#img_13.jpeg

Рейтар вместе с сопровождавшей его группой Зигмунта скрывался в Нужецких болотах, у самого устья впадающей в Нужец небольшой, текущей с севера речки Мень. Болотистая безлюдная местность создавала все условия для разбивки лагеря, тем более что заранее подготовленные на сухом пригорке полубункеры, полушалаши были уютными и защищали в какой-то степени от ночных холодов, дождей и сырости. По распоряжению Рейтара группа Зигмунта пока бездействовала. В ее задачу входила лишь охрана штаба, изъятие содержимого тайников, сбор информации о деятельности других групп, сведений от надежных пособников и подготовка к зимовке. Рейтар даже исключил группу Зигмунта из запланированной операции по реквизиции, то есть налетов на кооперативные магазины, почты, лесничества и госхозы.

…Отдав приказ о проведении операции в ночь с субботы на воскресенье. Рейтар беспокоился — как она пройдет? Ведь он отправлял на нее людей после нескольких месяцев бездействия, обленившихся за лето, отвыкших от длительных переходов и внезапных атак. Поэтому все воскресенье, отрезанный в своем болотном царстве от всего мира, он не находил себе, места. До самых сумерек беспокойно метался из угла в угол, ворчал на своих сообщников. Едва начало темнеть, Здисек, Зигмунт и Палач отправились в разведку. Им предстоял дальний путь, и их возвращения ждали только к утру. На болоте остался один Рейтар да Моряк с Ракитой. Эти двое по очереди охраняли единственный проход, по которому можно было добраться до бункеров, не опасаясь быть затянутым в трясину. Моросил мелкий дождик, пришедший на смену вчерашнему ливню. Ракита стоял в карауле. Рейтар сидел неподалеку от входа в шалаш, слушал шум дождя в листьях крыши и рассеянно рассматривал стоявший невдалеке куст калины, весь увешанный кистями ярко-красных ягод. Закурил. Из соседнего бункера до него долетала тихо исполняемая на рожке мелодия. Моряк. Прекрасно играет. Рейтар прислушался.

звучала популярная песенка.

«Часто поют эту песню на ярмарках и на свадьбах. «Попроси, дивчина, бога». Надо справить обещанную свадьбу, ведь неизвестно, что может случиться. А это еще что за песня?»

Где он научился так здорово играть? Наверное, на танцах, вечеринках и свадьбах. Рожок умолк. Рейтар с нетерпением ждал следующей песни. «Сыграл бы он «Эй, хлопцы, разом, над нами Орел Белый». На рожке это особенно красиво получается».

Из бункера вылез Моряк. Крепкий, заросший щетиной парень. Лениво потянулся, зевнул, отошел на пару шагов по нужде. Погода ни к черту. Рейтара охватил озноб. Моряк поднял воротник куртки, поправил висевший на плече автомат и направился к тропинке. Идет сменить Ракиту. «Надо бы спросить у него, где он научился так здорово играть. Холостой, молодой, только и забот, что поесть да выпить. Хорошо играет, каналья».

Уже совсем стемнело, когда к бункеру подошел Ракита. Его-то Рейтар знал хорошо — из крестьян, уроженец тех же мест, что и Рейтар, а отсюда до родной деревни Ракиты рукой подать. Рейтар подозвал его, угостил сигаретой, тот долго и сухо кашлял. Его глаза лихорадочно блестели. Он выглядел совсем больным.

— Простыл я, пан командир. Ночи холодные и сырые.

— Не беспокойся, к зиме найду тебе хорошую квартиру, у какой-нибудь жаркой вдовушки.

Ракита хотел было сказать что-то в ответ, но ему помешал новый приступ кашля. Рейтар потянулся к фляжке и налил полстакана водки.

— Выпей, станет легче.

Ракита выпил одним залпом, поморщился и вытер рукавом губы.

— Дом твой, Ракита, рядом. Не тянет?

Ракита посмотрел на Рейтара, опустил глаза, потом снова взглянул и ответил:

— Честно говоря, тянет.

— Еще бы… Меня ведь тоже тянет. Мать уже больше полгода не видел.

Рейтар налил себе водки и выпил. Его знобило и одолевали мрачные мысли. Но он быстро взял себя в руки.

— Как там на посту?

— Тихо, пан командир. Только сова кричит.

— Она всегда осенью кричит.

— А вчера ночью я чуть было не поднял всех по тревоге. Испугался как не знаю кто.

— Почему?

— Стыдно признаться, пан командир. Показалось, что кто-то с огнем к нам подходит — то как будто бы посветит свечкой, то погасит ее, а потом снова, но уже в другом месте. Меня аж в дрожь бросило. Привидения или духи? А потом зашумел ветер, и они исчезли.

— Дурачок! Это же были блуждающие огни.

— Я тоже так подумал.

— Моряк пароль помнит?

— Я повторил ему.

— Ладно, Ракита, иди спать.

— Спокойной ночи, пан командир.

— Спокойной ночи. А о доме пока нужно забыть, ты меня понял, Ракита?

— Так точно, пан командир.

— Ну иди.

Ракита залез в соседний бункер, и спустя какое-то время оттуда послышалось его покашливание. Который час? Ого, уже около десяти. Вот-вот должен появиться Угрюмый. Дождик перестал. По небу плыли низкие кучевые облака, в просветах между ними виднелись яркие точки звезд и неясный, точно в тумане, серп месяца. Рейтар не выдержал. Он поправил висевшую у пояса кобуру с пистолетом и вылез из бункера. Обходя березки и маленькие сосенки, направился к Моряку. Чтобы не подвергать себя ненужному риску, дважды слегка щелкнул пальцами. Моряк в ответ сделал то же самое и высунулся из укрытия. Рейтар, приложив палец к губам, подошел к нему. Оба опустились на корточки и стали напряженно всматриваться вдоль тропинки, откуда должен был появиться Угрюмый. Ожидание затянулось. У Рейтара уже стали затекать ноги, когда со стороны леса трижды с короткими интервалами, а затем еще два раза прокричала сова. Моряк ответил тем же сигналом. Рейтар вытащил пистолет. В напряженной тишине было слышно, как под чьими-то тяжелыми шагами хлюпала вода, иногда доносился хруст ветки, шелест травы. На открытом пространстве, в нескольких шагах от них, мелькнул силуэт человека. Он сделал еще несколько шагов по направлению к ним, и Рейтар узнал Угрюмого. Тот поздоровался, весь перемазанный в грязи, кляня на чем свет стоит дорогу.

