#img_15.jpeg

Угрюмый же в это время бродил по крупному лесному массиву, простиравшемуся от Стрыкова до самого Малинува, где с ним и встретился Рейтар. Но до этого с Рейтаром приключилась история, из-за которой он едва не поплатился жизнью.

…Узнав, что Кевлакис ликвидирован, Рейтар напился до бесчувствия. Возможно, как бы там ни было, ему было жаль своего бывшего товарища и его мучила совесть. Но скорее всего, он пил от бессильной злобы: не мог простить себе, что не сумел привлечь Кевлакиса на свою сторону и тот потянулся к Элиашевичу. Рейтар был твердо убежден, что Кевлакис вышел из дому для того, чтобы сообщить о нем в милицию.

Проснулся он с тяжелой от похмелья головой. Хорошо понимая, в какую попал передрягу, решил тотчас же покинуть группу Зигмунта, пройти за день болото, чтобы ночью оказаться в расположении банды Угрюмого. Он похвалил Зигмунта за верную службу, сказал ему, что отправляется инспектировать другие группы, и, указав ему новый район действий и пообещав пополнить его группу людьми, забрал с собой Здисека и двинулся в путь. Вначале он шел всем им известной тропинкой, чтобы оставшиеся члены группы видели, в каком направлении он отправился, но потом, скрывшись у них из виду, резко взял влево, в сторону Потоков, где простирались самые недоступные и коварные топи. Только тогда он сообщил Здисеку, что направляется к Угрюмому. Болото становилось все более опасным и непроходимым. Рейтар и Здисек с длинными шестами в руках перескакивали с кочки на кочку, от одного чахлого куста к другому, осторожно ступая по переплетенным коврам корней, прогибавшихся под их тяжестью и шлепающих по черной, холодной воде. Соблюдая максимальную осторожность, они продвигались очень медленно. К полудню удалились от логова Зигмунта не более чем на два километра.

Вдруг до них донеслось глухое эхо перестрелки вперемежку с разрывами гранат. Рейтар сразу догадался, в чем дело, и похвалил себя за решение уйти с островка сразу же утром. Пока шла перестрелка, Рейтар и Здисек сидели, затаившись в густом ольшанике.

Низкие кучевые облака заволакивали небо. На болоте стало сумрачно, а потом и совсем темно; мокрая одежда холодила тело, бурно проведенная ночь давала о себе знать тупой, вытягивающей остатки сил усталостью. Тем не менее Рейтар решил пройти болото и под покровом сумерек еще сегодня добраться до Стрыковского леса. Он опасался, и не без оснований, что армейские подразделения оцепят болото. Приказав Здисеку идти за ним след в след, Рейтар двинулся дальше. Переход через болото даже днем был очень трудным, а тем более в сумерках. Шаг, два — и они проваливались по самую шею. Вытаскивали друг друга, держась за шест. Силы их таяли с каждым шагом. Рейтар, который брел впереди, почувствовал вдруг резкий рывок шеста, выпустил его из рук, и его потянуло в трясину.

— На помощь, командир, на по…

Какая-то возня, бульканье воды, отчаянное хлопанье руками по грязи. Темно — хоть глаз выколи. Рейтар лег, чтобы площадью распростертого тела замедлить погружение в болото, и, щупая вокруг себя, старался схватить вырвавшийся у него шест. Наконец ему под руку попалась поросшая осокой кочка. Он вцепился в нее из последних сил.

— Здисек, Здисек! — Хотя Рейтар кричал и негромко, его голос казался ему громом орудийного залпа. Болотное, глухое эхо злорадно зашепелявило: «Сек, сек, сек, се-ек!»

Неподалеку что-то еще раз булькнуло, словно кто-то громко и аппетитно чавкнул огромным ртом, а потом наступила тишина. Утонул. Рейтар долго лежал неподвижно, вслушиваясь в каждый шорох, каждый звук. По болоту начал гулять ночной ветер, шелестя травой. Над самой головой пролетела какая-то крупная птица. Внезапно его охватил парализующий страх. Лязгая зубами, весь в холодном поту, где на четвереньках, а где ползком он начал торопливо удаляться от рокового места. Но страх не отступал. Ему казалось, что по пятам за ним ползет Здисек, тянет к нему руку, еще немного — и схватит его за ноги, затянет с головой в болотную бездну. Рейтар прибавил темп, хотя чувствовал, что жилы на висках вот-вот лопнут от напряжения. Перед глазами мелькали красные круги. И вдруг он увидел вокруг себя скачущие по болоту блуждающие огни, от которых исходил мертвенно-голубой свет! «Боже мой, сколько же их! Ужас как много! Чего я боюсь, ведь это нормальное природное явление. Я же знаю об этом. А может, это мне только кажется? Просто я устал, сейчас закрою глаза, открою — и они исчезнут. Но нет, не исчезли, все скачут вокруг, распространяя жуткое сияние. Сколько же этих блуждающих огней — грешных душ: Здисек, Кевлакис, тот парень из органов безопасности, семья Годзялко, Ледерович, всех не сосчитать. Кажется, кто-то хватает за ногу… Черт побери, как бы не так, не дождетесь, не доберетесь до меня, я, не стану одним из вас, нет, нет, нет!» Рейтар разбил в кровь лицо и руки, разорвал мундир, потерял где-то автомат, но, собрав всю силу воли, упорно продвигался вперед. И на этот раз счастье не покинуло его — через несколько сот метров кошмарной переправы он выбрался наконец на твердый грунт.

