Роскошный черный "бимер" глотал хищными ноздрями километры.

Вован Хряк, в прошлом бандит, а ныне честный предприниматель и депутат, лениво развалившись в кожаном кресле, потягивал пиво из банки и рассеяно смотрел на дорогу, придерживая руль двумя пальцами.

Человек, незнакомый с Вованом, поглядев на него, мог бы решить, что Вован думает, или того хуже, размышляет. Но, разумеется, это было не так. Несмотря на то, что во всех шести классах вспомогательной школы, которые успел окончить Вован до того, как податься в рэкет, он считался сообразительным парнишкой, мыслеобразование никогда не относилось к числу его любимых занятий. Вован всегда предпочитал короткую драку долгим переговорам. Время от времени какая-нибудь шальная мысль по ошибке заскакивала в его голову, но пробежавшись по гулким коридорам и заглянув в пустынный и пыльный главный зал, разочарованно покидала Вованов череп. Большую часть времени в Вовановой голове царил глубокий, почти космический вакуум.

Справедливости ради следует заметить, что на той тернистой и полной опасностей жизненной дороге, которую избрал Вован, склонность к философствованию ему вряд ли пригодилась бы. Богатый опыт Вована доказывал, что люди, склонные к долгим раздумьям, были так же склонны к очень короткой жизни. В мире стрелок, разборок и перманентной стрельбы умение без долгих размышлений выхватить револьвер и наделать в противнике дырок на две сотых секунды раньше, чем он, предоставляло в распоряжение победителя массу заманчивых возможностей, главная из которых – это возможность дожить до ужина. Биографию же Вована просто распирало от подобных событий.

Сделав последний глоток пива, Вован выбросил пустую банку в окно, и, повернув зеркало, принялся разглядывать свое отражение. В зеркале отражался могучий торс, бычья шея, увенчанная крохотной бритой головкой, маленькие свиные глазки, нос-пуговка и золотая чудовищных размеров цепь с диковинным амулетом, нещадно утыканным драгоценными камнями.

Цепь эта до недавнего времени украшала грудь одного из индейских вождей и являлась главной ценностью туземного племени, чудом уцелевшей с тех времен, когда просвещенные конкистадоры несли дикарям свет цивилизации.

Вовану, посетившему Америку с туристической целью, цепь чрезвычайно приглянулась.

Упрямый вождь вначале ни за что не соглашался продать священную реликвию, ссылаясь на ее исключительную святость и неизбежный гнев могущественного бога Вицли-Пуцли. Но когда до вождя наконец дошло, что за кусок потускневшего золота ему предлагают сумму, за которую вполне можно купить небольшой континент, он неприлично засуетился, снял амулет и принялся назойливо интересоваться конфессиональной принадлежностью Вована.

Недоумевающий Вован после долгих потуг смог, наконец, вспомнить, что пару лет назад к нему в офис приходил бородатый мужик в длинной черной юбке, которого он поначалу принял за представителя сексуальных меньшинств. Странный мужик долго утомлял Вована малопонятными разговорами о каком-то грядущем царстве, спасении души, пугал каким-то страшно крутым судом, и наконец попросил денег на ремонт храма. Вован, напугать которого судом, пусть даже страшным, было сложно, денег, разумеется, не дал, но, сейчас, потерзав память еще немного, вспомнил, что мужик называл свой храм право…плавным, нет, паро…клавным, – а, во! – православным.

Узнав об этом, вождь изъявил желание немедленно перейти в православие, поскольку бог, который позволяет своим адептам зарабатывать такие деньги, несомненно, гораздо более могущественен, чем какой-то захудалый Вицли-Пуцли. При этом вождь умильно улыбался Вовану и нещадно хулил Вицли-Пуцли, очевидно, из ревности утаившего от него, вождя, факт существования на свете таких щедрых и зажиточных богов.

