– Элис, – обратилась Николь к крестьянке, – роды скоро. Ребенок уже у порога. Смотри, как опустился живот. – И она коснулась большого живота Элис, который за последние дни действительно заметно опустился. – Если ребенок не появится до середины завтрашнего дня, оставайся дома.

По традиции хозяин Эшби устраивал эль – деревенский праздник с обедом для крестьян – трижды в год. Первый праздник устраивался после сева, второй раз столы накрывали в середине лета. Правда, события этого лета не располагали к праздникам. Последний, третий эль обычно праздновали на Мартынов день, 11 ноября, в честь окончания сбора урожая. Но так как лето выдалось тяжелым и урожай был очень скромным, этим праздником тоже пренебрегли. Но Николь не хотела оставить людей совсем без угощения и перенесла праздник на первый день декабря.

– Миледи, завтра вся деревня соберется в замке, – возразила крестьянка, смахивая остатки еды и крошки хлеба на пол, цыплятам. – А если мой малыш решит выйти на свет сразу, как только все рассядутся? Мне придется самой тащиться в зал и звать тебя на помощь? – Элис тихо рассмеялась, представив такую картину, и передала госпоже вымытые чашки.

Николь обошла очаг и поставила чашки на полку, прибитую к стене. Из-за высокого роста ей приходилось нагибаться под свисавшими с потолочных балок окороками и кусками копченой грудинки.

– Но музыка и танцы могут сослужить тебе дурную службу.

– Да уж вряд ли я буду танцевать, – возразила Элис. Потом помолчала и коснулась руки своей госпожи. – А почему ты так обо мне беспокоишься? Мне нетрудно рожать. Трудно было сохранить ребенка. Когда родился Эдвин, я быстро управилась. Помню, Агнес заметила, как легко он вышел. – В первый раз Элис родила мальчика раньше срока, он болел и умер в годовалом возрасте.

Николь слегка пожала плечами. Она все еще цеплялась за нелепую детскую мысль, что ребенок Элис снимет с нее тяжкую ношу вины за разрушение Эшби.

– Просто в голове у меня засела какая-то глупость. Я уехала из Эшби, когда замок и деревня лежали в руинах. А вернувшись, увидела, что все наполовину восстановлено и ты почти на сносях.

– Да. Марджери сказала мне, что ты считаешь это знамением, – улыбнулась Элис. – Значит, на мне лежит большая ответственность. Но ради тебя я постараюсь изо все сил, чтобы все прошло хорошо.

Элис села перед очагом, широко расставив колени, чтобы удобнее было держать тяжелый живот. Она достала начатую плетеную корзинку, пристроила ее на коленях и распухшими от работы пальцами взялась за привычное занятие.

– Со мной и с ребенком все будет в порядке. Так что до завтра, миледи.

– Ну что ж, до завтра, – улыбнулась Николь, но беспокойство не оставило ее. Роды всегда опасны, а ей отчаянно хотелось, чтобы ребенок появился на свет без всяких осложнений.

В тот день, когда исчезла дочь плотника и Гиллиам был вынужден поехать в Эйлингтон, Николь охранял солдат Уолтер. Она подала ему знак, что уходит. Уолтер, на простом лице которого была написана неподдельная скука, вышел первым из соображений безопасности. Николь пошла за ним, закрыв за собой дверь.

Казалось, весь безмолвный мир был завернут в одеяло из облаков. От влажного воздуха защипало в носу, и Николь почувствовала, что очень скоро пойдет дождь со снегом, а может быть, вообще выпадет ранний снег. Из-за холода Николь сменила свой груботканый головной убор на шарф из толстой шерсти.

– Сегодня ты, Уолтер, вытащил короткую соломинку, да? – Николь увидела его испуганный взгляд и подавила смешок.

Для нее было большим удовольствием узнать, что солдаты ее побаиваются. Они жаловались Гиллиаму, что она заставляет их работать с утра до ночи и выполнять некоторые обязанности слуг.