…Добравшись до группы Угрюмого, Рейтар быстро пришел в себя. Его не сломили даже неутешительные вести о судьбе отдельных боевых групп, прежде всего Зигмунта, Рыся и Литвина. Ведь у Рейтара оставалось еще шесть групп, и среди них такие сильные, как Угрюмого, Кракуса, Барса, Зари. Чтобы избежать новых неудач и принимая в расчет, что захваченные в плен бандиты могут многое рассказать, Рейтар тут же отдал распоряжение сменить районы действий и тайники для связи. Угрюмый тоже вынужден был покинуть насиженные места и перебраться в район Дубно, Андриянки и Собятин.

В последнее время Рейтар был недоволен действиями Угрюмого. В частности, он не выполнил приказ разгромить милицейский участок в Чешанце, объясняя это малочисленностью своих сил и повышенной активностью армейских подразделений. Однако это не мешало ему грабить направо и налево, а положенные пятьдесят процентов добычи он уже давно не отдавал Рейтару. Пил, гулял. Неподалеку от Выкно нашел себе уютное местечко у одиноко живущих сестер, младшая из которых стала его любовницей. Так же развлекались и его подчиненные: пили, насиловали, грабили. За это время Угрюмый лично убил четверых человек. Встретив на лугу, недалеко от Буденек, мужа и жену, пьяный, он сначала на глазах у мужа изнасиловал и задушил жену, а потом повесил его самого на ближайшем дереве. Таким же образом он расправился с супружеской парой, повстречавшейся ему у железной дороги.

— Зачем ты это сделал? — не мог сдержать ярости Рейтар. — Ты хоть знаешь, кто они?

— А зачем мне знать? Эх, Рейтар, Рейтар, ты со своей сентиментальностью далеко не уедешь. Встретил, ликвидировал, и все. А ты хотел, чтобы они на меня солдат навели? Мне рисковать ни к чему. А мертвые молчат. Сам говорил, что это война.

— Если еще раз кого-нибудь ликвидируешь или изнасилуешь, пристрелю как собаку. Бойцов деморализуешь, какой пример им показываешь!..

— Брось ты, я тебе уже давно говорил — благовоспитанный мальчик из меня не получится. Изнасиловал, ну и что? Ты можешь без бабы обойтись, а я нет!

— Заткнись, кретин, а то я за себя не ручаюсь! Кур красть, баб щупать, безоружных убивать — в этих делах ты мастак.

— А ты в чем?

— Замолчи, пока не пожалел.

— Сам не пожалей. Тоже мне, великий вождь нашелся! Куда делся Зигмунт, а Здисек? Сам еле из болота выкарабкался.

— Хватит! Ах ты, бандюга!

Рейтар выхватил из кобуры «вис», Угрюмый — свой неразлучный парабеллум. Минуту оба сопели от злости. Первым уступил Угрюмый. Спрятал оружие. Рейтар тоже засунул пистолет в кобуру. Закурили. Выпили.

В тот же вечер, восстановив свои приятельские отношения, они обговаривали план покушения на Элиашевича. Пришли к единому мнению, что неудачи, которые в последнее время преследовали их, являются в значительной мере делом рук Элиашевича, что покушение на него имело бы большое пропагандистское значение, особенно на территории Лясского повята, где фамилия начальника повятового отделения госбезопасности была хорошо известна. После детального рассмотрения плана его реализация была поручена Зубру, Ястребу и Бартошу, а из местной конспиративной сети в Ляске — сапожнику Гицкому.

…Через неделю Гицкий явился к Рейтару с известием, что план не удался, что Элиашевич схватил всех участников покушения, а он, Гицкий, не дожидаясь, пока его арестуют, сбежал. И снова группа Угрюмого вынуждена была покинуть насиженное логово. На этот раз по распоряжению Рейтара выбрали опушку Рудского леса в районе Спешина. Рейтар приказал Угрюмому провести подробное расследование, чтобы установить, каким образом могла провалиться группа Зубра. Несколько раз допрашивали сапожника, но, кроме общих фраз, услышать от него ничего не удалось. Гицкий повторял одну и ту же версию: Зубр и двое его людей встретились с ним на базаре, обменялись условным знаком — разорванной карточкой. Он не заметил, чтобы кто-нибудь за ними следил. Народу было полно, как всегда на базаре. Он показал им отделение госбезопасности, дом Элиашевича, дорогу к своему дому, где они могли после покушения укрыться, если бы им не удалось уйти из города. Стоя за своим лотком с обувью — должен же он на что-то жить, — услышал вдруг перестрелку и увидел, как, петляя в толпе, убегает Зубр, а за ним гонится Элиашевич. Заметил еще, как тех двоих, которые были с Зубром, сотрудники органов сажали в наручниках в машину. Значит, влипли. Поэтому, не желая испытывать судьбу, он тут же скрылся из города, бросив все свое разложенное добро. Страшно подумать, какие он понес убытки.

