсь.

Иван Иваныч деньгами сорит,

Меня в ресторане шампунью поит.

"Женись ты, Алешка, на нашей Фае,

Она ж тебя любит, я точно знаю.

Купим вам хату, а к ней "Бирюсу",

Пальтишко на вате. Зима ж на носу".

Плевал я на "Волгу", плевал я на хату,

На то, что Иван, ох, Иваныч богатый.

Сбегу я сейчас в общежитие наше,

Пойдем мы в кино со Смирновой Наташкой.

Посмотрим "Старичков на уборке хмеля"

Одну эскимошку на пару разделим.

Да только кина не увижу я, братцы,

Опять будем мы весь сеанс целоваться.

Иван Иваныч, считайте проценты,

Долг вам отдам, когда стану доцентом. 

 

КОГДА Я ПРИЕДУ В МОСКВУ

Когда я приеду в Москву

из невских любимых туманов,

в московских дымов синеву

войду где-то возле Басманной.

И чтоб приноровить свой шаг

к потоку, шагаю я с краю:

в Москве никогда не спешат,

в Москве на бегу умирают.

Многолица ты, столица,

где же главный твой анфас?

Чтобы знать, на что молиться,

помолись и ты за нас.

Заеду к друзьям на Арбат,

потом загляну на Безбожный,

и все, что во мне Ленинград,

забуду на время в прихожей.

И сплетням великой Москвы

внимаю с большим интересом:

о жизни столичной, увы,

подчас узнаешь не из прессы.

Ах, Арбат, казенный край,

неродные крыши.

для кого дорога в рай,

для кого - повыше.

Теперь предстоит мне пустяк-

Москвы основные предметы -

дела и бумаги бумаг,

приемные и кабинеты.

Пройти этот тягостный круг

нельзя без родных унижений,

и все, что во мне Петербург,

оставит дела без движенья.

Я люблю тебя, Москва,

горький мегаполис.

ты всегда во всем права,

ну, а мне на поезд.

 

КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН

Плавает, летает музыка литая,

Лавою литавры бом-бом-бом,

Барабанят градом, опадает садом,

Тает снегопадом бом-бом-бом.

Припев: Звук из рук -

        Стрела и лук,

        Тетива едва жива.

        Бом-бом-бом-бом,

Это не на битву, и не на молитву

Серебро малиновое бом-бом-бом.

В сердце новоселье, песне развеселье,

А в душе похмелье, бом-бом-бом.

Припев.

Это быль и небыль запахами хлеба

Постучалась в небо бом-бом-бом.

Это очень грустно, это очень густо

Это очень вкусно, бом-бом-бом.

Припев.

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Когда-то я, как ты был мал,

и тоже в колыбели спал;

и так же не предполагал,

что стану я большой.

И даже бабушка моя,

уже тогда седая вся,

мурлыча песенку свою

могла поднять меня.

Припев: Спи, мой маленький,

        Спи, мой маленький,

        Спи, и соску не проси.

        Глазки-фонарики, глазки-фонарики

        Погаси, погаси.

Тепло на бабкиной груди,

и спрятан в шаль курносый нос,

и что-то будет впереди,

а я все рос и рос.

Припев.

Потом меня качал отец,

я стал для бабушки тяжел;

и научился наконец

пешком ходить под стол.

Припев.

Я постоянно рос и рос

и, видишь, стал какой большой.

И как-то аист мне принес

тебя, сыночек мой.

 

КРАСОТА

Я на базар поспешил,

Что бы купить красоту

И для начала купил

Сложность и простоту.

Что мне еще нужно? -

Не знаю.

И я купил шум лесов,

Каску от прошлой войны,

Спешку больших городов

И только миг тишины.

Что мне еще нужно? -

Не знаю.

Так и не смог я найти

То, что искал целиком.

Ты все покупки несла,

Рядом ты шла босиком.

Что мне еще нужно? -

Не знаю.

 

КРУГОСВЕТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Я сяду на белую-белую лошадь

И в желто-зеленый осенний закат

Тихонечко трону по первой пороше,

Пишите на запад мне, я буду рад.

        Неспешно проеду уральские кряжи,

        Промчусь через Волгу,

        Разбрызгаю Дон.

        По Польше гарцуя

        Степенно и важно,

        На юг поверну,

        Где писали мадонн.

Как храбрый идальго в безумном веселье

В Ла-Манче на мельницы я посвищу.

В Марселе отели мелькнут каруселью.

В Альгамбре под песни цыган погрущу.

Покажется башня, и острые крыши,

Я вспомню старинный негромкий шансон.

И тихо проеду левее Парижа,

Пусть смотрят французы предутренний сон.

Я белую лошадь в каштанах стреножу,

К мосту Мирабо по полям я пройду.

И дворника раннего я потревожу,

На улице Роз в дом четыре войду.

И снова летят торопливые мили.

Под утренним солнцем блестит Альбион.

Вот Лондон, где лорда хромого травили,

А вот океан с девяноста сторон.

        И белая лошадь, как белая рыба,

        Меня понесет на блестящей спине.

        Мелькнут и исчезнут

        Нью-Йорские глыбы

        И виллы останутся

        Все в стороне.

И лошадь устанет от этого ритма,

Я лягу на спину в сосновом лесу,

И стану смотреть в небеса, как Уитмен,

И космос его я в себе унесу.

        Сквозь Лос-Анжелеса слепящие краски,

        Сквозь желтый от золота звезд Голливуд,

        Скачу я туда,

        Где просторы Аляски,

        И в страхе бизоны,

        Как зайцы бегут.

На дальневосточные въеду просторы,

Бескрайней Сибирью я буду скакать.

И снова увижу Уральские горы,

Наемся пельменей, и лягу я спать.

 

КРУТИТ ДЕВУШКА ХУЛА-ХУП

Крутит девушка хула-хуп

 в Сухуми на пляже,

вся, от пяток до алых губ

 пляшет, пляшет.

Круг вращает она, стройна,

 как веревка, превращает она меня

ну в подростка, ну в подростка.

Я гляжу и глядит Кацо:

 - Ай, вертится!

Каждый думает: "Мне б в кольцо

 превратиться!"

Чтоб касаться ее колен, ее талии.

Как вас девушка звать, Кармен?

 Что вы, Таня! Что вы, Таня!

А глаза ее бирюза, губы - ягоды.

 Расправляю я паруса точно яхта,

Мы, как в море, плывем в саду

 в молчании позднем,

и над нами танцует Сатурн

 хула-хуп в звездах.

 

КУЗНЕЦЫ

В работе кузнецов секрет таится,

они скупы и в жестах и в речах.

И отрешенно холодны их лица,

когда как пульс их молоты стучат.

Их легкие на первый взгляд движенья

под бесконечный и ритмичный стук

огромное скрывают напряженье

как клещи крепких и могучих рук.

Припев: В атомный век - мозоли,

        и сладко спина болит,

        и пот солонее соли,

        но это - соль земли.

И вот громада молота упала,

и словно звезды на броне рубах.

Погасли искры жаркого металла

и вкус металла на сухих губах.

У самых главных на земле рабочих,

где и дела и воздух горячи,

расчет быть должен холоден и точен -

они куют орала и мечи.  

 

КЭТТИ

К-К-К-Кэтти, крошечка Кэтти,

Посмотри кругом какая благодать!

Лишь только месяц землю осветит,

Буду я тебя на к-к-кухне ждать.

К-К-К-Кэтти, крошечка Кэтти,

Самый лучший выбрал я тебе букет.

В этом букете алые маки,

Но краснее твоих г-г-губок нет!

К-К-К-Кэтти, крошечка Кэтти,

Говорят, что я заика, ну и пусть!

Ну разве можно это заметить,

Если я об этом не з-з-заикнусь!

 

ЛЕНИНГРАДСКИЕ СТАРИКИ

Как лица стариков безумны и жестоки.

какая горечь тлеет в розовых очах,

какие в них живут дотошные пороки

и варится чугун в мыслительных печах

Им гадко выходить на грязные проулки,

где в каждом уголке ларек или лоток,

и где торгуют всем - от девочек до булки.

и едет Петербург все дальше на Восток.

По этим же камням, что звались мостовые,

стучали их подборы в давние года.

Звериные сердца их были молодые.

и пахла иногда младенцами еда.

Всё было впереди в те годы озорные...

Прекрасен грубый быт их социальных грёз...

И были влажными делишки их дневные,

а ночью настигал донос или понос.

Как жаль - они тогда - врагов недоубили,

недолюбили, недовыпили вино...

Тоскливо умирать в чужой, неясной гнили.

Куда их мир исчез - понять им не дано.

Им тяжело сейчас таскаться по трамваям.

с опаскою косясь на полусытый люд,

и бить детей в лицо, тюремно обзывая,

и созерцать вокруг великий новый блуд.

Как мало их теперь, как точны их плакаты

с угрозами пресечь, убить и закопать.

Терпите этот крик последний, демократы,

и почитайте их. как неродную мать.

Они нам не нужны. Они, как души наши,

загажены враньем, замучены борьбой...

Страны великой тень, счастливый день вчерашний.

и завтрашний мятеж, и будущий запой.

И вот они живут - праящеры Эдема,

и помогают нам, являясь в нужный час,

на дьявольском балу Убогая Богема,

в минуты торжества Похожие На Нас.

Фантомы кричат по ночам от тоски и от боли...

Снова, снова на мясе войны воскресает их рать,

Но каждый ли выбор есть выбор неволи?

А нам предстоит выбирать.

 

ЛИЦОМ К ВЕТРУ

Нет спокойствия на свете,

миг затишья миновал.

Поднялся великий ветер,

налетел огромный шквал.

Не теряйся и не кисни,

и уйми тоску и дрожь,

этот ветер нужен жизни,

в этом ветре ты живешь.

Беспокойство и тревогу

нагнетает ветер злой,

от него устанут ноги,

он глаза закроет мглой.

Но не падай на колени,

не сворачивай назад,

он ни трусости, не лени,

он вперед идущим рад.

Не проси его, чтоб стих он,

мертвый штиль - коварный сон,

подберется к сердцу тихо

и уснешь, таков закон.

Ветер встречный жизни вечной

бьет без промаха он в грудь

от него немеют плечи,

без него не ясен путь.

Ветер счастья, ветер мук,

обжигающий, прохладный.

Повернись лицом к нему

и дыши, дыши им жадно!

 

ЛОЖЬ

Я долго внимательно слушал, и от вранья еле жив.

Смертельно опасной кривды скопилось невпроворот

Но лгуны иногда, опомнясь, кричат, мол, "довольно лжи!"

Попробуй, скажи ми правду- и тебе затыкают рот.

Лгут родители детям, дети родителям лгут.

Женам - мужья, а друга легко облапошит друг.

В лицо начальника преданно смотрит наглец и плут.

Один начальник другого охотно берет на испуг.

А тем немногим, ничтожно немногим,

стремящимся правду найти,

Или тихо ломают ноги,

Или перекрывают пути.

Заводят иные писаки, поднаторев в рублях,

Песенку о морали, о скромности канитель,

Актеры путают фразы в заученных наспех ролях,

Искусство налог на глупость возводит в конечную цель.

Ложь большая и маленькая, сытая и убогая,

частная и всеобщая свершают гигантский труд.

и селятся в наших квартирах, где правда живет однобокая,

И как элементы комфорта семейный уют создают.

А тех немногих, ничтожно немногих,

В которых свет истины есть,

Бросаем одних в дороге

И песни поем в их честь.

От зависти и по расчету, от глупости и от лени,

Ложь подрезает крылья, застит просторы уму,

Живущий во лжи безмятежно достоин сожаленья,

Стоит презренья и смеха лгущий себе самому.

А балыгу и пустобая мало назвать лжецом.

пугливость и деликатность - это твоя вина.

Но если ты выбрал драку - вперед и не прячь лицо:

Вор и предатель жиреют на трусости нашей всегда.

А тех немногих, ничтожно немногих,

Желающих правду копнуть,

Считают чокнутыми в итоге,

Что в общем меняет суть,

Что в целом меняет суть,

что в корне меняет суть.

 

ЛЮБОВЬ ВСЕМОГУЩАЯ

Хочешь?

Повисну вниз головой,

За Млечный Путь зацепившись ногой?

Хочешь?

Солнца шар золотой,

Как мороженое положу на язык?

Хочешь?

Льва отдеру за гриву

В городском зоопарке?

Хочешь?

Легко и даже игриво,

Точно давно привык,

Пышные волосы, точно парик,

Сниму с головы, как с консервной банки?

Ресницы твои - колонковые кисти

Рисуют любовь где-то на сердце.

Картину эту возьму и выставлю,

Пусть смотрят умники, которым не верится.

Хочешь?

Выпью водопад Ниагарский,

Построю дом из света лунного?

Хочешь?

Стану как Луначарский,

Немного лысый и здорово умный?

Но ты не слушаешь, ты хохочешь,

Лукаво блестит твой взгляд озорной.

Я понял, опять целоваться хочешь.

Как же все просто, Боже мой!

 

МАДАМ АНЖУ

Хотите, вам я расскажу,

Как я любил мадам Анжу?

Мадам Анжа, мадам Анжа,

Она прелестна и свежа.

Раз прихожу к мадам Анже,

Меня встречает в неглиже.

И я бросаюсь на Анжу,

С нее срываю неглижу.

Но тут пришел Анжов Луи

И вмиг разбил мечты мои,

Поскольку вместе с тем Луем

Мадам забыла о моем.

Мадам Анжа, мадам Анжа,

Вы куртизанка и ханжа.

С мадам Анжой расстался я

Из-за Анжувого Луя.

 

МАНЕКЕН

Стоит в витрине девушка

От пяток до ушей

Сделанная, сделанная из папье-маше.

И лишь ее увидят

Девчонки вдруг

Завидуют, завидуют и к ней бегут: -

"Смотри, какие туфельки

И платье - хоть куда

Ах, мама мне не купит такого никогда".

А кукла гложет зависть

К девчонкам молодым

Одетым чуть похуже, но живым.

Так грустно в одиночестве

Ночи  и дни.

В то время, как девчонки

Все гуляют не одни.

И горько-горько

Плакала по ночам,

И капала на платье холодная печаль.

Но вот однажды вечером

Галантный джентльмен

Веселый и беспечный увидел манекен.

Он с первого взгляда

Влюбился в нее

Он сбегал, купил букет,

И предложил он ей сердце свое,

Но что же услышал в ответ? -

"Не видно горьких слез моих,

О, если б смогла я отсюда сбежать.

Влезайте сюда, становитесь со мной,

И будем мы вместе всю жизнь стоять".

Стоят с тех пор в витрине

Они вдвоем

В модном магазине

В городе моем.

Завидуют девчонки

Еще больше ей,

Вот им бы постоянных таких парней.

 

МАНЕКЕН

Дрожа от вечернего майского холода

Улыбаюсь я звездам ранним,

Жмурясь от яркого лунного золота,

Иду я к ней на свидание.

Она манекен, но гораздо красивее

Чем те, что в витринах стоят, как свечи.

Она говорит, что такие линии

У женщин встречаются  раз в сто лет.

Припев: Манекен - совсем как живая,

        Манекен - улыбнись, улыбнись.

        Манекен, ты пройдешь мимо мая.

        Манекен, ну влюбись, ну влюбись.

Я говорю ей, что в мае все люди

Обычно друг в друга влюбляются,

А если кому из них это трудно,

Ну пусть хоть чуть-чуть постараются.