Моряк остался на посту, а Угрюмый с Рейтаром вернулись в бункер. Услышав первые слова Угрюмого, Рейтар повеселел. Тот доложил, что все группы — его, Коршуна, Мурата и Зари — выполнили задания и спокойно, без потерь, отошли в свои районы. Это уже кое-что! Рейтар потянулся к бутылке и налил Угрюмому полный стакан водки. Награбленное добро, как и договорились, спрятали в схронах, а деньги поделили. Угрюмый достал полевую сумку и высыпал на постель Рейтара деньги. Рейтар посветил фонариком, не удержался и взял в руки несколько банкнот:

— Сколько здесь?

— Пожалуй, тысяч сто.

— Не очень-то много. Тебя, случайно, не надули? А ну-ка, что там у тебя за пазухой?

Рейтар протянул руку к Угрюмому.

— Да вроде бы не надули. А вообще-то у меня нет привычки заглядывать в чужой карман.

— Ну ладно, ладно. Я пошутил. От четырех групп это неплохо. На жалованье хватит, на еду, на агентуру. Чья группа сработала лучше всех?

— Да все, кажется, сделали всё как надо. Больше всех повезло Мурату. На почте в Посьвентном урвал сорок тысяч.

— Реквизировал, хочешь сказать.

— Да перестань ты валять дурака, по крайней мере, когда мы с тобой одни.

— Послушай, Угрюмый, — в голосе Рейтара зазвенел металл, — я уже давно хотел тебе сказать, чтобы ты у меня на грабежи не настраивался. До тех пор пока здесь командую я, мы будем вести себя как войско. Хочешь грабить, катись из отряда и действуй самостоятельно. У меня не грабежи, а реквизиции…

— Не убийства, а исполнение приговоров, — раздраженно ответил ему в тон Угрюмый.

— Да, именно так, а не иначе. Я требую от тебя как от своего заместителя, чтобы ты поддерживал дисциплину в отряде, не баламутил людей. Пойми же, что большинство из них пошло в лес, чтобы за что-то бороться, защищать какие-то идеалы, а не для того, чтобы грабить.

— Ты так думаешь?

— Да. И не суди обо всех по себе.

— Ты тоже! — разозлился Угрюмый. — Черт возьми, стараешься, бегаешь, как пес вокруг разбежавшегося стада, и вот тебе — получай вместо благодарности: гонят из отряда, а то и чего похуже могут придумать. Я в чудеса не верю и предпочитаю не витать в облаках. Ты великий командир и делаешь политику, а я этих бандюг знаю, мне известно, чем они дышат. Налей-ка лучше, а то что-то трясет от холода после купания в болоте.

Рейтар налил ему, а затем себе. Помолчали какое-то время, к этим вопросам больше уже не возвращались. Ожидая прибытия Зигмунта, обсудили план действий на ближайшее время. Однако, когда он вернулся на рассвете, в составленный ночью план пришлось внести некоторые коррективы. Согласно собранным Зигмунтом и его людьми сведениям, остальные группы, то есть Барса, Кракуса и Рыся, также выполнили свои задания.

— А Пантера?

— Вот с Пантерой, пан командир, произошла неприятная история.

— Конкретней, Зигмунт.

— Он должен был произвести реквизицию в Заенче. Подошли к деревне, все шло как по маслу, и вдруг по ним открывают огонь.

— Военные, милиция?

— Вот-вот, они тоже так подумали. Тем более что со стороны деревни также началась стрельба. И тогда Пантера отдал приказ отходить.

— И что, удрали? Есть раненые, убитые?

— Да где там, пан командир. Разрешите доложить? — Зигмунт с трудом сдерживал смех, но тут же оборвал его, увидев, что Рейтар смотрит на него грозно и нетерпеливо ждет, что он скажет дальше. — Это были не военные и не из органов безопасности, даже не милиционеры, а ормовцы! Ормовцы, пан командир!

— Что?!

— Да, пан командир, ормовцы. Пантеру едва не хватил удар от злости и стыда, когда он утром узнал об этом. И сейчас не может найти себе места. Хотел сразу же, на следующий день, повторить налет на Заенче, но я категорически запретил ему. Приказал ждать указаний от вас, пан командир.

Рейтар побледнел. В первый момент, услышав, что какие-то ормовцы обратили в бегство его группу, он пришел в ярость. И, хотя злость на Пантеру не проходила, до него стало постепенно доходить, что этот случай внес существенные изменения в деятельность банды: ей стали оказывать сопротивление.

После массовых грабежей органы госбезопасности и воинские подразделения начали усиленно прочесывать местность. Поэтому Рейтар вновь призвал своих людей к бдительности, группам приказал часто менять места пребывания, а связь осуществлять только через тайники. Сам же вместе с группой Зигмунта остался на прежнем месте, которое казалось ему наиболее безопасным. И действительно, солдаты нередко появлялись неподалеку от них, но в болота не углублялись. К концу второй недели вынужденного бездействия до Рейтара дошли слухи о том, что группа Мурата была полностью уничтожена в бою с оперативным отрядом Корпуса внутренней безопасности. Мурат был одним из самых толковых командиров, имел немалый опыт подпольной деятельности. В отряде был почти с самого начала.