Из других источников стало известно, что один из участников покушения убит, а двое сидят под арестом в отделении госбезопасности. По описанию установили, что погиб Зубр. Рейтар, ломая себе голову над неожиданным провалом столь опытных людей, не исключал предательства. Вот только кто это мог сделать?

— Как ты думаешь, кто? — спросил он Угрюмого, который доложил ему результаты своего расследования.

Тот пожал плечами:

— На сто процентов не уверен, но, наверное, это чертов сапожник. Ну посмотри. Те трое пришли в чужой город, связались с сапожником и были потом все время вместе. Поэтому никто из них не мог этого сделать. А сапожник, показав им, что требовалось, остался один, и у него была уйма времени и возможностей снюхаться с органами госбезопасности.

— А может, все-таки кто-нибудь из тех троих?

— Когда, каким образом? Нет, не похоже. Говорю тебе, что это та гнида.

— Да брось ты, не может быть. Гицкий наш старый помощник. Я сам раза два ночевал у него, он ведь мог продать меня как кота в мешке. Нет, похоже, что не он… а кроме того, на кой черт ему надо было идти к нам, ведь он мог там остаться под защитой властей.

— Ни то ни другое для меня не убедительно. Ну, был когда-то наш, а теперь его могли перевербовать. А что к нам пришел, еще ни о чем не говорит; может, подсунули ему какое-нибудь задание.

— Ну, так что будем делать?

Угрюмый недвусмысленным жестом провел большим пальцем правой руки по горлу и скривил рожу в сальной улыбке. Рейтар пренебрежительно махнул рукой:

— У тебя на все только один рецепт.

— Ну, а что ты, вождь, предложишь? Придумай что-нибудь получше. Только не пеняй потом на себя.

— Понаблюдай-ка за ним, допроси еще пару раз.

— Тебе приказывать — мне повиноваться.

Угрюмый повесил сапожника на следующую ночь. Перед этим, зверски избив его, прижигая ему лицо сигаретами, он вынудил его признаться, что тот был связан с Элиашевичем и в банду пробрался с намерением навести армейские подразделения на ее след. Получив разрешение Рейтара, Угрюмый накинул Гицкому петлю на шею, перебросил веревку через сук, поплевал на ладони и несколько раз подтянул тщедушного сапожника вверх.

Рейтар направил в группу Угрюмого Литвина и Ракиту, уцелевших после разгрома под Мельником, а сам перебрался к Заре, который на этот раз удачно действовал на речке Пелхувке, в окрестностях Гродиска и Чаркувки. Не без подсказки Зари у Рейтара зародилась идея напасть на конвой и отбить арестованных бандитов. В Чешанце начался над ними показательный судебный процесс. На заседания суда подсудимых каждый день привозили из близлежащего Ляска, где их держали под охраной в камере предварительного заключения повятового отделения госбезопасности. Рейтар принял решение отбить арестованных по дороге из Ляска в Чешанец. Недолго раздумывая, Рейтар стянул к Пелхувке дополнительно группы Кракуса и Коршуна. Располагая довольно значительной силой — человек в тридцать, — он разработал детальный план засады и почти не сомневался в успехе. Не исключал возможности, что ему в руки мог попасть Элиашевич, который, как ему доносили, проявлял большой интерес к процессу — его видели в зале в первый день слушания дела. Старшим группы он назначил Зарю, горевшего желанием взять реванш за разгром, который ему учинили в свое время солдаты на Буге.

…Суд над группой Зигмунта был первым показательным процессом над людьми из банды Рейтара. Он широко освещался в печати. Процесс нашел широкий отклик в Лясском и других окрестных повятах, особенно страдавших от налетов банды. Местные жители рассматривали его как начало конца кровожадной и неуловимой до сих пор банды. Все время, пока шел процесс, клуб в Чешанце был забит до отказа. Кто не смог попасть в зал, терпеливо стоял у входа, несмотря на осенний холод и моросящий дождик, слушая трансляцию о судебном процессе по громкоговорителям.

Перед военным судом из Белостока предстали четверо подсудимых: Зигмунт, Прыщ, Дубок и Пилот. Среди них должен был находиться и Моряк, но он еще не оправился от ран, и слушание его дела было отложено на более поздний срок. Обвинителем от военной прокуратуры выступал заместитель прокурора поручник Зимняк. Охрана здания, где проходил процесс, и конвоирование арестованных были возложены на подпоручника Боровца, в распоряжение которого дополнительно были выделены сотрудники милиции и органов госбезопасности.

