"В любви нет милосердия".

Максим Горький "Жизнь Клима Самгина".

Филипп остановился, чувствуя, как предрассветное небо каменной глыбой падает ему на плечи, как предательски качается под ногами земля. Он знал, что такое счастье, которое он испытал в эти несколько недель, не может быть долгим. Слишком хорошо всё было. Слишком сказочно. И однажды это должно было закончиться. Приезд Луи он предвидел, это было неизбежно. Плечо Регины под его ладонью полыхнуло жаром, потом обожгло холодом. Она шагнула вперёд, к крыльцу. Остановилась. Оглянулась на него и взгляд её был беспомощный и счастливый одновременно. Филипп скорее почувствовал, чем услышал грохот сапог в доме, потом двери распахнулись и на пороге появился бледный, как полотно, Бюсси.

Так было с Региной всегда, стоило только Луи появиться, — её влекло притяжение его орбиты, и она уже ничего и никого не замечала. Один звук его голоса переворачивал её спокойный, устроенный мир и всё, что она с таким терпением и с таким упорством пыталась собрать из обломков и черепков, разлеталось без следа. Оставался только свет его глаз и привычная боль в сердце. Вот и сейчас полгода покоя и радости в Бордо, любовь Филиппа, солнце виноградников, утренние туманы и сельские праздники забылись в одно мгновение, словно краткий, светлый сон, и она, даже не оглядываясь на Филиппа, метнулась навстречу Луи.

Руки её взлетели ввысь и тут же упали, как две подстреленные птицы, на его плечи, и Бюсси опахнуло дурманом ещё тёплого со сна, молодого тела. Неудержимо теряя голову, он прижал это тело к себе и зарылся лицом в шёлковый пух её волос, задохнувшись от этой гремучей смеси нежности, почти животного желания и тоски. От Регины пахло молодой травой, вином и разогретыми на солнце камнями. И чужим мужчиной.

Луи расцепил её руки и отодвинул её от себя, с ног до головы окинул ревнивым взглядом и переменился в лице: в спутанных коротких волосах торчали листья и обломанные стебли, платье было измято и надето кое-как, стоптанные и запылившиеся туфли — на босу ногу. Медленно он перевёл взгляд на де Лоржа и увидел почти ту же самую картину. "Они любовники!" — раскалённое лезвие пополам перерезало сердце. Но сильнее боли была бешеная, сметающая всё на своём пути ревность. Сейчас перед ними стояли не лучший друг и младшая сестра, а счастливый соперник и любимая женщина, созданная для него и выбравшая другого. Пока он сходил с ума от тревоги и тоски, пока смерть смотрела ему в лицо глазами разъярённого до безумия гугенота и взрывалась за спиной пушечным ядром, эти двое сбежали из Парижа и на фоне аквитанской идиллии пили кларет и занимались любовью в стогах сена! И года не прошло с того дня, когда она, рыдая, цеплялась за его одежду и заклинала всеми святыми не покидать её, а что он нашёл, вернувшись? Впрочем, в одном она не солгала — в интригах герцогини и дворцовых переворотах Регина действительно не участвовала более. Она нашла себе гораздо более безопасное и мирное занятие — роман с Филиппом. Каково, а? Молчаливый, задумчивый де Лорж увёл женщину у него, первого любовника Парижа! И Бюсси впервые не мог возразить, не имел права даже на ревность и злость. Потому что Регина не была его невестой, не была его любовницей — она была его сестрой. Сестрой, которую он же сам по юношеской глупости обещал в жёны своему лучшему другу. И это сознание собственного бессилия причиняло ещё больше боли, чем ревность.

Регина лишь увидела звериную ярость в его глазах и сжалась в ожидании удара. Желание стереть её в порошок явственно читалось на его лице. Луи с силой оттолкнул девушку от себя и если бы не опомнившийся Филипп, она упала бы со ступенек на булыжники двора. Она укрылась в надёжных руках Филиппа, уткнулась лицом куда-то ему в плечо и зажала руками уши, чтобы не слышать слов, что вот-вот должны были сорваться с перекошенных губ Луи.

Он бесконечно долго молчал и его бархатные чёрные глаза становились всё светлее и жёстче. Наконец, его ледяной голос снежной колючей бурей обрушился на любовников:

— Филипп Монтгомери, граф де Лорж, вы скомпрометировали мою сестру, тайно увезя её из Парижа. Ваше сиятельство не просили у меня её руки и, тем не менее, позволяете себе недвусмысленное поведение по отношению к ней. Я требую объяснений. Немедленно. И к чёрту секундантов! Прекратите прятаться за юбками моей сестры и приготовьтесь отвечать за свои поступки!

Филипп покачнулся, но не успел ответить, потому что Регина шумно выдохнула, отлепилась от него и встала перед братом. Две пары одинаково колючих, безжалостных глаз сцепились намертво, скрестились так, что воздух задрожал от напряжения.

Она уже поняла, по какой причине Луи приехал за ней. Уж никак не потому, что покарал преступников и отстоял честь сестры в Лувре, и не для того, чтобы бросить к её ногам голову Генриха Валуа и корону Франции. Мечтать об этом было глупо, твёрдо верить в это — вообще пустое сумасбродство. Просто война во Фландрии, видимо, закончилась, великолепный Бюсси приехал в Париж и не обнаружил дома своей сестры. Она, оказывается, имела наглость уехать без его на то воли! Бог знает, какие сплетни он услышал в Лувре, и поведение де Лоржа вдруг показалось ему непростительным. Бюсси приехал наказать ей за своеволие и прочитать нотацию Филиппу!

— Только посмей! — прошипела она со злостью, — Только посмей ещё раз заговорить о моём поведении, семейной чести и правах Филиппа! Сначала разберись со своей жизнью, а уж потом на собственном примере пытайся устроить мою. Может, проще вернуть меня в монастырь? И семейную честь не уроню, и тебе не надо будет обо мне заботиться.

Шквал праведного гнева обрушился на Бюсси с такой силой, что он отшатнулся. Но он тоже не умел и не хотел уступать. Обида была одинакова. Злость и ревность были равны. Неизвестно, что ещё они бы наговорили друг другу, если бы не глухой голос Филиппа, остановивший эту волну обвинений и упрёков, отвлёкший на себя ярость Бюсси.

— Я принимаю ваш вызов, граф.

Зловеще запела выхваченная из ножен шпага Луи. Вторую он вытянул откуда-то из-за седла, бросил её Филиппу. Сверкнувшие в лучах восходящего солнца клинки встретились так стремительно, словно их обладатели боялись промедлить хоть на секунду, ту самую, за которую могли одуматься и остановиться.

Но Регина распорядилась иначе. Она решительно встала между соперниками и схватилась за смертоносные лезвия, останавливая безумный танец двух бретеров. Звенящая сталь мгновенно окрасилась алыми нитями крови, девушка вскрикнула от боли, но не выпустила клинки из рук. Соперники кинулись к Регине так же стремительно, как мгновение назад в бой; пока Луи разжимал судорожно сведённые окровавленные пальцы левой руки, Филипп уже перевязывал платком глубокие порезы на правой.

— Мы возвращаемся. Никакой дуэли между вами не будет. Никогда, — твёрдым, как камень, голосом заявила Регина и никто больше не смел с ней спорить.

Мужчины осознали, что если они решат пролить кровь соперника, на клинке окажется, в первую очередь, кровь Регины.

Через полчаса, спешно собрав вещи девушки, брат и сестра покинули замок.

Филипп знал, что навсегда, знал — и всё равно не хотел верить в это. Он встал на дороге, когда Регина подошла к своему коню, но не успел ничего сказать: Регина остановила его царственным жестом руки. Её глаза обещали вернуться и начать всё сначала. Почему он тогда послушался её? Почему не остановил, не удержал силой? Почему не выяснил до конца отношения с Бюсси? Эти вопросы он будет задавать себе постоянно, но ответ каждый раз будет один: графиня де Ренель была истинной королевой и её невозможно было удержать, если она не останавливалась сама. Она всегда оставалась свободной, и если решала уйти, никто не смел её держать. Короткий взгляд из-под ресниц, небрежный взмах руки, плавный поворот головы — и всё, решение принято раз и навсегда. Вот только это решение каждый раз диктовала ей любовь к Бюсси…

Из окна на втором этаже долго-долго смотрела вслед удаляющемуся кортежу Анна де Лаварден и впервые до конца понимала своего кузена: власть красоты семейства Клермонов была всесильна. Ослепительным видением мелькнув в её жизни, великолепный Бюсси навсегда увозил с собой сердце невинной простодушной женщины…

Едва высокие иглы замковых башен скрылись на горизонте, Регина дала волю своим чувствам. Обида и разочарование, злость и звериная тоска выплеснулись с силой бушующих волн на Луи. И натолкнулись на монолитную стену ревности, непонимания и боли. И начался шторм.

— Что за представление ты устроил? За что ты так напустился на Филиппа?

— Помнится, когда я уезжал, кто-то клялся своей бесценной душою, что будет белее ангелов небесных, если я не уеду из Парижа.

— Но ты же уехал! Ты сам перешагнул через меня, когда я на коленях умоляла тебя остаться! — Шарбон, словно чувствуя её злость, беспокойно и нервно гарцевал под ней.

— А что ты писала мне во Фландрию? Что все твои мысли только обо мне, что ты раскаиваешься в своём упрямстве и непокорстве!