Рейтар выделил ему отдаленный район действий, за Бугом, в Соколовском повяте. С первым заданием Мурат справился великолепно. Он не только ограбил вчистую кооператив в Савицах, но и квартиру местного секретаря гминного комитета партии. Правда, он не имел на это согласия Рейтара; но, как объяснил потом в своем письменном донесении, сделал это по настоянию местных сообщников. Вернее, он хотел убрать этого секретаря, но не застал его дома. Спрятав награбленное в схроне на правом берегу Буга, Мурат вернулся и стал снова кружить по Соколовскому повяту. Там-то, у деревни Вырозембы, он и напоролся на отряд Корпуса внутренней безопасности, прочесывающий окрестности. Вопреки указаниям Рейтара держаться ближе к лесам, обходить открытые участки местности и населенные пункты, Мурат, вероятно, из-за начавшихся ливневых дождей и холодов ушел с группой ночью из леса и спрятался в большом стоге сена. На рассвете из леса вышла плотная цепь бойцов Корпуса внутренней безопасности. Это было первое крупное поражение отряда Рейтара после сходки.

Рейтара охватила неукротимая жажда мести. Он понимал, что разгром Мурата отрицательно скажется на настроении его пособников из числа местных жителей. Посоветовавшись с Угрюмым, он решил нанести в ближайшее время сокрушительный, кровавый удар силами всех групп. Их командирам заранее были розданы маршруты следования и списки подлежащих ликвидации членов партии, сельских активистов и ормовцев.

На этот раз Рейтар вместе с группой Зигмунта также покинул болота. Обойдя ночью Браньск и основные дороги, двигаясь берегом Нужеца, они добрались к утру до густых зарослей Собятыньских болот у Нурчика и решили до наступления сумерек переждать недалеко от Хорнова. Здесь к ним присоединилась группа Пантеры, действовавшая в этом районе и скомпрометировавшая себя бегством от ормовцев в деревне Заенче.

С Пантерой Рейтар обошелся очень строго: во-первых, отведя его в сторону, дал в морду, во-вторых, понизил в звании до капрала и направил в группу Зигмунта. На место Пантеры он назначил Литвина, к которому относился с большим доверием. Отдав некоторые организационные распоряжения, Рейтар поздним вечером поднял свою усиленную группу и повел ее на Заенче. Он решил наказать жителей этой деревни не столько из-за провала Пантеры, сколько из-за оказанного ему сопротивления ормовцев.

…К Заенче Рейтар подходил, уверенный в полном успехе операции. Наблюдение за деревней, а также полученные от конспиративной сети сведения свидетельствовали о том, что воинские части вот уже неделю не появлялись в этом районе. Для полной внезапности нападения Рейтар изменил свою тактику — банда вышла из леса вечером, а к деревне подошла поздно ночью. Рейтар намеревался ликвидировать командира ормовцев в Заенче Ледеровича, а также проживавшего в этой деревне председателя гминного народного совета Борыньского.

Шли берегом ручья. Подкрадывались к деревне по-волчьи, осторожно, выставив вперед дозор из двух человек — Зигмунта и Моряка. В кустах ольшаника, перед тем как пересечь шоссе, их ждал местный связной. Зигмунт отправил его к Рейтару. Все шло как по маслу. В деревне не было ни военных, ни милиции. Ледерович находился дома, а Борыньского, по всей вероятности, не было: еще днем он ушел в Дрогичин на какое-то собрание. Рейтар решил не менять план. Он направил к усадьбе Борыньского, которую показал им связной, двух человек, чтобы они вели наблюдение за ней. С остальными проскользнул на другую сторону шоссе и вскоре оказался на задворках деревни.

Ночь была тихая, безоблачная, со стороны Буга дул легкий ветерок. Воскресенье. На улице почти никого не было, и только время от времени проходила какая-нибудь веселая парочка да спешил домой или к знакомым запоздалый прохожий. Во многих избах горел свет. Банда окружила плотным кольцом стоявшую на отшибе усадьбу Ледеровича. Одно из окон светилось. Было тихо. Рейтар подал знак Зигмунту, и тот вместе с Пантерой и Литвином открыл калитку. И вдруг хрипло залаяла и начала рваться с цепи собака, бандиты вошли на крыльцо, собака затихла, будто ожидая, примет хозяин гостей или нет. Зигмунт пошел на обычную в таких случаях хитрость. Он постучал в дверь и стал ждать. Литвин с Пантерой стояли рядом с автоматами наготове. В окне мелькнула тень, кто-то отодвинул занавеску. Собака вновь зашлась лаем, но, когда за дверью послышался голос хозяйки, замолчала.

— Кто там?

— Свои, свои. Милиция из Дрогичина к мужу.

Раздался щелчок засова, дверь открылась, на пороге стояла женщина с фонарем в руке. Увидев направленные на нее автоматы, она от страха застыла на месте. Когда бандиты ворвались в кухню, втолкнув вперед хозяйку, Ледерович поднялся из-за стола, держа в руке ложку. Он как раз ужинал.

— Руки вверх!

С ложки, которую он так и держал в руке, медленно стекали по запястью внутрь рукава рубашки остатки каши с молоком.

— Где у тебя оружие?

Ледерович кивком головы показал на шкаф. Пантера рванул дверцу и достал оттуда винтовку.

— Ах ты, собака, для кого припрятал ее? Ну, отвечай!

Ледерович молчал. Пантера, взяв винтовку за ствол, наотмашь ударил ею Ледеровича. Поднятые вверх руки ослабили в какой-то степени смертельной силы удар, изо рта у него хлынула кровь, и он рухнул на пол. Хозяйка с криком бросилась к мужу, но Литвин ударил ее ногой, и она отлетела в сторону, скорчившись от боли.

— Пошла вон! Раньше надо было следить, чтобы он не якшался с органами безопасности.

Разъяренный Пантера навел автомат на лежавшего на полу Ледеровича.

— Подожди, еще успеется, — остановил его Зигмунт. — Ты что, забыл, что нужно зачитать приговор? Подождите-ка, приведу свидетелей.

Пантера еще раз пнул ногой жену Ледеровича, которая тянула руки к мужу.

— Куда, сука!

Голова женщины откинулась и неподвижно застыла на полу.

— Только без шуток! Командир приказал зачитать приговор. Успокойся, Пантера. Литвин, проследи-ка за порядком, иначе достанется всем от Рейтара.

