Что справедливо относительно меня, справедливо относительно Другого и он есть то, что позволяет мне не повторяться до бесконечности.

Неудача философских теорий в области отношений с Другим в том, что эти отношения часто помещают в зону конфликта: «Пока я пытаюсь высвободиться из схватки другого, другой пытается высвободиться из моей схватки; пока я пытаюсь подчинить другого, другой пытается подчинить меня. Конфликт – это изначальный смысл бытия для Другого». И когда свобода другого становится угрозой для моей свободы, а любовь как предприятие превращается в вечный конфликт, так, от неудачно поставленного вопроса и ответа, человек попадает в дурную бесконечность «погашенных возможностей» и разрушается бытие двух. Такова «старая» идеология отношений прошлого, которой трудно сочетаться с настоящим и предвосхитить лучшее будущее. Но так обозначается и рождается время, в котором человеку определено познать себя через Другого.

Древние учителя говорили – «Если я не отвечаю за себя, то кто за меня ответит? Но если я отвечаю только за себя, продолжаю ли я оставаться собой?». Что это? как не вопрос об ответственности за Другого. Словари определяют ответственность, как обязанность отвечать за свои действия перед законом. Чаще это «халатная» ответственность, которая ищет виновного на стороне, с кого нужно спрашивать за то, что случилось дома, на улице, в городе и огороде. Но это тот самый закон Моисея, который ищет «жертвенного козла», принесенного в жертву повинности за грех общества, который всегда несовершенен в буквах и потому приказывает – «приведите другую жертву». Очевидно, трудно в такой ответственности за «другого» определить кто прав или виноват, по этой причине среди двух козлов всегда бросался жребий.

«Другой для меня – это одновременно похититель моего бытия и тот, благодаря которому проявляется мое бытие». Любимый предмет не состоявшейся философии от «моего бытия» – свобода, которая часто искусственно сочетается с разными категориями бытия и ответственностью, чаще за себя, а потом и в угоду морали, за другого: «Я обязан отвоевать и обосновать в качестве моего собственного основания, путем присвоения мною свободы другого». Но, такая свобода уподобляется другому козлу, который отпускается на свободу. И такая ответственность, как правило измеряется необходимостью отвечать за себя, за свои поступки и свой выбор в меру собственной свободы.

Но какова эта свобода в пустыне, на острове, в мире без Другого, много любопытного сказали другие исследователи глубин бытия.

Что станет с одиноким человеком без Другого на необитаемом острове? Таков был замысел романа Дефо «Робинзон Крузо». Но проблема была поставлена плохо, отмечают глубокие исследователи романа. Когда исчезает другой в структуре мира, правит единственно грубое противостояние стихий солнца и земли, невыносимого света и темноты бездны. Без Другого мир становится грубым и черным без потенциальностей и возможностей. Другой – это гость и проблема Другого, это проблема гостеприимства. Наша жизнь состоит в том, чтобы принимать гостей и самим ходить в гости, а не в том, чтобы знакомиться и узнавать друг друга. Другой это тот, чьей судьбой мы становимся и Робинзону было отказано в этой возможности стать судьбой Другого и ходить к другому в гости. И если быть честным по отношению к себе, то больше смысла открывается не в тайнах нашего познания самого себя, ибо мы не узнаем себя без Другого, но в поиске пути Другого. По сути (в одиночестве), мы не в силах вынести ответственность за свою жизнь, но мы становимся способны верить и любить через Другого.

Или, когда мы жалуемся на злобность Другого, нельзя забывать другую злобность – предметов и вещей в одиночестве. Для Робинзона все становится непримиримо, объекты угрожающе становятся на дыбы и обнаруживают нечеловеческую злобу. Дни распрямляются и повторяются, человек переживает один и тот же день, и сознание перестает быть светом. В отсутствие Другого все время на что-то натыкаешься, больше нет переходов, конец нежности смежности и сходства, которая позволяла жить в мире. Больше ничего не продолжает существовать, кроме непреодолимых глубин, абсолютных расстояний и различий, невыносимых повторений. Вообще, тем кто собирается в безвозвратное путешествие на Марс, можно порекомендовать внимательно почитать роман Дефо и аннотацию к этому произведению в философии.