Она отвечает, что просто банально

Считать, что любовь есть на свете,

А я лишь молчу, молчу печально

Хотя и знаю, что ей ответить.

 

МАЛЬЧИШКИ

Смотрю на вас, мальчишки,

В бездонье умных глаз.

Как будто жизнь большую

Я пережил за вас.

Припев: Мальчишки, мальчишки,

        Кончайте водку пить.

        А впрочем, всем нам крышка,

        Налить, так всем налить.

Кто-то станет из вас инженером,

Семьянином и мужем прекрасным.

А другой - холостым кавалером,

Алкоголиком третий несчастным.

У каждого девчонка,

У каждого любовь.

Потом пойдут пеленки,

Развод. И один ты вновь.

Припев.

Так что же ты, мальчишка,

К девчонкам не садишься.

Любить их право можно,

Но нужно и влюбиться.

 

МАРШ ГЕЗОВ

Когда шагают гезы, шагают с ними слезы,

Шагают с ними слезы их невест.

Свобода нам невеста,

Здесь ревности не место,

А то солдатам это надоест.

Когда шагают гезы, то сыплют им не розы,

А сыплют им угрозы и свинец.

Фортуна задом вертит,

Но даже и со смертью

Шагаем, если надо, под венец.

Когда шагают гезы, то пьяный ток березы,

Гадалкам лучше рядом не бродить.

А барабан грохочет,

И новый бой пророчит.

Тот бой, в котором надо победить.

Когда шагают гезы, им не страшны угрозы

С их лиц врагам улыбок не стереть.

Поскольку есть свобода,

Поскольку есть свобода -

Готовы за свободу умереть.

 

МНЕ НУЖНА ПЕСНЯ

Заброшу рассвет за леса я,

А горы расставлю я так,

Чтоб солнце на них залезая

Пыхтело, как старый толстяк,

Я в небе сосульки развешу,

Лучи привяжу я к земле.

Чтоб ветер, за них чуть задевший,

Сыграл бы вступление мне.

Припев: Слова - от костра блики,

        Мелодия - шелест травы,

        Песня - горсть земляники

        Рассыпанная, увы.

Я ноты возьму у апреля

Светить будут мне фонари,

Тональность возьму у капели,

А ключ от твоей двери.

И пусть моя песня по свету

Летит через талую синь.

И пусть дирижирует ветер

Оркестром берез и осин.

Припев.

Потом я раскрою все окна,

И в них уроню облака.

И все удивятся, намокнув,

Что дождик идет с потолка

И капли в глазах замелькают,

И дымом пойдут по лесам.

Получится песня такая,

Что спеть я смогу ее сам.

Припев.

 

МНЕ НУЖНО ПОСТРОИТЬ ОГРОМНЫЙ КОРАБЛЬ

Мне нужно построить огромный корабль

из мысли. металла и времени.

Сначала под самые небеса

выстрою я леса.

Запоют молотки песни

по ажурным его лесам,

и тогда он в свое море

уплывет из неволи сам.

Припев: Есть у века леса буден,

        а у света леса тьмы,

        а у жизни леса - люди,

        есть у жизни леса - мы

Мне нужно построить огромный дом

с окнами в жизнь обычную.

И я привычно под небеса

строю опять леса.

И пока не пришли дети

прыгать в классы по мостовой,

разберу я леса эти

и уйду, унесу с собой.

Припев.

Мне нужно построить огромное счастье

как дом. как корабль, как мир.

И я, как обычно, под небеса

нагромоздил леса.

А лес из забот вечных,

длинных дней и больших трудов,

и из солнечных дней вечных,

и из ярких летних цветов.

Припев.

 

МОДИЛЬЯНИ, ИЛИ СИНИЙ АВТОПОРТРЕТ

Один человек нарисовал свой портрет

одним только синим карандашом.

И сказал он себе, так как денег нет,

а нарисован портрет хорошо:

И скорее померкнет солнечный свет,

чем кто-то поймет и купит портрет.

Пусть портрет теперь будет мной,

я же буду своим портретом,

и стану ходить в рубашке одной

и зимой, и летом.

Портрету ни жарко, ни холодно,

и не умрет он от голода,

а если есть захочет и пить,

не нужно будет взаймы просить.

Нарисую целый окорок,

бутылку сухого около.

Может быть, кисть винограда,

ну а в общем - все, что мне надо.

А когда затоскую,

женщину нарисую.

Правда, это нелегкий труд,

но зато надоест - сотру.

А себя, то есть свой портрет,

подарю знакомым,

или повешу на толстый гвоздь

в комнате.

Так он и сделал,

искали его весь день,

а когда взломали дверь,

то висел он на толстом гвозде.

И был он синего цвета теперь,

и трудно было его отличить от портрета,

который тоже висел на стене

и тоже был синего цвета.

 

МОЁ ЛИЦО УПАЛО НА ПОЛ...

Мое лицо упало на пол,

я сам рассыпался на части,

потом куда-то долго капал!

Все говорили: - Вот несчастье,

такой красивый был мужчина -

не лысый, и не бородатый,

и в чем, помилуйте, причина,

что он укапал весь куда-то?

А я все капал, капал, капал,

и испарялся понемножку,

потом росой ложился на пол

и изморозью на окошко...

И ты пришла, и пальцем теплым

так непосредственно и мило

вдруг вывела на мокрых стеклах

Слова "А я тебя любила!"

 

МОЙ ДРУГ ВОЛОДЬКА БЕРСЕНЕВ.

У Володьки Берсенева возвратился отчим с фронта.

Ногу миной отхватило, руку срезал пулемет.

Ядовитый был мужчина, без скандала и без понта,

чуть чего - костыль хватает, по башке беззвучно бьет.

А потом орет: - Мамашу ты довел до отощанья,

жрал, небось, по обе пайки, беспардонный жеребец?

И такими этажами по двору идет вещанье,

что Володька взял и синькой отравился наконец.

Ох вы, клены, клены, клены вдоль дороги!

Вы напомнили мне небыль или быль.

А дорога всегда от Бога,

от людей - пыль.

Но конечно санитары очень ловкие ребята,

и Володьку откачали, и мамаше дали спирт,

а Володькин бывший папа не хотел идти в солдаты,

он начальник был огромный, или просто делал вид.

Он приехал на машине, но к Володькиной мамаше

не зашел в четыре метра, где безумный коллектив,

находился в изумленьи от трагедии вчерашней,

и сказал: - Отдайте Вовку, если Вовка будет жив.

Ох ты время, время, время нашей жизни,

превращаешься ты в память и печаль,

возвращаешься в тоске и укоризне.

Ах, как жаль.

Но не хочет воскрешенный покидать четыре метра,

ядовитого папашу и любимых корешей.

Говорит через окошко тише примуса и ветра:

- Уезжайте, бывший папа, здесь темно и много вшей.

А однажды у соседа, что живет в саду тесовом

и содержит сад огромный, где ранетки и морковь,

он и Женька драли репу и забор сломали новый,

и цепная псина Нера искусала Женьку в кровь.

Ах, папаня и маманя дорогие!

Как жестоки наши юные года!

Все сначала бы - мы были бы другими.

Никогда!

Участковый дядя Вася к ним пришел, сказал, что вора

он отправит по этапу и бумажку дал на штраф.

Воевал он с батей рядом - стало ясно в разговоре,

он забрал свою бумажку, хоть и знал, что был неправ.

И с тех пор, как этот Вовка избежал тюрьмы и смерти,

он живет вполне толково. Я писал ему, и он

мне ответил, и напомнил его адрес на конверте

наше сказочное детство, старый двор, как дивный сон.

Ох вы, травы, травы, травы золотые!

Ох ты, тихая, проточная вода!

Не печалься - мы остались молодые

навсегда.

Он в начальники не вышел и детей своих не бросил

и живет с женой хорошей, только вредной и больной,

а отец пропил протез и с костылем вторую осень

отдыхает в Кисловодске, гордый сыном и страной.

- Приезжай, - мне пишет Вовка. - Встретим мы тебя по-царски,

мама сделает пельмени и окрошку с огурцом.

Выслал я тебе рыбешки и твоим мальчишкам цацки.

Понял я, что не удастся, и поплакал над письмом.

Помнишь неба светло синюю кастрюлю,

и чаинки черных ласточек на дне.

Я годами ту картину караулю.

Не везет мне.

 

МОЖЕТ ГДЕ-ТО

Может где-то в больших городищах,

Мы об этом не думаем вовсе,

Там девчонку себе отыщешь,

Даже если не вышел ты ростом.

Даже если ты трус и не рыцарь,

И нежна на ладонях кожа,

Даже если не пробовал бриться,

Все же пару найти не сложно.

Но а  здесь, здесь тайга, глубинка

И не едут девчонки к нам.

Есть одна, повариха Зинка,

Да и то она чья-то жена.

И скучает она по мужу,

Пересаливает супы.

А из нас ей никто не нужен,

Для нее мы чуть-чуть грубы.

Да и нам ничего не нужно

От ее красоты-простоты,

Был бы завтрак, обед и ужин.

Мы несем из тайги цветы.

 

МОЛЧАТЬ МОЛЧАТЬ - ВОТ ВЫСШЕЕ ИСКУССТВО

Молчать, молчать - вот высшее искусство,

невысказанность переполнит нас.

И вот однажды мысль или чувство

вдруг выплеснется миру напоказ.

И в них молчаний наших многогранность,

переизбыток опыта и сил,

внезапная раздумчивая странность,

которую не ведая носил.

И то, что может быть другим явленьем

принадлежать должно по пустякам,

сливается в одно без сожаленья,

и истина мерцает по строкам.

И вновь молчать до новых вдохновений,

чтоб на мгновение возник в нас гений.

 

МОНОЛОГ

Детство мое, да оставь ты меня,

Не до седин же мне быть мальчишкой...

В детстве я книжки на хлеб менял,

Теперь на жизнь променял все книжки.

А жизнь, словно девушка, хороша!

От слепящего солнца белей молока

Надо мной пусть плывут и плывут облака

Пусть леса и озера летят в никуда.

И сверкают внизу города, города.

А в неоновом зареве разных столиц

Лишь один человек с миллионами лиц.

Он огромен, он весь устремился вперед,

Только знает ли сам он куда он идет?

Я только писал бы туда, где мой дом

И на перронах любого пути,

Не оставлял бы в слезах мадонн

С младенцами теплыми на груди.

Я только касался бы талых губ,

Чем были бы женщины поражены,

Но я и без этого не однолюб.

Жизнь и свобода - две лучших жены!

От слепящего солнца белей молока

Надо мной пусть плывут и плывут облака

Пусть леса и озера летят в никуда.

И сверкают внизу города, города.

А в неоновом зареве разных столиц

Лишь один человек с миллионами лиц.

Он огромен, он весь устремился вперед,

Только знает ли сам он куда он идет?

Ну что ж, опять мечты, мечты...

Только повымерли нынче маги.

Эмблема века - меч и цветы,

Меч дамоклов, цветы из бумаги.

Но я не верю в бумажный цветок,

Нет я не верю и в меч дамоклов.

Верю я в мастера, что смог

Сделать в окнах цветные стекла. 

 

МОНОЛОГ ГАРРИ БЕЛЛАФОНТЕ

Ну, кто сказал, что неграм хуже?

Смотрите, зал, - кто залу нужен,

Смотрите, зал, - глаза, как раны.

Я так играл, что все в нем пьяны.

Я так рыдал, и так смеялся,

Мой голос кровью в сердцах спекался.

И пусть я негр, и пьян от боли

Кто у кого сейчас в неволе?

Мой голос мягок, как губы милой.

Упруг мой голос, как груди милой.

Мой голос может согреть полмира,

Сердца у негров уж задымились.

Заполнил зал я своей душою

И не остался в нем даже шорох

И пусть нельзя мне, куда вам можно.

Руки мне вашей коснуться страшно.

Вы поступили неосторожно,

Проникну даже я в сердце ваше.

И там останусь, и как не странно,

Отныне с вами я постоянно,

И в ваших спальнях, и в ваших женах,

И даже в детях, пусть не рожденных.

Ну, кто сказал, что неграм хуже?

Смотрите, зал, - кто залу нужен?

Смотрите, зал, - глаза что раны,

Я так играл, что все в нем пьяны.

 

МОРЕ ПРАВДЫ

Море Правды, Море Ясности -

Там не тонут корабли,

Там и рифы, и опасности

Издалека всем видны.

Но путь туда через моря

Надежды и Терпения,

Через пролив Ненужных слов

И море Заблуждения.

Кто парусом ловит ветер Утех,

И в море Сытости якорь бросает

Тонет корабль всегда у тех

В мутных водах земного рая.

Море Правды, Море Ясности -

Там не тонут корабли,

Там и рифы, и опасности

Издалека всем видны.

Туда добраться нелегко

Сквозь штормы и туманы,

Но Честность будет маяком,

А Совесть - капитаном.

 

МОЯ ЗЕМЛЯ

В дорогах дальних,в моих скитаньях,

я видел небо,людей, леса,

земля открыла мне свои тайны,

просторы, краски и голоса,

и одарила теплом и словом.

чтоб зрелый разум вместил потом,

и то, чтоб было ее покровом,

и то, что стало ее нутром.

И обошел я все земли предков,

и поклонился святым местам,

и подивился речам их метким,

зело искусным в трудах перстам.

Впечатал в сердце, как буквы в камень,

былины древних жестоких лет,

и землю мытыми я брал руками

запомнить запах и вкус и цвет,

И я увидел причуды духа

и непрерывность стихий и лиц,

и усмиренье пределов слуха,

пределов зренья, золу страниц,

надежд ветшанье и слов старенье,

и надорвавший дыханье шаг,

и подозренье, и подозренье,

и полинявший в парадах флаг.

И я услышал слова простые,

что унижая сведут с ума,

и увидел глаза пустые,

пустые жизнь и закрома,

остатки древних пристанищ духа,

в пыли опалы по воле слуг,

корней забвенье, искусств разруху,

двойную совесть, двойной испуг.

И пережил я с моей землею

века печали славы дни,

тянулся в небо, ее золою,

и за родные цеплялся пни.

Солнце слепит меня даль застилают туманы,

души бродяг, как плотва попадаются в сети дорог.

Что же не манят чужие далекие страны?

Землю свою разглядеть я сквозь слезы не смог.

 

МУЗЫКА НАД МОЕЙ ГОЛОВОЙ

Я слышу гармонии звуки,

и веки краснеют от слез.

Как будто над городом руки

израненный вскинул Христос.

И как предводитель оркестра,

Отца симфонический хор,

дарует бездушный маэстро

простым обывателям нор.

А люд, потребляя котлеты,

вином запивая тоску,

не слышит ни арфы, ни флейты,

и в чай насыпает песку.

Служители русской разрухи

преемники лживых убийц,

на музыку тоже безухи

играют с историей блиц.

А время как будто до пата

за ходом продумало ход,

готовя жестокого мата

мухлевщикам чистый исход.

И публика смотрит на доску

в подсказках теряя запал,

и свечи церковного воску

закапали красный портал.

А музыка мерным прибоем

в бесчувственный бьется народ

то скрипкой, то грустным гобоем,

то тембром космических нот.

Одни за другими солисты

выходят на сцену судьбы,

то гений поэзии чистой,

то джазовый гений трубы.

А руки великого Сына

точны в партитуре Отца,

но громкая песня кретина

возносится выше венца.