– Извините, миледи, вам не стоило бы знать об этом, – смутился он.

– Можешь пока расслабиться. Пойдем-ка навестим управляющего, а по дороге поговорим с тобой про воров, которые нам надоели, – предложила она. – Расскажи мне, почему мой муж так убежден, что все это вытворяет наш сосед? – Она сжала руки под накидкой, направляясь на край деревни, к последнему домику, который наметила сегодня посетить.

– Я думаю, из-за того, что слишком аккуратно все делается. Обычно воры торопятся, боятся, что за ними будет погоня, и у них не остается времени замести следы.

Николь посмотрела на солдата, понимая справедливость его слов, но они никак не соответствовали ее собственному убеждению.

– Может, это тоже воры, только другого сорта, – заявила она.

– Может быть, – согласился Уолтер, – но они никогда не оставляют следов, по которым можно судить, лорд Окслейд их нанял или они действуют сами по себе.

Николь остановилась перед деревянной дверью дома. Из дальнего конца пристройки донеслось коровье мычание, потянуло теплом. Надо признаться, Николь пришлось собрать все силы, чтобы заставить себя прийти в этот дом.

С той ночи у церкви, когда Томас так сурово набросился на Николь, она никак не могла найти в себе силы встретиться с управляющим лицом к лицу. Так как сегодня утром его не было за столом, а на улице стояла холодная погода, Николь подумала, что он мучается от болей в ногах. Девушка засунула руку в мешок, нащупала баночку с мазью и помолилась, чтобы она помогла по-настоящему, а не просто принесла краткое облегчение. Если Томас продолжает винить ее во всех смертных грехах, может, эта мазь “успокоит его гнев? Николь нерешительно подняла руку и резко постучала по задвижке. Дверь открыла невестка Томаса.

– Миледи! Какой сюрприз! – Невестка Томаса, молоденькая Джоанна со свежим личиком и блестящими глазами, была примерно на год старше Николь. Она хорошо ладила с молодым Томом и из обычной дочки фермера незаметно превратилась в жену влиятельного в деревне человека. Двухлетний сынишка цеплялся за юбки матери. После смерти Агнес невестка стала хозяйкой в доме, заняв такое положение на много лет раньше, чем должна была по возрасту.

– Старший Томас дома? – робко спросила Николь.

– Да. Он лежит, ему плохо, он очень мерзнет. Входите, миледи, входите.

Николь постаралась как следует вытереть ноги, прежде чем войти. Несколько цыплят бросились врассыпную, когда она шагнула в комнату.

– Спасибо, Джоанна. Может ли мой сопровождающий посидеть у огня?

– Конечно, миледи. – Джоанна повернулась к Уолтеру и пригласила его: – Садитесь. Хотите кружку эля и хлеба?

– Да, не откажусь. Спасибо, добрая женщина, – ответил с улыбкой Уолтер хорошенькой хозяйке. Он осторожно закрыл за собой дверь, и комната снова погрузилась в темноту, если не считать света от очага. Воздух, тяжелый от запаха животных и от дыма, был сдобрен резким ароматом коптящегося мяса и варившихся в большом железном горшке бобов.

Джоанна усадила сына, потом сняла со стены лампу и зажгла фитиль. Взяв из угла стул, она направилась в заднюю комнату. Николь шла следом за ней, с интересом оглядываясь.

Томас полностью восстановил дом, не изменив в нем почти ничего. Как и в любой другой хижине, очаг он вделал в стену с рядами полок: на них стояли чашки, маленькие горшочки, лежали ложки, ножи. На крюках висели железные инструменты с деревянными ручками, недавно натертыми маслом. Мешки с зерном, орехами, сухими фруктами стояли вдоль бочек с сидром и элем.

Своим приходом Николь отвлекла Джоанну от работы на ткацком станке. Она заметила отложенное в сторону веретено.