Но, роман не исчерпывается только этой страшилкой космического одиночества. Там, у главного героя становятся, перепутаны концы и начала его личности в области сексуальности. Опуская подробности философской экзегетики других авторов о романе, «вместо того чтобы возвращать бесполого Робинзона к истокам, воспроизводящим экономический мир, аналогичный нашему, его конечной целью становится дегуманизация, столкновение либидо со свободными стихиями. Робинзон не совершает ничего извращенного, но становится «извращенцем» по определению Фрейда. Мир извращенцев есть мир без Другого, мир без возможного сочетания в одну плоть мужчины и женщины. И если в прошлом таковыми становились люди исходя из авантюры, прошедших сквозь личный невроз, то в настоящем это отклонение закрепляется неким «новым» законом толерантности.

Любопытна и назидательна мифология создания в лице Двух Других – мужчины и женщины. Где Другой представляется как половинка целого (яблока), рассеченного Творцом, чтобы они искали друг друга. И очень просто об этом говорит библейское Слово: «Человек одинокий и другого нет – ни сына, ни брата нет у него. Для кого же я тружусь?». «Двоим лучше, нежели одному, ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда другого нет».

Есть еще и другая ответственность, которая начинается со слов «вот я», отвечающая за всех и за все. Авраам трижды произнес эти простые слова: Первый раз, когда Господь хотел погубить «все место сие», он заступился за весь Содом и сказал – «вот я решился говорить Владыке, я, прах и пепел, неужели Ты истребишь весь город?». И Авраам, пытаясь отыскать среди них (Содома) праведников, несколько раз опускал планку с пятидесяти до десяти праведников. «После сих происшествий, Бог искушал Авраама» на предмет его способности пожертвовать сыном, и он опять сказал – «вот я». А в третий раз, эти слова – «вот я», спасли его сына от смерти.

В этих, библейских, на первый взгляд, «абсурдных» происшествиях: с Ноем, который не смог затворить ковчег сам; С Авраамом, который сказал – «неужели ты истребишь весь город». Или, вспоминая историю царя Давида, которому было отказано построить Храм Господу, за то что много убивал людей, заявлен феномен новой личности и закон служения другому, который отражен в глаголах – ты не будешь убивать! Но человечество так трудно и долго идет к этой истине. Алакалуфы, современный народ с Огненной земли были уничтожены расой белых за то, что они были «другие». Во времена своей независимости алакалуфы называли себя «люди», потом в экспансии новой культуры они стали называться «чужими», а потом «алакалуфами», которое означает – «дай, дай». Сначала они были самими собой, потом стали чужими самим себе, потом утратили самих себя в «нищете» с которой познакомились, когда пришли белые «боги». Так было с индейцами Америки и с другими восточными народами, среди которых насаждалась чуждая им культура и ценности. Непонимание ценности жизни другого, всегда приводит к расизму.

Если выявлять и дальше черты служения Другому, то можно вспомнить историю пророка Исайи. Который во время запустения в сердцах человеческих, когда уши народа с трудом слышат и очи сомкнуты, услышал голос Господа – «кого Мне послать? И кто пойдет для Нас?» и пророк сказал – «вот я, пошли меня». Так, ответственность за другого обнаруживается в вопросе – кого мне послать? Когда тот же Моисей в начале своего служения усомнился в своей избранности и сказал – «Господи! пошли другого, кого можешь послать», то воспылал Его гнев и Он сказал – «разве нет у тебя Аарона брата, который может говорить за тебя?». И когда мы по разным, надуманным причинам, отказываемся отвечать и служить ради другого, то Евангельское слово напоминает нам, что двор такого человека будет пуст и не будет живущего в нем, и «достоинство его да примет другой».