…Члены суда разместились на сцене за накрытым зеленым плюшем столом. Председательствовал худой лысоватый подполковник в очках. Заседателями были два офицера, один из которых по профессии — судья. Справа от стола, в самом углу, сидел прокурор. Ниже, у сцены, — подсудимые, разделенные приставленными к ним милиционерами. Недалеко от них за отдельным столиком восседали четыре адвоката в черных широких мантиях. В битком набитом зале стоял резкий запах полушубков и человеческого пота. Присутствовавшие внимательно слушали каждое произнесенное слово, и если кто-нибудь закашляется или громко вздохнет, то тут же под укоризненным взглядом соседей виновато замолкает. Только одному люди не могли до конца надивиться: до чего же эти бандиты стали вдруг тихими и покорными! Да и выглядели вполне обыкновенно, как простые сельские жители. Трудно было даже поверить, что они способны были хладнокровно жечь, грабить, убивать, насиловать. Готовы ценой своих признаний и притворной или трусливой покорности вымолить у суда хотя бы какое-нибудь снисхождение. Признаются, что находились в банде. Признаются в предъявленных им обвинениях. Да, убивали, но убивали по приказу Рейтара; сами, если бы это зависело только от них, никогда бы в жизни этого не делали. Рейтар был беспощаден. Принуждал идти на преступления не только своих пособников, но и их, членов банды. На вопрос, почему не явились к властям сами, ведь им не раз предоставлялась такая возможность, отвечали, что боялись, были одурманены, или просто отмалчивались. Понуро опускали голову, прятали испуганные взгляды, когда выступали свидетели — члены семей убитых: жены Ледеровича, Борыньского, Кевлакиса, мать Влодарского.

Толпа в зале бурлила, не выдерживала психологического напряжения. Женщины плакали, одна из них даже потеряла сознание. Мужики нервно вертелись на своих местах, покашливали. Председательствующий все время призывал присутствующих соблюдать порядок. После таких леденящих кровь показаний возбужденная толпа, решительная в своей сплоченности, способна на все, даже на самосуд. Бойцы Боровца, образовав плотный заслон, через боковой выход выводили подсудимых прямо к тюремной машине, и только за решеткой те облегченно вздыхали и вытирали со лба холодный пот.

…Новобранец Тылецкий, взволнованный увиденным, обратился к Боровцу:

— Не могу понять, товарищ подпоручник, почему с ними так церемонятся? Столько крови на их руках. Ведь заранее известно, какое они заслужили наказание, к чему же тогда весь этот процесс?

Боровец спокойно объяснил ему. А сам не далее как вчера, встретив за ужином Зимняка, задал ему тот же вопрос. Тот в ответ улыбнулся:

— А ты считаешь, что я умнее тебя?

— Ты же прокурор, должен знать.

— Я знаю только то, что порядочное государство должно уважать свои собственные законы. В этом я убежден. Кроме того, каждый из них имеет право на защиту.

— Но ведь после того, что они натворили, у них нет никаких шансов, так или иначе им грозит расстрел.

— Возможно… Но послушай, Анджей! А если бы я отдал их тебе без приговора и приказал расстрелять, ты бы сделал это?

— Ну что ты. Я того же Зигмунта или Пилота в плен брал.

— То-то же. Закон есть закон, и его нужно уважать, а по-иному нельзя. Не говоря уже о том, что такой процесс — это полное разоблачение Рейтара. Ты же видел лица сидящих в зале людей, наблюдал за их реакцией? Я уверен, что, если бы кто-то в тот момент, когда показания давала жена Ледеровича или жена Кевлакиса, вдруг крикнул, что здесь находится Рейтар, люди разорвали бы его на куски. А ведь многие из них поддерживали бандитов, были их опорой.

…На четвертый, последний день процесса выступал заместитель прокурора. Боровец не ожидал, что Зимняк обладает таким красноречием. Зал замер. В приводимых им аргументах, в интонации речи, взывающей к человеческой совести, требующей вынесения сурового наказания для подсудимых, было столько убежденности и страсти, что мало кто из находившихся в зале остался равнодушным.

— Таков, высокий суд, закономерный исход действий, направленных против мирного населения, против народного государства. Некоторые из подсудимых говорили здесь о политических мотивах. Что у этих людей, у Рейтара осталось политического? Ничего. Жалкие фразы, которыми они в главах общественности пытаются прикрыть зверские убийства, грабежи, насилия над мирными, беззащитными жителями наших деревень. Так закончил свой бандитский путь Лупашко, так закончил его Бурый. Оба они предстали перед судом народной Польши, тем же закончится и преступная деятельность банды Рейтара. Пока здесь, на скамье подсудимых, нет ее главаря. И может быть, от его руки, от рук его извергов погибнут еще люди, наши соратники по труду и борьбе за новую Польшу, но в одном мы уверены — приходит конец бандитскому террору. И конечно же Рейтара ждет то же, что и его предшественников — Бурого и Лупашко, как и сидящих здесь в зале подсудимых.