Новым в доме был помост, примыкавший к задней стене и покоившийся на толстых столбах. Залезть туда можно было только по лестнице. Но так как старому Томасу уже не под силу было одолеть эти ступеньки, Николь поняла, что на помосте спят Джоанна с Томасом.

– Отец, – позвала девушка. – Наша госпожа пришла тебя навестить.

Джоанна поставила стул рядом с кроватью, а лампу – на сундук. Слабый свет озарил толстый тюфяк, покрытый несколькими одеялами.

Томас спросонья испуганно крякнул и пошевелился; солома в тюфяке зашуршала.

– Пришла, да? – удивился он. Со стоном тучный мужчина сел, свет лампы выхватил из темноты лицо, бороду и краешек плотной оголенной груди.

Джоанна подала ему тунику, сняв ее с крюка на столбе, и Томас оделся. Николь уселась на стул, а Джоанна отошла к очагу. Госпожа и управляющий долго молчали.

– Миледи, это хорошо, что вы пришли навестить старика. – Официальное вежливое заявление не имело ничего общего с обычным тоном и манерами Томаса.

– Теперь я для тебя миледи, Томас? – мягко упрекнула его Николь. – А как насчет Колетт?

Медленная улыбка осветила лицо мужчины, оставшиеся зубы блеснули в слабом свете.

– Значит, ты меня простила за то, что я пытался вмешаться в твою жизнь? Я не имел права ругать тебя в тот день. Я потом думал, что ты из-за этого меня избегаешь.

– Ох, Томас, – тихо вскрикнула Николь. – Я избегала тебя, потому что мне было стыдно, а не из-за твоих слов. Милорд думает, что де Окслейд стоит за всеми случаями воровства. Если это правда, значит, я и тебя, и Эшби предала дважды. Я стала причиной смерти Агнес, а теперь еще и это. Как ты можешь простить меня?

– Эх, девочка. Так ты мучаешь себя, да? – Томас потер лицо дрожащей старческой рукой. – Давай начнем сначала. Со смерти Эгги. Если бы я послушал свою мудрую жену в то июньское утро, мы бы остались дома и обедали у своего огня. Она меня предупредила, что ты собираешься закрыть ворота и показать, на что способна. Я не обратил внимания на ее предупреждение. А теперь скажи мне, кто виноват в смерти жены? – Томас пытался говорить легким тоном, но голос предательски дрожал.

Николь удивленно посмотрела на управляющего.

– Ты себя винишь?

– Виню? Нет. Я отвечаю перед Богом за свою глупую гордость. Я несу наказание и молю о прощении. Какой смысл винить себя, когда Агнес все равно не вернуть: она убита. И не важно, кто это сделал А что до лорда Окслейда, Колетт, давно ли этот рыцарь охотится за Эшби?

Николь выпрямилась на стуле.

– С момента смерти моего брата. Как только я стала наследницей.

Тогда ей было двенадцать лет, но она уже была выше Хью.

– Итак, он стремится получить Эшби уже несколько лет. Тогда в чем ты виновата сейчас? Если это его проделки, то, я думаю, он пытается выяснить для себя, что за человек наш новый господин. Если бы лорда Эшби было легко запугать, Хью Окслейд давно уже проглотил бы нас всех с потрохами.

– Ах если бы ты был прав, – вздохнула Николь, однако не слишком уверенно.

– Кто вообще что-то может сказать? Я не собираюсь тратить свое время и вникать в мысли господ. Бесполезное занятие. – Глаза старика блеснули из запавших глазниц, потом сразу потускнели. – Единственная надежда, что моя маленькая потаскушка не участвует в делах лорда Окслейда против нас. – Томас протянул руку и коснулся шершавой ладонью щеки Николь. – Ты, Колетт, можешь только обидеть меня, а Тильда своим предательством может убить.

