Тинни ходил по гостиной своего особняка недалеко от елисейских полей, и сосредоточенное выражение его лица никак не сочеталось с образом подростка.

— Как тебе удалось сохранить собственность? — родился у Саши неожиданный вопрос.

Тинни остановился и холодно посмотрел на нее.

— Наследство.

Саша кивнула, будто поняла, хотя на самом деле ей неизвестны были все ходы и детали подобных сделок, но продолжать тему отчего-то не хотелось.

— Ты должна отгораживаться от их эмоций, — заговорил Тинни. — Мы не смешиваем свои ощущения с ощущениями носителя.

Саша попыталась что-то возразить, но Тинни ей не позволил.

— Навыки — да, это другое дело. Но все полезные навыки прекрасно приобретаются без вовлечения эмоциональной сферы. Ты же слишком интегрируешься с носителями, и это проблема.

— Почему это проблема? — недоуменно посмотрела на него Саша.

— Потому что в результате в твоем сознании и памяти скапливается гора ненужного хлама в виде историй их жизни, событий, ощущений. Это же очевидно! Уже после нескольких человек ты превращаешься в мусорную свалку. Реберфы не впитывают в себя все подряд, как губки, они берут только то, что им нужно.

— Может, это плата за мои особенности? — возразила Саша.

— А может, это банальная недисциплинированность?

Саша умолкла, они ступали на шаткую почву, где ни у одного из оппонентов не было доказательств.

— Притом, что у вас нет четкой системы внедрения в человека, а все — лишь на уровне личных интуитивных ощущений, как можно вообще говорить о том, что правильно, а что нет?

— Это происходит на уровне рефлексов, Александра. А рефлексы невозможно разложить в алгоритм. И, несмотря на свои особенности, ты отлично справляешься с захватом носителей. Я говорю о том, что происходит дальше. И почему ты упираешься: зачем тебе их боль, сомнения и сожаления?

— Я понимаю их, — ответ вырвался раньше, чем Саша успела подумать. И, судя по взгляду Тинни, теперь он не понимал ее.

— Я уже молчу о том, что ты накапливаешь необъективный опыт, восприятие мира, которое разрушает твою собственную взвешенную картину.

— Не разрушает, я просто вижу мир богаче, многограннее. — Саша не знала, как ему объяснить, как каждая прожитая жизнь делает ее мудрее, терпимее, добрее.

* * *

Они сидели на одном из берегов Сите, прямо на набережной из плит, на поваленном стволе дерева, и пили Анжуйское за пять евро из супермаркета. Куда только подевался весь наносной лоск Миши и вычурность его выражений: рядом с Сашей сидел обыкновенный уставший человек и смотрел, как утки толкутся, поедая куски багета, которые он отщипывал и бросал в воду.

— Ты француз? — спросила Саша.

— Да, — рассеянно ответил Миша, не отрываясь от своего занятия.

Саша отняла одну руку от пластикового стаканчика и подула на пальцы, чтобы согреть их. Июнь в этом году в Париже выдался настолько прохладным, что вечером даже в легкой куртке можно было замерзнуть.

— А откуда такое странное имя? Оно ведь русское?

— Да, моя мать, будучи в одной студентке, поехала в путешествие по России, и там познакомилась с парнем.

— И ты — его…

— Нет, — улыбнулся он, — все так думают, но нет. Я появился много позже, после того, как мама вернулась и вышла замуж.

— За Коллинза, — закончила за него Саша.

— Именно, — кивнул Миша и отсалютовал своим бокалом.

— Реберфы вступают в браки?

— Почему нет.

— Но они ведь имеют юридическую силу, только пока они не покинут… А дальше?

— А дальше все зависит от их собственного желания: захотят, заключат новый брак, не захотят — разойдутся.

— Проверка брака на прочность.

— Поверь, эта проверка не помешала бы многим людям. Зачастую брак — лишь привычка, особенно, с течением времени. И если бы для того, чтобы продолжить семейную жизнь, требовались какие-то телодвижения, половина пар их бы так и не совершила.

— Я вижу, ты невысокого мнения о любви.

— Напротив, — улыбнулся он.

— Так того парня из России звали Мишей? — вернулась Саша к теме, от которой они отошли.

— Вообще-то Митей, — усмехнулся Миша, — мама напутала.

Саша рассмеялась вместе с ним. После того, как они забыли о формальностях и обо всем, чего от их знакомства ожидал Тинни, общение стало непринужденным и приятным для обоих. Рестораны заменили долгие вечерние прогулки по улицам, иногда посиделки на газоне с вином или что-то сумасшедшее в духе пряток в закрывающемся соборе Парижской Богоматери.

— Я буду звать тебя Митей, — прыснула со смеху Саша.

— Только попробуй, — пригрозил он, — тогда я буду звать тебя Сатьей.

— Моя мама никогда не была в Индии, — засмеялась Саша, но вдруг ее глаза погрустнели, и смех растворился в воздухе. — Я понятия не имею, где она была.

— Ты завидуешь людям, — попытался утешить ее Миша. — Что поделать, у нас это в порядке вещей, когда родители не заботятся о своих детях, — и промахнулся, да и откуда ему было знать, что она говорит вовсе не об изоморфах.

— Кем ты работаешь? — сменила Саша тему.

— Актером, — впервые без увиливания ответил Миша.

— Актером? — поразилась Саша и вспомнила все свои выходки и намеки на его безыскусную игру. — Ох, я не хотела, — пробормотала она, прикрывая рот ладошкой.