И глушит великих гармоний

тончайшей ажурности ткань,

и гром коммунальных агоний

врывается в свежую рань.

 

МУЧЕНИЦА

Среди шелков, парчи, флаконов, безделушек,

Картин и статуй, и гравюр,

Дразнящих чувственность диванов и подушек

И на полу простертых шкур,

В нагретой комнате, где воздух как в теплице,

Где он опасен прян и глух.

И где отжившие в хрустальные гробницы

Букеты испускают дух.

Безглавый женский труп

Струит на одеяло багровую живую кровь.

И белая постель ее уже впитала

Подобно призрачной, во тьме возникшей тени.

Как бледны кажутся слова.

Под грузом черных кос, и праздных украшений

Отрубленная голова на столике лежит, как лютик небывалый

И в пустоту вперяя взгляд, как сумерки зимой, белесый, тусклый, вялый.

Глаза бессмысленно глядят.

На белой простыне приманчиво и смело

Свою раскинув наготу,

Все обольщения выказывает тело, всю роковую красоту.

Подвязка на ноге глазком от аметиста

Как бы дивясь, глядит на мир

И розовый чулок с каймою золотистой

Остался точно сувенир.

Здесь в одиночестве ее необычайном,

В портрете, как она сама,

Влекущем прелестью и сладострастьем тайным,

Сводящим чувственность с ума.

Все празднества греха: от преступлений сладких,

До ласк убийственных, как яд.

Все то, за чем в ночи таясь в портретных складках

С восторгом демоны следят.

Но угловатость плеч, сведенных напряженьем

И слишком узкая нога,

И грудь и гибкий стан изогнуты движеньем

Змеи, завидевшей врага.

Как в ней все молодо,

Уже с судьбой в раздоре,

От скуки злой, от маяты, желаний гибельных,

Остервеневшей своре свою судьбу швырнула ты.

А тот, кому ты вся, со всей своей любовью

Живая отдалась во власть.

Он мертвою тобой, твоей насытил кровью

Свою чудовищную страсть.

Схватил ли голову он за косу тугую,

Признайся мне, прекрасный труп,

В немой оскал зубов впивался ли, торжествуя,

Последней лаской жадных губ.

В дали от лап суда, от ханжеской столицы,

От шума грязной болтовни,

Спи, мирно спи, во сказочной гробнице

И ключ от тайн ее храни.

Супруг твой далеко, но существом нетленным

Ты с ним в часы немые сна.

И  памяти твоей он верен сердцем пленным,

Как ты навек ему верна.

 

НА ВСЕХ ДОРОГАХ

Мой друг, я выбился из сил,

творя свой путь, творя свой быт,

и горечь в сердце накопил:

чем чаще прав, тем больше бит.

Но так устроен дом родной,

его беда, моя вина.

не насладишься тишиной,

идет здесь давняя война.

Противник наш недалеко,

он каждый день глаза в глаза,

его осилить нелегко,

и я хочу тебе сказать:

на всех дорогах дяди с серым веществом,

настроены всегда на "тише едешь..."

надежно закрывают серым существом

пути прямые к правде и победе.

Примет на них особых нет:

и сталинские старки,

и карьеристы средних лет,

и молодые вожаки,

судья, плюющий на закон,

и высоко сидящий трус,

и протестующий планктон,

и надзиратель слабых муз.

Их цель обыденна, и к ней

они спешат и жгут мосты,

урвать кусок, и покрупней,

от всенародной немоты.

Я вижу их ясней, чем дым,

они мне затыкали рот,

на песнях ставили кресты,

но слово горькое живет.

Наш тихий враг хитрее нас,

он многочислен и силен,

хватаясь для отвода глаз

за древки наших же знамен.

И обещать я не могу,

что уцелеем мы с тобой.

такому ловкому врагу

давно знаком жестокий бой.

 

НА ИСХОДЕ ЛЕТА

Я портвейном пропах и смородиной,

весь в соломе и в листьях травы,

с ненаглядной моею и с родиной

я пришел попрощаться, увы...

Я любил тебя, девочка рыжая,

и от грусти свихнулся с ума.

Убегаю, иначе не выживу,

Ждут меня Колыма и зима

или Ялта, а лучше - Испания.

Там забуду любимый Урал,

где весной начинал я кампанию

и тебя, как заложницу брал.

Всё, что выпито и спето,

Оставляет в сердце меты,

Как пожары по лесам...

В искупление за это

без ответа и привета

лебедь северного лета

проплывёт по небесам.

А теперь, причастившись пьянящего,

забываю под звоны стрекоз

реки рук твоих холодящие

и дожди твоих теплых волос.

Я пришел чердаками и крышами,

Ухожу не разведав дорог.

Я бы мог разлюбить тебя, рыжая,

я бы мог, я бы мог, я бы мог.

Я бы мог на луне повеситься,

но за тучи сбежала она,

я носил бы рога из месяца

если б мне изменила луна.

Всё, что выпито и спето,

Оставляет в сердце меты,

Как пожары по лесам...

В искупление за это

без ответа и привета

лебедь северного лета

проплывёт по небесам.

Я бы мог на гармонике лаковой

проарпеджить таких кренделей,

что леса бы как бабы заплакали,

отряхая листву с тополей.

Показал бы такие я фокусы

с балалайкой под крики грачей,

что взгрустнули бы разные конкурсы

пианистов и скрипачей.

Малахитовый край бы покинул я,

Чтоб жилось здесь спокойно врагу

и тебя бы простил, моя милая,

но забыть, уж прости, не могу

Всё, что выпито и спето,

Оставляет в сердце меты,

Как пожары по лесам...

В искупление за это

без ответа и привета

лебедь северного лета

проплывёт по небесам.

 

НА РАССТАННОЙ

До свиданья, до свиданья!

На Расстанной есть преданье -

на прощание - гаданье,

на дорогу - разговор.

С николаевских перронов

сходит жизнь моя в уронах,

с тех лун, с тех трав,

с тех гроз, с тех пор.

Это грустная глава,

зачеркнуть ее нельзя,

в ней повинные слова

и вокзальные глаза.

От миража Эрмитажа,

Мариинских бель-этажей,

и от Невского пейзажа

усвистать до синих гор

можно только поневоле,

от бессилия и боли

с тех вех, с тех тайн,

с тех слез, с тех пор.

Вспоминай, не вспоминай,

посчастливится - верни

дорогие имена

и утраченные дни.

Привези мне, привези мне

этот воздух перед Зимним,

чтоб в речах твоих сквозили

и Фонтанка, и Собор,

и окно на Староневском -

ни цветка, ни занавески -

с тех слов, с тех книг,

с тех нот, с тех пор.

 

НАДЕЖДА

Если жизни твоей магистраль

под откос направляет экспресс,

эспераль, эспераль, эслераль

возвратит к бытию интерес.

И хмельного разгулья не жаль,

ветер жизни надежду принес,

Эспераль, эспераль, эспераль -

десять узкоколейных колес.

И любой стограммовый алкаш,

распивающий в дури хмельной,

упадет от тебя в эпатаж

от стыда перед волей стальной

Но решиться на это дано

только тем, кто постиг глубину,

тем, кто вырыл могилу давно

неудаче, стыду и вину.

Кто-то шепчет - не надо, умрешь!,

без хмельного и жизнь не сладка!

Этих трусов за ломаный грош

целый веник найдешь у лотка.

Поспеши и не жди голосов,

и зеленого джинна свяжи.

Стоит бросить на чаши весов

эспераль и прекрасную жизнь.

Ты увидишь цветущую даль ...

Пусть молчат дураки и невежды.

Эспераль, эспераль, эспераль -

это по-русски - Надежда.

 

НАРОДНЫЕ ПЕВЦЫ

Так с давних пор заведено на свете,

Когда пора великих битв придет

Слагают песни смелые поэты,

И эти песни в бой ведут народ.

        Над миром летят недаром

        Песни наших певцов.

        В наших руках гитара,

        За плечами - знамена отцов.

Властители тех песен так боятся,

Что не посмеют им открыть лица.

Дантес был только подставным паяцем,

А в сердце русской песни целил царь!

И вечно в этих песнях боль и сила,

Насмешка и решительность живет.

За них казнили славного Джо Хилла,

И Лорку повели на эшафот.

И Хара пел под дулом пистолета,

Им не судьба забыться и пропасть.

А руки, на которых кровь поэта

Над народом не удержат власть!

А там, где за молчанье дарят сытость,

А за смиренье - звание борца,

Поэты не идут в покорной свите,

А жгут глаголом слабые сердца.

Их вечный гонорар - плевки и раны,

И память и любовь иных веков.

Великие поэты гибнут рано,

Они нужны в компании богов.

 

НАСТОЙЧИВОСТЬ

Тебя увидел я в закат -

Ты шла с ведерком по воду.

И для знакомства был я рад

Воспользоваться поводом.

И тогда

Очень тихо, очень скромно

Заскулил я,

Словно пес бездомный.

И ты сказала: - "Боже мой,

Какой огромный рыжий пес!"

Потом, когда мы шли домой

Ведро твое в зубах я нес.

Только ты

Прогнала меня потом.

Не поладил

Я с твоим котом.

       Я скрылся - и вот я выход нашел,

       И мягко, как кот, опять я пришел.

И ты сказала: - "Боже мой

Какой огромный рыжий кот!

Я не пущу тебя домой,

Хватает мне и так забот.

Уходи.

Я котам не очень верю.

И не стой ты

Ночью перед дверью."

      Лишь месяц потух - я выход нашел,

      И словно петух, опять я пришел.

И ты сказала: - "Петушок,

Ты рыжий, словно крашеный.

Таких нельзя и на порог.

Не кукарекай, страшно мне".

Уходи.

Петухам не очень верю,

И не стой

Утром перед дверью".

      Я скрылся и вот - я выход нашел,

      И как человек, опять я пришел.

Я нюхал в садике цветы,

А ты белье в тазу несла.

"О, Боже мой, - сказала ты,

Мне не хватало лишь осла.

Так и быть.

Если ты такой упрямый,

Заходи,

Познакомься с мамой".

 

НАЧИНАЮЩАЯ БАЛЕРИНА

В маленькой ее комнате

скромно так, скромно так.

Только этажерка, лампочка,

нету даже зеркала, лапочка,

И па-де-труа в тапочках,

Как по ветру бабочка, бабочка.

Дальше надо ей па-де-де,

только вдруг она падает.

Мало, говорит, тут таланта,

Нужно, мол, еще пуанты,

Чтобы на носочки встать,

Книгу с верхней полки достать.

В этой книге тысяча лиц,

И театр, и жизнь закулис.

Ни строки про счастье там нет

Только про балет, про балет.

Там спящая красавица

земли едва касается

под гром аплодисментов -

прекрасная, бессмертная.

Волны разноцветных лучей

по теченью трех скрипачей.

Острова - усталость и сон.

Как успех, полет невесом.

Там руками поют песенки,

Есть страница о ранней пенсии.

Кавалеры там сверхгалантные,

Сколько хочешь бери пуантов...

В этой книге тысяча лиц,

И театр, и жизнь закулис.

Ни строки про счастье там нет

Только про балет, про балет.

 

НЕ ДУМАЙ О ДУРДОМЕ СВЫСОКА

Не думай о дурдоме свысока -

придут запои, сам поймешь, наверное,

что пропасть эта страшно глубока,

и без дурдома дело твое скверное.

Но если ты порог переступил,

расстанься и с одеждой и с Отечеством,

ты думаешь - ты пил? Нет, ты не пил! -

Все было лишь пижонством и молодчеством!

Такие здесь лежат богатыри! -

По сорок тонн на будку каждый высушил.

Глаза и рот пошире отвори,

Их выслушай, их выслушай, их выслушай.

Они тебя научат тетурам

пихать за щеку, брать врача надурика,

кирять формальдегида по утрам,

чтоб пахло не спиртным, а как от жмурика.

Они тебе бутылку припасут

и сделают разрядочку летальную,

они тебе ликбез преподнесут -

пройдешь здесь школу кира капитальную,

А если ты неопытный алкаш,

то встретишь здесь всех асов и компанию -

при выходе ты будешь уже наш ...

Забудь про свою псевдодипсоманию!

Привет одеколонам и спиртам’

Привет лосьонам, уксусам и щелочи!

Плевать, как импотенту на мадам,

на правильные речи трезвой сволочи!

Не думай о дурдоме свысока -

смеемся над такими мы до коликов.

Настанет время, вспыхнет у виска,

что это - главный ВУЗ для алкоголиков!

 

НЕВЕДОМЫЕ СТРАНЫ

Припев: Так легко перенестись

        В далекие неведомые страны.

        Нужно лишь закрыть глаза,

        Представить себе пальмы и лианы.

Горы вдалеке, вокруг

Диковинные бабочки и птицы,

Синие озера, водопад

Гремит и радуга искрится.

Припев.

Курятся оранжевым дымком

Вдали огромные вулканы.

Месяц пробирается

Сквозь синие и желтые туманы.

Синие слоны жуют

Зеленые и красные тюльпаны.

В розовом песке вокруг

Играют золотые обезьяны.

Припев.

Только все равно открыть глаза,

Открыть глаза тебе придется.

Жизнь идет, а жизнь с закрытыми глазами

Нам не удается.

Не рассказывай о странах,

Побывать в которых приведется.

Не поверят все равно тебе,

А кто-то просто рассмеется.

 

НЕЗАКОНЧЕННЫЙ ЧЕРНОВИК

Шитье благородной строфы поддается немногим поэтам

И время наивное кануло в Лету и обесценилась честь...

Процессы души вероятно познать по чернилам, поправкам, по метам,

а тайные мысли возможно по буквам слегка недописанным счесть.

Стояла погода весьма подходящая питерской банде,

и грубые люди с огнем торопливым в холодных глазах

ходили, хватали, стреляли в подвале, в квартире, на улице и на веранде,

и мыли кровавые руки и лица в ворованных медных тазах.

Они увлеклись и к Шаляпину влезли в квартиру.

Уперли вино, подстаканники, ложки и темный, дубовый стульчак...

И Веру в Народ поломали ему, словно легкую, хрупкую лиру.

И он укатил далеко - где ковбои бренчат на гитарах, а также течет Потомак.

Описывать свинство весьма тяжело и чревато, увы, мазохизмом.

Но здесь выбирать не приходится... как Заратустра предрек

-Боги скончаются от состраданья -будет эпоха томительных измов.

И наконец, водрузятся на царство ларек и курок

Но возвращаемся в Питер. Серебряный век на исходе.

Пара матросов насилует фрейлину. Ленин не спит...

важные графы, князья, генералы, профукав Россию, плывут себе на пароходе,

разум весьма возмущенный для общей баланды кипит.

Вечер. Поэт Гумилев для меня что-то пишет в тетради.

Это, конечно, стихи и, естественно, я их когда-то прочту.

Если хотите, и Вам он черкнет, Бога ради!

Только прочтите и только учтите поэта гуманную эту черту.

Он не закончил строфы, когда в дверь постучали ногами,

заперли тело его в каменистый кровавый мешок.

Великолепную голову, полную музыкой, словом, Богами

тупо пробили свинцом, как пустой и ненужный горшок.

Не дописал он строки и рука содрогнулась от стука.

Линия вниз и потом еще вбок легкий штрих.

Это последнее прикосновение ангела, первая смертная мука

Это как будто бы мной недописанный стих.

Я принимаю грехи моей Родины грузом на плечи,

Русская кровь порождает чудовищ и черный народ.