— Ты не ответил ни на одно моё письмо! Твой эпистолярный дар проявляется только, когда надо сочинить очередное любовное послание какой-то фрейлине, а мне ты даже слова не написал в утешение. Тебе было наплевать на меня и ты хорошо дал мне это понять!

— На долгое ожидание тебя, как я понимаю, не хватает? Через два месяца тебе наскучило писать и ты нашла себе утешение в постели де Лоржа. И мне остаётся только молиться, что это была только его постель.

— Ну, это уже слишком! — Регина задохнулась от жестокой обиды. — Сваливать всю вину с больной головы на здоровую у тебя неплохо получается. Раз уж поблизости не оказалось Гизов, значит, крайним можно сделать Филиппа. Браво, ваше сиятельство! А если бы меня рядом не было, вы бы действительно дрались на дуэли?

— Я был бы рад его убить!

— Что?! Но Филипп твой друг! Ты можешь сейчас обвинять меня хоть во всех семи смертных грехах, но Филипп чем тебе досадил?

— Он твой любовник! — в его устах это прозвучало обвинением в убийстве всех священников и Папы Римского.

— И что с того? Ты же сам этого хотел. Ты сам толкал меня постоянно к Филиппу. Ты с самого начала предоставил меня в его полное распоряжение, так какого результата ты ожидал? В конце концов, я могу назвать, не задумываясь особо, двадцать имён твоих любовниц. Прикажешь мне тоже их всех на дуэль вызывать?

— Вы оба повели себя вызывающе! Я ничего подобного от Филиппа не ожидал. Надо же было столько лет и с таким успехом изображать воплощение невинности и благородства! Впрочем, он всегда любил утешать бедненьких-разнесчастненьких. Видимо, ты была так расстроена моим отъездом, возможно, даже заболела от тревоги за меня, что благородный де Лорж решил исцелить твой недуг своей пылкой и чистой любовью!

— Не смей, слышишь? Никогда не смей говорить о Филиппе в подобном тоне! — отчётливо проговорила Регина, не скрывая холодного бешенства, — Что ты знаешь о нём, о нас!

То, что сейчас делал с ней Луи, было в стократ больнее и несправедливее того, как обошёлся с ней король. Генрих был пьян, он ненавидел её и хотел унизить, растоптать, чтобы она никогда не становилась на его пути. Но чего добивался сейчас Луи? Тот, кто волею судьбы был поставлен над нею, чтобы опекать и оберегать её жизнь и её честь, и кого её непокорное сердце выбрало своим богом, сейчас топтал то единственное, что оставалось светлым и добрым в её жизни.

Он оттолкнул её, когда она так просила его о прощении. Он ни строчки не написал ей из Фландрии, когда она почти умирала от страха за него. Его не оказалось рядом в самый горький и страшный миг её жизни. Он не отомстил за её растоптанное девичество и не приехал, когда она в бреду звала не мать, не ангелов небесных, а только его одного. Но всё это она простила мгновенно и с лёгкой душой, едва лишь увидела в дверях его силуэт. Она бы простила ему все те слова, которые срывались сейчас с его губ отравленными стрелами.

Но только не Филиппа. Только не того, кто всегда, с первой минуты их встречи до сегодняшнего дня, был рядом с ней и в горе и в радости. Не того, чья любовь и нежность спасли её, вынесли, бережно и ласково, с самого дня адской бездны. За Филиппа она готова была перегрызть горло кому угодно. Да, жила она только для Луи. Но за Филиппа она готова была умирать хоть тысячу раз в день.

— Зачем ты вообще приехал? Ужели в Европе закончились все войны? Или в Париже не осталось красивых девок, что ты ни с того ни с сего вспомнил о своих братских обязанностях? — ядовито плевалась она словами.

— Не беспокойся, я всегда успею вернуться на войну. А может даже, и геройски там погибнуть во цвете лет, чтобы ты могла два месяца меня горько оплакивать, а потом счастливо утешиться в постели Филиппа. Что же до парижских девок, то не думай, будто с твоим отъездом там не осталось ни одной красавицы. Зачем я приехал? Затем, что мне до смерти надоело слушать придворные сплетни о твоём скоропалительном отъезде к графу де Лоржу. Мне надоело каждый день драться с кем-нибудь на дуэли, отстаивая доброе имя Клермонов. Я не верил сплетням и слухам. Пока своими глазами не увидел, как вы с Филиппом проводите время.

— Ты узнал только то, что хотел узнать, — очень тихо сказала Регина, как-то сразу устав от этой бесплодной и жестокой ссоры, — Если бы ты действительно видел своими глазами всё, ты бы сейчас говорил совершенно другие слова. И на дуэли бы вызывал не кого-нибудь, а…

Она замолкла на полуслове и было в её голосе что-то такое, отчего у Бюсси по коже побежали неприятные мурашки. Больше за все дни, что они провели в дороге, она не обмолвилась ни словом, ясно давая понять, что ей больше не о чем разговаривать с братом.

Бюсси прекрасно понимал, что чем-то очень сильно задел её, в чём-то непоправимо разочаровал, но продолжал прятаться за своей злой ревностью, как за щитом.

Поздно вечером, в сгущающихся городских сумерках они въехали на улицу Гренель. Дом встретил их тёмными окнами и тишиной, только на кухне горели свечи и плясали отблески очага. Регина вышла из кареты, шумно выдохнула и решительным шагом направилась в дом.

Не прошло и десяти минут после того, как за ней захлопнулась дверь, и в окнах засияли огни, замельтешили тени снующих туда-сюда слуг. По дому разносился рассерженный требовательный голос хозяйки, всех поднявший на ноги. Горничные, кухарки, поварята и прочие сбились с ног, спеша выполнить приказы разгневанной Регины, справедливо полагавшей, что в её отсутствие в доме царили лень и безалаберность. Луи сумрачной молчаливой тенью прошёл через весь дом и демонстративно закрылся в своём кабинете. Окровавленные, изрезанные руки сестры на тонком лезвии шпаги стояли у него перед глазами.

На следующий день Регина, наведя порядок в доме, отправилась к герцогине Монпасье, чтобы узнать обстановку в Лувре. Обиду на подругу клином выбила злость на Луи. Она шла по улице Де Шом в полной уверенности в том, что вполне сможет сама за себя постоять. Она сама за себя отомстит и покарает насильников. Она сама будет вершить правосудие и никому мало не покажется.

Порог особняка Гизов она перешагнула с каменным выражением лица и радость выбежавшей навстречу герцогини разбилась об этот камень на мелкие осколки.

— Регина? — вымолвила ошеломлённая Катрин.

— Она самая. Не узнаёте, ваша светлость? Что читаем? — она посмотрела на книгу, которую подруга сжимала в руке.

— Мне недавно привезли из Италии, — Екатерина-Мария была совершенно сбита с толку равнодушным видом Регины. — Новинка. Поэма "Освобождённый Иерусалим" Тассо. Чудесная вещь…

— Ах да, кажется, я о нем слышала. Говорят, он гениален, правда, страдает приступами умопомешательства. А ты, как и все остальные, уже не думала увидеть меня в Париже? Так вот что я вам скажу: рано обрадовались. Моей наглости с лихвой хватит и на появление в Лувре. И я даже не подумаю опускать глаза при встрече с королём. Мне нечего стыдиться и нечего бояться, ведь это не я совершила преступление и это не я предала подругу.

Герцогиня отшатнулась, как если бы Регина её ударила:

— Я не предавала тебя! Что ты говоришь?!

— Но ты и ничего не сделала для того, чтобы за меня вступиться.

И тогда Катрин улыбнулась и эта её улыбка, открытая и лёгкая, сказала графине больше, чем любые слова и клятвы.

— Ты меня, видно, плохо знаешь, если так подумала обо мне. Это мы-то, Гизы, по-твоему ничего не сделали?! Идём же!

— Куда?

— К Мадлене. Там нас никто не выследит и никто ничего не сможет подслушать.

Настороженно поглядывая на подругу, Регина пошла следом за ней.

Всю дорогу до ремесленного квартала герцогиня хранила загадочное молчание, лишь изредка бросая на хмурую Регину хитрый взгляд.

Войдя в мастерскую Мадлены, подруги, для отвода глаз, поболтали с хозяйкой, примерили по паре туфель и, подмигнув ей, поднялись на второй этаж и заперлись в спальне. Беготня подмастерьев, стук молотков и грозные окрики Мадлены были лучшей маскировкой для их беседы.

Герцогиня, как всегда, взяла с места в карьер:

— Ну и как ты себе представляешь месть Генриху Валуа? Публично отхлещешь его по щекам? Кастрируешь его? Что?

Регина посмотрела ей прямо в глаза:

— А у тебя есть план?

— У меня всегда есть план. Чем, по-твоему, я занималась всё это время? Только и делала, что читала Тассо? Кстати, вещица забавная. Роскошное издание, не говоря уже о языке автора, сюжете. Я в восторге. Тебе обязательно надо полистать. Заодно подучишь свой итальянский, он у тебя жутко хромает.

— Ладно, почитаю. Не томи и не переводи разговор, Катрин! Какой план? — Регина нетерпеливо топнула ногой.

— Я всё просчитала. План просто безупречен, но без твоего участия он невыполним.

— Я согласна, — без колебаний ответила графиня.

Герцогиня с видом суровым и таинственным села на кровать и королевским жестом указала подруге на стул у окна. Та, пожав плечами, повиновалась.