— Ладно уже, — примирительно засмеялся он, умиляясь ее искреннему удивлению. — Нет, ну вот, ты опять! — Возмутился он, толкая ее плечом. — Хочешь сказать, что я так плох?

— Нет, ты вовсе не плох, просто я как-то даже не думала…

— Ладно, за мной толпы, между прочим, гоняются при свете дня. Я поэтому и гуляю по вечерам или в темных уютных заведениях.

— А где ты играл?

— В кино. Была пара эпизодических ролей, потом целая серия в одном сериале. Там я играл злодея, — он усмехнулся, вспоминая.

— Ты был ужасен?

— Как всегда, — сверкнул глазами Миша и снова усмехнулся. — Подумать только, мне еще никто не делал столько комплиментов, сколько ты.

— Я не очень… — Саша покрутила пальцем в воздухе, — умею общаться со звездами, прости. Так все же, какая твоя самая известная роль? Или это сугубо французское кино, не для широких масс?

— Ну, почему же, — пожал плечами Миша, — вообще-то это телевизионный сериал.

— Подожди, дай угадаю, — запрыгала Саша на месте от радости, — ты там играешь… доктора?

Миша отрицательно покачал головой.

— Детектива?

Миша вновь покачал головой.

— Бухгалтера? — с сомнением спросила Саша, окидывая взглядом его вечный костюм с галстуком.

Миша скорчил забавную рожицу и вздохнул:

— Это мистический сериал, я играю там ангела.

— Кого? — на этот раз рот Саши округлился от удивления.

— С крыльями, нимбом и всеми делами?

— С супер-силой, странностями и поисками истины, — ответил он.

— То есть, себя? — уточнила Саша.

— Разве у нас есть крылья? Разве мы — посланники света? — Миша отвернулся и, сжав в руке стакан, сделал большой глоток. Потом протянул ей багет и пододвинул нарезанный сыр.

— А кто мы? — Саша посмотрела ему прямо в глаза.

— Тебе лучше спросить у Тинни, — усмехнулся он и отвел взгляд.

— Поверь, он тоже не знает ответ на этот вопрос, даже если и считает иначе.

Миша грустно посмотрел на нее в ответ и ничего не сказал. Подхватил кусочек сыра и забросил его в рот.

— Тинни хотел, чтобы ты завела со мной роман, — жуя, вдруг сознался Миша.

— Зачем? — уже в который раз за этот вечер удивилась Саша и одновременно огорчилась. Какое право имел Тинни вести за ее спиной какие-то игры, лезть в ее личную жизнь, да еще и принуждать к отношениям посторонних людей.

— Не знаю, — пожал плечами Миша, — он не вдавался в подробности. Может, хотел тебя отвлечь. В конце концов, в этом нет ничего такого. Многим женщинам романы идут на пользу.

— Я выгляжу такой несчастной? — спросила Саша, и взгляд ее вдруг стал колючим, а сердце резанула старая боль.

— Дело не в этом, — попытался возразить Миша, но Сашу уже понесло.

— Так вот почему ты испытал облегчение, когда я сама обратила наши отношения в дружеские. Гора с плеч, да? — Она подскочила с места и начала отряхивать джинсы.

— Да перестань ты, — Миша подскочил следом за ней и сгреб ее в охапку. — Дело не в тебе.

— Ну, конечно, — фыркнула она, но Миша ее не отпустил, а дождался, пока она остынет, и только тогда разжал руки. — Мне не нужна твоя жалость, — проговорила она, опускаясь обратно на бревно.

— Смотри, — он достал из кармана пальто бумажник и показал ей фотографию на развороте. — Это Кэрол, а это Лола, — его палец остановился на очаровательной двухлетней малышке.

— Милая, — произнесла Саша, вглядываясь в детские черты и узнавая там глаза Миши. — Она — твоя?

— Да, Кэрол — моя жена, а Лола — дочка.

— Они…

— Нет, они не реберфы, — произнес он и резко погрустнел. Подобрал бутылку, повертел ее в руке и сделал несколько глотков прямо из горлышка.

— Ты никому не говорил?

— Нашим — нет, только друзьям-людям, и то паре человек.

— Почему?

Он посмотрел на Сашу, как на ненормальную.

— А ты думаешь, кто-то бы одобрил такой союз?

— А какое им дело?

— Угроза разоблачения. Привязанность — это слабое место, через которое меня всегда можно достать. И людям, и реберфам. Это уязвимость, неужели ты не понимаешь? — он в отчаянии посмотрел на Сашу. — А ребенок — уязвимость в квадрате, в кубе!

— У Лолы нет свойств…

— Нет, она обыкновенный человек, — он еще раз с грустью взглянул на потрепанное фото.

— Ты живешь с ними?

— В перерывах между съемками — да.

— Мне жаль, — Саша протянула руку и аккуратно сжала его пальцы.

— Ты — первый реберф, которому я это говорю, — глухо произнес он.

Саша промолчала, лишь сильнее сжав его пальцы.

— Ты… очень человечна.

Она сглотнула образовавшийся в горле ком и отвела взгляд. Впервые ей говорил подобное реберф, и это звучало, как комплимент.

— Я никому не скажу, — прошептала она, поворачиваясь к Мише.

— Я знаю, — улыбнулся он, поднимая руку с бутылкой и предлагая ей налить.

— Когда приедешь в Россию, — произнесла Саша, протягивая ему стаканчик, — я поведу тебя пить водку зимой на нашу набережную.

Эта идея привела Мишу в детский восторг.

— А медведи будут?

— Ага, с гармошкой и на коньках, — вздохнула Саша, а он развеселился еще больше.