Зигмунт вышел. Жена Ледеровича не приходила в себя. У стены в луже крови лежал ее муж и тихо стонал. Из соседней комнаты доносился тихий детский плач.

Тем временем Литвин и Пантера рылись в шкафу, искали ценности, деньги. Поживились немногим. Нашли два обручальных кольца и несколько тысяч злотых.

Вскоре вернулся Зигмунт. Он привел с собой двух перепуганных соседей Ледеровича. Мужики остановились у порога, увидев, что произошло в горнице, не сговариваясь, сняли фуражки. Пантера пнул Ледеровича:

— Вставай, доносчик! Зачитаем тебе приговор. Давай, давай! Может, помочь?

Огромным усилием воли, опираясь одной рукой о белую стену и оставляя на ней кровавые пятна, Ледерович поднялся. Часть лица у него была размозжена ударом приклада, из разбитых надбровий текла густая кровь.

— Лапы, лапы кверху! — заорал Пантера.

Раненый поднял вверх левую руку, правая оставалась неподвижной — она была перебита. Зигмунт достал из кармана клочок бумаги и, запинаясь, начал громко зачитывать приговор. Из всего этого свидетели поняли, что кто-то приговаривает их соседа к смерти. Парализованные страхом, они застыли как изваяния. Ледерович не мог держаться на ногах и стоял, прислонившись к стене, с поднятой вверх левой рукой. Кровь струилась по его разбитому лицу; он молча глядел на дверь, из-за которой доносился детский плач. Зигмунт кончил читать и подал знак рукой. Пантера и Литвин почти одновременно нажали на спусковые крючки. Ледерович вначале откинулся к стене, а затем сполз по ней на пол. Зигмунт вытащил из-за пояса парабеллум и для верности выстрелил лежавшему в затылок. Затем положил на стол приговор и придавил его миской с недоеденной кашей. Свидетелям он под страхом смерти приказал оставаться в избе до утра, а потом пойти в Дрогичин и заявить в милицию.

— Передайте всем в округе, что вот так настоящее Войско Польское будет и впредь поступать с коммунистами, доносчиками и ормовцами. Рано или поздно всех их ждет та же участь.

Охваченные ужасом крестьяне, покорно согнувшись, кивали головой. Зигмунт направился к двери, за ним Литвин. Пантера задержался еще на минутку, зачерпнул ковшом воды из стоявшего у двери ведра, жадно выпил и бросил его на пол, пнул мешавшее ему пройти тело Ледеровича и, пригрозив еще раз мужикам автоматом, вышел, хлопнув дверью.

…Рейтар оставил для наблюдения за усадьбой. Ледеровича двух человек, чтобы крестьяне не смогли сразу же заявить в милицию, и вместе с остальными направился к дому Борыньского. Они шли вдоль заборов, через лужайки, картофельные грядки и палисадники. Не ведая ни о чем, деревня безмятежно спала. Моряк и Тигр, наблюдавшие за домом Борыньского, доложили, что вокруг все спокойно. Рейтар посмотрел на часы. С момента их появления в деревне прошло немногим более получаса. Видимо, Борыньского все еще нет дома. Стоит рисковать или нет? Решил рискнуть. Пригрозить домашним, оставить приговор и предупредить, что если он тотчас же не прекратит активной деятельности, то будет ликвидирован. Если же полученные сведения окажутся неверными и они застанут его дома, зачитают ему приговор и ликвидируют. В дом пошла та же тройка — Зигмунт, Литвин и Пантера. Собака во дворе не лаяла. В доме горел свет. Дверь на крыльцо была открыта, и трое бандитов беспрепятственно ворвались в избу. Однако хозяина дома не было. Жена сообщила, что Борыньский ушел после обеда в Дрогичин. Когда вернется — неизвестно; иногда остается там ночевать. Потребовали оружие. Жена, заплакав, объяснила, что никогда не видела его у мужа. Ее ударили несколько раз прикладом, потом били ногами. Под предлогом поиска оружия перевернули весь шкаф и ящики комода. Забрали немного денег, какие-то старинные часы с цепочкой, золотой крестик, кольцо и новые офицерские, сапоги. Зигмунт бросил бумажку с приговором на стол. Словно для подтверждения угрозы Пантера всадил пулю в свадебную фотографию хозяев. Запретив домашним выходить из дому и заявлять в милицию до утра, они вышли во двор. Из-за овина выглянул Рейтар:

— Все в порядке?

— Нет его, пан командир.

— А что это был за выстрел?

— Пантера, чтобы попугать, в фотографию.

— Идиот, дубина стоеросовая. Когда же ты наконец поумнеешь? Врежу тебе как-нибудь, да так, что костей не соберешь.

— Извините, пан командир, я думал…

— Нужно не думать, а делать, что тебе велят.

— Так точно, пан командир.

— Ну собирайтесь, ребята, уходим. Не попался сегодня, попадется завтра.

— Пан капитан, — Пантера хотел загладить свою вину перед Рейтаром, — а может, поджечь их? Овин забит битком, сгорит дотла.

— Пантера, я тебе, кажется, ясно сказал, что здесь думаю я. Хочешь навлечь на нас КВБ?

К Рейтару подбежал Тигр, наблюдавший за тропинкой, бегущей между садами от шоссе.

— Пан командир, смотрите! Кто-то едет сюда на мотоцикле. Я заметил, он ехал со стороны Дрогичина, а потом свернул на тропинку.

Рейтар, выглянув из-за угла и увидев медленно приближавшуюся к ним полоску света, мгновенно оценил обстановку. Мотор натужно ревел на разбитой, мокрой от дождя тропинке. Молочный свет фары, подпрыгивая на ухабах, выхватывал из темноты придорожные ивы. Кто бы это мог быть? На мотоцикле, возможно, двое, а если с коляской, то и трое. У Борыньского мотоцикла нет. А может, это милиция? Все равно кто — в любом случае у него над ними перевес. Рейтар подозвал стоявших поблизости Зигмунта с Литвином и приказал расставить людей так, чтобы перекрыть пути отхода тем, кто на мотоцикле, стрелять только по его команде или в зависимости от обстановки, наблюдать за крыльцом, чтобы никто из дома не успел предупредить приехавших.