— Мы инсценируем покушение на папу, — нарочито небрежно обронила Екатерина-Мария.

Регина, как ужаленная, взвилась со стула:

— На кого?!

— На папу, — терпеливо повторила герцогиня.

— Покушение на папу?

— Инсценировку покушения.

Регина упала назад на стул.

— Ты же понимаешь не хуже меня, что уничтожить Валуа может только Церковь. Мы с тобой можем, в крайнем случае, только отравить Генриха. Но, согласись, это слишком мало для него. У нас есть возможность стереть с лица землю всю династию Валуа. Лишить их трона. Объявить персонами non grata.

Регина наклонилась вперёд, вся превратившись вслух. Ей уже не хотелось устраивать сцену подруге и обвинять её в бездействии. То, что предлагала ей сейчас Катрин, выходило за рамки разумного и отдавало дьявольщиной. Именно то, что и было нужно оскорблённой графине.

— Мы организуем покушение на папу руками фанатика-иезуита, — продолжала Екатерина-Мария и Регина читала в её многозначительных паузах неназванные имена, — и вовремя через кардинала Лотарингского предупредим его об опасности. Убийцу схватят и под пытками он выложит организаторов преступления: короля Франции, его мать и Рене де Бирага. И кого-нибудь из кардиналов, брат сам скажет, кого именно. Якобы король Франции вспомнил времена авиньонского папства и опять решил посадить во главе церкви своего ручного папу. Католическая Лига при поддержке Рима потребует отлучения Генриха от церкви. Представляешь, что начнётся во Франции? Страна ведёт войну с гугенотами, а король отлучён от католической церкви, проклят. Кто пойдёт за таким королём? Тут очень кстати гугеноты выиграют парочку-другую сражений и вину за это возложат на отступившегося от церкви короля. Вдруг очень кстати найдутся несколько интересных писем, подтверждающих право Гизов на корону и истинное положение Валуа на генеалогическом дереве Капетингов. Будет грандиозный скандал! Ну а если нас ещё и поддержит Испания (а она поддержит, даже не сомневайся)… Европа встанет с ног на голову, а когда вернётся в нормальное положение, во Франции уже будет новый король. Не говоря уже о том, на какую высоту взлетит кардинал Лотарингский. В наших с тобой нежных ручках будет Франция и вся католическая церковь.

У Регины захватило дух от таких перспектив. Это была воистину дьявольская месть! Беспощадная и великолепная!

Екатерина-Мария тем временем продолжала развивать подробности своей изощрённой интриги:

— Но без тебя всё сорвётся. Во-первых, ты одна можешь предоставить фанатика-монаха.

— ???

— Этьен Виара. Твой духовник. Фанатик в чистом виде. К тому же, он иезуит, следовательно, он может очень близко подобраться к папе. При правильной обработке из юнца можно получить идеальное орудие убийства.

— Но я-то здесь при чём? — Регина не улавливала связи между собой и юным иезуитом, — по-моему, кардинал Лотарингский имеет на него гораздо более мощное влияние.

— Это ты так думаешь. Я вот, к примеру, ещё не разобралась, кто там на кого и как влияет. Но одно я знаю точно: Этьен сделает всё, что ты прикажешь. Или попросишь.

— Почему?

— Потому что ты гораздо ближе всем окружающим тебя мужчинам, чем Господь Бог со всеми святыми и ангелами. Прости Господи мою душу! И сделать из молодого монаха послушную игрушку в своих руках для тебя проще простого.

— Ты хочешь, чтобы я его соблазнила? — к своему удивлению, Регина не чувствовала ни малейших признаков возмущения, только азарт и любопытство.

— Не обязательно. Достаточно влюбить его в себя, завлечь в свои сети и наобещать небо в алмазах и золотые горы. Заставить его поверить в то, что он любим. Готова побиться об заклад, что он не однажды бывал в постелях некоторых наших с тобой общих знакомых, отличающихся особым благочестием. Так что любовными утехами ты его не удивишь. Тебя он должен полюбить и возжелать сильнее спасения собственной души. Но это ещё не всё. Это дельце мы с тобой должны провернуть, не привлекая ни чьего внимания. Никто не должен заинтересоваться твоей слабостью к иезуиту и для этого нам нужен какой-то отвлекающий маневр.

— Пари! — графиня уже вовсю включилась в игру.

— Пари?

— Мы с тобой заключим пари, при свидетелях, разумеется, согласно которому я должна буду соблазнить своего духовника.

— Допустим, ты проиграешь мне в карты…

— …и, как проигравшей, мне придётся выполнить твою самую дикую затею.

— Ну, с этим более-менее понятно. Но это ещё полдела. Твоё появление в Лувре ни в коем случае не должно вызвать подозрений. Старая карга и её ублюдок должны убедиться, что ты не замышляешь государственного переворота.

— Их не проведёшь. Генрих знает, что так просто я этого не оставлю. Он всё равно будет ждать от меня пакости.

— И замечательно! Значит, нужен ещё один отвлекающий маневр. Любая мелкая интрижка. Обидная, но не смертельная отместка.

Герцогиня на минуту задумалась, но глаза графини уже сверкнули бесовским лукавством:

— А герцог Жуайез сейчас в Париже?

— Возвращается через три дня, — недоуменно пожала плечами Катрин, но, пристально вглядевшись в сияющее лицо подруги, расхохоталась, — Я поняла! Ты гениальна! Отбить любовника у короля! До этого бы не додумалась даже Марго! А самое главное, что это под силу только тебе! Но тебе опасно сейчас появляться в Лувре. Нужно прикрытие. Я надеюсь, ты вернулась вместе с Филиппом?

На прекрасное лицо графини набежала туча:

— Нет. Филипп остался у себя в замке. Меня привёз Луи и, судя по всему, де Лорж ещё не скоро появится в Париже. У них с Луи война.

— Есть жертвы?

Вместо ответа Регина показала перевязанные пальцы, до этого тщательно скрываемые перчатками.

— Но, знаешь, Катрин, даже если бы Филипп был здесь, я бы ни за что не стала его использовать. Ни при каких обстоятельствах. Я скорее откажусь от своей мести, чем стану причиной его бед.

— О-ля-ля! Ну, то, что у вас произошло в Бордо, ты мне на досуге расскажешь, я надеюсь?

— Нет, — Регина упрямо покачала головой.

— Ладно, я поняла, Филипп у нас неприкосновенен. Что тогда будем делать?

— Твой брат.

Восторженное выражение лица герцогини не нуждалось в словах, но всё же она не сдержала возглас:

— Наконец-то! Дошло до тебя, что герцог Майенн — бесценный камень в твоей копилке разбитых сердец.

— Просто моё появление в качестве его любовницы будет наиболее естественным и вполне предсказуемым и не вызовет особых сплетен. Этого события и так ждёт половина Лувра, не поставившая на де Лоржа.

— Графиня, да вы на глазах становитесь настоящей придворной дамой! Готова поклясться чем угодно, что никогда ещё во Франции не рождались одновременно столь умные, дальновидные, хитрые…

— …образованные и прекрасные женщины! Ты права, Катрин!

— Кстати, некоторое время его величеству будет не до тебя и даже не до своего фаворита. Скоро у него возникнут проблемы посерьёзнее измены Жуайеза, и уж конечно, никто не обратит внимания на твоего духовника.

— Что ещё у тебя наготове?

— Не у меня. У моих старших братьев. Извини, большего я тебе сказать не могу — Генрих меня прибьёт. Да ты и сама всё скоро узнаешь.

— Ладно, не стану тебя пытать. И вообще я что-то проголодалась. Лучше позовём Мадлену и пусть она отправит какого-нибудь подмастерья в ближайшую харчевню за вином и вкусностями.

Вернувшись домой ближе к полуночи, Регина застала брата собирающимся в дорогу. Сердце на мгновение сжалось в комок, а потом распустилось в груди обжигающим, пульсирующим болью цветком.

— Куда ты? — еле слышно прошептала она, безуспешно пытаясь справиться со слезами.

— Приказ герцога Анжуйского, — бросил на ходу Луи, даже не взглянув на неё.

— Куда ты?! — отчаянно выкрикнула Регина, выбегая за ним в холл. — Опять на войну?

Луи остановился и, не оборачиваясь, объяснил:

— Должен тебя разочаровать — нет. Всего-навсего в Анжу. Если ты не забыла, я там губернатор. Надо же и мне хоть иногда исполнять свои обязанности.

— А как же я? — невольно сорвалось с непослушных губ девушки.

— Вызови Филиппа, — равнодушно пожал плечами граф и направился к дверям.

И столкнулся на крыльце с запыхавшимся герцогом Майенном: молодой Гиз, узнав от сестры о приезде Регины, помчался во весь дух на улицу Гренель, не подумав о позднем часе.

Луи бледно улыбнулся и, обернувшись к сестре, беспощадно добил её циничной фразой:

— Думаю, не стоит тратить время на письма де Лоржу. Герцог Майенн справится и за него, и за меня, — и, пожелав удачи ничего не понимающему Шарлю, вышел из дома.

Только в этот раз Регина не стала ни закатывать истерик, ни падать в обморок. Зло смахнув рукой слёзы и громко шмыгнув носом, она посмотрела на Майенна:

— Герцог, я, конечно же, рада вашему визиту, только не кажется ли вам, что время для него несколько позднее?

Герцог ни на минуту не растерялся:

— Графиня, ваше появление равносильно восходу солнца. Я решил, что наступило утро. Клянусь, на улице Гренель светло, как днём!