– Нет! – тут же ответила Николь. – Она никогда не предаст свой дом. – И умолкла. А почему бы нет? Ведь Тильда собиралась предать ее, выдав Хью? – Сердце ее здесь, – сказала Николь, стараясь придать голосу уверенность, которой не было в душе. – Когда Тильде надоест де Окслейд, она вернется домой. – Странно, но на самом деле ей совсем не хотелось, чтобы Тильда возвращалась. Разве можно восстановить их разрушенные отношения?

– Пускай лучше никогда не возвращается. – Слова Томаса были жестокими, но голос его дрогнул.

– Неужели ты отвернешься от собственной дочери?! Томас, ты не сможешь! – Возглас Николь прозвучал как мольба за себя и за Тильду.

– Ах, Колетт, я не смогу взглянуть на свою беспутную дочь и удержаться от злых слов. Она мой позор. И хотя у нее хорошее приданое, не найдется приличного парня во всей деревне, который захотел бы жениться на ней. Те, кого она ранила, не посмотрят в ее сторону, а кого не успела, не захотят испытать то, что уже довелось вынести другим. Он мрачно рассмеялся.

– Разве что сын Мьюриэл польстится на нее. Ему только шестнадцать, а он хороший работник на ферме. Но мне дорого обойдется выдать ее замуж за того, кто гол как сокол.

– Вряд ли Тильда захочет жить с сумасшедшей Мьюриэл в их дырявом шалаше, – пробормотала Николь. Беднее этой женщины в деревне никого не было. Они с сыном едва сводили концы с концами, кормясь с огорода и нескольких полосок земли. Иногда им что-то удавалось заработать на стороне. – Может, это было бы для Тильды наказанием за ее поведение. Скольких мужчин она использовала, не сосчитать, – тихо добавила Николь.

– Может быть. – Томас горько улыбнулся. – Ты ведь тоже несешь свое наказание. Разве не так?

– Да, молитва за молитвой, – Николь улыбнулась. – Только мне покажется, что я искупила свои грехи, как отец Рейнард находит еще какой-нибудь грех, который я тоже должна замолить.

– Нет, я имею в виду твой брак. Тебе нелегко далось это замужество Я понимаю, выйти за человека, превратившего в руины стены твоего родного дома, очень трудно.

– Знаешь, Томас, весь месяц я работаю от зари до зари, и у меня нет ни минуты подумать об этом. – Николь откинулась на спинку стула, сцепив руки на коленях. – А ночью мне все равно, кто со мной в постели – Если не считать, что Гиллиам очень теплый и никогда не ленился помассировать ей спину, которая просто разламывалась к концу дня.

– Так ли это?

В слабом свете лампы глубоко сидящие глаза Томаса странно сверкнули Его необычный тон заставил Николь занервничать. Она торопливо открыла свой мешок и вынула баночку с мазью.

– Томас, я пришла не только поговорить с тобой, я принесла мазь. Ты не появился за завтраком, и я поняла, что тебя здорово прихватило. Конечно, такие холода…

– Да ты просто святая, Колетт! – Томас широко улыбнулся. – Ноги болят ужасно, нет сил даже выйти вместе со всеми за ивовой лозой и тростником.

– Ой! – Николь всплеснула руками и прижала их ко лбу. – А мне столько надо перебрать всего, и нет ни места, ни времени, сам знаешь. На крыше полно мешков с орехами, они только кое-как прикрыты тряпкой от дождя. Мне просто необходим хорторный сарай.

– Бедняжка, – успокаивающе проговорил Томас. – Беги-ка лучше домой, к сумеркам управишься. Будут у тебя корзины и все, что надо, не волнуйся, я пришлю.

– Спасибо, Томас, – сказала Николь, улыбаясь, и наклонилась поцеловать старика в круглую щеку. – Выздоравливай, чтобы завтра вместе со всеми прийти на эль. Очень хочется увидеть, как ты танцуешь и смеешься. Итак, до завтра.