Братья мои убивают моих близнецов и сестер моих нежных калечат.

Гений, как враг, на земле моей чудной живет.

Только полны города, городки и деревни

светлыми чадами Ангелов божьих, что дышат стихом.

Это для них Гумилев и Гомер со стихом своим древним...

так и летим без Земли, без страны на Пегасе верхом.

 

НИ ДЕНЬ НИ ДВА

Ни день, ни два, ни три недели

Мы пьем, мы пьем,

Напьемся - и поем.

Потом шагаем еле-еле

И ищем три рубля вдвоем.

Мы в узких брюках и клетчатых рубахах

Шагаем по земле

Из ресторана в ресторан

Мы современные,

Не можем мы заплакать,

Мы просто грустные,

Никто из нас не пьян.

А наша совесть от безделья захмелела,

В глазах бездумная бесцельность бытия.

С какими девушками мы имеем дело,

Мои друзья, а иногда и я,

Чем девчонки эти наши виноваты,

Что не целуем им помаду на губах,

Не гладим нежно грудей их измятых,

Не рвем в экстазе их заношенных рубах?

Ну что же дальше, так и будет продолжаться?

Тонка нейлоновая нашей жизни нить.

Уж лучше нам и вовсе не рождаться,

А родились - так черт с ним, будем пить.

 

НОВОГОДНЯЯ

Снег сегодня сладок

и не мерзнет нос,

запрягай лошадок

в сани сена брось.

На дорогу кружку,

можно по второй,

рядом усади подружку,

ноги ей укрой.

Припев: Динь-динь-дон,

        динь-динь-дон

        под резной дугой.

        всполошился зимний лес,

        потерял покой.

        Динь-динь-дон,

        динь-динь-дон

        шапку набекрень.

        Снег летит из-под копыт,

        ох, и славный день.

Мчимся мы лесами,

поворот - и стоп.

Вверх ногами сани,

мы летим в сугроб.

Вылез из сугроба

я под смех девчат,

а из снега у зазнобы

сапоги торчат.

Припев.

Было дел немало,

прожит год сполна.

Мы нальем в бокалы

крепкого вина.

Бьют часы двенадцать,

Новый год настал.

Это просто чудо, братцы,

как звенит хрусталь!

      Динь-динь-дон,

      динь-динь-дон

      чтоб любили нас.

      Чтоб с друзьями Новый год

      встретить нам сто раз!

      Динь-динь-дон,

      динь-динь-дон

      этот мирный час

      пусть встречают на земле

      триста тысяч раз!

 

НОКТЮРН

Когда толпой видений нервных окружен,

от страшных зрелищ сбросив одеяло,

с испуга и тоски я прерываю сон

и в седенькую ночь иду куда попало,

по улицам пустынным в сырости кружа,

к Фонтанке выхожу, бреду ли вдоль канала -

мне попадется вдруг заблудшая душа

сошедшая, как я. с житейских пьедесталов.

Качаясь от вина, растрепан и небрит,

ползет мой тайный брат на тайное свиданье

с той вечностью немой, которая не спит,

которую зовут - похмельное страданье.

Карманы все пусты, хоть за ноги возьми,

вниз головой тряси - не вылетит алтынный.

Мы рядом постоим, побыв чуть-чуть людьми

и дальше поплывем по улицам пустынным.

Все чаще, все грустней встречаю эти тени,

и, заходя в колодцы гулкие дворов,

под утро в их глазах безумное смятенье

ловлю я как сигнал распавшихся миров,

Печальные мои, погубленные души,

вы живы и у вас покоятся на дне

такие истины, которые подслушав,

захочется отмыть до ясности в вине.

Кусок сухого хлеба

и горечи глоток,

В спиртном коктейле неба

плывет Луны желток.

 

О СОЧУВСТВИИ

Чтоб к конечной дате

   с достоинством подойти

болейте и страдайте -

   доброго вам пути.

Болейте за тех, кто веру

   словами затер до дыр,

кто видит слепым и серым

   этот спектральный мир.

За тех, кто друзьями предан,

   врагами не позабыт,

кто знает одни победы,

   кто весел всегда и сыт.

За тех, кто стыдится с вами

   глаз своих и лица,

за проданных подлецами

   и за самого подлеца.

Болейте за тех, кто честен

   только с самим собой,

кто чересчур известен

   и слишком обласкан судьбой.

За тех, кто живет указом,

за тех, кто не верит в небыль,

за тех, кто святым ни разу

   и самым грешным не был.

Болейте за безучастных,

   за мудрецов на час,

за тех, для кого несчастье

   совести слабый приказ.

За тех, кто легко и рано

   вызубрил свой маршрут,

и пусть же чужие раны

   в вашей душе цветут.

И пусть ваше сердце болью

   за все на земле дрожит.

Тогда заболеет любовью

   прекрасная ваша жизнь.

 

О ТЕБЕ

Не твоя ли любовь, словно синяя птица,

Заслонила крылом от меня целый свет?

Не твоя ли мечта, что смогла мне приснится,

Лишь откроешь глаза, а ее уже нет?

        Просто - утро и закат,

        Просто - весна и листопад,

        Просто - будни и мечты,

        Просто - слезы и цветы.

Не твои ли глаза - два огромных алмаза

В драгоценной оправе шелковистых ресниц

Так сияли всегда, и в сиянии сразу

Золотился огонь теплых летних зарниц.

        Рядом - утро и закат,

        Рядом - весна и листопад,

        Рядом - будни и мечты,

        Рядом - слезы и цветы.

Не твоя ли любовь, словно синяя птица,

Улетела теперь от меня навсегда?

Солнце светит в лицо и не может присниться

Мне про солнце моя мечта.

 

О ФАНТОМАСЕ

Поэты мы, поэты мы, поэты мы,

Поэтому, поэтому, поэтому

Мы песню сочинили - высший класс!

И в ней без околичностей

Расскажем мы о личности,

О личности по кличке Фантомас.

Фантомас, Фантомас,

Мы сейчас разыщем Вас

Заглянем в черный гроб сейчас,

Проверим гардеробщицу,

И для приманки купим колбасу!

Поймаем мы агрессора,

И нашего профессора

На всякий случай дернем за усы.

Фантомас, Фантомас.

Пейте кислый хлебный квас!

И ешьте кашу манную,

А ногу деревянную

Мы Вам подарим, жалкий глупый трус!

Поэтому, поэтому

Идем без пистолета мы.

Наш комиссар - красавец смелый Жюв!

Мы вовсе не уверены,

Что все из нас проверены,

А может быть, он в ком-нибудь из нас?

Прокрался тихой сапою

И даже мама с папою

Не знают, что их чадо - Фантомас.

Под маской безразличия

Скрывается двуличие,

И подлость не показывает глаз.

Бои бы те кулачные,

На рожи эти мрачные.

На ваши рожи, мистер Фантомас!

Явление природное, хотя и не народное.

Всеобщее, но только не у вас.

А все ли вы уверены, и накрепко проверены,

Что Вы не Фантомас, не Фантомас?

 

О, ЖИЗНЬ МОЯ, КАК ТЫ МГНОВЕННА

О, жизнь моя, как ты мгновенна,

И как горчит твое вино!

Так будь же все благословенно,

Что было в суете дано.

Благословляю каждый злак,

И сон, и раннюю дорогу,

Благословляю боль и мрак 

За то, что научили Богу,

И строки плотные страниц,

Где спрятана премудрость рода,

Добро и зло - модель частиц

В полях анода и катода,   

И воспеваю каждый день,

Что прожит искренне и скомно,

И труд, и царственную лень,

И стол - и постный и скоромный.

Благословляю все и всех,

В ком или в чем природа пела,

И стих и первородный грех,

Что воплощают дух и тело.

Прощаю, плачу и молюсь,

Пою, как сыч, и плачу снова,

Что богоизбранная Русь

Венец примерила терновый.

Благословляю каждый дом,

Что мне давал приют и пищу

И осенял меня крестом,

Преображая дух мой нищий,

И женщин теплые поля

Голубоватого свеченья,

Что дарит Космос и Земля

Для облегчения мученья,

И зелень влажную лугов,

И лес от ноября простылый.

Благодарю моих врагов

За то, что понял и простил их.

 

ОГЛЯНИСЬ НЕ ВО ГНЕВЕ

Быть может, придут долгожданные сроки,

и правда пройдется по всем временам,

чтоб в будущей жизни усвоить уроки

и помнить опричников по именам.

Сокрытый вельможа, чиновник-кропатель,

кто, плоть надрывая, невинных травил,

один был доносчик, другой был предатель,

вот этот - завистник, а этот в крови.

И чтоб помянуть убиенные души,

твердим имена, и не хватит свечей.

но сон супостатов боимся нарушить.

Мы так уважаем своих палачей!

Легко и спокойно живут некрофилы,

и власть предержащий корявой рукой

карают идеи, романы, и фильмы

и честь воздают только за упокой.

а мы говорим полуправду лукаво,

и, все имена опустив между строк,

как будто себе оставляем мы право

другим преподать этот черный урок.

Как вырваться нам из трусливого плена?

Так ждали в тридцатых визита в ночи.

О жертве скорбим, преклоняем колена,

и о подлеце мы стыдливо молчим,

кто самых великих борцов уничтожил,

почти обескровил науку и рать...

мне облик его неприятен до дрожи,

я имя его не хочу повторять.

И я умоляю: судите злодея,

и бросьте Фемиде на чаши весов

погибших сердца, оскверненье идеи

и все имена лизоблюдов и псов.

Не ради отмщенья, а ради надежды,

что низость вовек не посмеет восстать,

и гений Российский не смогут невежды

насиловать и поворачивать вспять.

Оглянись не во гневе, а в смущеньи и горести,

не боясь от стыда и прозренья сгореть.

Назови свои беды по имени совести,

чтобы их узнавать, если явятся впредь.

 

ОЖИДАНИЕ

Пространства, пути, перепутья,

несется зеленый вагон.

Любите, писать не забудьте,

на взлетной струится бетон.

Терпенье, надежда, гаданье,

и радость, и сладкий испуг,

когда из эпох ожиданья

к тебе возвращается друг.

Возьми его теплые руки,

в глаза его тихо взгляни.

Быть может, забыл он в разлуке

те давние славные дни,

а если он все-таки помнит,

то мчит его яростно жизнь

от глаз твоих, сердца и комнат,

то значит, молчи и держись.

И, значит, люби его выше,

чем вас разлучивший полет.

Он слухом тебя не услышит,

но сердцем, быть может, поймет.

И жди его верно и все же

и малой надежде будь рад.

порой ожиданье дороже,

того, кто вернулся назад.

Ожиданье, ожиданье - неоглядная страна,

и до встречи от прощанья

времена и расставанья

и дорога не одна.

И понять не в состояньи

мы в печали расставанья,

где ошибка, где вина.

 

ОКТЯБРЬ

Когда октябрь прохладными ветрами

качает вдоль проспектов тополя,

и отплатив великими дарами

готова до весны уснуть земля,

Крахмальным утром школьных перезвонов

начнется день, как тысячи других,

и примется за старые законы

весь юный мир в воротничках тугих.

Припев: Веселеют в работе и сердце и руки,

        и пролеты гудят, словно струны гитар.

        Мы основы основ высочайшей науки

        постигаем, как азбуку учит школяр.

Мелодии над площадью забьются,

потянутся из утренних дворов,

и в проходные музыкой вольются

десятки тысяч судеб и миров.

Начнется день  и с ним придут заботы,

мы этот ритм освоили давно.

Так в песне ни одной неверной ноты,

а все как надо, все как  быть должно.

Припев.

Необратима смена поколений,

спешат нетерпеливые года.

И мы горячих слов и детскость мнений

не повторим, быть может, никогда.

Но в каждом детство все-таки осталось,

мы любим ясность, любим простоту.

И мы не примем мудрость за усталость,

за слабость мы не примем доброту.

Припев.

 

ОСЕННЯЯ МЕЛОДИЯ (из Бодлера)

Мы скоро в сумраке потонем ледяном,

Прости же, летний свет, и краткий и печальный.

Я слышу, как стучат поленья за окном

И гулкий стук звучит мне песней погребальной.

В моей душе зима, и снова гнев и дрожь,

И безотчетный страх, и снова труд суровый.

Как солнца льдистый диск, так, сердце, ты замрешь,

Ниспав в полярный ад громадою багровой.

С тревогой каждый стук мой чуткий ловит слух,

То эшафота стук, не зная счета ранам,

Как башня ветхая, и ты падешь, мой дух.

Мой дух, давно расшатанный безжалостным тараном.

Тот монотонный гул вливает в душу сон.

Мне снится гроб, гвоздей мне внятны звуки

Вчера был летний день, а вот сегодня стон,

И слезы осени - предвестники разлуки.

Люблю ловить в твоих медлительных очах

Луч нежно тающий и сладостно зеленый.

Но нынче бросил я и ложе и очаг,

Светило пышное и отблеск волн влюбленный.

Но ты меня люби, как нежная сестра,

Как мать, своей душой в прощении безмерной.

Как пышной осени закатная игра,

Согрей дыханьем грудь и лаской эфемерной.

Последний долг пред тем, кого уж жаждет гроб

Дай мне, впивая луч осенний, пожелтелый.

Мечтать, к твоим ногам прижав холодный лоб.

И призрак летних дней оплакать знойным ветром.

 

ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ ЗАРАТУСТРЫ

В сентябре провода, петербургские ночи,

дождевая вода -создают мне уют.

И приходит беда, иногда и не хочет

улететь навсегда с журавлями на юг.

Ангел мой до утра с тихим Дьяволом спорит.

Слов немых детвора в Школу Речи бежит.

Зрелость - это пора растворяться в просторе,

поднимать якоря, не считая гроши.

А прямое все лжет, путь у истин изломан...

По спирали полет даже Время вершит.

И любой поворот -это Символ и Слово,

это розовый лед покоренных вершин.

Не парным молоком -кровью пишется повесть.

С Жизнью встретясь лицом, остаешься чуть жив.

Лучше быть дураком на свой риск и на Совесть,

чем прослыть мудрецом за счет мыслей чужих.

На этих пространствах мне жить бы и жить как Царю.

От этих просторов кружится моя голова...

Но Русского Бога униженно тихо я благодарю,

что тати родные на свет и дыхание мне оставляют права

1996

 

ОСЕНЬ

Вечер распахнул окно

И в окно мне бросил

Желтый лист - билет в кино

На сеанс про осень.

Падают, падают, падают все

Красные, желтые листья.

Ветры-то, ветры радуются,

Лес - словно спинка листья.

Припев: И на асфальте классики

        Не чертят первоклассники.

        Бросили.

        Осень, осень.

Светло - серая река.

Осень, осень, осень.

Осень, осень, в облаках

Холоднее просинь.

Улицы, улицы, улицы

Серые грустные змеи.

Не шевелятся, умницы

И поползти не смеют.

Припев.

А песок хрустит, хрустит,

Как твои ладошки.

На моих щеках грустит,

О тепле немножко.

И нет больше танцев в парке.

Сидит на скамейке яркой

Старик, и рисует палкой

На желтом песке белый парус. 

 

ОТ ЛИЦА ИДИОТА

Я единственный в нашем дворе

Смотрел картину "Анна Каре".

На белой кобыле - Анна Каре,

Граф Врон говорит: - "Старуха, привет!"

Слезай с кобылы, пойдем-ка в лес".

Она-то слезла, а он не слез.

Обидел бабу, буржуй поганый.