Бандиты заняли свои места. Рейтар, рядом с которым находился Ураган, присел на корточки за стоявшим посреди двора бетонным колодцем, и как раз вовремя: между конюшней и овином сверкнул луч света от мотоцикла, осветив колодец, овин, и застыл напротив крыльца. Мотоцикл остановился недалеко от колодца. На нем приехали двое. Первым слез тот, кто сидел на заднем сиденье. Мотор продолжал работать на малых оборотах.

— Ну и дорога, черт побери! Наконец-то дотряслись. Спасибо вам, а то пешком я бы добрался только к утру.

— Пустяки, товарищ Борыньский.

— Глушите мотор. Зайдите на минутку, горячего чаю выпьете, отдохнете немного.

— Большое спасибо, может, как-нибудь в другой раз. Поздно уже, а мне нужно еще заглянуть к Ледеровичу.

— Успеете, товарищ…

Вдруг с треском распахнулось окно и раздался отчаянный женский крик:

— Спасайтесь, банда!

По окну ударила очередь из автомата. Послышался звон разбитого стекла. Рейтар направил луч фонарика в сторону мотоцикла.

— Руки вверх!

Сидевший на мотоцикле мужчина стремительно выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил на свет фонарика. Пуля попала в Урагана, и тот рухнул к ногам Рейтара. Прежде чем погасить фонарик, тот успел заметить, как Борыньский бросился бежать. Один из бандитов устремился за ним. Мотоциклист выстрелил, и догонявший Борыньского бандит полетел кувырком. Попытка спасти жизнь Борыньскому оказалась роковой для мотоциклиста. Когда он на какое-то мгновение отвернулся, Рейтар выпустил в него в упор всю обойму «бергмана». Загорелся бензин. Борыньского, успевшего каким-то чудом вбежать в избу, на глазах у его семьи застрелили Зигмунт и Пантера. Рейтар подошел к горящему мотоциклу. Тигр оттащил убитого, обыскал его, нашел какое-то удостоверение и молча передал Рейтару. Тот посветил фонариком, усмехнулся и прочитал вслух:

— «Влодарский Тадеуш, сотрудник повятового отделения госбезопасности в Ляске». Ну и отчаянный, сукин сын. Что с Ураганом?

— Убит, пан командир, а Голый ранен. Ногу ему прошил.

— Этот, из органов, оказался не из пугливых, да и стрелял по-снайперски. Голый, сможешь идти?

— Так точно, пан командир.

— Хорошо. Ураган, кажется, родом не из этих мест?

— Так точно, пан командир, дезертир, уроженец Варшавского воеводства.

— Заберите у него оружие, а труп оставьте.

— Кого, Урагана?

— У нас нет времени хоронить его. Надо поскорее сматываться!

…Сразу же за деревней, чтобы запутать возможную погоню, Рейтар разделил свою группу. К тому же, учитывая предстоящий длительный переход, он не хотел обременять себя раненым Голым, который, правда, кое-как ковылял с помощью других, но значительно задерживал темп движения. Группу Литвина, более многочисленную, Рейтар направил вдоль берега Буга на восток, где она должна была укрыться в лесах у реки Ментна, между Островом и Мельником. Если рана у Голого не заживет, они должны переправить его в Забужье и оставить у надежного человека. Чтобы не создавать лишних трудностей Литвину, Рейтар забрал у него Пантеру и включил его в группу Зигмунта, в которой кроме Рейтара находились еще Здисек и Моряк. Эту четверку Рейтар, не давая им передышки, повел в логово в Нужецких болотах, которое они покинули два дня назад.

На первых километрах пути, пройденных форсированным маршем, они время от времени обрызгивали следы керосином, чтобы собака не могла их взять. На рассвете группа Рейтара была уже далеко от Заенче и расположилась в зарослях у Черной реки, недалеко от деревни Корочины, чтобы переждать там до вечера. Погони не было.

С наступлением сумерек бандиты, просидев весь день и не имея маковой росинки во рту, вновь тронулись в путь. Ночь была теплая, с неба, затянутого плотными облаками, пробивался иногда бледный свет луны. Шли молча, голодные, усталые и злые. Шагавший впереди Рейтар не снижал темпа, а временами даже прибавлял шаг. Двигались вдоль берега реки, обходя близлежащие деревни и одинокие хутора. Миновали Чае, Радзишево и Лемпице, где располагалась их конспиративная сеть и где можно было подкрепиться, напиться молока. Но никто даже не осмелился и заикнуться об этом — все прекрасно знали, что такого рода подсказки их главарь не выносит. В душе они проклинали напрасную, по их мнению, спешку, но шли покорно, как стадо баранов за пастухом, не пытаясь возражать. Они не догадывались, куда так торопится Рейтар. Все прояснилось, когда, миновав село Корце, в котором, как они знали, Угрюмый в июне ликвидировал семью Годзялко, Рейтар резко свернул направо, где на пригорке у самого леса стоял на отшибе единственный во всей деревне, недавно построенный, кирпичный дом.

…Дом казался двухэтажным, под высоким первым этажом размещались конюшня и кладовая, с крутой лестницей и застекленным крыльцом. Стройка еще не закончилась — были вставлены только два окна, в одном из которых, находившемся ближе к крыльцу, тускло горел свет. Рейтар взглянул на часы — было около двадцати трех. Для гостей поздновато, а к другу можно… Он ухмыльнулся и жестом подозвал остальных.

— Заглянем. Если все будет нормально, то подкрепимся и немного отдохнем. Когда подам знак, выйдете из дома, мне надо поговорить с хозяином с глазу на глаз. Язык не распускайте и ведите себя прилично, как подобает настоящим бойцам. Это касается особенно тебя, Пантера, смотри не выкинь опять чего-нибудь. Первым, пожалуй, войду в дом я с Зигмунтом и Моряком, а вы, Здисек и Пантера, останетесь во дворе для охраны. Потом вас кто-нибудь сменит или вынесет чего-нибудь поесть. Все ясно?