Регина покачала головой и засмеялась:

— Вы неисправимый льстец!

— Вы не прогоните меня?

— Нет, что вы! Я сейчас прикажу слугам подать лучшего вина, сыр и холодную телятину. У нас будет долгий разговор.

— Сестра намекала мне на что-то подобное. Я весь к вашим услугам.

— Весь вы мне и понадобитесь. Возможно.

На следующий день графиня де Ренель появилась в Лувре в сопровождении герцога Майенна и они даже не пытались скрывать своих нежных отношений. Безоговорочным подтверждением победы герцога служило изумительное ожерелье из опалов и жемчуга на лебединой шее Регины — фамильная драгоценность Гизов. Двор был разочарован: никаких скандалов в семействе Бюсси, никаких дуэлей с де Лоржем. Ничего. Внезапно исчезнувшая с небосклона Парижа красавица-графиня так же внезапно появилась в обществе младшего Гиза и из нескольких прозрачных фраз герцогини Монпасье двор смог сделать выводы о будущем браке между этими знатнейшими родами Европы.

В своё время поспешный отъезд Регины вызвал слишком много слухов и версий, столь же внезапное возвращение графа де Бюсси только подлило масла в огонь. По Лувру ходили самые разнообразные сплетни касательно отъезда Регины в родовое поместье де Лоржа, неожиданной опалы герцога Жуайеза, смерти Шеманталя и дуэли между герцогом Майенном и д'Эперноном. Как только не пытались связать воедино все эти события, но до истины не докопался никто. Появление графини вместе с младшим Гизом ничего не объясняло, но хотя бы казалось логичным.

Однако две интриганки добились своей цели. Екатерина Медичи, увидев жемчуга Гизов на графине де Ренель, вздохнула с облегчением:

— Эта выскочка оказалась довольно предсказуемой. Если уж она поддалась мужским талантам Майенна, то ничего ошеломляющего она нам уже не преподнесёт.

— Но, матушка, — возразил король, — она ведь теперь заодно с Гизами!

— Она всегда была заодно с ними. Но как подруга хромой герцоги она представляла для нас большую опасность, нежели как очередная любовница её беспутного брата. Уж поверь словам моих фрейлин, девице, всю ночь ублажавшей нашего героя-любовника, наутро будет не до придворных интриг.

Старая королева не учла одного: Регина не была любовницей Шарля. Они просто очень талантливо играли спектакль по сценарию герцогини Монпасье. Конечно, Майенн пытался сделать свою роль более реальной, но встретил спокойное, мягкое сопротивление.

— Не надо. Не сейчас, — в своей обычной царственной манере сказала графиня и одарила таким растерянным, волнующим взглядом, что герцог мгновенно покорился.

А через два дня в Лувре, наконец, разразился долгожданный скандал. Из провинции вернулся великодушно прощённый королём Анн де Жуайез. Весь сверкающий шелками, драгоценностями и улыбками, он полвечера простоял по левую руку от короля, позволяя себе порой небрежно облокачиваться о королевский трон с томным видом. Генрих III не сводил глаз со своего юного фаворита и не заметил полыхающего ненавистью взгляда упрямых серых глаз.

Никто, даже Екатерина-Мария, не догадывался о том, чего стоило графине де Ренель войти в залы Лувра и столкнуться снова нос к носу с виновниками и свидетелями своего унижения. Она подумала только, как хорошо, что Луи уехал — от него тяжелее всего было бы ей таить свой страх и свой гнев. Но вот поддержка Филиппа ей сейчас была нужна, как воздух. Если бы её дрожащая ладонь лежала на его спокойной, сильной руке, если бы его уверенный голос держал её на краю бездны! Плевать ей было бы и на короля, и на всех его миньонов. А сейчас она шла рука об руку с легкомысленным Шарлем и чувствовала каждой клеточкой своего оскорблённого тела издевательский, насмешливый взгляд Генриха. "Ты можешь быть надменной и горделивой и весь белый свет может считать тебя богиней, но я-то владел твоим телом и делал с тобой, что хотел, как с последней скотиной", — чудилось Регине в его глазах. И животный ужас от одной мысли о том, что король снова может повторить для неё ту ночь в Блуа, заставлял её сжиматься в клубок и желать только одного — забиться в самый дальний угол, спрятаться и никогда больше не становиться на королевской дороге. Ей казалось, что каждый человек в Лувре знает о её позоре и победе короля, и каждый обращённый к ней взгляд или мимолётную улыбку принимала за насмешку.

Но страх никогда не владел её душой достаточно долго, и стоило ей сейчас случайно встретиться взглядом с исполненными жалости и сострадания глазами Луизы де Водемон, несчастной жены Генриха III, как гордость её вновь вспыхнула, словно от звонкой пощёчины. Клермонов ненавидели, им завидовали, их убивали, наконец, но никогда — не жалели! Жалость и насмешку в их роду не терпели. Регина заносчиво вздёрнула подбородок, ответила усмешкой королеве и перевела нахальный взгляд на Генриха III. Больше ему не удастся её запугать!

Герцог Майенн почувствовал лёгкий удар веером по запястью, переглянулся с Региной и отошёл к шумной компании придворных рифмоплётов. Графиня де Ренель, кивнув герцогине Монпасье, со скучающим видом направилась к ней. Совершенно случайно Екатерина-Мария стояла недалеко от короля и Регине нужно было пройти мимо него и герцога Жуайеза. Надо сказать, что Екатерина-Мария хотела подстраховаться и настаивала на том, чтобы графиня написала Анну записку. Но девушка была уверена в юном королевском фаворите и в том, что он правильно истолкует её действия и не поставит в неловкое положение в ответственный момент. Итак, проплывая мимо короля, графиня нечаянно обронила свой веер. Расписная шёлковая безделушка с глухим стуком упала у ног короля и Генрих III со своими миньонами, не скрывая издёвки, перевёл насмешливый взгляд с веера на графиню: уронить столь многозначный предмет туалет к ногам мужчины было довольно недвусмысленным предложением. Конечно, все знали вошедшее в поговорку неумелое обращение графини с веерами и приключавшиеся из-за этого анекдоты. Однако на сей раз по всему было видно, что графиня действовала вполне намеренно. Но предложить такое любовнику короля, который никогда никем ни с одной женщиной замечен не был, являлось по меньшей мере нелепым. Ядовитый шепоток в одно мгновение пронёсся по залу: в Лувре ничего и никогда не оставалось незамеченным. Но юная графиня не смотрела ни на короля, ни на его приспешников. Она подарила один-единственный лучистый взгляд Анну де Жуайезу. И фаворит короля не обманул её ожиданий.

Он опустился на одно колено, поднял с пола её веер и полным природной грации жестом протянул его Регине. Девушка улыбнулась и приняла веер, на какую-то долю секунды, чтобы только заметил король, задержав свою руку в ладони герцога. Генрих изменился в лице. А Жуайез, прекрасно понимая, что дороги назад уже не будет, поднялся и, довольно громко, так что все слышали, попросил у графини разрешения составить ей компанию и под руку с ней удалился из зала.

Когда они оказались в галерее, Регина перевела дыхание и кое-как разжала ледяную ладонь, намертво ухватившуюся за локоть Жуайеза.

— Похоже, моей придворной карьере конец, — легкомысленно заявил герцог.

Графиня подняла на него виноватые и одновременно торжествующие глаза:

— Но у вас, ваша светлость, был выбор. Почему же вы поступили так, а не иначе?

— Потому что искренняя дружба благородной дочери Клермонов стоит дороже, чем временная и фальшивая привязанность короля. И кроме того, я всё равно хотел к вам… к тебе подойти. Я привёз тебе подарок.

— Подарок? Мне?

Анн кивнул с таким довольным и загадочным лицом, что графиня едва не заныла от любопытства.

— Если позволишь, я завтра нанесу тебе визит.

— О чём ты говоришь? Двери дома Бюсси всегда открыты для друзей!

Рано утром королевский фаворит вошел в дом Бюсси с букетом редких, необычайно дорогих голландских золотисто-розовых тюльпанов в руках и в компании громадного неаполитанского мастиффа на прочной серебряной цепи. Герцог сложил цветы к ногам вспыхнувшей румянцем Регины и вручил ей поводок мастиффа:

— На случай, если меня не окажется рядом. При нём тебя никто больше не посмеет обидеть.

Благодарность графини была равноценна подарку де Жуайеза. Она без малейшего стеснения обняла его за шею и от души расцеловала в обе щёки.

Поскольку при этой сцене присутствовала вездесущая и прилипчивая маркиза д'О, после полудня весь Париж был в курсе развития одиозных отношений королевского фаворита и графини де Ренель. Генрих III, по своему обыкновению, брызгал слюной в бешенстве и топал ногами. Д'Эпернон, ещё не до конца оправившийся после дуэли с Гизом, утешал короля как мог. Екатерина Медичи с почти довольным видом стояла у сына над душой и посмеивалась:

— Да, наша штучка оказалась гораздо опасней, чем ты думал, не так ли? Лучшей мести никто и придумать не мог. Ты обесчестил и унизил её, а она в отместку сделала тебя посмешищем всей Европы. Она не сошла с ума, не спряталась в монастыре. Она окрутила младшего Гиза, а потом взяла и отбила любовника у короля Франции! Не надо много ума, чтобы увести нашего толстяка Майенна из постели придворных дурочек, но вот что надо сделать, чтобы положить к своим ногам самого Анна де Жуайеза, я не знаю!