– До завтра, Колетт, – сказал Томас, ласково глядя на девушку.

Николь с легким сердцем вышла из дома управляющего. Они с Уолтером возвращались по деревенской улице, которая вела к воротам замка Эшби.

Позади раздался стук копыт.

– Дорогу! – раздался звонкий голос Джоса. Николь и Уолтер отскочили в разные стороны.

Пони пронесся мимо них, свесив язык; земля летела из-под копыт, казалось, за лошадью и всадником гонится черт. Николь обернулась. Так и есть.

Темная шкура Уитаса выделялась на фоне выцветших ржавых холмов. Хозяин Эшби свернул с дороги на проселок. Николь и Уолтер стояли на обочине и смотрели. Зрелище вселяло благоговейный ужас.

Огромное черное животное галопом летело на них с гордо поднятой головой, грива развевалась на ветру. В полном вооружении, в накидке поверх кольчуги Гиллиам восседал на жеребце и, судя по всему, не обращал никакого внимания на холод. Кольчуга отливала серебром, несмотря на мрачность дня. Завидев Николь, муж поднял руку, приветствуя ее.

Потом сжал коленями бока Уитаса. Жеребец сначала перешел на рысь, затем пошел шагом.

– Уолтер, сейчас я схвачу ее, не давай ей убежать! – крикнул Гиллиам, и голос его вознесся, казалось, в облака.

Солдат с ухмылкой посмотрел на свою госпожу.

– Он сейчас поднимет вас, миледи. Стойте спокойно, чтобы случайно не повредиться – Уолтер посмотрел на дорогу, потом развернул Николь, как надо было для трюка, который пожелал исполнить его хозяин. Солдат положил руку на плечо Николь, не давая той сойти с места.

– Что такое? – запротестовала Николь, не веря в выполнимость глупой затеи мужа. Трудно придумать более ужасную смерть, чем под коваными копытами Уитаса. Страх переполнял ее до краев, но гордость не позволяла убежать. Черт побери! Она не даст Гиллиаму или его солдату увидеть ее страх.

Гиллиам выбросил руку вперед, и Николь решила с честью выдержать предстоящее испытание. Молодой рыцарь слегка наклонился и подхватил жену за талию. Едва ноги Николь оторвались от земли, как она тут же впилась пальцами в звенья кольчуги и в его руку так крепко, будто в эту секунду решался вопрос ее жизни и смерти. Даже сквозь кольчугу она ощутила затвердевшие мускулы Гиллиама. Через мгновение она оказалась у него в седле. Обхватив мужа за талию, Николь прошипела:

– Ты сошел с ума? Твой зверь мог меня убить. – Но лицо Гиллиама было скрыто под шлемом, и единственное, что открывалось ее взору, был рот. Как всегда, губы Гиллиама улыбались.

– Пока ты стоишь на месте и не двигаешься, тебе ничто не грозит, – сказал он. – А для Уитаса это еще одно рыцарское упражнение. Кроме того, я понял, что ты заколдована. Вспомни, ты могла бы сгореть в огне, погибнуть от моего меча, в битве с бандитами в лесу, под копытами Уитаса. Но ты жива, и я убежден: ты неуязвима.

Николь выдохнула.

– Ладно, но больше не надо делать ничего такого. Твои упражнения меня не интересуют. А как дела в Эйлингтоне? Ты нашел девочку?

Улыбка Гиллиама погасла, он пустил Уитаса шагом. Огромный жеребец хотел было воспротивиться, но покорился.

– Мы нашли ее, – тихо сказал Гиллиам. – Они жестоко мучили ее ради своего удовольствия.

– Она мертва?

Челюсти его крепко сжались.

– Теперь уже да. Проклятие! – добавил он тихо, затем постарался скрыть свои истинные чувства за улыбкой. – Итак, как прошел день, миледи? Надеюсь, он был приятнее моего.