— Так точно, пан командир.

Рейтар с Зигмунтом и Моряком направились к крыльцу. В этот момент из-под лестницы выскочила привязанная собака и начала лаять. Рейтар ослепил ее лучом фонарика, и непривыкшая к такому обращению дворняга испуганно заскулила. Окно засветилось ярче — кто-то, наверное, подкрутил лампу, затем открылась дверь и на освещенном крыльце появился Кевлакис. Минуту он всматривался в темноту, потом спросил:

— Кто там?

— Свои.

По голосу опешивший Кевлакис узнал Рейтара. Прежде чем он успел что-то сказать, Рейтар, освещая ступеньки фонариком, быстро взбежал на крыльцо, а вслед за ним остальные двое. Он протянул Кевлакису руку, чтобы поздороваться, и, словно они расстались только вчера, сказал:

— Прости за столь поздний визит без предупреждения, но время сейчас выбирать не приходится. Ты ведь сам служил в армии, знаешь не хуже меня, как бывает. Познакомьтесь: пан Кевлакис, а это из моей бригады — старший сержант Зигмунт и сержант Моряк.

Кевлакис лихорадочно обдумывал, что могло привести сюда Рейтара и чем все это закончится. Был даже момент, когда он хотел бежать и чуть было не бросился с крыльца вниз, но передумал — не столько из-за того, что побег может не удаться, сколько из-за жены. Положение было безвыходным. Поэтому, взяв себя в руки, он спросил:

— Тебе что-нибудь от меня нужно?

— А может, я поговорить зашел? Так что, не пригласишь в дом?

В голосе Рейтара чувствовалось скрытое нетерпение. Он стал обметать березовым веником грязные сапоги. Кевлакис попытался оправдаться:

— Видите ли, у меня жена в положении, должна вот-вот родить, боюсь, как бы она не перепугалась.

Рейтар принял его слова за обычную отговорку и, стараясь сохранить спокойный тон, возразил:

— Что же мы — пугала? Войска Польского боишься? Ребята, вам не кажется, что нас тут начинают оскорблять?

Зигмунт и Моряк ничего не ответили, но начали недвусмысленно поправлять на плече автоматы. Кевлакис распахнул дверь:

— Входите.

— Я пошутил. И в самом деле, входи-ка лучше ты первым, чтобы жена у тебя не разродилась от страха.

Вошли на кухню. На печном приступке стояла лампа. По тому, как была расставлена небогатая утварь, нагромождены на остывшей печи горшки, нетрудно было догадаться, что в дом вселились недавно и что не все еще стояло здесь на своих местах.

— Присаживайтесь.

Кевлакис показал рукой на лавку у стола, на котором, накрытый чистым полотенцем, лежал большой, домашней выпечки каравай хлеба и стояла масленка со сливочным маслом. Зигмунт и Моряк сняли с плеч оружие и сели. Сильно изголодавшиеся, они украдкой бросали жадные взгляды на хлеб. Рейтар ходил взад-вперед по кухне, рассматривая утварь, стены. Кевлакис стоял у стола и ждал, что будет дальше. Вдруг из-за двери, ведущей в другую комнату, донесся женский голос:

— Кейстут, кто пришел?

— Спи спокойно. Знакомые — поговорить надо.

— А может, что-нибудь случилось?

— Спи, спи! Ничего не случилось. Просто надо поговорить. — Кевлакис подошел к двери спальни и плотно прикрыл ее.

Рейтар перестал ходить и сел за стол. Он тоже не мог удержаться, чтобы время от времени не бросить жадный взгляд на хлеб. Кевлакис заметил это и, рассчитывая на то, что, насытившись, они покинут его дом, предложил:

— Может, перекусите? Молока дать?

— А почему бы и нет. Коль хозяин предлагает, то грех отказываться.

Кевлакис снял с хлеба полотенце, подвинул масло, положил перед Рейтаром нож. Из стоявшего у двери шкафчика достал глиняный кувшин с молоком. Поставил перед каждым по белой эмалированной кружке. Рейтар передал нож Зигмунту, а сам, подавляя чувство голода и не желая показывать его перед Кевлакисом, медленно цедил холодное сладковатое молоко. Зигмунт и Моряк наворачивали за обе щеки. Кевлакис тоже подсел к столу. Однако разговор явно не клеился. Рейтар, правда, расспрашивал хозяина, давно ли они переехали, во что ему обошлось строительство дома и тому подобное, но Кевлакис чувствовал, что это только предлог, чтобы затянуть время, пока те двое не наедятся. Когда Зигмунт и Моряк ушли, их место за столом заняли Здисек и Пантера. Только после их ухода Рейтар поудобнее уселся за стол, отрезал большой ломоть хлеба, намазал его маслом, долил в кружку молока и начал молча, спокойно есть. Молчал и сидевший напротив него Кевлакис. Иногда их взгляды встречались, но оба не выдерживали и отворачивались, рассматривая стены, стол, хлеб, кружку, коптящую лампу. Допив последний глоток молока, Рейтар отставил кружку, вытер губы не первой свежести платком и сказал:

— Вкусно было, спасибо.

— Не за что.

— Ну, как живешь?

— Не жалуюсь.

— Колхоз организовал?

— А мне не к спеху. Дом только что поставил, хотелось бы на своем хозяйстве поработать.

— Не беспокойся. Служишь им хорошо. Они тебя за это председателем сделают, кнут дадут и прикажут людей загонять в колхоз.

— Я никому не служу, у меня своих дел хватает.

— Да уж… Чего от тебя нужно было Элиашевичу?

— Подозревал меня в сотрудничестве с тобой.

— И что же ты ему сказал?

— Рассказал ему все, как было.

— И после этого он отпустил тебя?

— Как видишь.

— Подписал обязательство?

— Какое?