— Она стерва! Проклятая сука! Всё это дьявольское семя де Бюсси никогда не даст нам жить спокойно и быть королями в этой стране! Они возомнили себя наследниками Капетингов, а благодаря тому, что наш папенька объездил в свое время матушку нашего дражайшего Луи, этот павлин считает себя полноправным претендентом на корону! Но эта тощая сучка заткнет за пояс даже своего братца, ей всё нипочем. Вертит хвостом налево и направо, и при этом смеётся нам в лицо. Клянусь, она за всё заплатит!

— Точно так же ты клялся отомстить Гизам год назад. И что из этого вышло? Кстати, тебе сообщили, как твоя рыжеволосая красавица назвала псину, которую ей подарил твой любовник? Лоренцо. Не догадываешься, в чей огород камешек? Так что не лучше ли будет тебе на время забыть о личных счётах с этой девчонкой и заняться, наконец, гугенотами и Католической Лигой?

Нанеся свой ядовитый удар по самолюбию Медичи, Регина тем временем разъезжала по улицам Парижа на своем красавце-коне под охраной такого же чёрного и лоснящегося, как и Шарбон, мастиффа Лоренцо. Обрадованный отсутствием Филиппа и графа Бюсси и своим исключительным положением официального любовника, возле неё всегда крутился герцог Майенн. Над мальчишеской влюбленностью прославленного сердцееда теперь смеялась не только Екатерина-Мария. Каждое утро Регины теперь начиналось с предложения руки и сердца от него и таким же предложением заканчивался вечер.

Графиня купалась в море всеобщего обожания и преклонения и от сознания собственной неотразимости расцветала на глазах. Её любили все: от шумного Майенна до молчаливого Этьена. Казавшаяся смертельной рана, нанесённая извращенцем Генрихом, становилась просто страшным сном, полуночным кошмаром, и если воспоминания об этом возвращались и начинали терзать Регину, она прижималась щекой к грозной морде Лоренцо. Его мощные челюсти и преданные глаза обещали неминуемую гибель любому, кто решится нарушить покой графини де Ренель. Бесшумной чёрной тенью Лоренцо неотлучно следовал по пятам за хозяйкой. Его умные карие глаза замечали всех и запоминали всё. Это смертельное оружие лежало ночью на постели в ногах у Регины и его мирное сопение успокаивало лучше любых молитв и лекарственных настоев. От хозяйки пахло детской беззащитностью и трогательной доверчивостью ко всем пушистым, четвероногим, рогатым и клыкастым божьим тварям и это раз и навсегда покорило честное сердце пса. И только Майенн ненавидел его тихой ненавистью: во время позднего ужина в доме Бюсси герцог решил воспользоваться отсутствием де Лоржа и заявить свои права на тело Регины. Всё, что он успел сделать — игриво потянуть с плеча платье. В ту же секунду Лоренцо, не утруждая себя предупреждающим рычанием, сомкнул челюсти на лодыжке герцога. Он не разорвал кожу, не перекусил ногу пополам — просто сжал зубы мёртвой хваткой и тот почувствовал себя попавшим в капкан оленем.

Регина, хлопая ресницами, заинтересованно наблюдала за изменениями, происходившими с лицом герцога прямо на её глазах, пока тот не процедил сквозь зубы:

— Графиня, уберите от меня своего зверя. Если он сделает меня калекой или, упаси Бог, кастратом, вам придется из чувства долга выйти за меня замуж и всю жизнь за мной ухаживать.

Девушка ахнула и принялась оттаскивать Лоренцо от незадачливого поклонника. Мастифф с явной неохотой расстался с благородной ногой Майенна. После этого и Лоренцо, и Шарль испытывали друг к другу чувства, весьма далекие от нежности. Герцог дал Лоренцо фамилию де Лоржа и предложил Жуайезу в следующий раз привезти графине из очередной ссылки пояс верности, дабы ничто не помешало её свадьбе с Филиппом. Лоренцо же задался целью раз и навсегда отвадить герцога от своего дома. Наблюдая за их постоянными стычками, Регина и Екатерина-Мария хохотали до слёз. Война продолжалась до тех пор, пока находчивый Гиз не появился в доме Регины с изящной левреткой на руках. Белую красавицу звали Марго. Лоренцо был сражён наповал и смотрел влюблёнными глазами не только на новую подружку, но и на самого герцога. Правда, только тогда, когда Шарль приходил с Марго. Стоило ему забыть собачку дома, и Лоренцо сразу же начинал воспринимать его, как добычу.

— Господи, Регина, не обращай на него внимания, — успокаивала подругу герцогиня Монпасье, — он всегда такой был. Если он чего-то захотел, он будет добиваться желаемого всеми возможными и невозможными средствами. Но чем больше усилий придётся затрачивать, тем скорее он остынет. Поверь моему слову, терпения моего братца хватит ненадолго. Просто сейчас его задело твоё согласие выйти замуж не за него, а за Филиппа. А тут ещё ваши романтические отношения с Анном де Жуайезом! Шарль, как обычно, придумал себе испепеляющую страсть и коварных соперников. Он играет и до тех пор, пока ты будешь ему подыгрывать и верить в его охи-вздохи и горючие слёзы, не оставит тебя в покое.

— Как ты можешь быть такой чёрствой со своим младшим братом? Если бы ты видела выражение его лица, когда он просит моей руки…

— Два раза в день. Я бы уже с ума сошла от такого постоянства. Мой тебе совет: если уж ты такая жалостливая и если хочешь, чтобы он угомонился, — просто переспи с ним, в конце концов! Вы мне оба уже надоели до чёртиков. Что тебя удерживает? Ты же ещё не жена Филиппа, так что, пока не поздно, пользуйся чем Бог послал. А вдруг мой братец так тебе понравится, что ты предпочтёшь выйти замуж за него? К тому же весь Париж и так уверен в том, что вы любовники.

Регина неопределенно пожимала плечами и ничего не говорила. Что ей было до легкомысленных ухаживаний Шарля? Она уже знала, что такое Любовь, ибо сама она всем своим пылким сердцем любила брата, а её любил Филипп. В глазах и прикосновениях Майенна она не видела и сотой доли той искренней нежности и тихой, ничего не требующей взамен любви, которой покорил её Филипп. И она знала, что от того, станет ли она любовницей Шарля или нет, ничего не изменится в их отношениях. Лёгкий флирт, двусмысленные ничего не значащие фразы, шаловливые поцелуи и лукавые взгляды — этого было вполне достаточно, чтобы поддерживать чуть более игривые, нежели просто дружеские, отношения, которые вполне устраивали их обоих. Вечные жалобы герцога на её жестокосердие и бесконечные предложения руки сердца были всего-навсего частью игры. Игры, которая отвлекала её от мыслей о брате и воспоминаний о Бордо. Если бы в те дни хоть один из них написал ей слова, которых она ждала! Возможно, всё повернулось бы иначе… Но Луи как будто задался целью вычеркнуть её из своей жизни и гордо отмалчивался, сидя в Анжу.

Филипп писал короткие, лёгкие, как воздушный поцелуй, письма с обязательными вложенными записками от Анны. Но за смешными рассказами о жизни в провинции легко читалась между строк светлая печаль влюблённого сердца. Филипп тосковал по ней, и мучался, и боялся потревожить, и не мог забыть ни единой минуты, когда она была в его объятьях. О столь многом он молчал в этих письмах, что Регина боялась их читать, потому что знала: стоит ей только начать прислушиваться к этим несказанным словам, как сразу же всплывёт в памяти её безмятежное счастье в Бордо, вкус молодого вина, дурманный запах свежескошенной травы, утренние туманы, ветер с океана и грустные синие глаза. И она сбежит. Бросит всё, забудет всех и сбежит к Филиппу. И даже сможет стать счастливой и спокойной. Наверное, это будет не так уж сложно…

А король будет смеяться, вспоминая свою шалость с графиней де Клермон. И поцелуй Луи станет размытым воспоминанием юности…

Впрочем, можно было ещё принять предложение Майенна и стать полноправным членом Лотарингского Дома и официальным врагом Генриха III. Вряд ли это понравилось бы Луи и уж ещё менее — королеве-матери. Смесь её бешеного темперамента с изворотливостью и хитростью Гизов, объединение их несметных богатств с её наследством, их могущества с популярностью Бюсси привело бы к образованию мощнейшей коалиции против короля. Вместе с Гизами Регина бы смогла осуществить свои мечты о мести и окунуться с головой в политическую и светскую бурную жизнь и не думать о Луи. Но это было бы равносильно тому, что она вонзила бы нож в спину Филиппа. Он бы не смог понять, почему она променяла его любовь на титул и власть герцогини де Майенн.

И когда она начинала задумываться надо всем этим, ей казалось, будто её разрывают в разные стороны три диких бешеных коня: Месть, Страсть и Жажда покоя. И она, всегда такая решительная и смелая, сейчас не знала, по какой дороге ей пойти; не могла сделать выбор и раз и навсегда принять окончательное решение.

Луи уехал. Филипп ни о чём не просил по своему обыкновению. И только Майенн не оставлял надежды перетянуть часу весов на свою сторону.