Она - под поезд, а он за полбаны.

Я единственный в нашем дворе

Смотрел картину "Анна Каре".

 

ОТ ХРАМА

От храма ведет аллея, в кронах ее мой дух.

Кажется, я болею, неизлечим недуг,

болею за тех, кто веру словами затер до дыр,

кто видит слепым и серым резкий спектральный мир,

за тех, кто стыдится с нами глаз своих и лица,

за проданных подлецами и за самого подлеца,

за тех, кто легко и рано вызубрил свой маршрут,

кто к людям идет с обманом, пряча за спину кнут,

за тех, кто друзьями предан, врагами давно забыт,

кто знает одни победы, кто весел всегда и сыт,

за тех, кто не видит в слове Бога и суть вещей,

за утонувших в злобе и тщательности речей.

Я трачу свои печали, забыв сыновей моих,

на тех, кто всегда молчали, когда унижали их,

я плачу о благородстве, что в генах сынов Руси

погибло в крови и скотстве. Я стану Творца просить -

пусть вспомнит народ усталый, старинной приметы суть,

что версты дороги старой на новый выводят путь.

Прошу, как всегда, не много, поскольку промыслить смог -

дорога всегда от Бога, а пыль от людей, сынок.

Дорога идет от храма, где пел я для светлых душ,

иду я по ней до хама, я, в здравом уме идущ.

Приходят такие сроки, что нужно пропеть для тех,

кто чистых гармоний строки считает за черный грех.

 

ОТВАЖНЫЙ МУРАВЕЙ

В пальто и драных валенках,

И в шапке до бровей.

Ведет кораблик маленький

Отважный муравей.

Вода такая синяя

И заросли стеной.

А где-то Муравьиния

Осталась за спиной.

     Там в теплом муравейнике

     Не гаснут огоньки.

     И там поют кофейники

     Морозам вопреки.

Там в муравьином городе

Взволнованно весьма,

Ждет муравьиха гордая

Далекого письма.

О том, как он до берега

Дальнего доплыл,

О том, как он Америку

Новую открыл.

     На карту лягут линии

     Вот так идти и плыть.

     И тотчас Муравьиния

     Начнет салюты бить.

     И лодки трехэтажные

     Умчат в голубую даль.

     И муравью отважному

     Пожалуют медаль.

А он в кругу товарищей

Прихлебывая чай,

Однажды раскуражится

И скажет невзначай:

-"Ну, верите, не верите,

Плыву - кругом вода.

Вдруг - новая Америка.

Давай ее сюда".

     В пальто и драных валенках

     И в шапке до бровей.

     Ведет кораблик маленький

     Отважный муравей.  

 

ОТПУСТИ СВОИХ ЦАРЕЙ

Над Россией летят облака...

Ах, остаться на Севере заживо!

Я не знаю, какая рука

Написала такие пейзажи.

У каррарских мраморей

мы живем однажды,

научи своих царей

голоду и жажде.

В мастерской трудоемких чудес

предстоит не унизиться славою,

В бледно-синей кастрюле небес

птичья стая чаинками плавает.

У рублевских звонарей

мы с тобой встречались..

Научи своих царей

чести и печали.

На просторах таких - даже тут -

мало места для правды и боли.

Хорошо, что поэты живут

в наше время немного поболе.

У разбитых алтарей

онемели боги.

Отпусти своих царей

в лучшие чертоги.

 

ОТЦЫ И СЫНОВЬЯ

Когда шагал ты на восток

в жаре крутой под Ровно,

и кровью хлюпал твой сапог,

и жажда горло жгла,

убитых немцев рисовал

я много и подробно

и двадцать танков подбивал

из одного ствола.

Когда, совсем закоченев

в заснеженном окопе,

ты с неба свет ракеты ждал

и грел свой автомат,

я спал в кромешной темноте

далеко от Европы

и сбоку телом малым грел

замаянную мать.

Когда ты мессер прижал

к земле чужой, горелой,

за Родину и за.., и за...

зашелся пулемет,

летел на санках я в сугроб

с горы заледенелой

и, повернувшись к небесам,

смотрел, как снег идет.

Когда тяжелым сапогом

в концлагере под Прагой

тебя пытались научить

по-песьи подвывать,

я от какой-то ерунды

так безутешно плакал,

что не на шутку рассердил

встревоженную мать.

Когда контузило тебя

у кеслина в сраженьи

и красной тьмой заволокло

и кирху и сады,

я на ногах не устоял

от головокруженья,

но хлеба не было в избе,

и дали мне воды.

В моем детдоме дети все

в ночной тиши заснули,

а я не мог - я в этот миг

беседовал с тобой.

Когда герр обер-лейтенант

послал в пространство пулю,

которой грудь твоя была

подставлена судьбой.

 

ОХОТА

Птица танцует в любовной тоске,

вокруг тишина и дремота,

но смерть ее прячется невдалеке -

охота, охота, охота.

И лес содрогает тяжелый медведь,

в агонии тягостной нотой,

но сладостно людям на это смотреть -

охота, охота, охота.

Охотник, брось свое ружье,

охотник, брось свои забавы!

Где имя доброе твое?

Увы, одна дурная слава

и беззащитное зверье,

и кругосветная потрава.

Охотник, брось свое ружье!

Железною шуйцей вцепившись в цевье,

охотники всех поколений

в спокойствии сытом наводят ружье

на тощих лисиц и оленей.

И заяц, почувствовав в сердце свинец,

кричит, как ребенок, от боли.

Меньшимс своим братьям приносят конец

кнзья интеллекта и воли.

Охотник, брось свое ружье!

Охотник, брось свои затеи!

будь ты хоть гений, хоть герой,

творец космической идеи,

но в сердце сделанной дырой

гордиться могут лишь злодеи.

Охотник, брось свое ружье!

И в ужасе дети по полю бегут,

в них целится пьяная рота,

кончая земной их недолгий маршрут -

охота, охота, охота...

Дымят города, океаны в грязи,

с прогресса ползет позолота,

и копится в легких уран и бензин.

Охота, охота, охота...

Охотник, помни и живи,

не суетись в полях и рощах.

ведь ты не Бог, так будь попроще,

безумно право на крови

карать и миловать. Ты сам

подарен будешь небесам.

Охотник, помни и живи.

 

ОЧЕРЕДЬ ЗА СЧАСТЬЕМ

Люди стояли в огромной очереди -

Очереди за счастьем.

Люди мечтали, что сыновья их и дочери

Получат это счастье от них по наследству.

И сами они возьмут немножко, немножко,

Чтобы не страдать и не бедствовать.

Рядом со взрослыми стояли детские ножки.

Люди стояли годами, веками.

Солнце пекло их, дожди их стегали.

В песок обращались огромные камни.

Люди стояли, люди устали.

Женщина с глазами, как небо летом

С темными кругами под глазами

Вышла отдохнуть из очереди этой.

Женщина с пепельными волосами.

И к морю пошла она, очередь оставила.

И море усталые ноги ласкало,

И ветер играл в волосах ее длинных,

И брызги бросал в глаза ее синие.

Думала она, дыша прохладой:

- "Какое было бы счастье,

Если б в очередь за счастьем

Возвращаться было не надо."

 

ПАМЯТИ АРИКА КРУППА

Прощай, прощай... Бродить по свету

Мне суждено, и с этих пор

Я буду помнить взгляд твой светлый

И твой неспешный разговор.

Прощай, прощай... Тогда вначале

О радости мы знали все,

И очень мало о печали.

Печаль нам истины несет.

Ты, вспомнив песни и мытарства

И наши милые края,

Протянешь руку мне сквозь царства

Небытия и бытия.

И задрожат от смеха стекла.

Мы в мире всех разбудим сонь.

И ты возьмешь рукою теплой

Мою веселую ладонь.

Но ты молчишь и не смеешься,

Твои глаза совсем пусты.

Я ухожу. Ты остаешься.

И все-таки уходишь ты.

 

ПЕС И КОШКА

Кошку погладишь - она запоет

Выпустит тонкие когти.

Пес, если нужно, всю ночь у ворот,

Честно под дождиком мокнет.

Кошка лукаво отводит своей взгляд

Смотрит на звезды в окошке.

Пес мой безмерно доволен и рад

Лишь приласкаешь немножко.

Если же гости придут в выходной,

Кошка в истоме и лени

Громко трещит как волчок заводной,

Щурясь у них на коленях.

Пес от моей не отходит руки,

слушаясь каждого жеста .

Дружба дороже, чем все пироги,

Даже из сдобного теста

Кошке хоть тысячу раз повтори:

Киса не рви мою шапку!

Пес мой веселый несет, посмотри,

Утром пропавшую тапку

Кошка гул всю ночь напролет

Пес мой мальчишка примерный

Он храпака под кроватью дает

Значит он друг самый верный.

 

ПЕСЕНКА АКТЕРОВ

Пусть будет наш удел высок,

и мы достойны будем счастья,

но не уйти нам от тревог,

и совесть сердца рвет на части.

Дерзни по-новому прочесть

день нынешний и день вчерашний,

а правда, искренность и честь -

вот инструменты вечно наши.

Припев: А наша цель да будет чистой

        и сострадающим наш смех.

        Мы беспощадны как артисты,

        Как люди мы добрее всех.

Примерим платье королей,

возьмем сюжет любого века,

но нет трудней среди ролей

высокой роли человека.

Пусть слово на губах не спит,

в нем привкус соли или боли.

У истины мы на цепи,

у доброты всегда в неволе.

 

ПЕСЕНКА ВОДОНОСА

Бертольд Брехт

Гром гремит, и дождик льется,

Ну, а я водой торгую.

А вода не продается и не пьется ни в какую.

Я кричу: "Воды купите!"

Но никто не покупает.

В мой карман за эту воду

Ничего не попадает.

Купите воды, собаки!

Припев: Дождик брызгает все пуще,

        Вы без денег воду пьете

        И большое вымя тучи

        Не прося гроша сосете.

        Ну а я кричу, как прежде:

        "Воду, воду покупайте",

        И никто не покупает,

        И никто не покупает.

Если б дождь не выпадал бы,

Если б он лет семь не лился,

Вот бы я с воды разжился,

Я по капле продавал бы.

"Дай воды! Воды скорее!" -

У ведра б толпа кричала.

Покупателя любого

Я бы оглядел сначала.

А вдруг он мне не понравится.

Глотки бы у вас повысохли, собаки!  

 

ПЕСЕНКА О ГЛУПОСТИ И ТРУСОСТИ

Идя напрямик, не пробьешься никак

сквозь серую лень и турусы,

и смел Дон Кихот, потому что простак,

а кто похитрее, те трусы.

Внизу поспокойней, опаснее высь,

оттуда скатиться несложно.

там заповедь, что и внизу - убоись,

будь больше других осторожен.

Богохульники, паяцы, богачи или бичи -

все чего-нибудь боятся, кто кричит и кто молчит.

Мы и жить боимся, братцы, и в сырую землю лечь,

ну, а умники боятся дураков. О том и речь.

И так повелось, от языческих вех

сквозь царство петров да иванов,

что трусам живется вольготнее всех,

и сытно, и курно, и пьяно.

вдруг некто возникнет, как старый Сократ,

он трусов язвит и тревожит.

Да, смелый дурак безопасней стократ,

а умному смелость дай Боже.

Умник ловок и искусен, скроет он испуг от нас,

а дурак он только трусит, личной смелости подчас.

Все, что в мыслях заимелось дурень высказать готов.

Вы за искренность и смелость уважайте дураков.

Кулак поднимает нам только испуг,

а серость не любит уроков.

И люди со страху - взгляните вокруг! -

всегда избивают пророков.

Расставили сети и ждут хитрецы

поймать, устрашить, заневолить,

но ходят не торной травой мудрецы,

и уж не толпою, тем более.

И когда теснит тупая сила - вот уж на краю,

кто поймет, я отсупаю, или пар спустить даю.

Быть побитым и убогим не сочту за стыд и труд,

чтобы высказть в итоге то, что истиной зовут.

 

ПЕСЕНКА ШУТА

Чтобы гладили, а не гадили -

Нужно крутить хвостом.

Чтобы нравиться, чтобы справиться -

Нужно быть просто шутом.

Припев: Ну, а шут, ну, а шут

        Это вовсе не труд,

        И пускай обругают и пнут.

        Другом я притворюсь,

        Я же их не боюсь.

        Я ведь шут, я ведь шут, я ведь шут.

        Я же шут, я же вечный шут.

Пролетают дни, господа одни.

Пусть другие затем придут.

И для них потом стану я шутом,

Я ведь шут, я ведь шут, я ведь шут.

Я же шут, я же вечный шут.

Припев.

Будет вечно так, промолчит дурак,

Да и умные не поймут.

Слышен общий смех, я один на всех,

Я ведь шут, я ведь шут, я ведь шут.

Я же шут, я же вечный шут.

 

ПЕСНЯ БАЛТИЙСКИХ МОРЯКОВ

Мы вышли в море на рассвете,

Мрачнел воздушный океан.

И ветер штормовой нас встретил,

Наш путь лежит за много стран.

Команду кэпа с полужеста

Поймет любой из моряков

Волна - веселая невеста

Бросает борт до облаков.

Припев: Волны, поклонитесь кораблю,

        Море ненавижу и люблю.

        Странный разговор,

        В даль от синих гор

        Нас влечет простор легко.

        А магнит земли тянет корабли,

        Где-то мой залив далеко.

У нас профессия такая -

Прогладить Балтике бока.

Маяк лукаво нам мигает:

Братишки, с богом и пока.

Земные брошены заботы,

Забыты речки и ручьи.

О нас толкует где-то кто-то,

А мы свободны, мы ничьи.

Припев.

И вновь душа болит, ребята,

И, значит, в море нам пора.

Играют волны, как котята,

А это вовсе не игра.

И вновь над нами альбатросы,

Ни рифы не страшны, ни мель.

Идут российские матросы,

Идут за тридевять земель.

 

ПЕСНЯ ЖЕНАТОГО ЧЕЛОВЕКА

Я с милой женушкой моей без горя и хлопот

Живу и не считаю дней уже который год.

Она приветлива, умна, хотя порой ленива,

Напоминает мне она весенний день дождливый.

То выйдет солнце - это смех,

То вновь польются слезы.

То гром за выдуманный грех -

Мне страшные угрозы.

А провинится в чем она - не жди ее признанья,

Словечки знает, как шпана, боится наказанья.

Она ревнива, как грузин, при этом смотрит тучей,

Я не хожу ни где один, а только с ней под ручку.

Заботы все мои друзья - она одна на свете,

Цветочки даришь - млеет вся, жизнь даришь - не заметит.

Она забыла алфавит, таблицу умноженья,

Но так, проказница, хитрит, что я в изнеможеньи.

А любит так она меня, как кошка любит мышку,

Как цыган доброго коня, как воробей мальчишку.

 

ПЕСНЯ ИЗЫСКАТЕЛЕЙ

До берега доплыли чьи-то корабли.

Стряхнули паруса, усталость с мачты.

Они давно не видели земли,

Гонялись где-то за своей удачей.

А я вот бросить якорь не могу,

Моя удача не живет на берегу.

В моей удаче - боль в плечах и ветры,

Пот в три ручья и пройденные метры.

Кому-то жизнь нужна получше,

А у меня вот все благополучно.

Спокойствие заманчивая штука,

Но от него белеют слишком руки.

А у меня спокойствие другое.

Спокоен я, что нету мне покоя.

И вот я бросить якорь не могу.

