Рассветной звезды молодыми лучами Мы в разные стороны, дальше и дальше Расходимся, шедшие вместе вначале, Сквозь общие радости и неудачи. А нашему утреннему поколенью На опыте жизни пришлось убедиться, Что Мы — это главное местоименье И Я — лишь его небольшая частица. Но что нам поделать, товарищи, если И солнца лучи не встречаются в небе. Бывает, для хора написана песня, А петь одному ее выпадет жребий. Товарищи! Как мне без вас одиноко! Кайтанов, наверно, еще в Ленинграде, А Слава опять улетает далеко, И вся наша дружба в невольном разладе. Портрет на стене — Ильича крутолобость, Шеренгами книги стоят, как солдаты… Морями и странами светится глобус, От света неяркого тени горбаты… Опять над романом сижу до рассвета, И кажется мне временами, что это Веду я стихи, как туннель через скалы, Сквозь жизни глубины, сквозь горы и годы, Песок мелочей и событий обвалы, Сквозь черные и сквозь прозрачные воды. Вдруг кажется, что ничего не выходит, Перо по странице беспомощно бродит… В поэты я выдвинут был бригадиром, На очень высокую, трудную должность: Один на один с окружающим миром Над белым листом остается художник А нам, в коллективе с младенчества росшим, Так нужно повсюду быть с другом хорошим! С таким, чтобы вместе в огонь или в воду, С таким, чтобы рядом в жару или в стужу. Иначе, как жабы в сырую погоду, Пустые обиды вылазят наружу: Тем был я не понят, а этим не признан, Там высмеян больно, туда-то не позван. Ничтожные чувства при социализме Еще нас терзают довольно серьезно. Но есть огорчения и пострашнее, О них умолчать и забыть я не смею: Оглотков! Не помните этой фигуры? Он в подлости жил и погиб как собака. А нынче Оглотков от литературы Воскрес! До чего вы похожи, однако! Он ходит за мной, клеветник и наушник, Статейки кропает он с видом научным, В которых чернит мою чистую веру И автора хает с героями вместе. Зачем? Для того лишь, чтоб сделать карьеру, — Ведь нет у такого ни чувства, ни чести. Молчит телефон… Хоть бы кто по ошибке Мой номер набрал… Я включаю приемник. Взвились и замолкли заморские скрипки. Как тихо… Как пусто в пространствах огромных. Вы не думайте, я не ною, Просто трудно порой ночною, — Не работается, не спится, Без товарищей свет не мил! Но один сейчас за границей, На конгрессе борцов за мир; Спят, устав от трудов, другие; Ну а третьи спят вечным сном, — Наши самые дорогие, За которых мы все живем. Перед светлою их судьбою Как-то даже неловко мне Заниматься самим собою, С мелкой грустью наедине. На позднем рассвете, усталый и сонный, Бегу отвечать на звонок телефонный. «Большая Медведица вас вызывает». Вот глупая шутка иль сна продолженье? А впрочем, чего на земле не бывает! И слышу я голос: «Приветствую, Женя! Кайтанов на проводе. Здравствуй, дружище!» «Откуда ты взялся?» «Я с нового места. Медведицу после на карте отыщешь, Покамест она никому не известна. На новую стройку я послан в разведку, Теперь я сижу на практическом деле: Закончив студенческую пятилетку, В степях для воды пробиваю туннели. Ты должен приехать ко мне непременно, — Учти, для стихов это место бесценно… Еще не забудь моей маленькой просьбы: Зайди к нам домой, если время нашлось бы. Будь другом! Я очень волнуюсь за сына, — Опять про юнцов фельетоны в газетах. В наставники Славику нужен мужчина, Мальчишка нуждается в наших советах». Всегда разговор на большом расстоянье Таит недосказанность в окончанье. …Признаюсь, я начал, тревожась немного, Воспитывать сына приятелей давних. Совсем не по мне эта роль педагога, Какой из меня, извините, наставник! Теплова на шахте. Я радостно встречен Мальчишкой в просторном костюме отцовском. Потом у меня мы сидели весь вечер, Серьезно беседуя о Маяковском. Юнец обо всем говорит нагловато. «Не слишком ли ты задаешься, приятель?» — Спросил я его, позабыв, что когда-то Сам детскую робость за наглостью прятал. А вдруг лобовая атака на доты? Ты первым пойдешь или голову спрячешь Смотрю на него, не скрывая заботы, Мне кажется, мы вырастали иначе. Но это во всех поколеньях, быть может, Имеет свое объясненье простое: Октябрьским гвардейцам казались мы тоже Весьма легкомысленной мелкотою.