Высокий суд!

Мерой человеческой справедливости является наказание, соответствующее совершенному преступлению. Однако бывают преступления, не поддающиеся оценке из-за своей трагичности. Их-то и совершили подсудимые. Какую меру наказания они заслужили за это? Высокий суд, это закоренелые убийцы, абсолютно лишенные даже капли жалости. Они не щадили ни сирот, ни стариков, ни одиноких матерей! Какую кару заслужили те, кто поднял оружие против народной Польши?

От имени прокуратуры я предлагаю вынести всем подсудимым высшую меру наказания — смертную казнь.

Когда прокурор произнес последние слова, по залу пронесся одобрительный шум. Один из подсудимых, Прыщ, потерял сознание и сполз на пол.

Приговор был объявлен к вечеру. Суд признал подсудимых виновными в предъявленных им обвинениях и приговорил всех к смертной казни. Приговор являлся окончательным и обжалованию не подлежал. Однако перед приведением его в исполнение подсудимым предоставлялась последняя возможность обратиться с ходатайством о помиловании к президенту Польской республики.

Уже совсем стемнело, когда Боровец во главе конвоя двинулся обратно в Ляск.

…Воспользовавшись тем, что заседание суда было открытым и доступ в зал свободным, Рейтар через свою конспиративную сеть своевременно получал информацию о ходе процесса. Ему донесли и об отнюдь не героическом поведении его подручных. Это привело его в бешенство. Некоторое время Рейтар даже колебался, не махнуть ли на все рукой и не бросить ли их на произвол судьбы. Если в конце концов он и решился отбить их, то в основном из «воспитательных», пропагандистских соображений. Он хотел еще раз доказать всей округе, что с ним шутки плохи, что за ним сила, коль уж он пошел на открытое нападение на конвой.

Заря тщательно изучил маршрут, численность и вооружение конвоя. Он знал, что им командовал подпоручник Боровец, тот самый, который разгромил его группу у Буга. Конвой имел постоянный состав и порядок следования: впереди газик, за ним тюремный фургон, а за фургоном — грузовик с солдатами. Решено было образовать на дороге завал, обстрелять конвой перекрестным огнем и забросать гранатами. Когда начнется бой, специально выделенная группа прорвется к фургону и освободит узников. Для засады был выбран мостик через небольшой ручеек, впадающий в Пелхувку, — место низкое, окруженное со всех сторон лесом, который тянулся с одной стороны до Чешанца, а с другой — до Гродиска. Для нападения на конвой Рейтар выделил группы Зари и Коршуна, а сам с группой Кракуса решил залечь на пригорке, чтобы подстраховать нападавших и прикрыть возможные пути их отхода. Банда заняла свои позиции, когда уже вечерело.

Ожидание затянулось. Наконец бандиты получили со своего передового поста сигнал о приближении конвоя. Они заблокировали мостик и приготовились к бою. По поляне запрыгали длинные лучи света от фар приближающихся машин.

В идущем впереди газике кроме шофера, Боровца и спешившего в Ляск Зимняка находился радист с рацией и ручным пулеметом. В кабине фургона рядом с шофером сидел сотрудник отделения госбезопасности, а в крытом кузове, в отгороженном решеткой от конвоируемых отсеке, — четыре милиционера. Два отделения солдат на грузовой машине замыкали колонну. Шофер газика успел в последнюю минуту заметить завал. Он резко затормозил, но остановить машину не смог и, вывернув руль, направил газик в кювет. И тотчас же на колонну обрушился ураганный огонь бандитов.

— Всем в кювет! — скомандовал Боровец.

Пулеметчик нырнул под мостик и из-за укрытия открыл огонь. Благодаря тому что водитель не растерялся и направил газик в кювет, нападение банды лишилось внезапности. Поэтому Боровец не потерял нитей управления боем. Радист успел сообщить в часть о нападении на конвой. Бойцы, с которыми Боровец заранее отработал всевозможные варианты защиты колонны от нападения, знали свой маневр. Они плотным кольцом залегли вокруг машины, отбиваясь от наседавших бандитов. К счастью, в темноте банда не могла вести прицельный огонь.

Вдруг грязно-желтым пламенем рванул сноп огня. Вспыхнул фургон с арестованными. Зимняк с Боровцом бросились к нему. На мгновение возникло замешательство. Несколько бандитов, используя гранаты, предприняли яростную атаку на охваченную огнем машину, пытаясь отбить заключенных. Боровец, стреляя по ним из автомата, крикнул бойцам:

— Гранатами им, ребята, гранатами!

Разрывы гранат вынудили бандитов отступить.

— Как бы не зажарились в машине! — Зимняк бросился к пылавшему фургону.