Моя удача не живет на берегу.

 

ПЕСНЯ О ДЫМЕ

Поет старик:

"Покуда не стала

Вся голова седая.

Я думал, что разум

Пробиться мне поможет.

Теперь уж я знаю,

Что мудрость любая

Голодный желудок

Наполнить не может.

        И вот я говорю:

        "Забудь про все.

        Взгляни на серый дым.

        Все холоднее холода,

        К которым он уходит.

        Вот так и ты пойдешь за ним,

        И ты пойдешь за ним".

Поет мужчина:

"Три шкуры сдирают

За честную работу.

И я пошел и выбрал

Кривой окольный путь.

Но нашему брату

И здесь не дали ходу.

Теперь я не знаю,

Куда мне свернуть.

        И вот я говорю:

        "Забудь про все.

        Взгляни на серый дым.

        Все холоднее холода,

        К которым он уходит.

        Вот так и ты пойдешь за ним,

        И ты пойдешь за ним".

Поет девушка:

"Надежды не для старых

Надеждам нужно время,

Что б их создать сначала,

Что б их разбить потом.

Для юных - двери настежь,

И мы путями всеми

Через любые двери

В ничто пойдем.

        И вот я говорю:

        "Забудь про все.

        Взгляни на серый дым.

        Все холоднее холода,

        К которым он уходит.

        Вот так и ты пойдешь за ним,

        И ты пойдешь за ним".

 

ПЕСНЯ О ТУРИСТАХ

Туристов тьма на свете разных

Один блондин, другой брюнет.

Тот пешеходник, этот водник,

А этот просто дармоед.

Туристом быть не шутка в деле.

Не каждый сможет так суметь,

Рюкзак тащить на хилом теле,

Помалу есть, помногу петь.

Припев: И всех нас одно объединяет,

        То, что важней всего.

        Туристами нас называют,

        Туризм - это племя одно.

Всегда турист по горло занят,

Всегда не чесан и не брит,

Всегда в пути не унывает,

Всегда отличный аппетит.

В поход пойти как будто просто,

Лишь только стоит захотеть.

Но это вам не к теще в гости,

Тут надо голову иметь.

 

ПЕСНЯ ПОКИНУТОГО КОРАБЛЯ

Уносят меня течения,

Мысли мои угрюмы,

И нету мне облегчения,

Хотя пусты души моей трюмы.

Припев: И нет в парусах моих ветра,

        Не ступают по палубе ноги.

        Один я, один на свете,

        Я корабль, я корабль одинокий.

Для меня уж давно не странно,

Насмотрелся я в жизни своей,

Как покидают друзья капитана,

Как капитаны бросают друзей.

Припев.

Я изведал глубины и дали,

Но из истин не понял одну:

Почему корабль покидают,

Когда не идет он ко дну.

Припев: И нет в парусах моих ветра,

        Потому, что нет парусов.

        Один я, один на свете,

        Я не слышу ничьих голосов.

 

ПЕСНЯ ТИЛЯ

На зеленых дубах,

На дубовых столбах

Круглый год в этом щедром краю

Вырастают плоды

С языком до пупа,

Даровая жратва воронья

Припев: Что за сладостный край,

        Где всего через край,

        Где полно и жратвы и питья,

        Так что черт побери,

        Знай гуляй, пей да жри.

        И да здравствует Фландрия!

И хоть в этой стране

Древесина в цене

Всюду весело пышет огонь.

Жжем живых вместо дров

И сироток и вдов.

И тепло и приятная вонь.

Припев.

И тепло и приятно,

И весело знать,

Что всегда можно руки погреть.

Волоки на костер

Хоть родимую мать,

И получишь законную треть.

Припев.

И не бойся потом

Перед Божьим судом.

Отыщи и представь короля.

О, Господь! Это он

Меня сделал скотом

Это он виноват, а не я.

 

ПЕТЕРБУРГ

Я живу в Петербурге на улице Снов,

 где летят мои годы, как белые снеги,

 где ржавеют остатки российских основ,

 и где выжили эллины и печенеги,

 и где воздух промок ароматом грехов

 и дыханием прошлого века любимым,

 и чеканные строфы безумных стихов,

 пролетая по ветру, мешаются с дымом.

 Я терплю этот город, как терпят свой быт

 одинокие, рваные жизнью счастливцы,

 словно боги Олимп, что не чищен, не мыт

 после оргий и драк, как их битые лица.

 А когда наступает осенняя мгла

 и холодных дождей бесконечные сроки,

 души предков моих, выйдя из-за угла,

 мне бормочут еще не известные строки.

 Филигранны в закат силуэты коней,

 запах Ада от Сфинксов исходит заполночь…

 И чем дальше от детства, тем сердце верней

 гениальной, смертельной музыкой заполнит.

 Я люблю этот город святой и простой,

 где с Востока и с Запада спутаны ветры,

 отнимающий жизнь и дарящий настрой,

 на котором причины Гармоний бессмертны

 

ПЕТРОГРАДСКАЯ ЗАРИСОВКА

По улице гороховой,

минуя ВЧК,

шла Анечка Горохова

в филидеперсовых чулках,

шла по Фонтанке девушка

и улыбалась всем,

а следом шел мой дедушка,

молоденький совсем

и ненароком Анечку

прикладом он задел

на мостике Аничковом

у славных лошадей.

Глаза ее пленительно

блеснули на него,

он с это увольнительной

не помнил ничего.

Пошли они по улочке

под тихий разговор,

и Анечка бабулечкой

мне стала с этих пор.

Наследство мной получено,

в крови моей дурман,

она любила Тютчева,

а он любил цыган,

Она стихи прекрасные

твердида наизусть,

а он напевы страстные

цедил сквозь черный ус,

на читала Брюсова,

а он романс бренчал,

она бродила вкус его,

а он не отвечал,

она ему про Пушкина,

а он гитаре в лад,

и вот семья разрушена,

и Пушкин виноват.

Эх, ох!

Был бы Бог,

он бы нам с тобой помог.

В Петрограде-городе все дождичек идет,

на Острове Васильевском стрекочет пулемет,

а Петр Алексеевич на лошади промок.

 

ПЕТРОГРАДСКИЕ ЗАРИСОВКИ

1 -

До Троицкого в звездочках

с Апраксина двора,

попахивая водочкой,

гуляют юнкера,

и девочки панельные,

и дамочки в мехах,

что на работу сдельную

выходят впопыхах.

И мелюзга карманная

по Лиговке шуршит,

за упокой Романовых

пропить свои гроши.

И держат все за пазухой

кто нож, кто пистолет,

кому-то что приказано,

кому приказа нет.

Усталые рабочие

с собрания спешат,

ни дня для них, ни ночи нет,

сбоят тяжелый шаг.

Идет, идет история

по невским берегам,

а где-то у "Астории"

уж тявкает наган.

Февраль уже кончается,

недалеко июль,

Россия закачается

от шашек и от пуль.

Студенты либеральные

все спорят меж собой,

а лица криминальные

планируют разбой.

Идеи и сентенции

смешались, как во сне.

В бреду интеллигенция,

в галошах и в пенсне.

За славу, не за деньги ведь

поэт скрипит пером,

и Северянин тенькает

на гении своем.

История, как барышня,

споткнулась о ружье.

Не торопись, товарищи!..

Поднимем мы ее!

        - 2 -

              Эх, ох!

            Был бы Бог,

      он бы нам с тобой помог.

  В Петрограде-городе все дождичек идет,

на Острове Васильевском стрекочет пулемет,

   а Петр Алексеевич на лошади промок.

 

ПИЛИГРИМЫ

Мы приходим в этот мир, как боги,

без сомнений, с олимпийской хитрецой.

Где-то нами не оббитые пороги,

что расквасят нашу веру и лицо,

и слова предначертаний и пределов,

оскорбительных параграфов толмуд

не тревожат наше царственное тело,

и бессмертную нам душу не гнетут.

Мы властители слова и просторов,

наши истины цветные миражи.

Но не сходим мы с Олимпа в коридоры,

и на очередь за правдой тратим жизнь.

Эти клетки, где трепещут наши крылья,

где не дышится и сердце не стучит,

эти книжечки с пометками усилья,

быть богами, презирающими быт,

эти лживые названия ступенек,

по которым к некрологу торен путь,

и нехватка сострадания и денег,

и всегда, всегда еще чего-нибудь.

Это все меня так учат пилигримы,

что с безумной песней по миру идут.

Пациенты прокураторов из Рима

и носители прозрений и простуд.

О победе мы печемся и горюем,

из веков, как пауки, мы тянем нить.

Но когда вы победите, говорю им,

вас захочет тоже, кто-то победить!

Что поделаешь, - они мне отвечают. -

Если даже безнадежна наша роль,

это лучше, чем бессонными ночами

унизительную пестовать юдоль.

И живут они во мне и в путь торопят,

что намечен сердцем или богом дан.

И идем, пока идем, мы по Европе

пилигримы из Эллады в Магадан.

 

ПИСЬМО С КУБЫ

Скоро уж третий год, как я на Кубе.

Строим мы ГЭС под Саньтьяго, ребята.

Знаю, любой из вас писем не любит,

Но вы обещали писать мне когда-то.

Припев: Снег ты мой, пушистый белый снег,

        Серебро спокойных зимних рек.

        Мой город далекий, дымный и большой,

        Я тебя не видел целый век.

Здесь кареглазые девушки - диво,

Об этом, наверно, вы знаете сами.

Много на Кубе девочек красивых,

А как там моя, с голубыми глазами?

Припев.

Здесь карнавал кипел - шум и веселье,

А королева улыбнулась мне даже.

Как хороша она трудно поверить!

А все-таки как там, ребята, Наташка?

 

ПО ДОРОГАМ МОЕЙ ЗЕМЛИ

И работу без сна и странствия

я на сердце с лихвой грузил,

опьяняли меня пространства

и простые слова Руси.

Но сомненье в строфу попало,

и была эта песнь тиха,

бескорыстья для чести мало,

а фантазии - для стиха.

Строки песен в иные дали

совесть тягостную вели.

Муза ходит, а не летает

по дорогам моей земли.

Я познал фанатизма шоры,

бездорожье и грязь в пути,

вырос я из такого сора,

где стихи не могли расти.

И горючие песни наши

мне плеснули стыдом в лицо

среди сверстников, поминавших

за убогим столом отцов.

У последнего поколения,

понимающего о войне,

есть неспешные озарения

в завоеванной тишине.

И не ждали мы вдохновения,

не сжигали корявых строф,

и всегда было вдоволь гениев,

мало истинных мастеров.

Уходили всегда безвременно,

не сочтя ни друзей, ни страниц,

а Россия опять беременна

сочинителем небылиц.

Принимать бы, что дарит время нам,

понимать бы, чего мы ждем.

а Россия опять беременна

или поэтом, или вождем.

 

ПО РАССВЕТАМ ХОЛОДНЫМ РОЗОВЫМ 

 "Будто я весенней гулкой ранью

                Проскакал на розовом коне."

                        (С.Есенин)

По рассветам холодным розовым,

По ночной тишине расколотой

Ускакала куда-то молодость

На зеленом коне березовом.

Ох вы, голуби серокрылые

Ох вы ветры-снега летучие

Кто приветил, да кто сокрыл ее,

Вы не видели по-над тучами?

Может быть под гармонь напевную

На завалинке семя щелкает,

Может быть золотой царевною

Но хоромам гуляет шелковым.

Ну, а может быть девицей-вдовушкой

С первым встречным вовсю милуется,

Непутевою своей головушкой

Собирает пыль-грязь по улицам.

Может рыцарем латоплечим

Битвы-подвигов в поле ищет,

Или может быть, вором меченым

На безлюдии грабит нищего.

Ну, а может быть, малым детушкам

Песни-сказки слагает грустные

Иль с пробитым лежит сердечушком

За свободу свою, да за Русь свою.

Может где утонула в проруби,

Улетела за сотни-тыщи лет?

Ох, не знаю я, ветры-голуби,

Только знаю я, не отыщется.

Но рассветам холодным, розовым,

Но ночной тишине расколотой

Ускакала куда-то молодость

На зеленом коне березовом.

 

ПОГОНЯ

1. Преследуемые Олени

Не уйти от погони, не спасти свой живот,

если долго питался в покое и лени,

наша смерть не извне, она в нас и живет,

да запомните это, олени.

И опасен не волк, только медленный шаг,

только вялое сердце и мутное зренье,

самый первый и самый безжалостный враг -

безопасность и благополучье, олени.

И по праву первородства нас учили старики,

утверждают превосходство злоба, серость и клыки.

Удивляюсь я этому и не пойму:

хищник кроток и мил, травоядные злобны,

если молятся волки красоте и уму,

а олени кого-то пытаются слопать.

Отомстит им природа за это сама,

равновесье положено от сотворенья,

эти волки сойдут потихоньку с ума,

а олени погибнут все от несваренья.

Ждут, и жертвы и моленья отбирают все права

голод, страх и вожделенье - три великих божества..

Удирай, если нету когтей и клыков,

в милосердье не вернь - это старые басни.

Хищник ясен, когда он из явных врагов,

все другие хитрей и безмерно опасней.

Те, что сыты печали наполнена всклень,

но проходит тоска от голодной диеты.

Сам себя береги, благородный олень,

голодай и беги, украшай землю эту.

по законам превосходства в мире крови и тревог

благородство, благородство это слабость и порок.

2. Преследователи Волки

Кто сказал, что волки серы, против правды погрешил.

Волки - есть такая вера, образ жизни, склад души,

и ни отдыха, ни лени не позволит жизнь волкам,

волки это поколенья, клочья шкуры по бокам.

Что же спорить нам без толку, травоядных славя класс,

волки, волки, волки, волки, а не бабочки и пчелки

шевелиться учат нас.

Сундуки, шкафы и полки для добычи не нужны,

намечают жертву волки, только если голодны,

так судьба им повелела, гнать, спасаться, голодать,

скорость мысли, скорость тела и недлинные года.

Что же спорить нам без толку, травоядных славя класс,

волки, волки, волки, волки, а не бабочки и пчелки

 шевелиться учат нас.

Кто сказал, что волки серы, тот не понял до конца -

волки - это злые нервы и несытые сердца,

и сомнения иголки, сотни пастей, сотни глаз -

мысли - волки, страсти - волки, пожирающие нас.

Что же спорить нам без толку, травоядных славя класс,

волки, волки, волки, волки, а не зайчики и тёлки

 шевелиться учат нас.

 

ПОДВОДНАЯ СКАЗКА

За плечами акваланги,

Шторм как будто бы утих.

Мы идем ловить трепангов

И стрелять ершей морских.

Фантастические краски

Бирюзовой глубины

Оживают, словно сказки,

Из далекой старины.

Наутилус тихоходный

Ждет меня на желтом дне.

Я зеленый, земноводный

С аквалангом на спине.

Я шепчу кальмару сплетни

Про акул и про медуз.

На спине китов слетних

По волнам, как ветер, мчусь.

В прятки с маленьким дельфином

Я играю, как с мальчишкой.

Прячусь в водорослях синих,

Прячусь у спрута под мышкой.

За коралловые ветки,

За большой зеленый камень,

И щекочут мне креветки

Пятки длинными усами.

В это самое мгновенье

Я как будто просыпаюсь

И плыву на встречу небу,

Прямо к солнцу поднимаюсь.

Сумки, полные трепангов,

Мы бросаем в лодку нашу.