— Не валяй дурака, я все знаю… О сотрудничестве с властями.

— Ничего я не подписывал.

— И ты думаешь, что я тебе поверю?

— Думай как хочешь.

— В чем конкретно он тебя обвинял?

— В том, что, как староста, слишком поздно заявил, что произошло у Годзялко, и о той записке, которую нашли в его доме и которой ты, кажется, предупреждал меня. По правде говоря, я и сейчас не знаю, зачем ты ее написал.

Рейтар рассмеялся:

— Черт возьми, ну и дела! У тебя, наверное, и сейчас поджилки трясутся. Думаешь, что я пришел рассчитаться с тобой? — Он внезапно посерьезнел. Его лицо стало жестоким и злым. — А вообще-то, за твое холуйство перед властями надо было бы дать тебе возможность исповедаться перед Святым Петром. В записке я предупреждал тебя относительно сотрудничества с коммуной, но, видно, на тебя не очень-то подействовало это. Знаешь, за что Годзялко был приговорен и ликвидирован от имени Речи Посполитой? За холуйство. И ты недалеко от него ушел. Ты ведь по-прежнему староста?

— Уже нет. Отказался. Жена на сносях… Слушай, Влодек, неужели я в самом деле не заслужил спокойной жизни? У Элиашевича претензии, что я сотрудничаю с тобой, у тебя — что сотрудничаю с ним. А мне в самом деле хочется пожить спокойно. Сижу в глуши, копаюсь в земле, женился. — Кевлакис понизил голос, поглядывая на дверь, ведущую в комнату: — Жду ребенка, построился наконец. И, кроме этого, меня сейчас ничто на свете не интересует. Ты лучше других знаешь, что, вернувшись с Запада, я отказался от работы в городе, а все потому, что люблю землю, а тут…

— А тут ты попался на удочку коммуны. Ты на сантименты не дави. Много вас таких развелось, любителей спокойной жизни. Посмотри на меня, посмотри на ребят, которые пришли к тебе голодные, как гончие псы. Но мы боремся! Порою голодные и холодные, но у нас есть свои идеалы. А знаешь, почему голодные? Потому что мы уже второй день бродим по лесам, сводим счеты с коммуной. Впрочем, еще услышишь об этом. Дружище, скоро начнется война, Запад вот-вот выступит, а ты с кем связался?

— Ты мне уже говорил об этом.

— И что бы тебе там ни казалось, война не за горами. Не буду скрывать от тебя: я поддерживаю связь с Западом.

Из комнаты раздался голос жены Кевлакиса:

— Кейстут!

Рейтар умолк. Кевлакис встал из-за стола и приоткрыл дверь:

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, я только хотела спросить, ты скоро пойдешь спать?

— Сейчас, дорогая, закончим разговор, и приду.

— Кто-нибудь из знакомых пришел?

— Да, знакомый. А ты спи. Может, тебе принести чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Ну, тогда спи.

Он снова прикрыл дверь, но уже за стол не сел, а продолжал стоять, давая тем самым Рейтару понять, что пора заканчивать затянувшийся визит.

Тот улыбнулся и встал:

— Так говоришь, что мне пора убираться? В строгости, как я погляжу, держит тебя твоя благоверная. Нет ничего хуже, как обабиться.

Кевлакис ответил, словно оправдываясь:

— Вот-вот должна родить, поэтому и нервничает. Со вчерашнего дня ей стало плохо. А тебя я не гоню.

— Ну ладно, ладно. Мне и в самом деле уже пора. Послушай, Кейстут. Откровенно говоря, я ведь пришел к тебе не в гости, а с конкретным предложением. Еще раз хотел убедить тебя присоединиться к нам.

Рейтар умолк на минутку, внимательно наблюдая, какое впечатление произведут на Кевлакиса его слова. Однако у того ни один мускул на лице не дрогнул. Рейтар продолжал:

— Хотел предложить тебе, чтобы ты вступил в мой отряд. Сделал бы тебя своим заместителем, выделил бы людей, оружие, и позабавились бы мы немного с коммуной. Видел, какие у меня мировые ребята? А сейчас сам понимаю, что это предложение не вызвало бы у тебя восторга, раз уж твоя жена вот-вот должна разродиться и это для тебя главное. Поэтому такого предложения я пока тебе не делаю, но у меня есть другое. Вступай в мою конспиративную сеть. После войны это тебе зачтется, а задания твои не потребуют, чтобы ты отлучался из дома. Будешь сидеть в деревне, жену голубить, детей нянчить, только держи ушки на макушке и примечай все, что вокруг тебя делается. Время от времени буду посылать к тебе связного, а иногда и сам встречусь с тобой. Никаких подозрений на тебя не падет, потому что Татарин относится к тебе с доверием, раз уж он выпустил тебя. Ну, что ты на это скажешь?

Кевлакис, сохраняя по-прежнему молчание, подошел к ведру с водой, напился. Рейтар терпеливо ждал ответа. Кевлакис повесил ковшик на гвоздь, вытер рукой губы и посмотрел Рейтару в глаза:

— Нет, Влодек, я не согласен.

Рейтар побледнел и недвусмысленно передвинул вперед кобуру с пистолетом. Кевлакис продолжал:

— Чтобы тебе было ясно: не по пути нам с тобой. Пойми, ни в какую политику я не хочу ввязываться. Говорил уже тебе: землю люблю, хочу работать на ней, иметь семью, жить, как сам хочу.

— А с Элиашевичем по пути?

— Нет, ни с ним, ни с тобой. Я иду своей дорогой, ни с кем мне не по пути, и ни во Что я не вмешиваюсь. Элиашевич это понял и отстал. Отстань и ты, будь человеком.

— К стенке таких, как ты, надо ставить. Сам удивляюсь, что еще с тобой разговариваю. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Запомни, я давал тебе возможность, которой ты не воспользовался. Дело твое. Нет, я по-свински поступать не стану. Если уж Элиашевич отстал от тебя, отстану и я. Живи себе, свиней выращивай, копайся в навозе. Будь, Кейстут, хозяином своей судьбы, но предупреждаю, и заруби это себе на носу: если до меня дойдет, что ты по-прежнему служишь коммуне и что ты не такой уж и нейтрал, за какого себя выдаешь, — прикончу. Повешу на суку. Запомни это, мой… приятель.