Расстались они полюбовно. Вован украсил могучую грудь древним амулетом, а перешедший в православие вождь купил средних размеров остров в Тихом океане, квартиру в Нью-Йоркском пентхаузе, два парохода и стриптиз-театр, штат которого он набрал исключительно из белых женщин. Последний раз его видели в казино Монте-Карло, где он ставил миллион на красное.

Дыхнув на амулет и потерев его рукавом, чтобы лучше блестел, Вован вернул зеркало в исходное положение и принялся нетерпеливо барабанить по рулю пальцами.

До города оставалось не более тридцати километров, и Вован уже предвкушал важные государственные дела, призванные скрасить нудный депутатский вечер: обильный ужин в ресторане, сауну с тайским массажем и табуном прелестных мулаток, содержавшихся специально для удовлетворения тонких эстетических потребностей слуг народа.

Услаждая слух Вована, в машине надрывалось радио, оглашая окрестности звуками очередного попсового хита. Надрывный вой солиста, оравшего о своей тихой и нежной любви, разогнал все живое на несколько километров вокруг, но Вован, утомленный дорогой, задремал, не обращая внимания на стенания поп-Джельсомино.

Дорога была прямой и ровной, поэтому следующие три километра Вован мирно пронесся со скоростью двести километров в час, выводя носом рулады и перекрывая вопли солиста могучим храпом.

Но тут его мирный сон был внезапно и бесцеремонно прерван. Верная "бэха" вдруг закапризничала, дернулась, взвизгнула, подпрыгнула как норовистая лошадь, и дрожа всем кузовом, принялась выписывать сложные зигзаги по дороге.

Проснувшийся Вован, очумело глядя на прыгающий за окном пейзаж, сперва растерялся, но быстро опомнился, и, помогая себе матом, железной дланью вернул машину в нормальное положение.

Однако странности на этом не закончились.

Пока Вован спал, что-то случилось с пейзажем.

Окружающий мир, такой знакомый и привычный, изменился до неузнаваемости.

Горизонт странно выгибался. Асфальтовое шоссе круто взмывало в небо и терялось где-то в тропосфере. Закатное небо было раскрашено в совершенно неестественные цвета, среди которых доминировал темно-зеленый кубовой пурпур с желтоватым отливом.

Внезапно в машине смолкло радио. Вован, недолюбливавший тишину еще с первой, по малолетке, ходки, принялся остервенело щелкать пультом, но радио хранило упрямое молчание. Убедившись, что поп-руладе не суждено быть допетой, Вован резюмировал:

"Сдох, падла!", и в ярости заехал по панели кулаком. Нежная электроника, вмятая в панель, издала последний придушенный писк и умолкла навсегда.

В наступившей тишине стало отчетливо слышно, как ровное шелестение мотора вдруг сменилось болезненным покашливанием. Спустя полминуты покашливание перешло в отвратительное чавканье.

Вован зарычал.

Исполнив напоследок мотивчик "Нас не догонят…", двигатель заглох окончательно.

Пробежав еще пару сотен метров, "бимер" остановился.

Отчаянно матерясь, Вован вылез из машины и открыл капот. Стукнув по аккумулятору и выдав пару увесистых пинков обеим бамперам, он захлопнул капот так энергично, что бедная тачка присела на все четыре колеса. Убедившись, что эти манипуляции мотор нисколько не оживили, Вован вытащил мобильник и принялся тыкать в кнопки.

Тут его ожидало второе разочарование. Дорогущий аппарат был безнадежно мертв. В сильном раздражении Вован зашвырнул мобильник в бардачок и воззрился на шоссе.

Странно, но обычно оживленная дорога сейчас была совершенно пуста. Не неслись к столице мощные трейлеры, не сновали легковушки, не шуршали автобусы – одним словом, никого и ничего на дороге не было. Некому было выручать Вована.

Приближался вечер. Закатное солнце погружалось в тяжелые свинцовые тучи.

Вован, скучая, сел, свесив ноги за дверь.

Дорога была пустынна.

Делать было нечего.

Приходилось ждать.