Никто не может быть свободен от обязанности отвечать за Другого, где ответственность как основа личности не может быть чем либо задана или ограничена. Она возникает прежде чем свобода – как избранность от которой нельзя отречься. И как одержимость человека человечностью. Суть же человечности в небезразличии к ближнему, в неисчерпаемом чувстве долга, в обреченности отвечать за другого и за его жизнь. Очевидно, не случайно в иврите существует сходство слов «ответственность» и «другой». В библейском тексте ответственность связывается одновременно и с другим человеком, и с прошлым, о котором человек не может помнить. Когда Бог спрашивает у Каина, что тот сделал со своим братом, то этим вменяется ему ответственность за судьбу Авеля. Обязанность, которую Каин не выбирал, но которая неотъемлема от его человеческой сущности. Древние учат – если кто не противится злу, должен будет за него ответить и ответить в первую очередь.. Или – кто может воспротивиться провинностям людей своего дома и не делает этого, будет отвечать вместо них. Некоторые мудрецы утверждают, что изгнание еврейского народа является наказанием за чрезмерную терпимость и утрату чувства ответственности за Другого. По Библии избранность – это не дарование исключительных прав превосходства над другими, но повышенная ответственность за Другого.

Не возможно спастись в одиночку, закрыв глаза на нужды людей, особенно в наше последнее время, когда рушатся стихии мира. Невозможно уйти в себя и закрыть свои двери, когда кто-то страдает, пусть даже и по своей вине. По причине этой ответственности, не сам Ной затворил двери ковчега, но «затворил Господь за ним ковчег», потому что сам Ной не мог оставить людей на погибель. По этой же причине Моисей страдал со своим народом, не имея возможности ступить в землю обетованную и там осесть. Очевидно, нам не войти и не осесть в новой обители и Царстве небесном, если в нас нет заботы о Другом. По этой причине высшая идея мессианства может рассматриваться как наступление эры, когда человеческая сущность одного будет неотделима от сущности другого. И по этой причине, Утешителем, которому должно придти, становится и тот кто подобен страдальцу, когда берет на себя невзгоды Другого. И как говорили некоторые из мудрецов – «если Мессия находится между живущими, значит это я».

И все-таки, когда мы понимаем, что на земле мы не вечны, «ибо видимое не вечно, а невидимое вечно», что есть Тот, который уже был на земле и стал главным виновником нашего спасения. Тогда, все так же, как ранее перед сомневающимися учениками, встает тот же вопрос – «Ты ли Тот, который должен придти, или ожидать нам Другого?». Проблема Кто – «Тот» или «Другой» будет определять нашу судьбу в вечности, очень не проста в современной религиозной экзегетике: Тот – «который, любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» или Другой, – который не пьет и не ест; Тот – который опрокидывал столы меняльщиков и говорил, что принес в мир меч и разделение, или Другой – Утешитель, который «кроток и смирен сердцем, чье иго благо и бремя легко»; Тот – аскет, который не рожден от плоти или Другой, рожденный от чресел мужа. Все это есть те самые «камни преткновения» от малого знания. О нашей не способности видеть, слышать и понимать Его многообразие и полноту притч, о которых Он сказал – «вам (ученикам) дано знать тайны, а для других все в притчах» и тогда, «блажен кто не соблазница о Мне». Не соблазница «новым» по-знанием и откровением о Нем от Слова Его. Частично эта проблема отражена в посланиях Апостолов, где избранный ученик говорит – «Ибо многие обольстители вошли в мир, не исповедующие Иисуса Христа пришедшего во (от) плоти, такой человек есть обольститель и антихрист». А другой апостол подтверждает и добавляетправоту первого – «если бы кто пришел, начал проповедовать другого Иисуса, которого мы не проповедовали, или вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали (по детству духа), – то вы были бы очень снисходительны (к тому)». К кому тому? Ну конечно же к тому Другому, который привносит новое знание от Слова Писания, или от иного Духа, которому должно придти и наставить нас на саму истину. В любом случае, для Его учеников, стремящихся однажды увидеть Его, все так же значительными остаются слова Иова – «мои глаза, а не глаза другого увидят Его».