— Я не понимаю вас, женщин, — возмущался он. — Вы ведь даже не скрываете, насколько вам приятно моё общество, более того, вам нравится играть роль моей любовницы. И сильно подозреваю, что вам точно так же понравится быть ею на самом деле. Однако вы, ваше сиятельство, упорно держите осаду и каждый раз недвусмысленно даёте понять, что в мужья себе выбрали Филиппа и принадлежите только ему. Хотя, по большому счёту, ни его, ни меня вы не любите. Так почему же вы решили, что из Филиппа муж будет лучше, чем из меня? Почему вы хотите принадлежать ему одному? Ведь это же смешно, что такая красавица, одна из самых блистательных дам Парижа, сестра такого повесы, как Бюсси, не имеет такой же коллекции любовников, как Марго или даже Екатерина-Мария! Да если при дворе узнают, что я всего лишь числюсь вашим любовником, не являясь им на самом деле, нас обоих подымут на смех!

— Положа руку на сердце, могу ответить вам на это, что мне в последнее время наплевать на мнение двора. Что касается моего замужества, то это дело давно решённое и решённое не мной. Мой брат сговорился с Филиппом задолго до того, как я приехала из монастыря. И не думаю, что Луи изменит своё решение в вашу, герцог, пользу. Мой брат и так едва терпит нашу с вами дружбу и я даже боюсь себе представить, что будет, когда он по возвращении узнает последние сплетни двора. Вам, скорей всего, светит дуэль, а мне отправка в родовое имение и скоропалительное обручение с графом де Лоржем. И я ещё не придумала, как буду изо всего этого выпутываться. Так что, пожалуйста, не добавляйте мне хлопот. И на будущее: не смейте более никогда сравнивать меня с Маргаритой Наваррской! В противном случае нашей нежной дружбе придёт конец и вами, ваша светлость, пообедает Лоренцо!

Дивным солнечным утром герцогиня Монпасье громко постучала сложенным веером в спальню графини.

— Ну что такое? — послышался за дверью усталый голос Регины.

— Сколько можно спать? Я бы поняла, если бы в твоей спальне нашёл пристанище мой братец, о! у меня бы тогда вопросов не возникало. Но ты-то у нас упорно носишь аквитанский пояс верности, чего я столь же упорно не понимаю. Я жду тебя внизу, так что поторопись.

Не дожидаясь ответа Регины, герцогиня спустилась в библиотеку. Графиня присоединилась к ней через четверть часа и по всему было видно, что предыдущей ночью она не спала: бледная, с глубокими тенями, залёгшими вокруг глаз, хмурая, как осеннее промозглое утро.

— Я вижу, ты не послушала моего совета и продолжаешь свои бессмысленные страдания в одиночестве. Регина, если бы я меньше тебя знала, я бы решила, что ты законченная дура.

Регина мрачно ответила:

— Похоже, семейство Гизов решило взять меня измором. Не мытьём, так катаньем? Ты по поручению Шарля или у тебя действительно серьёзное дело?

— Я не буду на тебя обижаться за этот прохладный приём. Однако, твоё целомудрие просто смешно, когда о ваших отношениях с Шарлем знает уже пол-Европы.

— Значит, Луи уже всё известно…

Герцогиня сделала вид, что не слышала последней фразы. Сияющий образ несравненного Луи де Бюсси начинал её раздражать.

— Впрочем, я действительно пришла не из-за сердечных дел своего братца. Если ты не забыла, сегодня вечером у меня собирается маленькая тёплая компания заядлых картёжников. Ставки обещают быть нескромными. Я хочу взять тебя в пару и любой ценой выиграть у герцога де Жуайеза его знаменитый перстень с изумрудом. Это чёртово кольцо мне уже снится!

— Но ты же знаешь, я неважно играю.

— Зато блестяще мошенничаешь. Большего от тебя и не требуется. К тому же, ты единственная женщина, которая может отвлечь внимание Жуайеза от карт.

— А кто ещё будет, кроме него?

— Мой братец кардинал, Робер де Шарантон, маршал де Роклор и Диана де Гиш.

— Интересно посмотреть на играющего в карты кардинала, — рассмеялась графиня.

— Ну, он не только в карты играет. У него ещё и дети-бастарды есть. Он знает толк в четырёх вещах: в политике, в женщинах, в картах и в молитвах. Именно в таком порядке.

— Хорошо, я буду. И не смотри на меня так подозрительно — я помню о чём мы договаривались и обещаю сделать всё, что обещала.

В полночь верхний этаж дома Гизов сиял сотнями свечей, озаряя пол-улицы. В Малом зале шла большая игра. Прекрасная Коризанда, графиня де Гиш оставила в кармане кардинала Лотарингского целое состояние, а герцог де Жуайез, разумеется, лишился своего сказочного перстня, выкупленного у английских каперов. Екатерина-Мария любовалась изумрудом, украшавшим теперь её холеную ручку, а Регина отбивалась как могла от герцога, обвинявшего её в жульничестве.

— Герцог, ну что вы взъелись на нашу графиню, — соизволила, наконец, вступиться за подругу истинная виновница интриги с перстнем, — все же знают, что Регина играет просто из рук вон. О каком мошенничестве с её стороны может идти речь, если её саму обвести вокруг пальца не составляет труда?

Графиня сделала вид, что слова подруги зацепили её самолюбие.

— И ты говоришь мне об этом после того, как благодаря мне нацепила себе на палец перстень Жуайеза? — возмущенно прошипела она.

— Ты же сама утром заявила, что не умеешь играть! — очень натурально удивилась герцогиня.

Внезапно вспыхнувшая ссора из несерьёзной перепалки грозила вылиться в крупный скандал, если бы Жуайез не предложил подругам выяснить отношения за карточным столом.

— Чем попусту сотрясать воздух, докажите лучше свою правоту на деле, — он растащил женщин в разные стороны, усадил за стол и положил перед ними новую колоду.

— На что будем играть? На перстень? — ехидно поинтересовалась Регина.

— Чёрта с два! Предлагаю сыграть…на мужчин! — заявила авантюристка Монпасье.

Диана де Гиш вся обратилась в слух: завтра её рассказ о ссоре двух неразлучных стерв будет в центре внимания в Лувре.

— На каких мужчин? — опешила графиня.

— Если ты проиграешь, то… — Екатерина-Мария на секунду задумалась, потом глаза её озорно засверкали и она выдала — То соблазнишь своего духовника!

— Этьена? — ахнула графиня, — Ну, знаешь ли! Раз на то пошло, то если проиграешь ты, тебе придется соблазнить герцога де Жуайеза!

Громкий хохот всех собравшихся перекрыл возмущённый голос Анна де Жуайеза:

— Сударыни, вам не кажется, что вы зашли слишком далеко?! Могли хотя бы из чувства деликатности не играть в открытую на здесь присутствующих. Мало того, что у меня нечестным путем отняли перстень, так ещё и поставили меня на кон, даже не спросив моего согласия!

— Во-первых, не вас, а только одну ночь с вами, — невозмутимо уточнила вошедшая в раж герцогиня, — во-вторых, играли мы честно. Ну, а в-третьих, если я проиграю и мне понравится процесс вашего соблазнения, то, так и быть, я верну вам перстень в качестве подарка.

Анн не смог найти слов, чтобы сопротивляться подобной наглости. А игра тем временем началась. Подруги бились с таким азартом, что захватывало дух. Казалось, воздух вокруг них дрожит от напряжения. К сожалению, герцогиня была весьма искусным и опытным игроком, а мошенничество Регины безотказно действовало только на мужчин, заворожённых её красотой настолько, чтобы не видеть больше ничего и никого. Екатерина-Мария быстро раскусила все уловки графини и разгромила всю её комбинацию в пух и прах. Победа была очевидной и блестящей.

С довольным видом герцогиня поднялась из-за стола:

— Что ж, дорогая, даю тебе неделю сроку. В качестве доказательства мне будет достаточно твоего признания. Ну, и особо пикантных подробностей, если, конечно, захочешь ими поделиться.

Больше всех победе герцогини в этот раз радовался Жуайез, на что кардинал Лотарингский не смог не заметить:

— Бьюсь об заклад, мои прекрасные картёжницы, если бы в случае проигрыша Регине пришлось соблазнять не Этьена, а герцога, его радость была бы ещё заметнее.

Жуайез возмущённо повел плечами и отвернулся, Регина же реплику кардинала пропустила мимо ушей.

Она отошла к камину, села в кресло и глубоко задумалась. Как и надеялись подруги, Анн де Жуайез не смог оставить девушку без своей помощи. Он бесшумно опустился перед камином у ног Регины. Поворошил угли изящными коваными щипцами, казавшимися в его женственных руках грубыми и тяжёлыми. Помолчал, посопел. И поднял на подругу искрящиеся глаза:

— Кажется, я знаю, о чем ты думаешь.

— ???

— Ты собираешься выполнить условия пари, только не знаешь, как это сделать.

— Угадал. Я действительно не знаю, как осуществить безумную затею этой ненормальной Катрин.

— Ну, тут вы не далеко друг от друга ушли. Мы с тобой друзья и, несмотря на то, что сегодня ты жульничала самым бессовестным образом…

— Я же тебе объяснила, что…

— Жульничала. Жульничала! Но я тебя прощаю. Боюсь, в последнее время я прощаю тебе слишком многое. Ну да, сейчас разговор о другом. Я могу тебе помочь.

— Ты?! В чём? Совратишь вместо меня Этьена Виара? О, только не говори мне, что вы с ним любовники!

— А ты бы этого не пережила?