Николь взглянула на мужа и поняла, что боль из-за гибели девушки слишком сильна и он не хочет продолжать разговор об этом. Стараясь отвлечь его от печальных мыслей, Николь заговорила о своих затруднениях:

– Я еще не все закончила. Томас пришлет мне плетеные корзины для орехов, но мне некуда их ставить. Гиллиам, мне так нужно для них место Ты бы лучше построил новый зал, чем восстанавливать хижины.

Гиллиам откинул голову назад и из-под забрала попытался посмотреть ей в глаза.

– У меня не было времени заняться этим до холодов. Зал надо белить известкой в теплую погоду. Придет весна, и мы построим новый.

Под весом рыцаря и боевого коня висячий мостик, ведущий в замок Эшби, застонал.

– Белить? – удивилась она. – Ты хочешь построить каменный зал?

– Да, подумай сама, моя дорогая: если у нас будет надежная, не соломенная, крыша и каменные стены, нам не страшен пожар. Не придется бояться и врага, который может попытаться уморить нас голодом в маленькой, набитой людьми башне во время осады. Мы будем сидеть в нашем доме, за каменными стенами, с погребами, полными разной снеди.

Когда он остановил Уитаса возле главного зала, Николь смотрела на мужа, пораженная его словами. Как говорил Томас, у этого человека серьезные планы на будущее. Строительство каменного дома потребует много средств. Конечно, Эйлингтон дает хороший доход, но и его мало. Наш дом, сказал Гиллиам. Как легко он включил ее в собственные планы, сделав их общими.

– Я победил! – закричал Джос, сидя верхом на пони посреди двора.

С видом победителя он потряс сжатыми кулаками в воздухе. Под кожаным защитным дублетом, недавно посланным ему лордом Кодрэем, была надета туника из толстой шерсти. Теперь мальчик тепло одевался и за последний месяц забыл, что значит болеть. Капюшон слетел у него с головы, уши и нос покраснели от холода, темные глаза возбужденно сверкали.

– Не хвались, парень, – со смехом сказал Гиллиам, – я тебе дал фору в полмили.

Из конюшни выбежали конюхи с крепкими поводьями, потому что Уитас подпускал к себе только тех, кого любил, да и настроение его было очень изменчиво. Неизменной была лишь любовь, которую он дарил своему хозяину.

Гиллиам, обняв Николь одной рукой, спустил ее на землю. Она сразу постаралась подальше отойти от копыт животного. Гиллиам тоже спешился. Огромный конь повернул голову к хозяину и жалобно заржал. Сняв перчатки, сплетенные из стальных нитей, хозяин почесал у коня за ушами, что-то шепча ему: он разговаривал с огромным жеребцом, как с ребенком.

– Ты балуешь его даже больше, чем Ройю, – сказала Николь мужу, когда конюхи повели коня в загон.

Гиллиам поднял с лица забрало и сунул под мышку шлем и кожаный подшлемник.

– Эх, – ответил он, проведя рукой по волосам, – сердце мое уже в плену Очень жаль, что не ты захватила его. Увы. – Голубые глаза Гиллиама блеснули, он печально покачал головой.

Николь чуть не застонала. Почему ей постоянно приходится терпеть его насмешки? И она все время дает ему повод для них. Николь выразительно посмотрела на мужа, потом отвернулась и вошла в зал.

Гиллиам вздохнул и предложил Джосу:

– Поскольку мы с тобой в полном обмундировании, пойдем-ка потренируемся во дворе.

Даже в зале Николь услышала стон мальчика:

– О, милорд, вы же знаете, как плохо я владею мечом… – И тут же Джос сам себя оборвал: – Но я попытаюсь, милорд.

В голосе мальчика звучала не только безнадежность, но и решительность. Николь покачала головой. Да, в парнишке произошли заметные перемены. Джос никогда не мог устоять перед напором Гиллиама, но он все больше делался похожим на обычного мальчика его возраста.