Рейтар хлопнул дверью и сбежал по лестнице к поджидавшим его у дома бандитам. Они быстро зашагали в сторону леса. Когда отошли от дома Кевлакиса метров на двести, Рейтар подозвал к себе Пантеру и Здисека, приказал им вернуться и пару часов понаблюдать за домом на случай, если его хозяин решит заявить о них в милицию. Здисек спросил:

— А если он пойдет?

— Тогда, поступай, как с каждым осведомителем органов безопасности.

— Слушаюсь, пан командир.

…Не очень довольные полученным заданием — ведь так хотелось возвратиться побыстрей в уютный схрон, хорошенько пожрать, так как молоко с хлебом только на минутку приглушило сильное чувство голода, — Здисек и Пантера притаились у ведущей в деревню тропинки, спрятавшись за придорожной разлапистой сосной. Они заметили, что лампу из кухни перенесли в комнату и, видно, убавили свет. Вокруг дома ни души. Тихо. Только со стороны деревни доносился иногда лай собак. Пантера даже слегка вздремнул, когда весь обратившийся в слух Здисек дернул его за рукав:

— Смотри!

Свет в окне загорелся ярче. Спустя какое-то время дверь на крыльцо открылась: мелькнула полоска света. Кто-то спускался по лестнице. Звякнула цепью собака. Вспыхнула спичка, загремел засов, и… кто-то направился в их сторону. Было отчетливо слышно, как в такт шагам раздавалось характерное позвякивание. Здисек догадался:

— Велосипед. Ну и нюх у командира. Конечно, это осведомитель органов.

— Вот сволочь, собрался, наверное, в милицию в Чешанец. Сейчас врежем по нему очередь из автомата.

— Не будь идиотом, ликвидируем без шума.

— Ладно.

Пантера поставил автомат на предохранитель и взял его за ствол. Здисек вытащил из-за голенища длинную финку. На узкой тропинке и в темноте идущий не мог сесть на велосипед, поэтому и вел его до дороги. Он явно спешил. Когда он подошел на расстояние нескольких шагов, Здисек и Пантера узнали хозяина дома, который час назад накормил их. Ничего не подозревая, тот приближался к кустам. Когда он миновал их, Пантера, как бы оправдывая свою кличку, вихрем выскочил из кустов и ударом приклада свалил того с ног. Кевлакис перелетел через раму велосипеда и распластался на земле. В этот момент подбежал Здисек и натренированным ударом всадил ему нож под левую лопатку. Кевлакис захрипел. Здисек вытащил нож только тогда, когда предсмертная судорога пробежала по телу Кевлакиса и он затих. Воткнул несколько раз финку в землю, чтобы очистить от крови, потом спокойно сунул ее за голенище. Пантера перевернул убитого кверху лицом.

— Готов?

— Наповал. А говорили, что он дружок командира.

— Да, теперь никому нельзя верить.

Они обыскали труп, забрали бумажник с документами. Пантера снял было часы с руки убитого, но Здисек отобрал их у него и спрятал в бумажник, чтобы передать все вместе Рейтару.

— Черт возьми, отличный велосипед, жалко бросать, — сокрушался жадный Пантера, но Здисек торопил его, и они двинулись к схрону.

Возвращались намного раньше времени, так как на все у них ушло не более часа. Шли быстро, чтобы рассвет не застал их в пути. Было еще темно, когда, подойдя к схрону, они условным сигналом предупредили часового о своем приближении. На посту стоял Моряк. Рейтар с Зигмунтом сидели в бункере и пили водку. Здисек доложил обо всем по порядку, передал Рейтару бумажник и часы. Зигмунт посветил фонариком. Рейтар брезгливо выбросил часы из бункера, вынул из бумажника какие-то документы, справки, свадебную фотографию. Улыбающийся Кевлакис держал под руку красивую, тоже улыбающуюся молодую девушку в фате. Рейтар попытался представить, как она выглядит сейчас: раз беременна, то фигура у нее наверняка испортилась. Теперь Кевлакис лежит на тропинке, уткнувшись мордой в песок. А помчался ведь к Татарину. Значит, боялся того больше, чем Рейтара. Может, и верил ему больше? А ведь пытался убедить, что ему ни с кем не по пути, что он хочет остаться в стороне.

Едва обозленный неудачей Рейтар выбежал в ярости на крыльцо, как Кевлакис услышал в комнате грохот. Открыл дверь и увидел лежавшую без сознания у порога жену. Охваченный ужасом, он забыл обо всем на свете и бросился к ней на помощь. Наконец она открыла глаза. Он облегченно вздохнул. Жена посмотрела на него и сказала:

— Кейстут, я все слышала. Я так боялась за тебя…

Он не дал ей договорить, уложил в постель, нежно обнял и подождал, пока она заснула. Убавил свет лампы и тоже задремал. Вдруг жена вскрикнула во сне и проснулась. Боли все усиливались. Начинались роды. Кевлакис поспешно оделся, схватил велосипед и решил ехать в деревню, чтобы позвать кого-нибудь из женщин, а потом в Чешанец за акушеркой. Но успел добежать только до одинокой сосны с развесистой кроной…

— Так ему и надо, если он дурак, да еще и свинья. Зигмунт, плесни-ка ребятам водки, они этого заслужили. Налей еще мне и себе. В конце концов, живем один раз на свете.

В ту ночь, впервые за долгое время, Рейтар нарушил свое правило никогда не напиваться. Вскоре его, нахлеставшегося до чертиков, Зигмунт вынужден был удерживать силой в бункере, поскольку тот спьяну хотел куда-то бежать, вырывался и то бормотал угрозы в адрес Элиашевича и Кевлакиса, то, вспоминая молодые годы, плакал как ребенок.