Бандиты усилили огонь и предприняли еще одну атаку. Отстреливаясь, Боровец увидел, что Зимняк открыл дверь фургона. В этот момент вблизи от него взорвалась граната. Зимняк, неестественно выпрямившись, упал. Боровец срезал очередью подбежавшего к машине бандита. Из фургона выскочили милиционеры, а вслед за ними заключенные. Смертельно перепуганные, они и не думали о побеге. Кубарем скатившись в канаву, уткнулись головой в грязь и лежали, вытянув вперед руки. Пламя охватило всю машину.

Со стороны Ляска уже были видны приближающиеся огни спешащих на помощь машин с подкреплением. Стрельба со стороны леса постепенно ослабела, а затем и совсем утихла. Банда под натиском бойцов отошла в лес. В темноте преследование было бессмысленным.

Боровец озабоченно склонился над Зимняком. Осколок гранаты разорвал ему бок. Его осторожно уложили на носилки и погрузили в санитарную машину.

— Все будет хорошо. Ну и ну, я и не предполагал, что ты такой лихой казак, — утешал Боровец друга.

Зимняк, пересиливая резкую боль, выдавил из себя улыбку:

— Видно, я выбрал не ту профессию, мне бы надо было стать конвоиром.

— Лежи, лежи, не разговаривай. — Боровец поправил ему одеяло под головой, закрыл дверь, и санитарная машина тронулась.

Солдаты обходили поле боя, подбирая убитых, раненых и оружие.

В последнее время удача явно отвернулась от Рейтара. Нападение на конвой не удалось, бандиты понесли ощутимые потери. Не хватало шести человек. Неизвестно было, кто из них убит, кто ранен, а кто попал в плен. Во всяком случае, не было Зари, Ендруся, Вильнюка, Коршуна, Дяди и Хромого. Среди тех, кому удалось уйти, несколько раненых. Однако не было времени подсчитывать потери.

Рейтар понимал, что, как только рассветет, за ним начнется погоня. Значит, за ночь надо было не только уйти как можно дальше, но и замести следы. Поэтому он разделил группу на две части. Одну возглавил Кракус, а вторую — он сам. Кракус направился в сторону Скужеце, а Рейтар скрылся в необъятном Рудском лесу. Кракус не успел далеко уйти. На следующий день на хуторе Скужеце армейские подразделения настигли его, и завязался неравный бой. Спасся только он и Ракита. Остальные же из его группы либо погибли, либо попали в плен. След Рейтара был потерян, и через несколько дней облаву прекратили.

…Тем временем Рейтар, ничего не зная об обстановке в округе и судьбе остальных своих групп, расположился недалеко от Чертова Яра. Несмотря на позднюю осень, непогоду и усилившиеся холода, он, опасаясь неожиданного нападения, отказался от старых бункеров и приказал своим людям выкопать новые. С продуктами не было проблем, поскольку недалеко от Чертова Яра заранее было устроено несколько тайников, в которых хранилось достаточно провианта, особенно консервов. У Рейтара осталось пять человек из группы Зари и Коршуна. Из них он знал лично Корабяка и Чуму. Остальные трое были из группы Молота. Рейтар им полностью не доверял. Те всегда держались особняком, шептались о чем-то между собой и не проявляли особого энтузиазма в выполнении его приказов. Но Рейтар относился к тем людям, которые не терпели нарушений субординации. Как-то вечером, когда один из этой тройки, Маргаритка, без ведома Рейтара напился и начал ему дерзить, тот не моргнув глазом застрелил его. Тем самым он добился не только слепого повиновения, но и численного превосходства над ними, так как в Чуме и Корабяке, уроженцах тех же, что и он, мест, он был полностью уверен. Убитого Маргаритку похоронили чуть ли не под тем же дубом, что и Молота.

Недели две Рейтар отсиживался, изолированный от людей и всего мира, подводя неутешительные итоги последних недель. За короткое время он потерял более половины своего отряда. Правда, в округе о нем снова заговорили, вновь имя Рейтара, как и прежде, наводило ужас, но вместе с тем вызывало и все большую ненависть. Рейтар был не настолько глуп, чтобы не понять, что даже шляхта, раньше поддерживавшая во всем, теперь отворачивалась от него. Что же предпринять?