— Я бы отбила тебя у него!

— Ненасытная Мессалина, тебе мало бедного де Лоржа и самодовольного павлина Майенна? Я отказался состоять в Католической Лиге, откажусь вступать и в Лигу женихов графини де Ренель.

— Не хами. И не увиливай от вопроса. Этьен твой любовник?

— Спаси и сохрани Господь меня связываться с иезуитами! К тому же, мне по вкусу мужчины постарше твоего духовника. Но зато я знаю кое-какие секреты из жизни святого Этьена.

Регина от удивления подпрыгнула в кресле:

— Да?! Откуда? Какие?

— Не всё сразу и не так быстро. Утро вечера мудренее. Завтра я иду к ювелиру. Рекомендую тебе составить мне компанию. Ровно в полдень мой портшез будет ждать у вашего дома.

— Опять портшез! — простонала Регина.

— Что такое?

— Ничего. Просто всё, что со мной случается, обычно связано с портшезами.

— В этот раз ничего плохого не случится, обещаю. Но, на всякий случай, возьми с собой Лоренцо.

Графиня нагнулась из кресла и поцеловала своего вечного спасителя в нос:

— Герцог, вы неподражаемы! Жаль только, что ты не хочешь вступать в мою Лигу. Ты был бы вне конкуренции и Филипп с Шарлем остались бы ни с чем.

В полдень следующего дня, после подробной консультации Екатерины-Марии, Регина весело болтала с герцогом в его портшезе по дороге в квартал, где располагались самые известные ювелирные лавки. Смотрелась эта пара на шёлковых подушках весьма живописно. Разряженный в пух и прах по последней европейской моде Анн де Жуайез весь сверкал от обилия драгоценных камней, колец, цепочек и серег. Он немилосердно надушился цветочной водой флорентийца Рене, завил свои великолепные каштановые волосы и если бы всему Парижу не была известна его любовь к солидным мужам, можно было бы подумать, что он собрался произвести впечатление на графиню де Ренель. Лениво прищурив глаза, он развалился в портшезе, положив голову на колени к Регине. Графиня ласково перебирала пальцами его мягкие кудри, а он поминутно целовал ей ладони и нёс совершеннейшую чепуху. Регина, одетая в строгое зеленовато-коричневое платье с жемчужной отделкой, по обыкновению прятала отрастающие волосы под вышитой жемчугом и бирюзой шапочкой. За полгода волосы немного отросли, но разница была всё ещё слишком заметна и Регина, дабы избежать ненужных расспросов, прибегала ко всевозможным ухищрениям. Сейчас звенящие длинные подвески по краям шапочки — чудо ювелирного искусства — отвлекали внимание от выбивающихся непослушных локонов. Слушая околесицу Жуайеза, она звонко смеялась и знающие её неподражаемый заразительный смех легко могли догадаться, в чьём обществе проводит время королевский фаворит. Тем более что следом за его портшезом, пугая мирных парижан, гордо шествовал знаменитый Лоренцо.

Обсуждать план предстоящего наступления на монастырь иезуитов до посещения ювелира герцог отказался наотрез. Регина, зная упрямство своего непредсказуемого друга, спорить не стала.

В ювелирной лавке Анн доказал графине, что полностью простил ей мелкое мошенничество за вчерашней игрой: он с ног до головы увешал её драгоценностями. В подарок Регине были выбраны жемчужные серьги, невероятный красоты серебряный браслет с аметистами глубокого фиолетового цвета, тяжелое ожерелье восточной работы из золота, алмазов и рубинов. И кожаный ошейник с золотыми клёпками для Лоренцо! Графиня в полной растерянности примеряла украшения и беспомощно лепетала что-то по поводу неожиданной щедрости герцога и своей полной невозможности принять такой дорогой подарок.

— Сударыня, вчера мой знаменитый перстень с изумрудом не без вашей помощи перешёл в руки герцогини Монпасье. Своим нынешним поведением я хочу дать вам понять, что потеря одного кольца не является для меня существенной утратой и вам незачем мучить себя угрызениями совести. Но это не всё: я хочу, чтобы жадная до чужих драгоценностей герцогиня удавилась от зависти, увидев у своей лучшей подруги такие дивные вещицы. Это моя маленькая месть Екатерине-Марии.

Регина резко повернулась к герцогу и полным обиды голосом разочарованно протянула:

— Месть герцогини? Я-то, глупая женщина, решила, что это подарок мне с дальнейшим намёком на некоторые изменения в отношениях ко мне с вашей стороны.

Жуайез в изумлении уставился на девушку:

— Регина, но разве мы с тобой не выяснили наши отношения раз и навсегда?

Ответом ему послужило летящее прямо в него ожерелье.

Примирения они достигли только по пути к дому. После долгих извинений и объяснений герцога Регина согласилась принять его подарок и даже соизволила поблагодарить за редкостную щедрость. В глубине души её грела мысль, что золото короля тратится на его злейшего врага и если Генрих об этом узнает, его жизнь сократится как минимум лет на пять.

— Может, ты все-таки посвятишь меня в свои планы касательно совращения с пути истинного Этьена Виара? — не выдержала, наконец, Регина.

— Его не надо совращать, он сам кого хочешь растлит и совратит. Каким образом, ты думаешь, он стал духовником нескольких наших придворных красавиц?

— Неужели?

— Об этом не знают только такие наивные дурочки, как ты. Извини, не надо меня за случайные оговорки колотить по колену. Иезуитам жизненно необходимы свои шпионы в стане врага, то есть свои люди в будуарах главных сплетниц Парижа. Кто знает обо всех придворных интригах и монарших тайнах? Женщины. А кто много лишнего болтает в постели и ещё больше на исповеди? Тоже вы.

— Но-но, уж что вы можете наболтать за ночь, любую сплетницу за пояс заткнёте.

— Мы не спим со своими духовниками.

— А-а-а… Хорошо, тогда почему со мной Этьен ведет себя так деликатно и никогда не пытался вытянуть из меня какие-либо слухи?

— А ты когда в последний раз на исповеди была? А на мессе? Признаюсь, я вообще не понимаю, зачем тебе духовник. Весь Париж считает тебя или безбожницей, или язычницей.

— Мне в соборе холодно. Под пение хора я засыпаю моментально. И зачем я буду пересказывать свои похождения какому-то священнику, если Бог и так всё про меня знает? А Этьена мне подарила Катрин.

— О женщины! Она подарила ей духовника и дала поносить красивое ожерелье!

— Что ты всё время отвлекаешься от главного?

— Жду, когда ты сама догадаешься. Этьен влюблён в тебя. Ты в его глазах стоишь в стороне от наших записных прелестниц. Ты не приезжаешь в карете без герба в монастырь, не ходишь под тёмной вуалью в монашеские кельи и не вызываешь к себе духовника после полуночи. Ты смотришь ему прямо в глаза и твой взгляд всегда говорит то же самое, что и твои губы. Если бы не твои выходки и не бурная светская жизнь, Этьен вообще возвел бы тебя в ранг святых. Он не может и не хочет тебя использовать.

— Откуда тебе всё это известно? — Регина была несколько обескуражена.

— Просто я видел его лицо, когда он смотрел на тебя тогда, в охотничьем домике в Блуа. В тот миг он готов был умереть вместо тебя.

— Господи, но… Это же всё меняет!

— Что — всё? Твоя задача упрощается?

— Нет! Я не смогу так. Катрин всё должна понять. Я же не могу так подло поступать с человеком, любящим меня!

— Почему подло? Посмотри на это с другой стороны. Ты осчастливишь его, ответив взаимностью! Одно дело проводить ночь с первой красавицей Парижа, но совершенно безразличной и сердцу, и душе, и совсем другое — целовать женщину любимую. Может, ночь с тобой будет самым светлым воспоминанием в его жизни?

— Нет, это будет именно подлостью. Он же будет уверен, что я его люблю, тогда как с моей стороны это будет всего лишь выполнение условий игры. Любовь — это не игра.

— Какая же ты ещё наивная! Любовь — игра. Только смертельная. Поэтому я и прошу тебя — не люби никого. Принимай чужую любовь, отдавай своё прекрасное молодое тело, купайся в любви и нежности, сгорай в огне страстей. Делай всё, что тебе захочется. Только никогда не люби сама. Любовь делает человека сильным, храбрым, отчаянным, но и беззащитным. Ты из другого мира. Я сам порой удивляюсь, какими ветрами принесло тебя на нашу грешную землю. Ты — сама красота. А красота на земле уязвима и недолговечна, и как бы не оберегали тебя твои друзья и любовники, именно они тебя и могут погубить, — голос герцога был полон пророческой печали и Регина не на шутку испугалась.

— Что такое ты несёшь? Разве ты или Катрин, или Филипп можете меня погубить?

— Мы все слишком сильно тебя любим. И все хотят, чтобы ты принадлежала кому-то одному. Полностью. До конца. Разве ты сама этого не замечала? Каждый будет отрывать для себя по кусочку и что тогда от тебя останется?

— Ну, тогда попроси моей руки и увези далеко-далеко за море.

— Боюсь, не успею.

Девушка вскинула на друга встревоженные глаза.

— Мне самому завтра придётся уехать. После этой истории с веером я попал в немилость. Король не жалеет меня более видеть и мне предложили вернуться в Бургундию. Мне очень жаль, но это наша с тобой последняя встреча. Утром меня уже не должно быть в Париже.

