На мирной жизни белые кресты — Полосками заклеенные окна; Столица не лишилась красоты, Но посуровела, чуть-чуть поблекла. Любимая с морщинками у глаз Порой нам прежней юности дороже. У Лели выдался свободный час, А дома Славик снова неухожен. Она пришла и, не жалея рук, Помыла пол, бельишко постирала. Тут в дверь раздался осторожный стук. Гостей сейчас как раз недоставало! В спортивной курточке, лицом светла, Тревожно теребя косички хвостик, Застенчивая девушка вошла. Впервые вижу! Это что за гостья? «Я Таня. Мне рассказывал о вас Уфимцев Слава… Вы уж извините… Я к вам пришла узнать, где он сейчас… Он потерялся в первый день событий…» «Давно ли, Таня, вы знакомы с ним?» «Мы повстречались в мирный день последний». «А почему он вам необходим?.. Зайдите! Что же мы стоим в передней?» И девушка пристроилась бочком На валике дивана неуклюжем И снова стала говорить о том, Как ей хотя бы адрес Славы нужен. И, веря в возникающую связь С девчонкой этой, Леля ей призналась: «Он улетел и с нами не простясь, А впрочем, это с ним уже случалось… Вот мой сынок. Остались мы вдвоем — Муж с третьего июля в ополченье. Давайте, девушка, чайку попьем. У нас, выходит, общее мученье». И Таня, всё не поднимая глаз, Минут за сорок Леле рассказала, Не оставляя правды про запас, Своей любви волшебное начало: «У нас был в школе вечер выпускной. Мы пригласили летчика-героя. Со всеми пел он, танцевал со мной, А после, предрассветною порою, Пошел он провожать меня домой, Хоть я живу с десятилеткой рядом. Мы двинулись дорогой не прямой — Бульварами, потом Нескучным садом. И я позволила себя обнять. И он сказал: „Весна пришла опять…“» «Так, что, не пишет?» «Нету ни строки!» «Вы не волнуйтесь, мой не пишет тоже. Они у нас немного чудаки И друг на друга до чего похожи!» И Тане стало страшно, что она, Стремительно заняв чужое место, Здесь принята как Славина жена, Хотя не называлась и невестой. А вот и Лели очередь пришла, Ей так хотелось рассказать о муже. «Его я задержать в тылу могла, Поскольку он на шахте очень нужен. Нам, метростроевцам, дана броня, А я его начальник по работе. Спросили, как положено, меня. Что мне ответить? Вы меня поймете. „Пускай идет на фронт“, — сказала я, А после ночь белугой проревела. Тут все едино — шахта и семья. Протестовало сердце — и велело». «Я знаю, знаю, что такое долг. Мне прививал понятие о чести Мой папа. Он под Минском принял полк, Три дня сражался и пропал без вести. Глазами я похожа на отца, Так все считают, но не в этом дело. Я, сохранив черты его лица, Характер бы его иметь хотела! Я тоже скоро в армию пойду, Мне через месяц будет восемнадцать. На фронте я Уфимцева найду… Не надо, Леля, надо мной смеяться!» «Не обижайтесь, девочка! Смеюсь По-дружески. У нас такое было. Я вспомнила, чтобы развеять грусть, Как на себе Кайтанова женила. Ой, сын услышит! Расскажу потом: При нем теперь нельзя сказать ни слова…» Осенний сумрак, затемняя дом, Неспешно сделал комнату лиловой. И вдруг прожектор в облаках пророс. Знакомый голос сдержанно и строго В картонном черном диске произнес: «Граждане, воздушная тревога!» Они идут, стараясь не бежать, Почти несут примолкшего мальчишку, Сейчас, пожалуй, Леля — только мать… А Таня, взяв хозяйский плед под мышку, Идет и удивляется сама, Что ворвалась так просто в жизнь чужую. Вокруг пальба. Качаются дома. «Но не страшны мне эти свет и тьма, Когда за ручку Славика держу я!» Летят навстречу улицы Москвы, Родные переулки и бульвары, Как повзрослели, изменились вы, Встречая грудью первые удары! Вот баррикада, в сумраке черна. Но это не Парижская коммуна, Не Пятый год, а наши времена, Колючей нашей юности трибуна. И наконец, метро. Они бегут По переходам мраморным в туннели. Не сосчитать детей и женщин тут. Нашлось для Славки место еле-еле. Укутан пледом, быстро он уснул На раскладушке плотницкой работы. Сюда не долетал ни гром, ни гул, — Отогнаны, быть может, самолеты. А Леля с Таней, став к плечу плечо, Задумавшись о Коле и о Славе, Вздыхали и дышали горячо В большом и тесном человечьем сплаве. Передают, что до пяти утра Сегодня бесполезно ждать отбоя. Сказала Леля: «Мне идти пора, А мальчика оставлю я с тобою. Держи ключи! В квартире, за окном, Найдешь кастрюлю с соевою кашей». Поймала Леля вдруг себя на том, Что с Таней говорит, как будто с Машей. Тревога продолжалась. Мальчик спал Под Таниной надежною охраной. Туннелем, по ступенькам черных шпал, Шла Леля. Ей на шахту нужно рано. Шла Леля, узнавая те места, Где нам открылась жизни красота: Здесь Николая встретила она, Тут мы сдержали натиск плывуна. И сбойка первая была вот тут, Где женщины конца тревоги ждут. А над столицей, над ее судьбой В скрещении мечей голубоватых Крутился и пылал воздушный бой Предвестием победы и расплаты. Но в том бою, как я узнал потом, Майор Уфимцев за турелью не был. Ни в тучах над Москвой, ни на другом Расчерченном в штабах квадрате неба.