И, снимая акваланги,

Слышим запах пшенной каши.  

 

ПОДНИМИСЬ, ПОДНИМИСЬ

Припев: Поднимись, поднимись,

        Ну, иди, не стой на месте!

        Это жизнь, это жизнь,

        Иногда она без песен,

На чужом плече не висни,

Наклонись вперед - и сам.

Это ветер, ветер жизни,

Но не кланяйся ветрам.

На чужом плече не висни,

До земли деревья гнет

Этот ветер - ветер жизни,

Пусть он раз тебя сшибет.

Припев.

Не теряйся и не кисни

И уйми тоску и дрожь..

Это ветер, ветер жизни,

Это значит - ты живешь.

Не проси его, чтоб стих он,

Мертвый штиль - коварный сон

Подберется к сердцу тихо -

И уснешь, таков закон.

Припев.

Не ласкающий беспечный,

Беспощадный, сильный, злой

От него немеют плечи,

Он глаза закроет мглой.

Но не падай на колени,

Не сворачивай назад.

Он не трусости, не лени,

Он вперед идущим рад!

Припев.

Это ветер жизни вечной

Бьет без промаха он в грудь,

Не попутный ветер - встречный,

Без него не ясен путь.

Ветер счастья, ветер мук,

Обжигающий прохладный,

Повернись лицом к нему,

И дыши, дыши им жадно! 

 

ПОЕЗДКА НА ЯРМАРКУ

Не дашь ли лошадку нам, дядюшка Том?

На ярмарку завтра мы едем верхом.

Билл Бьюер, Джек Стьюер,

Боб Симпл, Дик Пимпл,

Сэм Хопкинс, Джим Кобли и я.

Когда вы вернете коня моего? -

Вернем его в среду, во вторник к обеду.

Билл Бьюер, Джек Стьюер,

Боб Симпл, Дик Пимпл,

Сэм Хопкинс, Джим Кобли и я.

Вот вторник проходит, проходит среда

Домой не вернутся верхом никогда

Билл Бьюер, Джек Стьюер,

Боб Симпл, Дик Пимпл,

Сэм Хопкинс, Джим Кобли и я.

С холма поглядел на окрестности Том,

Увидел кобылу внизу под холмом, а с ней...

Билл Бьюер, Джек Стьюер,

Боб Симпл, Дик Пимпл,

Сэм Хопкинс, Джим Кобли и я.

Окончила кляча свое бытие,

Оплакали хором кончину ее.

Билл Бьюер, Джек Стьюер,

Боб Симпл, Дик Пимпл,

Сэм Хопкинс, Джим Кобли и я.

Но песня не кончилась вместе с конем,

Хоть умерли все, кто катался на нем

Билл Бьюер, Джек Стьюер,

Боб Симпл, Дик Пимпл,

Сэм Хопкинс, Джим Кобли и я.

В ночной тишине при огромной луне

Верхом мы несемся на мертвом коне.

Билл Бьюер, Джек Стьюер,

Боб Симпл, Дик Пимпл,

Сэм Хопкинс, Джим Кобли и я.

И станем кататься на нем до поры,

Пока не провалимся в тартарары

Билл Бьюер, Джек Стьюер,

Боб Симпл, Дик Пимпл,

Сэм Хопкинс, Джим Кобли и я. 

Вариант

Не дашь ли лошадку нам, дядя Пахом?

Хотим покататься немного верхом:

Агеев, Сергеев, Степаныч,

Сан Саныч, Федотыч и тот еще я.

- Когда вы вернете мустанга назад?

- Когда мы докажем, что каждый казак!

Агеев, Сергеев, Степаныч,

Сан Саныч, Федотыч и тот еще я.

И дядя Пахом дал кобылку на час,

Вот мы поскакали и скрылись из глаз

Агеев, Сергеев, Степаныч,

Сан Саныч, Федотыч и тот еще я.

Мы скрылись из глаз не вдали, а вблизи.

Лежим, отдыхая, в дорожной грязи

Агеев, Сергеев, Степаныч,

Сан Саныч, Федотыч и тот еще я.

Спасая упавшую с лошади честь

Мы вновь попытались на клячу залезть

Агеев, Сергеев, Степаныч,

Сан Саныч, Федотыч и тот еще я.

От тяжести вбок скакуна повело,

Лишь только вскарабкались кучей в седло

Агеев, Сергеев, Степаныч,

Сан Саныч, Федотыч и тот еще я.

Мы снова упали и каждый решил,

Что будет кататься, пока хватит сил

Агеев, Сергеев, Степаныч,

Сан Саныч, Федотыч и тот еще я.

Когда мы вернулись, светила луна.

Мы тихо несли на себе скакуна

Агеев, Сергеев, Степаныч,

Сан Саныч, Федотыч и тот еще я...

 

ПОКА ЖИВЁШЬ НА СВЕТЕ

Так хочется, пока живешь на свете,

Наслушаться прибоя и скворцов,

Настроить фантастических дворцов,

И не бояться быть за них в ответе.

На громкие слова слывя скупцом,

не замечать обиды и наветы,

А если и придется быть купцом,

Иметь в кармане ветры да планеты.

Быть добрым сыном, правильным отцом,

Изведать суть свободы и запрета.

Быть искренним, как в час перед концом,

И не жалеть о том, что не был где-то.

Вставать с постели задолго до света,

Распознавать по взгляду мудрецов,

Не приставать с наукой и советом,

И научиться жить в конце концов.

И вспоминая дом с резным крыльцом.

Задуматься от детского ответа,

Не злить ни стариков и ни глупцов,

И верить в сны и добрые приметы.

С гармонией, палитрой и резцом

Играть свободно словом, звуком, цветом,

Но никогда ни правдой, ни лицом,

И брать за все душой, а не монетой.

 

ПОЛУ-ПЕСНЯ

Полу-солнце, полу-дождь,

Зонтик полу-красный,

Ты ко мне полу-идешь

Сверх полу-напрасно.

Полу-смотришь, полу-спишь,

Полу-притворяешься.

Полу-поцелуешь лишь,

Полу-растворяешься.

Говоришь ты полу-мне:

"Все полу-цветочки,

Нам бы нужно поумнеть

Полу-одиночкам".

И летят, летят слова

Стаей воробьиной.

Я с тобой полу-словарь,

Полу-половина.

Я язык перевожу

Твой полу-невнятный.

Как я все переношу -

Просто не понятно.

 

ПОПЫТАЕМСЯ ВЫЗНАТЬ ВСЕЛЕНСКИЕ ТАЙНЫ...

Попытаемся вызнать вселенские тайны,

По веселым глазам нас узнает любой.

Мы - всего лишь матросы, мои капитаны

На своем корабле под названьем Любовь.

Мы умираем на дню раз тринадцать

И воскресаем четырнадцать раз.

Сами хотим мы во всем разобраться,

Пусть уж потом разбираются в нас.

Мы плывем в океане от мыса Надежды

В море Верности, в порт Ожидающих Глаз.

Паруса залатаем и снова, как прежде, -

В голубой океан - не отыщите нас.

Лежит море Правды за дымкой тумана,

Достичь моря Ясности нам нелегко,

Но будет нам совесть в пути капитаном

И будет нам честность в пути маяком.

Ветра всех широт в парусах пусть играют,

Но мы не войдем в воды мелких морей.

И в мутных заливах покоя и рая

Нам никогда не бросать якорей.

 

ПОСВЯЩЕНИЕ ВОЗНЕСЕНСКОМУ

Над Россией летят облака,

Ах, остаться на Севере заживо.

Я не знаю, какая рука

Написала такие пейзажи.

       У каррарских мраморей

       Мы живем однажды

       Вознеси меня, Андрей,

       Вознеси меня, Андрей

       Над моею жаждой.

       Над моею жаждой.

Нам природа открыла ликбез,

Так сочтемся любовью и славою.

В бледно-синей кастрюле небес

Птичья стая чаинками плавает.

       У рублевских звонарей

       Мы с тобой встречались.

       Вознеси меня, Андрей,

       Вознеси меня, Андрей,

       Над моей печалью.

       Над моей печалью.

На просторах таких, даже тут

Мало места для правды и боли.

Слава богу, поэты живут

В наше время немного поболе.

       Знаю, распятый еврей

       Говорил с тобою.

       Вознеси меня, Андрей,

       Вознеси меня, Андрей,

       Над моей судьбою.

       Над моей судьбою.

 

ПОСВЯЩЕНИЕ ВЫСОЦКОМУ

Мне приснился Владимир Высоцкий

как пророк, как щемящая суть.

И пронзил он надрывом высоким

мою мерно дышащую грудь.

Словно тысячи тысяч оркестров

разодрали мелодии плоть.

Миллионы нещадных маэстро

стали палочкой сердце колоть.

Будто бич резал напропалую

этот ритм, что у пульса в плену,

оплеухи нужней поцелуев,

поцелуям мы знаем цену.

И слова зазвучат, как клекот

пораженного насмерть орла,

полоснули до горла от легких,

и ворочалась совесть и жгла.

Я увидел, как он изначален,

облекая в простые слова

наши муки и смех, и печали,

как повинна его голова.

Приоткрыл он понятья и вещи,

что казались яснее всего,

несчастливый становится вещим -

это счастье для паствы его.

А за мужеством, как не усердствуй,

проступает печалью дыша

уязвимое нежное сердце,

и трепещет живая душа.

Если падает бард и скиталец,

пораженный глаголом "успех",

то все ложи пока свои пальцы

поднимают с улыбками вверх.

И явилось мне как откровенье

эта мысль, что подспудно жила:

счастье есть не в удовлетвореньи,

а в способности страстно желать.

На подмостках судьбы и театра

исступленно хрипит на весь свет

осужденный на жизнь гладиатор,

обреченный на вечность поэт.

 

ПОСВЯЩЕНИЕ МОЛОДОМУ БАРДУ

Путь от грусти до веселья

Скор и не тернист,

Но страшись всегда похмелья,

Милый гитарист.

Мало ли, что струны знают,

Ты же знай одно:

Поступает вольно с нами

Славное вино!

Не спеши попасть в неволю,

Не гони свой срок.

Поступают с нами больно

Женщины, дружок!

Пусть несет твоя гитара

Грусть и радость им...

А поэт - кому он пара?

Он не приручим.

Ну, а если уж попалось

Сердце в западню,

Пожалей об этом малость,

И ступай ко дну.

С этих пор твоя гитара

Будет петь о ней,

Но учти, что тратишь даром

Ты монеты дней!

Для одной не сложишь песню,

не споешь куплет.

Для поэта интересен

Только целый свет.

А споешь - все будет ложью

под твоей струной.

Только всех любить ты можешь,

или ни одной!

 

ПОСВЯЩЕНИЕ ОКУДЖАВЕ

В белом смокинге и в кружевах жабо,

Не философ, и тем более не бард,

На лице - ни скорби мира, ни забот,

Ничего нет, кроме рта и бакенбард.

        Ну а Вы, Вы молчите, маэстро,

        Неужели Вы бросили крест?

        И у пульта пустует место,

        И без Вас замолчал оркестр.

        И без Вас замолчал оркестр.

Ах, не любим мы командовать людьми,

Нам бы в летние луга - траву косить.

А в оркестрике Надежды и Любви

Мы готовы инструменты Вам носить.

        Почему Вы молчите, маэстро,

        Неужели Вы бросили крест?

        И у пульта пустует место,

        И без Вас замолчал оркестр.

        И без Вас замолчал оркестр.

Гибнут первые, но знаем мы отныне:

Уцелевшие усталостью правы.

Благодарно мы склонимся перед ними,

Пыльных шлемов не снимая с головы.

        Почему Вы молчите, маэстро,

        Неужели Вы бросили крест

        И у пульта пустует место,

        И фальшивит без Вас оркестр.

        И фальшивит без Вас оркестр. 

 

ПОСВЯЩЕНИЕ СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ

Русый мальчик, дурак березовый,

Нынче каждый у нас поэт.

Только пишут поэты прозою,

И никто как ты не поет.

И замолк ты на полуслове,

И украл ты себя у нас.

Да, России не повезло с ним

Не в последний, не в первый раз.

Жаль, что пахнут чуть-чуть конфетно

Окровавленные стихи,

И не стоит тот жест эффектный

Самой худшей твоей строки.

То, что пил ты - нова ли повесть!

И любил ты не тех, так что ж?

Становилась стихами совесть,

Как становится водкой рожь.

У вина поцелуй Иуды,

А ведь ты любил жеребят.

Как пошла твоя русская удаль

Убивать самое себя.

Вы простите, Сергей Александрыч,

Так легко Вас сейчас осудить,

Но тогда, я уверен, мы сами

Были рады бы с Вами пить.

Да и наше ли это дело?

Я не знаю за вами грехов.

Так хмельная душа ваша пела -

Я пьянею от ваших стихов.

ВАРИАНТ

Русый мальчик, поэт березовый,

Позабыв золотую шпану,

По Руси скачет конь Ваш розовый,

Ржет, зовет кобылицу - луну.

Пробираясь сквозь дебри прозы

Мы великие строим года.

Быть поэтом и нынче не просто,

Гражданином же - как всегда.

От суемов соломенных баешник

Только песню начнет - не дыши.

Словно балуется балалаешник

Полифонией русской души.

Не какую-нибудь малину

В современный расклад голосов,

Я стихи Ваши, как молитву,

Повторяю в храминах лесов.

Пили Вы, но нова ли повесть,

И любили не тех, так что ж?

Становилась стихами совесть,

Как становится водкой, рожь.

Да и наше ли это дело?

Я не знаю за Вами грехов.

Так хмельная душа Ваша пела,

Я пьянею от Ваших стихов.

ВАРИАНТ

Сколько лун, как персидских персиков

укатилось за неба воз

с той поры, как смеялись сверстники

над прическами Ваших берез.

Вы явились с душою нежной,

словно слизистая оболочка,

стали смокинг носить небрежно,

и небрежно поставили точку.

Ах, чужая душа - потемки,

но нужны Вы, пускай в гульбе,

современникам и потомкам

больше, чем самому себе.

Русый мальчик, поэт березовый,

позабыл золотую шпану.

По Руси скачет конь Ваш розовый,

ржет - зовет кобылицу - Луну.

Не какую-нибудь малину

в современный расклад голосов,

я стихи Ваши, как молитву,

повторяю в храминах лесов.

Краткой жизни больную повесть

накропали молва и ложь,

становилась стихами повесть,

как становится водкой рожь.

Да и наше ли это дело? -

я не знаю за Вами грехов.

Так хмельная душа Ваша пела,

я пьянею от Ваших стихов.

От суемов соломенных баешник

только песню начнет - не дыши,

словно балуется балалаешник

полифонией русской души.

Пробираясь сквозь дебри прозы

мы великие строим года.

Быть поэтом и нынче не просто,

гражданином же - как всегда.

 

ПОСМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА

Посмотри мне в глаза, посмотри,

И забудь расстоянья и годы.

Тихо благослови январи

За безоблачность летной погоды.

Не погасят печаль и вино

Ни стихи, ни дурманы мелодий.

Ты поймешь - не своею виной

Мы виновны в своей несвободе.

Не спеши, и минут не лови

Одному будь всецело причастна.

Не бывает счастливой любви,

Но печали любви выше счастья.

Не считайся с сумой и молвой,

Ни словами, ни медью разменной.

Будь же гордой своей головой

Выше гордости обыкновенной.

Очень просто прожить не любя,

Ни за что не страдая в ответе.