Рейтар вышел из бункера, прислонился к приятно пахнущей смолой сосне. Был уже полдень. Чума стоял на посту, остальные, как и Рейтар, вылезли, чтобы погреться на солнышке, которое в тот день было на редкость приветливым и ласковым. Рейтар с презрением смотрел на своих подчиненных — заросшие, грязные, оборванные. Корабяк чесал слипшуюся шевелюру. Топор снял серую, землистого цвета, рубаху, искал в ней вшей и давил их грязным ногтем на прикладе автомата, смачно и грязно ругаясь. Рейтар с отвращением отвернулся и, зажмурив глаза, подставил осунувшееся лицо солнцу. Ощутил его приятное тепло. «Что же делать? Пустить себе пулю в лоб? Быстрый и почетный выход из положения. Нет, это не для меня. Ольга. Осенью обвенчаюсь с ней.. Красивая рыжая коса, удивительный запах волос. Разлагаешься, Рейтар, живым разлагаешься. Ну что ты сейчас можешь сделать? Разве не прав был Молот, когда уговаривал тебя отказаться от этой романтической, несбыточной мечты и подумать о себе? Молот — это не я. Сгнил уже, наверное, хромой черт. Гниют и Лупашко, и Бурый. Но они, а не я! Не падай духом, Рейтар, не падай! Просто ты устал, измотался. Хватит, рано еще ставить на себе крест, мы еще поживем. А коль буду жив, то еще докажу всем, кто такой Рейтар! А что делать, я знаю! Прежде всего отдохну недельку. Потом проведу сходку, изберу новую тактику. Нужно подчинить себе всех, кто действует до сих пор поодиночке, — Глухаря, Ласточку, Щегла и Кабана. Это даст мне еще около ста человек. Сто человек — это уже сила. Ведь в конце концов война должна когда-то начаться и Запад должен выступить! Эх, если бы удалось установить с ним связь! Сто человек. Можно, правда, задействовать еще и конспиративную сеть. Будь спокоен, Рейтар, мы еще погуляем. А что творится в мире? Надо раздобыть радиоприемник, заглянуть к ксендзу, проведать мать, Ольгу».

Солнце село, повеяло холодом, от внезапного порыва ветра зашумели голые ветки. Рейтар решил действовать немедленно.

— Чума!

— Слушаюсь, пан командир.

— Побрейся, оденься получше, пойдешь со мной. Ты, Корабяк, останешься за старшего. Без моего приказа отсюда ни на шаг.

— Слушаюсь.

Рейтар начал готовиться в дорогу. Глянув в зеркало, он даже отшатнулся — зарос щетиной, щеки ввалились. «Ну ничего, сейчас приведу себя в порядок», — подумал он и, намазав лицо мылом, решительным жестом провел бритвой по отросшей за несколько дней черной щетине.

…Отправляясь на встречу с Угрюмым, с которым он намеревался обсудить детали дальнейших действий, Рейтар заглянул по пути к ксендзу Патеру. Тот был напуган его приходом и не проявлял большого желания к дальнейшему сотрудничеству. Тем не менее, как он ни сетовал на судьбу, вручил все-таки Рейтару сто долларов на нужды организации и пообещал обвенчать его. Рейтар покинул дом священника в хорошем настроении и вместе с поджидавшим его Чумой направился в сторону Спешина.

Угрюмый отсиживался там после неудавшегося нападения на конвой. Однако до этого он успел ликвидировать трех членов ППР и ормовцев в деревне Пулазе, неподалеку от Шепетова. Люди Угрюмого по сравнению с другими выглядели сытыми, отдохнувшими, прилично обмундированными. Это приободрило Рейтара. Из сведений, которыми располагал Угрюмый, следовало, что Кракус с Ракитой соединились с Барсом, не имевшим до сих пор, несмотря на активные действия, потерь. Неплохо обстояли дела и у Акулы.

— Ну так что, еще повоюем, старина?

Угрюмый на какое-то мгновение повеселел.

— А ты что думал, атаман, что я им сдамся? На меня ты можешь положиться до конца. Мы с тобой как два неразлучных голубка.

Они договорились провести сходку через неделю в Петковском лесу, у реки Лизы, в лесной сторожке. Этот лес был выбран не случайно. У Рейтара на этот счет были свои соображения, которые он не считал нужным раскрывать заранее даже Угрюмому. В сходке должны были участвовать только командиры групп и несколько наиболее доверенных лиц, то есть Угрюмый, Барс, Кракус, Литвин, Акула и Палач, которого Рейтар собирался назначить командиром группы. Охрана места сходки была поручена группам Угрюмого и Кракуса, в их распоряжение перешли Чума, Корабяка и остальные подручные Рейтара по Рудскому лесу. Возложив на Угрюмого все вопросы, связанные с организацией сходки, Рейтар той же ночью под предлогом необходимости связаться с Центром, не сказав никому, куда он направляется, покинул лесной лагерь.

Нетрудно было догадаться, что целью этого рейда Рейтара была Ольга. Путь лежал мимо Вальковой Гурки, поэтому он решил рискнуть и навестить мать, которую не видел уже несколько месяцев и от которой не получал никакой весточки. Переодевшись в штатское, Рейтар как на крыльях, мчался в родные края. Благополучно миновав Браньск и Свириды, поздно вечером он добрался до Мянки и по ее берегу осторожно пробирался в свою деревню. Каждое дерево, каждый кустик, каждая полоска земли были ему здесь хорошо знакомы. Он вдыхал запахи родимых мест и не мог сдержать волнения. Чувствовал даже угрызения сыновьей совести, что совсем забросил мать, не сдержал слова, данного отцу.