Регина тихо ахнула:

— И ты! Сначала Филипп, потом Луи, теперь и ты. Скоро я останусь совсем одна! Милый герцог, ну, неужели совсем ничего нельзя сделать?

Анн молча покачал головой.

— Друг мой, прости меня! Это я одна во всём виновата! Я не могла не знать, что подставляю тебя под удар, но жажда мести ослепила меня, я перестала думать о других. Клянусь, я сделаю всё возможное, чтобы в ближайшее время ты вернулся в Париж!

Герцог грустно улыбнулся:

— Не стоит. Поверь, Регина, я не так уж сильно расстроен всем этим. Единственное, что в последнее время привлекает меня здесь — это твоя дружба. Но коль уж я не могу появляться в Лувре, то тебе-то ничто не мешает изредка навещать своего друга в его скромном поместье. Кстати, по случаю моего отъезда неплохо было бы закатить прощальную пирушку! Вот что, вечером я жду тебя и герцогиню с её новым фаворитом у себя.

— Пирушка — это здорово! Плохо, что она прощальная. Но я уверена, следующая будет не за горами и по более радостному поводу.

— А теперь давай вернёмся к более серьёзным вещам?

— О чём ты?

— Об этой интрижке с Этьеном. Графиня, я, конечно, непростительно юн по сравнению с Гизами, но есть вещи, которые редко ускользают от моего внимания, слишком долго я нахожусь при дворе, слишком близко оказался к королю. Признайся, вчерашняя комедия с проигрышем была неспроста?

Регина опустила глаза.

— Что ж, твоё молчание говорит о многом. Я не стану выпытывать у тебя, что ты или герцогиня Монпасье, задумали, иначе ты можешь начать подозревать меня в том, что я решил загладить вину перед королём. Бог с ней, со всей этой придворной вознёй. Но я беспокоюсь за тебя. Сам не знаю, почему. Тебе может показаться это забавным, но я хочу дать тебе один совет. Если тебе для чего-то понадобился Этьен, то лучше не делай его своим любовником.

— Почему?

— Потому что не надо ставить его в один ряд с Майенном. Это герцог ради ночи с тобой горы свернёт и пока ты будешь его любовницей, ты будешь властвовать над ним. Этьен — дело другое. Он считает тебя почти святой, чистой и трепетной лилией, которую сорвала грубо и неосторожно жестокая рука. И для того, чтобы это никогда больше не повторилось, он сделает всё возможное и даже больше. Но только до тех пор, пока ты стоишь на пьедестале. Стоит ему только заподозрить в тебе земную женщину с плотскими желаниями, стоит ему прикоснуться к твоему телу — и ты сразу же окажешься в его глазах такой же, как любая из красоток Летучего эскадрона. Он разочаруется в тебе. Скорей всего, он будет счастлив обладать тобой. Но любить тебя, боготворить и оберегать уже не станет. Твоя власть над ним будет тем сильнее, чем безупречней и чище ты будешь в его глазах. И ещё: слухи о твоей любовной связи с Майенном вряд ли сослужат тебе добрую службу в отношениях с Этьеном. Так что тебе придётся сочинить специально для него очень правдоподобную историю. И лучше, если это будет чистосердечная исповедь.

— Ну! — Регина с облегчением улыбнулась. — Здесь-то проблем не будет. Я могу рассказать ему святую правду, поскольку Шарль на самом деле никогда не был моим любовником.

— Почему я не удивился этому признанию? — лукаво улыбнулся Жуайез.

После вечерней мессы герцогиня Монпасье и графиня де Ренель не торопясь, шли к дому герцога Жуайеза в сопровождении нескольких слуг Гизов. Гийом де Вожирон наотрез отказался садиться за один стол с королевским фаворитом, пускай и находящимся в опале. По этому поводу герцогиня в достаточно резких выражениях поспорила с ним и потому пребывала теперь в дурном расположении духа и всю дорогу ворчала, не переставая, чем ужасно раздражала графиню. Кроме того, Регина, без всякой задней мысли, желая сделать приятное герцогу, щеголяла в подаренных им украшениях, что окончательно выводило Екатерину-Марию из равновесия.

Но Анн де Жуайез оказался на высоте: герцогиню Монпасье в его доме ждал не менее щедрый подарок — трактат Агриппы Неттесгеймского, напечатанный знаменитым Домом Альда, в ларчике из слоновой кости. Подобный жест не мог не растопить гордое сердце Екатерины-Марии. Вечер начался тепло, с лёгкой ноткой печали, и как-то незаметно перешёл в шумную, бурную ночь.

Что за блажь пришла в голову Регины, подруги потом так и не смогли вспомнить. Но факт остаётся фактом: во время минутного отсутствия Жуайеза графиня подбила подругу на совершенно безответственную проделку, в результате которой герцог очень быстро захмелел и поддался на женские чары двух бестий.

Проснувшись утром с гудящей головой, юноша, едва открыв глаза, заподозрил неладное. Посмотрел направо: на его плече покоилась смутно знакомая черноволосая женская головка. Обмирая от нехорошего предчувствия, герцог повернул голову влево: так и есть, уткнувшись лбом ему подмышку и разметав рыжие кудри по его руке, на самом краешке постели мирно посапывала Регина. Анн тихо охнул и попытался восстановить в памяти вчерашний вечер, начинавшийся, вроде бы, мирно. Потом в женщин вселился какой-то бес и они без конца подливали ему в бокал вина. Потом потащили его танцевать. Он кружил их обеих в дикой пляске и на каком-то вираже наткнулся на пылающие губы Регины. И понеслось… Последнее, что он помнил более-менее отчётливо, это как он нёс герцогиню Монпасье на руках по лестнице до спальни, а там их уже ждала в постели дьявольски обольстительная в своей божественной наготе графиня де Ренель. И это совершенное женское тело, снизошедшее к нему, как откровение, перечеркнуло прошлое и будущее, оставив реальной и истинной одну лишь эту ночь. Были густые, тяжёлые чёрные косы и хрупкие руки Катрин; были трогательные позвонки на бархатистой спине, серебристый смех и гладкие колени Регины. Переплетались и перепутывались пальцы и локоны, сбивались на горячечный шёпот три хмельных голоса, и качающаяся кровать герцога плыла, как лодка, вне времени и пространства, уходя в какую-то языческую мистерию.

То, что произошло ночью, было необъяснимо, непристойно и захватывающе. Анн готов был поклясться, что так хорошо ему ещё в жизни не было. Только теперь он поверил в то, что женское тело совершенно и таит в себе гармонию мироздания. Но разрази его гром, если он с уверенностью сможет сказать, какая именно из двух красавиц зацепила его сильнее!

Додумать он не успел, потому что герцогиня Монпасье сладко потянулась, просыпаясь, обвилась виноградной лозой вокруг Жуайеза, приподнялась на локте и лучезарно улыбнулась:

— С добрым утром, герцог!

Не успел он ответить, как Регина тоже подала голос:

— Доброе утро!

Анн посмотрел на одну, на другую. Девушки, перегнувшись через него, звонко поцеловались друг с другом. И через минуту все трое раскатились в дружном задорном смехе. Дверь отворилась и вошёл слуга герцога с тремя стаканами горячего молока на подносе. Регина и Екатерина-Мария согнулись пополам и могли уже только всхлипывать. Герцогиня смогла выдавить только одну фразу:

— Клянусь богом, горячее молоко мне не подавали по утрам ещё ни у одного из моих любовников!

— Но это же великолепно! — отдышавшись, ответила Регина.

Через час Екатерина-Мария, одетая и надушенная, уже спешила домой в портшезе герцога Жуайеза, поскольку у неё с утра была назначена важная встреча с кардиналом Лотарингским. Регина, которой некуда было спешить, осталась досыпать в постели Анна. Прислушиваясь к её безмятежному ровному дыханию, Жуайез тоже уснул.

Его разбудили робкие, мимолётные поцелуи. Не открывая глаз, он протянул руки, наткнулся на тёплые женские плечи и, подминая под себя отзывчивое гибкое тело, ринулся в атаку.

Он смог оторваться от своей нечаянной находки только в полдень.

— Мой бог, сколько лет жизни я потерял! — воскликнул он, отстраняясь от неутолимых губ Регины.

— Но в твоих силах вернуть эти годы, — прошептала девушка, целуя его плечи.

Она была тысячу раз права, но как бы ни был пьян ночью Жуайез, он всё же понял из нескольких фраз подруг то, что они готовят какой-то невиданный заговор против короля.

— Мой ангел, мы оба знаем, что сейчас это невозможно. Но даю слово, что по первому же твоему зову я примчусь к тебе, где бы ты ни находилась. И если тебе понадобится место, где ты будешь в полной безопасности и где тебя всегда будут ждать, знай, что мой дом в Бургундии в твоём распоряжении.

— Я не хочу больше впутывать тебя в наши дела и снова подвергать опасности. Тебе, действительно, лучше всего вернуться домой. И ждать меня. Кто знает, может, именно в твоём доме я найду приют в годы испытаний. Поцелуй меня ещё раз, чтобы я окончательно убедилась в своей победе над королём и судьбой. И в том, что есть мужчина, который без вопросов примет меня такой, какая я есть.

— Ты покорила меня. Единственная женщина, которой я говорил эти слова — ты. Бог знает, увидимся ли мы с тобой когда-нибудь в этой жизни. Чувствую, что вы с Катрин затеяли слишком опасную игру. Но в любом случае — удачи тебе.