Жаль, что раньше не встретил тебя,

Слава Богу, что все-таки встретил.

Нас всегда будут ждать поезда,

И меняться в портах расписанья.

Быть любимым еще не беда,

Но при этом любить - наказанье.

 

ПОХОДНАЯ

Мы плывем в океане от мыса Надежды

В море Верности, в порт Ожидающих глаз,

Паруса залатаем - и снова, как прежде

В Голубой океан. Не отыщете нас.

Припев: Мы умираем на дню раз тринадцать,

        Но воскресаем четырнадцать раз.

        Сами хотим мы во всем разобраться,

        Пусть уж потом разбираются в нас.

Ветра всех широт в парусах пусть играют,

Но мы не войдем в воды мелких морей.

В путных заливах Покоя и Рая

Нам никогда не бросать якорей.

Припев.

Лежит море Правды на дымкой туманов,

Достичь моря Ясности нам нелегко.

Но будет нам совесть в пути капитаном,

Но будет нам честность в пути маяком.

Припев.

 

ПРЕДВИДЕТЬ

И две скобы молчания у рта,

И тьма незнаний о других дорогах,

И о своих глухая немота -

Убогий знак небытия и строго

Скрещенные и шуйца и десница -

Одна с сумой, другая со стилом.

На дне колодцев глаз чужие лица

И черный космос под тугим крылом,

Предвидеть ясно и уметь проститься

С детьми и радостями мельче и глупей,

И с миром в солнце, облаках и птицах,

Пронизанным законами скорбей,

С неразберихой жизни и судеб

Достойных и любви и состраданья,

Погибших не за истину - за хлеб,

Желающих друг другу подаянья,

И с грустными поэтами земли,

Рискнувшими продать свои творенья,

И слов не знающими, чтобы замолить

Расчетливое это преступленье.

Разбрасывать внахлест под сапоги

Любви своей бесчестную валюту.

И жизнь свою, что выпустил с руки

Обожествлять и ненавидеть люто. 

 

ПРЕКРАСНАЯ ПОРА

Прекрасная пора сменяет цепь невзгод,

И зрелые плоды порой приносит праздность,

И что же за беда - ошибки эпизод,

Успеха и потерь лишь мизерная разность.

На критиков ворчливых века и идей

Смотрю, как на мальчишек, - старых и лобастых.

Копилка доброты и мудрости людей -

Пришелец из миров, где заблужденья пастырь.

Оставить ли теперь, искать, не находя,

Или опять копаться в душах и в природе,

А март в окно стучит - лукавый негодяй,

Беспечный хулиган, всегда на взводе.

Я к женщине пойду, она меня простит,

Увижу я врага - он мне протянет руку,

В июле тополь мне листвой прошелдестит,

И радость эта вся мою продолжит муку.

И чтобы оценить ошбки прежних дней,

Поплакать бы -но, нет! увы, - в колени маме,

И по коврам полей выгуливать коней,

И в очередь стоять за этими коврами.

Не знает партитур, пронзая синий зал,

Ни музыка небес, ни музыка лесная.

И кто мне объяснит, чего я сам не знал,

Тому я объясню, все то, что сам не знаю.

 

ПРИХОДИТ СО ВРЕМЕНЕМ

О жизнь моя, как ты мгновенна,

 и как горчит твое вино!

 Так будь же все благословенно,

 что было в суете дано.

 Благословляю каждый злак,

 и сон, и раннюю дорогу,

 благословляю боль и мрак

 за то, что научили Богу,

 и строки плотные страниц,

 где спрятана премудрость рода,

 Добро и Зло - модель частиц

 в полях анода и катода.

 И воспеваю каждый день,

 что прожит искренне и скромно,

 и труд, и царственную лень,

 и стол - и постный, и скоромный.

 Благословляю все и всех,

 в ком или в чем природа пела,

 и стих, и первородный грех,  

 

ПРОДАВЕЦ ИДЕЙ

Ненастный вечер, дождь и снег.

Дыханьем руки грея.

Стоит продрогший человек,

И продает идею.

Он кричит, коченея и щурясь на свет:

"Купите идею за 5 монет!

Мое открытие гениально:

Как сделать счастливым весь свет!

Это свершится почти моментально,

А стоит идея всего 5 монет".

Его окружают зеваки и дети,

И слушают молча, и дальше идут.

Счастливых не так-то уж много на свете.

И что значит счастье не знают тут.

Уж звезды зажглись.

Тут один подошедший к нему обратился:

- "Зачем Вам все это?

Одно из двух: Вы простой сумасшедший,

Или Вы сумасшедший поэт.

Одно из двух: или есть идея,

Или этой идеи нет.

Если есть - примените на деле

И осчастливте весь свет.

Если Вы счастье подарите людям,

То все благодарны Вам будут и рады,

И Вы вместе со всеми

Счастливы будете.

Стоять здесь и мерзнуть

Вам будет не надо".

И гений ответил:

- "Нет счастья на свете.

Вот я, например, ничего не имею,

Но если хоть кто-нибудь купит идею

И осчастливит меня и весь свет,

То кроме того, помимо всего

У меня будет 5 монет".

 

ПРОЛЕТЕЛО ЛЕТО

Всюду осени приметы,

ясно мне без лишних слов:

пролетело это лето,

все надежды унесло,

и дожди уже вприпрыжку

за беспечным ветерком,

как настырные мальчишки

побежали босиком.

Пусть от солнца и не близки

эти мокрые сады,

оставляю вам на диске

я дождливые следы.

Небо стало близко очень,

и горит луной, как встарь,

на щеке осенней ночи

поцелуй мой как фонарь.

Пусть живет иначе кто-то,

судит пусть меня любой,

дом забыт, стоит работа,

бродит по миру любовь.

По мерцающему свету

без раскаянья и слез

я спешу за этим летом

как веселый верный пес.

Лето, пролетело лето,

пляшет в воздухе опавшая листва,

и от этого балета, и от этого балета

закружилась голова, закружилась голова.

 

ПТИЦА-ЛЮБОВЬ

Не знаю, приснилось ли это,

В груди ли щемящая новь.

Закрыла глаза на полсвета

Мне певчая птица-любовь.

Не поздно ли в тихую осень

Уверовать в транспорт любой?

Меня над землею возносит

Гигантская птица-любовь.

За эти часы вознесенья

Грядет беспокойство и боль.

Прошу, отпусти во спасенье,

Беспечная птица-любовь.

И как бы обманут я не был,

Молясь на простор голубой,

Живет на земле, а не в небе

Прекрасная птица-любовь.

От этой беды неминучей

В дорогу пожитки готовь.

Не то Прометея замучит

Жестокая птица-любовь.

И пусть в оправданье поверья

Придет одиночество вновь.

В руках моих яркие перья

Оставит жар-птица-любовь.

 

РАССТАВАНИЕ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

     "Прошла любовь, явилась муза,

      И прояснился темный ум.

      Свободен, вновь ищу союза

      Волшебных звуков, чувств и дум."

                   А.С. Пушкин.

Волшебных звуков вечный пленник,

какая музыка внутри.

Стихи - такое преступленье,

что только в рифму говори.

Но расставанье - участь наша,

летит за тройкой по селу

лишь полстиха на свет: Наташа,

где вместо рифмы, где вместо рифмы,

где вместо рифмы - поцелуй.

Стихи полны любви и света,

кто объяснит и кто поймет

вдруг после Ветхого Завета

такой пленительный полет.

Жизнь потерять совсем не страшно

ни за любовь, ни за хвалу.

За полстиха на свет - Наташа,

где вместо рифмы, где вместо рифмы,

где вместо рифмы - поцелуй.

Пусть воскресают от разлуки

и божий дар и горний свет,

и вдохновенье после муки,

покой и воля после бед.

Полна вином прощанья чаша,

но светит через тыщу лун

нам полстиха на свет - Наташа,

и вместо рифмы, и вместо рифмы,

и вместо рифмы - поцелуй.

 

РАЗУМНЫЕ РЕЧИ

Разумные речи и праведный взгляд

Не выведут больше меня из терпенья.

Лощеные души меня уж не злят,

Я чувствую к ним лишь одно сожаленье.

На фразах лежит дидактический блеск,

Аквариум рыбок - их мир несоленый,

А я ведь грехов и несчастий бурлеск,

И сердце больное и мозг раскаленный.

У милой моей несчастливый удел -

Великой любви ее тягостна повесть.

Я верного друга обидеть успел.

К какому еще преступленью готовлюсь?

Меня бы должны ненавидеть и гнать.

Куда там, нальют в дорогую посуду,

И просят - сыграй нам, что хочешь сыграть!

Без песен в душе и на сердце остуда.

И я все несчастья свои замутив,

Пою - как пою их отравленной влагой,

И славно им слушать под легкий мотив

Слова, что не стоят хорошей бумаги.

Не тронув стаканы, хмельны и тихи

Внимают, не все понимая в тех песнях.

Чем круче судьба, тем честнее стихи,

Чем сердце больней, тем мотив интересней.

 

РЕЧИТАТИВ

За пароходиком на речке,

где живут рабочие, и тренькает в июльский вечер мандолина.

За пароходиком на речке,

где песок по немощенной улице течет, пересыпается и улетает

как наша жизнь, как наши лучшие надежды.

Среди акаций и сирени в маленьком доме живет моя бабуся у одной девицы.

У той девицы -  маленькая дочка и работа с 8-ми до 4-х на почте.

От долгой жизни, от забот и от болезней, моя бабуся в три погибели согнулась.

Цветущей яблоней белеет голова, а жилы на руках просвечивают,

как янтарь на солнце.

На старом примусе, что я принес ей с барахолки,

бабуся варит кофе, жалуясь, что смерть о ней забыла.

Стар примус и стара моя бабуся, и они-то уж друг друга

понимают.

Шипенье примуса - его единственная песня, сливается с бабусиными вздохами

и рокотом гитары за перегородкой, где молодой жилец поет о девушках,

о веселой, беззаботной жизни. 

 

РИСУНОК

Андрей рисовал на листочке

Колесики, стрелочки, точки.

Над домом каляки-паляки

В колясках ребята-маляки.

Болели в больнице боляки,

Клонили калину каляки,

Манили в малину маляки

И рвали рябину ребяки.

А кисть-озорница летит на страницу

И лист расцветает жар-птицей

А цаца-царица гарцует на львице

Цветы нацепив на ресницы.

На улице ста поцелуев родится

Годится, годится, годится...

Цвели голубые костры

И дым долетал до Луны

Петрели пустые кусты

По солнцу слонялись слоны

Рисует рисует Андрюша

И небо и море и сушу

И только себя, Андрюка,

Он не умеет пока.

 

РОМАНС

И все реже и все реже,

        забывчивыми пальцами,

прикасаюсь к весеннему рельефу

        моих воспоминаний.

Сквозь шорох листьев,

        опавших днем,

я слышу все те же, все те же

        угасающие аккорды

нашей праздничной песни.

Но время и мои прикосновения

        постепенно стирает

Мелодией мучений и просьб.

И все реже и все реже

  я трогаю губами

    овал твоего лица,

      что сбежало с горячих губ

        и не стерло последних линий.

 

САМОВЛЮБЛЕННОСТЬ

Аплодисменты застряли в зале

И, дрогнув, они посыпались артисту под ноги.

"Боже мой, много их как,

Мне их, пожалуй все не собрать.

Я должен нынче порадовать мать.

Для нее мой успех - лекарство,

Которого не было никогда.

Вот что значит "Любовь и коварство".

Еще ниже он кланяться стал,

Чтоб не заметил зал,

Как аплодисменты он собирал,

И прятал  в широкие рукава.

Они скользили к локтю вдоль его запястья

Теплые, пушистые, как ладошки любимой.

"Вот это удача, вот это счастье

Я, наверно, великий артист."

Но вдруг он схватил, как змею

Холодный скользкий свист,

Который бросили с дальнего ряда.

"Вот так награда за то, что вот тут я

Потел, кривлялся, орал, как шут.

Весь вечер, целую вечность".

Он поднял глаза и увидел,

Что зал на него не смотрит даже,

Аплодируют человеку, появившемуся в бельэтаже.

"Знакомое лицо у этого вельможи".

Подумал артист и захлопал тоже.

 

САНЬКА

Мы катались в санках

Я и моя Санька.

С горки, с горки в саночках,

Санечка, Санечка.

Припев: Скорые вы полозы,

        С горушки да по лесу

        Саночки вы ласковые

        Словно в сказке салазки мои.

Ох, разбились санки,

Мы расстались с Санькой.

Полозы разбросаны

По лесу, по осени.

Припев.

И стоит горушка.

Никто не катается.

Ну, а ей, старушке

Прошлое вспоминается.

        Я да Санечка,

        Наши саночки.

Починю салазки,

Напишу я Сане -

Голубые глазки,

Мол, готовы сани.

Припев.

И что наша, мол, горушка

Нынче вовсе молодушка

............

Только есть другие горки.

Ох, как горько.

Припев.

 

СВЕРЧОК

За печкой в углу зола на полу,

И пыль на стене, и крючок.

На этот крючок повесил сверчок

И скрипку свою и смычок.

На цыпочки встав, и скрипочку сняв,

И лапкой смычок ухватив,

Вечерней порой он занят игрой,

Он учит какой-то мотив.

Но что-то не то, и что-то не так

На скрипке выводит смычок.

Как будто пустяк, но с этим никак

Не может смириться сверчок.

И трудный мотив сто раз повторив

Грустит он: - не вышло опять.

Но завтра сверчок возьмет свой смычок

И снова будет играть.

За печкой в углу зола на полу

И пыль на стене, и крючок.

На этот крючок повесил сверчок

И скрипку свою и смычок.

 

СЕМЕРО СЛОНОВ

Семерых слонов имеет господин,

Сверх того восьмым он обладает.

Семеро дики, восьмой ручной.

Он за семерыми наблюдает.

Припев: Рысью побыстрей,

        Ни пня не оставлять в лесу.

        Вы все должны раскорчевать.

        Ни пня не оставлять в лесу,

        А ночь уже на носу.

Семеро слонов корчуют лес.

На восьмом их господин гарцует.

Целый день-деньской наблюдал восьмой

Как они? Усердно ли корчуют?

Припев.

Семеро слонов лишены клыков,

Только у восьмого клык остался.

Он к слонам идет, смертным боем бьет,

Господин увидел - рассмеялся.

Припев: Как это понять,

        Ни пня не оставлять в лесу?

        Вы все должны раскорчевать.

        Ни пня не оставлять в лесу,

        А ночь уже на носу.

Семеро слонов больше не хотят,

Больше к пням они не подступают.

Господин пришел, был он очень зол,

Он восьмому рису подсыпает.

 

СЕНТЯБРЬСКИЕ НОЧИ

В сентябре провода, бесконечные ночи,

дождевая вода - создают мне уют.

И приходит беда иногда, и не хочет

улететь навсегда с журавлями на юг.

Здравый смысл до утра все с фантазией спорит,

легких слов детвора в школу жизни бежит.

Зрелость - это пора уходить, и, о, горе!,

зелень, брызнув вчера, хочет в вечности жить.

А прямое все лжет, путь у истин изломан,

по спирали полет даже время вершит.

И любой поворот - это символ и слово,

это розовый лед покоренных вершин.

Не парным молоком, кровью пишется повесть,

с жизнью встретясь лицом остаешься чуть жив.

Лучше быть дураком на свой страх и на совесть,

чем прослыть мудрецом за счет мнений чужих.