Петляя по ольшанику, Рейтар подкрался к своему дому на расстояние нескольких десятков шагов, затем ползком приблизился к густой, одичавшей, неухоженной живой изгороди. Дом и вся усадьба, погрузившись в темноту, хранили угрюмое молчание. В свете выглянувшей из-за плывущих облаков луны блеснули неосвещенные окна. Мать, наверное, уже спит. У него появилось острое желание подобраться к окну комнаты, в которой обычно спала мать, и, осторожно постучав, позвать ее, а потом войти в дом, поздороваться, сесть на свое привычное место, вдохнуть знакомый с детства запах дома. Однако Рейтар не позволил разыграться своим чувствам. Он не был уверен, одна сейчас мать или нет, не установлено ли за его домом наблюдение — каждый неосторожный шаг мог выдать его. Обойдя вдоль заборов дома соседей, подошел к усадьбе своего родственника, тоже Миньского, который иногда помогал ему поддерживать связь с семьей. На условный сигнал тот открыл окно, и Рейтар проскользнул в темную душную избу.

— Как в деревне?

— Спокойно.

— Посторонних нет?

— Да крутятся какие-то монтеры, электричество, говорят, должны провести к нам.

— У кого они остановились?

— Двое ночуют у старосты, а двое у Людвика. Это в разных концах деревни.

— Наверняка из органов безопасности, переодетые.

— Да не похоже, они на самом деле что-то делают у этих столбов. К соседним деревням уже подвели линию. Представляешь, как будет здорово! Да и к тому же обойдется недорого. С хаты…

— Хватит. Меня это не интересует. «Электричество, электричество»! Чему, дурак, радуешься? Вот как засветит тебе коммуна, зенки на лоб вылезут. Эти агенты только прикрываются своим электричеством, будь осторожным.

— А я около них и не верчусь, делают, ну и пусть себе делают.

— Как мать?

— С тех пор как они отсюда уехали, не знаю.

— Как это уехали, куда, когда?

— А ты что же, ничего не знаешь? Прошло уже месяца полтора, а может, и два. Лидка приезжала из Варшавы копать картошку. С каким-то парнем, одетым по-городскому, наверное с мужем. Побыли здесь несколько дней, а потом забрали мать и уехали, видимо обратно в Варшаву. Антоний их на станцию в Шепетово на телеге отвозил.

— Не знаешь, насовсем или нет?

— Должно быть, насовсем, потому что скотину продали, дом заколотили, а что смогли — взяли с собой.

— А как мать отнеслась к этому?

— Видать, довольна, раз поехала. А вообще-то это, может, и к лучшему, потому что одна как перст, она бы совсем извелась. Все время плакала. Сил не было смотреть.

— А этот Лидкин мужик что за тип?

— Городской, может, рабочий, а может, служащий. Вежливый такой.

— Шляхтич?

— Не разговаривал с ним, а так не поймешь.

— А Лидка?

— Барыня. По-городскому одета и даже говорит уже по-городскому.

— Обо мне спрашивала?

— Да как тебе сказать?..

— Да ты не крути, а говори как есть.

— Кляла тебя на чем свет стоит. Баба — она и есть баба.

— За что?

— За то, что хозяйство развалил, мать из-за тебя страдает, семью осрамил.

— Сука! За хама вышла, род загубила, а еще умничает.

— Я тоже так говорю.

— Что еще в деревне слышно?

— Да все по-старому, как и было.

— А обо мне что болтают?

— Разное. Боятся.

— Чего?

— Крови, говорят, из-за тебя слишком много пролилось. Столько уже лет прошло, как война закончилась, и люди хотят покоя. А с домом что думаешь делать?

— А тебе-то что?

— Да ходят тут слухи, вроде бы под школу хотят его взять. Пустой стоит, самый большой в деревне.

— Не выйдет. Кто тебе об этом говорил?

— Да приезжал тут один из повята и болтал об этом на собрании в гмине.

— Электричества, школы вам захотелось. Не бывать этому. Мордой не вышли. Как будто бы шляхта, а превратились в простых хамов. Кто тут у вас главный заводила?

— Откуда я знаю… Нет таких. Каждый сам по себе.

— Что, покрываешь их?

— Да я никуда не хожу, работы много. Осень была тяжелая, все время непогода и непогода. Не знаю, как с урожаем будет. Весна покажет.

— До весны мир еще сто раз может вверх ногами перевернуться, дурень, а у тебя в голове урожай, электричество, школа. До весны война начнется, как пить дать, понимаешь?

— Боже ты мой!

— Что, боишься?

— Как любой человек. Одна война еще не закончилась, а тут уже новая надвигается. Что же на этом свете творится?

— Да, творится. И слава богу, что творится. Того и гляди, Запад двинется и вся эта коммуна полетит к чертовой матери. Ну, я пошел, а ты запомни хорошенько мои слова: я еще вернусь сюда, в Валькову Гурку, и каждому воздам по заслугам, а особенно тем, кто с большевиками снюхался — живьем с них шкуру спущу. А на мой дом пусть не зарятся. Школы им, хамам, захотелось! А кто будет коров пасти, за свиньями ухаживать? Да, мир начал вверх тормашками переворачиваться.

И Рейтар исчез в темноте, оставив в избе перепуганного мужика.